Характеристика народов Северного Кавказа
Рассматриваемые народы Северного Кавказа изначально находились на разных ступенях общественного развития. И поэтому характеризовать их социальные отношения, не разделяя, представляется невозможным. Одними из древнейших народов Кавказа были протоадыгские племена - зихи, керкеты, ахеи и др., свидетельством чему служат не только археологические памятники, но и дошедшие до нашего времени письменные источники, в частности, труды Страбона. Последний, говоря о городе Танаисе, писал: “Он служил общим торжищем для азиатских и европейских кочевников и для приезжающих по озеру из Боспора; первые доставляли рабов, шкуры и разные другие товары кочевников, а другие взамен привозили на судах платье, вино и прочие товары, свойственные цивилизованному образу жизни”. Естественно, что речь идет о племенах протоадыгов, находившихся на стадии разложения первобытнообщинных отношений. В это время (I-II вв. н.э.) уже существовали рабы, но количество их было весьма незначительным.
Л.И.Лавров, рассматривающий социальные отношения адыгов в античную эпоху, указывает на наличие у них как рабов, так и племенной знати. Основанием для такого подхода он считает как свидетельства письменных источников о местных “царях”, так и данные археологических раскопок Келемесского, Ульского, Северского и других курганов, где оказались захоронения богатых покойников вместе с умерщвленными слугами. Существование племенной знати позволяет говорить о начале процесса имущественной дифференциации. Однако нельзя не учитывать тот факт, что уровень социального развития племен был разным. Естественно, что степные племена находились в более выгодном экономическом положении, чем кочевые и обитающие в горных районах. С другой стороны, несомненно, и то обстоятельство, что частная собственность на землю в рассматриваемое время еще не сложилась и поэтому выводы Л.И.Лаврова о только начинающемся в данную эпоху формировании рабовладельческого уклада нам представляются обоснованными. Рабовладельческий уклад у народов не стал преобладающим и впоследствии они перешли на более высокую ступень общественного развития.
В кавказоведческой литературе бытует мнение, что у коренных народов Северного Кавказа феодальные отношения начали складываться довольно рано. Так, например, Е.П. Алексеева в своем обширном исследовании “Древняя и средневековая история Карачаево-Черкесии” пишет, что “в VIII-IX вв. здесь зарождались, а в X-XIII вв. уже существовали раннефеодальные отношения” (с.149). Другие авторы не соглашаются с этой позицией по следующим основаниям: процесс имущественной и социальной дифференциации носил не ярко выраженный характер; институт частной собственности на землю практически отсутствовал; в большинстве районов были еще сильны позиции родовой общины; система управления была солидарной.
Как известно, основу экономического строя феодализма образует феодальная земельная собственность, где довольно значительную роль играют внеэкономическое принуждение и военно-административная власть, что позволяет говорить об отношениях личной зависимости, господства и подчинения. В данном случае мы такой связи не прослеживаем. О зарождении отношений, свойственных раннему феодализму можно говорить хронологически примерно с XV в., до периода раскола адыгского общества на две группы племен: “аристократических” и “демократических”, что произошло примерно в конце XVIII - начале XIX в.
К “аристократическим” племенам большинство исследователей относят кабардинцев, бесленеевцев, темиргоевцев, бжедугов, натукаецев, махошевцев, жанеевцев; к “демократическим” - абадзехов, шапсугов и натухайцев. Основанием деления племен на эти группы в кавказоведческой литературе послужило как их общественное устройство, так и формы военно-административного управления.
Исследователи так называемых “демократических” племен отмечают сохранение ими основ древней дуальной организации, отсутствие до 40-х гг. XIX в. единого управления, большую роль общины. “Аристократические” племена управлялись князьями или иными владетелями, уровень их социального развития был намного выше, хотя сохраняли свое значение и прежние институты: община, круговая порука, общность земельного владения.
Для карачаевцев и балкарцев был свойственен более низкий уровень социального развития. Этому способствовало не только малоземелье и суровые климатические условия, но и вассальная зависимость от владетелей Кабарды “...коим положенную платят дань с каждого двора по одному барану в год. Будучи расположены в ущельях, выходы коих кабардинцами заняты, заставляет их необходимость покориться...”. Исследователями по-разному оценивается уровень социального развития этих народов. Так, еще в 30-х годах XX столетия на страницах журнала “Революция и горец” И.Тамбиевым была развернута полемика по данному поводу. В дальнейшем эта проблема поднималась в ряде исследований, актуальной она остается и в настоящее время. Исследования, ставившие своей задачей разрешить этот вопрос, опирались на марксистскую теорию формаций, признающей прогрессивную смену эпох. Но применение к Кавказу данной теории всегда встречало определенные трудности, связанные, в первую очередь, со слабой выраженностью этой смены. К. Маркс и Ф. Энгельс, разработавшие основания классификации различных формационных периодов, опирались на опыт современной им Западной Европы, но не учитывали специфические формы общественного развития.
Рабовладельческая формация предполагает резкое разделение общества на два полярных слоя: свободных и рабов, последние никогда не выступают как индивиды. Для феодализма свойственна дробность статусов; размытость классовых границ; господство отношений земельной собственности, то есть рентных отношений, характеризуемых господством-подчинением, патриархальностью, “личностным” оформлением, “взаимностью” прав, а также господством конкретного труда и натуральности производства. Чисто механическое приложение вышеуказанных признаков к истории Кавказа заранее определено на неудачу. Авторы многих концепций социально-экономического развития северокавказских горцев пытались отрицать специфику Кавказа и найти здесь все западноевропейские институты соответствующих эпох, ставя регион на ту же основную ступень развития, что и европейские рабовладельческие и феодальные общества. Другое замечание касается попыток ряда авторов найти везде, где только можно, частную собственность, рабовладение в античной форме, крепостное право, денежные отношения и зарождение капиталистических отношений. При этом Кавказ, с точки зрения многих исследователей, не может быть выделен как особая историко-этнографическая область.
Данный подход имеет существенные недостатки, так как он не объясняет особенности Кавказа, а констатирует их. Сложно согласовать данный подход и с постулатом о единстве всемирно-исторического процесса.
Государственно-ориентированная система на Кавказе не могла существовать без отношений личной взаимозависимости, где довольно значительную роль играли племенные, этнические, земляческие связи, то есть та система вертикальных связей, включавшая в себя практически всех членов общества, создавая определенную корпорацию, социальная функция которой заключалась в объединении индивидов в рамках коллектива. Северокавказские сельские общины были чаще всего самостоятельно возникшей формой организации жизни и самоуправления, в отличие от Европы, где они формировались вотчинником или помещиком. Сельская община горцев почти до конца XIX столетия сохранила пережитки архаических ее форм - родовой и соседской, что вело к переплетению отношений раннегосударственного типа с патриархально-общинными. Однако от родовой общины в рассматриваемый период остались только те пережитки, которые практически не определяли способ производства. Это - совместные поселения членов бывших родов - родовые кварталы, родовые кладбища, экзогамия внутри бывших родов, взаимопомощь родственников. Методы ведения хозяйства требовали тесного сплочения жителей, но под влиянием имущественного и социального неравенства, индивидуализации труда и выделения верхушки родовая община стала разлагаться с дальнейшим переходом ее функций к объединению, где родственные связи уже не проявлялись так ярко, т.е. к общине соседской, членов которой связывала общность территории, совместное владение землей, коллективная собственность на места выпаса скота и т.п.
Территориально сельские общины охватывали одно село, различаясь между собой лишь по следующим категориям: на аулы, занятые семьями, родственными друг другу, владеющими землей на общинном начале и нередко ведущими совместное хозяйство; на аулы, в которых земля разделена подворно; на аулы, население которых составилось из нескольких фамилий, утративших имущественную неразделенность. В рассматриваемый период большинство селений относилось ко второму и третьему типам.
В общинном владении находились леса, выгоны и пастбища. Однако такое положение не было характерно для ряда мест Кавказа. Так, в частности, в Кабарде еще до отмены крепостного права общинное владение землей не зафиксировано. Сложившиеся нормы, регулирующие земельно-правовые отношения в Кабарде, разрешали высшим сословиям отчуждать землю, что повлекло за собой изменение ее статуса, так как она стала переходить из условного владения в частную собственность. Но это было скорее исключением из правил. В основном частная собственность в других районах Кавказа еще окончательно не сложилась, примером чему могут служить карачаевские, черкесские и балкарские сельские общины, долгое время остававшиеся преемницами родовых.
С дальнейшим развитием общества сельская община охватывала уже только представителей юридически свободных сословий. При этом социальная дифференциация в горских обществах все более углублялась, приводя как к междуродовой, так даже и внутриродовой борьбе, имеющей далеко идущие последствия.
С середины XIX века, несмотря на существовавшие общинные отношения, процесс социальной дифференциации общества приобрел более четкие очертания. Общинные земли продолжали переходить в собственность отдельных семей, юридически считаясь принадлежностью рода. Законодательное оформление этот процесс получил в 60-х гг. XIX столетия.
Несмотря на утрату значения родовой общины, ее пережиточные формы в XIX веке продолжали существовать. “Изучение адатов кавказских горцев показывает, что у них до сих пор не исчезли старые родовые формы и вместе с тем более или менее прочно утвердились и развились все типичные явления быта оседлой территориальной общины (джамагата) резко отличавшейся от их родового союза (тохума)”. Каждая община обладала определенными функциями, которые исполняли ее общее собрание, совет и его глава. В совет старейшин входили старшие по возрасту члены общины, главы отдельных семей, пользующиеся наибольшим авторитетом в обществе. Главой совета избирался наиболее почтенный старейшина, решавший вопросы как единолично, так и коллегиально, однако авторитет главы играл решающую роль. В функции совета старейшин входили суд, разрешение конфликтов между членами общины, разбор текущих вопросов, в том числе раскладка податей и т.п.
В дореформенный период как глава общины, так и члены совета выбирались общим сходом жителей, в пореформенный - “аульные старшины назначаются начальником области, по представлению уездного начальника”. Однако в этот период патриархальные позиции оставались довольно устойчивыми и даже внешнее влияние не смогло их сломить.
В большинстве случаев община состояла из семей родственных, классифицированных в дальнейшем как патронимии, представлявшие собой группу семей, больших или малых, образовавшихся в результате сегментации одной патриархальной семейной общины, сохраняющих в той или иной форме хозяйственное, общественное и идеологическое единство и носящих общее патронимическое, т. е. образованное от собственного имени главы разделившейся семьи, наименование. Патронимия продолжала существовать даже после распада семейной общины на основе хозяйственных, общественных и идеологических отношений между семьями, входящими в нее. Важнейшими чертами патронимии являлись ее локальность, экономическая общность хозяйства, материальная взаимопомощь ее членов. Патронимия развивалась в обществе, где только начинала складываться государственность и была характерна практически для всех горских обществ Северного Кавказа. А.М. Ладыженский указывал по этому поводу, что на развитие патронимий и семейных общин осетин, вайнахских народов, кабардинцев, балкарцев в определенной мере оказывали влияние уровень производительных сил, скотоводство, совершенствование земледелия, внедрение частнособственнических отношений.
Патронимия у народов Северного Кавказа состояла из семей, число которых колебалось от трех до нескольких десятков. В прошлом она обычно занимала отдельное поселение, т.е. являлась локализованной. Территориальные связи, постепенно вытеснявшие связи родовые, были свойственны в большей степени адыгам, так как у них были более развиты отношения раннегосударственного типа и старая родовая община фактически не существовала. У других народов региона родовые связи прослеживались более четко. Так, у карачаевцев и балкарцев родовые общины носили название “тухум”, у осетин - “фыды-фырт”, у чеченцев - “тайп”, у абазин - “псухо”.
С.И. Месяц в работе “Население и землепользование Кабарды” указывал на то обстоятельство, что в Кабарде все населенные пункты состояли из патронимических кварталов. Исследователи Осетии конца XIX столетия Е. Максимов и Г. Вертепов отмечали, что в Осетии “многие семьи, принадлежа к одному роду, составляют и один двор”. А относительно ингушей они писали: “Живут горные ингуши по нескольку семей в одном жилище. Каждая семья имеет особое помещение, отделенное от помещений остальных семей толстыми каменными стенами и выходящее в один общий коридор”. Таким образом, патронимия была свойственна всем народом Кавказа.
Говоря о патронимии как экономической общности, следует отметить факт обладания ею общих для всех членов средств производства и тесную взаимосвязь, проявлявшуюся во всех основных трудовых процессах и событиях жизненного цикла.
Земля в патронимии считалась общей собственностью всех ее членов, между которыми она была поделена с правом наследственного владения. Отчуждение земельных участков допускалось только в том случае, если покупателем был член рода или родового союза, что приводило к многочисленным судебным тяжбам, так как было трудно доказать предпочтительность прав на землю одних родственников перед другими. “Решение таких споров представляют большое затруднение для суда, так как приходится восстанавливать целое генеалогическое дерево всей фамилии или рода”. В случае вымирания какой-либо фамилии принадлежащий ей земельный участок переходил к ближайшим ее родственникам; данное положение находит свое подтверждение в архивных документах: “Если какое лицо отыскивает наследственную часть из имения умершего однофамильца, то должен объяснить с ясными доказательствами: первого родоначальника имя, затем и детей его, учинившихся разделения и отраслов их каждого по имени, далее и по последней линии, должен указать сколько колен, из которых состоит сам проситель. Тогда... допускается, буде же проситель не в состоянии представить родовое расписание, не имея и много доказательств”. Такое же положение зафиксировано у других народов региона.
С распадом патронимической организации, происходившем на Кавказе во второй половине XIX - начале ХХ в., ряд ее пережиточных форм сохранялся. Это относится, в первую очередь, к институтам родственной солидарности, кровной мести, которые будут более подробно рассмотрены в соответствующих разделах данной работы. А здесь следует отметить следующее: изучение патронимических отношений в регионе важно для понятия специфики социального развития горцев, ибо данная пережиточная форма родового общества в XIX веке играла значительную роль в социальных отношениях народов, влияя на становление институтов раннегосударственного типа, в определенном роде специфицируя их