Конспект лекций по предмету "Аналитическая психология"


СРАВНИТЕЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕТОДА АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Любую попытку обсуждения метода аналитической психо­логии в пределах сравнительно ограниченного диапазона во­просов необходимо предварять рядом достаточно важных оговорок. Во-первых, метод аналитической психологии на­столько обширен, что будет совершенно невозможно пред­ставить о нем исчерпывающую информацию; поэтому мы стремимся лишь дать своего рода общее представление, в котором основной акцент делается на различиях между ана­литической психологией и другими школами современной психотерапии, особенно школой Зигмунда Фрейда. Лишь при таком подходе можно выделить основные принципы аналити­ческой терапии. Их необходимо дополнить определенными теоретическими рассуждениями. Но поскольку эта теорети­ческая дискуссия иллюстрируется материалом, полученным в процессе психотерапевтического лечения, мы надеемся, что принципы этого лечения выделены здесь достаточно четко.
Вторым ограничивающим фактором является то, что аналитическая психология - лишь одна среди многих школ современной психотерапии, каждая из которых ставит кон­цепцию бессознательного в центр своего поля зрения. По­этому метод аналитической психологии совпадает с мето­дами других школ современной психотерапии, как. напри­мер, те, что базируются на теории психоанализа. По многим вопросам их основные воззрения идентичны. Это значит, что на практике методы аналитической психологии иногда очень схожи с другими школами.
Третье и самое главное ограничение в том, что одним из основных отличий между аналитической психологией и дру­гими школами является гибкий, недогматичный подход ана­литической психологии в каждом конкретном случае. Основ­ная предпосылка, от которой отталкивается аналитическая психология, предполагает, что каждый пациент имеет свою собственную особенную и "персональную" психологию, этот факт обусловливает необходимость варьирования подходов от случая к случаю. Как отмечал Юнг, "поиск истины начина­ется в каждом конкретном случае заново, потому что всякая живая истина индивидуальна и не должна производиться из какой-либо предварительно установленной формулы. Каж­дый индивидуум - это опыт вечно меняющейся жизни, про­ба новых решений или новой адаптации". (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.349. CVV 17 p.93.)
Такая концепция вызывает существенные ограничения главного метода, ведь сутью всего метода как раз и являет­ся в определенной мере обеспечение универсальными пра­вилами. К сожалению, такая оценка традиционно относится к общим принципам, но с другой стороны, готовность и спо­собность психотерапевта подходить к каждому конкретному случаю без раз и навсегда установленных теорий является краеугольным камнем при определении степени профессио­нальной пригодности психотерапевта Как и каждый ученый, проводящий серию экспериментов, должен забыть все изу­ченные прежде теории и сфокусировать свое внимание ис­ключительно на непредвзятом наблюдении за фактами и со­бытиями по мере их получения, так и психологи должны под­ходить к каждому новому пациенту - каждому новому "опыту жизни" - совершенно непредвзято. Теория есть не что иное, как попытка a posteriori привести в порядок определенные естественные события гак, что это позволит ученому решить вопрос с чего начать новое исследование. То есть, каждый пациент - это новый знак вопроса психотерапевта, а его те­оретическая дедукция - это нечто большее, нежели попытка постфактум, задним числом лучше посиять происшедшее.
Более того, в соответствии с конкретной психологической ситуацией, в которой находится данный человек, возникают различные психические потребности Таким образом, когда
мы имеем дело с человеком, достигшем адаптации к внешней реальности и ее потребностям, метод психотерапии может от­личаться от подхода к человеку, живущему во внутреннем ми­ре идей, но неприспособленному к внешнему миру. Различ­ные фазы жизни, различные типы личности, различные пот­ребности требуют различных подходов. Гибкость и приспо­собляемость к конкретной ситуации, является кардинально важным, поскольку любая догматическая концепция, которая пренебрегает этими различными психологическими сочетани­ями, может стать причиной самого серьезного ущерба для психологического развития пациента. Исходя из всего этого, возможной представляется только попытка указать генераль­ную линию лечения, как бы определить его ведущие принци­пы, которые аналитическая психология приняла по отношению к своим пациентам, не пытаясь уложить в рамки какой-то раз и навсегда принятой методики или системы правил.
Когда пациент обращается за лечением, то совершенно очевидно, что начинать необходимо с выяснения поля дея­тельности, принимая во внимание определенные и наиболее общие понятия, которые настолько универсальны, что пред­ставляют собой заурядную основу знаний психотерапевта к какой бы школе он ни принадлежал. Поскольку они применя­ются и в методе лечения с помощью аналитической психоло­гии, следует упомянуть о них, чтобы дать наиболее полную картину; однако, ввиду их универсальности, упоминание бу­дет кратким. "Как долго проводится лечение?" - один из первых вопросов, которые новый пациент задает своему психоаналитику. Он настолько же неизбежен, насколько и привычен, его ожидает услышать каждый аналитик, но дать ответ не может никто. Но все же стоит придерживаться сле­дующего правила: не подавайте надежду, что потребуется мало времени.
Чтобы избавиться от этой неразрешимой дилеммы или, по крайней мере, дать частичный ответ, убедите пациента, что сначала нужно провести пробный анализ, длящийся, ска­жем, четыре недели. Преимущество здесь двойное. Прежде всего, психотерапевт с любым стажем работы сможет соста­вить своего рода картину этого случая и сопутствующих ему сложностей и сделать некоторые догадки о вероятной про­должительности лечения; второе и даже еще более важное то, что психотерапевт сможет установить, пригоден ли паци­ент для анализа или нет. Таким способом можно уберечь па­циента от опасного разочарования при безуспешном анали­зе. Но даже после такого пробного анализа невозможно точ­но указать сроки лечения, можно лишь приблизительно ука­зать его продолжительность. Как правило, пациент должен исчислять этот период не неделями, а скорее шестимесяч­ными интервалами. Опыт показывает, что, за исключением случаев с поверхностной симптоматикой, минимальное вре­мя, необходимое для сколько-нибудь фундаментального из­менения, колеблется от шести месяцев до одного года. Со­вершенно очевидно, что одно упоминание о таком длитель­ном сроке лечения повергнет пациента в состояние шока, но анализ ставит больному весьма жесткие требования и вы­нуждает его к жертвам как духовного, так и материального свойства, ведь уже сама по себе готовность предоставить себя такому длительному и дорогостоящему лечению зачас­тую является краеугольным камнем способности подвер­гнуться анализу вообще. С самого начала пациенту необхо­димо объяснить, что анализ - это не какие-то там волшеб­ные чары, которые мгновенно разрешат все его проблемы, а тщательная переориентация, требующая добровольного стремления всей личности в целом. И только если он готов принять этот факт и согласен на те затраты времени, энер­гии и денег, которые повлечет за собой лечение, только тог­да он сможет получить всю пользу от настоящего глубинно­го анализа. Кроме того, в процессе лечения всякая недо­оценка его длительности будет использована против самого же анализа, так как больной получает великолепную возмож­ность скрывать, как под плащом, свое потаенное сопротив­ление анализу и аналитику. Более того, поскольку он факти­чески вводится в заблуждение психотерапевтом, то это дает оправдание его сопротивлению, которое может достичь ог­ромных размеров.
Другой вопрос касается гонораров. К сожалению, психо­логический анализ является в какой-то степени дорогостоя­щим делом, и довольно часто для пациента оказывается со­вершенно невозможным разыскать необходимые финансо­вые ресурсы. Тем не менее, необходимо настаивать на регу­лярной оплате. Даже когда пациент имеет ограниченные финансовые возможности, плата, пусть даже самая малая, до­лжна фигурировать, по крайней мере, как символ, поскольку деньги, помимо их весьма конкретного значения, несут в се­бе совершенно определенную символическую оценку потра­ченной энергии, и денежная оплата выражает в символичес­ком смысле признание того, что энергия все же расходует­ся. Независимо от точки зрения психотерапевта, для которо­го любое безвозмездное лечение нежелательно из-за траты времени и энергии впустую (жертва, которая в крайнем слу­чае должна неблагоприятно отразиться на его собственной способности к работе), подобная ситуация может быть рас­смотрена под психологическим углом и со стороны пациен­та. Для него безвозмездный анализ является полностью ошибочным: уже сам факт, что анализ безвозмезден, вызы­вает непреодолимые трудности. Например, так как обязан­ность перед отцом у молодого человека переносится на пси­хоаналитика, то он может решительно сопротивляться и бу­дет отчаянно противодействовать чувству благодарности, ко­торое ему навязывается, если лечение было бесплатным. Также в случае, если психотерапевт - мужчина, то женщине почти невозможно решиться на бесплатное лечение и наобо­рот. Или могут возникать ситуации, в которых пациенту труд­но рассказывать психотерапевту о своих негативных эмоци­ях потому, что "аналитик был так добр ко мне", это становит­ся прекрасной маскировкой для сопротивления. С другой стороны, даже если пациент вносит небольшую сумму, то эта сумма всегда должна представлять для него материальную ценность, тогда он будет чувствовать себя равным партне­ром при анализе ситуации. Очевидно, есть случаи, где бес­платное лечение просто неизбежно - не следует принимать это близко к сердцу, но и терять из виду тот факт, что само по себе бесплатное лечение всегда создает дополнительные специфические и серьезные трудности, тоже нельзя. И пос­кольку это обязательно произойдет, то можно лишь сожалеть об этом. Особенно тщательно мы, как психотерапевты, долж­ны следить за тем, чтобы самим не попасть под влияние со­бственного комплекса денег и чтобы не отреагировать ка­ким-то бессознательным, а значит неподходящим образом.
Что же касается частоты лечебных сеансов, то начинать нужно обычно с 2-3 часов в неделю. Увеличение числа посещений потребуется лишь в случаях исключительной сложнос­ти и тяжести. Но если сделать интервалы между собеседова­ниями слишком длинными, то пострадает лечебный эффект от анализа. Кроме того, уменьшение числа ожидаемых собес­едований не спасает пациента, а просто удлиняет время ана­лиза. С другой стороны, надо ввести в обычай не видеться с пациентом более 2-3 раз в неделю, потому что, как показы­вает опыт, здесь особо ценно ритмическое чередование ана­литического собеседования и периода ассимиляции. Бессоз­нательное находит время отреагировать на аналитическую дискуссию и нормальный ход жизни не нарушается. По сход­ным причинам рекомендуется приучить пациента к опреде­ленному числу еженедельных встреч, поскольку его бессозна­тельное приспособится к некоему определенному ритму. С течением времени, т.е. с нарастанием независимости паци­ента и приближением конца анализа, эти интервалы увеличи­ваются до тех пор, пока собеседование не будет происходить раз в неделю или еще реже. Этот момент мы обсудим позже. Одним из фундаментальных положений психотерапии яв­ляется внешняя связь психотерапевта и пациента. Это затра­гивает важные вопросы принципа, отличающего аналитичес­кую психологию от остальных школ в вопросе позы, манеры, принятой в психоанализе. Фрейдистские психоаналитики за­ставляют своих пациентов лечь, а сами занимают положение позади них и вне их поля зрения. Мы же предпочитаем си­деть напротив пациента лицом к лицу. Бывают случаи, когда я могу разрешить пациентам лечь, например, если они слиш­ком взвинчены, напряжены и я хочу, чтобы они расслаби­лись, но даже тогда я сажусь напротив них и нахожусь пол­ностью в поле их зрения. С технической стороны, главными возражениями против принятия пациентом лежачего положе­ния, в то время как аналитик остается невидимым, являются следующие моменты: .
1) переоценка пассивной роли пациента, "которому как бы проводится операция";
2) пациенту облегчается возможность закрыться, в искус­ственном вакууме;
3) в значительной мере усложняется заполнение пустоты, разделяющей его и аналитика, давая ему возможность от­сылать весь опыт, который он приобрел во время анализа, в несуществующий мир, полностью отсекая себя от повседневной жизни.
С другой стороны, сидение непосредственно друг напро­тив друга порождает более естественную и более человечес­кую ситуацию. Пациенту тогда сложнее будет использовать психоаналитика как светскую личность, на которую можно сфокусировать свои проекции без проверки той степени их реальности, которой они обладают. Это сводит к минимуму дистанцию между обоими и устанавливает непосредствен­ный человеческий контакт".
В то же время технические различия во внешней позиции выражают и фундаментальные различия во всем подходе к пациенту. Если вы сидите позади пациента и он вас не ви­дит, вы занимаете символически полностью неуязвимую по­зицию, в которой собственно личность пациента, его цен­ность превращается в ничтожество, вы загоняете этим паци­ента в угол, оставляя его один на один с неврозом. С дру­гой стороны, если вы сидите лицом к лицу, это является символическим признанием того, что пациент действитель­но в каком-то отношении болен и нуждается в лечении, но все же сам он существует как независимая сущность. Это указывает на то, что в психоанализе концепция человечес­кой личности как уникального, индивидуального, психичес­кого сочетания едва ли играет какую-то роль, что весь ак­цент делается на фундаментальные, общие для всех людей инстинкты. Но такая точка зрения полностью пренебрегает теми гранями данной личности, которые являются уникаль­ными и творческими. Этот аспект уже выражается в невро­зе, хотя в бесформенном и непрямом виде. По нашему мне­нию, невроз скрывает определенные позитивные и творчес­кие ценности, т.к. каждый невроз - это попытка, хотя и без­успешная, компенсировать ту самую однобокость сознания,
Другим аспектом в этой ситуации являются разные акценты в случае "свободных ассоциаций" и интерпретации сновидений (см. стр.49 и далее). В психоаналитическом методе, в котором главный акцент де­лается на свободных ассоциациях, т.е. на позиции, при которой паци­ент является более или менее открытым. Положение лежа при отсут­ствии в поле зрения аналитика является более подходящим, чем во время интерпретации сновидений, когда живой обмен мнениями меж­ду аналитиком и пациентом составляет главный элемент анализа, что полностью соответствует процедуре проведения этого исследования в аналитической психологии которая и три вела к этому неврозу, поскольку сознательное мышление никогда не содержит в себе всех возможностей данного индивидуума. В этом смысле каждый невроз - это бессознательная попытка новой адаптации. Если подойти к каждому пациенту, страдающему неврозом, с оторванным от жизни набором определенных догматических концепций, представляющих каждый невроз провалом, неудачей в сек­суальной адаптации или безуспешным выражением желания властвовать, повелевать, то действующий таким образом специалист с самого начала обречен на неудачу в своей по­пытке выявить индивидуальность личности пациента.
Концепция Юнга об индивидуальной и позитивной оценке, присущей каждому неврозу, объясняет различия между кон­цепцией трансфера в аналитической психологии и в психоа­нализе. Для последнего трансфер должен отражать сексу­альные феномены, потому что каждое психическое расстрой­ство понимается как сокрытие инфантильных сексуальных проблем, в ;о время, как бессознательное проел о состоит из подавленных: сексуальных стремлений. С позиции аналити­ческой психологии, трансфер представляет собой проекцию на психотерапевта бессознательного самого пациента, кото­рое никоим образом не означает содержание сексуальных желаний. Общим правилом является то, что каждое неизвес­тное содержимое нашею бессознательного проецируется на другого человека или даже предмет. Это особенно хорошо видно в психологии примитивных народов. В этом случае примитивный человек проецирует свои эмоции на свое окру­жение. Ото представляется ему наделенным духовной мощью, так называемой маной, которая на самом деле про­изошла от энергии своего собственного бессознательного. Похожий механизм работает и в ситуации, когда мы не осоз­наем наше психическое содержимое.
Аналитическая психология, следовательно, смотрит на трансфер, 1сак на механизм, которым пациент проецирует на личность аналитика те аспекты своей жизни, которые запря­таны в его бессознательном. Очевидно, что трансфер дово­льно часто приобретает определенную эротическую окраску, особенно у пациентов с резко обозначенными аутоэротическими и нарциссическими тенденциями. В таких случаях бес­сознательное компенсирует прежнюю однобокость пациента выражением его потребностей (и способностей) входить в человеческие взаимоотношения, потребность до сих пор подавляемую или пренебрегаемую. Пациенту необходимо помочь использовать в этом направлении его неразвитые возможности, поставив перед ним проблему его взаимоот­ношений с психотерапевтом. Если же, с другой стороны, аналитик начинает выполнять роль волшебника, исцелителя в глазах излишне развитого рационалиста, то это никоим об­разом не означает ни сексуальную, ни даже неизбежную от­цовскую проекцию, а выразит именно нерациональную энер­гию его психе, которую, в конце концов, такой отъявленный рационалист вынужден будет допустить.
Эти примеры показывают, что аналитическая психология не рассматривает трансфер просто с позиции подавленной инфантильной (юношеской) сексуальности, а смотрит на него как на механизм, в корне отличающийся от такового в психоанализе. Психоаналитик считает перенос своим глав­ным терапевтическим воздействующим фактором, поскольку при помощи "побуждения воспроизводства", подавленное содержимое бессознательного переустанавливается на лич­ность аналитика и, тем самым, еще раз вводится в сознание.
С другой же стороны, аналитическая психология усмат­ривает в этом процессе проекцию психического содержимо­го, которое или потеряно для сознания, например, подавле­но, в результате чего оно принадлежит к слою "личного бес­сознательного", или, что более важно, сублимировано, и тог­да оно носит главным образом архетипный характер. Очень часто встречаются глубоко спрятанные проекции содержи­мого, принадлежащие к личному бессознательному - более глубокому уровню архетипного содержимого, и анализ от­крывает предварительный характер личного бессознательно­го. Проекции почти неизбежны в начале анализа; но снови­дения могут выполнять ту же самую функцию, что и транс­фер, поскольку они снабжают всем материалом, требуемым для анализа бессознательного. В действительности же и сновидения, и проекции часто сопутствуют друг другу.
Таким образом, мы не рассматриваем трансфер как ме­ханизм для повторного переживания подавленных юношеских сексуальных импульсов, а как феномен, посредством которо­го пациент начинает осознавать те психические функции, которые были утрачены в процессе его сознательной жизни. Трансфер в этом отношении может помочь активизировать содержимое бессознательного, столь необходимое для даль­нейшего развития психе. Это, в частности, наблюдается при проекции архетипных образов. Поэтому в таких случаях часто скрывается источник энергии, пока еще не обнаруженный па­циентом внутри самого себя. Только когда он откроет эту энергию в своем собственном бессознательном и интегриру­ет это в сознание, тогда трансфер может распасться.
В этом смысле трансфер, кроме констелляции бессозна­тельного содержимого, может пониматься как исполнитель особых функций; он действует как своего рода магический круг, внутри которого пациент и содержится до полного по­нимания значения психологической ситуации, И прежде, чем наступит интеграция этого особого психического содержимо­го, этот магический круг не разомкнется. Самые глубинные и сокровенные потребности пациента становятся зримыми, очевидными для анализа, благодаря этой силе, которая бла­годаря мощи трансфера и держит его у себя в подчинении.
Трансфер, в действительности, представляет собой лишь один частный случай более широкого явления - проекции, то есть, мы говорим о трансфере, если проекция переносится на личности аналитика. "Позитивный" трансфер - это проек­ция образа, несущего конструктивное либидо, а «негативный» трансфер это проекция, несущая деструктивное либидо. (Деструктивное либидо, однако, превратится в «конструктивное при помощи процесса ассимиляции; то есть конструктивный или деструктивный характер психической энергии определяется их функцией в психических процессах.) Проекция – один из наиболее общих психических феноменов, как в анализе, так и за его пределами. Как уже упоминалось выше благодаря проекции человек начинает осознавать внутренние процессы, которые он бы иначе не бы не заметил. Особо важно представлять себе каким образом проекции на другую личность и ситуацию маскирует чью-то психическую активность. Удаление проекций - акт самопоз­нания и эквивалентен становлению сознания. Архетипные образы частично обладают способностью проецироваться. Пока, например, мальчик проецирует идею "власти" полностью на окружающих ею людей, будь то отец или учитель, то он еще не осознал архетип отца, который среди прочего содержимого содержит архетип власти. Этот архетип пред­ставляет собой внутреннюю власть, внутреннюю потребность принятия и подчинения имманентному закону вместо пови­новения внешней силе. Подобным образом, пока человек проецирует свою "тень", то есть свою примитивную и нега­тивную сторону, на некую постороннюю личность или группу людей, или окружение, до тех пор он не будет иметь пред­ставления о своем собственном теневом образе. Если он удалит свою теневую проекцию, он столкнется со своей внут­ренней проблемой лицом к лицу и только тогда деструктив­ная энергия проекции сможет трансмутироваться в положи­тельную энергию.
Аналогичные процессы происходят в анализе, когда бес­сознательное психическое содержимое "переносится", то есть проецируется на личность аналитика или саму ситуацию анализа. По этой причине, для психотерапевта весьма важно не быть вовлеченным в проекцию. Если пациент мечтает о каком-то спасителе, каком-то человеке со сверхчеловечес­ким могуществом и мудростью и пытается объяснить психо­терапевту, что именно тот и является этим спасителем, то было бы совершенно неправильным для аналитика принять эту проекцию внутреннего образа пациента. Например, об­раза его архетипа мудрого старика. Пациент должен понять с самого начала, что его спаситель не явился ему в образе аналитика, а есть лишь его внутренняя потенциальность. Это означает отказ со стороны аналитика принять ошибочную суггестивную власть над пациентом, которая в любом случае была бы лишь временной*( Необходимо, однако, указать, что может возникнуть ситуация, в кото­рой пациенту, чтобы суметь выдержать бремя анализа, просто необхо­дима проекция на аналитика. Он не в состоянии вынести редукцию трансфера, и аналитик, следовательно, должен принять, по крайней мере, хотя бы на время, эту проекцию. Этот момент показывает, что каждый "метод" может только описать общую процедуру, которая мо­жет модифицироваться в соответствии с необходимостью конкретной ситуации.) И уж совершенно не говорю о том факте, что честно и, в конце концов, более конструктив­но не принимать то, что тебе не принадлежит, по крайней мере это убережет аналитика от озабоченности об облада­нии еще одной стадией анализа и несения бремени проекции деструктивного дьявола. Пациент будет гораздо более склонен и гораздо более подготовлен принять эту проекцию дьявола, как выражение своих внутренних деструктивностей, если ему вручат обратно его проекцию спасителя как его драгоценную собственность. В этом смысле аналитическая психология стремится скорее обескуражить, чем подтолкнуть пациента совершить перенос. Воплощение человеческой ог­раниченности аналитика, его реальность и последующая ут­рата "могущества", все это является, в крайнем случае, при­обретением самого пациента, а все это действительно игра­ет важную роль.
Я хочу предварить изложение главных принципов описа­нием приблизительного направления аналитической работы; но мне следует еще раз особо подчеркнуть, что это не более чем попытка описать определенные усредненные условия и методы проведения процедуры, которые должно и нужно приспосабливать и модифицировать так, чтобы они подходи­ли для каждого индивидуального случая.
Общее введение в анализ состоит из того, что известно как "анамнестический анализ", т.е. необходимо собрать все­объемлющий анамнез, заполняя тщательными расспросами любые пробелы в материале, предоставляемом самим паци­ентом. Пробелы эти, если рассматривать их с позиций ана­литической психологии, являются, как правило, весьма ха­рактерными, и с их помощью можно при умелом расспросе ввести в поле зрения пациента определенные непонятые связи и ассоциации, если он способен на этой стадии встретиться с ними лицом к лицу. Обсуждение симптомов пациента довольно часто дает аналитику на этой стадии ана­лиза наиболее удобную возможность прояснения определен­ных, наиболее поверхностных связей. Другими словами, анамнестический анализ представляет собой воссоздание биографии пациента и развитие его невроза. В исключитель­ных случаях и с неосложненными пациентами, у которых спо­собность и желание понять свои внутренние мотивы являют­ся иногда совершенно адекватными, при помощи некоторых немаловажных указаний, направленных на психическую основу их расстройств, уже на ранней стадии может оказаться возможным найти дорогу к решающей переделке их внутренних позиций.
Юнг приводит следующий случай: "Как-то, будучи офице­ром медицинского корпуса швейцарской армии, я имел час­тую возможность применять этот вид (анамнестический ана­лиз) аналитического метода. Например, новобранец, девят­надцати лет от роду, пожаловался на боли в спине. Когда я увидел этого молодого человека, то он тут же пожаловался мне, что страдает воспалением почек и что боль эта обусавлена именно этим недугом. Я поинтересовался у него, как ему удалось столь четко поставить диагноз. Вот тогда он и сказал мне, что его дядя страдает той же болезнью и у него те же боли в спине. Но дальнейшее обследование не выяви­ло никакой органической патологии. Это был очевидный не­вроз. Я пустился в тщательное исследование воспоминаний этого парня. Самым важным было то, что он в довольно ран­нем возрасте лишился обоих родителей и что он жил с упо­минавшимся дядей.
Этот дядя был его горячо любимым приемным отцом. На­кануне прихода ко мне он получил письмо, в котором дядя го­ворил ему, что он опять слег в постель из-за болезни Брайта.
Письмо это так неприятно взволновало его, что он отбро­сил его тут же, без уяснения себе настоящего характера эмоций, которые он таким образом пытался подавить. Эти­ми эмоциями были настоящее беспокойство, тревога, огром­ный страх перед тем, что его дядя может умереть, они на­помнили ему горе потери родителей. Когда этот неизвест­ный страх был выведен на поверхность, мальчик слезами об­легчил свои чувства, а результатом этого стало его возвра­щение в часть на следующее утро. Это была идентификация с дядей, ставшая очевидной после тщательного сбора анам­неза. Реализация подавленных эмоций возымела терапевти­ческий эффект!" (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.351f, CW 17 p.95f)
Анамнестический анализ тоже очень показателен в лече­нии детских неврозов, для которых часто анализ сновидений не рекомендуется, из-за его глубинного исследования области бессознательного. С другой стороны, станет пол­ностью очевидным, что во всех случаях неврозов у взрослых (а также и у детей) анамнестический анализ не может пред­ставлять собой настоящее лечение, он лишь введение в на­стоящий анализ бессознательного. Анамнестический анализ касается только тех вещей, которые пациент уже осознал, либо тех, что лежат на пороге сознания. Тогда интерпрета­ция становится всего лишь своего рода переустройством этого материала и лучшим способом увязывания его с кон­тролем и управлением сознательного. Настоящий анализ бессознательного начинается только тогда, когда содержи­мое сознательного уже истощится. Это может произойти до­вольно быстро в случае тяжелого невроза, когда пациент оказывает серьезное сопротивление исследованиям анали­тика и необходимо испробовать различные пути для подхода к пациенту. Очевидно, невозможно давать какой-либо стере­отипный порядок подходов, поскольку анамнестический ана­лиз и анализ бессознательного, вероятно, должны в чем-то перекрываться. По крайней мере можно смело сказать, что анализ бессознательного возможен только тогда, когда со­стояние сознания, поскольку это важно в данном случае, ис­следовано как можно более глубоко. Так как бессознатель­ное компенсирует сознательное поле, то адекватную картину последнего надо установить еще перед тем, как бессозна­тельный материал сможет быть воспринят надлежащим об­разом. Две главные функции анамнестического анализа -получить эту картину состояния сознательного и установить личный контакт между пациентом и аналитиком, контакт, ко­торый имеет решающее значение. И еще помочь пациенту взглянуть на свой невроз под другим углом. Предварительно его внимание направляется целиком на его симптомы; но вот они уже перефокусируются на бессознательную основу и на историю развития симптомов.
Отношения, которые устанавливаются между ними, не до­лжны смешиваться с трансфером в методическом смысле, поскольку они не имеют никакого искусственного и хоть сколь­ко-нибудь патологического оттенка. Это, скорее, нормальные человеческое отношение, которые всегда необходимы двум человеческим существам для того, чтобы они смогли охотно общаться друг с другом. Вмешательство в человеческое бессознательное оказывается такой рискованной и опасной ата­кой, что психотерапевт сможет только тогда осмелиться это сделать, когда контакт между ним и его пациентом уже про­чно установлен. По этой же причине и еще потому, что снови­дения раскрывают свое значение только на фоне определен­ною сознательного состояния, было бы огромной ошибкой начинать лечение с анализа сновидений. Более того, мы не должны пройти мимо того факта, что манера лечения, которую аналитическая психология вывела на основе своего знания бессознательных процессов, является для большинства людей совершенно новой и незнакомой. Так что пациентам нужна, гак сказать, некоторая тренировка перед тем, как мы сможем коснуться его бессознательного материала.
Бессознательные проблемы, которые могут ассимилиро­ваться но время анализа, когда связь пациента с аналитиком станет нитью Ариадны, проводящей его вне опасности через лабиринт, могла бы стать поначалу причиной его слишком бурной реакции и протестом любыми находящимися в его распоряжении средствами, а именно - неявкой на обследование.
В этом смысле типичным случаем является ситуация со священником, который пришел ко мне, так как почувствовал, что не использовал свои творческие силы с максимальной выгодой. Он чувствовал неудовлетворённость от своего общего отношения к жизни и ее развитии. Обсуждение его сознательной ситуации показало, что он - человек насыщенный идеями и теориями, которые уж очень далеко уводят его от практической жизни и от восприятия его конкретных проблем. Первым его сновидением было такое: Я стою в уборной, мои брюки брошены возле меня. Женщина приближается ко мне. Я осознаю, что это очень неловкая ситуация. Я не одеваю брюк, но к счастью на мне одето моё церковное облачение». Сексуальный подтекст был ясен из его ассоциаций а тот факт что он использовал своё церковное облачение , то есть свою "личность" – свою социальную адаптацию, означает желание скрыть свою проблему, защитить себя от её полновесного удара. Это был просто отказ от своей инстикктуальной проблемы, которая и предохраняла его от поиска удовлетворительных ответов на вопросы жизни. Вот почему этот сон явно представлял собой компенсаторную сторону для его слишком высоких и аб­страктных идей. Атмосфера этого сновидения показывает, как подавленный инстинкт воздействует на регрессивный и негативный характер, и до тех пор, пока он не столкнулся ли­цом к лицу с этой непосредственной и конкретной пробле­мой, никакого удовлетворительного духовного развития не наступало. Мои указания ему совсем не понравились. Он по­чувствовал, что пришел ко мне не для того, чтобы разобрать­ся в сексуальном конфликте, а из-за того, что испытывает определенную неустроенность, пустоту в своей жизни. Хотя полностью ясно из сна, что тщетность эта была тесно связа­на с его сексуальной, в самом широком смысле, инстинктив­ной проблемой, настоящее правдивое изложение фактов в том виде, в каком они показывались во сне, уже было неприемлемым для него. Вскоре он решил прервать анализ, так как считал, что вместо того, чтобы заниматься его духовны­ми проблемами, я вознамерился обсуждать его родственные и сексуальные проблемы.
Этот пример показывает важность для успешного выпол­нения анализа как знания состояния сознания, так и надеж­ного личного контакта с пациентом.
В этом частном случае не были учтены проблемы созна­ния и не были заложены основы для личного контакта. Пос­кольку, с другой стороны, бессознательное пациента настой­чиво продуцировало его инстинктивные проблемы так прямо и просто с самого начала, то его способность или неспособ­ность взглянуть им в лицо стала пробным камнем, критерием того, как далеко вообще возможно было для него углубиться в анамнез. В любом случае, этот пример показывает, как сложно бывает переносить воздействие бессознательного.
Иногда бессознательное выбирает более впечатляющие средства, чтобы показать свое сопротивление. Я помню слу­чай с молодым человеком, 28 лет, сыном известных родите­лей, воспитывавшегося на фоне давно устоявшихся и высоко чтимых традиций. Он для своего первого собеседования при­шел ровно на полчаса позже назначенного срока. А случилось вот что. По дороге ко мне он запарковал машину возле кол­леджа, где он изучал специальный предмет вопреки желани­ям его семьи. Для него, выходца из семьи с широкими связями и видами деятельности, весьма отличающимися от той, что он избрал для себя, колледж символизировал его разрыв с семейными традициями. Он довольно беспечно припарковал автомобиль, так что едва ли мог предвидеть, что случится поз­же. Когда он вышел, чтобы отправиться ко мне, то обнаружил другую большую машину, стоящую перед его маленькой. Пос­ле напрасно потраченного времени в поисках владельца авто­мобиля, он должен был оставить свою блокированную маши­ну и приехать на такси. Я указал ему на то, что, очевидно, его индивидуальность заблокирована его инстинктивным чувст­вом традиций, как будто бы она была в действительности его беззаботностью, которая и породила препятствие при помощи другой машины. Он должен был найти иные пути и средства чтобы прийти ко мне, и в этом процессе он разделил время между прошлым и будущим. Удивительно, что он принял эту интерпретацию со сказочной легкостью; казалось, что что-то "щелкнуло" и опасная фаза сопротивления прошла еще до то­го, как мы по-настоящему начали.
Из-за решающей значимости персональных контактов между аналитиком и пациентом, должное внимание следует уделять малейшим признакам сопротивления. Такое сопро­тивление принимает порой самые странные и смехотворные формы. Так, я помню случай с молодой женщиной, двадцати одного года, отнявшей у меня три часа для преодоления ее сопротивления при трактовке одного из ее представлений. Между нами разыгралось ожесточенное сражение, но, в кон­це концов, она призналась, что не может выносить вида иногда одеваемого мною старого костюма. Это звучит смеш­но, но подобные бои представляют собой, тем не менее, главную проверку силы взаимосвязи, существующей между пациентом и аналитиком. Всякий аналитик, который прене­брегает малейшим сопротивлением со стороны своего паци­ента или не придает ему должного значения, непременно об­наружит, что снежок превратится в снежную лавину.
Раз анамнестический анализ, в дополнение к воспроиз­ведению истории возникновения невроза и ознакомлению аналитика с настоящим положением дел у пациента, уже ус­тановил прочный базис для взаимосвязей между аналитиком и пациентом, то следующий шаг должен наладить прямой контакт с бессознательным процессом. Это главное направление осуществляется через сновидения пациента. Отноше­ние аналитической психологии к сновидениям очень отлича­ется от такового в психоанализе. Фрейд сам однажды ска­зал: "...Сновидение - патологический продукт, самый первый элемент среди прочих, включающих истерические симптомы, навязчивое состояние и бред". (Freud. New Introductory Lectures on Psychoanalysis. Hogfrth Press, London, 1937, p.26)
Аналитическая психология, со своей стороны, рассматри­вает сны как "непроизвольное самоизображение в символи­ческой форме актуального состояния бессознательного" (Jung, Allgemeine Gesichtspunkte zur Psychologie des Traumes, in: Energetic der Seele, Rascher, Zurich, 1928, p.157, 8, p.263)
и сны, тем самым, дают описание "внутренней ситуации того, кто видит сон, истину и реальное положение которой созна­тельное мышление никогда не допустит, а если и допустит, то только против своей воли. (Jung, Die praktichne Verwendbarkeit der Traummanalyse, in Wirklichkeit
der Seele, Rascher, Zurich, 1934, p.73, 16, p.142)
Другими словами, Фрейд смотрит на сновидение как на патологический продукт, из которого возможно выделить комплекс пациента, но который не обладает своим собствен­ным значением. Юнг, со своей стороны, рассматривает сон как полностью натуральную и нормальную психическую фун­кцию, которая, следовательно, действует как чрезвычайно позитивная и компенсирующая сила со значительной потен­циальной ценностью.
Таким образом, сон не является симптомом патологичес­кого комплекса, а, скорее, попыткой психики освободить ви­дящего этот сон от комплексов. Аналитическая психология усматривает в сновидениях не просто более или менее чес­тное желание выполнения или "разрешение комплекса", а отражение до сих пор не признанных возможностей, перво­начально пренебрегаемых за счет слишком одностороннего развития личности. Ничто не покажет так ясно и прямо это глубинное различие между отношением психоанализа и ана­литической психологии, как их перспективная точка зрения на значимость сновидений.
Это различие в отправных точках двух систем анализа приводит к решающему отличию при практическом использовании интерпретации сновидений и всего метода исследо­вания бессознательного.
Главное то, что существует два способа подхода: аналити­ческая (или причинно-редуктивная) интерпретация ("аналити­ческая" используется здесь в узком смысле слова) и синтети­ческая, или конструктивная интерпретация. (Jung, Contributions to Analytical Psychology, p.360, CW 17 p.105)
Причинный, ка­зуальный аспект аналитической интерпретации пытается объ­яснить симптом ссылками на какой-то определенный опыт или травму, перенесенный в прошлом. Это касается, в основ­ном, истории развития симптомов и потому приписывает особую значимость впечатлениям детства, вводя их снова в сознание при помощи свободных ассоциаций. Редуктивный аспект аналитической интерпретации не соприкасается в та­кой большой степени с биографической стороной симптома, но, как видно из его названия, связан с редукцией внутри его элементов. Эта редукция не является обязательно казуальной и исторической (анамнестической). Ее главной целью являет­ся устранение болезненных и неподходящих "надстроек" в сознательном мышлении пациента. Эта редукция может иметь связь с самыми насущными проблемами и даже с воз­душными замками, построенными в будущем. Основной чер­той таких несуразных надстроек является то, что строятся они для сокрытия глубинных невротических мотивов за всякого рода иллюзиями и совершенными идеями; другими словами, они являются механизмами побега, которые должны быть "развенчаны", прежде чем психическую энергию можно будет использовать действительно конструктивным образом (при­веденный выше случай со священником).
Очевидно, что во многих случаях нам не обойтись без аналитического метода с его казуальным и редуктивными ас­пектами. Особенно это важно, когда невроз главным обра­зом вызывается за счет конфликта основных инстинктов, то есть аналитический метод должен использоваться в тех слу­чаях и столь долго, сколько пациент остается опутанным па­утиной конфликтов, причина которых может исходить из под­ростковых желаний сексуальной, властной либо какой-то другой направленности, и когда пациент пытается убежать от своих настоящих проблем с помощью иллюзорных и тщетных "решений". Главная ценность аналитического (казуально-редуктивного) метода проявляется в трех моментах:
1) когда внимание пациента направляется на бессознатель­ную психологическую историю своей болезни;
2) когда пациент способен раскрыть внешние факты, объяс­няющие наступление его болезни, это помогает ему ли­шиться чувства неполноценности и вины и, тем самым, успокоить и облегчить перегруженную психе;
3) когда психическая энергия, инвестированная в невротичес­кие симптомы самого низкого и разрушительного пошиба, освобождается для будущего созидательного использования. Но это лишь первый шаг, чем дальше уходит анализ, тем больше внимания должно быть перенесено от внешних собы­тий, пережитых в детстве, на внутренние факты, то есть, обра­щено на фундаментальное и типичное отношение к жизни*, и тем больше встает вопросов о том, какое выражение намере­на найти вновь обретенная энергия. Это направленное внутрь движение чрезвычайно важно для всякого настоящего излече­ния. Другими словами, когда уже все сказано и сделано, важ­нейший элемент невротического конфликта больше не лежит в прошлом, а находится в настоящем, и, следовательно, вопрос, который следует задать, должен выяснить, от какой же главной задачи в жизни данный пациент пытается ускользнуть. Здесь он сможет найти конструктивное применение для своей «отта­явшей» энергии. Давайте представим себе, что мы консульти­руем пациента с нервным срывом. Можно, если хотите, про­следить невротические симптомы, например, бессонницу или тревожное состояние в прошлом и дойти чуть ли не до младен­чества. То есть, можно попытаться открыть причинные факто­ры и тем самым извлечь довольно важную информацию. На­пример то, что пациент в детстве перенес тревожные пережи­вания, которые он переживает и в настоящее время. Но мож­но и не открыть почему и, как мы говорим, "зачем" эти возмож­ные травмы прорываются на поверхность именно сейчас. Это возможно сделать, только если принять к рассмотрению акту­альную теперешнюю ситуацию, в которой находится пациент, и посмотреть в будущее и спросить себя: "Каким эффектом об­ладает этот симптом? От чего он оберегает, а что вызывает?" -тогда можно обнаружить, что этот симптом является попыткой втиснуть пациента в рамки, адаптирующие к новому отно­шению к жизни. Например, Юнг упоминает следующий случай: "Мужчина, собравшийся жениться на боготворимой им женщи­не сомнительных качеств, чьи достоинства он весьма экстрава­гантно переоценивал, стал страдать спазмами пищевода, за­ставлявшими его выпивать две чашки молока в день со стро­гим соблюдением режима трехчасовых интервалов. Все визи­ты к его невесте были, таким образом, полностью приостанов­лены, не осталось ему ничего иного, как только заниматься со­бой и своим питанием". (Jung. Psychological Types. p420f)
Этот симптом в этой интерпретации не редуцируется до его первопричины, не трактуется "исторически", а понимает­ся с точки зрения его законченности и ожидаемой оценки.
В интерпретации сновидений синтетический (конструк­тивный) метод нуждается в подходе, совершенно отличаю­щемся от такового в аналитическом (причинно-редуктивном) методе. С одной стороны, содержание сновидений можно редуцировать до "комплексов воспоминания", привязанных к объективным или конкретным ситуациям или личностям, ко­торые находятся вне видящего сон. Юнг назвал такую интер­претацию интерпретацией на объективном уровне (Jung. Two Essays on Analytical Psychology, p. 87, C.W.. v.7. p.87). С дру­гой стороны, образы в сновидении можно рассматривать не как что-то конкретное и находящееся снаружи от видящего сон, а скорее как "рефлексии внутренних психических факто­ров и внутренних психических ситуаций спящего челове­ка", (Tony Wolff: Enfuhrung in die Grundlagen der Komplexen Psychologie.p.81: in: Die kulturelle Bedeutung der Komplexen Psychologie, Springer.Berlin, 1935.) это интерпретация на субъективном уровне.
Это различие, строго говоря, такое же, самое как и то, о котором упоминалось ранее, когда обсуждалась природа проекций. Это принципиально идентичные вещи, так же как и различие между ситуацией, когда ребенок испытывает по­нятие власти (т.е. контролирующую его инстинктивные по­буждения силу) как нечто навязываемое извне отцом, и ког­да он уже научился видеть в этом функцию и потребность своей психе. В каждом из этих случаев различие существует либо при проекции содержимого психе, такого как "тень" или "мудрый старец" на других людей, либо же в представлении содержимого психе в виде внутренних образов.
Короткое сновидение поможет проиллюстрировать фун­даментальное отличие между двумя интерпретациями. Муж­чина сорока пяти лет во сне видел себя едущим в автомоби­ле вместе с сидевшей за рулем женщиной. Женщина остави­ла машину, которая тут же начала катиться назад и должна была вот-вот врезаться в стену. Мужчина, не зная как спра­вится с этой ситуацией, ощутил себя в большой опасности, но тут вновь возникла та же женщина и остановила машину. Простая аналитическая интерпретация должна была бы ука­зать, что видящий этот сон слишком зависим от инициативы другого лица, возможно его матери, и что он обязан был взять руль в свои руки. Эта аналитическая интерпретация восприняла бы эту женщину как личность запредельную по отношению к видевшему сон, и, следовательно, она становит­ся интерпретацией на объективном уровне. Это было бы оп­равдано и действительно необходимо, пока сновидящий еще слишком зависим от внешних влияний и слишком полагается на других людей. Это нормальный случай, если перед нами молодой человек. Но ситуация, однако, принципиально отли­чается в случае, когда рассматривается зависимость для дру­гого человека В этом случае аналитико-редуктивная интер­претация на объективном уровне пропустила бы решающий момент. На самом деле человек этот незаметно приспосо­бился ко внешней реальности, как может это сделать мужчи­на в сорок пять лет. Он, однако, достиг той точки, когда пе­ред его лицом витала проблема внутреннего смысла его жиз­ни и жизни вообще. Это послание ему из сна значило, что без направления и помощи со стороны внутренней женщины -anima - его существование будет находиться под угрозой. Он обязан научиться учитывать огромную важность и значение своего бессознательного (символизированного в образе anima) для необходимой переориентации своей жизни.
Переориентация эта может быть совершенно другой приро­ды, чем та, на которую намекало бы сновидение, если бы эго понималось на объективном уровне. Не адаптация к внешней, конкретной реальности, с которой аналитически-редуктивная интерпретация имеет дело, была проблемой этого мужчины, а его адаптация к его внутренней психической реальности.
Этот пример показывает, как фактическая ситуация видя­щего сон - а не какая-то предвзятая идея о природе его кон­фликта, будет ли она ничем иным, а "только"* проблемой юношеской сексуальности или "только" юношеского стремле­ния к власти, могуществу - всегда должна быть ключом к рас­крытию значения сна. Соответственно, оба метода интерпре­тации, аналитический и синтетический, должны рассматри­ваться в каждом случае и должен быть принят тот, который наиболее оправдан в данной психологической ситуации. Ана­литик не волен выбирать тот или иной метод интерпретации произвольным образом, как это было возможно в данном случае. Все решает сам материал, с которым надо будет ра­ботать. Иногда ситуация носит совершенно амбивалентный характер и тогда все, что может сделать аналитик - это ука­зать на обе возможности и пронаблюдать за реакцией как со­знательного так и бессознательного. Таким образом, анали­тик не "делает" ту или иную интерпретацию; материал сам яв­ляется либо редуктивным, либо проспективным, либо и тем и другим. Как пациент, так и аналитик оглядывается по сто­ронам в поисках интерпретации, которая "щелкает". Иног­да становится видно, какой аспект интерпретации отзовется эхом в пациенте. У некоторых пациентов можно обнаружить, что простая аналитическая интерпретация не действует вооб­ще или не оказывает эффекта продолжительное время. С другой стороны, существуют и такие пациенты, на которых достаточно хорошо влияет редуктивная интерпретация. Прав­да, одной этой интерпретацией не добьешься полной психо­логической интеграции и индивидуации, кроме того, с одной стороны некоторые люди не в состоянии достичь этого, а с другой - главной целью лечения является помощь пациенту.
В том случае, когда имеются две интерпретации, то они но являются взаимоисключающими или противоречащими, а скорее взаимодополняющими друг друга. У них существуют точки общего фокуса. Пока пациент накрепко привязан к отцу или матери, то такой точкой является невозможность реализации и интеграции архетипных образов отца и матери. Если же видевший вышеупомянутый сон страдает от "мате­ринской привязанности", он не может достичь творческих взаимосвязей со своим бессознательным, выраженным в об­разе анимы. Каждая такая привязанность, принадлежащая к слою личного бессознательного, блокирует соответствующее восприятие образа коллективного бессознательного. Таким образом, аналитико-редуктивный и синтетико-конструктивный методы интерпретации представляют собой различные стадии интерпретации в соответствии с различными стадия­ми развития. Аналитико-редуктивная интерпретация всегда начинается на объективном уровне, тогда как синтетико-конструктивная интерпретация - это интерпретация на субъек­тивном уровне. Первая должна редуцировать психологичес­кие факты до их составных элементов, будь то юношеские инстинктивные устремления, либо иные патологические ком­плексы. Это необходимо до тех пор, пока между видящим сны человеком и сверхличностной, коллективной основой жизни стоят личностные проблемы. Синтетическая интерпре­тация, со своей стороны, должна применяться во всех случа­ях, когда либо сознательная позиция более менее нормаль­на, но способна к дальнейшему развитию и дифференцировке, либо когда способные к развитию бессознательные тен­денции (Jung, Psychologie und Erziehung, Rascher. Zurich.1945, p.76. also: Contributions to Analytical Psychology). понимаются неправильно или подавляются созна­тельным мышлением.
Здесь вступают в действие нередуцируемые и первичные психические образы, существующие на своих собственных правах, т.е. архетипы. Ясно, что при конструктивно-синтети­ческом подходе оценка детских воспоминаний должна стать относительной и ограниченной. С позиции аналитической психологии значимость их была сильно преувеличена. Анали­тик и пациент проводят трудоемкие часы, усердно выуживая факты в мутной воде детских воспоминаний. Они очень гордятся, когда им удается подцепить на крючок особо круп­ную и красивую рыбку, и тем не менее, ситуация не улучша­ется. Ошибкой является считать более ранний по времени факт более ценным. С точки зрения аналитической психоло­гии настоящая ситуация считается более важной как из-за своей нередуцируемой непосредственной важности, так и из-за своей значимости для будущего.
* * *
Различное отношение к оценке свободных ассоциаций тесно связано с различными оценками воспоминаний детст­ва. Все, что могут свободные ассоциации - это редуциро­вать элементы сновидения до их составляющих глубинных патологических комплексов; но они никогда не помогут рас­крыть значение сна как такового. Само собой разумеется, что для прояснения значения сна определенную пользу мо­гут принести ассоциации самого пациента, но под другим уг­лом зрения, чем в психоанализе, использующем тот же ме­тод. Аналитическая психология работает с определенного рода подконтрольными, или "циркулярными" ассоциациями, чтобы усиливать каждый элемент сновидения. Это усиление приводит к обогащению респективных образов в сновидении при помощи всех возможных аналоговых материалов, пос­редством которых первоначально туманное сновидение ста­новится понятным*.
В качестве замечательного примера метода усиления см. раздел "Изучение сновидений". Вместо цепи ассоциаций, продолжающейся по прямой линии, а, значит, способной к бесконечному удлинению, эти контролируемые ассоциации производят также вращательное движение вокруг различных компонентов сновидения. Таким образом, каждое звено в этой цепи ассоциаций не только предопределено своим предшес­твенником, а также своими радиальными связями с соответ­ственным компонентом самого сновидения. Тем самым, пер­воначальное сновидение никогда не выпадает из поля зрения.
Этот вид ассоциаций, как считал Юнг, похож на "прожек­тор, тщательно и сознательно направленный на те ассоциа­ции, которые группируются вокруг ключевого слова в снови­дении". Допуская, что сон содержит образ дерева или две­ри, мы не вынудим пациента пройти через бесконечную се­рию ассоциаций, а вместо этого спросим его, что особо зна­чимого для него содержится в образе "дерева" или "двери". Свободные ассоциации, несомненно, не могут точно указать на комплексы пациента, но сны не обязательно служат для этого, потому что, как правильно говорил Фрейд, любая слу­чайная мысль может послужить отправной точкой ассоциа­ций, которые жестко детерминированы комплексами субъек­та. Метод циркулярных ассоциаций, со своей стороны, ис­пользует каждый отдельный элемент сна в большей степени не для раскрытия комплекса, а для выяснения, каким точным и индивидуальным значением обладает этот компонент в контексте данного сновидения.
Свободные ассоциации необходимы, если при их помощи ожидается обнаружить латентное, скрытое значение, находя­щихся за маской очевидного значения сна. Но поскольку ана­литическая психология не приемлет теории искажения зна­чений сновидений, то это приводит к различным оценкам свободных ассоциаций. Короче говоря, в то время как Фрейд спрашивает: "Чем вызваны сновидения? Симптомами чего они являются?", Юнг задает вопрос: "Каково значение этого сна? Символом чего оно является?"
Это различие выражает еще раз глубинное расхождение концепций Юнга и Фрейда о природе бессознательного. Ес­ли, по Фрейду, считать все сны патологией, то можно огра­ничить свои интересы беспорядочными, т.е. патологически­ми комплексами, содержащимися в этих снах; Юнг смотрит на сновидения как на нормальное и творческое самовыраже­ние бессознательного, концентрируясь на значении самого сна. Творческая природа бессознательного очевидна в не­врозах и в их симптомах. Как указывалось выше, они пред­ставляют собой попытку, хотя и безуспешную, отрегулиро­вать нарушенный баланс психе.
Задачей аналитического лечения (и задачей интерпрета­ции снов как его части) является, следовательно, помощь пациенту в поиске позитивных и прогрессивных устремлений, скрывающихся за неприспособленными и поэтому безус­пешными попытками к компенсации. Все это можно проил­люстрировать следующим характерным примером. "Мужчина пятидесяти одного года пожаловался, что уже некоторое вре­мя при любом путешествии поездом или самолетом, если скорость их движения достигает определенного предела, он начинает испытывать приступы головокружения и становится жертвой неприятного чувства тревоги. Можно, если захотеть, сделать главный акцент на предшествующую историю, то есть можно попытаться удостовериться, что болезненный подростковый опыт или перенесенная в детстве пациентом травма, подавляется сейчас самим пациентом. С другой сто­роны, можно вывести совершенно иную линию: а именно, на­чиная с настоящей острой ситуации, в которой эти симпто­мы дают о себе знать. Другими словами: можно использо­вать либо редуктивный либо синтетический подход. Разре­шите мне начать сейчас рассмотрение данного случая под вторым углом зрения. Этот человек удачно и счастливо же­нат, бизнесмен, в самом начале шестого десятка жизни был совершенно неспособным даже заподозрить хоть какую-то причину своих симптомов. Единственное, что он мог пред­положить, было то, что эти абсурдные "истероидные" при­ступы, как он пренебрежительно их называл, особенно стали досаждать ему с тех пор, когда по делам службы возникла необходимость частых и длительных путешествий, он даже вынужден был отправить одного из своих подчиненных на важное совещание потому, что сам был слишком напуган предстоящей поездкой в поезде.
Если начать расспрос с позиции раскрытия причинного фактора в его прошедшей жизни*, то можно, вероятно, об­наружить, что этот пациент, будучи ребенком, испытал шок, который был связан с головокружением; но это, конечно же, не объяснит, почему эта травма напомнила о себе именно в этот момент. Таким образом, в действительности мы едва ли продвинемся дальше, действуя подобным образом. Ведь это же случилось именно в настоящий момент. Но если стать на Результирующую позицию и рассмотреть теперешнюю острую ситуацию с точки зрения будущих возможностей, то не­медленно поймешь, что симптомы имеют одно определенное и непосредственное воздействие, поскольку очевидно, что ощущение пациентом головокружения и сопутствующего страха лишает его деловой активности. Не говоря уже о ес­тественно неприятных симптомах, именно понижение рабо­тоспособности заставило пациента обратиться за помощью к психотерапевту. Хотя, если мы воспримем его очевидное бессилие в безуспешной попытке адаптироваться, то сим­птомы укажут на что-то совершенно иное - на страстное тай­ное желание избежать деловой встречи.
В этом месте необходимо предостеречь от возможного неправильного истолкования. Сходные объяснения могут да­ваться представителями школы индивидуальной психологии Альфреда Адлера, а именно, что этот симптом - попытка ос­вободиться от своих обязанностей как бизнесмена, но инди­видуальная психология интерпретировала бы это в отрица­тельном смысле как попытку к бегству. Аналитическая психо­логия, со своей стороны, принимает в расчет особые обстоя­тельства пациента, его возраст, который надо интерпретиро­вать позитивно, как важный знак, указывающий на какую-то внутреннюю потребность, имеющуюся в его жизни. То есть, в результате дальнейших бесед с пациентом, я, откорректиро­вав или пересмотрев выводы, могу объяснить симптомы сле­дующим образом. Этот человек стал серьезно идентифициро­вать себя со своей деловой жизнью и общественными обязан­ностями, чем существенно нарушил баланс своей психики. Его симптомы были бессознательной попыткой заставить ограни­чить до разумных пределов совершенно избыточное увлече­ние своей деловой и общественной жизнью. Поскольку ему уже за пятьдесят, то есть определенно он находится во второй половине своей жизни, его внешняя активность будет посте­пенно затихать. С практической точки зрения мы бы были до­лжны не пытаться исследовать его воспоминания детства или травмы, а, основываясь на очень простых и прямых объясне­ниях его главных симптомов, должны были попытаться выяс­нить и указать на слабые места в его теперешней ситуации.
Мне бы хотелось описать более позднее сновидение па­циента, иллюстрирующее те же симптомы, но с другой точ­ки зрения: "Время уборки урожая, я сижу на огромной заваленной сеном телеге и направляю ее к сараю, но груз сена столь высок, что перемычка двери сарая бьет меня по голо­ве так, что я падаю и просыпаюсь в ужасе от самого акта па­дения". Значение этого сна становится ясным при подходе к нему с проспективной позиции; четко видно, что пациент пе­регрузил телегу с таким избытком, что превысил свои спо­собности, и как следствие этого, его сознательные намере­ния получили удар. Задача анализа состоит, поэтому, в том, чтобы сновидящий начал осознавать послание своего бессо­знательного, и осведомленность эта помогает ему устано­вить правильные взаимоотношения между внешним успехом и внутренней необходимостью. Другими словами, этот сон должен пониматься как попытка его психе компенсировать одностороннюю экстравертированную позицию, которая, учитывая его пребывание уже во второй половине жизни, во­шла в противоречие с настоящим психологическим ритмом и поэтому нарушила его равновесие. Одна из центральных концепций аналитической психологии ясно иллюстрируется этим случаем: понимание психики как саморегулирующейся системы. Когда бы ни стала разбалансированной психологи­ческая ситуация индивидуума из-за чрезмерной или односторонней позиции, или когда он пренебрегает своими основными потребностями, его бессознательное немедлен­но стремится произвести такой материал, который обяза­тельно восстановит баланс и целостность ситуации. В этом смысле бессознательное имеет постоянное влияние на со­знательное мышление и взаимосвязь с ним. На это можно не обратить внимание или недооценить из-за преувеличенной оценки сознательной позиции. Именно тогда "симптомы" происходят, и их энергетическая функция, правильно поня­тая, является признаком сигнала опасности. Бессознатель­ная психе в ее глубоко безличных слоях имеет, иначе гово­ря, суждение о ситуации, которая не искажена страхом, ам­бициями, желаниями, привязанностями или чем-либо еще, что бывает в различных случаях, но заинтересована в восста­новлении сбалансированного паттерна личности. Вот почему Юнг назвал бессознательное "объективной психе", так как она играет ведущую и независимую роль в отношении воз­можных искажений сознательного мышления его субъектив­ными предрассудками. Необходимо обратить внимание на трудности, с которыми большое число пациентов пережива­ет принятие правды при подобной интерпретации их срывов. Вместо поиска в их воспоминаниях детства козла отпущения, посредством которого они могут избавиться от ответствен­ности за свои симптомы, аналитик предъявляет им требова­ния самооценки и переориентации их собственной жизни. Но мы можем не позволить себе избавляться от симптомов с помощью любого вида сопротивления. Ведь часто происхо­дит, что пациент с самого начала анализа ожидает от психо­терапевта какого-то волшебного средства, которое просто избавит его от симптомов без сколь-нибудь значительного вторжения в остальную структуру его жизни, которая его со­вершенно устраивает. От аналитика слишком часто ожидают ипостаси "целителя", который заставит симптомы исчезнуть без вмешательства в нутро пациента. Действительность же такова, что никто не сможет вылечиться, если не готов при­нять необходимость более-менее полной переориентации своей жизни. В двух словах: исцеленная личность не перво­начальная личность, лишенная симптома, а заново переори­ентированная личность, в которой, благодаря этой новой ориентации, потребность в симптомах и, следовательно, са­ми симптомы исчезли. Иногда может случиться, что лечение означает не исчезновение симптома, а исчезновение страда­ния, вызванного этим симптомом, потому что первоначаль­ное страдание достигло своей цели.
Это можно прояснить, исследуя приведенный выше сон с телегой сена, с точки зрения Фрейда и Адлера, т.е. под ис­ключительно редуктивным и аналитическим углом зрения. В первом случае, сарай должен был восприниматься как сим­вол женских гениталий, а сам сон должен был интерпретиро­ваться как стремление возврата в материнскую утробу, тен­денция, которая, из-за скрытого в ней инцестуозного жела­ния, повлекла бы за собой наказание (кастрацию). Интерес­ным и важным моментом является то, что на определенном уровне это объяснение совершенно оправдано, поскольку подавление возможностей бессознательного у человека воз­никает достаточно часто, особенно в случае с мужчинами из-за нерешенной фиксации к матери. Такая фиксация, в кото­рой мать применяет бессознательные чары, угрожает задер­жать нормальное развитие эго. В этом случае одним возможным ответом здесь может быть только полное отверже­ние матери и перенесение акцента на свое эго и вместе с ним на рациональное "сознательное" и (в социологическом смысле) на коллективные ценности. За образом персональ­ной матери прячется, однако, архетип матери, который явля­ется символом бессознательного, т.е. не-эго. Это не-эго за счет страха перед своей, "личной" матерью и бессознатель­ного ее доминирования воспринимается враждебно. Други­ми словами, персональная мать (персоницифированная мать) и мать-а


Не сдавайте скачаную работу преподавателю!
Данный конспект лекций Вы можете использовать для создания шпаргалок и подготовки к экзаменам.

Поделись с друзьями, за репост + 100 мильонов к студенческой карме :

Пишем конспект самостоятельно:
! Как написать конспект Как правильно подойти к написанию чтобы быстро и информативно все зафиксировать.