Синтаксические особенности научных текстов Л.В. Щербы

План
 
Введение
Глава 1. Теоретические илингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы
§ 1. Теоретические основыописания научных текстов в современной лингвистике
§ 2. Своеобразие научныхтекстов Л.В. Щербы
Глава 2. Синтаксическийанализ научных текстов Л.В. Щербы
§ 1. Словосочетание и простоепредложение в научных трудах Л.В. Щербы
§ 2. Экспрессивный синтаксисЛ.В. Щербы
Заключение
Список использованнойлитературы
Приложение

Введение
Актуальностьнастоящего исследования определяется, с одной стороны, общей тенденцией научныхисследований, характеризующейся комплексным рассмотрением природы того илииного языкового явления в триединстве его структурных, семантических ипрагматических особенностей, и, с другой стороны, признанием существованиясинтаксических особенностей в трудах Щербы, в связи с ее возрастающей ролью каксредства коммуникации в современном обществе. Кроме того, изучение данноговопроса представляет огромный интерес и практическую значимость в рассмотрениитеории построения современного русского языка.
Объектом данного исследованияявляется совокупность синтаксических особенностей научных текстов Л.В. Щербы. Предметомисследования выступает выявление и описание синтаксических особенностей научныхтекстов Л.В. Щербы, а также детальное их изучение в контексте текстов научногостиля. Целью данной работы является изучение теоретических основописания научных трудов Л.В. Щербы, выявление и описание основныхсинтаксических особенностей в научных трудах Л.В. Щербы.
Всоответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:
— краткорассматривается и характеризуется его научная деятельность на различных этапахего жизни;
— изучаютсятеоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы;
— изучаетсявопрос об особенностях функционирования словосочетания и простого предложения внаучных трудах Л.В. Щербы;
— изучаютсяособенности функционирования сложных предложений в научных трудах Л.В. Щербы;
-. детальнохарактеризуется экспрессивный синтаксис Л.В. Щербы.
В ходерешения поставленных в настоящей работе задач и целей используется целый комплексметодов научного анализа и приёмов обработки фактологического материала,таких как: комплексный метод, описательный метод, сопоставительныйметод, метод компонентного анализа, метод контекстуальногоанализа, статистический метод.
Теоретическаязначимостьисследования заключается в том, что анализ синтаксических особенностей русскогоязыка, а также изучение проблемы диагностирования речевого поведения авторов научныхтекстов вносит определённый вклад в теорию прагмалингвистики, психолингвистикии, тем самым, способствует изучению особенностей речевой деятельности иречевого поведения русских авторов научных текстов, расширяя пониманиепсихолингвистического и прагмалингвистического аспектов.
Практическая ценность данного исследования состоит в том, чтоосновные положения дипломной работы могут составить основу содержанияспецкурсов по общему языкознанию, русистике, романистике, славистике,лексикографии, педагогики.
Структураработы: Дипломнаяработа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованнойлитературы и приложений.
Во введениираскрывается актуальность темы исследования, определяется цель и задачиисследования, указывается степень научной новизны предлагаемой концепциианализа, раскрывается ее теоретическая значимость и практическая ценность,даётся представление о материале и методике его исследования.
В первойглаве работы собраны и детально изложены основные теоретические илингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы; во второй главе представленсинтаксический анализ научных текстов Л.В. Щербы, в ней описываются особенностифункционирования словосочетания, простого и сложного предложений в тканинаучного текста, особое внимание уделяется экспрессивному синтаксису Л.В.Щербы.
Взаключениилаконично представлены основные результаты исследования и намечены перспективыдальнейшего описания данной проблемы.
Вспискеиспользованной литературы дан перечень имеющейся лингвистическойлитературы, указаны текстовые и лексикографические источники работы.
Приложение1 представляетсобой перечень опорных схем и таблиц, использованных в работе, приложение 2включает в себя план-конспект урока русского языка в 7 классеобщеобразовательной школы на тему «Научный стиль, стилевые черты илингвистическое своеобразие».

Глава 1.Теоретические и лингвистические основы описания научных трудов Л.В. Щербы
 
§ 1. Теоретическиеосновы описания научных текстов в современной лингвистике
Щерба Лев Владимирович (1880-1944), российский языковед,академик АН СССР (1943). Глава Ленинградской фонологической школы. Труды попроблемам общего языкознания, русистики, романистики, славистики,лексикографии, педагогики.
Как и его учитель И.А. Бодуэн де Куртенэ, Л.В. Щерба стоит нарубеже двух эпох в развитии науки о языке — старой, которую можно условно назвать«младограмматической», и новой, связанной на Западе с «Курсом общейлингвистики» Ф. де Соссюра и с направлениями европейского структурализма. Отязыкознания второй половины XIX в. идет и у Бодуэна, и у Щербы психологизм— общая черта многих лингвистов того времени, как и провозглашенноемладограмматиками (но не всегда на практике осуществлявшееся ими) обращение кживому языку, к устной речи, к «говорящему человеку». Но и Бодуэн, и Щербапрокладывают новые пути — пути функционального подхода к языку, к его единицами их системным связям, т. е. того подхода, который получил дальнейшее развитиев концепциях Пражского лингвистического кружка, а затем у А. Мартине, Э.Косериу и других представителей «функциональной лингвистики» и в работах многихсоветских лингвистов — В.В. Виноградова, Московской фонологической школы, взначительной степени А.И. Смирницкого и др.
Бодуэн формулирует идею «двоякого деления человеческой речи» исоздает учение об основных единицах языка и лингвистического анализа; Щерба,развивая мысль Бодуэна «о связи фонетических представлений с представлениямиморфологическими, синтаксическими и семасиологическими», кладет эту связь воснову определения фонемы. Тем самым понятие фонемы впервые получает то, ещеотсутствующее у Бодуэна существенное уточнение, с которым оно и входит затем вмировую науку.
Если в работах Бодуэна «встречается только намек на разграничениеязыка и речи», то Щерба создает свое учение о трояком аспекте языковых явлений,своеобразно перекликающееся со знаменитой соссюровской антиномией la langue—laparole, но в некоторых отношениях более плодотворное, чем учение Соссюра, вчастности в качестве основы современных психолингвистических исследованийречевой деятельности, проблем усвоения языка, проблем понимания и т. д. и длясформулированного уже Щербой принципа лингвистического эксперимента, ставшегоособенно актуальным для почти всех областей языковедения второй половины нашеговека. Отметим также, что, четко различая синхронический и диахронический аспектв исследовании языка, Л.В. Щерба, как и Бодуэн, никогда не считал, что«историческое» и «актуальное» разделены в самом языке непроходимой пропастью, ивсегда видел тесную связь между ними. В этом вопросе точка зрения Л.В. Щербысходна не столько с жесткой позицией Ф. де Соссюра, сколько с более гибкойпозицией Пражского лингвистического кружка и, конечно, большинства современныхсоветских языковедов.
Щербакладет начало такой лингвистической дисциплине XX в., как теория лексикографии, в значительной мере —исследованиям интерференции при языковом смешении, как и современной научнойметодике преподавания иностранных языков. Сейчас, когда прошло более трехдесятилетий после кончины Л.В. Щербы, мы видим, что во многих отношениях еговклад предстает еще более весомым и значительным, чем это могло казаться 20—30лет тому назад. К трудам Щербы еще долго будут обращаться языковеды и находитьв них все новые и новые грани, попеременно выступающие на передний план вменяющемся свете все новых и новых научных задач.
Характернойчертой ранних работ Л.В. Щербы был психологизм. В «Русских гласных» онговорит, прежде всего о «психологическом анализе» понятия фонемы; в предисловиик «Восточнолужицкому наречию» он пишет, что его книга «является попыткой всестороннего,по возможности исчерпывающего, психологического описания говора».
Для оценки этой черты щербовских работ можно было бывоспользоваться следующими его словами, сказанными о Бодуэне: «Мне кажется, чтопсихологизм Б. легко вынуть из его лингвистических теорий — и все в нихостанется на месте». Было бы, однако, совершенно неверно трактовать эти словаслишком упрощенно. Психологизм Л.В. Щербы, как и Бодуэна, не ограничивалсячастым обращением к психологической терминологии. Не следует забывать того, чтов университетские годы Л.В. Щерба много занимался психологией и что капитальныйтруд В. Вундта о языке многие годы был у него настольной книгой. [7,68]
Психология была для Л.В. Щербы средством, которое, по егопредставлению, позволяло ему через языковое сознание носителей языка лучшепознать сущность языка и раскрыть его структуру. Именно в сознаниичеловека он находил инвариантные единицы, которые реализуются в речи в видемножества вариантов. Психологическую природу этих инвариантных единиц (представлений)он противопоставлял физической природе их реализаций в речи. Если учесть, чтоинвариантность соответствующих единиц Л. В. определял, основываясь на тождествеих языковых функций, то за таким пониманием языковых явлений нетрудно увидетьпротивопоставление языка и речи, а в таком случае за психологической оболочкойщербовских высказываний обнаруживается собственно лингвистическое содержание,которое легко освобождается от этой оболочки. Однако сам Л.В. Щерба в то времяскорее отождествлял психическое и языковое. [12,51]
Психологическая установка хорошо сочеталась у Л. В. с задачейсинхронического изучения живой устной речи, которая стояла перед ним в периодего занятий восточно-лужицким наречием. Только изучая языковые процессы,протекающие в сознании человека, можно, как думал Л.В. Щерба, дать адекватноеописание синхронного состояния языка и избежать привнесения в такое описание«каких-либо чуждых ему категорий, не имеющих основания в психике говорящего». Вописательной части мне нет дела до истории; меня интересует лишь то, какчувствуют и думают говорящие», — писал он там же. Однако синхронное состояниеязыка представлялось Л.В. Щербе не статическим, а динамическим, поэтому онутверждал, что «хорошее психологическое описание данного языка в данный моментвремени само по себе дает понятие о ближайшем его прошлом и возможном будущем».
Если попытаться резюмировать все сказанное выше и сформулировать водной фразе теоретическую позицию раннего Л.В. Щербы, то такой фразой будет:вне человека и без человека понять язык невозможно.
Научное творчествоЛ.В. Щербы было очень разнообразным. Он писал и на общелингвистические темы, в частностиобщефонетические, и о различных аспектах отдельных языков (главным образомрусского), и о звуковом строе языков (русского, французского), и олексикографии, и о методике преподавания иностранных языков, и о графике иорфографии. [16,73]
Широта лингвистическихинтересов, глубина и оригинальность развивавшихся Л.В. Щербой идей выдвинулиего в первые ряды советских языковедов. Его общелингвистические взгляды были полное всего изложеныим в статье «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте вязыкознании», опубликованной к 1931 г., и в работе «Очередные проблемыязыкознания», которую он не успел закончить и которая была напечатана уже послеего смерти. Первая была результатом глубокого пересмотра Щербой унаследованнойим от Бодуэна психологической трактовки языка и соответствующих методов егоизучения. Пересмотр этот заключался не в прямой критике старых взглядов, а впоисках внутренних особенностей, присущих объекту языковедения, которые моглипослужить основанием для этих взглядов.
Важнейшим положением,выдвигаемым здесь Щербой, было различение речевой деятельности, языковойсистемы и языкового материала. При этом на первом месте стоит речевая деятельность, т. е.процессы говорения и понимания; она возможна благодаря наличию второго аспекта— языковой системы, т. е. словаря и грамматики, которые не даны внепосредственном опыте, «ни в психологическом, ни в физиологическом», а могутвыводиться только из языкового материала, т. е. «совокупности всего говоримогои понимаемого в определенной конкретной обстановке в ту или другую эпоху жизниданной общественной группы». [18,71]Таким образом, в языковойсистеме мы имеем «некую социальную ценность, нечто единое и общеобязательноедля всех членов данной общественной группы, объективно данное в условиях жизниэтой группы».[43,56] Психофизиологическая речевая организацияиндивида является лишь проявлением языковой системы. «Но само собой разумеется,— пишет Щерба, — что сама эта психофизиологическая речевая организация индивидавместе с обусловленной ею речевой деятельностью является социальным продуктом».[43,61]
Весьма существеннымдля концепции Щербы является то, что в отличие от Соссюра, рассматривавшего язык и речь какхотя и связанные между собой, но независимые сферы, Щерба говорил об аспектахлишь искусственно разграничиваемого единого целого,[21,90] «так какочевидно, — писал он, — что языковая система и языковой материал — это лишьразные аспекты единственно данной в опыте речевой деятельности, и так как неменее очевидно, что языковой материал вне процесса понимания будет мертвым,само же понимание вне как-то организованного языкового материала (т. е.языковой системы) невозможно». [21,106]
Владение языковойсистемой позволяет говорящему создавать и понимать тексты хотя и поопределенным правилам, «но зачастую самым неожиданным образом». Щербаподчеркивает при этом важность содержательной стороны. При создании текстовдействуют, читаем мы, «не только правила синтаксиса, но, что гораздо важнее, —правила сложения смыслов, дающие не сумму смыслов, а новые смыслы...». [27,83]
«Если бы нашлингвистический опыт, — писал Щерба в другой работе, — не был упорядочен у насв виде какой-то системы, которую мы и называем грамматикой, то мы были быпросто понимающими попугаями, которые могут повторять, и понимать толькослышанное». [27,85]
В статье «О троякомаспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» Щерба подвергаеткритике свои старые работы, касающиеся субъективного метода (в частности,метода самонаблюдения). Он настаивает на необходимости эксперимента влингвистических исследованиях, ванжность которого подчеркивается уже самимназванием статьи. Только эксперимент может дать в руки лингвиста «отрицательныйязыковой материал», который характеризуется Щербой следующим образом: «… в«текстах» лингвистов обыкновенно отсутствуют неудачные высказывания,между тем как весьма важную составную часть «языкового материала»образуют именно неудачные высказывания с отметкой «так не говорят»,которые я буду называть «отрицательным языковым материалом». Рольэтого отрицательного материала громадна и совершенно еще не оценена вязыкознании, насколько мне известно». [13,56]
Эксперимент, по Щербе, — это самый надежный путь дляпроникновения в сущность языка, в идиоматичность отдельных языков. Именнопризнанием преимущества экспериментальных методов, неприменимых при анализестарых текстов, объясняется тот интерес Щербы к исследованию живых языков,который столь для него характерен.
Статья «Очередныепроблемы языковедения», частично перекликающаяся с рассмотренной выше статьей«О трояком аспекте языковых явлений», посвящена главным образом выяснениюпринципов адекватного описания языков, построения грамматик и словарей, которыебы, по словам Щербы, «отвечали языковой действительности и которые были бысвободны от всяких традиционных и формалистических предрассудков». [8,69]Созданию «действительно хороших описаний» мешает то, что лингвисты находятсяпод влиянием латинской грамматики, «от которой они лишь с великим трудом итолько очень постепенно освобождаются», «и изучаемый язык в той или иной меревоспринимается ими в рамках и категориях родного».[8,75]
Познание структурычеловеческого языка, вообще являющейся, как об этом часто говорил Л.В. Щерба, единственнымпредметом языковедения как науки, требует изучения не только языков культурныхнародов. «Три типаязыков, — читаем мы в той же статье, — нуждаются в первую голову в«беспредрассудочном» изучении. Это, во-первых, языки племен, стоящихна низком уровне развития… Во-вторых, требуют пристального изучения языкижестов… Третий тип языков, который, по-моему, нуждался бы в пристальномизучении, — это язык всевозможных афатиков». [36,117]. Как и всегда, Щербаотмечал и практическое значение исследования подобных языков.
Большое место занимаетв рассматриваемой статье проблема содержания описательной грамматики, в связи с чем стоит разграничениеграмматики и лексики, которое, по Щербе, характеризуется следующим образом: «…все индивидуальное, существующее в памяти как таковое и по форме никогда нетворимое в момент речи, — лексика..., все правила образования слов, форм слов,групп слов и других языковых единств высшего порядка — грамматика». Вместе стем лексика не представляет собой нечто беспорядочное: напротив, Щерба пишет о«системе лексики» и о «правилах словаря».
Важным моментом вконцепции Щербы является, далее, различение активной и пассивной грамматики, котороеразвивается им особенно подробно в работах по методике преподавания иностранныхязыков. [35,116]
Широкий откликполучило в нашем языковедении учение Щербы о частях речи. Он считал, что оно должно составлятьособый отдел грамматики, который он предлагал назвать «лексические категории».По мысли Щербы, в нем должны найти себе место «не только такие общие категории,как существительные, прилагательные, глаголы», но и «такие категории, какбезличность… и категория грамматического рода».16 Такойсвоеобразный подход к учению о частях речи связан с тем, что Щерба видел в немне классификацию слов, а объединение их в очень общие категории, определяемоеразличными, но в первую очередь семантическими факторами.
Л.В. Щерба почти неоставил исследований диахронического характера, но его высказывания посоответствующим проблемам представляют несомненный интерес. Он говорил о том,что язык находится «все время в состоянии лишь более или менее устойчивого, асплошь и рядом и вовсе неустойчивого равновесия», что «всегда и везде естьфакты, которые грызут норму». [41, 83]
Вслед за своимучителем Бодуэном де Куртенэ Л.В. Щерба придавал большое значение факторусмешения языков. Всвоих работах он много раз обращался к проблеме двуязычия. Смешение, по егомнению имеющее социальную природу, лежит и в основе эволюции языков. Он писал:«… капитальнейшим фактором языковых изменений являются столкновения двухобщественных групп, а следовательно, и двух языковых систем, иначе — смешениеязыков»; и далее: «Так как процессы смешения происходят не только между разнымиязыками, по и между разными групповыми языками внутри одного языка, то можносказать, что процессы эти являются кардинальными и постоянными в жизни языков».[9,80]
Нетрудно увидеть, чторяд изложенных выше идей Л.В. Щербы, как это недавно отмечали О.С. Ахманова иС.Д. Кацнельсон, вомногом предвосхитили и основные положения и методы (в их принципиальномаспекте) новейших лингвистических направлений, в частности порождающейграмматики и трансформационного метода Н. Хомского.[9,101]
В области фонологииЩерба известен как один из создателей теории фонемы. Ему принадлежит первый в историинауки специальный анализ понятия фонемы как словоразличительной иморфеморазличительной единицы, противопоставленной оттенку (варианту) какединице, не обладающей такой дистинк-тивной функцией. Такому анализу былопосвящено введение к магистерской диссертации Щербы, опубликованной в 1912 г.под названием «Русские гласные в качественном и количественном отношении». Вэто время на Западе никто еще не писал о фонеме, а Щерба, хотя иногда и в оченьсжатом виде, рассмотрел все важнейшие проблемы фонологии, которые и до сих порволнуют исследователей.
Щерба начинаетанализ понятия фонемы с показа того, что к понятию отдельного звука говорящиеприходят только через фонему благодаря ее связи со смысловыми единицами языка. Проблему членения потока речи онсчитал важнейшей и труднейшей проблемой фонологии до конца своей жизни. В своихлекциях по общей фонетике, читанных им в Ленинградском университете во второйполовине 30-х годов, Щерба постоянно возвращался к этой мысли. В записях лекций,сделанных одной из ближайших учениц Льва Владимировича — И.П. Сунцовой, —имеются такие строки: «Когда говорят о фонемах, обычно говорят о сравнениифонем друг с другом. Наиболее трудное в вопросе о фонеме то, как мы делим нафонемы»; и далее: «Первый вопрос, связанный с фонемой, это вопрос о делимостизвуковых рядов на части». В другой лекции мы читаем: «Надо себе представлять,что реально дано нам в языке: речевой поток; звуков речи нет. Вотделится на в, о, т, т. е. на элементы в результате анализа. Звукиполучаются в результате анализа потока». В опубликованном уже после смертиЩербы введении к академической «Грамматике русского языка» он писал: «… ничтоне отделяет один звук от другого, с ним в речи соседящего… Однако посколькуотдельные звуки речи служат для различения смысла слов… и поскольку отдельныезвуки могут иметь самостоятельное значение… постольку справедливо будет всеже сказать, что всякая речь распадается на отдельные звуки или состоит изотдельных звуков. Лингвистическая природа отдельных звуков речи и определяетсятем, что каждый из них может что-то значить в данном языке, и термин фонемавведен именно с целью подчеркнуть это обстоятельство». [33,87]
В «Русских гласных» Щербаостановился и на вопросе о неделимости фонемы. Поводом для этого ему послужилинаблюдения над акустическим характером отдельных гласных, в частности гласного аиз слова ад. Хотя Лев Владимирович пользовался с нашей современной точкизрения примитивнейшими приборами, ему удалось показать, что этот гласный состоитиз шести следующих друг за другом и различающихся в акустическом отношенииэлементов. И если, тем не менее для русского языка и для его носителей этотгласный продставляет собой одну единицу, одну фонему, то только потому, что сосмысловой точки зрения подобные звуковые единицы никогда не членятся в русскомязыке.
Н.С. Трубецкой в«Основах фонологии» (М., 1960) тоже начинает фонологический анализ с вопроса оразложении сложных фонологических единиц на далее неделимые единицы — фонемы (при этом он цитируетсоответствующее определение фонемы Щербы).
Однако вследствиетого, что в качестве фактора, обусловливающего членение, Трубецкой принималпротивопоставление, т. е. тот же фактор, который, по его мнению, действует припарадигматической идентификации фонемы, его последователи и не заметили чистолингвистического характера проблемы сегментации речи и не уделили ейдостаточного внимания. Более того, можно сказать, что в фонологии фактическисчиталось, что сегментация речи задана ее артикуляторно-акустическимихарактеристиками.
Ставшие широкоизвестными в последние годы результаты электроакустических исследованийполностью подтвердили наблюдения Щербы и сделали очевидным, что сегментация на отдельные звуки пофизическим или физиологическим признакам невозможна, что членение на фонемы —это результат лингвистического членения. Благодаря этому более чем черезполвека после Щербы проблема сегментации стала привлекать к себе пристальноевнимание фонологов. Достаточно сказать, что на 8-м Международном фонетическомконгрессе, состоявшемся в 1971 г. в Монреале, этой проблеме были посвящены нетолько два доклада, представленные советскими фонологами, но и доклад главногоредактора международного журнала «Phonetica» г. Пильха.
Большое значение имеладля дальнейшего развития теории фонемы отчетливая формулировка различия междупонятиями фонемы и оттенка, основывающегося на чисто функциональном критерии,чем подчеркивалось, что единство оттенков одной фонемы обусловлено не ихфонетическим сходством, а невозможностью различать слова и формы слов в данномязыке. В этой связи хотелось бы отметить, что Щерба, очевидно, понимал, что этоне легко будет принять его читателю. Ведь А. И. Томсон, выдающийся русскийфонетик начала XX в., утверждал, что разные по характеру к потому осознаютсякак один и тот же согласный, что они более сходны между собой, чем с тили любым другим согласным. Поэтому Щерба не ограничивается ставшимвпоследствии хрестоматийным примером с двумя е в русском и французскомязыках, а приводит еще семь примеров, которые показывают, что одно и то жезвуковое различие может иметь в разных языках разное фонологическое значение.[5,95]
Впоследствии, когда Щербапрочел в «Руководстве к фонологическим описаниям» Трубецкого следующее правило:«Если два акустически или артикуляторно родственные между собой звукакакого-нибудь языка никогда не встречаются в одном и том же звуковом окружении,то они являются комбинаторными вариантами одной фонемы», — он подчеркнул слово«родственные» и написал на полях: «плохо!». Сам Щерба считал, что неакустическое сходство, а чередование в пределах одной морфемы объединяет двазвука, находящихся в отношении дополнительной дистрибуции, в одну фонему.[5,98]
Нужно, кроме того,подчеркнуть, что Щерба считал основной функцией фонемы не различительнуюспособность, а хотя бы потенциальную возможность быть связанной со смыслом. Обэтом свидетельствуют следующие обстоятельства:
1) определение фонемыв «Русских гласных.»,которое гласит: «Фонемой называется кратчайшее общее фонетическое представление,способное ассоциироваться со смысловыми представлениями и дифференцироватьслова»;
2) следующие слова из«Очередных проблем»:«В языке утилизируются звуки не просто как физические или физиологическиеявления, а как элементы языка, имеющие или по крайней мере могущие иметьзначение»;
3) формулировка,которую мы находим во введении к «Грамматике русского языка»: «Лингвистическая природаотдельных звуков речи и определяется тем, что каждый из них может что-тозначить в данном языке, и термин фонема введен именно с целью подчеркнуть этообстоятельство».
Нельзя не отметитьтого, что и в нашей лингвистике, не говоря уже о зарубежной, до сих пор не оценена по достоинствупоследовательно лингвистическая трактовка фонемы, как она предстает перед намив теории фонемы Щербы. А вместе с тем она остается и сейчас единственнойтеорией, которая ни при синтагматической, ни при парадигматическойидентификации фонемы никогда не отступает от лингвистических критериев.
Заканчивая рассмотрениеосновных фонологических идей Л.В. Щербы, хочется вспомнить и то немногое, чтоможно найти у него относительно диахронической фонологии. В «Русских гласных»им было высказано такое положение: «Вообще говоря, фонетическая история языка,в известной части, сводится, с одной стороны, к исчезновению из сознаниянекоторых фонетических различий, к исчезновению одних фонем, а с другойстороны, к осознаванию некоторых оттенков, к появлению других новых фонем»
Интересно отметить и то,что в статье «К личным окончаниям в латинском и других италийских диалектах»Щерба отвергает фонетический путь развития и отдает предпочтениеморфологическому, о чем подробно писал В. В. Виноградов./>
В 1924 г. ЛевВладимирович избирается членом-корреспондентом АН СССР и входит в составсловарной комиссии сначала как научный сотрудник первого разряда, а затем как товарищ председателякомиссии. К этому времени относится начало его лексикографических штудий, чемуЛ. В. отдается с увлечением и что станет отныне одной из его любимых тем. Как ивсегда, Л. В. подводит теоретическую базу под свою практическую работу надсловарями, сначала русским нормативным (академическим), так как онразрабатывает в качестве сотрудника словаря АН его часть (от и до идеализироваться),а затем и русско-французским переводным словарем. Свои постоянные размышленияна эту тему он изложил в статье «Опыт общей теории лексикографии», являющейся плодом егоинтенсивной — как практической, так и теоретической — работы по лексикографии.Это объединение практики и теории является характерным для научной деятельностиЛ.В. Щербы. Как говорит К.С. Истрина в статье «Л.В. Щерба как лексикограф илексиколог», «практическая по общему своему характеру работа перерастает внаучную работу, выдвигающую широкие научные проблемы и устанавливающую опорныетеоретические положения, на которых она строится»./> [4, 86]
Главная мысль, лежащаяв основе этой деятельности, — детальное изучение, «глубокая продуманность соотноше-н и и, которыеопределялись для него той внутренней сущностью, той идеей основного значения,из которой развивались подчас многообразные и тонкие оттенки, которая служилаосновой образа. Поиски и установление линии развития каждого отдельногозначения, приводящего к переносному и образному употреблению слова, составлялисущность работы».[28,137]
Руководствуясь этоймыслью, Л.В. Щерба и писал свои статьи в русском академическом словаре, которыездесь невозможно дать; интересующиеся могут их посмотреть в соответственномвыпуске словаря.[28,141]
Теми же принципамируководствовался Щерба и при написании русско-французского словаря.Многогранная семантическая структура слова особенно ярко видна при сравнениидвух разных языков, так как в результате их различного исторического развитияона почти никогда в них не совпадает. В этом словаре Щерба чрезвычайнотщательно разрабатывал систему значений и их оттенков в русских словах ипытался подобрать к ним соответственные французские переводы. В предисловии ксловарю (см. стр. 304–312 этой книги) есть много убедительных, ярких примеров,показывающих несоответствие русских и французских понятий, выражаемых словами.
Попутно хотелось быотметить роль примеров, которые Л. В. считал наиболее прямым средством дляпонимания его мысли.Почти каждое русское мало-мальски семантически сложное слово подвергалосьЩербой пересмотру, устанавливалось его основное значение и различного родаответвления, а затем проводился так называемый эксперимент, как говорил Щерба,т. е. перебирались всевозможные русские контексты и их переводы на французскийязык. В результате этой интересной, но очень кропотливой работы появлялисьсловарные статьи с различными семантическими подразделениями слов в русскомязыке и их французскими переводами со стилистическими и другими пометами.Особенно тщательно Щерба пересматривал русские предлоги и союзы, их значения иподбирал соответственные переводы.
Известный французскийславист и русист Люсьен Теньер, ознакомившийся со словарем еще в процессеработы над ним, сказал в своей статье (опубликованной значительно позже), что«словарь совершенно освободился от влияния традиций и вполне заслуживаетназвания «современного»»./> [3,58]
Из этого, несомненно невытекает, что словарь не имеет пробелов, не вполне удачных переводов и т.д. Егодальнейшее совершенствование и явилось задачей следующих изданий./>
Как уже было сказано,Щерба на основе практической работы над словарями (а точнее — параллельно с ней)построил и теорию лексикографии, которую он излагал сначала в докладепрочитанном на заседании Отделения литературы и языка АН СССР в 1939 г., азатем развил в уже упомянутой статье «Опыт общей теории лексикографии».
Щерба разбирает основныетипы словарей, различные противоположеиия их. Особенно любопытны егорассуждения о противоположении словаря-справочника и нормативного (илиакадемического). Нормативный словарь, по его мысли, должен с чистолингвистической точки зрения «иметь своим предметом реальную лингвистическую действительность— единую лексическую систему данного языка». И дальше:
«… хороший нормативныйсловарь не придумывает нормы, а описывает ту, которая существует в языке, и ужени в коем случае не должен ломать эту последнюю». Это чрезвычайно существенно втом случае, если норма допускает два способа выражения. «Нормативный словарьпоступил бы в высшей стопени неосторожно, если бы забраковал один из них,руководствуясь чистейшим произволом или личным вкусом редактора».30И еще: «… нормализаторская роль нормативного словаря (состоит) в поддержаниивсех живых норм языка, особенно стилистических..., в поддержании новыхсозревших норм...».31 «Словарь-справочник в конечном счете всегдабудет собранием слов, так или иначе отобранных, которое само по себе никогда неявляется каким-то единым фактом реальной лингвистической действительности, алишь более или менее произвольным вырезом из нее». [49,118]
Интересна также идеяЩербы о создании толковых иностранных словарей на родном языке лиц,пользующихся ими.Эту мысль он развил в противоположении пятом: толковый словарь — переводныйсловарь. [1,53] Как говорил Щерба: «Толковые словари предназначены в первуюочередь для носителей данного языка. Переводный же словарь возникает изпотребности понимать тексты на чужом языке».34 Однако принципиальнымнедостатком этих последних является предположение об адекватности системпонятий любой пары языков, тогда как это совершенно не соответствуетдействительности. Многие примеры из хорошего переводного французско-русскогословаря и словарей других языков, приводимые Щербой как в этой статье, так и вего предисловии к русско-французскому словарю, хорошо это показывают. Для тогочтобы избежать этой опасности, необходимо, по его мысли, создать новый типтолкового, например французского, словаря на русском языке. В его основу можнобыло бы положить, как думал Щерба, хотя бы французский словарь Ларусса,толкования которого следовало бы перевести на русский язык. По мысли Л. В., длякаждой пары языков должно быть четыре словаря: так, например, для французскогои русского — два толковых (один для русского читателя и один для французского)и два переводных, также один для русского и один для француза. Однако этотзамысел Л. В., очень трудный в осуществлении, так и остался невыполненным.
Остались ненаписанными изадуманные Щербой лексикологические этюды этой статьи, очень интересные,теснейшим образом связанные также с лексикографией; о них он бегло упоминает всноске: «Дальнейшие этюды предполагается посвятить природе слова, его значениюи употреблению; его связям с другими словами того же языка, благодаря которымлексика каждого языка в каждый данный момент времени представляет собоюопределенную систему, и, наконец, построению словарной статьи в связи ссемантическим, грамматическим и стилистическим анализом слова». [12,76]
Интерес Щербы кметодике преподавания зародился еще в начале его научной деятельности. В связи со своей педагогическойработой он начал заниматься вопросами преподавания русского языка, но вскореего внимание привлекает также методика преподавания иностранных языков:говорящие машины (его статья 1914 г.), разные стили произношения, что играет впреподавании важную роль (статья 1915 г.), и т. д. Занимается он и отличиямифранцузской звуковой системы от русской и пишет об этом в 1916 г. статью,послужившую как бы зародышем его «Фонетики французского языка». В 1926 г… появляетсяего статья «Об общеобразовательном значении иностранных языков», вышедшая вжурнале «Вопросы педагогики» (1926, вып. I), где находим — опять-таки в зародыше— те теоретические идеи Щербы, которые он развивал в дальнейшем в течение всейсвоей научной жизни. Наконец, в 1929 г. выходит его брошюра «Как надо изучатьиностранные языки», где он ставит ряд вопросов, касающихся изучения иностранныхязыков взрослыми. Здесь, в частности, он развивает (в плане методики) теорию ословарныхи строевых элементах языка и о преимущественной важностизнания строевых элементов.
В развитии этого интересаЩербы сыграл большую роль и его учитель И.А. Бодуэн де Куртенэ, хотя и неоставивший ничего специально касающегося методики преподавания иностранныхязыков, но питавший глубокий интерес к живому языку, который побуждал его, какговорит Л. В., «поощрять у своих учеников занятия тем или другим видомприложения своей науки к практике». [37,114]
Важность изученияиностранных языков в средней школе, их общеобразовательное значение, методикапреподавания, атакже и изучение их взрослыми все больше привлекают внимание Щербы. В 30-е годыон много думает над этими вопросами и пишет ряд статей, в которых высказываетновые, оригинальные мысли. В начале 40-х годов, во время войны, находясь вэвакуации, по плану Института школ Щерба начал писать книгу, являющуюсярезультатом всех его размышлений над методикой преподавания иностранных языков;это как бы сгусток его методических идей, которые возникали в течение всей егонаучной и педагогической деятельности — на протяжении тридцати с лишним лет. Онне успел ее закончить, она вышла из печати через три года после его смерти, в1947 г.
Как лингвист-теоретик,Щерба не разменивался на методические мелочи, на различные приемы, он старался осмыслить методикупутем приобщения ее к общему языкознанию, старался заложить в ее базу важнейшиеидеи общей лингвистики. Книга эта представляет собой не столько методикупреподавания языка в средней школе (хотя и школьный учитель может извлечь изнее для себя много полезного), сколько общие вопросы методики, как и сказано вподзаголовке. Щерба говорит: «В качестве лингвиста-теоретика я трактую методикупреподавания иностранных языков как прикладную отрасль общего языковедения ипредполагаю вывести все построение обучения иностранному языку из анализапонятия «язык» в его разных аспектах». [1,90]
Основная идея Щербысостоит в том,что при изучении иностранного языка усваивается новая система понятий, «котораяявляется функцией культуры, а эта последняя — категория историческая инаходится в связи с состоянием общества и его деятельностью». [1,105]. Этасистема понятий, отнюдь не являющаяся неподвижной, усваивается от окружающихчерез посредство языкового материала (т. е. неупорядоченного лингвистическогоопыта), «превращающегося, согласно общему положению, в обработанный (т. е.упорядоченный) лингвистический опыт, т. е. в язык».41 Естественно,что системы понятий в разных языках, поскольку они являются социальной,экономической и культурной функцией общества, не совпадают, это Щерба ипоказывает на ряде убедительных примеров. Так обстоит дело и в области лексики,и в области грамматики.
Овладение языкомзаключается в усвоении определенных «лексических и грамматических правил»данного языка, хотяи без соответственной технической терминологии. Щерба подчеркивает и доказываетважность различения в грамматике, помимо строевых и знаменательных элементовязыка, о чем уже говорилось (см. стр. 19–20), так называемой пассивнойграмматики и активной. «Пассивная грамматика изучает функции, значения строевыхэлементов данного языка, исходя из их формы, т. е. внешней их стороны. Активнаяграмматика учит употреблению этих форм». [15,76]
Эта чрезвычайноинтересная мысль Щербы, хотя и получила отклик в работах по машинному переводу,остается не реализованной до сих пор. Для этого требуется создать целеустремленные пассивные иактивные грамматики для каждого языка (что далеко не просто), а также ввестисоответствующее разграничение в методику преподавания, обычно смешивающую этидва разных подхода.
Чрезвычайно интереснытакже мысли Щербы о чистом и смешанном двуязычии, чему он посвятил статью,написанную еще в 1930 г. для узбекского журнала, напечатанную на узбекскомязыке. Ниже приводится подлинник ее, сохранившийся в рукописи.
В методическом наследииЩербы имеется также и ряд статей по методике преподавания русского языка,например по синтаксису, по орфографии и др. В последний год жизни он читаетдоклад, рукопись которого, к сожалению, не сохранилась, имеются только тезисы кдокладу «Система учебников и учебных пособий по русскому языку в среднейшколе».
Лев Владимировичобладал исключительной способностью проникновения в чужие идеи, причем не только ученых, близкихему по духу, как Бодуэн, но и более далеких по лингвистическому мировоззрению,как Шахматов, или даже совсем чуждых ему, как Фортунатов. Поэтому ему такудались помещенные в настоящем томе четыре очерка: о Бодуэне, Шахматове,Фортунатове и Мейе. Читая эти блестяще написанные очерки, мы открываем для себяважнейшие черты научного облика и своеобразие научных идей столь непохожих другна друга замечательных языковедов.
В характеристике Бодуэна,пожалуй, самым неожиданным для своего времени, — а для многих, может быть, исейчас, — было утверждение Щербы, что ««психологизм», которыйпроходит красной нитью через все научно-литературное творчество Б. и который онсам был склонен считать его существенной чертой, с одной стороны, был способомуйти от наивного овеществления языка (выразившегося между прочим в смешениизвуков с буквами), а с другой, — реакцией против механического натурализма вязыкознании».46 И действительно, бодуэновская трактовка морфемы, егоучение о чередованиях, открытие им явлений «морфологизации» и«семасиологизации» звуковых явлений, «диалектический синхронизм Б.», как егохарактеризовал Щерба, являются гораздо более глубокими чертами лингвистическойтеории Бодуэна, чем тезис о психологической сущности языка, носящий скореедекларативный характер.
Гениальностьинтуиции Шахматова, его огромный «объем сознания» Щерба показывает на примере егоанализа форм множественного числа имен существительных мужского рода. «На этомпримере, — пишет Щерба, — мне кажется, хорошо видно, как серая однообразнаямасса фактов под напряженным, одухотворенным взором Алексея Александровичаприходит в движение, начинает группироваться, становится в определенные ряды и,наконец, выдает свои тайны».
Отдавая должноевыдающимся достижениям Фортунатова в области сравнительной грамматики, которыев наше время широко известны, анализируя труды Фортунатова в областисравнительной грамматики индоевропейских языков и отмечая их выдающеесязначение, Щерба говорит: «Но если в этой области некоторые крохи фортунатовскоймысли все же стали всеобщим достоянием, то гораздо хуже дело обстоит с общимиидеями Филиппа Федоровича о языке: они просто никому не известны». [43,72]
Для иллюстрации Щербауказывает на идеи Фортунатова об отношении между языком и диалектом, об отдельном слове и о сложныхсловах, о форме слов, о классах слов и о словосочетаниях, а также на идеи вобласти синтаксиса. Все время подчеркивая недооценку Фортунатовасовременниками, Щерба заканчивает свой очерк следующими словами: «Филипп Федоровичбыл гениальным лингвистом своего времени, и только какие-то внешниеобстоятельства помешали ему сделаться одним из вождей мировой науки о языке».
Несомненный интереспредставляет также характеристика научного наследия Мейе, в котором Щерба больше всего ценилтруды по сравнительному языковедению. Заслугой Мейе в этой области, «главнымделом его жизни», Щерба считает «возврат сравнительной грамматики к филологии,из которой она и произошла, заполнение той пропасти, которая была вырыта междуними в XIX столетии».
Слова Щербы онеобходимости «возврата» к филологии становятся вполне понятными в свете еготеории троякого аспекта языковых явлений. Предметом филологии является ведьглубокий анализ «языкового материала» как «неупорядоченного лингвистического опыта»,из которого выводится «языковая система».
Достоинством трудов МейеЩерба считает и то, что он свои сравнительно-грамматические штудии связывает сконкретной историей того или иного языка, «что было соединено у Гримма, но чтобыло разъединено в течение всего XIX в.». Ценил Щерба труды Мейе и за ихнаправленность на общелингвистические проблемы, решение которых он считалосновной целью всякого языковедческого исследования.
 
§ 2. Л.В.Щерба – жизненный путь лингвиста–теоретика и педагога
 
Л.В. Щерба родился 20февраля (5 марта) 1880 г. в семье инженера-технолога. В 1898 г., по окончании гимназии вКиеве, где тогда жили его родители, Лев Владимирович поступает на естественныйфакультет Киевского университета, но уже в следующем году переходит на историко-филологическийфакультет С.-Петербургского университета, чтобы посвятить себя в дальнейшемпреподаванию русского языка и литературы, о чем мечтал с юношеских лет (так онписал в одной из автобиографий). В 1903 г. Л.В. Щерба кончает университет и И.А. Бодуэн де Куртенэ, под руководством которого он занимался, оставляет его прикафедре сравнительной грамматики и санскрита. После сдачи магистерскихэкзаменов в 1906 г. Л. В. получает командировку за границу и едет в Лейпциг, азатем в Северную Италию, где самостоятельно изучает в деревне живые тосканскиедиалекты. Затем во время осенних каникул 1907 и 1908 гг. едет в лужицкуюязыковую область и по совету И. А. Бодуэна де Куртенэ занимается изучениеммужаковского диалекта лужицкого языка, являющегося таким образцом, в которомвыявляется взаимное влияние немецкого и лужицкого. В конце 1907 г. и в 1908 г.Л. В. живет в Париже и работает в лаборатории экспериментальной фонетики Ж. П.Руссло, изучая фонетику ряда языков и экспериментальные методы исследования. Одновременнос этим он накапливает экспериментальный материал и по фонетике русского языкадля своей магистерской диссертации.
В 1909 г. Л. В.возвращается в Петербург, избирается приват-доцентом Петербургскогоуниверситета и одновременно становится хранителем кабинета экспериментальнойфонетики (нынелаборатория имени Л. П. Щербы), основанного еще в 1899 г. профессором С. К.Буличем, но находившегося в запущенном состоянии. Л. В. вкладывает всю своюэнергию и знания в развитие кабинета и добивается значительной дотации наприобретение необходимой аппаратуры и книг. С тех пор и до конца своей жизни, втечение тридцати с лишним лет, Л. В. неустанно развивает работу лаборатории,являвшейся его любимым детищем.
Годы с 1909 по 1916были очень плодотворными в научной деятельности Л.В. Щербы. В 1912 г. онпубликует и защищает магистерскую диссертацию «Русские гласные в качественном и количественномотношении», а в 1915 г. — докторскую «Восточнолужицкое наречие». В 1916 г.он избирается профессором Петроградского университета и находится в этойдолжности до эвакуации из Ленинграда в 1941 г. В этот период Л. В. участвует ив работе других учебных и научных учреждений, где он занимаетсяорганизационной, педагогической и научной деятельностью, как-то: на курсахиностранных языков Бобрищевой-Пушкиной, в Петербургском учительском институте,на Бестужевских женских курсах, в Институте живого слова, в Институте историиискусств и др.
Начиная с молодых летЛ.В. стремится соединить свои теоретические изыскания с практикой в разных ееаспектах, применить их для развития культурного строительства в нашей стране. Так, уже в 1914 г. он заботится оразвитии языковой культуры студентов университета и организует кружок поизучению русского языка (среди участников его были С.Г. Бархударов, Ю.Н.Тынянов и др.), руководителем которого он был в течение нескольких лет. Л.В.был связан также и со школой, сначала в качестве председателя педагогическогосовета, а после революции — директора 1-й единой трудовой школы Петроградскогорайона. Как пишет в биографии Л. В. его сын, «Лев Владимирович сознательноберет на себя административные обязанности...: он ищет верных и широкихвозможностей влиять на организацию преподавания, на его характер».[6,74] Это стремление его быть полезным в развитии образования преждевсего в средней, а затем и в высшей школе лежит в деятельности Л.В. в течениевсей его жизни.
Особо следуетупомянуть деятельность Л.В. в 20-х годах в качестве организатора и руководителя различныхкурсов иностранных языков (фонетический институт практического изучения языкови др.). Л. В. предполагал организовать в этом институте наряду с преподаваниемразных других языков (западноевропейских и восточных) также и преподавание русскогоязыка для нерусских. Л.В. вводит там преподавание иностранных языков пофонетическому методу и разрабатывает свою оригинальную систему.
Начиная с 20-х годовЛ.В. является бессменным председателем Лингвистического общества (естественного продолжениялингвистического отделения Неофилологического общества) и группирует вокругсебя лингвистов разнообразных специальностей. С 1923 по 1928 г. под редакциейЛ.В. выходит четыре выпуска сборника «Русская речь», задачей которого былапопуляризация лингвистики. В них принимали участие как ученые старшегопоколения, например Д.Н. Ушаков, В.И. Чернышев и др., так и молодые, напримерС.Г. Бархударов, С.И. Бернштейн, В.В. Виноградов, Б.А. Ларин и др.
В 1924 г. Л. В.избирается членом-корреспондентом Академии наук СССР, и с этого времени начинается егоплодотворная деятельность в области теории составления словарей, завершающаясяв 1940 г. написанием труда «Опыт общей теории лексикографии».
Около 1930 г. Л.В.занялся пересмотром своих общелингвистических положений, и результатом этогоявилась статья «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте вязыкознании», которой он придавал большое значение.
В 30-е годы Л.В.продолжает заниматься словарной работой, пишет учебное пособие «Фонетикафранцузского языка», но уделяет также большое внимание и исследованию различныхвопросов грамматики, по преимуществу синтаксических, русского языка, чтопривлекало его еще в 20-е годы, когда он читал в Институте живого слова курссинтаксиса русского языка.
Продолжая своюмногогранную деятельность и в Ленинградском университете и в Академии наук, Л.В. в то же время уделяет много времени вопросам культурного строительства. С чувством большой ответственностион принимает участие в написании учебников для средней школы, программ, вразработке вопросов орфографии и т. д. Еще в 1921 г. Л.В. активно участвует встроительстве национальных культур Союза ССР, помогает созданию письменностиязыка коми. А в конце 30-х годов Л. В. привлекают к переводу графики различныхязыков с латинского на русский алфавит, и он — благодаря своей большойлингвистической эрудиции — дает глубокие, интересные заключения по таким проектам,как например печатающееся здесь впервые по сохранившейся рукописи «Мнение Л.В.Щербы о проекте кабардинского алфавита на основе русской графики».
В конце 30-х годов Л.В. активно участвовал также в создании нормативной грамматики русского языка,подготавливаемой к изданию в АН СССР. Однако Л.В. не успел закончить эту работу из-за эвакуации вначале войны в Нолинск, где он провел два года. Там он сотрудничает в Институтешкол, а также в Институте дефектологии и др., эвакуированных из Москвы. ВНолинске же Л.В. пишет «Теорию русского письма», которая осталасьнезаконченной, затем книгу «Основы методики преподавания иностранных языков» поплану Института школ (он написал только первую половину ее), статьи по методикепреподавания языков и др.
В 1943 г. Л.В. переезжаетвместе с реэвакуирующимися институтами Наркомпроса в Москву и с головой уходитв научную, педагогическую и организационную деятельность в различных институтахи комитетах.
В сентябре 1943 г. Л.В.избирается действительным членом Академии наук СССР, а в марте 1944 г. —действительным членом вновь созданной Академии педагогических наук СССР, вкоторой он становится во главе историко-филологического отдела.
Последним начинаниемЛ.В. была организованная Диалектологической комиссией АН СССР диалектологическая конференция посеверно-русским говорам в Вологде. Он был ее председателем и параллельнопроводил для ее участников семинар по фонетике.
С августа 1944 г. Л.В.серьезно заболел, хотя первые месяцы еще продолжал работать. 26 декабря 1944 г.он скончался.[31,56]

Глава 2. Синтаксическийанализ научных текстов Л.В. Щербы
 
§ 1.Простое предложение в научных трудах Л.В. Щербы
 
Предложение кратко определяется как «представление некоторогозвукового комплекса, ассоциированное с известным динамическим мыслительнымактом»; Л. В. добавляет, что он не дает «более развитого определенияпредложения», в частности потому, что это — «один из неокончательно решенных внауке вопросов». Во всяком случае предложения выступают как далее неделимыеединицы, «поскольку мы не отвлекаемся (подчеркнуто Щербой, — авт.) оттех мыслительных процессов, которые составляют семасиологическую сторонуязыка». [19,82]
От предложения Л.В. прямо переходит к морфеме: «Но раз мы толькоотвлечемся от этой динамической стороны значения и будем рассматривать явления,так сказать, статически, то наша речь распадается на целый ряд звуковыхкомплексов, ассоциированных с известным, определенным значением и далее с точкизрения значения неделимых». Это и будут «так называемые морфемы (подчеркнутоЩербой, — авт.) — общее понятие, под которое подходят стольупотребительные понятия, как корень, суффикс, префикс, окончание». Приводитсяпример членения предложения на морфемы, причем для встречающейся в этомпредложении словоформы тебе допускается двоякое членение: выделениекорня t'eb'- и окончания -е либо трактовка t'eb'- как основы (такимобразом, основа для Л. В. не является уже и в этой ранней статье частнымслучаем морфемы) 10 и дальнейшее раз деление этого t'eb'- «в виду т-ыи себя». Таким образом, морфемы оказываются дальше неделимымиединицами, «поскольку мы не будем отвлекаться от значения». [8,49]
Дав приведенное определение морфемы, Л. В. продолжает: «Может показатьсястранным, что я ничего не говорил о словах. Но, как это ни удивительно, как нипривычно для нас деление речи на слова, едва ли слово может считаться одной изосновных единиц речи. В самом деле, что такое слово? Несомненно, что это естькакая-то семасиологическая единица, содержащая в себе одну или большее числоморфем. Но чем же оно отличается от этой последней? Мне кажется, что словом мыназовем часть предложения, которую мы можем, не изменяя значения, употребитьсамостоятельно, т. е. в виде отдельного предложения (разрядка наша, — авг.)».Далее следует пример членения предложения на слова, причем, поскольку предлог кне может быть употреблен «самостоятельно», отрезок к тебе признаетсяодним словом. Л. В. для наглядности пишет в одно слово: «.ктебе» изамечает: «Наше традиционное деление на слова несколько отступает от истинного.Вполне понятно, что предлоги составляют одно слово с тем, к которому относятся,так как они собственно ничем не отличаются по своей функции от окончаний».
«Таким образом, — заключает Л.В., — оказывается, что слово естьпонятие вторичное и до некоторой степени, по крайней мере генетически,совпадающее с предложением».
В последней части статьи Л. В. говорит о единицах, выделяемых,«если мы отвлечемся от значения и станем рассматривать нашу речь лишь сфонетической точки зрения», причем подчеркивает, что «вне психическойорганизации» наша речь «является непрерывным рядом и лишь на почве психическойона делится на части, на некоторые звуковые представления, которые далее уженеделимы». Это — фонемы, как они понимались в это время Бодуэном де Куртенэ иего учениками, и, наконец, как упомянуто выше, «представления отдельныхфизиологических работ». [1,110]
Несмотряна то что статья молодого Щербы «О дальше неделимых единицах языка» носитэскизный характер и, по-видимому, не предназначалась автором для опубликования — покрайней мере без дополнительной обработки, и несмотря на то что Л.В. Щерба в дальнейшемпереосмыслил иначе многие ее положения, она очень важна и как этап встановлении его общелингвистической концепции, и в свете современныхпредставлений о единицах лингвистического описания и об иерархии этих единиц.
Отметим, чтоуже в написанных чуть позже «Критических заметках по поводу книги д-ра Фринты очешском произношении» (опубл. в 1910 г.) Щерба отчетливо подчеркнулпсихологическую реальность для говорящих таких единиц, как фонема, морфема ислово, выделяемых из связной речи (из предложения) не только путем научногоанализа, но и «наивным» анализом, проводимым рядовыми носителями языка: «Не допускаятакого постоянного наивного анализа со стороны говорящего, мы совершенно небудем в состоянии понять, почему говорят мест-ов, дел-ов вместо мест идел; почему говорят сёк, трёс вместо сек и тряс ит. д. Конечно, прав Фринта, цитируя чьи-то слова, что предложение есть психологическийprius — не предложение составляется из слов, а слово рождается из предложенияпутем анализа (и не только научного); но ведь рождается и существует». Как видим,здесь выступает несколько иное, чем в цитированном выше отрывке из статьи «Одальше неделимых единицах...», отношение к понятию «слово». [50,44]
Вообще в последующих работах Щербы, пожалуй, только понятиеморфемы не подвергалось сколько-нибудь существенным модификациям. Понятиефонемы было углублено Щербой и развито таким образом, что есть все основанияименно Л.В. Щербу считать подлинным создателем этого понятия. Но о теориифонемы речь будет в другом разделе. Существенно менялись взгляды Щербы и наединицы, лежащие «выше» морфемы. Новый этап в развитии этих взглядов отражен вкниге «Восточно-лужицкое наречие» (1915).
О понятии «слово» в этой книге Щерба высказывается так: «Я не разделяю, — пишетон, — скептицизма по отношению к „слову". Конечно, есть переходные случаимежду словом и морфемой, с одной стороны, и между словом и сочетанием слов, сдругой стороны. Но в природе нет нигде абсолютных границ; в большинстве жеслучаев понятие слова очень ясно для сознания говорящих — это то, что они прислучае могут употребить отдельно, в виде „неполного" предложения».
В «Восточнолужицком наречии» зафиксирован начальный этапформирования понятия синтагмы, очень важного в лингвистической концепции болеепоздних работ Щербы. Правда, здесь еще нет термина «синтагма», а само понятиеявляется пока не очень определенным. Щерба говорит в этой книге о «группах»,причем это могут быть группы слов и группы групп. Фактически понятием «группа»покрывается здесь весь диапазон традиционных синтаксических единиц отпредложения (даже сложного) до сочетания слов внутри предложения и, как частныйслучай, даже до одного слова — члена предложения. Принципом, объединяющим«группу», является ее смысловое единство, противопоставляемое с помощью тех илииных формальных средств (интонации, фиксированного порядка элементов и т. д.)отсутствию смыслового единства в других соотносительных случаях. В частности, Л.В.Щерба пишет: «Основным средством образования тесной группы слов, обозначающейодно понятие и являющейся в сущности потенциальным словом (разрядка наша, — авт.),будет в мужаковском порядок слов — все определяющие слова ставятся передсловом определяемым. Если определяющие слова поставить после, то единствопонятия нарушается и получается выражение ассоциативной связи». Показательно,что среди примеров «тесных групп» наряду с атрибутивными сочетаниями,сочетаниями «глагол + наречие» и другими здесь фигурируют и такие, как ten nan jociser 'отец пришел'. Группа слов в свою очередь может определяться другими«побочными» группами, в частности «группами слов со своим глаголом, вводимымиформальными словами», т. е. — в обычной терминологии — придаточнымипредложениями. Соответственно в «Выводах» книги определение предмета синтаксисасформулировано так: «В синтаксисе изучаются способы образования групп слов и группгрупп». [50,63]
Позже, в статье, посвященной лингвистическому толкованиюстихотворения Пушкина «Воспоминание» (опубликована в 1923 г.), Л.В. Щерба даетзначительно более сложную и тонкую градацию синтаксических единств разнойстепени смысловой слитности, возникающих в тексте, и фиксирует соответствующиеразличия с помощью различных пауз, причем имеются в виду паузы «реальные»,«потенциальные», «а иногда и мнимые, лишь представляемые на основании другихсопутствующих фонетических признаков». В этой статье Щерба тоже еще неиспользует термин «синтагма», но уже фактически формулирует это понятие,обозначая его «провизорно» термином «фраза».
Отметим, что в этой работе Л.В. Щерба избегает термина«предложение», хотя и выделяет среди пауз, членящих текст, в частности, такие,которые соответствуют в практическом письме «иногда точке с запятой, иногдаточке, но не заключительной», и, с другой стороны, такие, которые«соответствуют заключительной точке». Интересно, что здесь же намечается, пустьеще в неразвитой форме, выход в область того, что в наши дни называютсверхфразовыми единствами, — выделение особой паузы, соответствующей «концуабзаца». [3,39]
Спустя всего год после выхода в свет статьи о «Воспоминании»Пушкина в лекциях по русскому синтаксису, прочитанных в Российском институтеистории искусств в 1924—1925 учебном году, Л.В. Щерба уже широко используеттермин «синтагма», а также и термин «предложение». В конспекте этих лекций,записанных одним из слушателей, читаем: «Речь разбивается на отрезки,соответствующие самостоятельным элементарным представлениям, называемыесинтагмами.Даже предлоги и союзы могут быть синтагмами. Пример: Вамс сахаром — Без. В речи, кроме синтагм, мы находим большие словесныеотрезки, сопровождаемые ощущением известной законченности. Такие отрезки мыбудем называть предложением. Ряд предложений образует более крупное целое —абзац, главу, выделяемую графически и интонационно». [3,46]
В этих же лекциях 1924—1925 г. в связи с понятием синтагмыговорится и о слове: «Слово есть кратчайшая синтагма, могущая бытьпроизнесенной отдельно без изменения смысла. Белый платок — два слова. Белыймедведь — одно». Эта формулировка напоминает обе приведенные выше. Нотеперь, в середине 20-х годов, Щерба уже связывает соотношение слова и синтагмыс противопоставлением языка и речи, точнее — с вызревавшим уже у негопротивопоставлением языковой системы и речевой деятельности. В конспекте лекцийпо синтаксису читаем: «Слово является единицей в системе языка (как символизв[естного] значения) и единицей в речи (как кратчайшая синтагма)».
Позже, в «Фонетике французского языка» (1-е изд., 1937) Щербаотметил,что термин «синтагма» был заимствован им у Бодуэна де Куртенэ. Однако Бодуэнобозначал этим термином знаменательные слова, вообще слова как составныеэлементы предложения. У Щербы, как видим, синтагма выступает как единица неязыка, а речи, принципиально отличная от слова, хотя в частном случае она можетматериально совпадать со словом. Чаще же синтагма состоит (строится в процессеречи) из нескольких слов. «Задача синт [аксис] а, — говорит Щерба, — изложитьправила стройки синтагм».
В «Фонетике французского языка» теория синтагмы развита Щербой снаибольшей полнотой. Синтагма определена здесь (для французского языка) как«фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в процессе речи—мыслии могущее состоять как из одной ритмической группы, так и из целого ряда их».Внешнее единство синтагмы достигается (во французском языке) «легким усилениемпоследнего ритмического ударения и той или другой выразительной интонацией,объединяющей все это целое» (там же). «Некоторые французские фонетики, —говорит Щерба, — называют синтагму дыхательной группой (groupe de souffle, — P.Passy), желая подчеркнуть этим, что внутри подобной группы нельзя сделатьпаузы для вдоха Надо, однако, иметь в виду, что после синтагмы пауза и вдохвозможны, но вовсе не обязательны. Поэтому, хотя термин „groupe desouffle" и не является неправильным, однако он совершенно скрываетсмысловую природу явления». [11,75]
И в отдельном параграфе Щерба добавляет: «Французские синтагмынаходят себе полную параллель в русских, которые тоже являются дыхательнымигруппами в вышеуказанном смысле и которые характеризуются усилением последнегословесного ударения: 'резать «яблоко, разъе'з-жать по 'разным горо1»дам,гово'рить стихотво'рение наи«зусть, 'ехать в 'город 'кружными пу'тями при'самых неблагоприятных обсто»ятельствах».[11,77]
О соотношении синтагмы с «вышестоящими» единицами Щерба говорит вэтой книге так: «Синтагмы как в русском, так и во французском могутобъединяться в группы высшего порядка с разными интонациями и в конце концовобразуют фразу — законченное целое, которое может состоять из группы синтагм,но может состоять и из одной синтагмы и которое нормально характеризуетсяконечным понижением тона».К проблеме соотношения синтагмы и словаЩерба снова возвращается в тезисах доклада «Что такое словообразование?» и всвоих последних трудах, опубликованных уже посмертно, — в «Очередных проблемахязыковедения» и в «Преподавании иностранных языков в средней школе». Приведемважнейшие формулировки. Наиболее известна следующая:
«В самом деле, что такое „слово"? Мне думается, что в разныхязыках это будет по-разному. Из этого собственно следует, что понятия „слововообще" не существует. Однако если согласиться с тем, что в „речи"(«parole») „слово" не дано и что оно является лишь категорией „языка каксистемы" («langue»), то „слово" представится нам в виде тех кирпичей,из которых строится наша речь («parole») и некоторый репертуар которыхнеобходимо иметь в памяти для осуществления речи»
Утверждение о том, что понятия «слово вообще» не существует,вызвало возражения, как представляется, обоснованные. Слово как понятиеобщей теории языка (т. е. «слово вообще») имеет право на существование. Другоедело, что определение этого понятия оказывается очень трудным. Но, бесспорно,что слово как языковая единица, как лексема (или, в другой терминологии,«слово-тип») не дано нам в речи (в речевом акте) и в тексте, где мы каждый разимеем дело лишь с конкретным «экземпляром» слова, представляющим — если этослово многозначно — только тот или иной семантический вариант слова и — еслиэто слово «изменяемое» — только ту или иную словоформу. Слово же как единица всистеме языка есть абстракция, обобщение всех его семантических вариантов иодновременно всех его словоформ.
Иное дело — синтагма, как ее понимает Щерба. Синтагмы — это отрезки,выделяемые именно в речи и «выражающие в процессе речи—мысли единые отдельныепредметы, в данной ситуации далее неделимые». Синтагма — «кратчайший отрезокречи, который мы можем выделять, нисколько ее не нарушая, и который в данномконтексте и в данной ситуации соответствует единому понятию». Интерпретируямысль Щербы, можно сказать, что синтагма не существует в языке в готовом виде,заранее, что она организуется в самом процессе речи—мысли, при создании текста,хотя и определяется некоторыми языковыми признаками (в русском и французскомязыках усилением ударения на последнем компоненте — слове — и невозможностьювнутренней паузы, а в плане содержания, по-видимому, универсальным для всехязыков, хотя и довольно относительным признаком смыслового единства,определяемого данным контекстом или ситуацией). Синтагма может состоять изнескольких слов или из одного слова. Щерба приводит ряд примеров (синтагмыотделены одна от другой вертикальными линиями), в частности: Вокруг нас\всецвело,\благоухало]и радовало взор, или: Приятно\: идеть в уютнойкомнате\г слушать хорошую музыку. Но главное отличие слова от синтагмы не«форматное» (слово меньше или равно синтагме), а функциональное: слово обозначаетне те понятия, которые возникают в данной конкретной ситуации и существуюттолько в данном акте мысли, а те, которые уже наличествуют в соответствующемколлективе, уже выработались и закрепились в нем и нашли себе относительноустойчивое выражение. Именно подчеркивая это, Щерба говорит: «Синтагме процессаречи—мысли отвечает слово в языке, как системе лексики и грамматики». И вдругом месте: «(...) Многие так называемые „сложные слова", напримернемецкого языка или санскрита, являются в этих языках словами лишь по форме, апо существу будут соответствовать тем простейшим единицам речи («parole»),которые я называю синтагмами: большинство сложных слов этих языков делается впроцессе речи и не входит в репертуар языка как системы». [30,106]
С другой стороны, то, что по форме составляет сочетание слов, ноуже успело войти в «репертуар языка» и закрепиться в качестве готовогообозначения понятия, единичного предмета или эмоции, рассматривается Щер-бойкак слово. В этом случае «сочетания слов» являются для Щербы «словами или покрайней мере потенциальными словами». Такие сочетания могут состоять: «I) издвух семантически полноценных элементов: белый-медведь, белая мука, домашнийврач и II) из одного „формального" и одного полноценного элемента: бытьв толстовке, носить толстовку, ходить в толстовке; делать уборку, заниматьсяхозяйством»? В «Очередных проблемах» Щерба относит примеры такого рода ксвоего рода словосложению: «Любая синтаксическая группа, — пишет он, — можетоказаться сложным словом, которое должно отличаться от группы тем, что онозначит больше, чем сумма значений образующих его слов. Таким образом,словосочетания вроде железная дорога, общая тетрадь, зубная паста, красноевино и т. д. следует считать сложными словами». Зато, например, пароход,паровоз и т. п. «являются сложными словами лишь в исторической перспективе;сейчас это простые слова». [37,83]
Если в работах 20-х и даже 30-х годов Щерба старается избежатьтермина «предложение» и предпочитает говорить о «фразе», то в последних своихтрудах, написанных уже в 40-е годы, он все-таки возвращается к традиционномутермину, хотя и затрудняется дать сколько-нибудь развернутое общее определениесоответствующего понятия, являющегося, как он говорит, «одним из самыхспорных». В «Очередных проблемах» Л.В. Щерба высказывается по этому вопросутак:
«Смешно спрашивать: „что такое предложение?"; надо установитьпрежде всего, что имеется в языковой действительности в этой области, а затемдавать наблюденным явлениям те или другие наименования. Применительно кевропейским языкам, а в том числе и к русскому, мы прежде всего встречаемся сявлением большей или меньшей законченности высказываний разных типов,характеризующихся разнообразными специфическими интонациями, — повествование,вопросы, повеления, эмоциональные высказывания». И далее Щерба говорит о двучленныхи одночленных предложениях, подчеркивая принципиальное различие между теми идругими. Общий вывод из этих рассуждений звучит пессимистически: «При такихобстоятельствах оказывается совершенно неясным, что же имеется в виду, когда мыговорим о „предложении"». [6,54]
Как видим, несмотря на отмеченные колебания Л.В. Щербы в вопросе опредложении, в его работах можно довольно отчетливо проследить две линии. Перваялиния — формулирование положительных общих определений предложения каклингвистической единицы, характеризуемой сперва признаком «неделимости» с точкизрения «ассоциации с динамическим мыслительным актом», а затем признаком«законченной целостности», «большей или меньшей законченности» и (фактически,начиная с «Восточнолужицкого наречия») интонационными признаками. Втораялиния — скепсис по отношению к возможности, а может быть, и к самойнеобходимости дать более развернутое и содержательное общее определениепредложения, учитывая, с одной стороны, многообразие типов синтаксическихструктур, покрываемых традиционным термином «предложение», и многообразиестоящих за этими структурами даже в одном языке смысловых и коммуникативныхфункций, с другой стороны – и различия отдельных языков. [6,70]

§ 2.Экспрессивный синтаксис Л.В. Щербы
 
Вопрос оботношении между интонацией и синтаксисом является традиционным в лингвистике, и одним из первыхученых, сформулировавшим ряд концептуальных положений в области синтаксическойфонетики, является Л.В. Щерба. Взгляды Л.В. Щербы не приобрели такой широкой известности,как, например, “закон замены” А.М. Пешковского. И все же сравнительнонемногочисленные высказывания Щербы в этой области лингвистики сыграли важнуюроль в выработке основополагающих положений, правоту которых подтверждает весьход развития современного языкознания. К таким положениям относится рольинтонации как одного из важнейших средств выражения грамматических и, вчастности, синтаксических отношений. Л.В. Щерба характеризует грамматику какрепертуар средств, которые по принятым правилам выражают отношения междусамостоятельными предметами мысли, и, наряду со звуковыми чередованиями,формами слов, порядком слов, он называет ритмику и интонацию специальнымиграмматическим средством (1974:428). В статье “Интонация” Л.В. Щерба пишет:“Различные типы интонации предложения (фразовая интонация) выражают различныеобщие элементы данного высказывания: вопрос, утверждение, просьбу, приказание,иронию, задушевность и многое другое”(1974:158). [17,91]
Оставляяоткрытым “список интонаций”, Л.В. Щерба предостерегает нас от поисковнепосредственной связи между синтаксической структурой и выражающей ееинтонационной формой. Щерба называет интонацию грамматическим выразительнымсредством, однако он не сужает ее до средства выражения конкретныхграмматических значений (категорий): “ритмика и мелодика речи выражают членениепотока нашей мысли, а иногда ту или иную связь отдельных ее моментов, и,наконец, некоторые смысловые оттенки...” (1974:241). Интонация не только недублирует средства выражения синтаксических отношений, она обладает целым рядомособых специфически интонационных категорий, образуя автономный знаковыйуровень. Принципиальное различие между синтаксисом и интонацией подтверждаетсяих возможным несоответствием в пределах одного высказывания. При несовпаденииграмматического строения и просодического оформления функциональную рольсохраняет за собой интонация, так как она выражает коммуникативное намерениеговорящего. Существует определенная свобода выбора говорящим типа интонации приданном лексико-грамматическом составе высказывания (Светозарова, 1982).Несовпадение интонационного и грамматического признаков выражается и в том, чтоони могут по-разному членить речевой поток. [17,99]
Наконец,отношения между интонационной и синтаксической структурами усложнены тем, чтоони регулируются одним источником — смысловой структурой высказывания. В.Б.Касевич отмечает, что “повествовательность, вопросительность, побудительность — в основе своей семантические категории… Именно они определяют выбор интонем,характеризующих высказывание по его коммуникативному типу. Вместе с тем другаячасть интонем определенно соответствует поверхностному синтаксису: длясинтаксически однородных структур типично одинаковое интонационное оформление,несмотря на их возможную семантическую разнородность” (1983: 253-254). Такимобразом, описание интонационной системы языка можно строить двояко:
1) исходя изпротивопоставленных интонационных типов, т.е. интонационных моделей, суказанием случаев их применения,
2) исходя изтипа фразы — синтаксической конструкции и семантики, с указанием надлежащейинтонации. Для практических целей обучения иностранному произношению несомненноудобнее исходить из синтаксиса.
Впоследние десятилетия в русском языкознании по поводу пересмотра содержанияэлементарного курса русской грамматики всплыл очень старый вопрос о такназываемых «частях речи». В грамматиках и словарях большинствастарых, установившихся языков существует традиционная, тоже установившаясяноменклатура, которая в общем удовлетворяет практическим потребностям, и потомумало кому приходит в голову разыскивать основания этой номенклатуры и проверятьее последовательность. В сочинениях по общему языкознанию к вопросу обыкновенноподходят с точки зрения происхождения категорий «частей речи» вообщеи лишь иногда — с точки зрения разных способов их выражения в разных языках, имало говорится о том, что сами категории могут значительно разниться от языка кязыку, если подходить к каждому из них как к совершенно автономному явлению, ане рассматривать его сквозь призму других языков. [32,75]
Поэтому,может быть, не бесполезно было бы предпринять полный пересмотр вопросаприменительно к каждому отдельному языку в определенный момент его истории. Непретендуя на абсолютную оригинальность, я попробую это сделать по отношению ксовременному живому русскому языку образованных кругов общества.Прежде чем перейти,однако, к русскому языку, я позволю себе остановиться на некоторых общихсоображениях.
1. Хотя,подводя отдельные слова под ту или иную категорию («частьречи»), мы и получаем своего рода классификацию слов, однако самоеразличение «частей речи» едва ли можно считать результатом«научной» классификации слов. Ведь всякая классификация подразумеваетнекоторый субъективизм классификатора, в частности до некоторой степенипроизвольно выбранный principium divisionis. Таких principia divisionis вданном случае можно было бы выбрать очень много, и соответственно этому, еслизадаться целью «классифицировать» слова, можно бы устроить многоклассификаций слов, более или менее остроумных, более или менее удачных.Например, можно разделить все слова на слова, вызывающие приятные эмоции, ислова безразличные; или на основные и производные, а первые — на словаодинокие, не имеющие родственных связей, и на слова, их имеющие, и т. п. Этумножественность возможных классификаций справедливо отметил Н.Н. Дурново всвоей статье «Что такое синтаксис» в № 4 «Родного языка вшколе», 1923 г. (см. его примечание на стр. 66 и 67). Д. Н. Ушаков в своемотличном учебнике по языковедению прямо учит, что возможны две классификациислов — по значению и по формам.
/>Однаков вопросе о «частях речи» исследователю вовсе не приходитсяклассифицировать слова по каким-либо ученым и очень умным, по предвзятымпринципам, а он должен разыскивать, какая классификация особенно настойчивонавязывается самой языковой системой, или точнее, — ибо дело вовсе не в«классификации», — под какую общую категорию подводится то или иноелексическое значение в каждом отдельном случае, или еще иначе, какие общие категорииразличаются в данной языковой системе./>
2. Самособой разумеется, что должны быть какие-либо внешние выразители этих категорий. Если их нет, то нет вданной языковой системе и самих категорий. Или если они и есть благодаря подлинносуществующим семантическим ассоциациям, то они являются лишь потенциальными, ноне активными, как например категория «цвета» в русском языке./>
3. Внешниевыразители категорий могут быть самые разнообразные:«изменяемость» слов разных типов, префиксы, суффиксы, окончания,фразовое ударение, интонация, порядок слов, особые вспомогательные слова,синтаксическая связь и т. д., и т. д.
Изменяемостьпо падежам является признаком существительных и прилагательных в русском языке,однако в латинском и глагол может склоняться (ср. gerundium). Изменяемость полицам в очень многих языках служит признаком глагола; однако есть языки, где иимена могут спрягаться, т. е. изменяться по лицам (см.: А. Руднев.Хорибурятский говор, вып. 1. [СПб.-Пгр., 1913–1914], стр. XXXVIII). Отсюдаследует, между прочим, что мнение, будто категория лица является исключительноглагольным признаком, основано на предрассудке.
Самаяизменяемость глагола по лицам может быть выражена окончаниями, как в латинском:am-o, am-as, am-at, или особыми префиксами, как во французском: j'aime,tu aime, il aime (ср. местоимения: moi, toi, lui), или в русском: ялюбил, ты любил, он любил (полный параллелизм этих форм с формамиpraesentis: я люблю, ты любишь, он любит, одинаковость синтаксическихсвязей, отсутствие таких форм, как любилый и т. д. — все этообусловливает восприятие всех этих форм как форм одного и того же слова —глагола любить).
Членевропейских языков — является основным признаком существительного: нем. handeln— 'действовать', das Handeln — 'действование'.
Во фразе Когдавы приехали? ударение на когда определяет его как наречие, аотсутствие ударения во фразе Когда вы приехали, было еще светлоопределяет его как союз.
По интонацииотличаем мы «определение» от «сказуемого»: рана пустяковая(в ответ на вопрос: Да что у него?) [и] рана — пустяковая.
Вофранцузском les savants sourds — 'глухие ученые' (les sourds savants— 'ученые глухие'; пример взят из: V e n d r y e s. Le langage. [Paris, 1921]существительное от прилагательного отличается лишь порядком слов, как, впрочем,и в русском (только в русском порядок иной, чем во французском).
Повелительноенаклонение 3-го лица в русском выражается особым словом пусть: пусть придетили придут.
Если янапишу: она его… рукой, то всякий расшифрует точки как глагол.
Признаки,выразители категорий, могут быть положительными и отрицательными: так,«неизменяемость» слова как противоположение «изменяемости»также может быть выразителем категории, например наречия.
Противополагаяформу, знак — содержанию, значению, я позволяю себе называть все эти внешниевыразители категорий формальными признаками этих последних, ибо не вижу никакойпользы в выделении, среди прочих признаков, фор/>мальных морфем вособую группу.
4.Существование всякой грамматической категории обусловливается тесной, неразрывнойсвязью ее смысла и всех формальных признаков, так как неизвестно, значат ли оничто-либо, а следовательно — существуют ли они как таковые, и существует ли самакатегория.
АндрейПавлович в своей статье «Между Сциллой и Харибдой» (см. № 1«Родного языка в школе», 1923, стр. 12) дает следующие категории словрусского языка: 1) золото, щипцы, пять;2) стол, рыба; 3) сделан, вел,известен; 4) красный; 5) ходит. Совершенно очевидно, что этикатегории не имеют значения, а потому в языке и не существуют, хотя придуманывполне добросовестно с логической точки зрения./>
5.Категории могут иметь по нескольку формальных признаков, из которых некоторые вотдельных случаях могут и отсутствовать. Категория существительных выражаетсясвоей специфической изменяемостью и своими синтаксическими связями. Какадуне склоняется, но сочетания мой какаду, какаду моего брата, какаду сидит вклетке достаточно характеризуют какаду как существительное. Большетого, если в языковой системе какая-либо категория нашла себе полное выражение,то уже один смысл заставляет нас подводить то или другое слово под даннуюкатегорию: если мы знаем, что какаду — название птицы, мы не ищемформальных признаков для того, чтобы узнать в этом слове существительное.
6. Яркостьотдельных категорий не одинакова, что зависит, конечно, в первую голову отяркости и определенности, а отчасти и количества формальных признаков. яркостьже и формальной и смысловой стороны категории зависит от соотносительности какформальных элементов, так и смысла, так как контрасты сосредоточивают на себенаше внимание: белый, белизна, бело, белеть очень хорошо выделяюткатегории прилагательного, существительного, наречия и глагола.
7. Разформальные признаки не ограничиваются одними морфологическими, то становится ясным,что материально одно и то же слово может фигурировать в разных категориях: так,кругом может быть или наречием, или предлогом (см. ниже)./>
8. Если ввопросе о частях речи мы имеем дело не с классификацией слов, то можетслучиться, что одно и то же слово окажется одновременно подводимым под разныекатегории. Таковы причастия, где мы видим сосуществование категорий глагола иприлагательного; таковы знаменательные связки, где уживаются в одном слове исвязка и глагол (о чем см. ниже)./>
9.Поскольку опять-таки мы имеем дело не с классификацией, нечего опасаться, чтонекоторые слова никуда не подойдут, — значит, они действительно не подводятсянами ни под какую категорию. Таковы, например, так называемые вводные слова, которыеедва ли составляют какую-либо ясную категорию, между прочим именно из-заотсутствия соотносительности. Разные усилительные слова вроде даже, ведь, и(=«даже»), слова отчасти союзного характера вроде итак, значити т. п. тоже никуда не подводятся нами и остаются в стороне. Наконец, никуда неподводятся такие словечки, как да, нет.
10. Имея ввиду главным образом живую русскую речь, я принципиально не чувствовал себя обязаннымподбирать литературные примеры. Но, конечно, мои примеры могут и должны бытькритикуемы с точки зрения их приемлемости для говорящих на«литературном» русском языке.

Списокиспользованной литературы
 
1. АванесовР.И. ЛевВладимирович Щерба. — Русский язык за рубежом, 1980, № 2, с. 68—71.
2. АванесовР.И. Овстречах с Львом Владимировичем Щербой. — В кн.: Теория языка, методы егоисследования и преподавания. Л., 1981, с. 3—14.
3. Адмони В.Г.Двучленнаяфраза в трактовке Л.В. Щербы и проблема предикативности. — Филологическиенауки, 1960, Я), с. 35—42.
4. БазилевичJ1.И., Верещагин Е.М. Стилистические проблемы в научном наследии Л.В. Щербы. — Советскоеславяноведение, 1970, № 1, с. 85—93.
5. БендукидзеС.М. Л.В.Щерба и его зарубежные коллеги. (К 25-летию со дня смерти). — Русский язык вшколе, 1969, № 6, с. 94—98.
6. БернштейнС.И., Виноградов В.В., Ларин Б.А., Лоя Я.В. Л.В. Щерба (по случаю исполнившегосяшестидесятилетия со дня его рождения). — Русский язык в школе, 1940, № 6, с.85—86.
7. БондаркоЛ.В. ЛевВладимирович Щерба. — Русская речь, 1980, № 2, с. 103—105.
8. БондаркоЛ.В., Лилич Г.А., Николаева Т.М. Чехословацкие языковеды о Л.В. Щербе. — Вопросыязыкознания, 1978, № 3, с. 116—125.
9. Будагов Р.А.Академик ЛевВладимирович Щерба (1880—1944). — Русский язык за рубежом, 1972, № 2, с. 57—61;перепеч. в кн.: Будагов Р. А. Человек и его язык. М., 1974, с. 195—202.
10. БулаховМ.Г. Восточнославянскиеязыковеды. Биобиблиографический словарь. Щерба Лев Владимирович. Т. 3. Минск,1978, с. 285—302.
11. ВаараскП.К. Очеркразвития теории фонемы. — Труды Таллинского политехнического института, 1962,сер. Б, № 3, с. 4—31.
12. Виллер М.А.«Фонетикафранцузского языка» Л.В. Щербы в оценке зарубежных лингвистов. — В кн.: Теорияязыка, методы его исследования и преподавания. Л., 1981, с. 62—67.
13.Виноградов В.В. Общелингвистические и грамматические взгляды акад. Л.В. Щербы. — Вкн.: Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л., 1951, с. 31—62; перепеч. вкн.: Виноградов В.В. История русских лингвистических учений. М., 1978, с. 154—181.
14.Виноградов В.В. О некоторых лингвистико-методических взглядах акад. Л.В. Щербы. —Русский язык за рубежом, 1970, № 2, с. 37—53.
15.Виноградов В.В. Синтаксические взгляды и наблюдения академика Л.В. Щербы.—Учен.зап. Моск. гос. ун-та, 1952, № 150, Русский язык, с. 45—72.
16. ГенкельМ.А. Некоторыезамечания Л.В. Щербы о семантико-стилистическом анализе «Вступления» к «Медномувсаднику» А. С. Пушкина. — Учен. зап. Пермск. гос. ун-та, 1966, № 160, с.43—52.
17. ГриценкоИ.Д. Лингвистическиевзгляды академика Льва Владимировича Щербы. — В кн.: Борщ А.Т., Гриценко И.Д.,Додон Е.Г. Вопросы общего и сопоставительного языкознания. Кишинев, 1977, с.27—41.
18. Жирков Л.И.Л.В. Щербакак экзаменатор. — В кн.: Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л., 1951,с. 88—92.
19. ЗвегинцевВ.А. Л.В.Щерба и В. Гумбольдт. — В кн.: Теория языка, методы его исследования ипреподавания. Л., 1981, с. 97—102.
20. ЗиндерЛ.Р. Л.В.Щерба и фонология. — В кн.: Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л.,1951, с. 63—72.
21. Зиндер Л.Р.Л.В. Щерба означении иностранных языков. — Иностранные языки в школе, 1980, № 5, с. 22—24.
22. ЗиндерЛ.Р., Бондарко Л.В. Академик Л.В. Щерба. — Вестник АН СССР, 1980, № 6. с. 107—115.
23. ЗиндерЛ.Р., Матусевич М.И. К истории учения о фонеме. — Изв. АН СССР, Отделение литературы иязыка, 1953, т. XII, вып. 1, с. 62—75.
24. ЗиндерЛ.Р., Матусевич М.И. Лев Владимирович Щерба (1880— 1944). — Русская речь, 1968, № 5, с.42—45.
25. ЗиндерЛ.Р., Матусевич М.И. Л.В. Щерба. Основные вехи его жизни и научного творчества. — Вкн.: Щерба Л. В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 5—23.
26. Иевлева3.Н. Идеиакадемика Л.В. Щербы в современной методике обучения русскому языку какиностранному. — Русский язык за рубежом, 1980, № 2, с. 71—75.
27. ИстринаЕ.С. Л.В.Щерба как лексикограф и лексиколог. — В кн.: Памяти академика ЛьваВладимировича Щербы. Л., 1951, с. 82—87.
28.Каспранский Р.Р. Из истории учения о фонеме. — Учен. зап. Башкирск. гос. ун-та,1964, вып. XV. Сер. филол. наук, № 6(10), с. 39—56.
29. КодуховВ.И. ЛевВладимирович Щерба. — Русский язык в школе, 1980, № 2, с. 99—106.
30. Ларин Б.А.Значениеработ академика Л.В. Щербы в русском языкознании. — В кн.: Диалектологическийсборник, вып. 3. Вологда, 1946, с. 77—86.
31. Леонтьев А.А. И.А. Бодуэн де Куртенэ ипетербургская школа русской лингвистики. — Вопросы языкознания, 1961, № 4, с. 110—124.
32. ЛюлькоН.П., Матусевич М.И.]. Л.В. Щерба. — В кн.: Русское языкознание вПетербургском—Ленинградском университете. Л., 1971, с. 102—119.
33. МансуровП.П. Л.В.Щерба о значении иностранного языка как учебного предмета общеобразовательнойшколы (критический анализ). — Учен. зап. Бирского гос. пед. ин-та, 1961, вып.3, с. 126—152.
34. МатусевичМ.И. АкадемикЛ.В. Щерба и его роль в развитии экспериментальной фонетики в СССР. — ВестникЛенингр. гос. ун-та, 1969, № 8, с. 109—119.
35. МатусевичМ.И. Л.В.Щерба как фонетик. — В кн.: Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л.,1951, с. 73—81.
36. МатусевичМ.И. Последниегоды жизни Льва Владимировича Щербы. — В кн.: Теория языка, методы его исследованияи преподавания. Л. Г981, с. 14—20.
37. МатусевичМ.И. [Предисловие.]— В кн.: Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957, с. 3—9.
38. МатусевичМ.И., Зиндер Л.Р., Ларин Б.А. [Предисловие.] — В кн.: Щерба Л. В. Избранные работы поязыкознанию и фонетике. Т. I. Л., 1958, с. 3—4.
39. Мухин А.М. Л.В. Щербаи проблемы синтаксиса. (К тридцатилетию доклада Л.В. Щербы «О второстепенныхчленах предложения;»). — Филологические науки, 1967, № 1, с. 44—55.
40. ОбнорскийС.П. Памятиакадемика Льва Владимировича Щербы. — Изв. АН СССР, Отделение литературы иязыка, 1945, т. IV, вып. 3—4, с. 167—169; перепеч. в кн.: Обнорский С. П. Избранныеработы по русскому языку. М., 1960, с. 330—335.
41.Протогенов С.В. История учения о фонеме. Ташкент, 1970. 94 с.
42. РахмановИ.В. Взглядыакадемика Л.В. Щербы на методику обучения иностранным языкам. — В кн.: Вопросыпсихологии и методики обучения иностранным языкам. М., 1947, с. 234—249.
43. РахмановИ.В. Методикапреподавания иностранных языков в освещении акад. Л.В. Щербы. — Иностранныеязыки в школе, 1949, № 5, с. 43—50.
44.Сороколетов Ф.П. Л.В. Щерба и проблемы современной лексикографии. — Филологическиенауки, 1980, № 4, с. 30—34.
45. ТекучееА.В. АкадемикЛ.В. Щерба в методике и о методике как науке. (К 85-летию со дня рождения и20-летию со дня смерти). — Русский язык в школе, 1965, № 4, с. 84—88.
46. ТеньерЛюсьен. Орусско-французском словаре Л.В. Щербы. — Вопросы языкознания, 1958, № 6, с.42—43.
47. ФедоровА.В. Индивидуальныйстиль речи ученого. (Из наблюдений над языком трудов Л.В. Щербы). — В кн.:Теория языка, методы его исследования и преподавания. Л., 1981, с. 272—278.
48. Филин Ф.П.Извоспоминаний о Льве Владимировиче Щербе. Там же, с. 20—27.
49. Член-корреспондентАН СССР Л.В. Щерба. (К сорокалетию научной деятельности). — Изв. АН СССР,Отделение литературы и языка, 1940, № 1, с. 113—114.
50. ШахматовА.А. Заметкипо истории звуков лужицких языков (по поводу книги Л.В. Щербы «Восточнолужицкоенаречие». Том I. Петроград, 1915). — Изв. Отделения русского языка исловесности Академии наук, 1916, т. XXI, кн. 2, с. 237—276.
51. Щерба Д.Л. Лев Владимирович Щерба(1880—1944). — В кн.: Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Л., 1951, с. 7—22.