29

Работа на тему:

Современные теории власти

Содержание

• Введение 3
• 1. Теория государственной власти: методология, традиции и современное состояние 5
• 2. Различные концепции теорий власти 13
• 3. Современная теория власти в свете теоретико-методологических исследований 19
• Заключение 29
• Список литературы 31

Введение

При рассмотрении существующих ныне концепций власти, прежде всего, бросается в глаза их многочисленность и разнообразие. Для Томаса Гоббса, например, власть - это средство достичь Блага в будущем, и сама жизнь есть вечное и неустанное стремление к власти, прекращающееся лишь со смертью. Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000 С. 191

Спустя два века Александр Гамильтон задал риторический вопрос: "Что есть власть, как не способность или дар что-либо совершить?". В начале нынешнего века Макс Вебер определял власть как возможность индивида осуществить свою волю вопреки сопротивлению других. Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000 С. 202

В середине века Г. Лассуэлл и А. Каплан рассматривали применение власти как акты, воздействующие на кого-то или предопределяющие другие действия. Р. Даль считал, что власть дает возможность одному человеку заставить другого делать то, что он по своей воле не сделал бы.

В то же время Х. Арендт полагала, что власть вовсе не принадлежит одному отдельному человеку, а только группе людей, действующих совместно: "Власть, - писала она, - означает способность человека не столько действовать самому, сколько взаимодействовать с другими людьми. Власть не является собственностью одного индивида - она принадлежит группе до тех пор, пока эта группа действует согласованно". Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 93

С. Лукс, отвергая это суждение как "своеобразную идиосинкразию" автора по отношению к власти, утверждает, что в основе всех определений власти лежит примитивное представление: некий А тем или иным образом воздействует на В. Все же, как полагает П. Моррисс, власть - не просто способ воздействия на кого-то или на что-то, а действие как процесс, направленный на изменение. О том же говорит и А. Гидденс: обладание властью означает способность менять порядок вещей. Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 123

Как видим, концепции власти многообразны и отличаются друг от друга. Столь высокая степень различия привела некоторых современных политологов к выводу: по поводу содержания понятия власти не существует единого мнения; оно является "сущностно оспариваемым".

Но почему это так? Да просто потому, что власть включает в себя понятие о "способности" и "возможности". А обладание властью равносильно тому, что от кого-то или от чего-то зависят результаты или последствия совершенных действий, которые повлияют на существование и интересы людей и обстоятельств.

Совсем иное дело - политические деятели или группы. Они обладают целым набором специфических человеческих сил или возможностей: убеждать, приводить доводы, рефлексировать, общаться, предвидеть результаты действий и мер, оценивать последствия и изменять поведение в зависимости от такой оценки. В этом и состоит уникальность "власти" в человеческом обществе: концепция власти рассматривается сточки зрения морали. Именно эти человеческие возможности и силы становятся основой того, что мы придаем моральный и политический смысл понятию и теорий власти, которые мы рассмотрим в этой работе.

1. Теория государственной власти: методология, традиции и современное состояние

Сложность, недосказанность и неопределенность, как государственной власти, так и власти в целом на настоящий момент бесспорна. На первый взгляд ясное и интуитивно понятное социальное явление раскрывает свою бездну при глубоком её изучении. Не смотря на то, что власть рассматривается в любой науке так или иначе связанной с обществом, она до сих пор остаётся не распутанным «клубком», перемешавшим в себе массы социальных значений и понятий. Очевидно, что забыть, обойти это явление в исследовательской практике невозможно, ибо власть является опорой всех социальных отношений.

Оттолкнёмся от позиции Ж.П. Сартра, который утверждал, что на основе социального договора можно рассматриваемому объекту придать свойство знака и, следовательно, что взгляд исследователя будет «… скользить вдоль, не затрагивая сущности», Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 228

обращая внимание лишь на созданное, символическое значение этого объекта. Как видится, главный фокус при рассмотрении власти, как раз и заключается в том, что в исследовательской практике, особенно в отечественной, идёт диалог между различными концептами власти, где её eidos анализируется, выявляется и разворачивается сквозь призму последних. Это порождает определённую двойственность, с одной стороны исследовательский взор либо проходит насквозь различных дефиниций и следует далее к анализу сущности этого социального явления. С другой стороны захватывает исследователя и удерживает его в реальности созданного знака и тем самым, воспринимая его как объект, отправляясь от последнего в анализе властных отношений. Так, например, П. Бурдье описывает такое явление посредством термина - «габитус», который представляет собой систему диспозиций, порождающую и структурирующую практику социального агента и его представления. В этом контексте взгляд ученного, как «микроскоп», всегда настроен по принципам и в области привилегированной социальной позиции интеллектуала. Более того, ограничение на познавательное пространство накладывает так же обстановка и контекст социального запроса на тот или иной вид интеллектуальной деятельности, а так же то, что проблема власти всегда погружалось предельно идеологизированное и политизированное поле. В силу этого, не бесспорно, можно утверждать, что любое знание не может быть полностью нейтральным или полностью объективным, поскольку является коммуникативным продуктом определенной исторической эпохи. Следовательно, знание и соответственно парадигма истинности манифестируется и поддерживается конкретным политическим и социальным временем. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 119

В свете этого, вполне естественным представляется необходимость изучении власти, в ее современном измерении, через выявление и анализ исторического генезиса различных дискурсов власти. Так же следует обратить внимание на условия и социальный контекст, которые способствовали становлению определённой модальности властных отношений и конфигурации социальных институтов в том или ином социальном поле. В свою очередь социальные поля, в совокупности, образует определённый культурный текст эпохи, внутри которого «считывается», развивается и изменяется сама властная практика, которая обуславливается главным образом через языковые структуры, различные дискурсивные диспозиции, создавая определённый социально-политический театр, где только в его рамках каждое действо может быть понято и интерпретировано. Обращаясь к современным принципам исследования властного дискурса, весьма интересно остановится на точке зрения Фуко и Бурдье, которых в противовес традиционному принципу мышления, больше интересует не сам субъект как элемент определённой структуры, а условия и практики, обуславливающие действие и мышление субъекта. Как правило, при традиционном подходе исследователь встает в объективную позицию, интерпретируя и комментируя субъекта как частицу структуры, абстрагируя его от социального действия и лишая, на уровне обобщенного анализа, познавательной активности и роли случайных отклонений в его деятельности. Обращая своё внимание на это познавательное ограничение структурного подхода, субъект у Фуко или социальный агент у Бурдье, выступает как сознательно действующий в рамках определенного дискурса или социального поля, подчиняясь конкретным правилам и социальным стратегиям. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999 С. 253

Такая социальная диспозиция субъекта в конкретном поле ментальной структуры, позволяет классифицировать и продуцировать определенные виды практик, помогает ориентироваться в том или ином дискурсе, адекватно реагировать на события, ограниченно вписываться в их ход и конструировать собственные практики, а также в зависимости от занимаемой позиции влиять на существующую стратегию. Эта включённость в дискурс, с одной стороны, способствует процессу социализации, а, с другой, создает возможность для эффективного действования и принятия решений.

Таким образом, акцент в этих исследованиях смещается с анализа структур, объективных закономерностей её изменения и положения субъекта в ней, в сторону условий и практик, порождаемых и наполняющих конкретным содержание эту структуру. Здесь ставится вопрос о том, как совокупность позиций в социальном поле конструируется практиками и что делает эту позицию в данном поле независящим от конкретного субъекта. Добавим что, с этой точки зрения важным видится следующее утверждение Мишеля Фуко, которое он высказывает в статье «Субъект и власть»: «понять власть, это значит, атаковать не столько те или иные институты власти, группы, элиту или класс, но скорее технику, формы власти… следует отказаться от использования методов научной или административной инквизиции, которые обнаруживают кто, есть кто, но не отвечают на вопрос, почему этот “кто”, стал тем, кого можно идентифицировать в качестве субъекта». Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999 С. 214

Таким образом, вполне ясным кажется то, что каждый властный дискурс играет далеко не первичную роль в конкретных властных отношениях, в которых содержательно проявляется государственная власть, а вторичную. Так как дискурс, хотя и управляет, и создаёт определенную интенцию в понимании сущности власти, сам же является порождением, продуктом эпохи и поэтому его истинность всегда в национальных и исторических кавычках. Совершенно справедливо пишет Фуко, что «… любая наука появляется в точно определённых условиях, с её историческими возможностями, областью собственного опыта и структурой своей рациональности. Она формирует конкретное apriori, которое можно теперь сделать очевидным».

Опираясь на эти общие представления можно предложить некоторые принципы в соответствии, с которыми следует анализировать власть, и которых мы постараемся придерживаться в ходе нашего рассмотрения проблем касающихся теории государственной власти.

Во-первых, Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 319

необходимо выявить значение, ценность и понимание власти в различных исторических эпохах. Это предполагает рассмотрение не столько созданных в то или иное время концепций, сколько того практического опыта и того исторического контекста, которые сформировали определённые представления об этом социальном феномене, как разворачивались социальные отношения, и какую роль в них играла власть.

Во-вторых, следует уяснить смысл и структуру государственно-властного опыта, а так же обратить внимание на историю учреждений, в которых проявлялись её организационные усилия.

В-третьих, важно увидеть нечто общее, неизменное, скажем некий стержень, который пронизывал каждый исторический отрезок времени, образующий инвариантные закономерности конструирования и функционирования различных социальных полей.

В-четвертых, рассмотреть основные традиции, которые оказали существенное влияние на современную теорию власти, равно как и систему знаний циркулирующих в обществе, являясь фундаментом для понимания и легитимации власти.

И, наконец, в-пятых, нужно указать на современные особенности государственной власти, сделать анализ стратегий и тех глобальных социальных практик, направленных на сохранение или трансформацию сложившийся социально-политической структуры.

Первый интерес к власти, её сущности и социальной значимости и, соответственно, к её научному рассмотрению и объяснению появляется еще в Древней Греции, Индии и Китае. Вероятно, благодаря их высокому социальному развитию, а так же изменению условий жизнедеятельности возникает потребность в понимании и объяснении, как самой власти, так и сложившихся властных практик. Важно так же подчеркнуть, что как в Древней Греции, так и в Древнем Китае и Индии при всёй общности и существующих различиях взглядов на власть речь в основном шла о власти государственной, а самому феномену власти уделялось или малое значение, или не уделялось вообще. Это объясняется, в первую очередь, обстановкой и контекстом социального запроса на тот или иной вид интеллектуальной деятельности. Так, например, сложившаяся властная теория и органично связанные с ней социальные практики акцентировали внимание и очерчивали направления развития античной мысли на создание таких механизмов, которые были бы способны обеспечить политико-правовую гарантию античной демократии и устойчивость политической организации общества. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 93

Как правило, власть понималась в древний период как определённое средство достижения гармонии, идеального государства, политической стабильности и устойчивости или для преодоления социального хаоса. В силу этого власть должна была отвечать потребностям в регулировании общественных отношений, а это привело к развитию теории государственного управления, описывающей рациональное взаимодействие между носителями власти и объектами управления. Власть всегда приписывалась четко определённому субъекту. В основе концепций и трактатов различных мыслителей лежала «забота» о том, кто должен быть сувереном, обладающим единой властью, как его воспитать и каким образом он ею должен распоряжаться. Происхождение власти в большинстве случаев объяснялось или божественной природой или уже договорной теорией. Несомненный интерес вызывает и то, что у некоторых мыслителей древности власть понимается и как «синергетический» механизм, структурирующий хаос социальной жизни. Особого внимания заслуживает так же и то, что, в основном, древнегреческие философы, «… называя свои работы “Политик” или “Политика”, в центре внимания выдвигали не политику так токовую, а власть. Кстати говоря, политику они и понимали как власть».

Проблема связи верховной власти с обществом и поддержание её легитимности решалось в данную эпоху совсем другими способами нежели, например, в Древней Греции, где эту функцию осуществляло Народное собрание в малых городах-государствах. Как представляется, для того, чтобы обеспечить «дух власти» в каждом уголке больших по территории средневековых государств проблема легитимности власти решалось совсем по-другому и возможно более объёмными и трудными способами: для того чтобы поддерживать свое право на власть необходимо было постоянное публичное проявление мощи и могущества власти. Оно проявлялось в первую очередь в грандиозных ритуалах, символах, публичных казнях, громких военных победах и т.п. Другим механизмом связи и легитимации действий власти выступала церковь, которая посредством своей разветвленной сети - могла поддержать государственную власть или наоборот нивелировать её значение дискредитировать её лидеров. С этих позиций естественным кажется наделение власти некой сверх рациональной, божественной сущностью, ибо проявление власти чаще всего связывалось с божьей волей, и потому не нуждалось ни в каком оправдании и обосновании.

Сегодня можно смело утверждать, что интерес к сущности власти к принципам властных отношений, как характеристики политических отношений, возникает всегда в период кризиса и переустройства общественной системы. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 126

Такой интерес вызван тем, что властные отношения выступают, как сложный механизм самоорганизации системы и упорядочения социальных отношений, модальность которых зависит в первую очередь, как уже отмечалось, от системы знаний артикулированных в тех или иных языковых нормах, текстах, т.е. в различных дискурсах. Так на исходе XX в., равно как и в его начале происходил и по сей день, происходит поиск теоретико-методологических опор для построения основных стратегий власти. Поэтому, в свете этого будет важно, далее рассмотреть наиболее влиятельные традиции в понимании и интерпретации власти, которые оказывают непосредственное воздействие на современность.

Весь массив идей касающихся власти возникающих в том или ином дискурсе, можно смело разделить на два типа по характеру выделяемых в них социальных отношений. В первую очередь, это наиболее традиционная, разработанная и распространенная идея определения власти как отношение субъект - объект. В целом, наше внимание уже удерживалось в рамках данной идеи, и можно было заметить, что она уходит корнями в глубокую древность и поэтому насчитывает множество властных теорий, развёртывающие свои дефиниции власти с опорой на данную схему отношений. Не претендуя на всеохватность, выделим следующие традиции: волевая, структурно-функциональная, формально-управленческая и бихевиоризм. Так, волевое понимание власти является традиционным для немецкой мысли. Власть у Гегеля, Маркса, Фихте, Шопенгауэра, Ницше и Вебера рассматривается как потенциальная способность или возможность навязывание своей воли субъекта власти - объекту. Отметим, для примера, что у Ницше - власть есть воля и способность к самоутверждению. Мордовцев А. Ю. Национальный правовой менталитет. Введение в проблему. Ростов н/Д., 2002 С. 394

У Маркса - это воля господствующего класса, у Вебера - это способность, возможность проводить внутри общественных отношений волю субъекта, вопреки сопротивлению, посредством различных механизмов и техники.

2. Различные концепции теорий власти

В рамках структурно-функционального подхода власть рассматривается как посредник в системе общественных отношений и более того, она принадлежит не отдельным индивидам, а есть достояние коллектива. Власть здесь выступает как интегрирующий и регулирующий фактор. Функцией, которой является мобилизация общественных сил для достижения той или иной социально-значимой цели. Продолжая развивать эту идею, Д. Истон акцентирует внимание на способности власти принимать значимые для общества решения, привнося и поддерживая определённые ценности. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 328

В формально-управленческом подходе власть, как механизм управления и организации, впервые получает свою легитимность и легальность в правовом дискурсе. В данном случае власть выступает, по большому счету, как власть государственная, которая содержательно раскрывается в возможности и способности доминирующего воздействия управляемого субъекта на управляемый объект. С этих позиций власть есть правовая организация социума, а механизм власти представляет государственно-правовое управление различными видами деятельности. Последний имеет сложную иерархическую структуру, которая пронизывает каждое социальное поле, беря свои ресурсы в «единении народа», где формальный субъект власти - граждане, передают свои властные полномочия официальному агенту - государству.

Так второму типу идей власти свойственно понимание её как отношения между субъектами. Развенчивая мифичность объекта, авторы, придерживающиеся этой идеи, утверждают, что власть, это социальное взаимодействие субъектов, которые с тех или иных позиций влияют на её модальность, стратегии, знания и режимы функционирования. Что касается объекта, то это лишь специально созданные техники, с помощью которых один субъект усиливает свою власть благодаря к всё более полному сведению позиции другого субъекта - к позиции объекта. В основном эта традиция представлена двумя направлениями. Первое, коммуникативное, где власть определяется, как вид тотального общения, которое в силу этого не может являться чей-то собственностью. Власть - служит организации согласованных общественных действий, опирающихся, прежде всего, на преобладание публичного интереса над частным. Хабермас считает, что власть является механизмом опосредованного возникновения противоречий между публичной и приватной сферой жизни, обеспечивая при этом воспроизводство естественных каналов коммуникации и взаимодействия между политическими субъектами.

Ко второму направлению можно отнести концепцию М. Фуко Обращаясь к рассмотрению сущности власти, он отходит от традиционного понимания, как воздействие субъекта на объект по средствам различных механизмов, ресурсов и т.п. С этих позиций, власть у Фуко рассматривается не как совокупность институтов и аппаратов, а, прежде всего, как множественность отношений силы имманентных области, где они осуществляются и формируются. В свете этого, власть понимается не как достояние, которое можно приобрести и использовать, а наоборот - как определённый комплекс стратегических действий с присущими им знаниями, технологиями и техниками. Таким образом, власть не имеет своей собственной экзистенции, она не произвольна и не живёт сама по себе, где каждый может её захватить, удерживать и обладать ею, нет, она рождается в недрах социальной деятельности, существует в виде мышления, действий, мнений и поведения. Сообразно такому пониманию, власть выступает как социальное действие, которое инструментализирует волю группы по отношению к определённой значимой цели. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 394

Сложность и многогранность современной социальной организации требует от исследователя комплексного рассмотрения проблем, он должен осветить её во всех проявлениях и связях. Сугубо прикладные и частные методы анализа больше не могут способствовать получению целостной картины реальности. Без преувеличения можно сказать, что такая системность и комплексность захватила ни одну современную теорию. Так, например, даже такие теории как постструктурализм и постмодернизм, вокруг которых разворачиваются основные дискуссии и которые обвиняют в не системности, не фундаментальности и не упорядоченности, по большому счёту, напротив пронизаны системным пафосом.

Поэтому, основываясь на этих аспектах реальности власть, следует рассматривать как некоторую системную целостность, но в свою очередь, разделённую на различные властные зоны. В социальном пространство они вписаны не иерархическим порядком, а переплетаются и оказывают взаимовлияние друг на друга. В силу этого, как отмечает Ж. Делёз, власть не пирамидальна, а сегментирована и линейна, она осуществляется посредством смешанности, а не через высоту и даль. Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997 С. 173

Так каждое дисциплинарное пространство независимо друг от друга по своей технике, ритуалам и тактическим целям, в тоже время они смежные и решают одну и туже задачу, функционируют по одной стратегии - «воспитанию послушных и экономически эффективных тел». Каждое поле власти имеют отличительную структуру позиций и систему отношений силы, свои правила и режимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Очевидно, что власть в том или ином социальном поле скорее является регулятором общественных отношений, как ритуализированный механизм социального общения и поддержания модели сосуществования, чем какой-либо инструмент или вещь. Она выступает как своего рода синергетический принцип самоорганизации человеческой деятельности. Более того, то или иное поле не в состоянии захватить или подчинить другое, т.к. нуждается в его существование, как политика, например, нуждается в экономике, в тоже время экономика нуждается в политике. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множество отношений силы приводящих ее в постоянное движение. Таким образом, каждая часть системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию.

Осуществляя переход от теории власти непосредственно к теории государственной власти, следует развести, с методологических позиций, политическую и государственную власть. Отметим, вслед за Ч. Меррием, то, что современное политическое пространство представлено двумя «полюсами» общественной жизни, в первую очередь это государственная власть, с другой стороны, это неофициальное влияние различных, в большинстве случаев, консолидированных субъектов Такое сосуществование в политическом пространстве наряду с официальным центром власти многих других полюсов сил и соответствующих им зон влияния, было обозначено ещё в трудах Макиавелли, Гоббса, Локка, Руссо и др. В свете этого политическую власть можно обозначить как постоянно изменяющуюся, самоорганизующуюся, многоуровневую, сложную сеть властных отношений, национальных стратегий и практик. Это целое многообразие институциональных и субъективных опор. От того, как взаимодействуют между собой все субъекты политического измерения, каков характер и принципы этих взаимоотношений, будет, несомненно, зависеть состояние и режим функционирования политической системы в целом. Безусловно, центральное место в политической организации общества занимает государственная власть. В отличие от политической, государственная власть характеризуется рядом специфических признаков. Она обладает собственным консолидированным субъектом власти, что выражает её социальную сущность. Имеет неограниченный юридический характер, монопольное право на правотворческую деятельность, как способ организации общественных отношений, правоприменительную, как способ регулирования и контроля. Государственная власть может совершенно легально использовать силовые механизмы, опираясь на специальный аппарат принуждения, при этом имеет единый организационно-оформленный центр принятия управленческих решений, использую не только механизм принуждения, но и экономические, социально-политические, культурно информационные ресурсы. Все перечисленные признаки «прямо вытекают из отличительных черт государства. Они их конкретизируют применительно к организации государственной власти, позволяют отграничить от иных видов социальной власти».

Наделённая определёнными полномочиями и легитимированная в правовом дискурсе государственная власть пронизывает, присутствует в каждом социальном поле в силу своего административно-управленческого характера. Означая позицию и уполномочивая своих представителей в каждой точке социального пространства, через систему знаний и общую модальность властных отношений, осуществлять влияние на общую социальную стратегию. Как видится, понимать государственная власть следует не как то, что даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, власть осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный субъект захватываются властью. Лишь социальная позиции открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения, где он приобретает не свободу действий, а реальную возможность оказывать влияние на действие, стратегию и современную практику. Так «… сама субъективность есть идеологема власти: не мы присваиваем себе власть, а она нас присваивает и дарует нам чувство обладания. Другими словами, субъект власти возникает как знак ее мистификации, исчезновения, как знак ее не подвластности не чему вне себя». Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 182

3. Современная теория власти в свете теоретико-методологических исследований

Если преломить Кантово выражение о бесконечном поиске определения права, через властную проблематику, то можно с уверенностью сказать, что вся гуманитаристика обречена на постоянный поиск определения, значимости и роли власти в социальной жизни общества.

Весь исторический путь развития человека свидетельствует о том, что от того, как понимается власть, какой смысл вкладывается в это слово, зависит в целом и социальная организация общества. Не случайно Б. Рассел считал, что “власть” является одним из фундаментальных понятий, на основе которого выстраиваются все политико-правовые концепции и доктрины. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001 С. 381

Поэтому насколько чётко мы сможем определить современную специфику власти, настолько будут “объективны” и наши суждения о современной организации общества. Говоря о дефиниции власти, равно как и о других общенаучных категорий, например, таких как право, закон, государство и т.п. следует отметить их высокую эвристическую значимость для гуманитарной науки. Так, например, определения и понятия в праве не только очерчивают образ того или иного политико-правового явления, но и характеризуют способы и формы осмысления правового бытия общества в целом. Однако, сегодня, все чаще в периодической литературе можно встретить мнение о том, что при исследование власти и существующих конфигураций властных институций используются интуитивные и теоретически непроработанные представления о ней. Более того, некоторые авторы утверждают, что как таковой власти, в её современном понимании вообще не существует, в силу этого следует, по их мнению, отказаться от этого концепта, заменив его чем-то более “полезным”, хотя и не понятно чем конкретно. Например, Ж. Бодрийяр пишет, что “в сущности, власти не существует: нет и быть не может односторонности силового отношения, на котором держалась бы “структура” власти, “реальность” власти и ее вечного движения. Все это мечты власти в том виде, в каком они навязаны нам разумом”. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 482

Действительно в основании исследовательского взгляда на власть, в настоящее время, лежат в основном только её модели и способы осуществления, что отражает современную прагматическую идею правления. Именно в рамках этого подхода в тот или иной исторический отрезок времени высматривается определенный набор реквизитов власти, что способствует реконструкции логики и архитектоники той или иной социальности. Так, объясняя в свете права, власть мы априорно понимаем её как механизм социальной коммуникации, который должен быть органично встроен в юридическую жизнь общества, так или иначе, соответствовать “логике” самой правовой системы. В этом плане механизмы власти весьма часто совпадают с самим правовым регулированием, а в некоторых случаях власть вообще понимается как средство для достижения правовых целей, т.е. не имеет собственного “языка”, а артикулируется в системе социальных отношений посредством права.

В рамках политической теории понимание власти также сужается к технической стороне, т.е. к анализу эффективных и социально приемлемых, методов для управления коммуникацией. Исследовательский интерес к власти здесь больше вызван прагматикой в ней всегда интересно то, что она может дать, нежели то, что она из себя представляет. При таком понимании “ “очевидность” власти, воплощенной в политических институтах, создаёт опасную иллюзию лёгкости овладения властью. Этот соблазн легкости в свою очередь стимулирует различного рода политический радикализм... Государство представляет собой своего рода “надстройку” над сложной системой технологий власти, располагающихся на более низком, “базисном” уровне; оно - своего рода сгусток властных технологий, сконцентрированных в одной точке, и эту точку действительно легче “взять”, “захватить”, чем преобразовывать всю систему властных технологий или хотя бы оказать некое формирующее, формообразующие влияние на процесс их эволюции”.

Однако общеизвестно, что в практике власть представляет собой огромный массив отдельных, конкретных отношений включающие в себя субъективные моменты. В своей обыденности она представляет нечто не устойчивое, изменчивое, стремящиеся к постоянной трансформации в зависимости от социального места и пространства. В силу этого техническая сторона власти подвержена постоянным подвижкам, и сконструировать на ее основе, какое либо цельное ядро власти, остающееся инвариантным в долгосрочной перспективе не представляется возможным. Это в свою очередь приводят к неустойчивости многих теорий. Тем не менее, практика учит нас тому, что все проявления власти вырастают из некой общей сущности, осознание которой влияет на действия общественных агентов в том или ином социальном поле, именно это общее позволяет нам классифицировать нечто как “властное”, делает его понятным для нашего мышления.

Все эти дискуссии приводят к тому, что сама категория власти становится в настоящий момент неконструктивной, т.е. перестает обозначать хоть что-нибудь конкретное. Тем не менее, прояснение данного вопроса, по крайне мере для теории государства и права, представляет эвристический интерес.

Обращаясь к рассмотрению такого социального феномена как власть нелишне вспомнить теоретико-методологическую направленность П.И. Новгородцева. Так, он замечает, что исследователь, пытаясь ухватить сущность того или иного феномена, в конце концов, сталкивается с логикой мышления, в рамках которой единичные события действительности ищут тождества с понятиями заключенными в структуру мышления. Действительно, именно через последнее конкретный социальный феномен, как известно, актуализируется в человеческой реальности, в ней он получает своё присутствие и значение, находит тождество и регулярность. Следует помнить, говорит Новгородцев, что “как бы ни была теория связанна с фактами действительности, она всегда есть абстракция; она всегда представляет логическое построение, которое не только отражает, но и преломляет в себе ближайшие исторические впечатления”. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 300

Не учитывая особенности исторического мышления, или как бы сказа М.К. Мамардашвили, общую точку зрения на научную проблематику и её объективное содержание, мы будем иметь дело лишь с подобием, подчинённых нашему мышлению событий, соответствующих основным формулировкам, абстрагируюсь от всего непонятного, единичного, упуская из виду различные “обстоятельства и отношения, которые не вошли в первоначальную абстракцию и являлись ее скрытым условием”.

Поэтому, особенно интересным, для современного правоведения становится исследование особого политико-правового типа властвования, адекватного стилю мыслидеятельности индивидов в конкретном ментальном поле, а также специфическую процедуру рационализации, в рамках которой формируется значение, роль и понятие того или иного социального феномена.

Опираясь на эти общие представления, а также на принципы историко-философской методы П.И. Новгородцева, можно предложить определенную исследовательскую направленность при изучении власти, которая опирается на реконструкцию конкретного образа власти, технологий её осуществления и способа властной организации социальной действительности.

Очевидно, что в социуме, понимаемом как конкретное диалогическое пространство, вырабатываются типизированные черты, которые находят свое отражение в ментальных представлениях. Эта совокупность представлений связываются и переплетаются на основе некоторого образа власти укорененного в самом фундаменте национального самосознания. Впервые он возникает в коллективном опыте, который объединял тот или иной народ в каких либо значимых совместных действиях, даруя ему чувства единства и возможность самоидентификации. В свою очередь в ходе политико-правовой практики этот образ оживляется, наполняется конкретным содержанием, одним словом вторгается в реальность в виде конкретной “идеи власти”, опирающейся на определенные модели и способы адаптации и развития общества в определенных исторических условиях, сохраняя его единство, да и саму власть. Соединяясь с практикой, эта идея воскрешает прошлое, предсказывает будущее, организует настоящее. Таким образом, власть скорее следует понимать лишь как имя, которое фигурирует в мыслидеятельности людей для обозначения всего комплекса властных отношений связанных с организацией, поддержанием порядка, осуществлением контроля и реализации социально значимых стратегий.

Несомненно, и то, что каждой исторической эпохе свойственен определенный дискурс власти, порождаемый и поддерживаемый в рамках определенной социальности, где под дискурсом понимается условия, которое раскрывает и актуализирует бытие для субъекта, создаёт особый “фон”, контекст существования реальных феноменов. В свете этого дискурс можно представить, как особый стиль мышления, действия и высказывания о бытие, характерный для определенной социокультурной среды, содержащий особую логику объектов и потребностей, когнитивных готовностей и аксиологических знаний.

Поэтому, для характеристики социальной природы того или иного феномена, в частности власти, в тот или иной исторический отрезок времени, необходимо “погрузится” в определённое дискурсивное пространство, связывающее традиции и современность, создающее интенциональную направленность восприятия и предпосылки развития определенных социальных феноменов. Важно отметить, что сам дискурс имеет сложную структуру, чья архитектоника складывается из: мета-, мезо- и микро- составляющих; в политико-правовом исследовании власти он раскрывается, соответственно, через: образ, определенную конфигурацию институций и реальную практику.

Образ власти, архитипический порядок, поведенческий опыт, как мета основа дискурса представляет собой транслируемые ментальные образы, символы, модели и способы осуществления власти, адекватные глубинным основам конкретного общества. Из всех этих элементов образ власти, как идеал, ценностная система, наиболее глубокий, символические представления наиболее поверхностны и подвижны, а модели и способы её осуществления занимают некоторое промежуточное положение.

Вообще, политико-правовое мышление, пытаясь проникнуть в сущность социальных явлений и процессов, опирается на реальную социокультурную жизнь общества, которая и является источником формирования образов того или иного социального феномена. Бесспорно, что познание, да и сама практика, не может обойтись без определенных обобщений, которые в принципе являются идеальной моделью воспринимаемых объектов и явлений. Так, конкретное историческое условие или социальный фон во многом определяет образ того или иного политико-правового феномена, оформляет свой неповторимый стиль, национального правового и политического мышления, а уже в соответствии с последним выстраиваются конкретные модели и механизмы упорядочивания социальных отношений. Поэтому, именно диалогически выстроенный, с учётом историко-культурного фона, специфики и особенности политического и правового мышления и действий образ власти позволяет более глубже и последовательно проследить становление и развитие самого властного мышления.

Одним словом на этом уровне необходимо “реконструировать присущий только этому историческому знанию специфический порядок рациональности, отыскать самоорганизующее ядро опыта, способствовать его выявлению в социальности…”. Власть здесь анализируется в качестве глубинных измерений социальности, где властное мышление поддерживается не отдельным государственно-правовым институтом, а в целом системой упорядоченности и контроля в обществе. В силу этого, как “познать власть - это атаковать не столько “те или иные” институты власти, группы, элиту или класс, но скорее технику, формы власти”.

В свою очередь, мезо составляющую дискурса можно рассматривать как конкретную конфигурацию институций. Последняя представляется через типовые, устойчивые культурные практики, определяющие своеобразные стратегии осуществления политических и когнитивных действие социальных агентов. Например, М. Фуко раскрывает специфику власти с помощью понятия “диспозитив”, представляющий собой матрицу конфигурирования культивированных определённым обществом практик. Диспозитив воспроизводит в своём историческом варианте - “стратегический императив”, способствующий внутри каждой конкретной культуры развертыванию сложившихся в обществе конфигураций осуществления власти. Таким образом, власть не конструируется в качестве “центрированного, субстанционального феномена”, но реализует себя именно посредством функционирования соответствующего диспозитива, пронизывающего собой все уровни и формы властных отношений. “Власть, как пишет Фуко - понимается не как достояние, а как стратегия, что воздействия господства приписывается не “присвоению”, а механизмам, маневрам, тактикам, техникам, действиям. Что следует считать её моделью… власть скорее отправляется, нежели принадлежит; она не “привилегия”, приобретённая или сохраняемая господствующим классом, а совокупное воздействие его стратегических позиций”. В этом смысле, власть можно рассматривать, не как некую субстанцию, погружённую в социальное тело, а как множественность форм свойственные определённому культурному контексту, которые и определяют характер и содержание социального взаимодействия между отдельными индивидами, между индивидом и группой и т.п. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 227

Национальные особенности, специфика властного мышления и соответственно особые, исторически сложившиеся универсальные технологии осуществления власти организуют, структурируют, стратифицируют социальное пространство, функционирующее уже как пространство власти со свойственными ему властными отношениями и иерархической структурой. Организованное властное пространство призвано сохранять упорядоченность, единство и стабильность социальной общности, а уже в нем отдельный социальный субъект становится участником властных отношений, вносит свои повороты в понимание власти, способы её осуществления в процессе активно-диалогического взаимодействия. Такая ситуация создает впечатление того, что конкретный социальный агент, занимающий ту или иную властную позицию и есть сама власть. Однако, при таком взгляде упускается из виду то, что сам действующий субъект помещен в уже существующее пространство власти и систему властных технологий.

Реальность власти здесь скорее следует рассматривать как некоторую системную целостность, но в свою очередь разделённую на различные властные зоны. Каждое поле власти имеет отличительную структуру позиций и систему отношений социальных сил, свои правила и режимы функционировании, свои ресурсы и технологии осуществления и легитимации власти. Кроме этого каждое поле конструирует свое пространство игры, со своими ограничениями и возможностями, в них локализованы целое множество отношений разновекторных сил, приводящих ее в постоянное движение. С синергетической точки зрения можно сказать, что каждая часть властной системы постоянно флуктуирует, изменяется, влияет и открывается сама внешнему воздействию. Одним словом представляет собой специфический самоорганизующийся организм, тем не менее, базирующийся и развивающийся на определённой основе - образе социального порядка, власти и “универсальных” технологий её осуществления, свойственных определенному промежутку времени.

И, наконец, в рамках микро составляющей дискурса разворачиваются непосредственно сами властные отношения, складывающиеся в повседневной практике, в которых все властные образы и техники “оживляются”. Это область, где сеть властных отношений и стратегий получает свою реальность, где производятся знания и смыслы. Здесь можно выделить две исследовательские позиции, которые с той или иной точки рассматривают конкретные отношения власти.

Первая, акцентирует внимание на локальных пространствах власти и свойственных ему техниках, где может быть управляем и контролируем отдельный индивид. Здесь положение конкретного индивида характеризует его место в сложившейся институциональной конфигурации. Содержательная сторона социальной позиции, в свою очередь, раскрывается через отношение к другим социальным местам, посредством дистанции отделяющею эту позицию от других, а также через информационную насыщенность. Следует заметить, что определённое социальное место, предоставляет субъекту выбор некоторых возможных в этом состоянии альтернатив. В этом ракурсе власть выступает не как то, что даётся или захватывается, её не делегируют или перераспределяют, она осуществляется в различных напряжённых точках, социальных позициях, в которых группа или отдельный индивид захватывается властью. Лишь социальная позиция открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения.

Второе направление отталкивается от отдельного субъекта, сознательно действующего в рамках определенного социального поля, который конструирует свой смысловой контекст через личный опыт и социальную практику. Так, например, М. Фуко настаивает на том, что не может существовать сетки властных отношений без некоторого числа “практик себя”, из которых она вырастает, на которые она опирается и разворачивается. В этих единичных практиках складываются стили существования, которые с развитием, их социальным “отстаиванием” приобретают общественный характер, и именно эти практики конструируют опоры “всепроникающей сетки властных отношений”. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989 С. 325

Заключение

Можно выделить ряд характеристик, которыми обладает современная государственная власть, если ее рассматривать через призму социальных отношений, в сетку которых последняя органично «вшита». К таким специфическим чертам государственной власти следует отнести императивные, диспозитивный, информативный и дисциплинарный характеры власти. Под императивным характером власти в теории государства и права понимается совокупность общественных отношений основанных на принципах господства и подчинения, т.е. такие отношения носят ассиметричный характер. Исходя из принципа федерализма, подобный характер свойственен сфере государственного управления, где существует четкое формально-нормативное регулирование отношений между различными органами государственной власти. Далее говоря о диспозитивном характере, следует отметить, что этот вид отношений основан на принципах равенства сторон и установления взаимоотношений, как правило, в гражданско-правовой сфере, между равными субъектами на договорной основе, такому виду, соответственно, присущ симметрический характер отношений. Информативный характер государственной власти предполагает создание и поддержание определенных видов знания, являющиеся опорой властной деятельности государственных органов и должностных лиц. Распространение информационных потоков формирующих «образ» и «социальные привычки», через которые воспринимается последняя, а также контроль за комментированием и циркуляцией этих потоков в обществе. И наиболее трудно уловимые, порой неосознаваемые в большинстве случаев властные отношения носят дисциплинарный характер. Подобный вид взаимоотношений, возникающий между государством, его органами, различными институтами и обществом, в настоящее время проработан слабо, этим как видится и объясняется трудность анализа опосредованного, косвенного характера властного влияния государства на общественную систему. В целом этот характер властного влияния начинает формироваться в Европе с XVII - XVIII вв., когда властные отношения распространяются на новые, приватные области человеческого поведения, по средствам таких дисциплин как религия, медицина, образование, территориальное распределение, тюрьмы и педагогический контроль, а так же практик обучения, наказания, психиатрии и др. В рамках которых создаются репрессивные и контрольные элементы, образующие «дисциплинарную власть». Под которой в свою очередь и понимаются определённые техники, трансформирующие отдельных субъектов коммуникации и взаимоотношения в объекты с помощью различных созданных дисциплин, которые очевидно и задают определённую модальность функционирования коммуникативных сетей взаимоотношений, стратегий, техник, и других социаль ных практик.

Подобный подход к властной проблематике не бесспорен и нуждается в дальнейшем развитии, но уже сейчас можно смело сказать, что он открывает новые, куда более глубокие «корни» власти, позволяет привязать теорию к реальности, обличая её стратегии и механизмы. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000 С. 395

Заканчивая эту мысль, следует отметить и то, что в данный момент в научных исследованиях происходит переход к принципиально иной аналитике как государственной, так и в целом власти, позволяющий моделировать ее действительное осуществление. Сегодня очевидно, «что современной отечественной правовой науке ещё предстоит построить адекватную аналитику власти…, которая позволит рассматривать ее сущность в контексте российской социо-правовой реальности, устоявшихся политико-правовых технологий. Причём эта аналитика будет ориентироваться на реконструкцию отечественных властных отношений, восстановления подлинной сути государственно-политических и юридических институтов».

Список литературы

1. Керимов Д.А. Методология права: предмет, функции, проблемы философии права. М., 2001

2. Розин В.М. Юридическое мышление. Алматы, 2000

3. Бодрийяр Ж. Соблазн. М., 2000

4. Королёв С. А. Бесконечное пространство: гео- и социографические образы власти в России. М., 1997

5. Новгородцев П.И. Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве. СПб., 2000

6. Мамардашвили М.К. Формы и содержание мышления. М., 1968

7. Мордовцев А. Ю. Национальный правовой менталитет. Введение в проблему. Ростов н/Д., 2002

8. Подорога В.А. Власть и познание (археологический поиск М. Фуко) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М., 1989

9. Новейший философский словарь. Мн., 2001

10. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999