Родился в Москве, 30 июля 1803 г.
Окончив курс в благородном пансионе при Московском университете, сотрудничал в «Вестнике Европы»; сблизившись с Грибоедовым и Кюхельбекером, издавал в 1824 — 1825 годах альманах «Мнемозина»; позднее служил в ведомстве иностранных исповеданий и редактировал «Журнал Министерства Внутренних дел». В 1846 г. был назначен помощником директора Императорской публичной библиотеки и директором Румянцевского музея. С переводом в 1861 г. музея в Москву, назначен сенатором московских департаментов Сената и состоял первоприсутствующим 8-го департамента. Скончался 27 февраля 1869 г. и погребен на кладбище Донского монастыря.
Человек самого разностороннего и глубокого образования, вдумчивый и восприимчивый мыслитель, талантливый и оригинальный писатель, Одоевский чутко отзывался на все явления современной ему научной и общественной жизни. Искание во всем и прежде всего правды («Ложь в искусстве, ложь в науке и ложь в жизни, — писал он в свои преклонные годы, — были всегда и моими врагами, и моими мучителями: всюду я преследовал их, и всюду они меня преследовали»), уважение к человеческому достоинству и душевной свободе, проповедь снисхождения и деятельной любви к людям, восторженная преданность науке, стремление всесторонне вникнуть в организм духовной и физической природы отдельного человека и целого общества — характерные черты его произведений и его образа действий. Они проявляются уже в полемике с Булгариным, в письмах к «Лужницкому старцу», в «Стариках», где в прозрачной и ядовитой аллегории выставляются жалкие и отрицательные стороны служебной и общественной жизни — и красной нитью проходят через все им написанное. Одоевский — не только занимательный повествователь или, по его собственному выражению сказочник, но и научный мыслитель, популяризатор нравственно-философских, экономических и естественно-исторических учений. Зорко следя за открытиями в науке и за новыми теориями, он в той или другой форме знакомит с ними своих читателей. Его язык — живой и образный, иногда слишком богатый сравнениями и метафорами — в передаче сложных и отвлеченных понятий очень определителен и ясен. В нем почти постоянно слышится подмеченный Белинским «беспокойный и страстный юмор», а некоторые страницы напоминают блестящие ораторские приемы.
Главное место среди сочинений Одоевского принадлежит «Русским ночам» — философской беседе между несколькими молодыми людьми, в которую вплетены, для иллюстрации высказываемых ими положений, рассказы и повести, отражающие в себе задушевные мысли, надежды, симпатии и антипатии автора. Так, например, рассказы: «Последнее самоубийство» и «Город без имени» представляют, на фантастической подкладке, строго и последовательно до конца доведенный закон Мальтуса о возрастании населения в геометрической прогрессии, а произведений природы — в арифметической, со всеми выводимыми из него заключениями, и теорию Бентама, кладущую в основание всех человеческих действий исключительно начало полезного, как цель и как движущую силу. Лишенная внутреннего содержания, замкнутая в лицемерную условность светская жизнь нашла живую и яркую оценку в «Насмешке Мертвеца» и в патетических страницах «Бала», где описывается страх смерти, овладевший собравшейся на бале публикой. Жестоко порицаемое стремление к чрезмерной специализации знаний, с утратой сознания общей между ними связи и гармонии, служит сюжетом для «Импровизатора» и ряда других рассказов. В «Русских ночах» особенно выдаются два рассказа, «Бригадир» и «Себастиан Бах»: первый — потому, что в нем автор, за пятьдесят лет до появления «Смерти Ивана Ильича», затрагивает ту же самую — и по основной идее, и по ходу рассказа — тему, которую впоследствии, конечно, с неизмеримо большим талантом, разработал Л.Н. Толстой; второй — потому, что здесь (а также в «Последнем квартете Бетховена») автор высказал свою восторженную любовь к музыке, «величайшему из искусств». Серьезному изучению ее истории и теории он посвятил в значительной мере свою жизнь. Еще в 1833 г. он написал «Опыт о музыкальном языке», много занимался затем вопросом о наилучшем устройстве своего любимого инструмента — органа и даже изобрел особый инструмент, названный им энгармоническим клавесином.
Отдавшись, после переселения в Москву, изучению древней русской музыки, Одоевский читал о ней лекции на дому, в 1868 г. издал «Музыкальную грамоту, или Основания музыки для не музыкантов» и открыл московскую консерваторию речью «Об изучении русской музыки не только как искусства, но и как науки». Смерть застала Одоевского за усиленными работами об устройстве в Москве съезда археологов (он был одним из учредителей археологического общества, а также Императорского географического общества), во время которого ученики консерватории должны были, под его руководством, исполнять древние русские церковные напевы. Среди повестей и рассказов, не вошедших в «Русские ночи», выделяются: большая повесть «Саламандра» — полуисторический, полуфантастический сюжет которой навеян на автора изучением истории алхимии и исследованиями Я.К. Грота о финских легендах и поверьях, — и серия полных злой иронии рассказов из светской жизни («Новый год», «Княжна Мими», «Княжна Зизи»). Сатирические сказки («О мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем», «О господине Коваколе» и другие), из которых иные отличаются мрачным колоритом и, ввиду господствовавших тогда в правящих сферах взглядов, большою смелостью, составляют переход от фантастических рассказов, где чувствуется сильное влияние Гофмана, к серии прелестных и остроумных, нравоучительных («Душа женщины», «Игоша», «Необойденный дом») детских сказок, одинаково чуждых как деланной сентиментальности, так и слишком раннего, безжалостного ознакомления детей с ужасами жизни и ее скорбями. Значительная часть последних сказок была издана отдельной книжкой под названием «Сказок дедушки Иринея». Одной из выдающихся сторон литературной деятельности Одоевского была забота о просвещении народа, в то время крайне редкая и многими рассматривавшаяся как странное чудачество.
Долгие годы состоял Одоевский редактором «Сельского Обозрения», издававшегося Министерством внутренних дел, вместе с другом своим, А.П. Заболоцким-Десятовским, он выпустил в свет книжки «Сельского чтения», под заглавиями: «Что крестьянин Наум твердил детям и по поводу картофеля», «Что такое чертеж земли и на что это пригодно» (история, значение и способы межевания); написал для народного чтения ряд «Грамоток дедушки Иринея» — о газе, железных дорогах, порохе, повальных болезнях, о том, «что вокруг человека и что в нем самом»; наконец, издал «Пестрые сказки Иринея Гамозейки», языком которых восхищался знаток русской речи Даль, находивший, что некоторым из придуманных Одоевским поговорок и пословиц может быть приписано чисто народное происхождение. Одоевский дорожил званием литератора и гордился им. Друг Пушкина и князя Вяземского, он радушно раскрывал свои двери для всех товарищей по перу, брезгливо относясь лишь к Булгарину и Сенковскому, которые его терпеть не могли, и ставил свои занятия литературой выше всего, что давалось ему его знатным происхождением и общественным положением. «Честная литература, — писал он, — точно брандвахта, аванпостная служба среди общественного коварства». Он всегда стоял на страже против всяких двусмысленных и нечистых литературных приемов, предупреждал писателей о грозивших им опасностях, в тревожные времена горячо заступался за них, где только мог, настойчиво заботился о расширении круга изданий. Его хлопотам обязаны были своим разрешением «Отечественные Записки». Приветствуя облегчение цензурных правил в 1865 г. (о чем он и прежде писал в составленных им обстоятельных записках о цензуре и ее истории у нас), Одоевский высказывался против взятой из наполеоновской Франции системы предостережений и ратовал за отмену безусловного воспрещения ввоза в Россию враждебных ей книг.
До пятидесятых годов по своим взглядам на отношение России к Западу Одоевский приближался во многом к славянофилам, хотя никогда систематически к ним не примыкал; но уже в начале 40-х годов он высоко ставил Петра, а личное знакомство с «гнилым Западом» во время поездок за границу, начиная с 1856 г. (в 1859 г. он был депутатом Императорской публичной библиотеки на юбилее Шиллера в Веймаре), заставило его изменить свой взгляд на смысл европейской цивилизации. Это выразилось с особой силой в его записках и бумагах, составляющих интереснейшее собрание замечаний по поводу всевозможных вопросов (оно хранится в публичной библиотеке). Признаки «нашей прирожденной болезни» Одоевский видит в «общенародной лени ума, в непоследовательности и недостатке выдержки» и негодует на то наше свойство, которое он называет «рукавоспустием». Идеализм в народе — пишет он — является большей частью в виде терпимости к другим народам и понимания их. Вместе с тем он до конца верил в русского человека и его богатые задатки: «а все-таки русский человек — первый в Европе не только по способностям, которые дала ему природа даром, но и по чувству любви, которое чудным образом в нем сохранилось, несмотря на недостаток просвещения, несмотря на превратное преподавание религиозных начал, обращенное лишь на обрядность, а не на внутреннее улучшение. Уж если русский человек прошел сквозь такую переделку и не забыл христианской любви, то стало быть в нем будет прок — но это еще впереди а не назади». Преобразования Александра II, обновившие русскую жизнь, встретили в Одоевском восторженное сочувствие. Он предлагал считать в России новый год с 19 февраля и всегда, в кругу друзей, торжественно праздновал «великий первый день свободного труда», как он выразился в стихотворении, написанном после чтения манифеста об упразднении крепостного права.
Когда в 1865 г. в газете «Весть» проводился под предлогом упорядочения нашего государственного устройства, проект дарования дворянству таких преимуществ, которые, в сущности, были бы восстановлением крепостного права, только в другой форме, — Одоевский написал горячий протест, в котором, от имени многих, его подписавших, так определял задачи дворянства: «1) приложить все силы ума и души к устранению остальных последствий крепостного состояния, ныне с Божьей помощью уничтоженного, но бывшего постоянным источником бедствий для России и позором для всего ее дворянства; 2) принять добросовестное и ревностное участие в деятельности новых земских учреждений и нового судопроизводства, и в деятельности этой почерпать ту опытность и знание дел земских и судебных, без которых всякое учреждение осталось бы бесплодным, за недостатком исполнителей; 3) не поставлять себе целью себялюбивое охранение одних своих сословных интересов, не искать розни с другими сословиями пред судом и законом, но дружно и совокупно со всеми верноподданными трудиться для славы Государя и пользы всего отечества и 4) пользуясь высшим образованием и большим достатком, употреблять имеющиеся средства для распространения полезных знаний во всех слоях народа, с целью усвоить ему успехи наук и искусств, насколько то возможно для дворянства». Протест этот возбудил в некоторых кругах Москвы ожесточенное негодование против Одоевского; его обвиняли в измене своему времени, в предательстве дворянских интересов, в содействии прекращению «Вести».
Одоевский, с негодованием опровергнув эти обвинения, говорил: «мои убеждения — не со вчерашнего дня; с ранних лет я выражал их всеми доступными для меня способами: пером — насколько то позволялось тогда в печати, а равно и в правительственных сношениях, изустной речью — не только в частных беседах, но и в официальных комитетах; везде и всегда я утверждал необходимость уничтожения крепостничества и указывал на гибельное влияние олигархии в России; более 30 лет моей публичной жизни доставили мне лишь новые аргументы в подкрепление моих убеждений. Учившись смолоду логике и постарев, я не считаю нужным изменять моих убеждений в угоду какой бы то ни было партии. Никогда я не ходил ни под чьей вывеской, никому не навязывал моих мнений, но зато выговаривал их всегда во всеуслышание весьма определительно и речисто, а теперь уж поздно мне переучиваться. Звание русского дворянина, моя долгая, честная, чернорабочая жизнь, не запятнанная ни происками, ни интригами, ни даже честолюбивыми замыслами, наконец, если угодно, и мое историческое имя — не только дают мне право, но налагают на меня обязанность не оставаться в робком безмолвии, которое могло бы быть принято за знак согласия, в деле, которое я считаю высшим человеческим началом и которое ежедневно применяю на практике в моей судейской должности, а именно: безусловное равенство пред судом и законом, без различия звания и состояния!» С чрезвычайным вниманием следил Одоевский за начатой в 1866 г. тюремной реформой и за введением работ в местах заключения.
Еще в «Русских ночах» он указал на вредную сторону исправительно-карательных систем, основанных на безусловном уединении и молчании. Обновленный суд нашел в нем горячего поборника. «Суд присяжных, — писал он, — важен тем, что наводит на осуществление идеи правосудия таких людей, которые и не подозревали необходимости такого осуществления; он воспитывает совесть. Все, что есть прекрасного и высокого в английских законах, судах, полиции, нравах — все это выработалось судом присяжных, то есть возможностью для каждого быть когда-нибудь бесконтрольным судьей своего ближнего, но судьей во всеуслышание, под критикой общественного мнения. Никогда общественная правдивость не выработается там, где судья-чиновник, могущий ожидать за решение награды или наказания от министерской канцелярии». Смущенный слухами о возможности, под влиянием признаков политического брожения, изменения коренных начал, вложенных в преобразования Александра II, Одоевский, незадолго до своей смерти, составил всеподданнейшую записку для государя, в которой, указывая вредное влияние на нравственное развитие молодежи того, что ей пришлось видеть и слышать в частной и общественной жизни в дореформенное время, при господстве крепостного права и бессудия, умолял о сохранении и укреплении начал, положенных в основу реформ. Записка была представлена императору после кончины Одоевского, и Александр II написал на ней: «прошу благодарить от меня вдову за сообщение письма мужа, которого я душевно любил и уважал». Князю Одоевскому принадлежит почин в устройстве детских приютов; по его мысли основана в Петрограде больница для приходящих, получившая впоследствии наименование Максимилиановской; он же был учредителем Елизаветинской детской больницы в Петрограде. В осуществлении задуманных им способов прийти на помощь страждущим и «малым сим» Одоевский встречал поддержку со стороны великой княгини Елены Павловны, к тесному кружку которой он принадлежал.
Главная его работа и заслуга в этом отношении состояла в образовании в 1846 г. Общества посещения бедных в Петербурге. Широкая и разумно поставленная задача этого общества, организация его деятельности на живых, практических началах, обширный круг его членов, привлеченных Одоевским, сразу выдвинули это общество из ряда других благотворительных учреждений и создали ему небывалую популярность среди всех слоев населения столицы. Посещение бедных, обязательное для каждого члена не менее раза в месяц, три женских рукодельни, детский «ночлег» и школа при нем, общие квартиры для престарелых женщин, семейные квартиры для неимущих, лечебница для приходящих, дешевый магазин предметов потребления, своевременная, разумная личная помощь деньгами и вещами — таковы средства, которыми действовало общество, помогая, в разгар своей деятельности, не менее как 15 тысяч бедных семейств. Благодаря неутомимой и энергетической деятельности Одоевского, совершенно отказавшегося на все время существования общества от всяких литературных занятий, средства общества дошли до 60 тысяч ежегодного дохода. Необычная деятельность общества, приходившего в непосредственные сношения с массой бедных, стала, однако, под влиянием событий 1848 года, возбуждать подозрения — и оно было присоединено к Императорскому человеколюбивому обществу, что значительно стеснило его действия, лишив их свободы от канцелярской переписки, а отчеты общества, составлявшиеся самим Одоевским, — своевременной гласности, поддерживавшей интерес и сочувствие к обществу.
Последовавшее затем воспрещение военным участвовать в нем лишило его множества деятельных членов. Несмотря на усилия Одоевского спасти свое любимое детище от гибели, Общество должно было в 1855 г. прекратить свои действия, обеспечив, по возможности, своих пенсионеров и воспитанников. Новый почетный попечитель, великий князь Константин Николаевич, желая почтить «самоотверженную деятельность князя Одоевского», вступил в переписку об исходатайствовании ему видной награды, но вовремя узнавший о том Одоевский отклонил ее письмом, исполненным достоинства. «Я не могу, — писал он, — избавить себя от мысли, что, при особой мне награде, в моем лице будет соблазнительный пример человека, который принялся за под видом бескорыстия и сродного всякому христианину милосердия, а потом, тем или иным путем, все-таки достиг награды… Быть таким примером противно тем правилам, которых я держался в течение всей моей жизни; дозвольте мне, вступив на шестой десяток, не изменять им...». Отдал Одоевский долю участия и городским делам, исполняя обязанности гласного общей Думы в Санкт-Петербурге и живо интересуясь ходом городского хозяйства. Когда Дума, снабжая домовладельцев обывательскими грамотами, получила такую обратно от одного из них с надменным заявлением, что, происходя из старинного московского дворянского рода и «не причисляя себя к среднему роду людей», он не считает возможным принять присланный Думой документ, Одоевский — прямой потомок первого варяжского князя — немедленно обратился в Думу с письменной просьбой о выдаче ему обывательской грамоты. Последние годы его в Москве протекли среди внимательных и усидчивых занятий новым для него судебным делом. За три года до смерти он снова взялся за перо, чтобы в горячих строках статьи: «Недовольно!», полных непоколебимой веры в науку и нравственное развитие человечества и широкого взгляда на задачи поэзии ответить на проникнутое скорбным унынием «Довольно» Тургенева. — Сочинения Одоевского вышли в 1844 г. в 3 томах. — См. А.П. Пятковский «Князь В.Ф. Одоевский» (СПб., 1870; 3-е изд., 1901), «В память о князе В.Ф. Одоевском» (М., 1869); Н.Ф. Сумцов «Князь В.Ф. Одоевский» (Харьков, 1884); «Русский Архив» (1869 и 1874); В.В. Стасов «Румянцевский Музей» (1882); «Сочинения» Белинского (том IX); А.М. Скабичевский «Сочинения»; Панаев «Литературные воспоминания» (1862); Некрасова «Сказки Одоевского»; Б. Лезин «Очерки из жизни и переписки В. Одоевского» («Харьковского Университета Известия», 1905 — 1906), А.Ф. Кони «Очерки и воспоминания»; Сакулин «Из истории русского идеализма. Князь Одоевский» (М., 1913). А.Ф. Кони.
Одоевский является одним из выдающихся наших музыкальных деятелей. Ему принадлежит ряд музыкально-критических и музыкально-исторических статей, заметок и брошюр, а также и несколько музыкальных произведений (романсов, фортепианных и органных пьес и т.д.) Замечательны по верности и тонкости суждения его статьи о «Жизни за Царя» и «Руслане и Людмиле» Глинки («Северная Пчела», 1836, и «Библиотека для Чтения», 1842). Ряд статей посвящен им русскому народному пению и музыке («Об исконной великорусской песне» в «Каликах Перехожих» Бессонова, выпуск 5; «Старинная песня» в «Русском Архиве» 1863 г.; церковному пению («О пении в приходских церквах» в «Дне» 1864 г.; «К вопросу о древнерусском пении», «Различие между ладами и гласами» в «Трудах I Археологического Съезда в Москве» 1871 и т. д.). Занимаясь теорией и историей нашего церковного пения, Одоевский собрал много старинных церковных нотных рукописей. Большой любитель органной музыки вообще и музыки Иоганна Себастьяна Баха в частности, Одоевский соорудил для себя компактный орган чистого (не темперированного строя), названный им в честь Баха «Себастьянон» и впоследствии подаренный им московской консерватории. Им было построено также такое фортепиано «натурального», то есть чистого строя. Одоевский не был лишен и композиторского дарования: «Татарская песня» из «Бахчисарайского фонтана» Пушкина в «Мнемозине» 1824 г.; «Le clocheteur des Trepasses», баллада, в лирическом альбоме на 1832 г. Ласковского и Норова, «Колыбельная» для фортепиано (напечатана в 1851 г. в «Музыкальном альбоме с карикатурами» Степанова и переиздана затем с незначительными исправлениями М.А. Балакиревым ). Ряд пьес для органа и другие музыкальные рукописи Одоевского находятся в библиотеке московской консерватории. — См. «Музыкальная деятельность князя Одоевского» речь о. Д.В. Разумовского («Труды I Археологического Съезда в Москве», 1871). С. Булич. Одоевский, Владимир Феодорович, князь — известный русский писатель и общественный деятель