Человечество не раз убеждалось в справедливости евангельского речения: «Несть пророка… во отечествии своем» (Матф 13, 57; Марк 4, 4). Это «антипророчество» коснулось и Виктора Яковлевича Дерягина, одно из историко-лексикологических открытий которого, опубликованное сорок лет назад, до сих пор не вполне усвоено нашими лексикографами и историками русской литературы. Речь идет о термине облучок, памятном читателям по пятой главе «Евгения Онегина». На широко распространенную ошибку в толковании этого слова Виктор Яковлевич обратил внимание в своей первой научной публикации (1962), увидевшей свет в таком авторитетном академическом издании, как «Лексикографический сборник» [7].
В пушкинском «романе в стихах» слово облучок встречается единожды (гл. 5, II, 7):
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит на облучке
В тулупе, в красном кушаке [20, т. 6, с. 97].
«Словарь языка Пушкина» дает этому слову четкое, но неправильное определение: «Сиденье для кучера в повозке» [30, 97], — которое, по-видимому, восходит к отсылочному определению «Толкового словаря русского языка» под редакцией Д.Н. Ушакова: «ОБЛУЧОК То же, что козлы в 1 значении» [36, т. II, стб. 661]. Слово козлы имеет в словаре Ушакова следующую дефиницию первого значения: «Передок экипажа, на кром сидит кучер» [36, т. I, стб. 1394], а иллюстративный пример к слову облучок взят из «Евгения Онегина»: Ямщик сидит на облучке [36, т. II, стб. 661]. Авторитет ушаковского словаря роковым образом сказался на позднейшей отечественной лексикографии, в которой закрепилось отождествление слов облучок, козлы и передок. Ср. определения облучка в 17-томном академическом «Словаре современного русского литературного языка»: «Передок повозки, на котором сидит кучер, возница» [28, стб. 227] — и в малом академическом «Словаре русского языка в 4 томах»: «Передок у телеги, саней, повозки; козлы» [26, 743]. В своей заметке «Облучок» и «козлы» [7] В.Я. Дерягин решительно выступил против ошибочного отождествления этих слов и показал, что сиденье для кучера у повозок всех родов называлось козлами, а облучок специальным сидением для возницы никогда не был. Чтобы убедиться в справедливости этого тезиса, обратимся к лексикографическим и литературным источникам пушкинского и послепушкинского времени.
Оба издания «Словаря Академии Российской» (первое, вышедшее в конце XVIII в., и второе — современный Пушкину «Словарь Академии Российской, по азбучному порядку расположенный») следующим образом истолковывают слово облучок (исходная форма облук): «У саней называется выгнутая несколько деревина, бывающая во всю длину оных, связывающая с верху копылы, кои в нее утверждаются»; словарная статья иллюстрируется речением сидеть на облуку [23, стб. 1326; 24, стб. б4]. Эта дефиниция повторена дословно в «Общем церковно-славяно-российском словаре» П.И. Соколова 1834 г. [31, 30] и почти дословно в «Опыте терминологического словаря» В.П. Бурнашева 1844 г.: «У саней называется выгнутая несколько деревина, бывающая во всю длину их, связывающая с верху копылы, кои в нее утверждаются» [3, 4]. Более краткое определение (с тем же иллюстративным речением сидеть на облуку) дает академический словарь 1847 г.: «Деревенина у саней, связывающая копыла, в нее вставляемые» [29,18-19].
Позднейшие словари приближаются к живому употреблению своего времени и относят термин облук с его умалительной формой облучок (ср. общеславянское *oblokъ, *оblocьkъ [39, 26-28]) не только к саням, но также к телегам и другим колесным средствам транспорта. Младший сверстник и близкий знакомый Пушкина В.И. Даль (1801-1872) в своем «Толковом словаре живого великорусского языка» определяет термин «облук, облучок» как «грядки на телегах, повозках и санях, боковой край ящика, кузова» и поясняет речение: «Сидеть на облуке, облучке, боком, свесив ноги» [6, 1178]. Для Пушкина облучок также не был принадлежностью одних только саней — так, в стихотворении «Телега жизни» (1823) мы читаем:
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезит (sic!) с облучка [20, т. 2, кн. 1, с. 306].
Ямщик не покидает своего места, поскольку на пути не предвидится никаких препятствий. Но есть особого рода шик в том, чтобы править лошадьми, не слезая с облучка в самых трудных обстоятельствах. Ср. описание горной переправы в повести Лермонтова «Бэла»: «Один из наших извозчиков был русский ярославский мужик, другой осетин: осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягши заранее уносных, — а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: „И, барин! Бог даст, не хуже их доедем: ведь нам не впервые“ » [13, 225].
Словами козлы и облучок обозначали разные предметы — вот почему знаток простонародной Москвы очеркист И.Т. Кокорев (1825-1853) соединяет эти слова сочинительным союзом и: «Кажется, все экипажи, какие только есть в Москве, все выехали бороздить улицу; все лошади, которые еще в силах таскать ноги, призваны к исполнению своей службы; все кучера с бородами и без бород засели на козлы и на облучки; все извозчики бросились выезжать заработки» («Мое почтение») [12, 115]. Специфика езды на облучке, отмеченная Далем («боком, свесив ноги»), подтверждается и другими писателями. Ср. в «Детстве Никиты» А.Н. Толстого: " неожиданно у самого дома зачмокали копыта и появились — Негр с мыльной мордой, Пахом — бочком на облучке санок " (глава «Необыкновенное появление Василия Никитича») [37, 77]. Облучок не был сидением, и поэтому Гоголь так описывает эту часть традиционного русского экипажа: «Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? И не хитрый, кажись, дорожный снаряд, не железным охвачен винтом, а наскоро живьем с одним топором и долотом снарядил и собрал тебя ярославский расторопный мужик. Не в немецких ботфортах ямщик: борода да рукавицы, и сидит черт знает на чем; а привстал, да замахнулся, да затянул песню — кони вихрем, спицы в колесах смешались в один гладкий круг, только дрогнула дорога, да вскрикнул в испуге остановившийся пешеход — и вон она понеслась, понеслась, понеслась!..» («Мертвые души», т. I, гл. XI; курсив наш. — И. Д., И. П.) [5, 225].
Удивительная простота русской телеги поражала иностранцев, как это видно из романа Ж. Верна «Мишель Строгов» (1876): «Le télégue n'est qu'un véritable chariot découvert, a quatre roues, dans la confection du quel il n'entre absolument rien que du bois Rien de plus primitif, rien de moins confortable, mais aussi rien de plus facile a réparer, si quelque accident se produit en route» [41, 119-120; 40, 202; 14, 169] (перевод: «Телега — это всего лишь обыкновенная открытая повозка на четырех колесах, в изготовлении которой применяется одно только дерево Нет ничего более примитивного, ничего менее удобного, но вместе с тем и ничего более простого для починки, если какая-нибудь поломка случится в пути»). Телега становится своеобразным национальным символом. В основе «цивилизующих средств» у главного двигателя «ташкентской» цивилизации Пьера Накатникова лежат le pnncipe du stanovoy russe и le principe du télégue russe, а сами «цивилизующие средства» сводятся к «заготовлению телег» (М.Е. Салтыков-Щедрин, очерк «Ташкентцы-цивилизаторы», 1869) [22, 118-126]. Здесь французское название примитивного транспортного средства (почему-то в мужском роде: du télégue — вместо правильного женского: de la téléegue) подчеркивает пестроту цивилизующего начала — примитивизм в великосветском обличий.
Незамысловатая конструкция традиционных русских телег и саней не препятствует быстроте движения, указание на которую проходит через все черновые и беловые рукописи II строфы пятой главы «Евгения Онегина»:
[Бразды] пушистые взрывая
Летит кибитка почтовая
В тулупе, в красном кушаке
Слуга сидит на облучке.
Ямщик веселый стоя правит
И колокольчик удалой
Гремит над новою дугой [20, т. 6, с. 379].
Ср. в беловом автографе: Летит кибитка почтовая Слуга стоит на облучке; Ямщик поет на облучке; Ямщик проворный стоя правит [20, т. 6, с. 602]. (Рифма облучке: кушаке присутствует во всех редакциях этой строфы — тем не менее, в переложениях «Онегина» на иностранные языки слово облучок, как правило, остается непереведенным [19, 70]) О стремительной езде по гладкой зимней дороге поэт пишет и в 7-й главе «Онегина» (7, XXXV, 1-8):
За то зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор [20, т. 6, с. 154].
Сходные бытовые сцены мы находим в других произведениях Пушкина: «Дуня села в кибитку подле гусара, слуга вскочил на облучок, ямщик свистнул и лошади поскакали» («Станционный смотритель») [20, т. 8, кн. 1, с. 102].
Всякие сомнения в том, что Пушкин понимал под словом облучок, рассеивает текст «Капитанской дочки», где во второй главе на облучке едут сразу три человека: во-первых, это Савельич, который «угрюмо сидел на облучке, отворотясь от меня, и молчал, изредка только покрякивая»; во-вторых, это ямщик, который сидел спереди (" ямщик оборотился ко мне ") и тоже на облучке ("- «Что же ты не едешь?» — спросил я ямщика с нетерпением. — Да что ехать? — отвечал он, слезая с облучка; невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом"); в-третьих, это Пугачев, который «сел проворно на облучок и сказал ямщику: „Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай в право да поезжай“» [20, т. 8, кн. 1, с. 286-288]. В XI главе ситуация несколько меняется: Пугачев и Гринев сидят в кибитке, «широкоплечий татарин» «стоя прав тройкою», а Савельич садится на облучок [20, т. 8, кн. 1, с. 351]. «Татарин затянул унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути...» [20, т. 8, кн. 1, с. 353] (эта картина ничем отличается от тех, что изображены в разных редакциях «Онегина»: Ямщик веселый стоя правит или поет на облучке; Слуга сидит на облучке; Дорога зимняя гладка). Любопытно, что облучок фигурирует и в документальных материалах по истории Пугачева: Пушкин записал воспоминания И.И. Дмитриева о том, как слуга рассказал ему «о важном преступнике, казаке, отосланном в Казань, в оковах с двумя солдатами, которые сели на облучки кибитки с обнаженными тесаками» [20, т. 9, кн. 1, с. 497].
К концу XIX — началу XX в. с появлением новых средств транспорта точные значения терминов, обозначающих элементы примитивных крестьянских повозок, начали забываться. Тенденция к сближению облучка с передком (передней частью экипажа) проявляется уже в «Справочном словаре… русского литературного языка» под редакцией А.Н. Чудинова (1901), где всё же противопоставляются козлы («Сиденье для кучера в экипаже» [32, стб. 836]), облук, облучок («Передняя часть, грядки на телегах, санях и др. экипажах» [32, стб. 1169]) и передок («Передняя часть вместе с осью у экипажей, повозок и полевых орудий» [32, стб. 1383]). «Малый толковый словарь русского языка» П.Е. Стояна (2-е изд., 1915) был, по-видимому, последним русским толковым словарем, где еще различались (хотя и не очень четко) слова козлы («сиденье кучера на передке экипажа» [33, 254]), облучок («передний край телеги, саней» [33, 354]) и передок («передняя часть повозки, тела животного, туши» [33, 391]). Окончательное смешение этих терминов в русской лексикографии произошло, как мы уже говорили, в 1930-х годах. К этому времени слово облучок окончательно уходит из общеупотребительного языка. Вспомним разговор Персицкого и Ляписа-Трубецкого в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев» (1928):
" — Почему в стихотворении «Скачка на приз Буденного» жокей у вас затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок? Вы видели когда-нибудь супонь?
— Видел.
— Ну, скажите, какая она!
— Оставьте меня в покое. Вы псих!
— А облучок видели? На скачках были?
— Не обязательно всюду быть! — кричал Ляпис. — Пушкин писал турецкие стихи и никогда не был в Турции.
— О да, Эрзерум ведь находится в Тульской губернии. Ляпис не понял сарказма. Он горячо продолжал:
— Пушкин писал по материалам. Он прочел историю Пугачевского бунта, а потом написал. А мне про скачки все рассказал Энтих" (гл. XXIX) [11, 319-320].
Замечания В.Я. Дерягина об отличии облучка от козел были сочувственно встречены пушкинистами (см. обзорную работу О.В. Творогова [34, 89] и монографию М.Ф. Мурьянова [14, 169-170]), однако комментаторы «Евгения Онегина» (В.В. Набоков, Ю.М. Лотман, Н.М. Шанский и др.) этих указаний не учли, о чем один из авторов настоящей заметки с сожалением напомнил на страницах журнала «Русская речь», ответственным секретарем которого был в свое время Виктор Яковлевич [9] (см. также: [8,103; 10,101]).
Лексикографы тоже далеко не сразу воспользовались наблюдениями В.Я. Дерягина. Во втором, «исправленном и дополненном» издании малого академического словаря (1982) ошибочное толкование слова облучок сохранилось в прежнем виде [27, 543]. Неверное объяснение этого слова мы находим в новейшем однотомном «Большом толковом словаре русского языка»: «ОБЛУЧОК Передок повозки, где сидит возница, кучер. Сидеть на облучке. Вскочить на о. *Ямщик сидит на облучке, В тулупе, в красном кушаке (Пушкин)» [2, 673]. Учебные словари повторяют ошибки академических — см., например, составленный по произведениям школьной программы «Словарь устаревших слов», где воспроизведено определение «Словаря языка Пушкина» с примером из «Евгения Онегина» [35, 134]. В иллюстрированных школьных словарях при статьях «Козлы» и «Облучок» даются почти одинаковые рисунки козел [21, 233, 329; 4, 79, 114]. Под влиянием сложившейся лексикографической традиции Ю.А. Федосюк, автор интересной и полезной «Энциклопедии русского быта XIX века», вышедшей в 1998-2001 гг. четырьмя изданиями, невольно дезориентировал читателей: «Козлы иногда называли облучком» [38, 202].
Н.Ю. Шведова, редактировавшая «Словарь русского языка» С.И. Ожегова начиная с 9-го (посмертного) издания 1972 г. [16], воспользовалась соображениями В.Я. Дерягина лишь при подготовке 21-го издания ожеговского словаря (1989) [17]. Позже исправленное определение перешло в «Толковый словарь русского языка», подписанный именами С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой: «ОБЛУЧОК Толстая деревянная скрепа, идущая по краям телеги, повозки или огибающая верхнюю часть саней» [18, 442] (иное определение см., например, во 2-м издании словаря Ожегова 1952 г. [15, 383]). В качестве примера везде используется всё та же строка из «Евгения Онегина»: Ямщик сидит на облучке.
Некритическое отношение к данным современной лексикографии ведет к эклектике и контаминациям: точные сведения старинных словарей смешиваются с ошибочными толкованиями. Так, составители академического «Словаря русских народов говоров», опиравшиеся на дефиницию Даля при объяснении отнесенных к диалектной лексике слов облук и облучок, то противопоставляют облучок и передок повозки, то отождествляют их: «Облук облук 1. Передок повозки, облучок 2. Ублук. Грядка, боковой край у телег, саней, повозок» [25, 111]; «ОБЛУЧОК l.To же, что облук (во 2-м знач.)» [25, 113]. В «Российском историко-бытовом словаре» Л.В. Беловинского читаем: «ОБЛУЧОК, спец. сделанное спереди (козлы) место на конской повозке, где сидит кучер, либо просто край повозки» [1, 294]. Упомянутые словари и справочники не приводят никаких дополнительных материалов, которые подтверждали бы наличие у слова облучок значений 'передок' и 'козлы'. Таким образом, мы должны поддержать вывод М. Ф. Мурьянова: «Отсутствие аргументации у противников В.Я. Дерягина оставляет его прочтение пушкинского стиха непоколебимым» [14,169]. Список литературы
1. Беловинский Л.В. Российский историко-бытовой словарь. — М., 1999.
2. Большой толковый словарь русского языка. — СПб., 1998.
3. Бурнашев В.П. Опыт терминологического словаря сельского хозяйства, фабричности, промыслов и быта народного. — СПб., 1844. — Т. II.
4. Глинкина Л.А. Иллюстрированный словарь забытых и трудных слов из произведений русской литературы XVIII-XIX веков. — Оренбург, 1998.
5. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. — М., 1994. — Т. 5.
6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского словаря. — М., 1865. — Ч. II.
7. Дерягин В.Я. «Облучок» и «козлы» // Лексикографический сборник. — М.,1962. — Вып. 5. — С. 173-174.
8. Добродомов И.Г. Из апокрифической Пушкинианы русской лексикографии // Актуальные вопросы исторической лексикологии и лексикографии: Межвуз. сб. науч. тр. Смоленск, 2000. — С. 99-109.
9. Добродомов И.Г. «Ямщик сидит на облучке...» // Русская речь. — 2001. — № 5. -C. 111-115.
10. Добродомов И.Г., Шувалова И.Е. Окна в забытый мир прошлого // Русский язык в школе. — 2000. — № 2. — С. 101-103.
11. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев: Роман; Щеглов Ю.К. Комментарии к роману «Двенадцать стульев». — М., 1995.
12. Кокорев И.Т. Очерки и рассказы. — М., 1858. — Ч. III.
13. Лермонтов М. Ю. Сочинения: В 6 т. — М.; Л., 1957. — Т. VI.
14. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. — М., 1996.
15. Ожегов С.И. Словарь русского языка. — Изд. 2-е. — М., 1952.
16. Ожегов С.И. Словарь русского языка. — Изд. 9-е. — М., 1972.
17. Ожегов С.И. Словарь русского языка. — Изд. 21-е. — М., 1989.
18. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. — М., 1992.
19. Панфилов Д.Г. «Грехи» и «огрехи» пушкинских переводчиков // А.С. Пушкин в Подмосковье и Москве: Материалы IV Пушкинской конференции 15-17 октября 1999 г. — Большие Вяземы, 2000. — С. 59-74.
20. Пушкин. А.С. Полное собрание сочинений: В 16 т. — [М.; Л.], 1937-1949.
21. Рогожникова Р.П., Карская Т.С. Школьный словарь устаревших слов русского языка: По произведениям русских писателей ХVIII-XX вв. — М., 1996.
22. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 10 т. — М., 1988. — Т. 3.
23. Словарь Академии Российской. — СПб., 1792. — Ч. III.
24. Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный. — СПб., 1822. — Ч. IV.
25. Словарь русских народных говоров. — Л., 1987. — Вып. 22.
26. Словарь русского языка. В 4 томах. — М., 1958. — Т. II.
27. Словарь русского языка. В 4 томах. — Изд. 2-е. — Т. II. — М., 1982.
28. Словарь современного русского литературного языка. — М.; Л., 1959. — Т. 8.
29. Словарь церковно-славянского и русского языка, составленный Вторым отделением императорской Академии наук. — СПб., 1847. — Т. III.
30. Словарь языка Пушкина. — М., 1959. — Т. III.
31. С[околов] П. Общий церковно-славяно-российский словарь, или Собрание речений как отечественных, так и иностранных в церковно-славянском и российском наречиях употребляемых. — СПб., 1834. — Ч. П.
32. Справочный словарь орфографический, этимологический и толковый русского литературного языка / Под ред. А.Н. Чудинова. — СПб., 1901.
33. Стоян П.Е. Малый толковый словарь русского языка. — 2-е изд. — Пг., 1915.
34. Творогов О.В. Изучение языка и стиля Пушкина за последние годы // Временник Пушкинской комиссии. 1963. — М.; Л., 1966. — С. 87-102.
35. Ткаченко Н.Г., Андреева И.В., Баско Н.В. Словарь устаревших слов. По произведениям школьной программы. — М., 1997.
36. Толковый словарь русского языка / Под ред. Д.Н. Ушакова. — М., 1935 — 1938. — Т. 1-2.
37. Толстой А.Н. Собрание сочинений. — М.; Л., 1929. — Т. V.
38. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта XIX века. — М., 1998.
39. Этимологический словарь славянских языков: Праславянский лексический фонд. — М., 2001. — Вып. 28.
40. Robert Р. Dictionnaire alphabétique et analogique de la langue française. — 2е ed. — Paris, 1985.-Т. IX.
41. Verne J. Michel Strogoff. — [Paris], 1966.
42. И. Г. Добродомов, И. А. Пильщиков. ОБЛУЧОК (О лексике и фразеологии «Евгения Онегина»).