Козлик И. Перевод Ольги Давыдовой.
Обращение на данной юбилейной сессии к творческому наследию гениального русского поэта XІX столетия Федора Ивановича Тютчева является абсолютно закономерным. Ведь глубокоуважаемый профессор Ришард Лужный тоже занимался исследованием тютчевской поэзии и оказывал содействие популяризации произведений русского художника в Польше. Он, как известно, является составителем замечательного сборника переводов стихов Тютчева на польском языке Fіodor Tіutczew. Sto wіerszy, которую издало в 1989 году Wydawnіctwo Lіterackіe в Кракове. Следует вспомнить, что в этом издании опубликована не только статья профессора Р. Лужного Poeta и jego dzіeło, но и его польские переводы ряда тютчевских стихотворений, в частности Тогда лишь в полном торжестве… (Dopіero wtedy żyć nam zacznіe...), Умом Россию не понять… (Nіe sposób pojać jej rozumem...), Как дымный столп светлеет в вышине! (Jak bіały dymu słup jasnіeje na błekіcіe), Наш век (Nasz wіek), Природа – сфинкс. И тем она верней… (Przyroda – sfіnks – tym bardzіej jest zuchwała...).
Цель моего реферата – поделиться своими соображениями относительно возможных перспектив дальнейшего научного штудирования тютчевского поэтического наследия.
Сегодня во второй половине 1990-х годов, то есть за шесть лет до 200-летия со дня рождения Ф.И. Тютчева, можно утверждать, что завершается определенный период, цикл в истории научного исследования творчества поэта. Ни у кого уже не вызывает сомнения весомость того вклада, который внес Тютчев в сокровищницу «золотого фонда» русской классической литературы. Его имя совершенно закономерно стоит среди имен первостепенных поэтических величин в истории русской поэзии XІХ столетия, в частности таких как А.С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов. Точно и лаконично о значении каждого из названных поэтов высказалась Л.Я. Гинзбург, которая писала:
«(...) Лермонтов решил проблему романтической личности: Тютчев нашел новый метод философской лирики, Пушкин же вывел лирическую поэзию на безмерно широкий путь художественного познания исторической и современной действительности» [1 ].
На сегодня в границах литературоведческих методологий (историко-генетического, историко-функционального, компаративистского, структурно-семиотического подходов), функционировавших в XX веке, поставлены и рассмотрены основные вопросы, которые являются ключевыми при анализе явления. Открыты основная направленность и характер его лирики, установлен ее тематический и мотивный состав, описана ее образная структура, стилевое и стилистическое своеобразие, жанровый облик, творческая эволюция, соотношение с развитием ведущих для литературного процесса минувшего века литературных направлений, течений, школ и творческих методов. В целом, надо заметить, что тютчевская лирика большей частью рассматривалась в контексте и сфере проблемы «романтизм-реализм в поэзии и литературе». Именно на уровне этих категорий осуществлялась научная идентификация.
В отдельности хочу сказать о достижении польского литературоведения в исследовании жанровых тенденций в лирической системе поэта. Я имею в виду монографию Казимежа Пруса Лирика Федора Тютчева. Характеристика жанров, изданную в 1990 году в Жешове [2 ]. Ученый предложил довольно убедительное описание жанрового состава тютчевской поэзии. Проанализировав 370 стихотворений Тютчева, он сделал вывод, что у поэта нет так называемых «внежанровых стихотворений». В тютчевской поэзии были задействованы и традиционные поэтические жанры (ода, послание, элегия, эпиграмма, мадригал, песня, альбомный стих и др.), и нетрадиционные жанры (поэтическая миниатюра, молитва, сон, философская притча и т.п.). Принципиальным, на мой взгляд, является вывод К. Пруса о том, что реализованные Тютчевым поэтические жанры «составляют систему». Важность результатов анализа К. Пруса состоит также в том, что они убедительно опровергают определенные стереотипы во взглядах на жанровое развитие литературы постклассицистического периода, в соответствии с которыми жанры будто теряют свою весомость, обесцениваются, поскольку конкретные произведения начинают строиться на объединении и взаимодействии разножанровых элементов.
В конце концов, среди важных достижений науки о Тютчеве следует указать и 97 том из серии «литературное наследство», две книги которого увидели свет в 1988-1989 годах и содержат ценный фактологический и аналитический материал.
Тем не менее, накопленный опыт научного исследования тютчевского поэтического наследия непосредственно выдвигает ряд перспективных направлений и проблем дальнейшего изучения творчества поэта как живого художественного явления. Бросается в глаза и то, что среди поставленных ключевых вопросов мы имеем сейчас не столько общепризнанные выводы, сколько противоположные или противоречивые утверждения. Это касается, например, вопроса об эволюции в творчестве Тютчева. С одной стороны, будто бы все признают, что эволюция у Тютчева была, это отобразилось в делении его творчества на два периода (1812-1838 и 1848-1873 годы). Но еще со времен известной книги И. Аксакова дает о себе знать противоречие в оценке эволюции в поэзии Тютчева, когда признают, что поэт не принадлежал к тем, кто способен был отказаться от предшествующих взглядов и не учитывать новые явления действительности, и одновременно подчеркивают, что Тютчев всегда оставался неизменным и при этом, как писал И. Аксаков, был в состоянии в любое время оставаться наиболее современным среди современников [3 ]. В русле именно этого противоречия находятся те концепции, за которыми второй период творчества Тютчева ничего нового с собой не принес [4 ]. Тем не менее следует вспомнить хотя бы то, что именно ко второму периоду относится известный незаконченный «денисьевский» цикл поэта – вершина не только русской, но и мировой лирики.
Уточнения и пересмотра требует вопрос о направлении эволюции тютчевской поэтической системы в контексте соотношения романтизм-реализм. Речи о том, чтобы назвать Тютчева романтиком, реалистом или согласиться с К.В. Пигаревым в том, что «художественный метод Тютчева отображал общее для русской поэзии движение от романтизма к реализму», [5 ] не идет. Дело заключается в другом, а именно в том, может ли лирика вообще, по своей природе быть реалистической в терминологическом понимании этого слова. Показательно, что в последнее время пересматривается вопрос о реалистичности лирики даже Н.А. Некрасова [6 ] – то есть того поэта, с влиянием которого, например, Г.А. Гуковский показывал появление в поэзии Тютчева так называемых «реалистических черт» [7 ]. Очевидно, относительно лирики понятие «реализм» стремится стать отдельной категорией со своим самостоятельным терминологическим значением. Именно такая тенденция наблюдается в специальных исследованиях на эту тему [8 ].
Особого внимания требует дальнейшее исследование философской лирики Ф.И. Тютчева. Проф. Р. Лужный писал, что именно «мировоззренческие» стихотворения как типичные тютчевские, в которых отобразилась теологическая точка зрения (метафизические, трансцендентальные взгляды) на то, что происходит в мире и в человеке, определяла Тютчева как поэта-философа [9 ]. В связи с этим требует специального исследования ряд первостепенных вопросов. Что такое философская лирика по своей природе, тематическая направленность, тематическая группировка или жанр? Есть ли какая-либо разница между наличием философских мотивов в творчестве поэта, между философичностью и философской лирикой как сформированным, частным явлением? Ведь понятно, что если брать за точку отсчета, скажем, сам факт наличия философских мотивов в творчестве конкретного художника, то философскими могут оказаться, без преувеличения, все поэты. Кроме того, следует дать более четкую дифференциацию между философской лирикой, религиозной поэзией, медитативной лирикой и поэзией научной, так как именно на этом фоне может рельефно выделиться творческая индивидуальность конкретного поэта и прежде всего такого уровня, как Ф.И. Тютчев.
Для получения надлежащего, научно выверенного и теоретически основательного ответа на перечисленные и из них выплывающие вопросы нужна новая методология, новые теоретические основы, которые бы учитывали сложное объединение в литературных явлениях и вообще в литературной эволюции константных и динамических, имманентных и приобретенных, неизменных и изменяющихся, инвариантных и вариантных начал и элементов. И здесь я бы обратил внимание на такие в определенной мере фундаментальные идеи, которые требуют более детальной разработки на конкретном историко-литературном материале. Во-первых, на представление, которое восходит еще к Поэтике Аристотеля, о жанре как сущности, которая имеет, как отмечает С.С. Авиринцев, «внутреннюю заданность, императив тождественности себе».
«Становление жанра – это его приход к самому себе; достигнув самотождественности, жанр естественным образом «останавливается», ему уже некуда идти» [10 ].
Разработка данной идеи на материале русской философской лирики XX столетия позволила бы прояснить, например, вопрос о так называемой «тютчевской» школе в русской лирике, который поставил в свое время В.В. Кожинов [11 ]. Проблемность этой гипотезы состоит не только в том, что существует и противоположная позиция [12 ], но и в том, что невыясненными остаются вопросы: достигает ли предложенная «тютчевская» школа уровня категории собственно литературной школы, которой, например, являлись позднее символисты, и тем более уровня категории «философская лирика», то есть уровня самостоятельного историко-литературного явления? Но бросается в глаза, что предполагаемые представители этой школы (Ф. Глинка, С. Раич, Д. Ознобишин, О. Ротчев, С. Шевырев, А. Хомяков) едва ли своим творчеством непосредственно связаны с тютчевским художественным опытом (ссылка на объективность тенденции ничего не снимает, поскольку речь идет именно о поэтической школе), в дополнение, эти представители по своим творческим результатам находятся на несколько порядков ниже того, чье имя этой «школе» дано.
Во-вторых, безусловно перспективной является идея М.М. Бахтина о том, что настоящими действующими лицами внутренней литературной эволюции и историко-литературного процесса являются не литературные направления и течения, а именно жанр. В этом отношении важным было бы исследовать реакцию лирики – наиболее консервативного литературного рода – на процесс романизации жанров, который активно проходил в XІХ столетии. Показательно, что указанное Л.Я. Гинзбург изобретение Ф.И. Тютчевым нового метода философской лирики совершилось именно на фоне романизации жанров. Мне кажется, что мы не совсем осознали те кардинальные, изменения и перспективы, к которым привело обращение лирики к осмыслению и моделированию незаконченного настоящего (а именно это изменение сферы и объекта художественного познания и понимал Бахтин под термином «романизация жанров» [13 ] Одним из следствий романизации было проникновение в лирику релятивизма, который всегда связан с незавершенностью и относительностью. Из этого можно предположить, что неспособность тютчевского героя остановиться на какой-то одной мысли, движение поэтического сознания от утверждения к неминуемому возражению, максимальное усиление оппозиционности подтекста по отношению к сознательно утверждаемому и сформулированному в тексте (см. Sіlentіum!) – все это не просто черты тютчевского поэтического мышления, а проявление принципиально новой структуры лирического сознания, которая отображает определенную внелитературную бытийную структуру.
Вторым следствием романизации было возникновение в лирике необходимости в «чужом сознании», в другой реконструированной позиции. Нарушилась монополия лирического «я», которое начинает требовать еще одного субъекта – «ты» – и в случае с Тютчевым не для возражения, а для признания и даже подчинения. Лирическая система начинает выстраиваться не на развертывании единого сознания, а как диалог сознаний. Она делается крайне семантически динамичной. И лирика Тютчева – наилучшее тому доказательство.
Интереснейшим в реакции лирики на процесс романизации жанров является то, что она обратилась не к сопредельным, переходным, скажем, с прозой формам, а к полной мобилизации своих природных, часто исторически апробированных ресурсов – лаконичности, динамической, концентрированной ассоциативности образа, семантически насыщенного слова, интенсивного использования всех своих традиционных форм и жанров. Оказалось, что в овладении незавершенным настоящим, то есть собственно романной зоной, лирика не просто сохранила свой родовой облик, но и стала в самом деле лирикой, лирикой в превосходной степени и именно как таковая существенно повлияла на развитие, например, русской психологической прозы второй половины XІХ столетия.
Таким образом, тютчевское поэтическое наследие имеет большой перспективный научный потенциал. Она не из-за недостатка литературоведческой образованности, а благодаря существующим основательным научным работам не теряет гносеологической актуальности. И задача литературоведческой науки, на мой взгляд, заключается в том, чтобы, учтя в полной мере существующие текстовые, историко-литературные факторы, сформировав новую теоретическую и методологическую базу и на ее основе определив эмпирику нового уровня, найти тот научно выверенный код, который бы качественно приблизил нас к восприятию, которое было бы адекватным реальной природе тютчевской лирики, соответствующим современному уровню литературного сознания и имеющегося сегодня опыта развития художественной литературы. Список литературы
[1 ] Л.Я. Гинзбург. Русская поэзия 1820-1830-х годов [в:] Поэты 1820-1830-х годов, в 2 т., Ленинград 1972. т. 1. с. 59.
[2 ] См.: К. Prus, Lіryka Fіodora Tіutczewa. Charakterystyka gatunków, Rzeszów 1990, s. 248.
[3 ] См.: И.С. Аксаков. Биография Федора Ивановича Тютчева, Москва 1886, с. 228, 39-40
[4 ] См.: А.З. Лежнев. Ф.И. Тютчев (Критический очерк) [в:] Ф.И. Тютчев, Стихотворения, под ред. Г. Чуйкова, Москва 1935, с. 5; R.S. Lane, Tyutchev's place іn the hіslory of Russіun lіterature. Mod. lang. rev., London 1976. vol. 7. nr 2, p. 344-356.
[5 ] Краткая литературная энциклопедия, Москва 1972. т. 7, стлб. 712.
[6 ] См. об этом: M.B. Tеплинский, О романтическом характере лирики Некрасова. Крат. Историко-лит. сб… Ярославль 1981. с. 46-53.
[7 ] См.: Г. А. Гуковский, Некрасов и Тютчев: К постановке вопроса. Научн, бюлл. Ленинского ун-та, Ленинград 1947, № 16-17, с. 51-54.
[8 ] См.: Л.Я. Гинзбург, О лирике. Изд. второе, доп… Ленинград 1974, с. 172-242; Б.О. Корман. Лирика и реализм. Иркутск 1986: A. Dudek, Modele romantyzmu и realіzmu w lіryce rosyjsk czterdzіestych XІ w., Kraków 1992.
[9 ] R. Łużny. Poeta и jego dzіeło [w:] Fіodor Tіutczew. Sto wіerszy, wybór и posłowіe R. łużny, Kraków s. 256, 258.
[10 ] См.: С.С. Аверинцев, Жанр как абстракция и жанры как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости [в:] С.С. Аверинцев, Риторика и истоки европейской литературной традиции, Москва 1996, с. 191.
[11 ] См.: В.В. Кожинов. О «тютчевской» школе в русской лирике (1830-1860-е годы) [в:] К истории русского романтизма, Москва 1973, с. 345-385. Кстати, истоки этой проблемы достигают не только работы Ю.М. Тынянова Пушкин и его современники, как считает В.В. Кожинов, но и более раннего периода. Например, о Хомякове как подражателе Тютчеву писал еще в 1895 году Пл. Краснов (см.: Пл. Краснов, Поэт мировой жизни. Книжки недели, СПб. 1895. № 5, Отд. 1, с. 171-172).
[12 ] Так, В.Я. Брюсов в 1912 году писал, что у Тютчева не было настоящих наследников (см.: В.Я. Брюсов, Ф.И. Тютчев [в:] Ф.И. Тютчев, Полн. собр. соч., под ред. П. В. Быкова, СПб. 1913, с. 37). Так же Р.В. Иванов-Разумник утверждал, что «глубокий и весьма особый Тютчев не имел и не мог иметь наследников» (Иванов-Разумник, Русская литература XX века (1890-1915 гг.). Пг. 1920, с. 11).
[13 ] См.: M.M. Бахтин, Эпос и роман (О методологии исследования Романа) [в:] М.М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики, Москва 1975, с. 450-451. 481-482.