Исканияверы в повестиЛ.Андреева«Жизнь ВасилияФивейского»
НичипоровИ. Б.
Духовная неполнотарелигиозногочувства главногогероя былаотмечена ещеД.Мережковским, который указална его стремлениес помощью чудакомпенсироватьвакуум веры:«Мы о вере о.Василияслышим, но верыего не видим…Бог посылаетверующим всежитейские благаи охраняет ихот всех житейскихбед; пока Богэто делает, есть вера, аперестал – ивере конец»[i].Позднейшимиинтерпретаторамиповести справедливоподчеркивалсяинтерес авторак «границами тупикамчеловеческойверы»[ii], однакос немалой долейкатегоричностивыдвигалисьтезисы о том, что «экзальтированнаявера священникавытесняет изего восприятияреальнуюмногогранностьжизни»[iii], о том, что «писательделает попыткупоказать крушениеверы о.Василиякак ступенькук какой-тодейственнойжизненнойфилософии»[iv], что, «отвергнувБога как мнимуюопору, Андрееввзыскует кответу самогочеловека»[v], при этом «попыткио.Василия найтипрочную веруи вести праведнуюжизнь» поройоднозначнооценивалиськак «бесплодные»[vi].Во многих обращенныхк повестиисследованияхтрадиционноне прослеживаетсясамо развитиемотива веры, не выявляютсяразнонаправленностьи аксиологическаянеоднородностьэтих исканий, что неизбежноведет к упрощеннымвыводам. Зачастуюне принимаетсяво вниманиесложное сопересечениеразличных типовверы и подходовк ней – вовсене только уодного о.Василия.Представляетинтерес и то, как нравственно-религиозныепоиски воплотилисьв образноммире, поэтикепроизведения.
Уже в экспозиционнойчасти повествованияпроступаетавторскаяинтуиция обантиномизмеверы. Просветленноеизображение«торжественнойи простой», донекоторых поризбавляющейот тяготения«сурового рока»веры Фивейского– «как иереяи как человекас незлобивойдушой»[vii] – вскоресменяетсяпроникновениемв лабиринтыоцепенелой, скованнойотчаянием, ноне утраченнойдо конца верыпопадьи послегибели сына, когда она «всееще твердиламолитву всехнесчастныхматерей». Намеченнаяантиномияодухотворенныхвысот и тягостныхиспытанийземной человеческойверы раскроетсяв ключевыхобразах, лейтмотивахи сюжетныхперипетияхповести.
Сквозной вповествованиио центральномгерое становитсяситуация «одногона сцене», запечатлевающаяего прямоепредстояниеБогу и создающаяповышенноенапряжениесюжетногодействия. Переживаяеще свежуюдушевную ранупосле гибелисына, о.Василийдважды уединяетсяв поле и обращаетк Богу «громкие, отчетливыеслова»: «Я –верю». Экспрессивноевоссозданиеэпизода прямогоБогообщенияс использованиемрядов однородныхчленов («Угрозаи молитва, предостережениеи надежда былив нем») отвечаетавторскойустановке наскрупулезноеисследованиепарадоксальнонакладывающихсядруг на другаграней религиозногосознания, психологическихоттенков «этогомолитвенноговопля» с одновременнозвучащими внем безумием, вызовом, возражением, страстнымубеждением.Вера постигаетсяавтором и героемкак мощныйисточник душевнойэнергии дляпреодолениякатастрофическогомироощущенияи готовности«снова хворостинказа хворостинкойпринятьсявосстановлятьсвой разрушенныймуравейник».
Явленный разговорс Творцом влогике последующейэволюции о.Василиястановитсячастью еговнутреннегобытия, всемучительнееразрываемогопротиворечиеммежду жаждойверы и безотрадной«думой», «тяжелойи тугой». Динамичныеперечисленияпостепеннопереходят взамедляющиеи «утяжеляющие»ритм повествованиялексическиеи синтаксическиеповторы, которыеприоткрываютадские кругичеловеческойбогооставленности:«… так явственнобыла начертанаглубокая думана всех егодвижениях…И снова он думал– думал о Боге, и о людях, и отаинственныхсудьбах человеческойжизни». Переживаяновые потрясения, связанные срождениемидиота, пожароми гибелью попадьи, о.Василийпредпринимаетгероическуюпопытку укрепитьв себе веру вправоту ВысшегоПромысла вопрекивсему совершающемуся, что вновь выражаетсяситуацией«одного насцене»: « – Нет! Нет! – заговорилпоп громко ииспуганно. –Нет! Нет! Я верю.Ты прав. Я верю».В обрамляющихэту сцену авторскихпсихологическихкомментарияхвыявляетсянеизбывнаяслабость человеческихума и мыслиперед тем, чтобывместить в себяверу, не подкрепляемуюрациональнымиоснованиями.Этим подготавливаютсядерзновенноеотречениео.Василия освоего «я», отсобственногоиндивидуальноговоления, егостремлениеперейти отгордого «Я –верю» к сокрушенному«Верую»: «И свосторгомбеспредельнойуниженности, изгоняя из речисвоей самоеслово «я», сказал:– Верую! И сновамолился, безслов, без мыслей, молитвою всегосвоего смертноготела, в огне исмерти познавшегонеизъяснимуюблизость Бога».Подобныепревозмоганиедухом «тесныхоков своего«я»», прорывк «таинственнойжизни созерцания»возводят герояна небывалуюдуховную высоту, приближая еговеру к радостной, жертвеннойвере первыххристиан – вмоменты, когда«он верил –верою тех мучеников, что всходилина костер, какна радостноеложе, и умирали, славословя», когда священническиевозгласы вовремя службыон произносил«голосом, налитымслезами и радостью».Всеобщим злуи хаосу онпротивопоставляетЕвангельскоеСлово об исцеленииХристом слепогоу Силоамскойкупели, и этонаполняет егоновым вдохновениемверы: «– Зрячим, Вася, зрячим!– грозно крикнулпоп и, сорвавшисьс места, быстрозаходил покомнате. Потомостановилсяпосреди ее ивозопил: – Верую, Господи! Верую!».Однако композиционнопорывы к святойвере вырисовываютсяна фоне враждебной, зловеще хохочущейприроднойстихии со «свистоми злым шипениемметели и вязкими, глухими ударами», а могучий, казалось, голос повторяющегоХристовы Словасвященникаобразно уподобляетсятому, как «зоветблуждающихколокол, и вбессилии плачетего старый, надорванныйголос», и заглушается«неудержиморвущимсястранно-пустым, прыгающимхохотом идиота».
Впоследствиимучительноевоспоминаниео «колоколеи вьюге», «окаком-то весеннемсмехе» промелькнетв сознаниио.Василия вкульминационномэпизоде отпеванияпри попыткевоскрешенияумершего. Этикомпозиционныепараллелистановятсясредствомвыраженияотчаяннойавторскойинтуиции обобреченностичеловеческойверы и устремленийк Богу на поражениеперед игройсил вселенскогозла. Так дерзновеннаявера на вершиннойстадии своегоразвития неизбежноперерождается, по Андрееву, в радикальныйбунт человекапротив Творца.
Неразрешимымипротиворечиямипреисполненодуховно-нравственноепространствосцены несостоявшегосявоскрешения, которая запечатленачерез поэтикуоксюморонногоизображения.То «мятежноеи великое», чтозвучало ввосклицанияхсвященника(«Здесь нетмертвых!», «Тебеговорю, встань!»), смягчаетсяи «очеловечивается»его «светлойи благостнойулыбкой сожаленияк их невериюи страху». БунтарскоевопрошаниеБога («Так зачемже я верил? Такзачем же Ты далмне любовь клюдям и жалость– чтобы посмеятьсянадо мною?»)совершаетсяим «в позе гордогосмирения», аза мгновениедо бунта герой«весь блисталмощью безграничнойверы». Контрастноесовмещение«мощи веры»и трагическогопереживаниятого, как «всамых основахсвоих рушитсямир», не получаетв образном миреповести, вопрекивозможнойавторскойтенденции, какого-либооднозначногоразрешения– так же, какне имеет егов произведениии антиномиядвух типовверы: хрупкой, уязвимой, напоминающейо.Василию доверчивогок «человеческойблагости»цыпленка, – имогущественно-страстной, способнойвозвыситьпадшее человеческоеестество ипобудить егок искреннемуобращению: «Дабудет святаяволя Твоя».Именно внутренняяполяризованностьрелигиозногои художественногосознания авторапредопределилаотмечавшийсяисследователямиантиномизмжанровых иповествовательныхрешений впроизведении, где «летописно-житийнаяформа рассказао событиях»[viii]на содержательномуровне вступаетв противовесс «антижитийнойустановкой»[ix], направленнойна постижениекризиса веры.
Духовный путьо.Василияхудожественноосмысляетсяи на основе еголичностноговзаимодействияс прочимиперсонажами, с иными подходамик вере. Подобнаядиалогическаямодальностьизображениянамеченасоприкосновениемсознаний герояи автора, которыйведет речь «спозиций страстного«соучастникамировоззренческихпоисков героя, бескомпромиссногоискателя истины»[x].В плане речевойорганизацииэто обуславливает«включениемонологовперсонажейв авторскоеповествование…подчинениеречи героев, их поступкови внутреннегомира лирическойинтонации»[xi].Неслучайно, что одной изкульминацийв исканияхо.Василия становитсямомент, когдав совершенииТаинства исповедион открываетдля себя значимостьиных судеб, неповторимыхэкзистенцийи в то же времяуниверсальную«великую, всеразрешающуюправду» о Боге, интуицию о«вечно одинокой, вечно скорбнойчеловеческойжизни»; когдав его индивидуальнойкартине мира«вся землязаселиласьлюдьми, подобнымио.Василию».
Из более частныхсопоставленийв повести выделяетсяпараллелизммежду судьбамио.Василия ипопадьи в ихчаяниях обрестии сохранитьверу. Напряженныйритм рассказао страданияхнесчастнойженщины подчиненпередаче мучительныхколебаний междуобнадеживающейверой и крайнимотчаянием.Экспрессивнымипсихологическимиштрихами прорисованата мечта попадьио новом сыне, в которойчеловеческое, земное оказалосьвесомее Божественного.Чувствам о.Василия, сплавившим«и светлуюнадежду, и молитву, и безмерноеотчаяние великогопреступника», противопоставляетсяее сгорание«в безумнойнадежде», чтоактуализируетмотивы безумия,«вечно лгущейжизни», знаменующиеотдалениечеловека отБога и позднееперсонифицированныев «образеполуребенка, полузверя».Собственныестрадания отутраты истиннойверы умножаютзоркость попадьив отношениималоверия ивнутреннегоотступничествасупруга. В одномиз их мучительныхразговорово потерянномсыне ее поражаетстрашная догадка, как бы распахивающаяперед персонажамиметафизическуюбездну: «Ты…– попадьяостановиласьи со страхомотодвинуласьот мужа, – ты…в Бога не веришь.Вот что!». Этонеразрешимоев мировоззренческойсистеме Андреевабалансированиемежду хрупкойверой и всепроникающимотчаяниемвысвечиваетсяи в финале еесудьбы. Роковойпожар, в котором«сгорел одинтолько поповскийдом», обрываетпуть героиниименно на томэтапе, когда«всею силоюпережитыхстраданийповерила попадьяв новую жизнь…видела особенныйблеск его глаз…верила в егосилу… верила, что скоро перестанетпить совсем».В предсмертномразговоре сней о.Василиятрепетная верав Бога и отчаянныйужас от Егоблизости болезненнопереплелись, и силой священническогоозарения он«испытал неизъяснимуюи ужасную близостьБога … в голосеего звучаланепоколебимаяи страшнаявера».
Мучительныедуховные исканиясвященникаи его жены предстаютв повести нафоне тотальногооскудениянародной веры.Показательнафарисейская, предельнорассудочнаявера старостыИвана Порфирыча, который поклонилсякумиру собственныхблагополучияи удачливости,«считал себяблизким и нужнымБогу человеком…верил в это также крепко, каки в Бога, считалсебя избранникомсреди людей, был горд, самонадеяни постоянновесел». И в душахсвоих прихожан, исповедников– тех, кого онкак пастырьнастойчивопризывал напрямуюобращатьсяк Богу («Егопроси!») и ктов финале трусливопобежит изцеркви, – о.Василийподмечал терзавшиеи его самого«печаль несбывшихсянадежд, всюгоречь обманутойверы, всю пламеннуютоску беспредельногоодиночества».Если СеменМосягин, каявшийсялишь в «ничтожных»,«формальных»грехах, в простотевнутреннеотчаявшегосясердца говорито том, что «сталобыть, не заслужил»Божьей помощи, то кощунственная, профанирующаясамо Таинство«исповедь»насильникаи убийцы Трифоназаставляето.Василия забытьо сане и в исступлениивосклицать:«Где же твойБог? Зачем Оноставил тебя?».ерияи внутреннегоотступничествасупруга. В одномиз их мучительныхразговров опот
Болезненноесамоощущение«бессильнымслужителемвсемогущегоБога», порожденноепритуплениемподлинной, сыновней веры, распространяетсяу главногогероя на восприятиеприродногокосмоса, с которымон прозреваетродство в переживаниидуховнойповрежденностии маловерия: он «не верилв спокойствиезвезд; ему чудилось, что и оттуда, из этих отдаленныхмиров, несутсястоны, и крики, и глухие мольбыо пощаде».
В рассмотреннойповести Л.Андрееваотчетливее, чем во многихиных его произведениях, запечатлелисьтак и оставшиесяв финале незавершеннымиискания истиннойверы, котораямогла бы непросто примиритьчеловека скатастрофическимииспытаниямидействительности, но и приблизитьего к родственномуБогообщению.С художественнойсилой писательвывел личностьгероического, в значительноймере максималистскогосклада, котораяотвергаетутешающиеусловностии жаждет превозмочьсобственноемаловерие.Постижениепроблемы веры– в широкомспектре ееграней, светлыхи губительныхсторон – открылопуть к сопряжениюиндивидуальностисо вселенскимизакономерностямибытия, выступилоорганизующимцентром всегообразного мирапроизведенияи оказалосущественноевоздействиена его композиционныйстрой, ключевыелейтмотивы, художественныепространствои время, на системуперсонажейи доминирующиесредствапсихологическогоанализа. Список литературы
[i] МережковскийД.С. В обезьяньихлапах (о ЛеонидеАндрееве) //МережковскийД.С. В тихом омуте.Статьи и исследованияразных лет. М.,1991. С.21.
[ii] Бугров Б.С.Леонид Андреев.Проза и драматургия.В помощь преподавателям, старшеклассниками абитуриентам.М., 2000. С.43.
[iii] Там же. С.50.
[iv] ИезуитоваЛ.А. ТворчествоЛ.Андреева(1892 – 1906). Л., 1976. С.141.
[v] КолобаеваЛ.А. Концепцияличности врусской литературерубежа ХIХ – ХХвв. М., 1990. С.131.
[vi] Матюшкин А.В.Проблема верыв повестиЛ.Н.Андреева«Жизнь ВасилияФивейского»// Матюшкин А.В.Проблемыинтерпретациилитературногохудожественноготекста: учеб.пособие. Петрозаводск,2007. С.133.
[vii] Андреев Л.Повести и рассказы.Куйбышев, 1981.С.228. Далее текстЛ.Андрееваприводитсяпо данному изд.
[viii] Бугров Б.С.Указ. соч. С.52.
[ix] Матюшкин А.В.Указ. соч. С.133.
[x] Бугров Б.С. Указ.соч. С.54.
[xi] ИезуитоваЛ.А. Указ. соч.С.127.