И по-звериному воет людьё человек в повести А И Солженицына Один день Ивана Денисовича

«И по-звериному воет людьё…» (человек в повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича»)
Человек ли?.. Этим вопросом задается чита­тель, открывающий первые страницы повести и будто окунающийся в кошмарный, беспросветный и бесконечный сон. Все интересы заключенного Щ-восемьсот пятьдесят четыре, кажется, враща­ются вокруг простейших животных потребностей организма: как «закосить» лишнюю порцию ба­ланды, как при минус двадцати семи не запустить под рубаху стужу на этапном шмоне, как сберечь последние крохи энергии в ослабленном хроничес­ким голодом и изнуряющей работой теле — сло­вом, как выжить в лагерном аду.
И это неплохо удается сноровистому и смека­листому русскому крестьянину Ивану Денисовичу Шухову. Подводя итог пережитому дню, главный герой радуется достигнутым удачам: за лишние секунды утреннего дрема его не посадили в кар­цер, бригадир хорошо закрыл процентовку — бри­гада получит лишние граммы пайка, сам Шухов купил табачку на два припрятанных рубля, да и начавшуюся было утром болезнь удалось перемочь на кладке стены ТЭЦ.
Все события повести как будто убеждают чита­теля, что все человеческое осталось за колючей проволокой. Этап, отправляющийся на работу, представляет собой сплошную массу серых тело­греек. Имена утеряны. Единственное, что подтверждает индивидуальность, — лагерный номер. Человеческая жизнь обесценена. Рядовой заклю­ченный подчинен всем — от состоящих на службе надзирателя и конвоира до повара и старшины ба­рака, таких же узников, как и он. Его могут ли­шить обеда, посадить в карцер, обеспечив на всю жизнь туберкулезом, а то и расстрелять.
И все же за всеми нечеловеческими реалиями лагерного быта выступают человеческие черты. Они проявляются в характере Ивана Денисовича, в монументальной фигуре бригадира Андрея Прокофьевича, в отчаянной непокорности кавторанга Буйновского, в неразлучности «братьев»-эстон­цев, в эпизодическом образе старика-интеллиген­та, отбывающего третий срок и тем не менее не желающего отказываться от приличных челове­ческих манер.
Среди некоторой части нынешней читающей публики бытует мнение, что пора прекратить вспоминать давно отошедшие в прошлое ужасы сталинских репрессий, что мемуары очевидцев переполнили книжный рынок политической «чер-нухой». Повесть Солженицына нельзя отнести к разряду конъюнктурных «однодневок». Лауреат Нобелевской премии верен лучшим традициям русской литературы, заложенным Некрасовым, Толстым, Достоевским. В Иване Денисовиче и не­которых других персонажах автору удалось во­плотить неунывающий, несломленный, жизнелю­бивый русский дух. Таковы крестьяне в поэме «Кому на Руси жить хорошо». Все жалуются на свою судьбу: и поп, и помещик — а русский мужик (даже последний нищий) сохраняет спо­собность радоваться уже тому, что он жив.
Так и Иван Денисович. И смекалка ему прису­ща: везде он успевает первым, все добывает для бригады, не забывая, правда, при этом и себя. И уныние ему чуждо. Радость доставляют Шухову маленькие бытовые удачи, когда его сноровка и сообразительность помогают обвести вокруг паль­ца жестоких притеснителей и победить суровые обстоятельства.
Нигде не пропадет «русский характер». Может быть, он умен лишь практическим умом. Но душа его, которая, казалось бы, должна была ожесто­читься, зачерстветь, не поддается «коррозии». За­ключенный Щ-восемьсот пятьдесят четыре не обезличивается, не обездушивается. Он способен сострадать и жалеть. Переживает он за бригадира, заслоняющего собой бригаду от лагерного началь­ства. Сочувствует безотказному баптисту Алешке, не умеющему на своей безотказности заработать немного и для себя. Помогает слабым, но не уни­зившимся, не научившимся «шакалить». Даже ничтожного лагерного «придурка» Фетюкова иногда жалеет он, преодолевая здоровое презрение человека, умудрившегося сохранить достоинство в скотских условиях.
Иногда жалость Шухова достигает нереальных пределов: он часто замечает, что и конвоирам, и сторожам на вышках не позавидуешь, ведь они вынуждены стоять на морозе без движения, в то время как заключенный может согреться на клад­ке стены.
Любовь к труду также роднит Шухова с персо­нажами поэмы Некрасова. Он так же талантлив и счастлив в работе, как каменотес-олончанин, спо­собный «гору сокрушить». Иван Денисович не уникален. Это реальный, более того, типичный персонаж. Способность замечать страдания отбы­вающих срок рядом с тобой роднит заключенных, превращает в семью. Неразрывная круговая пору­ка связывает их. Предательство одного может сто­ить жизни многим.
Возникает парадоксальная ситуация. Лишен­ные свободы, загнанные за колючую проволоку, пересчитываемые подобно стаду овец заключен­ные образуют государство в государстве. Их мир
имеет свои неколебимые законы. Они суровы, но справедливы. Заключенный в лагере не одинок. Честность и мужество всегда вознаграждаются. Угощает назначенного в карцер Буйновского «по-сылочник» Цезарь, кладут кирпич за себя и не­опытного Сеньку Шухов и Кильгас, грудью встает на защиту бригадира Павло. Да, несомненно, за­ключенные смогли сохранить человеческие зако­ны существования. Их отношения, бесспорно, ли­шены сантиментов. Но они честны и по-своему гуманны.
Их честному сообществу противостоит бездуш­ный мир лагерного начальства. Оно обеспечило себе безбедное существование, обратив узников в своих личных рабов. Надзиратели с презрением относятся к заключенным, пребывая в полной уверенности, что сами живут по-человечески. Но именно этот мир имеет звериное обличье. Таков надзиратель Волковский, способный забить плет­кой человека за малейшую провинность. Таковы конвоиры, готовые расстрелять опоздавшего на перекличку «шпиона»-молдаванина, который за­снул от усталости на рабочем месте. Таков отъев­шийся повар и его приспешники, костылем отго­няющие заключенных от столовой. Именно они, палачи, нарушили человеческие законы и тем самым исключили себя из человеческого сообще­ства.
Несмотря на страшные детали лагерной жизни, которые составляют бытийный фон, по­весть Солженицына оптимистична по духу. Она доказывает, что и в последней степени унижения возможно сохранить в себе человека.