Борис Пастернак — крупнейший русский поэт двадцатого столетия. Он начал литературную работу еще до Октября, в десятых годах. 1912 годом помечены стихотворения, которыми обычно открываются ныне книги поэта. В 1914 году Пастернак выпустил первый свой стихотворный сборник — «Близнец в тучах», а в 1917 году второй — «Поверх барьеров».
Борис Пастернак родился в Москве и рос в атмосфере искусства, — с детства видел художников, музыкантов, писателей, с которыми общалась и дружила его семья. Гостями Пастернаков бывали Лев Толстой и Ключевский, Рахманинов и Скрябин, Серов и Врубель.
Будущий поэт получил философское образование в Московском университете. Он прошел предметы композиторского факультета консерватории. Нов 1912 году, оборвав занятия и музыкой и философией, осознает себя поэтом.
Пастернак входит в кружок молодых московских литераторов, создавших объединение «Центрифуга». Оно примыкало к движению футуристов. Позднее Пастернак знакомится с Владимиром Маяковским, личность и творчество которого произвели на него неизгладимое впечатление.
В двадцатые годы Пастернак полностью отдается поэтическому творчеству, пишет он и прозу. Тогда же появляются его первые переводы. Широкую известность Пастернаку принесла книга стихов «Сестра моя — жизнь» (1922), посвященная Лермонтову. Затем выходит сборник «Темы и вариации», создается роман в стихах «Спекторский», поэмы о первой русской революции — «Девятьсот пятый год» и «Лейтенант Шмидт». Эти поэмы стали событием в советской поэзии, их высоко оценил Максим Горький.
Начало Великой Отечественной войны поэт встретил, живя в подмосковном поселке Переделкино. Он пишет стихотворения, в которых в полный голос звучит патриотическая тема. О первых месяцах войны Пастернак рассказывал в журнальной заметке: «Я дежурил в ночи бомбардировок на крыше двенадцатиэтажного дома — свидетель двух фугасных попаданий в это здание в одно из моих дежурств, — рыл блиндаж у себя за городом и проходил курсы военного обучения, неожиданно обнаружившие во мне прирожденного стрелка».
Стихи, созданные позднее в эвакуации, — такие, как «Зима приближается», «Ожившая фреска», «Победитель» (о прорыве блокады Ленинграда), «В низовьях». «Весна», — образуют прекрасный лирический цикл, в котором предстает образ автора как гуманиста и патриота.
Все послевоенные годы были заполнены у Пастернака напряженным трудом. В ту пору он пишет прозу, много переводит. Много сил и времени отнимает работа над романом «Доктор Живаго». Роман охватывает события с 1903 по 1929 год и повествует о сложной судьбе русской интеллигенции в переломную эпоху.
Получив отказ из редакции журнала «Новый мир», куда был отдан роман, Пастернак передал рукопись прогрессивному итальянскому издательству. Выход романа за рубежом, а также последовавшее за этим присуждение Нобелевской премии (от которой Пастернак отказался), вызвало со стороны тогдашних политических и литературных деятелей резкое осуждение творчества Пастернака. В ответ на критику и как нелепость воспринимаемые сегодня предложения покинуть страну поэт отвечал, что он не мыслит себя вне России, вне Родины.
Роман о Юрии Живаго и стихи, написанные от его имени, стали выражением внутренней свободы, радости, смелости, преодолевающей страх смерти. Это роман о мучительных страданиях интеллигента в годы революции, но это и роман о большой любви.
Любить иных — тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.
Выход романа за рубежом, и последовавшее за этим присуждение Нобелевской премии (от которой Пастернак отказался), вызвало со стороны тогдашних политических и литературных деятелей резкое осуждение творчества Пастернака. В ответ на критику и как нелепость воспринимаемые сегодня предложения покинуть страну поэт отвечал, что не мыслит себя вне России, вне Родины.
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони.
Мне наружу хода нет.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет нора,
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
(«Нобелевская премия»)
Весной 1960 года поэт серьезно заболел, и 30 мая 1960 года жизнь Бориса Леонидовича Пастернака оборвалась. Хоронили поэта при стечении многих сотен почитателей, ярким весенним днем. В тот день буйно цвели деревья и его любимая сирень, а ночью на свежую могилу хлынул дождь, с грозой и молниями, — такие грозы его всегда зачаровывали.
Все, кто знал Пастернака, помнят густой, гудящий звук его голоса. Весь его облик: смуглое, с огромными лучистыми глазами лицо, его открытость и доброта, пылкость и впечатлительность, непосредственность его реакций необычайно выделяли его.
С первых своих шагов в поэзии Борис Пастернак обнаружил особый почерк. У него свой собственный строй художественных средств и приемов.
К стихам Пастернака читателю надо было привыкать, надо было в них вживаться. Многое в них ошеломляло, ставило в тупик. Они были чрезмерно насыщены метафорами. Уподобления, к которым прибегал поэт, часто производили впечатление слишком субъективных или случайных. Самая обычная картина иногда рисовалась под совершенно неожиданным зрительным углом. В вихре метафор и стремительно набегавших друг на друга образов читатель порой путался и недоуменно пожимал плечами.
Прерывистые, взбудораженные, как бы задыхающиеся строфы многим было трудно читать. Будто торопясь зафиксировать поток явлений, Пастернак в своих ранних стихах пропускает несущественное. Он прерывает, нарушает логические связи, предоставляя читателю о них догадываться. Иногда он даже не называет предмет своего повествования, давая ему множество определений, применяет сказуемое без подлежащего. Так, к примеру, построено у него стихотворение «Памяти Демона», где герой лермонтовской поэмы в тексте стихов ни разу не обозначен даже местоимением «он»…
Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары,
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.
Пастернак ставил перед собой цель уловить и передать в стихах подлинность настроения, подлинность атмосферы или состояния. Чтобы воссоздать в стихе мысль, картину, чувство в их слитности и текучести, в их первозданной свежести, поэт вырабатывал раскованный синтаксис. В результате стихотворение напоминало речь удивленного чем-то, внезапно заговорившего человека, слова которого вырываются как бы стихийно, сами по себе.
К губам поднесу и прислушаюсь,
Все я ли один на свете, —
Готовый навзрыд при случае; —
Или есть свидетель.
Любое явление Пастернак стремится словно бы захватить врасплох, описать его, как он однажды выразился, «со многих концов разом»; сравнения и уподобления дробятся и множатся, обступая взятый объект со всех сторон. Мир предстает двигающимся, пульсирующим, в отсветах и рефлексах. Тут «образ входит в образ» и «предмет сечет предмет». Стремление «поймать живое», «мгновенная, рисующая движение живописность» — так определял впоследствии эту манеру письма сам Пастернак. Вот, например, какими точными и в то же время необычайными, непривычными в поэзии штрихами передается ощущение прогретого воздуха в хвойном лесу:
Текли лучи. Текли жуки с отливом,
Стекло стрекоз сновало по щекам.
Был полон лес мерцаньем кропотливым,
Как под щипцами у часовщика.
В стихах Пастернака всегда ощущаешь не наигранный, а глубоко естественный лирический напор. Строчки его стихов, по выражению Виктора Шкловского, «рвутся и не могут улечься, как стальные прутья, набегают друг на друга, как вагоны внезапно заторможенного поезда». Стремительный натиск образов, поток красок, света…
Лучшие стихи Пастернака из ранних его книг несут на себе отблеск редкостной проникновенности, озаренности. С чувством художественной радости отмечаешь в них и «узкие свистки» парохода близ набережной, и «тяжесть запонок» у капель, «намокшую воробышком сиреневую ветвь». На всю жизнь запоминаются строки о том, как «синее оперенья селезня сверкал над Камою рассвет», или как сыплет жуками сонный сад — и «со мной, с моей свечою вровень миры расцветшие висят». У стихов Пастернака есть свойство западать в душу, застревать где-то в уголках памяти.
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Поэзия Пастернака в равной мере живописна и музыкальна. Зоркий глаз поэта улавливает сходство грачей с обугленными грушами, в сумеречном «нелюдимом дыме» у трубы на крыше видит фигуру филина. А в другом случае «дым на трескучем морозе» сравнивает с известным изваянием, изображающим Лаокоона. Мрак, клубящийся в лесу, напоминает поэту темные углы и приделы кафедральных церковных соборов — поэтому мрак «кафедральный»; ветряная мельница— «костлявая», ну нее виден «крестец». Когда Пастернак пишет, что «воздух криками изрыт», то и этот образ можно считать живописным: внутренним взором хорошо видишь, что сообщает поэт.
Живописная деталь у Пастернака служит лишь общей выразительности стихотворения. Этой же цели подчинены звуковые аллитерации, особенно частые в ранний период его работы. «Забором крался конокрад, загаром крылся виноград», — пишет Пастернак, рифмуя всю строку насквозь. Сцепленье схожих звуков в строке, «ауканье», перекличка таких звуков скрепляет текст, обогащает его ассоциациями. Посмотрите на строку: «Как опий попутчику опытным вором» («Урал впервые»). Или на стихи о Бальзаке: «Париж в златых тельцах, дельцах, в дождях, как мщенье, долгожданных».
Фонетические связи в стихе («инструментовка») таят некую взаимосвязь рисуемых реальных предметов. В стихотворении «Весна» («Что почек, что клейких заплывших огарков...») два первых четверостишия инструментованы на звуки «п» и «р», с опорой на гласную «а»: апрель, парк, реплики, гортань, пернатые, аркан, гладиатор — все эти слова как бы стянуты единой фонетической сетью. Своими звуками они говорят о терпкой и хрупкой атмосфере ранней весны.
Много стихотворений Пастернака посвящено природе. Поэт не равнодушен к земным просторам, к веснам и зимам, к солнцу, к снегу, к дождю. Едва ли не главная тема всего его творчества — благоговение перед чудом жизни, чувство благодарности к ней. Почти четверть века он прожил в подмосковном поселке Переделкино. Поэт воспел его зазимки и снегопады, весенние ручьи и ранние поезда. Вот он чутко прислушивается к наступавшей весне в стихотворении «Все сбылось».
Я в лес вхожу. И мне не к спеху.
Пластами оседает наст.
Как птице, мне ответит эхо,
Мне целый мир дорогу даст.
Для Пастернака важен не только его собственный взгляд на предмет, на природу. Поэт как бы убежден, что и внешние предметы, сама природа смотрит на автора, чувствует его и объясняется от собственного имени. Пейзаж и автор как бы действуют заодно. И часто не поэт рассказывает о дождях и рассветах, а они сами, от первого лица, ведут речь о поэте. Этот прием, в котором проглядывает огромное пантеистическое чувство, — один из самых характерных у Пастернака. Явления природы для него как бы живые существа. Дождик топчется у порога («скорей забывчивый, чем робкий»), другой дождь ходит по просеке «как землемер и метчик», гроза — чем-то угрожая! — ломится в ворота. А вот «дом упасть боится» вместе с ослабевшим, выписавшимся из больницы человеком, чей синий узелок в руках окрашивает синью весь воздух. Иногда ку Пастернака не поэт, а тот же дождь пишет стихи:
Отростки ливня грязнут в гроздьях
И долго, долго, до зари
Кропают с кровель свой акростих,
Пуская в рифму пузыри.
В стихах Пастернака предстает перед нами и Урал («На пароходе», «Урал впервые»), и Север («Ледоход», «Отплытие»), и родные поэту места близ Москвы («После дождя», «В лесу», «Любка»). Именно Пастернак, делясь никогда не покидавшим его чувством, сказал нам о сокровенной ценности всего живого:
И через дорогу за тын перейти
Нельзя, не топча мирозданья.
Пастернак говорил, что поэзия «валяется в траве, под ногами, так что надо только нагнуться, чтобы ее увидеть и подобрать с земли». Он мог с великим мастерством и пристальностью нарисовать мельчайшие приметы осеннего сада, пропев настоящий гимн деталям, замечая и сурьму листьев рябины на коврике за дверьми, и страдающие губы обреченных на гибель астр («Давай ронять слова...»). И он же написал «Ночь», где «всем корпусом на тучу ложится тень крыла», где «в пространствах беспредельных горят материки».
Ранние страницы Пастернака требовали усилий читателя, его, как сказала Марина Цветаева, сотворчества, работы воображения. С течением лет поэзия Пастернака становилась прозрачней, ясней. Новый слог вызревал уже в его поэмах «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», в романе в стихах «Спекторский», появившихся во второй половине двадцатых годов. Книга лирики «Второе рождение» (1932) тоже несла эти черты простоты и ясности.
Сам поэт считал рубежом, отделяющим новую его манеру от прежней, 1940 год. Многое в своих старых стихах Пастернак в ту пору стал отвергать. Осуждая всякую манерность, он тяготел к классической форме. Стих его как бы очистился, обрел чеканную ясность. «Я всегда стремился к простоте и никогда к ней стремиться не перестану», — писал Пастернак в январе 1928 года Максиму Горькому, упрекавшему поэта в хаотичности его образов.
Выразить сущность, «не исказить голоса жизни, звучащего в нас», — вот что становится альфой и омегой поэтики Пастернака. В новом своем стиле он создавал редкостные по силе вещи. Со времен Блока и Есенина, как мне кажется, в русской лирике появилось не столь уж много таких могучих стихотворений, какие писал Пастернак в последние двадцать лет своей жизни, — «Сосны», «Ожившая фреска», «Август», «На Страстной», «В больнице», «Ночь» и другие.
Чаще всего это, как в стихотворении «Сосны», — пейзаж-размышление. Размышление о времени, о правде, о жизни и смерти, о природе искусства, о тайне его рождения. О чуде человеческого существования. О женской доле, о любви. О вере в жизнь, в будущее. И сколько в этих стихах света, сердечного пристрастия к родине, к скромным людям труда! Разговорное просторечие, так называемые прозаизмы,, самый обыкновенный, будничный ландшафт, стога и пашни, учащиеся и слесаря в битком набитом утреннем переделкинском поезде — все это одухотворено искренним художником.
Имя Бориса Пастернака — неповторимого русского лирика — останется в истории литературы навсегда. Людям всегда будет нужна его одухотворенная, чудесная и полная жизни поэзия.