«Ванька»А.П. Чехова какрассказ орождественскомчуде
Есаулов И.А.
Рассказ «Ванька»А.П. Чехова известен, кажется, всейчитающей России.Написанныйв 1886 году, он сначала прошлоговека (именнос 1900 года) входитв многочисленные«Книги длячтения» и школьныеучебники. Какчасто происходитв таких случаях, поверхностнопонятое «содержание»совершеннозатемняетсмысловыеглубины исемантическиеперспективыпроизведения.Недалекомучитателю слишкомлегко редуцироватьсмысл чеховскогошедевра доюмористическойсценки в сапожноймастерской.
«О чем» же рассказ? Как будто оно тяжкой долемальчика «влюдях». Над нимнасмехаютсяподмастерья, его бьют и некормят хозяева, ему не даетспать хозяйский«ребятнок»и т.п. Одновременнорассказ какбудто и о наивностисамого героя, не умеющегоправильнонаписать адресна конверте, в сознаниикоторого«необыкновенноюркий и подвижныйстарикашка…с вечно смеющимсялицом и пьянымиглазами» являетсяжеланным избавителем.Таким образом, изображениеи «жертвы» иее «мучителей»должно, казалосьбы, вызватьгнетущую атмосферу«идиотизма»русской жизни, если несколькоперефразироватьсоциал-демократическогоклассика.
Так, для Е.В.Душечкинойчеховскийрассказ «показывает, что писательищет новые путисвяточногожанра в разработке»антирождественских"мотивов, использованиекоторых… имелоцелью показатьнесоответствиесути праздникабезжалостнойреальностижизни". По мнениюисследовательницы, деревенский"«уют» уютенлишь для того, кто когда-тожил в нем. Объективно- это вечно выпившийи ругающийсядед, нюхающийтабак, бедностьдеревенскогодома, убогостьжизни Авторне оставляетчитателю никакихиллюзий и надеждна изменениесудьбы героя: в отличие отВаньки, пославшегописьмо «надеревню дедушке», читатель знает, что прошлоеневозвратимои все самоелучшее у негоуже позади"[1].
В такого роданепоколебимойисследовательскойуверенностио неизбежнойтяжелой грядущей«судьбе» вымышленногоавтором персонажаявно сказывается, на наш взгляд, весьма распространеннаяценностнаяустановка, ктому же «подкрепленная»известнойинерцией восприятияданного произведения, но не его самостоятельныманализом. Достаточнозаметить, что«ругающийся», по определениюДушечкиной, дед на самомделе никогданикого не ругаетв пределахчеховскоготекста, но«заливаетсявеселым смехом»,«посмеивается»,«балагурит».Предметныймир «деревенскогодома» вообщене изображается, поэтому сужденияо его «бедности», как и соображенияоб «убогостижизни» характеризуютаксиологическиепредставлениясамой исследовательницыо русской жизни, но отнюдь невнутренниймир произведения.
«Дописать»за Чехова текстрассказа торопитсяи М.М. Дунаев, по мнению которогофинал долженбыть другим:«КонстантинМакарыч никогдане получитписьма, и светлаянадежда обернетсятьмою… Ванькенеизбежнопредставится, что он никомуне нужен, чтоего бросилии оставили вбезнадежности…Дед же… ничегоне сделает длявнука. Ребенокпереживеттяжелейшеепотрясение, ощущениеоставленности, заброшенности»[2].
Отмахнувшисьот того историко-литературногофакта, что Чеховсознательнописал рождественскийрассказ, опубликованный25 декабря 1886 г. в«Петербургскойгазете» в разделе«Рождественскиерассказы», иничего не видя, кроме фабульного«содержания»этого текста, критик филологическийанализ подменяетфантазиямина тему: что жебудет дальше, после той финальнойточки, которуюпоставил Чехов: дедушка «неполучит письма»;«Ваньке представится»;«дед не сделает»;«ребенок переживет».
Подобноередуцированноепрочтение ужесвоей очевиднойодномерностьюсразу же вызываетсомнения в егоадекватности«смыслу» произведения(если толькодопустить, что«Ванька» действительноявляетсяхудожественнымшедевром Чехова, а не образцомсоциально-обличительнойбеллетристики).
Когда мы пытаемся«услышать»ту «музыкуинтонационно-ценностногоконтекста», которой «какбы окутано»произведение[3], сразу же становитсяясно: рассказо чем-то другом.Жанр рождественскогорассказа совершеннопреображаетто внешнее«содержание», к которому исводят обычно«смысл» чеховскогопроизведения.Перед намисюжет о светломрождественскомчуде.
Как уже отмеченонами, рассказ«Ванька» впервыебыл опубликованв «Петербургскойгазете» 25 декабря– и именно вотделе «Рождественскиерассказы». Ужеэтот контекстзадает соответствующий«диалогизирующийфон… восприятия»текста[4], определенныеграницы адекватныхпрочтенийпроизведенияза которыминачинаетсяэссеистическоеи публицистическоефантазированиена тему «чтобудет дальше», далекое отфилологии.
При кажущейся«простоте»рассказ имеетвесьма сложнуюкомпозицию.Письмо ВанькиЖукова несколькораз прерываетсято воспоминаниямигероя, то репликамиповествователя, то знаменитымпейзажнымописанием:
«А погодавеликолепная.Воздух тих, прозрачен исвеж. Ночь темна, но видно всюдеревню с еебелыми крышамии струйкамидыма, идущимииз труб, деревья, посеребренныеинеем, сугробы.Все небо усыпановесело мигающимизвездами, иМлечный Путьвырисовываетсятак ясно, какбудто его передпраздникомпомыли и потерлиснегом...».
За шутливымпредположениемв последнейфразе мерцаетпредставлениео сотворенностиБожьего мира, о скрытом присутствииТворца, о праздничностирождественскогокосмоса, однакооно подаетсяв чисто чеховской, несколькоироничнойстилистике.К примеру, и впасхальномрассказе «Святоюночью» подчеркиваетсясовершенноособенноесостояние неба:
«Мир освещалсязвездами, которыевсплошнуюусыпали всенебо. Не помню, когда в другоевремя я виделстолько звезд.Буквальнонекуда былопальцем ткнуть.Тут были крупные, как гусиноеяйцо, и мелкие, с конопляноезерно… Радипраздничногопарада вышлиони на небо вседо одной, отмала до велика, умытые, обновленные, радостные, ивсе до однойтихо шевелилисвоими лучами».
Обратим внимание, как пишет письмоВанька. «Бумагалежала на скамье, а сам он стоялперед скамьейна коленях».Ранее упоминается«темный образ».Герой принимаетмолитвеннуюпозу, поэтомупоздравлениедедушки с Рождествоми пожелание«всего от ГосподаБога» нельзясчитать тольколишь проходнымии нейтральнымиречевыми клише.
Очень важнадеталь предметногомира этогопроизведения: окно, в котороеглядит Ванькаи в котором«мелькалоотражение егосвечи». Именнопосле этогословесногокадра изображенияначинаетсяописание деревенскогоуюта, куда всейдушой стремитсятоскующийВанька. Такимобразом, ужев этом местевнешне юмористическоготекста можноговорить опоявлениисвоего родамистическогозаоконногопространства, куда вполнереально устремляетсямысль героя.
Это пространствопредставляетсобой целыймногоцветныймир — во многомболее реальный, чем окружающаягероя в Москвеопостылевшаяему сапожнаямастерская.Например, приописании этогомира частоиспользуютсяглаголы настоящеговремени, тогдакак в «городском»пространстведоминируетпрошедшеевремя. Дажекобелек Вьюнв том, «своем», мире имеет непросто человеческий, а весьма сложныйи тяжелый характер: он «необыкновеннопочтителени ласков», однако«под почтительностьюи смирениемскрываетсясамое иезуитскоеехидство». Еслистарая Каштанка, угощаемаятабаком, простецки«чихает, крутитмордой и, обиженная, отходит в сторону», то Вьюн «изпочтительностине чихает ивертит хвостом».
В заоконноммире звучитвеселый голосдедушки КонстантинаМакарыча («Табачкунешто нам понюхать?»;«Отдирай, примерзло!»;«Держи, держи…держи! Ах, куцыйдьявол!») – вотличие отбезголосогомира, окружающегов московскомдоме Ваньку.Ведь тут «хозяеваи подмастерьяушли к заутрене», оставив егов эту рождественскуюночь одного.
Самое же существенноесостоит в том, что окно становитсяне только тойграницей между«чужим» и «своим», которую преодолеваетмаленькийгерой, воображаязанесеннуюснегом роднуюдеревню, ноименно оттуда, из заоконногопространства, приходит кВаньке страстноожидаемый имответный импульс.«Теперь, наверно, дед стоит уворот, щуритглаза на ярко-красныеокна деревенскойцеркви...» Городскоеокно Ваньки, отражающееего свечу, идеревенскиеокна церкви, в которых виднеетсярождественскийсвет лампадоки свечей, неявносближаютсяавтором. Можносказать, чтовзгляд внука, устремленныйв темное окно, и взгляд деда, обращенныйна «ярко-красные»окна деревенскойцеркви, в рождественскуюночь мистическивстречаются…По крайнеймере, Ванькаиз своего московскогоугла несомненновидит в этуминуту те жеокна церкви, на которые — тоже в эту минуту(«теперь») — «щуритглаза» из темнотыего деревенскийдедушка… Ближек концу произведенияв том же заоконномпространстве(«Ванька… вновьуставился наокно») появляетсяи рождественскаяелка, за которой«по сугробам»идут Ванюшка(здесь возникаетименно такаяформа именигероя) и дед.
При наивно-реалистическомчтении этогочеховскогошедевра кажетсянесомненнойитоговая неудачазатеи Ваньки:«прозаическому»КонстантинуМакарычу, конечно, никогда неполучить жалобноеписьмо сироты-внука.Точно так же, как «прозаическому»Пьеру Безухову(если предположитьи его «реальное»существованиевне поэтическогомира толстовскогоромана) решительноневозможноучаствоватьв восстаниидекабристов, а РаскольниковуДостоевскогопреодолетьграницы романного«эпилога».
С наивно-реалистическойточки зрения, принципиальноотрицающейвеликую реальностьчуда, КонстантинМакарыч «несможет» получитьписьмо внука, даже если онсо всевозможнойточностьюобозначит адресименно «его»деревни. Хотябы потому (ноне только поэтому!), что КонстантинМакарыч – вымышленныйперсонаж, а нежитель деревни.Однако же переднами отнюдьне натуралистическоеописание частнойсценки в сапожноймастерской, а именно произведение(художественнаяреальность), написанноев жанре рождественскогорассказа.
В пределах этойреальности, в этом художественноммире невозможное, как представляется, чудо как разпроисходит.Описанием этогочуда, случившегосяв рождественскуюночь, и завершаетсярассказ: дедушкане только получаетписьмо но и,«свесив босыеноги» с печки,«читает письмокухаркам».Рождественская«встреча» дедушкии внука, такимобразом, состоялась-- в единственновозможном дляэтой встречипоэтическомкосмосе произведения[5].
Для критиковже, подобноДунаеву, склонныхвидеть лишьплоскую материалистическуюреальностьсна, а не чудав чеховскомрождественскомрассказе (потомуи не принимающихнаше истолкование«Ваньки»), напомнимочевидное: изображениесна в литературедалеко не тоже самое, чтосон в реальнойжизни. Если вовнехудожественнойдействительностисон может незначить ровнымсчетом ничего, то в художественноммире сон – всегдасобытие. Ужеподчеркивалось, что сама «памятьжанра» рождественскогорассказа предполагаетчудо: и описаниемэтого невозможного, казалось бы, чуда и завершаетсярассказ.
Между прочим, во многих советскиххрестоматияхэтот чеховскийфинал частоотсутствовали рассказ«завершался»по воле методистов-цензоровкак раз фразой:«На деревнюдедушке». По-видимому, советскиетолкователиЧехова, в отличиеот некоторыхнынешних критиков, все-таки смутноощущали какой-тонежелательныйим рождественский«подвох» вчеховскомзавершении, а потому и убиралиэтот момент«встречи» дедаи внука.
Для тех же, ктоне отличаетхудожественнуюреальностьот реальностинехудожественной, сон в художественномпроизведениине являетсясобытием. Поэтомутот же Дунаеви пытаетсяматериалистически«объяснять»(это несколькокомично читать)почему именноВаньке Жуковуприснилсяименно такойсон, материалистическитолковать чудо, а также недоумевать, как же какой-тосон (понимаемыйкак что-то небывшее, т.е. ненастоящее– с материалистическойточки зрения)мы можем считатьособой реальностьюпоэтическогомира.
Очевидно, чтопри подобнойустановкебессмысленнонапоминатьо снах как своегорода смысловыхцентрах пушкинских«Евгения Онегина»,«Капитанскойдочки», множествадругих произведениймировой литературы.Согласно желогике нашихоппонентов, в повести Пушкина«Гробовщик», например, главнымсобытием которойявляется сон, ровным счетомничего не происходит.Таким образом,«филологи»«прозаически»истолковывающиерусскую литературуи редуцирующиеее мистическийподтекст рассуждаютточно так же, как пушкинскийгерой гробовщикАдриян Прохоров, который нарадостях, чтоничего не было, требует чаяи зовет дочерей.
Завершая жеистолкованиев православномконтекстепониманиячеховскогорождественскогорассказа, можносказать следующее.Реальностьрождественскогочуда мощновторгаетсяв поэтическуюреальностьхудожественногомира текста.Именно поэтомучеховскийрассказ заканчиваетсявовсе не описаниемадреса получателя(«На деревнюдедушке»), нестатичнымизображениемзаснувшегоВаньки (и темболее не зловещимописанием его«безнадежной», как это представляетсяДунаеву, «будущей»судьбы, где, мол, «надеждаобернетсятьмой»: оригинальныйбыл бы в такомслучае «подарок»Чехова русскимчитателямименно к Рождеству!), а изображениемкак раз подвижногои всегда оживающего(«он всегдаоживал») Вьюна.Около печи, скоторой дедушкачитает письмо,«ходит Вьюни вертит хвостом...».Вновь обратимвнимание нанастоящеевремя, сопровождающееэто изображениеи дополнительнопридающее емустатус действительнопроисходящего, а не тольковозможногособытия. По-видимому, рождественские«почтовые тройкис пьяными ямщикамии звонкимиколокольцами», которые развозятписьма «по всейземле», не миновалии деревню КонстантинаМакарыча...Список литературы
[1] ДушечкинаЕ.В. Русскийсвяточныйрассказ: Становлениежанра. СПб., 1995.С.225.
[2] См.: Дунаев М.М.Виртуальноелитературоведение// www.radrad.ru/analytic/articles/?ID=1666
[3] Бахтин М.М.Эстетика словесноготворчества.М., 1979. С.369.
[4] Там же. С.360.
[5] Ср. интерпретациюрождественскогоединения вчеховскомрассказе «Насвятках»: ЕсауловИ.А. Категориясоборностив русской литературе.С.152-158.