О книге Эткинда Е.Г. «Языки русской культуры»
Последняя, вышедшая при жизни автора книга, стала плодом его исследований за последние сорок лет.
В течение десятилетий в советском литературоведении не было популярным исследование европейских литературных влияний на творчество Пушкина. В исследовании проблематики «Французская поэзия в творчестве Пушкина» Е.Г. Эткинд считает себя последователем Г.А. Гуковского. По признанию автора, его интересовала тема «Языковой оптимизм Пушкина», в чем он также мыслил себя продолжателем Г. А. Гуковского, в частности его книги «Пушкин и его романтики» (1946). Поэтика стиха чрезвычайно привлекала автора, в его интерпретации стих тесно связан с поэтикой композиции. В этом автор продолжает исследования В. М. Жирмунского («Композиция лирических стихотворений», Пг., 1921).
Книга состоит из девяти разделов. В первом разделе «Слово, стих, строфа» рассматривается проблематика языкового оптимизма. Пушкин отличался от своих учителей и последователей в понимании возможностей поэтического языка. «Первым учителем Пушкина был Жуковский, первым учеником — Лермонтов, первым современником во Франции — Ламартин. Каждый из них утверждал бессилие слова для выражения душевных состояний» (с. 21). Позиция Пушкина совершенно иная. Эткинд пишет: «В том, что слова способны выразить все, что поэт захочет, у Пушкина сомнений не бывает никогда» (с. 37). В этом суть языкового оптимизма поэта.
Автор исследует особенности русского стихосложения (русской октавы) и соотносит пушкинскую строфику с архитектурой Петербурга. Петербург, любимый поэтический объект Пушкина, «увиден с разных сторон; он многообразен и многолик: прекрасен и дурен, человеколюбив и бесчеловечен, естествен и фальшив» (с. 101). В описании северной столицы Пушкин переходит от общего плана целого города к «сверхкрупному плану» (с. 103). Описание Петербурга весьма разнообразное по метрико-синтаксической композиции и в содержательном плане объединено пушкинским пониманием стройности.
Второй раздел «Французская поэзия в творчестве Пушкина» посвящен нескольким, важным для творчества поэта именам: Парни, А. Шенье, Ламартину.
Эварист Парни во многом опередил свой век. Он — «первый поэт XVIII века, стихи которого были не абстрактно-обобщенным безличным набором традиционно-элегических формул, но непосредственно-лирическим выражением чувств единственной в своих переживаниях человеческой личности» (с. 134).
Известно, что трагическая судьба Андре Шенье, гильотинированного в 1794 г., не оставила Пушкина равнодушным, как и его стихи, изданные только в 1819 г. Однако Пушкин знал некоторые его стихотворения и раньше и увлекался его творчеством еще в Лицее, а по утверждению Б.В. Томашевского, к 1825 г. Шенье — его любимый поэт. Элегия «Андрей Шенье» (1825) отразила пушкинское понимание революции и «ее превращение из режима Свободы и Братства в кровавую тиранию» (с. 158). Среди пушкинских переводов из Шенье — «Ты вянешь и молчишь…», «Близ мест, где царствует Венеция златая… », «Покров, упитанный язвительною кровью… ».
Общепринятое мнение видит в Ламартине пушкинского антипода. Его поэзия Пушкина не привлекала, а личность даже раздражала. Между тем плодом этого отталкивания явился ряд пушкинских стихотворений: «Надеждой сладостной младенчески дыша» (1823), «К морю» (1824), «Осень» (1833).
Название третьего раздела — «Из наблюдений стиховеда и популяризатора». В этом разделе анализируются содержательность метрики, функционирование поэтического слова и особенности пушкинской рифмы.
Четвертый, самый большой раздел монографии, «Композиционное искусство», посвящен анализу конкретных стихотворений, среди которых, в частности, «Демон», «К морю», «Сожженное письмо», К***, «Бесы», «Пора, мой друг, пора… ».
Отталкиваясь от пушкинских слов «Соразмерность (simetria), соответственность свойственна уму человеческому», Эткинд анализирует композиционные приемы Пушкина, в которых симметрии принадлежит главное организующее начало. «Симметризм Пушкина» (с. 258) являет его приверженность эстетическим принципам классицизма. Опираясь на понятие симметрии, Эткинд обосновывает метод анализа композиции стихотворения: «в основе симметрических структур лежит соотношение (соразмерность) элементов, которые постоянно меняются, не распадаясь на форму и содержание» (с. 260). Доминанта композиции может меняться и быть образно-семантической, идейно-лексической или иной (см. 323). Поддаются описанию также нарушения симметрических композиций (см. 324-325).
В пятом разделе «Свобода и Закон» автор интерпретирует пушкинское понимание основополагающих для русской поэзии XIX века концептов, раздел посвящен важным вопросам мировоззрения Пушкина. Автор анализирует пушкинских героев: Бориса, Лжедмитрия и Пугачева.
Шестой раздел «Мне бой знаком» отдан автором, в частности, пушкинской эпиграмме.
В седьмом разделе «Рецепция Пушкина» рассмотрены поэма «Медный всадник» и история интерпретаций романа «Евгений Онегин».
«В течение семи десятилетий понимание Пушкина пережило несколько существенных трансформаций — в зависимости от того, какой исследовательский метод господствовал в тот или иной момент» (с. 455). В 20-е гг. доминировало прямолинейно-социологическое толкование, в 30-егг. — диалектико-исторический метод. В 40-е гг. творчество Пушкина было привлечено для «патриотической, примитивно-националистической пропаганды» (с. 455), которая в военное время приобрела почти плакатный характер. Естественно, что перипетии отечественной истории, в особенности борьба с космополитизмом в послевоенный период, отразились на изучении Пушкина. Одним из благотворных последствий 20 съезда КПСС стала публикация книги Г.А. Гуковского «Пушкин и проблемы реалистического стиля». Кризис диалектического историзма привел к смене исследовательских парадигм. Работы исследователей 70-х гг. «часто идут мимо истории» (с. 456). «В прямой или косвенной форме они изучают структуру произведения, намеренно игнорируя ее корни и эволюцию» (с. 456). С одной стороны, это привело к увлечению синхронно-структуральными исследованиями, а с другой, к накоплению архивных материалов. Отход «от гегельянского историзма» (с. 456) привел к появлению «литературоведческих сочинений, проникнутых мистицизмом чаще всего христианского, православного толка» (с. 456).
Раздел «В кругу европейцев» помещен в книге восьмым и посвящен пушкинским переводам из Парни, А. Шенье, «Песен Западных славян», а также балладам «Русалка» и «Рыбак», в исполнении великой поэтической триады Гёте — Жуковского — Пушкина.
Наконец в последнем разделе монографии «Французский Пушкин» автор дает обзор переводов произведений Пушкина на французский язык. Часто поэтические переводы — это череда утрат. История переводов Пушкина открывается именем Эмиля Дюпре де Сен-Мора, переведшего и опубликовавшего в 1823 г. «Руслана и Людмилу». Брат польского композитора Ж. -М. Шопен в 1824 г. обратился к «Бахчисарайскому фонтану». Среди переводчиков Пушкина на французский язык были и русские поэты Каролина Павлова и Элим Мещерский. П. Мериме перевел «Пиковую даму», но, к сожалению, прозой перелагал пушкинские стихи («Анчар», «Цыганы»). Одна из замечательных переводчиц пушкинских произведений на французский язык — М. Цветаева. Блестящим признают перевод Луи Арагона «Гимна в честь чумы».
Систематизировав французский переводческий опыт, Е. Г. Эткинд выработал принципы перевода, которые были применены в изданном собрании сочинений Пушкина: переводить стихи стихами, воспроизводить строфу оригинала, находить ритмические аналоги по-французски, «уважать историческое и национальное своеобразие стилей и стилизованных форм» (с. 559). Среди последних по времени (80-90-е гг. ) очень хороших переводов Пушкина на французский язык Эткинд отмечает четыре: «Евгений Онегин» (М. Колена, Ж. -Л. Бакеса, Р. Легра) и «Маленькие трагедии» А. Марковича.