Кошелева А.Л.
Константин Дмитриевич Бальмонт (1867-1942) родился на Владимирщине, в деревне Гумнищи Отец будущего поэта, владелец небогатого имения, был страстным охотником, беспечным хозяином и мало интересовался воспитанием сына Мать, напротив, родом из генеральской семьи, получила хорошее по тому времени образование, была человеком весьма деятельным и высоко культурным. Она и окружила сына строгой и нежной заботливостью и, по воспоминаниям поэта, очень рано ввела его в «мир музыки, словесности, истории, языкознания». Предметом страстного увлечения подростка Константина Бальмонта была поэзия русских и зарубежных классиков. Можно сказать, что в родном имении и начался его творческий путь. Первые поэтические пробы представляли собой пересказ мотивов певцов некрасовской школы, позднее предметом для подражания стала лирика Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Гете, Шелли, Э. По. В середине 80-х годов начинающий поэт познакомился с В. Короленко, который принял рачительное участие в становлении его литературной судьбы.
Осенью 1886 года Бальмонт поступил на юридический факультет Московского университета. Однако проучился там недолго: за участие в студенческих беспорядках его исключили и после трехдневного заключения в Бутырской тюрьме выслали в Шую. Бытовые неурядицы, неудачная женитьба и как следствие — нервное расстройство с попыткой самоубийства. В марте 1890 года Бальмонт выбросился из окна третьего этажа. Он остался жив, но целый год бьл прикован к постели.
В этом же году в Ярославле вышел первый сборник его стихов, который не принес автору ни удовлетворения, ни успеха. Он скупил почти весь тираж и сжег его. Однако литературное творчество не оставил. Поэт переводит на русский язык стихи Шелли и Эдгара По, новеллы Гофмана и драмы Кальдерона, истории скандинавской литературы Горна и истории итальянской литературы Гаспари. В 1892 году К. Бальмонт возвращается на собственную поэтическую тропу, а в 1894 году выходит новая книга лирики Под северным небом", принесшая автору немалую удачу, Благожелательно отозвалась критика и о последующих сборниках стихов, выходивших один за другим. Прежде всего подчеркивалось изящество формы образной речи, ее музыкальность. Такие сборники, как «Б безбрежности» (1895), «Тишина» (1898), «Горящие звезды» (1900), «Будем как солнце», «Только любовь» (1903), сделали имя поэта Бальмонта одним из самых популярных среди собратьев по перу, а 90-е-900-е годы стали вершинными в его творчестве. В начале 900-х годов брюсовское издательство «Скорпион» выпустило двухтомник Бальмонта, а спустя несколько лет там же было опубликовано его Полное собрание стихов в десяти томах (1908-1913) Одновременно поэт выступает и как автор статей о литературе (книги «Горные вершины», 1904, «Белые зарницы», 1908; и др.). Творчество К. Бальмонта высоко оценивали М. Горький и А. Блок, С. Городецкий и А. Белый, А. Анненский и Вяч. Иванов. Популярным становилось его имя и за границей, куда он выезжал с лекциями по русской и зарубежной литературе. Страстный путешественник, Бальмонт побывал в самых отдаленных уголках планеты — в Мексике, США, па Канарских островах.
К. Бальмонт — поэт старшей плеяды русских символистов, выразитель импрессионистических тенденций в символизме. Лирический герой его поэзии движим стремлением окунуться в «безбрежность» мира, в бесконечное его разнообразие, поклониться всем богам и стихиям, изведать высшую полноту и интенсивность переживания каждого мгновения, каждой «мимолетности» жизни, В стихотворений «Завет бытия» (190!) поэт заявил, что его поэтическая программа завещена ему самой природой:
… Мне ответил играющий ветер
«Будь воздушным, как ветер, как дым!»
… Мне ответило звучное море:
«Будь всегда полнозвучным, как я!»
… Ничего не ответило солнце,
Но душа услыхала: «Гори!»
Поклонение стихиям было связано у Бальмонта с культом красоты, безразличием к этическим ценностям, равнодушием к социальным проблемам и попыткой возвысить" безусловную свободу демонической, все преступающей личности:
Среди других обманчивых утех
Есть у меня заветная утеха:
Забыть, что значит плач, что значит смех, -
Будить в горах грохочущее эхо
И в бурю созерцать, под гром и вой,
Величие пустыни мировой.
В лирике Бальмонта запечатлены наиболее текучие, бесплотные, подвижные стихии — света, воздуха. Причем поэт стремился передать прежде всего слитное, совокупное ощущение светя, запаха, звука: в его стихах солнце «пахнет травами», «светит звонами»; сам поэт «сладко плачет» и «дышит луной». Природа, таким образом, изображается не столько в ее конкретной зримости, сколько как стихия вне места и времени, пребывающая в абсолютной чистоте и вечности. Внимание поэта привлекали не явления природы, а ее изначальные и неизменные свойства. Предмет его лирического изложения не ветер в поле или ночной осенний ветер, а ветер вообще, «ветрянность» во всех ее проявлениях («Ветер»); не ручей или море, а вода, дрожащая и в капле росы, и в океане, и вмещающая «бесконечные лики… и безмерность своей глубины» («Вода»); не дерево или деревья, а «древесность». Символический стих Константина Бальмонта где-то даже сближается с мифом. В стихотворении «Славянское Древо» он воспевает мифопоэтические мировое древо, отвлеченно вобравшее в себя «все известные породы деревьев».
Стихи Бальмонта несли в себе прозрение, пророчество. Они свидетельствовали о какой-то высшей реальности, которая питает человеческую надежду или вызывает страх отчаяние:
Умей творить из самых малых крох,
Иначе для чего же ты кудесник?
Среди людей ты божества наместник,
Так помни, чтоб в словах твоих был бог...
Одной из сквозных, структурообразующих тем его творчества является тема солнца. Солнцу, которое дарит нам жизнь, красоту, поэт посвятил циклы стихов, сборники «Будем как солнце» и «Сонеты солнца, меда и луны». Животворящая идея выражена в типично бальмонтовской форме, совместившей в себе философическую публицистичность с элементами пластической живописи:
Будем как солнце! Забудем о том,
Кто нас ведет по пути золотому,
Будем лишь помнить, что вечно к иному-
К новому, к сильному, к доброму, к злому-
Ярко стремимся мы в сне золотом
Будем молиться всегда неземному
В нашем хотеньи земном!.
Будем как солнце, оно — молодое.
В этом завет красоты!
Чистый, дневной свет, источаемый сквозь туман неведомым небом, — характерная символическая деталь в космических пейзажах поэта, окутанных облаком воображения и формирует общую, судьбоносную тональность произведения, сообщая ей светлое или трагическое звучание:
Как горит на пальцах у меня!
Как сладко мне присутствие огня!
Смешалось все. Людское я забыл.
Я в мировом. Я в центре вечных сил.
… Со светлыми я светом говорю...
Погаснет солнце в зримой вышине,
И звезд не будет в воздухе незримом,
Весь мир густым затянут будет дымом,
Все громы смолкнут в вечной тишине...
Богатое, необычное воображение поэта помогало ему воспроизвести нежные, зыбкие состояния природы или в животворных лучах солнца, или в таинственном сиянии луны: мягкое шуршание камышей, мление сонного воздуха, «радугой пронизанный туман», «счастье легко дрожащих трав», волшебные пейзажи, сотканные из «лунных сияний» и «трепещущих очертаний» («Фантазия»).
Бальмонт привнес в русскую поэзию множество новых, чисто экзотических тем. В его лирике впервые зазвучал мотив сострадания ущербным созданиям природы: кривым кактусам, побегам белены. Едва ли не первым он воспел тигра, леопарда, пантеру, альбатроса, скорпиона, болотную лилию, орхидею, даже одноклеточных (инфузории, радиолярии). По богатству поэтической флоры и фауны, " по непосредственности эстетического чувства природы его стих занял ведущее место в отечественной словесности.
Причем он никогда не ограничивался только описанием. Поэт стремился проникнуть в самую суть, «душу» животного или растительного мира, а главное — соотнести этот мир с миром человеческим и Вселенной в целом Через внешние природные образы он пытался осмыслить свою творческую индивидуальность Можно назвать немало портретно-психологических зарисовок, в которых опорная деталь, как травило, строится на прямом сопоставлении внутреннего и вещного, в виде звучной информационно-иносказательной фразы, напоминающей собой лаконичное пословичное выражение: «я — играющий гром»; «я — нежный иней охлаждения»; «я ведь только облачко, полное огня». И даже свою высокую поэтическую и жизненную программу, смысл жизни поэт К. Бальмонт не мыслит вне той необычной среды, которая называется природа:
Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живет осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.
Вольный размах поэтического мышления, образные обобщения Бальмонта создали особый, космический тип символизма в русской поэзии начала века. В поэзии Бальмонта встречается и такое, когда безмерное, почти космическое он стремится заключить в малом, земном. Это можно проследить на примере стихотворения «Опричники», выполненною в жанре своеобразной философической реплики. Сначала несколькими штрихами дается характеристика и атмосферы эпохи Ивана Грозного: «Когда опричники… //Когда невинных жгли… // Когда, облив шута горячею водою...» А затем чуткая душа поэта неожиданно гуманную гармонию, умиротворение за пределами.
На небесах, своею чередою,
Созвездья улыбалися, как встарь.
Поэт не принял безумной жестокости людей и не захотел, чтобы эта исходило от Бога:
Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя.
О, если мир — божественная тайна, -
Он каждый миг клевещет на себя!
Трудно оторваться поэту от земной плоти — природы. Природа у Бальмонта — это явь Вселенной Она населена ветром, огнем, водой, светом, тьмой, звездами, растениями.
Я вниманию… цветам и деревьям шумящим
И легендам приморской волны...
Образные лики природы, живые и условные, обрисованы в одухотворенно сценической манере, соотнесены с человеком, его фантазией:
Краса иная сердцу дорога:
Я слышу рев и рокот водопада,
Мне грезятся морские берета
И гор неуловимая громада...
Ветер, огонь, вода и даже солнце у поэта возведены в ранг лирических сущностей, и сами говорят о себе как типичные персонажи, представшие и взору и мысли поэта:
Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею
Лелею травы, лелею нивы.
Воссоединение лирического «я» с природой, с Вселенной выражено в стихе на основе символико-метафорического сближения. Жизнь человека уподоблена веяниям природы, а природа, в свою очередь, видит, чувствует, мыслит на языке человеческого мироощущения Бальмонтовская природа живет прощальными криками гусиных и журавлиных стай («Осень»), звучанием моря и музыкой леса («Рождение музыки»), стонами кукушки и тоскою поэта по родине («дюнные сосны»).
Стих К. Бальмонта символичен по своей внутренней, сюжетно-образной сути. Это поддерживается недосказанностью изложения, некоей непроясненностью переживаний героя, происходящих на лоне природы, ситуацией одиночества и почти постоянной отстраненности его от жизни обыденной, мирской, когда страдающий поэт доверяет свои думы травам, соснам, птицам — всему окружающему миру («Береза». «Одолень-трава», «Зов» и др.).
Символический стиль Бальмонта закреплен в его живом, поэтическом слове, мысль кажется изломанной, манерной, но никогда не теряет при этом своей чистой образности и точности. Лучше всего об этом сказал сам поэт:
Я — изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты — предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны
Я — внезапный излом,
Я — играющий гром,
Я — прозрачный ручей,
Я — для всех и ничей
Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая -
Все пойму, все возьму, у других отнимая…
Бальмонтовская метафора всегда свежа и неожиданна певец сумел найти в своей душе «бесконечный расцвет златоока», ветер у него не просто дует, а «бьет дыханьем твердь»; вал «мятежится»; путники жаждут «качанья немых кораблей»; для них «развернула свой свиток седая печаль».
Столь же необычные, яркие и оригинальные эпитеты «бесстрастная звезда», «непонятная лазурь», «звучная волна».
И все это передается чарующей музыкой слога, его напевностью, виртуозностью, которые усиливаются размеренными как выдох ассонансами:
Луга убегают далеко-далеко
Во всем утомленье — глухое, немое…
или повторением одного и того же аллитерирующего звука в начале слова:
Ландыши, лютики. Ласки любовные,
Ласточки лепет. Лобзанье лучей...
Стихи эти составлены из назывных предложений, каждое из которых начинается в середине одной строки и заканчивается в середине следующей. Точки на стыке их, казалось, должны нарушить плавное течение интонации, но этого не происходит, потому что точка у Бальмонта «поется». У него есть стихотворение, которое так и названо — «Безглагольность». Почти полное отсутствие глаголов и придает стиху, поэтике в целом импрессионистическую красочность образов и музыкальность:
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаенной печали,
Безвыходность горя, безгласность безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали...
Бальмонт наполнил русский стих магией образных звуков и речений, органично соединивших в своем словаре книжное и фольклорное. Это и сделало художественно ценным его волшебную ворожбу со словом, которым он воспел родную землю:
Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи…
Последние два десятилетия своей жизни К. Д. Бальмонт провел в эмиграции. Очень тосковал о родине. В статье «Воля России», которая открывала первый номер русского журнала, издаваемого в Праге (1924 г.), Бальмонт писал о трагической судьбе русского народа, его «прекраснейших творцов» — писателей: Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Кольцове, Никитине, Успенском Г., Батюшкове, Некрасове, Тургеневе, Толстом, Достоевском — «богатства души и одаренности, соединенное с тем роковым даром...» И сам К. Д. Бальмонт умирал в оккупированном гитлеровцами Париже, мучительно переживая за судьбу России и судьбу своей незащищенной поэзии. И только в наши дни его муза стала снова доступна русскому читателю. И это возвращение еще одно доказательство ее исключительной Художественной значимости.