Содержание
Введение
1. Формирование и развитие понятий «присвоение» и «растрата»
Эволюция понятий «присвоение» и «растрата»
Присвоение и растрата в советском уголовном праве
2. Анализ содержания понятий присвоения и растраты
2.1 Общие признаки присвоения и растраты
2.2 Особенности присвоения и растраты
3. Анализ некоторых квалифицирующих признаков присвоения и растраты
3.1 Квалификация присвоения (растраты) с использованием служебного положения
3.2 Отграничение неоднократного присвоения (растраты) от продолжаемого
3.3 Присвоение (растрата), совершенное по предварительному сговору группой лиц
Заключение
Список использованной литературы
Приложение
Введение
Обеспечение неприкосновенности собственности является одной из основ современного демократического правового государства. Конституция РК гарантирует равенство и неприкосновенность частной, государственной и иных форм собственности. Равенство всех форм собственности предполагает и их равную защиту, для обеспечения которой используются в том числе методы уголовно-правовой охраны.
Вместе с тем, растет количество посягательств на данный объект уголовно-правовой охраны, одной из причин этого роста является несовершенство законодательных конструкций.
В связи с реформой уголовного законодательства, предпринятой в 1994 г., а особенно в связи с принятием УК РК 1996 г., наметилось некоторое совершенствование юридической техники в области регулирования уголовной ответственности за корыстные посягательства. В то же время наличествует неопределенность и противоречивость в определении и конструировании некоторых форм хищения, наиболее очевидно данная негативная тенденция прослеживается в области регулирования ответственности за присвоение и растрату.
Проблемы квалификации хищения, в частности, вопросы уголовной ответственности за деяние, предусмотренные ст. 176 УК РК, на протяжении достаточно продолжительного времени находились и находятся в поле зрения ученых.
В частности, к данной проблематике обращались в своих исследованиях такие ученые, как Б.В. Волженкин, В.А. Владимиров, В.Н. Дерендяев, Г.А. Кригер, Ю.И. Ляпунов, С.М. Кочои, М. Муллаев, П.С. Матышевский, В.И. Плохова, Э.С. Тенчов, С.А. Тропин, С.А. Тарарухин, И.Х. Хакимов, А.Д. Щербо и др.
Вместе с тем, указанная проблематика не нашла должного теоретического освещения, учитывающего современные криминологические реалии. Прежде всего, это обусловлено тем, что большинство трудов, в которых затронуты указанные выше вопросы, были написаны еще до вступления в силу УК РК 1996 г. Исключение составляют, пожалуй, лишь несколько работ (например, исследования С.М. Кочои и В.Н. Дерендяева). Монографических исследований, посвященных присвоению и растрате и их месту в системе норм, предусматривающих ответственность за хищение, в последнее время не было.
В основу настоящей работы были положены исследования, результат которых нашел отражение в работе, вышедшей в 1996 году. Однако за прошедшие годы весьма существенные изменения претерпела не только законодательная база, но и уголовно-правовая доктрина.
С учетом данных требований работа была переработана и дополнена. Автор не претендует на безапелляционность выводов и с благодарностью примет все предложения и замечания.
1. Формирование и развитие понятий «присвоение» и «растрата»
1.1 Эволюция понятий «присвоение» и «растрата»
Присвоение вверенного имущества стало самостоятельным преступлением (наряду с кражей, мошенничеством, грабежом, разбоем, т.е. всеми другими формами хищения) не сразу. Законодатели различных стран или вовсе отказывались видеть в нем преступление, или приравнивали его к другим однородным посягательствам, в частности, к похищениям (краже и мошенничеству).
Так, римское право считало присвоение (furtum) и относило к нему лишь нарушения особого какого-либо доверия, вытекающего из договоров отдачи на сохранение (depositum), полномочия (mandatum), товарищества (societas) и опеки (tutela).
Французское право долго не признавало присвоение преступлением и только в 1791 г. объявило его уголовно-наказуемым деянием, ограничив ответственность случаями присвоения имущества, вверенного на сохранение. Code penal распространил объем этого преступления и на присвоение вещей, вверенных кому-либо для известного возмездного употребления или назначения. Наконец, Закон от 28 апреля 1832 г. объявил преступным присвоение вещей, врученных в ссуду, на поручение и для какой-нибудь работы. Весьма интересным является решение вопроса об ответственности за рассматриваемое деяние в английском праве. Это присвоение долго не выделяли из кражи, в связи с чем возникали проблемы при квалификации преступлений. Для решения этих затруднений были изданы казуистические статьи о том, что:
— обращение в свою пользу слугами ящиков, драгоценностей, денег, вещей и рухляди, отданных им на сохранение господами, есть felony; — присвоение слугою вещей, полученных им от имени своего господина, составляет кражу;
— обращение в свою пользу банкиром, купцом, маклером, атторнеем или иным агентом денег или кредитива, или денег, врученных по кредитиву, данных ему для какой-либо определенной цели, влечет за собой ответственность за кражу;
— обращение в свою пользу вещей, взятых на сохранение, хотя и без взлома хранилища, в котором содержалась поклажа, считается совершением кражи.
Таким образом, присвоение в английском праве отождествлялось с кражей. Раньше всех присвоение выделилось, как особое преступление, в немецком праве. Уже Каролина предусматривала за присвоение отданного в «верные руки» имущества наказание наравне с кражей, но не отождествляла его с последней. Общее право затем совсем отделило присвоение от кражи, и все германские уложения рассматривали его как особое, самостоятельное преступление против собственности.
Русское законодательство не предусматривало ответственности за злоупотребление с корыстной целью доверием, оказанным виновному. Даже присвоение (утайка) поклажи, отданной виновному в запертом хранилище, присвоение рабочими материала, отданного им для выполнения работ, а также присвоение заклада влекли по Соборному уложению 1649 г. лишь гражданско-правовые последствия и назывались «гражданскою неправдою». В воинских артикулах Петра I (1716 г.) упоминаются простое присвоение (утайка), отождествляемое с воровством, и присвоение казенного имущества посредством записывания на приход менее действительно полученного. За последний его вид предусматривалась смертная казнь. Но общего понятия присвоения как самостоятельного преступления не было. Только позднее практика Сената начинает признавать присвоение отдельным посягательством на собственность.
Свод законов 1832 и 1842 гг. полностью заимствовал положения воинских артикулов о данном деянии, отнеся его к воровству-краже. Оно охватывало лишь хищение поклажи (ст.704 в ред. 1832 г. и п.1 ст.819 в ред. 1842 г.). Составители уложения 1845 г. не только отделили присвоение от кражи, но и расширили его содержание. Хищение предметов, вверенных для какого-либо употребления, признавалось преступлением. Уложение 1857 г. текстуально воспроизвело это положение. Устав же о наказаниях различал присвоение и растрату чужого движимого имущества, вверенного виновному не только для сохранения, как по Своду законов, но и для перевозки, переноски или определенного употребления (ст.177).
Итак, впервые в русском уголовном праве присвоение (утайка) как преступление упоминается в воинских артикулах, где оно отождествляется с кражей. Это положение переходит в Свод законов. И только Уложение 1845 г. и Устав о наказаниях отделяют присвоение от кражи и расширяют объем понятия присвоения, включив в предмет посягательства все вещи, вверенные для сохранения, употребления, перевозки и переноски.
В дальнейшем свое развитие анализируемое понятие нашло в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1885 г. и в Уголовном уложении 1909 г. Особенная часть Уложения 1885 г. во втором отделении содержала две главы. В первой главе «Похищение чужого движимого имущества» давался перечень всех форм хищения — кражи, грабежа, разбоя, мошенничества, и в качестве преступления, прикосновенного к похищению, выделялось вымогательство. Во второй главе «Присвоение чужого движимого имущества» предусматривалось два вида присвоения: присвоение вверенного имущества и присвоение находки.
Таким образом, Устав и Уложение о наказаниях 1845 г. положили начало, а Уложение 1885 года подтвердило и закрепило вывод о необходимости разграничения похищения чужого движимого имущества от его присвоения.
Теория русского уголовного права раскрыла признаки этого корыстного посягательства на чужое имущество, дала присвоению научное определение[9]. Присвоением вверенного имущества считалось «умышленное противозаконное обращение в свою собственность заведомо чужого движимого имущества, поступившего к виновному с ведома и желания хозяина или заступающего его лица, но лишь во владение, а не в собственность, и обращенного им в свою собственность вопреки тому назначению, в виду которого оно ему передано»[9].
В отличие от присвоения, имущественное хищение определялось как «умышленный, противозаконный, с целью присвоения, захват чужого движимого имущества из чужого владения»[9].
Вместе с присвоением похищение имущества образовывало группу так называемых корыстных посягательств против движимости, и отличались они друг от друга тем, что при присвоении «виновный на законных основаниях владеет имуществом и лишь противозаконно обращает его в свою собственность»[10].
Различие между присвоением и хищением постоянно подчеркивалось в теории уголовного права. «Не могут быть относимы к похищениям такие действия, которыми хотя и производятся изменения в имущественной сфере потерпевшего, но без изменения фактического владения имуществом (присвоение...)»[11]. Вверенное имущество могло принадлежать частному лицу, казне, церкви и т.п.
С объективной стороны хищение определялось как захват (завладение) чужого имущества разными способами (кража, грабеж, разбой, мошенничество) с целью присвоения и (или) обращения его в свою собственность. В связи с этим похищение признавалось оконченным «с момента перехода имущества из владения потерпевшего во владение виновного; только с прекращением владения на одной стороне и установлением его на другой можно сказать, что имущество похищено, до этого же момента хищническая деятельность еще не закончена»[12]. Такой подход к определению момента окончания хищения в целом соответствует существующим взглядам на данный вопрос в современной теории уголовного права и следственно-судебной практике.
В соответствии с теорией русского уголовного права «действие присвоения состоит в обращении чужого имущества в собственность виновного.
С момента такого обращения состав деяния совершенно закончен, так что места покушению здесь не остается»[13].
Но здесь возникает вопрос, с какого же момента чужое имущество могло считаться обращенным в собственность виновного; вопрос этот практически весьма важный потому, что меры уголовной репрессии могут быть применимы лишь к выразившимся во внешних действиях проявлениям преступной воли. Установить же такие действия со стороны присвоителя, который владеет вещью на законном основании, нелегко, и поэтому в прежние времена законодатель считал своей обязанностью прийти на помощь практике, называя те внешние действия, которые следовало признавать за обращение в собственность чужого имущества.
Так, еще Уложение 1845 и 1857 гг. ограничивало уголовно наказуемое обращение в свою собственность чужого имущества случаями растраты, т.е. издержания и отчуждения его, и такого присвоения, при котором виновный «ложно запирался» в получении чужой вещи или ложно утверждал, что полученная им вещь возвращена, передана или употреблена по назначению. По существу такая система Уложения была небезупречна, потому что: во-первых, при ней имущество оставалось незащищенным в тех случаях, когда присвоение его не сопровождалось такими ложными уверениями, и, во-вторых, она приводила к ошибочному мнению, будто бы законодательству было известно не одно общее понятие присвоения вверенного имущества, а два совершенно отдельных и самостоятельных понятия: растрата вверенного имущества и его присвоение, в то время как по действовавшему тогда законодательству растрата являлась лишь одной из форм присвоения чужого имущества.--PAGE_BREAK--
В редакции Устава о наказаниях, а затем и в Уложении признак лжи исключен. Присвоение охватывает всякое противозаконное удержание чужого имущества, которое означает невозвращение имущества собственнику и считается оконченным с момента, когда наступает обязанность возвратить его, независимо от того, происходит ли такой не возврат вследствие желания увеличить объем своих ценностей за счет чужого имущества (собственно присвоение) или потратить его на свои корыстные цели (отчуждение, издержание, растрата). Таким образом, невозвращение охватывает и удержание (собственно присвоение), и издержание (растрату) чужого имущества. В соответствии с действовавшим тогда уголовным законодательством момент окончания обращения виновным в собственность чужого имущества зависел от особенностей объективной стороны преступного деяния (присвоения). Если деяние выражалось в издержании или потреблении имущества, то обращение в собственность считалось оконченным с первого акта издержания или потребления его виновным в свою пользу. Если издержания или потребления не было, то обращение в собственность предполагало внешний акт самовольного удержания, т.е. происходящего при условиях, в которых для виновного наступила и не исполнена обязанность возврата имущества по принадлежности. «Момент неисполнения требования хозяина о возврате вещи и будет моментом противозаконного обращения его в собственность виновного… Так же присвоение существует, коль скоро в установленном месте и в установленное время вверенного имущества налицо не оказалось (при ревизии казначея в казенном ящике не оказалось всех или части сумм)»[14].
Итак, русское уголовное право отличало присвоение от хищения чужого имущества. В связи с этим и объективная сторона (действие и момент окончания преступления) указанных составов преступлений характеризовалась по-разному. При хищении достаточно было захватить вещь (завладеть ею), чтобы преступление считалось оконченным. А при присвоении (что вытекает и из этимологии этого слова: присвоить — значит, «самовольно взять в свою собственность»[15], присовокупить, присоединить к своему имуществу) преступление считалось оконченным только с того момента, когда имущество обращалось (т.е. использовалось как собственное, в своих интересах) в пользу виновного. Растрата выступала лишь в качестве формы присвоения (являлась способом распоряжения уже присвоенным имуществом). Сам факт растраты уже свидетельствовал о том, что имущество использовалось в интересах виновного, который распоряжался им как своим собственным. Известная логика в таких рассуждениях имеется. Действительно, возникновение умысла у виновного на издержание, отчуждение вверенного имущества, сопровождающегося конкретными действиями, направленными на это (отчуждение), свидетельствует о том, что виновный как бы присвоил себе право распоряжаться вверенным ему имуществом как своим собственным и расходует (растрачивает) его без фактического предварительного присоединения к своему имуществу.
Исходя из такого понимания растраты, Л.С. Белогриц-Котляровский писал: «К присвоению относится не только растрата или издержание чужого имущества, т.е. потребление, продажа, дарение, обмен и т.п., но и его удержание...»[16].
Следовательно, в дореволюционном уголовном праве присвоение выражалось в двух формах: растраты (издержания) и удержания (собственно присвоение); и то и другое совершалось в интересах виновного. Во втором случае присваивалось само имущество, а в первом — прежде всего, «право» распоряжаться им как своим собственным.
В качестве особого вида присвоения выступало присвоение должностное. Основное его отличие от простого присвоения — в субъекте преступления. Оно, очевидно, явилось прообразом понятия хищения путем злоупотребления служебным положением, ответственность за которое было предусмотрено в ст.92 УК РСФСР 1960 г. Такое подробное описание признаков состава присвоения, определяемых известными теоретиками русского уголовного права, позволило в дальнейшем развить это понятие, более детально уяснить его содержание в теории советского уголовного права.
1.2 Присвоение и растрата в советском уголовном праве
История уголовно-правовой охраны социалистической собственности тесно связана с историей советского государства.
В связи с этим можно выделить и соответствующие этапы развития законодательства об ответственности за посягательства на собственность.
Первый этап охватывает 1917-1922 гг. Это послереволюционный период, начало становления советского права. Основу для борьбы с посягательствами против социалистической собственности, в частности с хищениями, составляли декреты местных и высших органов советской власти. Одно из первых упоминаний о присвоении и растрате встречается в Положении о революционных военных трибуналах от 20 ноября 1919 г. Так, перечисляя преступления, совершаемые военнослужащими, Положение упоминает «дела о присвоении и растрате вверенного по службе имущества, дела о похищении и промотании предметов вооружения… и иного военного имущества»[17]. К общедолжностным корыстным преступлениям Положение относит присвоение и растрату, а равно (выделено мной. — О.Б.) хищения государственного имущества, совершаемые должностными лицами[18].
Как мы видим, названное Положение не отождествляет присвоение и растрату с хищением, рассматривая их в качестве самостоятельных преступлений, посягающих, в частности, на военное имущество. 1 июня 1921 г. был издан декрет «О мерах борьбы с хищениями из государственных складов и должностными преступлениями». Этот декрет явился реакцией на достигшие огромных масштабов корыстные посягательства на социалистическую собственность в период перехода страны к новой экономической политике. Значение этого декрета состоит в том, что, во-первых, в нем дается понятие некоторых форм хищения (например, незаконный отпуск товаров лицами, работающими в органах снабжения, распределения, заготовки и производства; заведомо незаконное получение товаров из государственных складов, баз, распределителей и т.п.); во-вторых, была предусмотрена ответственность за некоторые виды содействия хищению; в-третьих, были указаны обстоятельства, отягчающие ответственность за хищение (крупный размер, многократность, ответственное положение виновного)[19]. Таким образом, за счет включения в понятие хищения перечисленных выше форм преступного поведения законодателем был существенно расширен объем этого понятия (хищения).
Второй период (1922-1932 гг.) характеризуется действием уголовных кодексов РСФСР 1922 и 1926 гг. Окончание гражданской войны и переход к мирному строительству вызвали необходимость укрепления законности, кодификации уголовного законодательства[20].
Составы хищений в уголовных кодексах помещались в разных главах. В ст.105 УК 1922 г. (глава о должностных преступлениях) предусматривалась ответственность за злоупотребление должностным положением как средства хищения, в ст.113 УК 1922 г. (ст.116 УК 1926 г.) — за присвоение или растрату должностным лицом вверенного ему имущества. В главе об имущественных преступлениях в ст.185 УК 1922 г. (ст.168 УК 1926 г.) было предусмотрено наказание за присвоение вверенного имущества частным лицом.
Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 гг. практически воспроизвели с некоторыми изменениями (упрощением) нормы Уложения о наказаниях 1885 г., предусматривавшие ответственность за присвоение. Были перенесены в УК РСФСР и понятия «присвоение» и «растрата». Должностное присвоение рассматривалось как разновидность присвоения вообще. В содержание рассматриваемых понятий уголовными кодексами вкладывался такой же смысл, что и Уложением. Это очень хорошо видно при анализе комментария к рассматриваемым статьям УК РСФСР.
Однако в ходе применения, как норм Уложения, так и норм УК РСФСР, в уголовно-правовой теории и в следственно-судебной практике не было определенной четкости в понимании названных терминов, не хватало системности и логической завершенности в их определении. Так, в ст.168 УК РСФСР 1926 г. (ст.185 УК 1922 г.) присвоение определялось как «удержание с корыстной целью чужого имущества, вверенного для определенной цели, или растрата этого имущества»[21].
Как видим, по УК РСФСР, присвоение выражается в двух формах: удержания и растраты. Оно не относится к хищениям, отличается от них, хотя также посягает на собственность. По сути, повторяются нормы Уложения 1885 г.
Не идет дальше и теория советского уголовного права. Так, М.И. Гернет комментировал норму УК о присвоении следующим образом: «… в отличие от похищения присвоение не предполагает изъятия имущества из владения другого лица, т.к. имущество, находясь в обладании присвоившего его лица на том или ином законном основании, только самовольно удерживается им»[22].
А ведь еще И.Я. Фойницкий писал по этому поводу: «Вместе с присвоением похищение имущества образует группу так называемых корыстных посягательств против движимости… Присвоение отличается от хищения тем, что виновный на законных основаниях владеет имуществом и лишь противозаконно обращает его в свою собственность… Не могут быть относимы к похищению такие действия, которыми хотя и производятся изменения в имущественной сфере потерпевшего, но без изменения фактического владения имуществом (присвоение...)»[23].
В ст.116 УК РСФСР 1926 г. (ст.113 УК 1922 г.) говорилось о должностном присвоении, которое определялось как «присвоение или растрата должностным лицом имущества, находящегося в его ведении...»[24]. В данном случае растрата выделяется законодателем в самостоятельную форму должностного посягательства на собственность, наряду с присвоением. Видимо, чувствуя некоторую нелогичность такого построения нормы, автор комментария к анализируемой статьи УК разъясняет, что должностное присвоение выражается в распоряжении виновным находящимся в его обладании имуществом как своим собственным, а именно: виновный издерживает его (растрата) или удерживает его (присвоение в тесном смысле). И в данном случае, по мнению автора, «растрата есть один из способов действия при присвоении, и в связи с этим указание в законе на растрату является излишним»[25].
Оконченным присвоение считалось с «момента издержания или обращения имущества в свою собственность, что могло быть установлено, например, отсутствием имущества на месте при производстве ревизии ..., ненахождением его в том количестве, в каком оно должно было находиться в наличии и т.п.»[26].
К середине двадцатых годов растраты стали самым распространенным посягательством на собственность, о чем свидетельствовало, в частности, заявление Н. Крыленко, сделанное им на страницах газеты «Известия»: «Оставлен расстрел за присвоение и растрату, совершаемые должностными лицами, а равно за присвоение ими особо важных государственных ценностей. Такая суровая санкция объясняется необходимостью борьбы с эпидемией растрат, имеющей место за последнее время»[31].
Анализ уголовного законодательства и судебной практики по делам данной категории, изучение точек зрения и мнений, высказанных в теории уголовного права того времени, дает основание сделать следующий вывод. Ни у законодателя, ни у научных и практических работников еще не сложилось четкого представления о сущности присвоения, в частности, о том, является ли оно самостоятельным преступлением (хотя и посягающим на собственность, но не относящимся к хищению, а лишь поставленное в один ряд с ним), или это одна из форм хищения.
Отсутствие четкого понимания этого вопроса приводило к противоречивости в суждениях правоведов. Одни считали присвоение отличным от хищения преступлением, (придерживаясь взглядов дореволюционных теоретиков русского уголовного права). Другие же относили присвоение к одной из форм хищения.
Теоретические пробелы приводили к нарушениям законности в деятельности правоохранительных органов.
Влияние уголовно-правовой теории на следственно-судебную практику подтверждает следующий пример. Так, по мнению А.А. Пионтковского, вещь при присвоении находится во владении субъекта преступления, и этим обстоятельством присвоение отличается от похищения[28].
Вслед за ним и член Верховного Суда СССР М. Челышев рекомендует квалифицировать действия виновного по ст.113 УК РСФСР (должностное присвоение и растрата. — О.Б.), если нет признаков хищения[29].
Даже в постановлении ЦК ВКП(б) «О борьбе с хищениями и растратами в кооперативных организациях» — и в самом названии, и в тексте постановления хищения перечисляются наряду с растратами[30].
В связи с распространением растрат к середине 20-х годов во всех звеньях народного хозяйства, и особенно в кооперации, это понятие стало одним из самых «популярных» в юридической и общественно-политической литературе.
А.А. Иогансен писал: «Действия виновного при должностной растрате, как и при частной, выражаются в том, что он распоряжается вверенным ему имуществом как своим собственным, причем или обращает его в состав своего имущества и не возвращает его собственнику (присвоение), или расходует на свои нужды (растрата)… Растрата считается совершенной с момента издержания имущества или обращения его служащим в свою пользу[31].
Некоторые криминалисты, видя, что юридические понятия искажаются в угоду политической целесообразности, пытались, хотя и слишком редко, противостоять этому. Так, А.А. Пионтковский отмечал, что «хотя термин «растрата» пользуется широким распространением для обозначения преступлений, предусмотренных ст.ст.113 и 185 УК, однако он не отличается достаточной точностью. Растраты являются одним из способов присвоения. Может быть, налицо состав интересующих нас преступлений и без растраты чужого имущества. Правильнее говорить о присвоении, а не о растрате»[32]. продолжение
--PAGE_BREAK--
Тем не менее, анализ юридической литературы тех лет позволяет сделать следующий вывод: преобладающим среди юристов было мнение о том, что присвоение является самостоятельным видом посягательства на собственность. Оно рассматривалось наравне с хищением, а не в качестве его формы.
Однако уже в те годы некоторые практические работники определяли растрату как расхищение государственного имущества. Но делали они это, скорее, следуя «духу времени», здравому смыслу и профессиональной интуиции[28].
Началом третьего этапа в развитии уголовного законодательства по вопросам охраны собственности и борьбы с хищениями по праву можно назвать постановление ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности» от 7.08.32 г. Это был первый общесоюзный закон, предусматривающий ответственность за посягательства на социалистическую собственность. Он состоял из введения и трех частей (по три пункта в каждой). Названный закон «дал совершенно новую по сравнению с действовавшим законодательством конструкцию понятия хищения, охватывая этим понятием все способы и формы противозаконного завладения социалистическим имуществом»[34]. Он предусматривал уголовную ответственность за наиболее тяжкие посягательства на собственность и действовал в качестве самостоятельного уголовного закона общесоюзного значения наряду с уголовными кодексами.
В частях 1 и 2 закон предусматривал ответственность за хищение государственного имущества и приравниваемых к нему по своему значению грузов на железнодорожном и водном транспорте и имущества колхозов и кооперативов.
Как отмечалось в юридической литературе того времени, «преступление, предусмотренное частями 1 и 2 этого закона, заключалось в хищении социалистического имущества, совершаемом в любом виде — в виде кражи, должностного присвоения, растраты и проч.»[31].
Так, в брошюре «Советское уголовное право» (под редакцией А.Я. Вышинского) дается такой комментарий к Закону от 7.08.32 г.: «Закон 7 августа предусматривает посягательства на общественную собственность не только путем хищения, но и путем мошенничества, растрат, путем повреждения и истребления имущества и т.п. Закон должен применяться… к случаям крупных хищений и растрат, или хищений и растрат, совершаемых систематически, организованными группами...»[36].
Далее, давая характеристику имущественных преступлений, автор к похищениям имущества относит кражу, грабеж и разбой. А вымогательство, мошенничество, ростовщичество, присвоение, скупку краденого и покупку заведомо похищенного огнестрельного оружия, — к имущественным преступлениям, направленным, как и хищения, на приобретение чужого имущества[37].
В приведенной работе хищение и растрата не только рассматриваются в качестве самостоятельных преступлений, но даже противопоставляются друг другу.
В ст.ст.1 и 3 названного Указа предусматривались три конкретные формы хищения: кража, присвоение и растрата, а также говорилось об ином хищении государственного, колхозного, кооперативного или общественного имущества. Такая конструкция понятия хищения значительно облегчала борьбу с расхитителями народного добра[38].
Б.А.Куринов полагал, что при присвоении и растрате «имущество может быть и не вверено виновному, а может находиться у него по каким-либо другим законным основаниям, например, государственное имущество было найдено лицом и присвоено им»[39].
Судебная практика также полностью руководствовалась положениями Указа. В своем руководящем постановлении от 6 мая 1952 года Пленум Верховного Суда СССР указывал: «… всякое присвоение (выделено нами. — О.Б.) государственного или общественного имущества, независимо от форм и способов его совершения, должно рассматриваться как хищение»[40].
Рассматриваемый период заканчивается принятием Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 25 декабря 1958 г. и уголовных кодексов союзных республик в 1959-1962 гг, в том числе и Уголовного кодекса КазССР 1959 года.
Подводя итог вышесказанному, можно сделать некоторые выводы относительно исследуемой проблемы.
Советское уголовное законодательство вплоть до 1947 г. не признавало присвоение и растрату формами хищения социалистического имущества. Законодательные акты до названного Указа позволяли вследствие их неопределенности, нечеткости и неоднозначности решать данный вопрос как в пользу признания присвоения и растраты формами хищения, так и против этого.
Многие представители уголовно-правовой науки не поддержали концепцию о таком соотношении понятий «присвоение», «растрата» и «хищение», изложенную в Указе 1947 г. Так, М.И. Исаев писал: «Само понятие присвоения и растраты осталось тем же, что и по действовавшему до Указа от 4 июня уголовному праву»[41].
Право отнесения того или иного деяния, причинявшего имущественный ущерб государству или общественной организации, к хищению оставалось за органами следствия и суда. Тем самым этот Указ превращался в «каучуковую» норму уголовного законодательства. С одной стороны, такая непоследовательность, нестабильность и противоречивость уголовного законодательства, правоприменительной деятельности наложили отпечаток и на уголовно-правовую науку того времени. А с другой стороны, результаты практики и нормотворчества явились следствием отсутствия четкого, научно обоснованного определения общего понятия хищения и его признаков.
Решению этого вопроса и были посвящены научные работы, теоретические исследования и практические обобщения последних десятилетий, начиная с 50-х годов[42].
2. Анализ содержания понятий «присвоение и «растрата»
2.1 Общие признаки, характерные для присвоения и растраты.
Действующее уголовное законодательство признает присвоение и растрату формами хищения чужого имущества. Подавляющее большинство ученых-правоведов справедливо полагает, что в ст.176 УК РК предусмотрена ответственность за хищение, совершение которого возможно в двух формах: присвоения и растраты.
Однако до принятия нового УК РК 1996 года в юридической литературе можно было встретить различные точки зрения по количеству форм хищения, предусмотренных в ст.92 (ст.147-1) УК РСФСР 1960 г. Так, Г.А. Матусовский считал, что в ст.92 (ст.147-1) УК РСФСР говорилось лишь об одной форме хищения, а понятия «присвоение», «растрата» и «хищение путем злоупотребления служебным положением», следует, по его мнению, рассматривать в качестве элементов внутри этой формы[43].
Некоторые авторы предлагали выделять в рассматриваемой статье две самостоятельные формы хищения. Но и здесь не было единства мнений в том, какие две формы следует считать самостоятельными. Например, В. Фельдблюм придерживался позиции, что ст.92 (147-1) объединяет такие две формы хищения как присвоение и растрата, а понятие «злоупотребление служебным положением» является лишь характеристикой субъекта названного преступления[44].
В.В. Устименко же считал, что «диспозиция ст.84 УК УССР (ст.147-1 УК РСФСР) по существу объединяет два самостоятельных преступления. Это хищение… путем присвоения или растраты… и хищение… путем злоупотребления служебным положением»[45].
Научные выводы относительно содержания того или иного уголовно-правового понятия должны, по-нашему мнению, основываться на анализе различных обстоятельств, в том числе, и на толковании диспозиции исследуемой статьи уголовного закона. Проанализируем диспозицию части 1 статьи 176 УК РК, которая гласит: «Присвоение или растрата, то есть хищение чужого имущества, вверенного виновному». Очевидно, что общим, что объединяет присвоение и растрату является то, что похищается имущество, которое вверено виновному. Считается, что именно этим признаком присвоение и растрата отличаются от всех остальных форм хищения. Хотя при мошенничестве путем злоупотребления доверием имущество также доверительно передается (вверяется) виновному для осуществления каких-либо действий (хранения, пользования и др.).
Прежде чем приступить к анализу данной нормы, хотелось бы обратить внимание на некоторую тавтологию при описании рассматриваемых форм хищения (да и не только рассматриваемых; это касается также кражи, мошенничества, грабежа и т.д.).
Понятия «присвоение» и «растрата» раскрываются через родовое понятие «хищение», под которым понимаются совершенные с корыстной целью противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества (примечание 1 к ст.158 УК РК). Поскольку такой признак как «чужое имущество» в качестве предмета преступления уже заложен в общее понятие хищения, постольку нет никакой необходимости напоминать о нем при описании конкретных форм хищения. Следовательно, кражу можно определить просто как тайное хищение, присвоение и растрату – как хищение путем злоупотребления доверием, мошенничество – как хищение или приобретение правоустанавливающих документов на чужое имущество путем обмана, грабеж – как открытое хищение, а разбой – как применение насилия, опасного для жизни или здоровья, либо угроза применения такого насилия с целью хищения. Возвращаясь к понятию «вверенное» имущество, следует отметить, что ни в научной литературе, ни в судебной практике нет единого мнения по вопросу: какое имущество считается вверенным виновному? По мнению одних авторов, имущество следует считать вверенным лицу, если оно находилось под материальной ответственностью виновного[46]. Другие полагают, что понятие «вверенное имущество» предполагает осуществление правомочий при фактическом господстве над вещью[47]. Имущество вверено, считают третьи, когда «оно вручено с одновременным наделением определенными правомочиями и возложением обязанностей в отношении вверенного имущества; это должно быть надлежащим образом юридически оформлено путем приказа, заключения договора и т.д.»[48].
Судебная практика предлагает считать имущество вверенным при обстоятельствах, когда:
1. Такое имущество находится в правомерном владении субъекта преступления; 2. Владение связано с осуществлением виновным в отношении имущества правомочий по управлению, распоряжению, доставке или хранению; 3. Правомочия в отношении похищаемого имущества возникают у лица в силу должностных обязанностей, договорных отношений или специального поручения со стороны собственника или владельца имущества.
Таким образом, понятие «вверенное имущество» раскрывается исходя не из особенностей или специфических признаков какого-либо имущества, хищение которого должно квалифицироваться по ст.176 УК, а, по существу, характеризует положение субъекта данного посягательства по отношению к этому имуществу. «Чтобы признать имущество вверенным, — справедливо замечает Б.В. Волженкин, — мало установить, что он является его фактическим обладателем, «держателем». Необходимо, чтобы субъект на определенном правовом основании владел этим имуществом, осуществлял в отношении его соответствующие правомочия».
Итак, понятие «хищение вверенного имущества» означает следующее: во-первых, похищается имущество, в отношении которого лицо наделено определенными правомочиями; во-вторых, именно это лицо совершает хищение такого имущества; в-третьих, виновное лицо использует свои правомочия в отношении имущества для его присвоения или растраты, т.е. злоупотребляет оказанным ему доверием со стороны собственника (владельца) имущества.
Следовательно, вторым общим признаком, непосредственно вытекающим из первого, характеризующим присвоение и растрату, является субъект посягательства.
В юридической литературе имеются точки зрения, согласно которым «субъектами присвоения и растраты могут быть должностные, материально-ответственные и иные лица, временно выполняющие определенную работу. Под материально-ответственным лицом понимается лицо, которое в государственной или общественной организации занимает определенную должность или осуществляет определенные полномочия по финансовому, административному или хозяйственному управлению (кассир, завскладом, завхоз, завмаг и др.), в связи с чем ему доверяются материальные или денежные средства»[51]. При этом круг «иных лиц», являющихся субъектами присвоения и растраты, не определяется.
«Субъектом присвоения и растраты, — считает П.С. Матышевский, — может быть лицо, наделенное определенными правомочиями (управления, пользования, распоряжения, владения) в отношении похищаемого им имущества»[52].
Несколько уже определяет это понятие Ш.И. Чинхоев. По его мнению, «при присвоении и растрате виновное лицо непосредственно само владеет вверенным имуществом, и его правомочия в отношении вверенного имущества ограничиваются лишь правом владения, но не распоряжения»[53].
Представляется, что такое ограничительное толкование данного понятия необоснованно. Субъектом присвоения и растраты является лицо, у которого «имущество находится в правомерном владении ..., и он (виновный. – О.Б.) был наделен в отношении него правомочиями по распоряжению, управлению, доставке, хранению»[54]. продолжение
--PAGE_BREAK--
При этом вовсе не обязательно, чтобы у субъекта был весь набор этих правомочий, достаточно любого из них. Такие правомочия возникают в силу должностных обязанностей, договорных отношений или даже в силу разового специального поручения. Передача имущества в правомерное владение представителю предприятия, учреждения, организации с наделением указанными правомочиями означает, что данный субъект стал материально-ответственным лицом, причем им может быть и должностное, и не должностное лицо (кладовщик, экспедитор, продавец, кассир и др.). Однако следует отметить, что материально-ответственным лицо становится не с момента фактической передачи ему имущества в правомерное владение, а с момента заключения с ним письменного договора о полной материальной ответственности либо выдачи ему разовой доверенности или иного разового документа на получение товарно-материальных ценностей. А вверенным имущество становится именно с момента его фактической передачи виновному, даже если эта передача не была должным образом оформлена. Следовательно, прямой зависимости между понятиями «материально-ответственное лицо» и «вверенное имущество» нет. Как правило, имущество вверяется материально-ответственному лицу. Но возможны случаи, когда имущество может быть передано лицу, с которым договор о полной материальной ответственности вообще не заключен или заключен с нарушением закона. Например, в случае принятия на работу продавцом 16-17-летней девушки с заключением с ней договора о полной материальной ответственности, когда такой договор может быть заключен только с совершеннолетним лицом, и с фактической передачей ей товарно-материальных ценностей для работы. Присвоение или растрата вверенного ей товара или денежных средств, полученных от его реализации, следует квалифицировать по ст.176 УК РК, независимо от того, что она не является материально-ответственным лицом.
При характеристике субъекта присвоения и растраты необходимо ответить на вопрос: влияет ли на квалификацию хищения факт документального оформления (либо не оформления) тех правомочий, которыми был наделен субъект? Частично мы касались этой проблемы. Однако она требует более внимательного рассмотрения.
По общему правилу правомочия лица в отношении вверенного ему имущества закрепляются (оформляются) в определенном документе: в договоре о полной индивидуальной или коллективной (бригадной) материальной ответственности, в приказе администрации предприятия (учреждения, организации), в товарно-транспортной накладной, в доверенности на получение товарно-материальных ценностей, в трудовом договоре и др. Об уголовно-правовом значении документального оформления передачи лицу имущества в юридической литературе высказаны различные мнения. Одни полагают, что «при всем разнообразии форм такой передачи она обязательно должна быть документально оформлена с указанием, по крайней мере, количества и веса передаваемого имущества»[67].
Другие считают, что «только при наличии документа, определяющего конкретные права и обязанности лица в отношении переданного ему имущества, можно говорить, что оно ему вверено… Точно также, например, как незаключение письменного договора о полной материальной ответственности освобождает работника от возмещения ущерба в полном размере за недостачу материальных ценностей, так и отсутствие документально оформленных, конкретизированных прав и обязанностей в отношении похищаемого имущества должно исключать ответственность по ст.92 (ныне ст.176 УК РК) УК РСФСР»[68].
По мнению третьих, «ставить решение вопроса о передаче имущества во владение в зависимость от соблюдения надлежащей формы передачи-приема материальных ценностей было бы неправильным»[69].
Думается, в последних двух случаях речь идет о разных ситуациях. В первом случае говорится о документальном оформлении трудовых отношений, возникающих между работодателем и работником, который наделяет последнего определенными правомочиями в отношении имущества. Во втором же — об оформлении конкретных операций, которые осуществляются в ходе обслуживания или использования имущества, уже вверенного виновному на основании документального оформления трудовых отношений.
На наш взгляд, в зависимости от того, являются ли правомочия в отношении имущества содержанием основной деятельности виновного или нет, субъектов присвоения и растраты можно подразделить на:
а) лиц, занимающих должность (выполняющих работу), связанную с обслуживанием или использованием имущества. Они, как правило, являются материально-ответственными. Ситуация в этом случае характеризуется тем, что с момента заключения с названными лицами трудового договора и договора о полной материальной ответственности любое имущество, попадающее на том или ином законном основании в сферу их деятельности (например, в результате совершения различных операций в отношении имущества), должно считаться вверенным им;
б) лиц, занимающих должность (выполняющих работу), не связанную с обслуживанием и использованием товарно-материальных ценностей, но временно осуществляющих определенные правомочия в отношении имущества, вверенного им по доверенности (иным документам), (например, получение инженером имущества по доверенности). Такие правомочия не входят в содержание основных трудовых обязанностей указанных работников. И судебная практика справедливо признает их субъектами присвоения и растраты только в тех случаях, «если такие действия совершены в отношении продукции, вверенной… на основании товарно-транспортной накладной либо иного документа с указанием количества (веса) продукции...».
Для правильной квалификации действий виновного необходимо точно установить, с какого момента имущество считается вверенным ему. Исходя из приведенной выше классификации, на наш взгляд, имущество следует считать вверенным, в первом случае — с момента фактической передачи его виновному при наличии заключенного трудового договора между работником и работодателем; во втором — с момента фактической передачи его виновному при наличии документально зафиксированных правомочий (например, доверенности).
При присвоении или растрате обязательным признаком злоупотребления правомочиями являются особые отношения доверия между виновным и потерпевшим, имеющие под собой определенное юридическое основание. Нам представляется, что сам факт передачи имущества в ведение виновного (вверение) является определенным актом доверия, поэтому последующее присвоение (растрата) вверенного имущества, есть одновременно злоупотребление оказанным доверием[72].
С этимологической точки зрения понятие «вверенное» охватывает и то имущество, которое передается частному лицу (группе лиц) по договору хранения, бытового проката, аренды, доставки, перевозки и другим гражданско-правовым договорам с ним (ними). При хищении такого имущества тоже происходит злоупотребление оказанным доверием. В подобных случаях у виновных также имеются определенные правомочия в отношении имущества и они (до похищения) на законных основаниях владеют им.
Подводя итог вышесказанному, можно назвать следующие общие черты присвоения и растраты:
1) похищаемое имущество должно быть вверено виновному, т.е., как правило, (но не всегда) находиться под его полной материальной ответственностью;
2) субъектом хищения является только то лицо, которому имущество вверено;
3) виновное лицо похищает имущество путем злоупотребления правомочиями по отношению к вверенному ему имуществу (злоупотребляет оказанным ему доверием).
2.2 Особенности присвоения и растраты
Указывая на особенность объективной стороны присвоения чужого имущества, подавляющее большинство ученых-правоведов определяет ее как удержание.
Такой взгляд на объективную сторону присвоения является господствующим в юридической литературе, особенно начиная с первых лет становления советского законодательства, несущего в этот период наследие прошлого законодательства.
Традиционный взгляд на присвоение только как на удержание, уходящий корнями к первым кодексам, продолжает господствовать в современной литературе, хотя и заметно сдал свои позиции, уступая место другой, прямо противоположной точке зрения.
Нам представляется, что анализ мнений по этому вопросу поможет глубже проникнуть в сущность и раскрыть содержание рассматриваемых явлений и определить собственную позицию.
В юридической литературе высказано мнение, что «присвоение выражается в умышленном противоправном удержании лицом вверенного… имущества...[74].
Некоторые авторы, говоря о присвоении чужого имущества, называют удержание способом преступления названной формы хищения. В то же время они полностью отождествляют способ присвоения (как один из путей совершения хищения в рассматриваемой форме), с содержанием присвоения, т.е. с общественно опасным деянием, являющимся одним из основных признаков объективной стороны присвоения. Так, М. Муллаев пишет: «Под присвоением понимается незаконное безвозмездное обращение… в свою собственность имущества»… И далее: «Способом присвоения является удержание имущества»… А под удержанием, по его мнению, понимается обращение в свою собственность имущества[75]. Получился замкнутый круг. И само присвоение, и удержание (как один из способов присвоения) автором определяются через одно и то же понятие «обращение», что не соответствует правилам формальной логики.
Таким образом, большинство ученых, так или иначе, связывает присвоение только с удержанием имущества[76].
Критикуя такой подход к определению присвоения как формы хищения, В.И. Плохова замечает: «Термином «удержание» они стремятся подчеркнуть особенность изъятия имущества при присвоении. Но точный смысл слова «удержать» (сдержать, сохранить, не давать исчезнуть какому-либо предмету, состоянию...) тоже не соответствует активным действиям виновного при хищении в форме присвоения: имущество все равно необходимо изъять из фондов… организаций». И далее автор утверждает: «Термин «удержание» вообще не должен фигурировать в определении любой формы хищения»[77].
Ю. Ляпунов также считает, что «для присвоения характерны активные действия», и оно (присвоение) «не может состоять в простом удержании ценностей, которое всегда является последующим после активных действий актом пассивного поведения». Поэтому, заключает автор, «встречающиеся в литературе определения присвоения вряд ли отражают специфику рассматриваемой формы хищения, поскольку не характеризуют ее как деятельный процесс, связанный с изъятием ценностей из владения… организации»[78].
Действительно, следует согласиться с тем, что «в том случае, когда виновный похищает вверенное ему имущество для того, чтобы обратить его в свою собственность или передать в собственность других лиц, предварительно неизбежно требуется обособить это имущество от остальной имущественной массы государственной или общественной организации, переместить его к своему личному имуществу, т.е., иными словами, ему требуется изъять имущество из владения государственной или общественной организации и завладеть им»[79].
По нашему мнению, такая полярность взглядов при анализе присвоения, когда объективная сторона рассматриваемой формы хищения характеризуется либо только через удержание, либо термин «удержание» предлагается вообще исключить из характеристики присвоения, не помогает полностью раскрыть специфику данного преступления.
Нам представляется, что похищаемое вверенное имущество условно можно подразделить на два вида: динамическое и статическое (для более углубленного анализа рассматриваемого преступления). Основой такого деления, с нашей точки зрения, является место нахождения имущества, вверенного виновному, на момент хищения. Если имущество в момент хищения находится на охраняемой территории (завода, фабрики, хранилища и т.п.), то такое имущество можно условно назвать статическим. Осуществление правомочий в отношении такого имущества со стороны виновного лица жестко ограничено режимом функционирования охраняемой территории (рамками рабочего дня (смены), территориальными границами, функциональными обязанностями). Иными словами, статическим (находящимся в строго определенном месте) можно назвать имущество, находящееся в момент хищения на охраняемой территории. Поскольку осуществление правомочий в отношении статического имущества возможно только на охраняемой территории и во время рабочей смены виновного либо работы предприятия, постольку возможность хищения такого имущества существенно ограничена.
Следовательно, изъятие с целью хищения такого имущества возможно только активными действиями виновного, которые могут выражаться в переносе, перевозе, ином передвижении имущества с охраняемой территории для последующего присоединения его к личному имуществу виновного или передачи другим лицам.
Таким образом, особенностью хищения статического имущества является то, что замена правомерного владения на неправомерное сопровождается физическим (материальным) изъятием имущества и переносом, перевозом, иным перемещением этого имущества за пределы охраняемой территории. Следовательно, статическое имущество не может быть похищено пассивным поведением (бездействием), например, путем удержания.
Однако, ситуация изменится, когда вверенное имущество с охраняемой территории на законных основаниях транспортируется (перевозится, передвигается, перемещается) за ее пределы (в другой город, торговую сеть и т.д.). С момента вывоза имущества за пределы охраняемой территории лицо, которому это имущество вверено, в рамках своих правомочий практически имеет неограниченные ни временем, ни пространством возможности непосредственного владения и распоряжения этим имуществом. Оно фактически обладает вверенным имуществом в течение всего срока действия своих полномочий (например, при транспортировке груза на длительное расстояние и т.п.). продолжение
--PAGE_BREAK--
В данном случае вверенное имущество «следует» за виновным лицом. И поскольку так называемое «движение» имущества зависит только от волеизъявления виновного лица, и практически не ограничено никакими объективными обстоятельствами, кроме объема правомочий, которыми наделено виновное лицо, то такое вверенное имущество можно условно назвать динамическим («подвижным»).
Таким образом, динамическим можно назвать такое имущество, которое на момент хищения фактически непосредственно находится у виновного лица и «следует» (или в любое время по желанию этого лица может «последовать») за ним для осуществления этим лицом правомочий в отношении этого имущества. Для динамического имущества в отличие от статического характерно то, что оно находится во владении виновного в течение времени, необходимого для осуществления этим лицом своих полномочий (это время может не совпадать с временными рамками рабочего дня (смены), режимом работы организации). Владение динамическим имуществом не ограничивается охраняемой территорией.
Из вышесказанного видно, что в основании классификации вверенного имущества на статическое и динамическое лежит не специфика того или иного имущества, а особенность его местонахождения на момент хищения (в отличие, например, от деления имущества на движимое и недвижимое).
В зависимости от объема правомочий (полномочий), осуществляемых лицом в отношении динамического имущества, его можно подразделить на три категории (группы):
1) имущество, вверенное лицу, в основные обязанности которого входит его транспортировка (перемещение) (шофер-экспедитор, инкассатор, и др.);
2) имущество, вверенное лицу, в правомочия которого транспортировка (перемещение) его входит как составная часть деятельности виновного (например, таксист, казначей общественной организации, кассир и др.); 3) имущество, вверенное лицу, имеющему фактически правомочия собственника в отношении этого имущества (администратор, комендант, прораб и др.).
Определяя момент окончания присвоения, большинство юристов признает таковым момент удержания имущества. А под удержанием как способом присвоения они понимают «невыполнение требований о возврате либо предъявлении вверенного лицу… имущества в одних случаях в срок, установленный законом, договором, положением и т.п., в других — в срок, установленный компетентным органом или лицом»[80].
По их мнению, «время неисполнения такого требования и является моментом противозаконного обращения в свою пользу вверенного… имущества»[81].
Такое определение момента окончания присвоения не отражает объективной действительности и страдает формализмом, поскольку ставится в зависимость от обстоятельств места и времени: если имущества не оказалось в установленном месте в определенное время, то с этого момента преступление и должно считаться оконченным. Кроме того, такое определение момента окончания присвоения противоречит общему понятию хищения, одной из форм которого законодатель признает присвоение. Следует согласиться с мнением тех авторов, которые признают присвоение оконченным с момента завладения имуществом[82]. А оно (завладение) может быть совершено и раньше установленного срока предъявления имущества. Иначе получается парадоксальная ситуация: если имущество возвратить до установленного срока, то отсутствует состав хищения, так как налицо добровольный отказ. Такое понимание момента окончания хищения (в форме присвоения) противоречит общему понятию хищения и институтам добровольного отказа и деятельного раскаяния.
Итак, оконченным присвоение нужно признавать «с момента перевода имущества в незаконное владение субъекта, если он получает возможность пользоваться и распоряжаться имуществом по своему усмотрению»[83].
Особенностью рассматриваемых форм хищения (присвоения и растраты) является то, что распоряжение вверенным динамическим имуществом в рамках предоставленных виновному правомочий, хотя и при наличии умысла на хищение этого имущества, не может признаваться преступным. В связи с этим очень важно правильно определить момент окончания преступления при так называемом формальном изъятии имущества и ответить на вопрос: когда правомерное владение следует признавать неправомерным? Где та грань, отделяющая первое от второго?
На наш взгляд, ответы на поставленные вопросы следует искать в объеме правомочий виновного лица. Если совершенные действия в отношении вверенного имущества, преследующие корыстные цели, выходят за рамки правомочий, которыми наделено виновное лицо, то при наличии умысла на хищение преступление нужно считать оконченным с начала совершения таких действий (бездействия при удержании). Так, например, шофер-экспедитор, следуя по маршруту, указанному в путевом листе, проезжая мимо развилки дорог, одна из которых ведет в деревню, где проживают его родственники, с целью хищения вверенного имущества, сворачивает с заданного маршрута, совершая тем самым действия, не входящие в содержание его правомочий по отношению к вверенному имуществу. С этого момента (с момента поворота), на наш взгляд, хищение (в форме присвоения) следует считать оконченным. Поэтому соучастия в хищении по существу уже присвоенного имущества быть не может. К примеру, если по пути в деревню автомашина преступника сломается, то попутный водитель, доставивший в деревню по просьбе виновного вверенное последнему динамическое имущество, не сможет быть соучастником (пособником) присвоения, даже если ему стали известны все обстоятельства хищения.
Аргументом изложенного вывода может послужить утверждение о том, что уже с момента совершения действий, не входящих в круг правомочий виновного в отношении вверенного имущества, при наличии умысла на хищение, виновный распоряжается имуществом как своим собственным — везет его в деревню. Тем более, что такая потенциальная возможность в отношении динамического имущества имеется у виновного лица в течение всего времени осуществления правомочий. Преступник мог и не воспользоваться тотчас же помощью попутного водителя. Он мог распорядиться материальными ценностями иначе, спрятав их, например, «до поры — до времени» в кустарнике на обочине. А затем спустя несколько дней (недель, месяцев) также с помощью попутного водителя доставить имущество к родственникам в деревню. Роль попутного водителя в обеих ситуация идентична, — и в обоих случаях он не будет соучастником.
Таким образом, хищение динамического имущества (присвоение и растрата) должно считаться оконченным при наличии одновременно двух обстоятельств: 1) умысла на хищение вверенных материальных ценностей; 2) замены правомерного владения вверенным имуществом неправомерным, выражающейся в превышении правомочий, которыми наделено виновное лицо по отношению к похищаемому имуществу. При отсутствии хотя бы одного из указанных обстоятельств было бы неверно говорить об оконченном хищении.
Таким образом, мы подошли к вопросу о разграничении присвоения и растраты. По нему в юридической литературе также отсутствует единое мнение.
Одни полагают, что «растрата… является продолжением хищения, совершенного путем присвоения»[91], что «действия, образующие растрату, по существу представляют способ распоряжения уже похищенным имуществом»[92].
По мнению других, отличие присвоения от растраты в том, что «при присвоении виновный, обратив имущество в свою пользу, сохраняет его у себя, т.е.… удерживает его, тогда как при растрате он не только удерживает, но и расходует (издерживает) ценности»[93]. «При растрате в отличие от присвоения, — уточняют третьи, — между правомерным владением и незаконным распоряжением имуществом отсутствует какой-либо промежуток времени, в течение которого виновный незаконно владеет этим имуществом»[94].
С.М. Кочои считает, что «при растрате чужое имущество без законных на то оснований израсходуется на личные нужды виновного, а при присвоении, также без законных оснований, оно выдается виновным за свое»[95]. Поэтому отличие между присвоением и растратой, по его мнению, следует проводить по характеру действий виновного, а не по нахождению или ненахождению имущества «у виновного в момент окончания хищения»[96].
Действующий УК, справедливо замечает С.М. Кочои, не дает оснований для вывода о том, что растрата является последствием присвоения (в диспозиции ч.1 ст.176 между присвоением и растратой использован союз «или»)[97].
Нам представляется, что обоснованно подвергаются критике те авторы, которые так или иначе связывают растрату с присвоением. Применительно к действующему УК РК следует согласиться с суждением, что «растрата как самостоятельная форма хищения ничем не связана с присвоением и не является последующим этапом преступной деятельности виновного… Если согласиться, что растрата — неизбежный последующий акт после присвоения имущества, то логически надо бы признать, что хищение имеет два момента окончания: один — свойственный присвоению, а второй — растрате. Но ошибочность такого предположения более чем очевидна, т.к. одно и то же хищение не может иметь два момента окончания. Одни и те же материальные ценности нельзя и присвоить, и растратить. Если налицо присвоение, то исключается растрата как самостоятельный состав преступления и наоборот»[98].
По мнению Ю.И. Ляпунова, «растрата отличается от присвоения, которое всегда предполагает незаконное фактическое владение похищенным в течение определенного периода времени. Растрата как действие не связана с установлением незаконного владения теми материальными ценностями, которые виновным еще не отчуждены»[99].
Нам думается, что последнее суждение не отражает всей специфики рассматриваемых форм хищения, поскольку в реальной жизни возможно такое фактическое неправомерное владение имуществом в течение некоторого периода времени, которое нельзя признать присвоением. Так, виновный по предварительному сговору с другим лицом изымает имущество из места его нахождения и перемещает в другое место, но в пределах территории нахождения имущества (предприятия, учреждения, организации и т.д.), чтобы через определенное время передать это имущество соучастнику. Таким образом, виновным осуществляется неправомерное владение имуществом в течение какого-то периода времени. Однако говорить о присвоении (приготовлении к нему) в данном случае нельзя, поскольку умысел субъекта хищения направлен на передачу имущества другому лицу в пользу последнего. Думается, здесь логичнее вести речь о приготовлении к растрате. Следовательно, наличие неправомерного владения имуществом или отсутствие такового со стороны виновного не исчерпывает всех отличительных черт присвоения от растраты.
Л.Ш. Берекашвили считает, что коренные различия между присвоением и растратой заключаются в том, что «при присвоении виновный, пользуясь своим правом в отношении… имущества, незаконно, с корыстной целью изымает его из фондов собственника, обращает в свою пользу и, распоряжаясь как своим собственным, потребляет, расходует, продает и прочее. Термин же «растрата» охватывает такие способы хищения, при которых виновный хотя и преследует корыстную цель, но не завладевает похищенным имуществом»[20]. По сути, эта позиция перекликается с точкой зрения Ю.И. Ляпунова.
Тропин А.С. считает, что при присвоении виновный, во-первых, незаконно завладевает чужим имуществом, а во-вторых, сохраняет возможность распоряжаться или пользоваться им как своим собственным, тогда как при растрате он сразу же реализует эту возможность, распоряжаясь или пользуясь чужим имуществом как своим собственным[21].
Как уже отмечалось, для определения критерия отграничения присвоения от растраты необходимо учитывать, что имущество, вверенное виновному, может быть статическим и динамическим. Поэтому нельзя механически подходить к решению вопроса о формах хищения статического имущества, ибо указание лишь на наличие неправомерного владения имуществом, как основной критерий разграничения присвоения от растраты, является недостаточным.
Если руководствоваться ныне действующим законодательством, относящим присвоение и растрату к различным формам хищения, то, решая вопрос о том, имеется ли в действиях виновного присвоение или растрата, мы должны исходить из следующего. Если имеется реальная возможность пользоваться или распоряжаться статическим имуществом как своим собственным, то решающее значение для определения формы хищения приобретает момент (время) замены правомерного владения имуществом неправомерным. То есть, если в момент появления такой возможности над имуществом установлено неправомерное владение виновного лица, то, независимо от направленности его умысла (продать, подарить и т.д.), хищение нужно считать совершенным в форме присвоения. Если же при появлении такой возможности имуществом владеет не виновное, а другое лицо, то будет растрата. Например, если заведующий складом, находящимся на охраняемой территории (заводе), незаконно вывозит вверенные ему ценности за пределы завода, то, несмотря на его желание продать это имущество другому лицу, будет оконченное хищение с момента перемещения имущества за пределы охраняемой территории в форме присвоения, а не приготовление к растрате. Если же заведующий складом передает вверенное имущество на охраняемой территории другому лицу, и последний вывозит его за пределы завода, то хищение будет окончено с момента перемещения имущества за пределы охраняемой территории, но в форме растраты.
При отсутствии реальной возможности пользоваться или распоряжаться статическим имуществом (например, имущество находится на территории предприятия), то есть при неоконченном хищении, решающее значение для определения формы хищения приобретает направленность умысла виновного, а не фактическое неправомерное владение имуществом. Если в таком случае умысел направлен на завладение имуществом для удовлетворения своих личных интересов, то формой такого хищения (приготовления, покушения) будет присвоение. При направленности умысла на передачу имущества другим лицам данное преступление следует квалифицировать как приготовление (покушение) к растрате, независимо от фактического неправомерного владения имуществом со стороны виновного. При хищении динамического имущества характерным является то, что у виновного лица всегда имеется потенциальная возможность пользоваться или распоряжаться таким имуществом как своим собственным. По этой причине форма хищения при таких обстоятельствах определяется с учетом того, кто заменил правомерное владение имуществом неправомерным. Если в такой ситуации имуществом завладело виновное лицо, сменив правомерное владение неправомерным, то налицо присвоение. Если же имуществом неправомерно завладевает другое лицо, непосредственно заменившее правомерное владение со стороны виновного своим неправомерным владением в результате передачи ему имущества самим виновным, то будет растрата. При более тщательном анализе особенностей статического имущества можно прийти к выводу о том, что все материальные ценности, находящиеся на охраняемой территории, в зависимости от их потребительских свойств (качеств), можно подразделить на два вида (группы, категории): продолжение
--PAGE_BREAK--
1) имущество, потребительские свойства (качества) которого можно полностью использовать в личных интересах виновного (других лиц) в пределах охраняемой территории. Чаще всего это происходит путем их уничтожения (потребления), например, продукты питания, паРКюмерные изделия, одежда, обувь и т.д. (условно назовем этот вид имущества «потребляемое»); 2) имущество, потребительские свойства (качества) которого невозможно полностью использовать в личных интересах виновного (других лиц) на охраняемой территории («непотребляемое» — стройматериалы, различные виды техники и т.д.).
Очевидно, что присвоение, определенное законодателем в качестве формы хищения, по своему содержанию и значению не должно отличаться от содержания и значения общеупотребительного понятия присвоения. Следовательно, присвоение вверенного виновному имущества должно означать, что имущество полностью перешло в его пользование, в сферу его хозяйствования. По существу, при присвоении в точном соответствии с его этимологическим значением должна иметь место практическая реализация цели хищения, и чтобы признать присвоение оконченным преступлением, необходимо установить, что субъект обратил вверенное имущество в сферу своего хозяйствования: внес его в свою имущественную массу, начал эксплуатировать, извлекать из него пользу, материальную выгоду. При краже, грабеже, мошенничестве изъятие и завладение строго отделены от присвоения имущества в его общеупотребительном значении. Перечисленные преступления совершаются с целью присвоения и окончены с момента фактического завладения имуществом, само же присвоение лежит за пределами составов этих преступлений. Поэтому для признания их оконченными преступлениями не нужно, чтобы виновное лицо воспользовалось похищенным имуществом.
Но такое понимание присвоения как формы хищения противоречит основным признакам общего понятия хищения и приводит некоторых авторов к выводу о том, что «уголовное законодательство не знает понятия единого момента окончания хищения, который являлся бы всеобщим для всех его форм»[23].
Может быть, мы имеем дело с очередным исключением из общего правила наряду с разбоем, только в противоположном направлении? Разбой также является формой хищения, но в качестве исключения считается оконченным с момента нападения с целью завладения, а не фактического завладения имуществом. И судебная практика четко придерживается этого положения. Однако в ходе применения ст.176 УК РК (ст.92 УК РСФСР) судебная практика при определении момента окончания присвоения исходит из общего понятия хищения, а именно: уже при фактическом неправомерном завладении имуществом (замене правомерного владения неправомерным) независимо от направленности умысла и дальнейшего его использования, присвоение считается оконченным.
При таком понимании рассматриваемых форм хищения искажается этимологическая сущность термина «присвоение». Такая же участь постигла и понятие «растрата», как было показано на примере похищаемого непотребляемого статического имущества.
Ошибка в определении формы хищения (присвоение или растрата) не влияет на квалификацию. Поэтому совершенно спокойно воспринимается субъектами правоприменительной деятельности, и, прежде всего, практическими работниками (следователями, прокурорами, судьями). Это же обстоятельство – отсутствие практической потребности в отграничении присвоения от растраты, – на наш взгляд, влияет и на спокойное отношение к рассматриваемой проблеме представителей уголовно-правовой науки. Ситуация изменилась бы кардинальным образом, если бы законодатель ответственность за присвоение предусмотрел бы в части первой, а за растрату – в ч.2 ст.176 УК с чуть более строгой санкцией. Вот тогда бы и возникла острая необходимость у практических работников отграничивать присвоение от растраты. Тогда и законодатель стал бы более внимательно относиться к предложениям представителей уголовно-правовой науки о совершенствовании уголовного законодательства.
По нашему мнению, существующее понимание присвоения и растраты в уголовном законодательстве, их трактовка в современной юридической литературе не отражают в полной мере сути явления, нуждаются в изменениях и уточнениях.
Представляется, что в создавшейся ситуации возможны два выхода:
1) возврат к положениям дореволюционного законодательства, выделяющего присвоение в качестве самостоятельного преступления наряду с хищением, оставив это понятие в системе норм уголовного законодательства. 2) отказ от законодательного признания присвоения и растраты в качестве форм хищения. Ибо обстоятельства, составляющие содержание объективной стороны названных преступлений, отграничивающие их друг от друга, находятся за пределами состава хищения и, таким образом, не имеют квалифицирующего значения. И, следовательно, с точки зрения момента окончания преступления присвоение и растрата как формы хищения не имеют права на существование.
3. Анализ квалифицирующих признаков присвоения и растраты
3.1 Квалификация присвоения (растраты) с использованием служебного положения
Из всех квалифицирующих признаков присвоения и растраты, на наш взгляд, наиболее интересными и вызывающими определенные вопросы и трудности при квалификации являются признаки, предусмотренные п.п. «а»-«в» ч.2 ст.176 УК РК.
Начнем анализ квалифицирующих признаков с последнего пункта. Действующее уголовное законодательство впервые предусматривает такой квалифицирующий признак, как присвоение и растрата, совершенные «лицом с использованием своего служебного положения» (п. «в» ч.2 ст.176 УК). В ранее действовавшем уголовном кодексе предусматривалась ответственность за самостоятельную форму хищения (наряду с присвоением и растратой) путем злоупотребления служебным положением (ст.92, ч.2 ст.147-1 УК РСФСР). Правда, единства взглядов на сущность этого преступления не было. Одни ученые считали указанное преступление способом присвоения и растраты[25], другие (их было большинство) полагали, что хищение путем злоупотребления служебным положением – самостоятельная (третья) форма хищения, предусмотренная в ст.92 (ч. 2 ст.147-1 УК РСФСР)[26].
Очевидно, считает С.М. Кочои, что субъектом квалифицированного присвоения (растраты) по п.в ч.2 ст.176 УК является лицо, занимающее определенную должность, служебное положение в предприятии, учреждении или организации[27]. Субъектом рассматриваемого преступления, полагает Г.Н. Борзенков, может быть как должностное лицо, так и иной служащий (государственной, коммерческой или иной организации), использующий свое служебное положение для присвоения имущества[28].
По такому пути идет и судебная практика, признавая наличие состава преступления, предусмотренного п. «в» ч. 2 ст.176 УК РК только в действиях должностных лиц и иных служащих.
На наш взгляд, понятие «использование служебного положения» напрямую связано с понятием «служебная деятельность». Действительно, служебное положение виновного определяется той деятельностью и объемом правомочий, которые он осуществляет. Таким образом, лицо, осуществляющее служебную деятельность, безусловно, занимает определённое служебное положение. Следовательно, оно может использовать его для совершения преступления, в том числе хищения.
Судебная практика под осуществлением служебной деятельности понимает действия лица, входящие в круг его обязанностей, вытекающих из трудового договора (контракта) с государственными, частными и иными зарегистрированными в установленном порядке предприятиями и организациями независимо от форм собственности, а также с предпринимателями, деятельность которых не противоречит действующему законодательству[110].
Если исходить из такого понимания рассматриваемого квалифицирующего признака, то, как справедливо отмечает С.М. Кочои, субъектом основного состава присвоения и растраты (ч.1 ст.176 УК) должно считаться только частное лицо[111]. Однако в этом случае возникает непреодолимая конкуренция между присвоением (растратой) и мошенничеством путем злоупотребления доверием.
На самом деле, как было отмечено во второй главе настоящей работы, с нашей точки зрения, по действующему УК РК вверенным по ч.1 ст.176 УК считается имущество, которое передается (доверяется) виновному лицу в силу возникающих между виновным и потерпевшим доверительных отношений, регулируемых нормами трудового законодательства. Злоупотребление же доверительными отношениями по поводу вверенного имущества между виновным и потерпевшим, регулируемыми гражданско-правовыми нормами, думается, является конструктивным признаком мошенничества путем злоупотребления доверием (например, передача имущества по договору хранения, аренды, бытового проката и др.). Иначе отграничить присвоение (растрату) от названного мошенничества по действующему УК РК практически невозможно.
Исходя из этого, по нашему мнению, частное лицо (которому имущество доверяется на основании сделки гражданско-правового характера) является субъектом мошенничества путем злоупотребления доверием и по действующему УК никак не может быть субъектом присвоения (растраты). Тогда возникает другая проблема. При таком подходе к вопросу разграничения присвоения (растраты) и мошенничества путем злоупотребления доверием исключается практическое применение ч.1 ст.176 УК, поскольку любое лицо, которому имущество вверено в связи с исполнением обязанностей, вытекающих из трудового договора (контракта), осуществляет служебную деятельность (как это следует из определения последней). Следовательно, присвоение (растрата) такого имущества возможно только с использованием положения, занимаемого виновным при осуществлении служебной деятельности (т.е. служебного положения).
Существующая коллизия – еще одно доказательство необходимости внесения изменений в нормы, предусматривающие ответственность за мошенничество и присвоение (растрату).
Если из состава мошенничества исключить признак злоупотребления доверием, а в ст.176 УК предусмотреть ответственность за хищение путем злоупотребления доверием (обращение в пользу виновного или других лиц чужого имущества, переданного виновному потерпевшим на любых законных основаниях: вверенного по работе или по гражданско-правовым договорам (хранения, аренды, бытового проката и др.)), то по ч.1 ст.176 УК субъектом хищения будет частное лицо.
Однако, с нашей точки зрения, будет несправедливо признавать более опасным (квалифицировать по п.«в» ч.2 ст.176 УК РК) деяние лица, которое использует при хищении свои полномочия, вытекающие только из трудового договора (контракта). Не менее опасным может быть хищение лицом, которое использует свои полномочия, вытекающие из гражданско-правового договора. Полагаем, что критерием определения степени повышенной опасности не может быть отрасль законодательства, регулирующая отношения между виновным и потерпевшим (трудовое или гражданское право) Анализ существующих в юридической литературе точек зрения по этому вопросу и материалов судебной практики свидетельствует о том, что признак «использование служебного положения» подвергается ограничительному толкованию, трактуется представителями науки и практическими работниками более узко, и по п. «в» ч.2 ст.176 УК в подавляющем большинстве случаев квалифицируются действия должностных лиц и лиц, выполняющих организационно-распорядительные или административно-хозяйственные обязанности в коммерческих и иных организациях. Думается, судебная практика следует в правильном направлении. Но для того, чтобы не искажать смысловое значение признака «использование служебного положения», представляется необходимым его уточнить применительно ко всем статьям УК, где он указан в качестве квалифицирующего обстоятельства. По нашему мнению, степень общественной опасности существенно повышается при совершении преступлений лицами, которые используют свои властные или управленческие функции. Поэтому в п. «в» ч.2 ст.176 УК квалифицирующий признак можно определить как «с использованием своего служебного положения лицом, выполняющим властные или управленческие функции».
В примечании к данной статье или к статье Особенной части УК, где впервые будет назван этот признак, его можно раскрыть следующим образом: «Выполняющим властные функции в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса признается должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа, а также иное должностное лицо, наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от него в служебной зависимости. Выполняющим управленческие функции в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса признается лицо, постоянно, временно либо по специальному полномочию выполняющее организационно-распорядительные или административно-хозяйственные обязанности в организации независимо от формы собственности».
Подвергнем анализу некоторые специфические признаки присвоения (растраты) с использованием служебного положения. Как и любое другое хищение (за исключением разбоя), квалифицированное рассматриваемым признаком присвоение (растрата) признается оконченным с момента, когда имущество: 1) изъято из места его законного нахождения, и 2) сам виновный или лицо, в пользу которого он действует, получают реальную возможность пользоваться или распоряжаться изъятым имуществом как своим собственным.
Сложность и многообразие способов такого хищения обусловливает и сложность определения момента окончания этого преступления. Как уже было сказано выше, на практике чаще всего по п. «в» ч.2 ст.176 УК квалифицируются действия лиц, выполняющих властные или управленческие функции. Использование (злоупотребление) служебного(ым) положения(ем) еще не означает, что налицо хищение. Такое злоупотребление (использование) может начаться (и, как правило, начинается) задолго до самого факта изъятия имущества из владения собственника. продолжение
--PAGE_BREAK--
Развитие стадий при присвоении (растрате) с использованием служебного положения может выглядеть следующим образом.
Стадия приготовления. На этой стадии виновное лицо обособляет часть вверенного имущества, изымает документацию с целью облегчения совершения хищения путем ее подлога, составляет графики дежурства (работы) «нужных» лиц, изучает особенности режима работы предприятия и контролирующих (охраняющих) органов, подготавливает («набрасывает») проекты приказов, распоряжений, обеспечивающих беспрепятственный вывоз имущества с охраняемой территории, осуществляет поиск соучастников и т.д.
Стадия покушения. Эта стадия характеризуется тем, что виновное лицо приступает к выполнению объективной стороны преступления. Использование служебного положения является способом совершения присвоения (растраты) виновным лицом, и, следовательно, является обязательным признаком объективной стороны рассматриваемых форм хищения. Поэтому совершение виновным действий вопреки интересам службы с целью присвоения (растраты) означает, что это лицо покушается на рассматриваемое хищение. Поскольку деятельность указанных лиц, прежде всего, как официальных представителей государственных, иных организаций оформляется официальными документами, постольку покушением следует считать только те действия, которые имеют документальное оформление (официальное закрепление).
К таким действиям можно отнести, например, направление подложных документов «по инстанциям». Попадание необходимого для хищения пакета документов (приказа, товарно-транспортной накладной, платежных документов, доверенности и др.) в документооборот соответствующей организации (предприятия, учреждения), в результате чего имущество автоматически (беспрепятственно) вывозится (иным образом перемещается) с территории (из помещения) организации, составляет покушение на присвоение (растрату) с использованием служебного положения.
Стадия покушения длится до тех пор, пока имущество не будет изъято (вывезено, иным образом перемещено) за пределы охраняемой территории (для статического имущества). Фактическое изъятие при таком присвоении (растрате) (внешне формально почти всегда выступающее как правомерное), как правило, осуществляется другими, чаще всего материально-ответственными, лицами.
Особенность рассматриваемого хищения заключается в том, что руководящее лицо (исполнитель хищения) зачастую не является непосредственным исполнителем изъятия (выноса, вывоза, иного перемещения) имущества. Здесь наблюдается так называемое «посредственное виновничество» (опосредованное хищение) (при отсутствии признаков соучастия). Однако, как и в других случаях «посредственного виновничества», ему присущи все характерные признаки общего понятия хищения. Таким образом, присвоение (растрата) с использованием служебного положения будет окончено с момента вывоза (выноса) статического имущества за пределы охраняемой территории.
Добровольный отказ от совершения хищения должностным (иным руководящим) лицом может быть осуществлен на стадиях приготовления и (или) покушения до тех пор, пока статическое имущество не перемещено за охраняемую территорию. Причем руководящее лицо должно совершить активные действия, чтобы предотвратить вывоз имущества за пределы организации, остановить весь «механизм» его перемещения с охраняемой территории.
Возврат имущества, уже вывезенного с охраняемой территории, по каким-либо причинам обратно нельзя признавать добровольным отказом. Такие действия можно лишь рассматривать с точки зрения деятельного раскаяния. В данном случае не принимается во внимание сложность процесса доказывания умысла на хищение. Это уже проблема практики применения норм уголовно-процессуального права, осуществления оперативно-розыскной деятельности, криминалистики.
Сложнее обстоит дело с анализом стадий совершения преступления при присвоении (растрате) с использованием служебного положения динамического имущества.
Стадии приготовления и покушения практически охватывают действия, аналогичные при хищении статического имущества. Однако стадия покушения при хищении динамического имущества заканчивается в тот момент, когда приказ (незаконное распоряжение) дошел до непосредственного исполнителя изъятия динамического имущества (как правило, это материально-ответственное лицо), и он начал совершать действия во исполнение этого незаконного распоряжения. С этого момента хищение динамического имущества в форме присвоения (растраты) путем использования виновным своего служебного положения следует считать оконченным.
Примером такого хищения может служить дача распоряжения руководящим лицом шоферу-экспедитору, находящемуся в пути следования с вверенными ему товарно-материальными ценностями, о смене маршрута в указанном руководящим лицом направлении (на дачу, в квартиру, гараж виновного или других лиц и т.п.). С момента исполнения незаконного распоряжения, т.е. выполнения шофером-экспедитором действий, направленных на изменение маршрута, присвоение с использованием служебного положения следует считать оконченным. Возврат имущества с полпути на маршрут добровольным отказом не будет, его можно рассматривать лишь как деятельное раскаяние.
3.2 Отграничение неоднократного присвоения (растраты) от продолжаемого
В качестве одного из квалифицирующих признаков присвоения (растраты) в п. «б» ч.2 ст.176 УК предусмотрена неоднократность его совершения. Уголовное право знает и такое понятие как продолжаемое хищение. Четкое и правильное разграничение названных понятий является обязательным условием обеспечения законности в деятельности правоохранительных органов.
От правильного решения проблемы зависит оценка характера и степени общественной опасности деяния, квалификация преступления, пределы уголовной ответственности и наказания.
Практическая значимость правильного решения вопроса об отграничении продолжаемого хищения от повторного обусловлена тем, что именно в рассматриваемых формах хищение чаще всего совершается в виде неоднократных актов изъятия вверенного имущества, и правоохранительными органами порой допускаются ошибки при разграничении продолжаемых хищений от неоднократных.
Продолжаемое преступление было определено как «складывающееся из ряда тождественных преступных действий, направленных к общей цели и составляющих в своей совокупности единое преступление».
Анализ определения продолжаемого хищения позволяет выделить следующие основные признаки:
1) множество (неоднократность) преступных действий;
2) их юридическое тождество;
3) общую цель, объединяющую эти действия в единое целое;
4) единый умысел, которым охватываются преступные действия виновного[115].
Из определения продолжаемого хищения однозначно вытекает, что оно состоит из неоднократных преступных действий. Поэтому в настоящей главе мы не будем останавливаться на критике позиции тех авторов, которые считают, что «повторность преступления может образовать только преступление»; «продолжаемое преступление — совокупность административных, дисциплинарных или иного характера правонарушений, не являющихся преступлениями»[116].
Характеристика таких признаков объективной стороны продолжаемого хищения, как неоднократность и тождественность актов изъятия имущества, в юридической науке не вызывает особых разногласий. Неоднократность как количественный признак продолжаемого хищения с точки зрения уголовного права означает совершение двух или более актов изъятия. Тождественными деяния в теории уголовного права называются такие, которые подпадают под одну и ту же статью уголовного закона, а иногда под одну и ту же часть той или иной статьи[117].
Следовательно, в продолжаемых хищениях речь должна идти о тождественных в юридическом смысле действиях по изъятию имущества. Это же в свою очередь означает, что каждый из актов изъятия имущества в едином продолжаемом хищении должен характеризоваться одним и тем же способом[118]. Поэтому совершение хищения, хотя и с единым умыслом и общей целью, но не тождественными действиями (способом), исключает его продолжаемый характер.
Таковы объективные признаки продолжаемого хищения. Субъективная сторона продолжаемого хищения, как уже говорилось, характеризуется общей целью и единым умыслом. Общая цель предполагает знание субъектом конечного результата и стремление достичь его посредством совершения нескольких преступлений. В целеобразовании продолжаемого хищения можно выделить цели отдельных (каждого) эпизодов изъятия, и цель общую, которая выступает в качестве концентрированного выражения породившего ее интереса и модели потребного будущего[119]. Следовательно, совершая отдельные акты изъятия имущества, субъект претворяет в жизнь свой единый замысел в достижении заранее поставленной цели.
Продолжаемое хищение слагается из отдельных действий по воле виновного, в соответствии с осуществлением намеченного им единого плана для достижения единого результата. Таким образом, предметное содержание единого умысла включает осознание лица, что оно: 1) совершает несколько последовательных действий с целью достижения определенного последствия; 2) своими действиями посягает на один объект, причиняет ему определенный ущерб и достигает определенного общественно опасного результата; 3) желает добиться результата путем последовательного совершения однородных (тождественных) действий, т.е. лицо сознает, что совершение каждого из деяний является средством достижения единого конечного результата, и желает таким путем его достигнуть[120].
А поскольку особенностью состава хищения является указание законодателем в числе квалифицирующих признаков размера материального ущерба, постольку в предметное содержание умысла при продолжаемом хищении должен входить и размер похищенного. Однако относительно содержания умысла при продолжаемом хищении в юридической литературе существуют разногласия. Одни авторы полагают, что содержанием умысла виновного при продолжаемом хищении должна охватываться лишь общая установка «на хищение вообще, пока оно не будет пресечено»[121].
Другие не без основания возражают: «О продолжаемом хищении можно говорить лишь тогда, когда общий умысел виновного был направлен на завладение более или менее определенным по стоимости и натуральным размерам имуществом… Если умысел был направлен на хищение неопределенного количества имущества, которое он (виновный. – О.Б.) намерен продолжать до тех пор, пока это возможно, понятие продолжаемого хищения… не может быть использовано»[122].
Несколько компромиссный вариант при решении этого вопроса предлагает В.И. Плохова. По мнению автора, «в зависимости от степени определенности предметного содержания умысла виновного в практике встречаются следующие виды продолжаемого хищения, совершаемого должностными и материально-ответственными лицами:
1) в предметное содержание умысла наряду с другими объективными признаками преступления входит сознание размера похищенного имущества;
2) в содержание умысла входит сознание размера похищенного имущества в пределах вида (определенный умысел в отношении вида хищения: значительного, крупного).
Точную сумму похищенного субъект не знает, но он предвидит, что размер ее будет в пределах, например, значимого»[123].
Действительно, в силу объединения всех эпизодов хищения имущества общей целью и единым умыслом совершение первого акта изъятия даже в мелком размере не может рассматриваться в качестве оконченного преступления из-за незавершенности задуманного субъектом — полностью не выполнена объективная сторона преступления. Исходя из внутренней взаимосвязи отдельных актов изъятия имущества, весь ущерб, причиненный ими, следует рассматривать как единое преступное последствие. Между всеми эпизодами хищения и наступившими последствиями существует причинная связь. Отражение в сознании виновного совокупности перечисленных признаков продолжаемого хищения дает право квалифицировать его действия как единое продолжаемое преступление.
Следует согласиться с точкой зрения тех авторов, которые полагают, что предметное содержание умысла при продолжаемом хищении должно характеризоваться своей конкретностью. Только тогда хищение можно признать продолжаемым, когда субъект построил в своем сознании модель желаемого последствия (похищения автомашины, видеоаппаратуры, 500 тыс. рублей для строительства дома и т.п.), а затем во исполнение этой цели совершает неоднократные действия (по частям выносит автодетали, присваивает денежные суммы и т.д.) в течение более или менее продолжительного времени.
Уголовно-правовая теория и следственно-судебная практика единодушны в том, что однородные акты поведения, образующие объективную сторону продолжаемого хищения, должны совершаться через непродолжительные промежутки времени. Однако не называется продолжительность этих промежутков. На наш взгляд, права И.Е.Германова, полагающая, что «эти разрывы не должны выходить за пределы давностных сроков привлечения к уголовной ответственности»[124]. продолжение
--PAGE_BREAK--
Признание продолжаемым хищение, которое совершается до тех пор, пока это возможно, т.е. с неконкретизированным (неопределенным) умыслом, не позволяет отграничить продолжаемое хищение от повторного (неоднократного), особенно совершаемого систематически, а тем более в виде промысла. Анализ этих разновидностей неоднократности (систематичности и промысла) и сравнение их с признаками продолжаемого преступления позволяет утверждать, что для продолжаемого хищения характерен именно конкретизированный умысел и определенная цель (как и для любого другого продолжаемого преступления). По такому пути идет и судебная практика, которая признает хищение имущества, совершавшееся из одного источника и одним и тем же способом, не может квалифицироваться как продолжаемое преступление при отсутствии данных о едином умысле на присвоение конкретной суммы. Такие действия должны рассматриваться как неоднократные.
Таким образом, мы подошли к проблеме отграничения продолжаемого хищения от повторного, их соотношения.
По мнению А.М. Яковлева, решение вопроса об отграничении продолжаемых преступлений от повторных зависит от того, предусмотрена ли в статье уголовного закона повторность в качестве квалифицирующего обстоятельства или нет. С точки зрения автора, если в статье УК повторность предусмотрена в качестве квалифицирующего признака, то неоднократные преступные акты должны квалифицироваться по правилам повторности преступлений. Если же закон не предусматривает повторность в качестве квалифицирующего обстоятельства, то последовательное совершение однородных преступных актов должно признаваться единым продолжаемым преступлением[126].
Г.А. Кригер по этому вопросу писал следующее: «Нет никаких оснований противопоставлять эти понятия, ибо продолжаемое преступление, если оно слагается из отдельных деяний, содержащих все признаки того же состава преступления, может и должно рассматриваться одновременно и как систематическое, неоднократное, повторное, а иногда совершенное в виде промысла преступление»[131].
Подобное решение вопроса нельзя признать удовлетворительным, т.к. «продолжаемое» и «повторное» преступления взаимоисключающие явления. Первое – это разновидность единого (одного) преступления; второе – разновидность множественности преступлений.
Таким образом, продолжаемое хищение — не просто законодательная конструкция, искусственное объединение отдельных действий по изъятию имущества. Это реально существующее социальное явление, не зависящее от наличия или отсутствия повторности как квалифицирующего признака.
Следует согласиться с болгарским ученым И. Неновым, который считает, что для продолжаемого преступления характерно одинаковое проявление субъективных элементов, которые являются отражением в психике лица объективных особенностей продолжаемого преступления, что приводит к одинаковым мотивам совершения каждого из преступных актов. Это и создает картину единого возобновляющегося преступного намерения, а не проявления нового, самостоятельного намерения при совершении каждого из преступных актов[128].
Следовательно, нельзя подразделять преступления на разовые и продолжаемые в зависимости от конструкции (наличия или отсутствия квалифицирующих признаков) состава преступления в законе.
Итак, продолжаемое преступление является формой осуществления преступного замысла, особой формой реализации единого преступления, а не особой конструкцией состава преступления.
Думается, обоснованно указывалось по этому поводу в определении Верховного Суда ПНР от 3 февраля 1959 г. о том, что продолжаемое преступление — это материально-правовой институт, подлежащий обязательному применению при наличии соответствующих условий, независимо от того, пойдет ли это на пользу или во вред обвиняемому[129].
В юридической литературе справедливо указывается на известную трудность в разграничении повторного и продолжаемого хищения, возникающую главным образом при анализе содержания умысла виновного. Анализ признаков продолжаемого и повторного хищения позволяет сделать некоторые общие выводы о том, что:
1) одно и то же деяние не может рассматриваться одновременно и как продолжаемое, и как повторное;
2) для правильного разграничения этих преступлений необходимо исследовать совокупность объективных и субъективных признаков, особенно содержание умысла; а отсюда следует, что,
3) имея ряд общих внешних (объективных) признаков, продолжаемое хищение отличается от повторного, главным образом, именно по субъективной стороне – наличие умысла на хищение определенного (конкретного) имущества.
Следовательно, для правильного разграничения продолжаемых и повторных хищений необходимо установить наличие или отсутствие именно этого отличительного признака.
Таким образом, независимо от размера похищенного при каждом акте изъятия имущества, а также от общей суммы похищенного, для признания неоднократных или систематических актов хищения продолжаемым преступлением необходимо установление единого умысла на изъятие определенного имущества или ценностей на определенную сумму. Только при таком решении вопроса можно правильно отграничить продолжаемое хищение от повторного[130].
3.3 Присвоение (растрата), совершенное группой лиц по предварительному сговору группой лиц
В соответствии с ч. 2 ст. 31 УК РК, преступление признается совершенным группой лиц по предварительному сговору, если в нем участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном совершении преступления. Хотя законодатель прямо не указал, что такая форма соучастия предполагает соисполнительство, и в уголовно-правовой науке, и в судебной практике давно устоялась такая точка зрения.
Действительно, сравнительный анализ частей 1, 2 и 3 ст.31 УК позволяет сделать вывод о том, что в ч.1 ст.31 УК законодатель акцентирует внимание на двух моментах. Во-первых, он дает понятие группы лиц (совместное участие в совершении преступления двух или более исполнителей), а, во-вторых, указывает на признак, который разграничивает формы соучастия (соисполнительства) по степени согласованности действий между исполнителями преступления (в ч.1 – это соисполнительство без предварительного сговора). В ч.2 ст.31 УК законодатель уже не повторяется при определении понятия группы лиц (оно уже дано в первой части), а раскрывает лишь понятие предварительного сговора, в ч.3 ст.31 УК – дается понятие организованной группы лиц.
В связи с тем, что для наличия состава присвоения или растраты требуется признак специального субъекта (исполнителя), необходимо остановиться на случаях фактического выполнения объективной стороны хищения лицами, одно из которых обладает признаками специального субъекта (лицо, которому вверено имущество), а другое – нет. На наш взгляд, совершенно прав Иванов Н., который толкует действующую редакцию ч. 4 ст. 28 УК следующим образом: «Лицо, совершающее преступление совместно со специальным субъектом, не может быть исполнителем и даже соисполнителем такого преступления, а может играть иные роли, предусмотренные уголовным законодательством для соучастников».
Представим себе следующую ситуацию. Заведующий складом (материально-ответственное лицо) по заранее достигнутой договоренности с водителем (сторожем, подсобным рабочим, уборщицей и т.п.), которому имущество не вверялось, незаконно выдает последнему товар со склада и поручает вывезти имущество с охраняемой территории. При этом получается, что значительную часть объективной стороны преступления выполняет лицо, не являющееся субъектом (исполнителем) преступления, предусмотренного статьей 176 УК РК. Конечно же, в соответствии с ч.4 ст.28 УК действия водителя (сторожа, подсобного рабочего, уборщицы и т.п.) должны квалифицироваться как пособничество.
Однако, как отмечает С.М. Кочои, «квалификация действий лица через статью 28 УК РК, а, значит, и назначение ему, как правило, менее строго наказания, чем специальному субъекту (исполнителю), вряд ли могут быть оправданы с точки зрения необходимости обеспечения эффективной борьбы с преступностью». С другой стороны, думается, и действия материально-ответственного лица в нашем примере будут необоснованно квалифицированы лишь по ч.1 ст.176 УК, хотя совершение присвоения или растраты фактически групповым способом представляет повышенную общественную опасность, чем совершение преступного деяния одним лицом, и соответственно должно влечь более строгое наказание.
Для решения данной проблемы можно было бы внести дополнения в квалифицирующие признаки тех составов преступлений, которые предусматривают наличие специального субъекта (исполнителя), и изложить, например, п. «а» ч.2 ст.176 УК РК в следующей редакции: «Те же деяния, совершенные: а) по предварительному сговору группой лиц либо с лицами, не указанными в части первой настоящей статьи». При такой редакции квалифицирующего признака справедливо усилится ответственность виновных лиц, «чужими» руками совершающих хищение вверенного имущества. И непосредственные исполнители изъятия имущества будут уже пособниками не простого присвоения или растраты (ч.1 ст.176 УК), а квалифицированного (п. «а» ч.2 ст.176 УК).
Как справедливо отмечает С.Ф.Милюков, современная криминологическая реальность такова, что должностные и материально-ответственные лица, военнослужащие и другие субъекты, социальное положение которых определяет или усиливает уголовную ответственность, сознательно остаются при совершении преступлений на втором или третьем плане, предпочитая действовать «чужими руками» не только в переносном, но и порой в прямом смысле этого слова.
В связи с этим при привлечении виновных лиц к уголовной ответственности возникает ряд серьезных проблем. Так, в случае, когда материально-ответственное лицо договаривается со сторожем, водителем, подсобным рабочим о вывозе вверенных ему материальных ценностей в день своего отсутствия на работе (командировка, отпуск и т.д.), подготавливает документы на вывоз имущества, отдает ключи от склада, оно фактически выполняет лишь приготовительные действия к хищению. Непосредственное изъятие и перемещение с охраняемой территории имущества совершается лицами, которым это имущество не вверено. Возникает проблема квалификации действий всех участвовавших в хищении лиц. В соответствии с ч.4 ст.28 УК лица, в нашем примере фактически выполнившие основную часть объективной стороны преступления, не могут быть исполнителями преступления, предусмотренного ст.176 УК. Их действия следует рассматривать как пособничество исполнителю хищения (специальному субъекту). Однако в соответствии с ч.2 ст.28 УК исполнителем признается:
1. Лицо, непосредственно совершившее преступление (единолично выполнившее всю объективную сторону преступления);
2. Лицо, непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями);
3. Лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности:
— в силу возраста;
— в силу невменяемости;
— в силу других обстоятельств, предусмотренных УК.
Следовательно, исходя из этого, материально-ответственное лицо в нашем примере также не подпадает под понятие «исполнитель». Получается, что исполнителя вроде бы нет. Но тогда пособничество какому преступлению совершили лица, непосредственно изъявшие имущество с охраняемой территории? Ведь по общему правилу действия пособников квалифицируются по той же статье Особенной части УК, по которой квалифицируются действия исполнителя, только со ссылкой на ст.28 УК. Возможно несколько вариантов решения данной проблемы. Например, дать распространительное толкование понятия «других обстоятельств», названных в ч.2 ст.28 УК, с которыми законодатель связывает опосредованное исполнительство. Исходя из этого, под другими обстоятельствами можно понимать обстоятельства, включающие, в частности, признаки специального субъекта (исполнителя). Это означает, что специальный субъект совершает «свое» преступление посредством использования лиц, не подлежащих уголовной ответственности по специальной статье Особенной части УК, поскольку они не обладают признаками специального субъекта и в силу названных обстоятельств не могут быть исполнителями этого преступления (в нашем примере присвоения или растраты). Следовательно, на основании ч.2 ст.28 УК специальный субъект (в нашем примере материально-ответственное лицо) следует признать опосредованным исполнителем. Оппоненты могут возразить против такого подхода при толковании ч.2 ст.28 УК, сославшись на то, что законодатель при определении опосредованного исполнительства имел в виду только тех лиц, которые вообще не подлежат уголовной ответственности, что вытекает из первых двух условий (малолетство, невменяемость). Стало быть, к другим обстоятельствам можно отнести обстоятельства, исключающие преступность деяния (необходимая оборона, крайняя необходимость, физическое или психическое принуждение, исполнение приказа или распоряжения). На наш взгляд, для того чтобы исключить неоднозначное толкование обстоятельств, указанных в ч.2 ст.28 УК, можно согласиться с мнением А. Арутюнова, который предлагает изменить редакцию ч.2 ст.28 УК РК, следующим образом: «Исполнителем признается лицо, непосредственно совершившее преступление либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями), а также лицо, обладающее специальными признаками субъекта преступления и совершившее преступление посредством использования лица, на стороне которого указанные специальные признаки субъекта преступления отсутствуют»[141]. продолжение
--PAGE_BREAK--
По нашему мнению, для решения рассматриваемой проблемы ч.4 ст.34 УК следует дополнить предложением следующего содержания: «В случае фактического участия этого лица в непосредственном совершении преступного деяния, оно несет уголовную ответственность за данное преступление в качестве его исполнителя».
Заключение
Проведенные исследования, основные положения которых нашли отражение в данной работе, позволяют, на наш взгляд, сделать ряд выводов, направленных на совершенствование отечественного уголовного законодательства.
Существующее понимание присвоения и растраты в уголовном законодательстве, их трактовка в современной юридической литературе не отражают в полной мере сути явления, и нуждаются в существенных изменениях. «Присвоение» и «растрата» выступают в реальной жизни не в качестве форм хищения, а являются лишь способами распоряжения фактически уже похищенным имуществом. В этой связи данные понятия должны быть исключены из законодательной терминологии в качестве конструктивных признаков форм хищения. В тех деяниях, за которые законодатель предусмотрел ответственность в статье 176 УК РК, налицо использование такого способа хищения, как злоупотребление оказанным доверием.
Поэтому, на наш взгляд, ч.1 ст. 176 УК РК необходимо изложить в следующей редакции: хищение путем злоупотребления доверием. В связи с этим, из состава мошенничества следует исключить такой способ хищения как злоупотребление доверием, определив мошенничество как хищение путем обмана.
Пункт «а» ч.2 ст.176 УК РК необходимо изложить в следующей редакции: «Те же деяния, совершенные: а) по предварительному сговору группой лиц либо с лицами, не указанными в части первой настоящей статьи». При такой редакции квалифицирующего признака справедливо усилится ответственность виновных лиц, «чужими» руками совершающих хищение вверенного имущества. И непосредственные исполнители изъятия имущества будут уже пособниками не простого присвоения или растраты (ч.1 ст.176 УК), а квалифицированного (п. «а» ч.2 ст.176 УК).
В п. «в» ч.2 ст.176 УК квалифицирующий признак можно определить как «с использованием своего служебного положения лицом, выполняющим властные или управленческие функции».
В примечании к данной статье или к статье Особенной части УК, где впервые будет назван этот признак, его можно раскрыть следующим образом: «Выполняющим властные функции в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса признается должностное лицо правоохранительного или контролирующего органа, а также иное должностное лицо, наделенное в установленном законом порядке распорядительными полномочиями в отношении лиц, не находящихся от него в служебной зависимости. Выполняющим управленческие функции в настоящей статье и других статьях настоящего Кодекса признается лицо, постоянно, временно либо по специальному полномочию выполняющее организационно-распорядительные или административно-хозяйственные обязанности в организации независимо от формы собственности».
В целях повышения эффективности норм, регулирующих ответственность соучастников преступления, ч.2 ст.28 УК следует определить таким образом: «Исполнителем признается лицо, непосредственно совершившее преступление либо непосредственно участвовавшее в его совершении совместно с другими лицами (соисполнителями), а также лицо, совершившее преступление посредством использования других лиц, не подлежащих уголовной ответственности в силу возраста, невменяемости, обстоятельств, исключающих преступность деяния, или других обстоятельств, предусмотренных настоящим Кодексом, либо посредством использования лиц, не обладающих специальными признаками субъекта преступления, предусмотренными настоящим Кодексом, либо посредством использования иных лиц при отсутствии признаков соучастия, а также лицо, совершившее преступление посредством использования иной силы».
Часть.4 ст.34 УК следует, на наш взгляд, дополнить предложением следующего содержания: «В случае фактического участия этого лица в непосредственном совершении преступного деяния, оно несет уголовную ответственность за данное преступление в качестве его исполнителя». Названные предложения оформлены в виде законопроекта о внесении изменений и дополнений в Уголовный Кодекс РК и направлены в Государственную Думу РК, откуда пришел ответ о том, что поправки частично приняты. Предложенные дополнения и изменения в уголовное законодательство позволят внести некоторую ясность в вопросах квалификации преступлений, предусмотренных ст.159 и ст.176 УК РК.
Список использованной литературы
1. Конституция Республики Казахстан от 30.08.1995 г. // Законодательная база «Юрист» на 01 февраля 2008 года.
2. Уголовный кодекс РК от 16.07.1997 г.// Законодательная база «Юрист» на 01 февраля 2008 года.
3. Нормативное постановление Верховного суда РК от 11.07.2003 г. №8 «О судебной практике по делам о хищениях» // Законодательная база «Юрист» на 01 февраля 2008 года.
4. Аллабергенов А.П. Ответственность за хищение социалистического имущества, совершенное путём злоупотребления служебным положением, по законодательству Узб.ССР: Дис.… канд. юрид. наук. — Ташкент, 1982.
5. Андреева Л., Волженкин Б. Разграничение хищений путем присвоения, растраты и злоупотребления служебным положением // Социалистическая законность. — 1983. — N 3.
6. Арсеньев Б. Дела о растратах // Пролетарский суд. — М., 1925. — № 7.
7. Арутюнов А. Проблемы ответственности соучастников преступления // Уголовное право. – 2001. — №3.
8. Бартошек М. Римское право: (понятия, термины, определения): Пер. с чешск. – М.: Юрид.лит., 1989.
9. Белогриц-Котляровский Л.С. Очерки курса русского уголовного права. – Киев, 1896.
10. Белогриц-Котляровский Л.С. О воровстве-краже по русскому праву. — Киев, 1880. — Вып.1.
11. Белогриц-Котляровский Л.С. Особые виды воровства-кражи по русскому праву. — Киев, 1883.
12. Белокуров О.В. Ответственность за хищение, совершенное путем присвоения, растраты или злоупотребления служебным положением (вопросы квалификации): Дис.… канд. юрид. наук. — М., 1991. Белокуров О.В. Присвоение и растрата: проблемы квалификации. — Ульяновск: СВНЦ, 1996.
13. Белокуров О.В. Присвоение и растрата – не формы хищения // Следователь. — М., 2002. — № 11.
14. Берекашвилли Л.Ш. Об определении понятий присвоения и растраты социалистического имущества // Материалы конференции по итогам научно-исследовательской работы за 1965 год. — Свердловск, 1968. Бернер А.Ф. Учебник уголовного права. Части общая и особенная. СПб., 1866. 15. Волженкин Б.В. Корыстные злоупотребления по службе (хищения, взяточничество, злоупотребление служебным положением): уголовно-правовая характеристика и проблемы квалификации: Дис.… д-ра юрид. наук. — М., 1991. 16. Гаухман Л.Д., Максимов С.В. Ответственность за преступления против собственности. — М.: ЮрИнфоР, 1997. 17. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. (Internet: www.yandex.ru). 18. Дерендяев В.Н. Уголовная ответственность за присвоение вверенного имущества: Дис.… канд. юрид. наук. — М., 1996. 19. Иванов Н. Соучастие со специальным субъектом // Российская юстиция. — 2001. — №3.
20. Комментарий к Уголовному кодексу Республики Казахстан. — А.: 2007. 21. Кочои С.М. Ответственность за корыстные преступления против собственности. — М., 2000.
22. Кригер Г.А. Квалификация хищений социалистического имущества. — М., 1974.
23. Куринов Б.А. Научные основы квалификации преступлений. — М., 1984.
24. Куринов Б.А. Уголовная ответственность за хищения государственного и общественного имущества. — М., 1954.
25. Ляпунов Ю.И. Корыстные правонарушения нетерпимы. — М., 1989. Ляпунов Ю. Разграничение присвоения и растраты социалистического имущества // Советская юстиция. — 1984. — N 1.
26. Ляпунов Ю.И. Хищение как форма преступного использования служебного положения // Советское государство и право. — 1985. — N 10. 31. Матышевский П.С. Ответственность за преступления против социалистической собственности. — Киев, 1983.
28. Ожегов С.И. Словарь русского языка. — М., 1968.
29 Уголовное право РК. Особенная часть. — А.: 2005.