Э. Фромм - Бегство от свободы

Предисловие к 1-му изданию
Книга рассматривает психику современного человека, проблемы взаимосвязи и взаимодействия между психологическими и социологическими факторами общего развития. Но в основном она сконцентрирована на значении свободы для современного человека.
Основным субъектом социального процесса является индивид: его стремление к тревоге, его страсти и раздумья и т.д. Но для понимания динамики общего развития, мы должны понимать динамику психологических процессов, проходящих внутри индивида, точно так же как для понимания индивида необходимо рассматривать его вместе с обществом, в котором он живет. Доиндивидуалистическое общество ограничивала человека, но в это же время гарантировала безопасность и покой, и получив свободу, человека охватила тревога, хотя он приобрел независимость и рациональность, свобода также по словам Фромма изолировала его. Эта изолированность непереносима и человек становится перед выбором: избавится от свободы с помощью новой зависимости либо дорасти до полной реализации позитивной свободы, основанной на индивидуальности и повторяемости каждого.
Фромм подчеркивает, что в этой книге скорее диагноз и анализ, чем прогноз и решение проблемы и этими исследованиями Эрих Фромм пытается уточнить направление необходимых действий, т.к. выяснение причин тоталитарного бегства от свободы является предпосылкой любого действия направленного к победе над силами тоталитаризма.
Предисловия к 25-му изданию.
Здесь также говорится, что об анализе феномена человеческого беспокойства, вызванный распадом средневекового мира, чувствовал себя уверенно.. После столетий борьбы человек смог создать материальные удобства, создать демократическое общество и недавно сумел защитить его от тоталитаризма и его угроз. Но он еще охвачен беспокойством и подвержен соблазну отдать свою свободу диктаторам или совсем потерять ее, стать частью машины, которой управляет тоталитаризм,не свободным человеком, а в беспрекословную машину. Он проводит параллель, сравнивая причины вызывающие у человека страх перед свободой с 25-летней давности и делает вывод, что они значительно возросли и важнейшим событием было открытие атомной энергии и возможность ее применения в качестве орудия уничтожения. Вместе с ядерной революцией развивается революция кибернетическая и тут человека заменяет гигантские установки, компьютеры (думающие и вычисляющие намного быстрее), вследствие этого человек становится не нужен – увеличивается опасность демографического взрыва..
Т.е. за минувшие 20 лет когда была написана 1-я книга, выросли гигантские силы, угрожающие выживанию человеческого ряда, и отсюда ценность и стремление к бегству от свободы. Но и произошли не менее важные события: исчезли диктатура Гитлера и Сталина.
В этой главе говорится о том, что выросла важность осознания индивидуальных и социальных реалий. Человек в большинстве случаев еще недостаточно созрел, чтобы быть независимым, разумным, объективным. Человеку невыносимо, что он предоставлен собственным силам, что он сам должен придать смысл совей жизни, а не получить ее от какой-нибудь высшей силы, к вывод – людям нужны идолы, легенды, мифы. Отсюда возникает вопрос как же человечество может спастись от самоуничтожения в этом конфликте между преждевременной интелектуально-технической зрелостью и эмоциональной отсталостью?
Поэтому есть нужда в развитии научной, динамической социальной психологии. Прогресс социальной психологии необходим, чтобы противодействовать опасностям, вызванным прогрессом физики и медицины.
Глава 1. Свобода – психологическая проблема?
Новую историю Европы и Америки обусловили усилия, направленные на завоевание свободы.
Когда определенный класс стремился к своему собственному освобождению, он верил, что борется за свободу вообще и таким образом мог идеализировать свои цели, мог привлечь на свою сторону всех угнетенных, в каждом изкоторых жила мечта об освобождении.
Классы, которые по началу сражались против угнетения, объединились с врагами свободы, едва лишь победа была завоевана и появились новые привилегии, которые надо было отстаивать и защищать.
Во имя победы погибло много людей убежденных в том, что лучше погибнуть за свободу, нежели жить без нее.
Стремление к свободе выразилось в принципах экономического либерализма, политической демократии с отделения церкви от государства и индивидуализма в личной жизни. Осуществление этих принципов, казалось приближало человечество к реализации данного стремления. Человек сбросил иго природы и сам стал ею управлять. Он сверг церковь и абсолютное государство. Ликвидация внешнего принуждения казалось не только необходимым, но и достаточным условием для достижения желанной цели – свободы человека.
Первую Мировую войну все считали последней битвой, а ее завершение – окончательной победой свободы, но через некоторое время и возникли новые системы, которые перечеркнули все, т.к. сущность этих новых систем практический полностью определяющих и общественную и личную жизнь человека, состоит в подчинении всех совершенно бесконтрольной власти и небольшой кучки людей.
Одна из общепринятых иллюзий – быть может самая опасная из всех состояла в убеждении, что люди вроде Гитлера якобы захватили власть над государственным аппаратом лишь при помощи вероломства и мошенничества и правление его основано на насилии. Но после, всем видно, что в Германии миллионы людей отказывались от свободы с таким упорством, с каким когда-то их отцы ее завоевывали, они не стремились к свободе, а искали способ от нее избавится. Другие миллионы людей были безразличны к свободе и не считали, что за нее нужно бороться. А так же всем стало ясно, что демократический кризис не является сугубо итальянским или германским, а угрожает каждому современному государству. Когда мы рассматриваем человеческий аспект свободы и говорим о стремлении к подчинению или к власти, возникают вопросы: что такое свобода в смысле человеческого переживания? Определяется ли свобода одним лишь отсутствием внешнего принуждения или она включает в себя некое присутствие чего-то, а если так, чего именно? Почему для одних свобода – это заветная цель, а для других – угроза? Существует ли стремление к подчинению? Анализ человеческих аспектов свободы и авторитаризма вынуждает нас рассмотреть ту роль, с которой играют психологические факторы в качестве активных сил процесса общественного развития, а это приводит к проблеме взаимодействия психологических, экономических и идеологических факторов. К примеру притягательность, которая имеет фашизм для целых наций, вынуждает нас признать роль психологических факторов. В течение последних веков человек был рациональным существом (по общепринятым мнениям), деятельность, которых должно было быть (по их утверждению) вызвана личными интересами и желаниями.
На те периоды истории оглядывались, как на потухший вулкан, давно уже неопасный. Все были уверены, что зловещие силы полностью уничтожены достижениями современных демократий; мир казался ярким и безопасным. Экономические кризисы считались случайностями хотя они повторялись регулярно. И когда фашизм пришел к власти ни кто не был готов ни теоретически, ни практически и никто не смог поверить в такую предрасположенность к злу. И тот благодушный оптимизм XIX века потревожили с очень разных сторон: Нация и Маркс и позже Фрейд. Но по мнению Фромма Фрейд и его ученики имели лишь очень наивное представление о процессах, производящих в обществе: большинство их попыток приложения психологии к социальным проблемам вело к ошибочным построениям. Поскольку эта книга подчеркивает роль психологических факторов в общем процессе общественного развития и поскольку данный анализ основан на некоторых фундаментальных открытиях Фрейда – в частности, на роли подсознательных сил в человеческом характере и на зависимости этих сил от внешних воздействовал Фрейд формулировал так называемые основные инстинкты человека, и тем самым он совершал ошибку своих предшественников, что концепция человеческой натуры является отражением тех важнейших стремлений, которые проявляются в современном человеке. Индивид его культуры представляет и человека вообще, а страсти и тревоги, характерные для человека в нашем обществе, коренящихся в биологической природе человека.
Индивид является нам с полным набором биологически обусловленных потребностей, которые должны быть удовлетворены, для эпох они вступают в отношение с “объектами” (другими), служат для достижения цели определяется обменом удовлетворения биологических потребностей при этом связь с другим индивидом всегда является лишь средством достижения цели. А не целью как таковой.
По Фромму ключевой проблемой психологии является особого рода связанность индивида с внешним миром, а не удовлетворение или фустрация.
Есть потребности обусловленные природой: жажда, голод и т.д. На те стремления, которые приводят к различию человеческих характеров – любовь или ненависть, жажда власти или тяга к подчинению, влечения к чувственному наслаждению или страх перед ними – все они являются продуктами социального процесса; прекрасные и самые уродливые наклонности человека не вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы, а возникают в результате социального процесса формирования личности. Таким образом, общество осуществляет функцию подавления и созидания личности. Главная задача социальной психологии состоит в том, чтобы понять процесс формирования человека в ходе истории. Социальная психология должна объяснить, почему возникают новые способности и новые страсти, хорошие и дурные люди создаются историей и история создается людьми --> разрешения этого кажущегося противоречия и составляет задачу социальной психологии.
Фрейд представлял себе историю как результат действия психических сил, не подверженных социальному влиянию. Он подчеркивает свое несогласие с теми теориями, которые отрицают роль человеческого фактора в динамике общественного развития.
Общей ошибкой всех этих теорий было убеждение, что у человеческой натуры нет своей динамики.
Лишь динамическая психология может понять человеческий фактор. Фиксированный фактор “человеческой природы” не существует, но можно ее рассматривать как нечто беспредельно пластичное. Фромм различает “статистическую” и “динамическую” адаптацию.
Динамическая адоптация – это приспособляемость я к неизбежной ситуации и во время принудительной адаптации с человеком что-то происходит – это подавленная враждебность и она становится динамическим фактором человеческого характера.
Любой невроз – это адаптация к таким условиям, которые является для индивида иррациональными. Рассказывается также о чертах человеческой натуры: они или гибкие, или менее гибкие. Те черты, которые проявляют чрезвычайную эластичность развиваются как реакции на определенные условия жизни. Гибкими они являются в том случае, когда индивиды развивают ту или иную склонность в соответствии с обстановкой, в которой и приходится жить. Ни одна из таких склонностей не является изначально присущей человеку, т.е. человек развивает ту или иную склонность в зависимости от приобретенных потребностей. Но кроме приобретенных потребностей у него есть и физические потребности, объединившись эти потребности выступают как потребность самосохранения и властная потребность самосохранения вынуждает его принять условия, которыми является образ жизни общества где он живет (т.к. отдельный индивид не может изменить общество, он принимает его условия), а вне общества, одному ему не справится с потребностью связи с окружающим миром, с потребностью избежать одиночества ==> т.к. чувство полного одиночества ведет к психическому разрушению. Человек не может жить без какого-то сотрудничества с другими. Есть еще одна причина, которая становится к общности столь насущно необходимой: это субъективное самосознание. Если его жизнь не приобретает какого-то смысла и направленности, он чувствует себя пылинкой и ощущение собственной ничтожности его подавляет. Человек должен иметь возможность отнести себя к какой-то системе.
Резюмируя подход к проблемам социальной психологии: человеческая натура – это не сумма врожденных, биологических закрепленных побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социальных условий, это продукт исторической эволюции в синтезе с определенными врожденными механизмами и законами. Натуре человека присущи некоторые неизменные факторы: необходимость удовлетворять физиологические потребности и необходимость избегать морального одиночества.
В процессе адаптации к этому образу жизни в индивиде развивается ряд мощных стимулов, мотивирующих его чувства и действия. Возникнув, эти стимулы требуют удовлетворения, стремление к удовлетворению этих потребностей воздействует на процесс общего развития.
Человек должен суметь воссоединится с миром в спонтанности любви и творческого труда или найти себе какую-то опору с помощью таких связей с этим миром, которые уничтожают его свободу и индивидуальность.
Глава 2. Обособление индивида и двойственность свободы
Определяя значение свободы для современного человека, Фромм обсуждает концепцию: свобода определяет человеческое существование как таковое, а кроме того понятие свободы меняется в зависимости от степени осознания человеком себя самого как независимого и отдельного существа.
Процесс обособления индивида от первоначальных связей – он определяет это как процесс “индивидуализацией” – этот процесс достиг наивысшей стадий в новое время, т.е. от эпохи возрождения и до наших дней.
Процесс индивидуализации проводит к полному обособлению индивида “первыми узами” являясь естественным фактором нормального человеческого развития, они предполагают отсутствие индивидуальности, но дают индивид уверенность и жизненную ориентацию.
1 аспектом растущей индивидуальности является развитие личности. Границы роста определяются условиями в основном социальными.
2 аспект процесса индивидуализации – растущее одиночество.
Пока человек был неотъемлемой частью мира, пока не осознавал ни возможностей, ни последствий индивидуальных действий, ему не приходилось и боятся его. Но превратившись в индивида, он остается один на один с этим миром, ошеломляющим и грозным.
Возникает стремление отказаться от своей индивидуальности, подобрать чувство одиночества и беспомощности, а для этого – слиться с окружающим миром. Подчинение – не единственный способ избавится от одиночества и тревоги. Другой способ – единственный продуктивный, не приводящих к неразрешимым конфликтам – это путь спонтанных связей с людьми и природой, т.е. таких связей, которые соединяют человека с миром, не уничтожая его индивидуальности. Итак, растущая индивидуальность приводит либо к подчинению, либо к спонтанной активности.
Указывается общий принцип: процесс, который развивается на основе растущей индивидуализации и растущей свободы индивида, являющейся диалектическим. Процесс индивидуализации – это процесс усиления и развития его личности его собственного “я”, но в ходе этого процесса утрачивается идентичность с остальными людьми. Прогрессирующее отделение может привести к изоляции, которая перерастает в потерянность и порождает интенсивную тревогу и неуверенность. Процесс индивидуализации происходит автоматический, развитие личности сдерживается рядом психологических и социальных причин. Разрыв между этими тенденциями приводит к невыносимому чувству изоляции и бессилия, а это в свою очередь приводит в действие психические механизмы: механизмы избавления, бегства.
Человеческое существование и свобода с самого начала неразделимы. “Свобода отчего-то – свобода от инстинктивной предопределенности действий”. Такая свобода представляет весьма сомнительное преимущество. Человек рождается без врожденной способности к необходимым действиям, которые есть у животных. Этот человек беспомощен и именно эта беспомощность явилась почвой, на которой развился и вырос человек: биологическое несовершенство человека обусловило появление цивилизации, “свобода от” не идентична позитивной свободе. Акт неподчинения, кат свободы прямо связывается с началом человеческого мышления.
Процесс развития человеческой свободы имеет тот же диалектический характер, какой процесс индивидуального роста. С одной стороны это процесс развития человека, овладения природой, возрастания роли разума, укрепление человеческой солидарности. С другой стороны – усиление индивидуализации означает и усиление изоляции, неуверенности, а следовательно, становится все более сомнительным место человека в мире и смысл его жизни.
С точки зрения двойственного смысла свободы – упоминается как период реформации. Реформация – это один из источников идей свободы и автономии человека в том виде, как эта идея представлена в современных демократиях. Говоря о реформации, забывается ее аспект: ее акцент на прочность человеческой натуры, на ничтожность и беспомощность индивида, на необходимость подчинения индивида внешней силе.
Глава 3. “Свобода в эпоху реформации”
1. “Средневековая предистория и возрождение”.
Современный рационализм рассматривал средние века как мрачный период истории. Вместе с тем средние века идеализировались. Акцентировалось внимание на прямоту и конкретность человеческих отношений, чувство уверенности, которое было свойственно человеку средних веков. Единственное отличие средневекового общества от современного – отсутствие личной свободы, каждый человек был прикован к своей роли в социальном порядке. Но хотя человек не был свободен в современном смысле, он не был одинок и изолирован. Занимая определенное, неизменное и бесспорное место в социальном мире с самого момента рождения, человек был закреплен в какой-то структурированной общности; его жизнь была с самого начала наполнена смыслом. Что не оставляло места сомнениям, они и не возникали. Личность отождествлялась с ее ролью в обществе; это был крестьянин, рыцарь или кто-то еще, но не индивид занимающийся делом выбранным самим.
Было много страданий, но была и церковь, которая в какой-то степени обеспечивала эти страдания, объясняя их как расплату за грех Адама и собственные грехи каждого из нас. И крестьянин, и горожанин редко выходили за пределы небольшой географической области, где протекала их жизнь. Мир был ограничен и понятен: земля и человек были в центре этого мира, в будущей жизни каждого ожидая или рай или ад, и вся жизнь от рождения до смерти была ясна и понятна в причинной взаимосвязи поступков человека.
Таким образом, средневековое общество, с одной стороны было структурировано и давало человеку ощущение уверенности, а с другой – держало его в оковах. Однако эти оковы имели совсем не тот характер, какой присущ авторитаризму и угнетению последующих веков. Средневековое общество не лишало индивида свободу уже потому, что “индивида” как такового не было.
Недостаток самосознания индивида в средневековом обществе нашел классическое выражение в описании средневековой культуры, которую дал Яков Буркхардт. “В средневековые века обе стороны самосознания по отношению к внешнему миру и своему внутреннему “я” как бы дремали под одним общим покрывалом”.
В позднем средневековье структура общества и личности стала меняться, развиваться новый денежный класс. Во всех классах общества было заметно развитие индивидуализма. В Италии человек в первые вырвался из феодального общества и разорвал те узы, которые одновременно и придавали ему чувство уверенности, и ограничивали его. Италия, по словам Буркхардта, принадлежит “первородство в отношении развития личности в европейской семье”, а итальянец – это первый индивид.
Простой народ, которому не досталось ни богатства, ни новой власти превратились в безликую массу. Все человеческие отношения были отравлены этой смертельной борьбой за сохранение власти и богатство. Индивид был охвачен страстным эгоцентризмом, ненасытной жаждой власти и богатства. В результате было отравлено чувство уверенности в себе и ощущения безопасности.
Есть основания для сомнения в том, что полновластные хозяева капитализма эпохи возрождения были так счастливы и уверены в себе, как это часто изображают. По-видимому, новая свобода принесла им не только возросшее чувство силы, но и возросшую изоляцию, сомнения, скептицизм, и как результат всего этого тревогу. Эта внутренняя уверенность, происходящая из положения изолированного индивида во враждебном мире, по-видимому, объясняет возникновение новой черты характера, которая, как указывает Буркхардт, стала свойственна индивиду эпохи Возрождения, в то время как у члена средневековой социальной структуры ее не было или по крайней мере она была выражена гораздо слабее. Речь идет о страстном стремлении к славе. Если смысл жизни стал сомнительным, если отношение с другими и с самим собой не дают уверенности, то слава становится одним из средств, способных избавить человека от сомнений.
В эпоху возрождения зародился современный индивидуализм. Но хотя идея возрождения и оказали значительное влияние на дальнейшее развитие европейской мысли, однако основные корни современного капитализма, его экономической структуры и его духа мы находим не в итальянской культуре позднего средневековья, а в экономической и общественной ситуаций.
Культура Возрождения представляла общество сравнительного капитализма: небольшая группа богатых и обладавших властью индивидов управляла этим обществом, составляла социальную базу философов, выражавших дух этой культуры. Реформация была главным образом религии крестьянства из низших слоев городского общества.
В соответствии с совершенно различной социальной основой возрождения и реформации естественно различие духа этих движений. Рассматривая теории Лютера иКальвина – протестантство и кальвинизм, давая выражение новому чувству свободы, в то же время представляли собой бегство от бремени этой свободы.
В средневековом обществе экономическая организация городов была сравнительно статичной. В конце средних веков ремесленники были объединены в цехи; мастера были такие, что с трудом зарабатывали себе на жизнь, но в общем член цеха мог быть уверен, что его работа его прокормит. Если он делал хорошие стулья, и т.д., то этого было достаточно, чтобы обеспечить ему жизненный уровень, полагавшийся по традиции его сословию. Отсюда видно, что цехи были основаны на взаимном сотрудничестве и обеспечивали своим членам относительную гарантию существования.
К концу средних веков жизнь стала насыщаться духом беспокойства. Возникло современное понятие времени, минуты приобрели ценность. Труд все больше превращался в наивысшую ценность. Развивалось новое отношение к работе – настолько требовательное, что в среднем классе возникло возмущение экономической неэффективности церковных учреждений. Средневековая социальная система была разрушена, а в месте с нею и та стабильность и относительная безопасность, которую она давала индивиду. Индивид стал одинок; все теперь зависело не от гарантий традиционного статуса, а от его собственных усилий.
Капитал приобрел решающую роль. “Он перестал быть слугой и стал хозяином”. С развитием капитала, эти средневековые принципы мало-помалу уступили место принципу частной инициативы. Каждый должен идти вперед и испытать свое счастье: выплыть или утонуть. И теперь другие уже не были связаны с ним общим делом, они превратились в конкурентов, и часто человек стоял перед выбором: уничтожить их или быть уничтоженным самому.
Но все существенные элементы современного капитализма к тому времени уже возникли и начали оказывать психологическое воздействие на людей.
Но мы отбросили лишь одну сторону картины, а была еще другая: капитализм освободил индивида. Он устранил регламентами корпоративной системы, позволил человеку встать на собственные ноги и испытать свое счастье. Человек стал хозяином своей судьбы; он рисковал, но мог и выиграть собственные усилия могли привести его к успеху и к экономической независимости. Деньги доказали, что они сильнее происхождения и касты, и тем самым превратились в великого уравнителя людей.
Но и здесь свобода двойственна как и раньше. Индивид освобождается от экономических и политических основ. Он приобретает и позитивную свободу вместе с активной и независимой ролью, какую ему приходится играть в новой системе, но при этом освобождается от связей, давших ему чувство уверенности и принадлежности к какой-то общности. Он уже не может прожить всю жизнь в тесном мирке, центром которого был он сам; мир стал безграничным и угрожающим. Потеряв свое определенное место в этом мире, человек потерял и ответ на вопрос о смысле его жизни и на него обрушились сомнения: кто он, что он, зачем он живет? Ему угрожают мощные силы, стоящие над личностью, - капитал и рынок.
Не имея богатства и власти, какие были у капиталистов эпохи Возрождения, потеряв чувство общности с людьми и миром, человек подавлен ощущением совей ничтожности и беспомощности. Рай утрачен; индивид стоит один, лицом к лицу со всем миром, безграничным и угрожающим. Новая свобода неизбежно вызывает ощущения неуверенности и бессилия, сомнения, одиночества и тревоги. Чтобы иметь возможность действовать, человек должен как-то избавиться от этого.
2.Эпоха реформации.
Именно на этой стадии развития и возникли лютеранство и кальвинизм. Они были обращены именно к этим слоям населения, потому что выражали и новое чувство свободы и независимости, и чувства бессилия, неуверенности и тревоги, которыми были охвачены представители низших классов.
Что может психологический анализ доктрин, так это показать субъективные мотивы, приводящие человека к осознанию каких-либо проблем и вынуждающие его искать ответы в определенном направлении.
Проблема – это изучение психологических мотивов, присущих не создателю учения, а той социальной группе, к которой это учение обращено.
Разумеется, эти проблемы близки друг к другу, поскольку психология лидера и психология его последователей схожи.
Во-первых, его социальное положение может быть типичным для целой группы, условия жизни которой формируют характеры определенного склада. Во-вторых, случайные обстоятельства его воспитания и личного опыта могут развивать у лидера черты характера, возникающие целой социальной группы в результате ее общественного положения даже в том случае, если сам лидер к этой социальной группе не принадлежит. И наконец, может произойти наложение обоих этих факторов.
Мы знаем, что человек может пытаться устранить противоречия в своих чувствах с помощью идеологической конструкции или прикрыть подавляемую им мысль такой рационализацией, в которой выражается прямо противоположная идея.
Анализ идей должен ответить на два вопроса: во-первых, каков относительный вес определенной идеи во всей идеологической системе в целом: во-вторых, не имеем ли мы дело с рационализацией, которая отличается от подлинного содержания мысли. Мы утверждаем, что его отношение к богу – это отношение подчинения, основанное на ощущении бессилия. Сам он говорит об этом подчинении как о добровольном акте, вытекающем из любви, а не из страха. Логически здесь можно возразить, что в таком случае это уже не подчинение. Но психологически из всей структуры мышления Лютера вытекает, что его любовь или вера на самом деле является подчинением; сознательно он рассуждает о своей “покорности” богу в терминах добровольности и любви, на самом же деле переполняющие его чувства бессилия и злобы превращают его отношение к богу в отношение подчинения. (Точно так же мазохистская зависимость одного человека от другого часто маскируется в сознании как “любовь”.) Поэтому то, что Лютер говорит, никоим образом не опровергает того, что он –с точки зрения психоанализа и по нашему убеждению – подсознательно имеет в виду. Мы полагаем, что определенные противоречия в его системе можно понять лишь с помощью анализа психологического смысла его концепций. Если мы хотим понять, что было нового в доктринах Реформации, то сначала нам необходимо рассмотреть существенные теологические принципы средневековой церкви. Несмотря на все общие элементы старой и новой теологии, дух католической церкви существенно отличался от духа Реформации, особенно в отношении взглядов на человеческое достоинство и свободу, на значение поступков человека в определении его судьбы.
В течение долгого периода, предшествовавшего Реформации, католическое богословие придерживалось следующих принципов: человеческая природа – хотя и испорчена грехом Адама – внутренние стремится к добру; человеческая воля свободна в этом стремлении к добру; человеческая воля свободна в этом стремлении к добру; собственные усилия человека способствуют его спасению; церковное причастие, основанное на искупительной смерти Христа, может спасти даже грешника.
Некоторые из наиболее выдающихся теологов – такие, как Августин и Фома Аквинский, - придерживаясь этих взглядов, в то же время выдвигали доктрины, проникнутые совсем иным духом.
О свободе воли Фома говорит, что предположение, будто человек не свободен решать, противоречит самой сущности бога и природе человека. Человек свободен даже отвергнуть благодать, предложенную ему господом.
В течение XII,XIV и XV веков тенденция подчеркивать свободу воли усиливалась в системах Дунса Скотта, Оккама и Биля. Это особенно важно для понимания нового духа Реформации, так как Лютер яростнее всего нападал именно на схоластов позднего средневековья, называя их “свиньям-богословами”.
Биль и Окам подчеркивали значение собственных заслуг человека для его спасения; хотя они говорят и о помощи божьей, в их учениях эта помощь утрачивает доминирующую роль, какая приписывалась ей в прежних доктринах. Человек, каким его изображают Оккам и другие поздние схоласты, уже не похож на несчастного грешника: это – свободное создание; сама его сущность делает человека способным к добру, а его воля свободна от любых внешних сил.
Практика покупки индульгенций, игравшая все большую роль во время позднего средневековья и вызывавшая особенно яростные нападки Лютера, была связана с ростом влияния этих идей о свободной воле челове4а и о ценности его усилий.
Действие индульгенции было основано на том, что их покупатели исповедовались и каялись во всех грехах.
Эти идеи, столь резко противоречащие духу Реформации. В них проявляется дух утверждения человеческого достоинства, признание законности проявления всех качеств человека.
В общем, средневековая церковь подчеркивала достоинство человека, свободу его воли, ценность его усилий; она подчеркивала богоподобие человека и его право быть уверенным в любви бога. Теология Лютера выражала чувства среднего класса, который, борясь против власти церкви и возмущаясь новым денежным классом, ощущал угрозу растущего капитализма и был охвачен чувством беспомощности и ничтожности.
Лютеранское учение, насколько оно отличалось от католической традиции, имело две стороны. Лютер дал человеку независимость в вопросах религии; что он лишил церковь ее власти и отдал эту власть индивиду; что его концепции веры и спасения – это концепции собственных заслуг индивида, где вся ответственность лежит на самом человеке, а не на власти, которая могла бы дать ему то, чего он не добился сам. Эта сторона учений Лютера и Кальвина заслуживает самой высокой оценки, поскольку они явились одним из источников развития политической и духовной свободы в современном обществе, того развития, особенно в англосаксонских странах, которое неразрывно связано с идеями пуританства.
Другой аспект современной свободы – это изоляция и бессилие, которые она принесла индивиду; и этот аспект тоже уходит корнями в протестантство, как и аспект независимости. Поскольку эта книга посвящена главным образом восприятию свободы как бремени и опасности, дальнейший анализ, преднамеренно односторонний, будет подчеркивать ту сторону учений Лютера и Кальвина, в которой лежат истоки этого негативного аспекта свободы: их учение о том, что человек по природе своей порочен и бессилен.
Богобоязненный человек не имеет “свободно воли”: он пленник, раб и слуга воли Господа или воли сатаны”.
Страстное стремление к уверенности, какое мы находим у Лютера, отражает не искреннюю веру, а необходимость подавить невыносимое сомнение. Лютер искал уверенность в безоговорочной покорности богу. Психологически вера может иметь два совершенно разных содержания. Она может быть утверждением жизни, выражением внутренней связи с человечеством; но может быть и продуктом реакции на сомнения, возникшие из чувства изолированности индивида и его неприятия жизни.
Чрезвычайно важно понять эту проблему сомнений и попыток их подавления, потому что она не только относится к теологии Лютера, а также и Кальвина, но и остается одной из основных проблем современного человека до сих пор. Сомнение – это исходная точка современной философии. Нынешние попытки заглушить сомнения – состоят ли они в ненасытном стремлении к успеху, или в убежденности, что безграничное знание факторов может удовлетворить потребность в уверенности. Сами же сомнения не исчезнут до тех пор, пока человек не преодолеет свою изоляцию, пока его положение в мире не приобретает какого-то смысла и значения, удовлетворяющего его человеческие потребности.
Как мы уже видели, старый порядок рушился. Индивид потерял гарантию уверенности, ему угрожали новые экономические силы – капиталисты и монополии, корпоративный принцип сменился конкуренцией, низшие классы ощущали гнет усиливавшейся эксплуатации. В целом разрушение феодального порядка и развитие капитализма больше угрожали среднему классу, чем помогали ему.
Представление Лютера о человеке отражает именно эту дилемму. Человек свободен от всех уз, которыми связывала его духовная власть, но именно эта свобода делает его одиноким и растерянным, подавляет его чувством собственной ничтожности и бессилия. Свободный, изолированный индивид сломлен ощущением своей убогости, и теология Лютера выражает это чувство бессилия и сомнения. Облик человека, изображенный им в религиозных терминах, отражает положение индивида, возникшее в результате происходящих социально-экономических перемен. Представитель среднего класса был так же беспомощен перед лицом новых экономических сил, как обрисованный Лютером человек перед лицом бога.
Лютер не только выразил чувство ничтожности, охватившее социальные группы, к которым он обращался, но и предложил им выход. Таким образом, освобождая людей от власти церкви. Лютер заставил их подчиниться гораздо более тиранической власти: власти бога, требующего полного подчинения человека и уничтожения его личности как главного условия его спасения. “Вера” Лютера состояла в убеждении, что любовь дается ценой отказа от собственной воли; это решение имеет много общего с принципом полного подчинения индивида государству или вождю.
Двойственное отношение к власти проявляется не только в учении, но и в личности Лютера. С одной стороны, он преклоняется перед властью светских князей и тиранического бога, с другой – восстает против власти церкви. Ту же двойственность он проявляет в своем отношении к массам. Пока они бунтуют в установленных им самим пределах, он с ними; когда же они нападают на ту власть, которую он одобряет, на передний план выходят его ненависть к массам и презрение к ним. Лютер лишал человека уверенности в себе, отнимал у него чувство собственного достоинства, а без этого невозможно никакое сопротивление светским властям, угнетающим человека. В ходе исторического развития проповедь Лютера привела к еще более серьезным последствиям. Потеряв чувство гордости и достоинства, индивид был психологически подготовлен и к тому, чтобы утратить и столь характерную для средневекового мышления уверенность, что смыслом и целью жизни является сам человек, его духовные устремления, спасение его души. Взгляды самого Лютера на экономические вопросы еще в большей степени, чем взгляды Кальвина оставались типично средневековыми. Идея превращения человеческой жизни в средство для достижения экономических целей вызвала бы у него отвращение.
Лейтмотив его мышления – самоуничижение и разрушение человеческой гордыни. Лишь тот, кто презирает этот мир, может посвятить себя миру грядущему.
Он поучает, что человек не должен считать себя хозяином своей судьбы. Мы не себе принадлежим; потому цель наша не в том, чтобы искать пригодное для нашей плоти. Кальвин отрицает также, что добрые дела могут привести к спасению. В учении Кальвина мы обнаруживаем, по сути дела, тот же психологический смысл, что и в учении Лютера, рассмотренном выше. Проповедь Кальвина тоже была адресована консервативному среднему классу, людям, охваченным беспредельным чувством одиночества и страха; он выразил эти чувства в совей доктрине ничтожности, бессилия индивида и тщетности его усилий.
Приверженцами Кальвина становились не процветающие капиталисты, а ремесленники и мелкие предприниматели.
Новая религия выражала чувство свободы, но в то же время и ощущение ничтожности и бессилия индивида. Она предлагала выход, внушая индивиду, что можно обрести новую уверенность при условии полной покорности и самоуничижения.
Между учениями Кальвина и Лютера есть целый ряд незначительных расхождений, которые несущественные в плане общей темы нашей книги. Необходимо отметить только два пункта этих расхождений. Первый – это учение Кальвина о предопределении. В отличие от Августина, Фомы Аквинского и Лютера у Кальвина эта доктрина становится одной из основных, если не самой главной во всей его системе. Кальвин выдвинул новую версию предопределения, утверждая, что бог не только предрешает, кому будет дарована благодать, но и заранее обрекает остальных на вечное проклятие.
В кальвинистской доктрине предопределения есть одна сторона, которую необходимо отметить особо, поскольку эта идея была поднята на щит в идеологии нацизма. Это – принцип прирожденного неравенства людей. Для Кальвина существовали две категории людей: те, что будут спасены, и те, которым предназначено вечное проклятие.
Второе отличие кальвинизма от учения Лютера – очень существенное отличие – состоит в утверждении важности моральных усилий и добродетельной жизни. Никакими усилиями человек не может изменить свою судьбу, но сам факт его усилий является знаком его принадлежности к спасенным. Добродетели, которыми должен обладать человек, - это скромность и умеренность, справедливость, в том смысле, что каждый должен получить причитающуюся ему долю, и благочестие, соединяющее человека с богом. В дальнейшем добродетельной жизни и непрерывным усилиям кальвинизм придавал все большее значение, особенно утверждая, что успехи в земной жизни, вытекающие из этих усилий, являются знаком спасения.
Избавиться от невыносимого состояния неуверенности, от парализующего чувства собственного убожества можно только тем способом, который так отчетливо предлагает кальвинизм: развить лихорадочную деятельность, делать что-нибудь. При этом активность приобретает принудительный характер: индивид должен быть деятелен, чтобы побороть сове чувство сомнения и бессилия.
Крушение средневековой феодальной системы в одном определенном смысле подействовало на все классы общества одинаково: индивид оказался в одиночестве и изоляции. Он стал свободен, и результат этой свободы оказался двояким. Человек лишился своего былого чувства уверенности, чувства бесспорной принадлежности к общности; он был вырван из мира, удовлетворявшего его потребность в уверенности – экономической и духовной; он ощущал одиночество и тревогу. Но в то же время он был свободен мыслить и действовать независимо, мог стать хозяином своей жизни и распоряжаться ею по собственной воле – как может, а не как ему предписано.
Новые религиозные учения не только выражали чувства рядового представителя среднего класса, но и развивали, усиливали эти чувства, рационализируя их и приводя в логическую систему. И в то же время они указывали индивиду путь к преодолению тревоги. Они учили, что, полностью признав свое бессилие и низменность своей природы, признав делом всей жизни искупление своих грехов – через полное самоуничижение в сочетании с непрерывным и богоугодным усилием, - человек может преодолеть сомнение и тревогу.
Социальный процесс, определяющий образ жизни индивида, то есть его отношение к другим людям и труду, формирует и изменяет его характер; новые идеологии – религиозные, философские или политические – возникают из этого нового склада характера и апеллируют к нему же, тем самым усиливая его и стабилизируя; вновь сформированный склад характера в свою очередь становится важным фактором дальнейшего экономического развития и влияет на процесс общественного развития; возникая и развиваясь как реакция на угрозу со стороны новых экономических сил, этот новый склад характера постепенно сам становится производительной силой, способствующей развитию нового экономического строя.
Глава 4. Два аспекта свободы для современного человека
Новые религиозные доктрины были ответом на психологические запросы, возникшие в результате крушения средневековой социальной системы и зарождения капитализма. Основное внимание при анализе было обращено на проблему свободы в ее двойном смысле: было показано, что свобода от традиционных уз средневекового общества – хотя и давала индивиду новое чувство независимости – заставляла его ощутить одиночество и изоляцию, наполняла его сомнениями и тревога, вынуждала его к новому подчинению и к лихорадочной, иррациональной деятельности.
Структура современного общества воздействует на человека одновременно в двух направлениях: но все более независим, уверен в себе, критичен, но и все более одинок, изолирован и запуган.
Хотя человек избавился от многих старых врагов свободы. В то же время появились новые враги; причем этими врагами становятся не столько разного рода внешние препоны, сколько внутренние факторы, блокирующие полную реализацию свободы личности.
Мы гордимся тем, что в своем образе жизни человек теперь не зависит от внешних властей, уже не диктующих ему, что делать и чего не делать. Но не замечаем роли таких анонимных авторитетов, как общественное мнение и “здравый смысл”, которые так сильны именно потому, что мы готовы вести себя в соответствии с ожиданиями остальных, что мы внутренние боимся как-то отличаться от них. Мы забываем. Что проблема свободы является не только количественной, но и качественной.
Протестантство дало толчок духовному освобождению человека. Капитализм продолжил это освобождение в психологическом, социальном и политическом плане. Экономическая свобода была основой этого развития, а средний класс – его поборником. Индивид не был больше связан жесткой социальной системой, основанной на традициях и почти не оставлявшей возможностей для личного продвижения за пределы традиционных границ.
Вершиной этой эволюции политической свободы явилось современное демократическое государство, основанное на принципе равенства всех людей и равного права каждого участвовать в управлении через выборные представительные органы. При этом предполагается, что каждый человек способен действовать в соответствии с собственными интересами, в то же время имея в виду благо всей нации.
Капитализм не только освободил человека от традиционных уз, но и внес громадный вклад в развитие позитивной свободы, в развитие активной, критической и ответственной личности.
Однако это лишь одна сторона воздействия капитализма на развитие свободы. Другая состоит в том, что капитализм сделал индивида еще более одиноким, изолированным, подверженным чувству ничтожности и бессилия.
Чтобы разъяснить этот тезис, напомним сначала факт, уже упомянутый в предыдущей главе: в средневековой системе капитал был слугой человека, в современной – стал его хозяином. В средневековом мире экономическая деятельность была лишь средством достижения цели; целью являлась сама жизнь или – как это понималось католической церковью – спасение души человека. Экономическая деятельность, направленная на получение прибыли ради самой прибыли, показалась бы средневековому мыслителю столь же бессмысленной, сколь бессмысленным кажется сейчас отсутствие такой деятельности.
Как мы показали в предыдущей главе, один из главных тезисов Лютера состоял в том, что человек порочен по своей природе и, следовательно, его усилия бесполезны. Кальвин точно так же подчеркивал греховность человека и построил всю свою систему на идее, что человек должен до последней степени смирить свою гордыню и – больше того – что целью человеческой жизни является исключительно слава господня, а собственных целей у человека быть не должно.
Это неудивительно: в любом обществе дух культуры в целом определяется духом господствующих в этом обществе групп. Отчасти это происходит потому, что эти группы контролируют систему воспитания, школу, церковь, прессу, театр и таким образом имеют возможность внушать свои идеи всему населению; но, кроме того, эти властвующие группы обладают и таким престижем, что низшие классы более чем готовы принять их ценности, подражать им, психологически отождествлять себя с ними. До сих пор мы утверждали, что капиталистический способ производства превратил человека в инструмент для достижения надличностных экономических целей и усилил тот дух аскетизма, индивидуальной ничтожности, который был подготовлен Реформацией. Этот тезис, однако, противоречит тому факту, что современный человек, очевидно, побуждается к деятельности отнюдь не аскетизмом и не жертвенностью, а, напротив, крайним эгоизмом и своекорыстием.
Мышление Лютера и Кальвина – как и мышление Канта и Фрейда – основано на предположении, что эгоизм и любовь к себе – это понятия идентичные. Любить другого – добродетель, любить себя – грех; и вообще любовь к другим и любовь к себе друг друга исключают.
Эгоизм – это не любовь к себе, а прямая ее противоположность. Он коренится именно в недостатке любви к себе.
Мы столкнулись с противоречием: современный человек полагает, что его поступки мотивируются его интересами, однако на самом деле его жизнь посвящена целям, которые нужны не ему, то есть в соответствии с убеждением Кальвина, что единственной целью человеческого существования должна быть слава господня, а отнюдь не человек.
Людьми управляют экономические кризисы, безработица, войны. Человек построил свой мир; он построил дома и заводы, производит автомашины и одежду, выращивает хлеб и плоды. Но он отчужден от продуктов своего труда, он больше не хозяин построенного им мира, наоборот, этот мир, созданный человеком, превратился в хозяина, перед которым человек склоняется, пытаясь его как-то умилостивить или по возможности перехитрить. Чувства изоляции и беспомощности еще более усиливаются новым характером человеческих взаимоотношений. Конкретные связи одного индивида с другим утратили ясный человеческий смысл, приобрели характер манипуляций, где человек используется как средство. Не только экономические, но и личные отношения между людьми приобрели тот же характер отчуждения; вместо человеческих отношений они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем этот дух отчуждения не проявился так сильно и разрушительно, как в отношении индивида к самому себе. Человек продает не только товары, он продает самого себя и ощущает себя товаром. И – как со всяким всяки другим товаром – рынок решает, сколько стоят те или иные человеческие качества, и даже определяет само их существование. Если качества, которые может предложить человек, не пользуются спросом, то у него нет вообще никаких качеств; точно так же товар, который нельзя продать, ничего не стоит, хотя и обладает потребительной стоимостью. Таким образом, уверенность в себе, “чувство собственного достоинства” превращаются лишь в отражение того, что думают о человеке другие. У него нет никакой уверенности в собственной ценности, не зависящей от его популярности и рыночного успеха. Если на него есть спрос, то он считает себя “кем-то”; если же он непопулярен, он и в собственных глазах попросту никто.
Как мы видим, новая свобода, которую принес индивиду капитализм, усугубила воздействие, уже оказанное религиозной свободой протестанства. Индивид стал еще более одинок; стал инструментом в руках подавляюще превосходящих сил, внешних по отношению к нему; он стал “индивидом”, но индивидом неуверенным и запуганным. Некоторые факторы помогали ему справиться с внешним проявлением его внутренней неуверенности. Прежде всего его “я” могло опереться на обладание какой-то собственностью.
Другие факторы, на которые опиралось “я”, - это престиж и власть.
Для тех, у кого не было ни собственности, ни социального престижа, источником личного престижа становилась семья. Там индивид мог ощутить, что он “кто-то”. Жена и дети ему подчинялись, он играл главную роль на домашней сцене и наивно воспринимал эту роль как сове естественное право. В социальном плане он мог быть никем, зато дома царствовал.
Эти последние факторы на самом деле усиливали личность и вели к развитию индивидуальности, независимости и рациональности. “Поддерживающие” факторы лишь помогали компенсировать неуверенность и беспокойство; они не излечивали, а только залечивали эти недуги, маскировали их и тем самым помогали индивиду не испытывать свою ущербность. Однако чувство уверенности, основанное на поддерживающих факторах, всегда было лишь поверхностным и сохранялось, лишь пока и поскольку эти факторы продолжали существовать. В философской мысли Нового времени мы находим такое же переплетение двух главных аспектов свободы, как и в теологических доктринах Реформации. Так, для Канта и Гегеля независимость и свобода индивида являются центральными постулатами их систем, однако они заставляют индивида подчиниться целям всемогущего государства. Философы периода Французской революции, а в XIX веке Фейербах, Маркс, Штирнер и Ницще снова бескомпромиссно выразили мысль, что индивид не должен быть подчинен никаким внешним целям, чуждым его собственному развитию и счастью. Однако в том же XIX и начало XX века показали наивысшее развитие свободы в ее позитивном смысле. Не только средний класс, но и рабочий класс превратился в независимого и активного представителя новой свободы, борясь за собственные цели и в то же время за общие цели всего человечества.
С переходом капитализма в монополистическую фазу более весомы стали факторы, ослабляющие личностью Чувства бессилия и одиночества усилились, “свобода” индивида от всех традиционных связей стала более явственной, его возможности личного экономического успеха сузились. Он ощущает угрозу со стороны гигантских сил. Мелкий или средний предприниматель до сих пор боролся с равными, но в конкурентной борьбе с монополиями он стоит против гигантов.
Незначительность индивида в наше время относится не только к его роли в качестве предпринимателя, служащего или рабочего, но и к его роли в качестве потребителя. В последние десятилетия эта роль коренным образом изменилась. Клиент, приходивший в магазин, где хозяином был отдельный независимый торговец. привлекал специальное внимание; его покупка была важна для владельца магазина; покупателя принимали там как значительную персону, его желания изучались. Как индивид он ничего не значит для универмага, он важен лишь как статическая “единица”. Это положение еще более усугубляется методами современной рекламы.
Широкий сектор современной рекламы работает совершенно иначе. Реклама апеллирует не к разуму, а к чувству; как любое гипнотическое внушение, она старается воздействовать на свои объекты эмоционально, чтобы заставить их подчиниться интеллектуально.
В такой рекламе есть элемент мечты, воздушного замка, и за счет этого она приносит человеку определенное удовлетворение – точно так же, как и кино, - но в то же время усиливает его чувство незначительности и бессилия.
Это вовсе не значит, что реклама и политическая пропаганда открыто признают незначительность индивида. Совсем наоборот: они льстят индивиду, придавая ему важность в собственных глазах, они делают вид, будто обращаются к его критическому суждению, его способности разобраться в чем угодно. Но это лишь способ усыпить подозрения индивида и помочь ему обмануть самого себя в отношении “независимости” его решений. Растущее бессилие индивида усиливается и другими факторами. Экономическая и политическая сцена расширилась и усложнилась; человеку все труднее разобраться в происходящем. Угрозы, с которыми он сталкивается. Тоже возросли. Всеобщее чувство неуверенности усилилось из-за хронической безработицы миллионов людей.
Безработица усилила и угрозу старости. На многих производствах нужны только молодые люди – пусть и неквалифицированные, – которых можно без труда превратить в деталь машины, приспособленную для выполнения определенной операции.
Неоглядность городов, в которых индивид теряется; задания, высокие, как горы; непрерывная акустическая бомбардировка радио; газетные заголовки, сменяющиеся трижды в день и не дающие времени сообразить, что же на самом деле важно; ревю, в которых сотни девушек демонстрируют способность истребить свою индивидуальность и действовать с точностью механизма в огромной слаженной машине; бьющие ритмы джаза – все это лишь отдельные черты того общего положения вещей, при котором индивид противостоит не зависящим от него огромным величинам, ощущая себя песчинкой в сравнении с ними. Все, что он может, - это “пойти в ногу”, как марширующий солдат или рабочий у конвейерной ленты. Он может действовать, но чувство независимости и собственной значимости он потерял.
Положение, в котором находится индивид в наши дни, предсказывали уже дальновидные мыслители прошлого века. Кьеркегор описал беспомощного индивида, раздираемого мучительными сомнениями, подавленного чувствами одиночества и ничтожности. Ницше наглядно изобразил приближающийся нигилизм, воплотившийся в нацизме, и написал портрет “сверхчеловека” как отрицание потерянного и ничтожного человека, какого он видел в действительности. Тема бессилия человека нашла наиболее яркое выражение в творчестве Франца Кафки. В своем “Замке” он изображает человека, который хочет войти в контакт с таинственными обитателями замка; предполагается, что они подскажут ему, как жить, укажут его место в мире. Вся его жизнь состоит из отчаянных попыток встретиться с ними, но это ему так и не удается; и он остается один с чувством полнейшей безнадежности и пустоты.
Одиночество, страх и потерянность остаются; люди не могут терпеть их вечно. Они не могут без конца влачить бремя “свободы от”; если они не в состоянии перейти от свободы негативной к свободе позитивной, они стараются избавиться от свободы вообще. Главные пути, по которым происходит бегство от свободы, - это подчинение вождю, как в фашистских странах, и вынужденная конформизация, преобладающая в нашей демократии.
ГЛАВА 5. МЕХАНИЗМЫ “БЕГСТВА”.
Психологические механизмы, которые мы будем рассматривать в этой главе, - это механизмы избавления “бегства”, возникающие из неуверенности изолированного индивида.
Некоторые из этих механизмов “бегства” не имеют особого социального значения; ни встречаются в сколь-нибудь заметной форме лишь у людей с серьезными психическими или эмоциональными расстройствами. В этой главе Фромм будет говорить только о тех механизмах, которые важны в социальном плане: их понимание является необходимой предпосылкой психологического анализа социальных явлений, рассматриваемых в дальнейшем: с одной стороны, фашистской системы, с другой – современной демократии.
Авторитаризм.
В первую очередь мы займемся таким механизмом бегства от свободы, который состоит в тенденции отказаться от независимости своей личности, слить свое “8” с кем-нибудь или с чем-нибудь внешним, чтобы таким образом обрести силу, недостающую самому индивиду. Другими словами, индивид ищет новые, “вторичные” узы взамен утраченных первичных.
Отчетливые формы этого механизма можно найти в стремлениях к подчинению и к господству или – если использовать другую формулировку – в мазохистских и садистских тенденциях, существующих и у невротиков, и у здоровых людей. Эти тенденции представляют собой бегство от невыносимого одиночества.
Наиболее частные формы проявления мазохистских тенденций – это чувство собственной неполноценности, беспомощности, ничтожности. Жизнь в целом они ощущают как нечто подавляющее сильное, непреодолимое и неуправляемое.
В более тяжелых случаях, кроме тенденции к самоуничтожению и к подчинению внешним силам, проявляется еще и стремление нанести себе вред, причинить себе страдание.
Кроме мазохистских тенденций, наблюдается и прямо противоположные наклонности – садистские. 3 типа садистских тенденций:
1-й тип – стремление поставить других людей в зависимость от себя и приобрести полную и неограниченную власть над ними.
2-й тип – стремление эксплуатировать их, использовать и обкрадывать (так сказать, заглатывать все, что есть в них съедобного).
3-й тип – стремление причинить другим людям страдания или видеть, как они страдают.
Садисту нужен принадлежащий ему человек, ибо его собственное ощущение силы основано только на том, что он является чьим-то владыкой. Напр.: садист совершенно очевидно “любит” тех, над кем ощущает власть.
Существует явление, доказывающее, что страдание и слабость могут быть целью человеческих стремлений: это – мазохистское извращение. Здесь мы обнаруживаем, что люди вполне сознательно хотят страдать – тем или иным образом, - и наслаждаются своим страданием.
В садистском извращении удовлетворение достигается с помощью соответствующих механизмов: через причинение другому человеку физической боли, унижение действием или словом.
Мазохистские и садомазохистские стремления помогают индивиду избавиться от невыносимого чувства одиночества и бессилия.
Все разнообразие формы мазохистских стремлений направлены к одному: избавиться от собственной личности, потерять себя; иными словами избавиться от бремени свободы.
Мазохистские стремления вызываются желанием избавиться от собственного “я” со всеми его недостатками, конфликтами, риском, сомнениями и невыносимым одиночеством.
Невротическая и рациональная деятельности.
В рациональной деятельности – результат соответствует мотивировке; человек действует для того, чтобы добиться какого-то определенного результата. В невротической – стимулы, по существу негативны: человек действует, чтобы избавиться от невыносимой ситуации.
Основное различие между мазохистским извращением и моральным мазохизмом состоит в том, что при извращении стремление отказаться от себя проявляется через тело и связывается с половым чувством. При моральном мазохизме это стремление овладевает человеком целиком, так что может разрушить все цели, к которым его “я” сознательно стремился.
Уничтожение собственного “я” и попытка за счет этого преодалеть невыносимое чувство бессилия – это только одна сторона мазохистских наклонностей. Другая – это попытка превратиться в часть большего и сильнейшего целого, попытка раствориться во внешней силе и стать ее частицей. Мазохист избавлен от принятия решений.
Все наблюдаемые формы садизма можно свести к одному основному стремлению: полностью овладеть другим человеком, превратить его в беспомощный объект своей воли, стать его абсолютным повелителем, его богом, делать с ним все, что угодно. Средства для этой цели – его унижение и порабощение.
Сущность садизма составляет наслаждение своим полным господством над другим человеком (или иным живым существом) Психологически обе тенденции происходят от одной и той же основной причины – неспособности вынести изоляцию и слабость собственной личности.
“Я предположил бы назвать общую цель садизма и мазохизма – симбиозом”. Симбиоз в психологическом смысле слова – это союз некоторой личности с другой личностью (или иной внешней силой), в котором каждая сторона теряет целостность своего “я”, так что обе они становятся в полную зависимость друг от друга.
С садизмом обычно связывают тенденции разрушительности и враждебности. Главная разница состоит в том, что при садизме эта враждебность обычно более осознается и прямо проявляется в действии, в то время как при мазохизме враждебность бывает по большей части неосознанной и проявляется лишь в косвенной форме.
Жажда власти является наиболее существенным проявлением садизма, Жажда власти коренится не в силе, а в слабости. Поскольку термин “садистско-мазохисткский” ассоциируется с извращениями и с неврозами, Фромм предпочитает говорить не о садистско-мазохистском, а об “авторитарном” характере, особенно когда речь идет не о невротиках, а о нормальных людях. Этот термин вполне оправдан, потому что садистско-мазохистская личность всегда характеризуется особым отношением к власти.
Власть – это не качество, которое человек “имеет”, как имеет какую-либо собственность или физическое качество. Власть является результатом межличностных взаимоотношений, при которых один человек смотрит на другого как на высшего по отношению к себе. Но существует принципиальная разница между теми отношениями “высших” и “низших”, которые можно определить как рациональный авторитет, и теми отношениями, которые можно назвать подавляющей властью.
Наиболее специфической чертой авторитарного характера является отношение к власти и силе. Авторитетный характер любит условия, ограничивающие свободу человека, он с удовольствием подчиняется судьбе.
Общая черта всего авторского мышления состоит в убеждении, что жизнь определяется силами, лежащими вне человека, вне его интересов и желаний. Единственно возможное счастье состоит в подчинении этим силам.
Садистско-мазохистские стремления необходимо отличать от разрушительности, хотя они по большей части бывают взаимосвязаны. Разрушительность отличается уже тем, что ее целью является не активный или пассивный симбиоз, а уничтожение, устранение объекта. Но корни у него те же: бессилие и изоляция индивида.
Разрушительность.
Я могу избавиться от чувства собственного бессилия по сравнению с окружающим миром, разрушая этот мир.
Разрушить мир – это последняя, отчаянная попытка не дать этому миру разрушить меня. Целью садизма является поглощение объекта, целью разрушительности – его устранение. Садизм стремится усилить одинокого индивида за счет его господства на другими, разрушительность – за счет ликвидации любой угрозы.
Стремление к жизни и тяга к разрушению не являются взаимно независимыми факторами, а связаны обратной зависимостью. Чем больше проявляется стремление к жизни, чем полнее жизнь реализуется, тем слабее разрушительные тенденции: чем больше стремление к жизни подавляется, тем сильнее тяга к разрушению.
Разрушительность – это результат непрожитой жизни. Источники разрушительности в этом социальном слое легко определить: это все та же изоляция индивида, все то же подавление индивидуальной экспансивности, о которых уже говорилось и которые в низах среднего класса гораздо ощутимее чем в выше – или нижеследующих классах общества.
Автоматизирующий конформизм.
С помощью рассмотренных (нами) механизмов “бегства” индивид преодолевает чувство своей ничтожности по сравнению с подавляюще мощным внешним миром, или за счет отказа от собственной целостности, или за счет разрушения других, для того чтобы мир перестал ему угрожать.
Мы рассмотрим ещё один механизм, которой является спасительным решением для большинства нормальных индивидов в современном обществе (т.е.). Индивид перестает быть собой, он полностью усваивает тип личности, предлагаемый ему общепринятым шаблоном, и становиться точно таким же, как все остальные, и таким, каким они хотят его видеть. Итак “нормальный” способ преодоления одиночества в нашем обществе состоит в превращении в автомат. У нас могут быть мысли, чувства, желания и даже ощущения, которые мы субъективно воспринимаем как наши собственные, хотя на самом деле это не так. Мы действительно испытываем эти чувства, ощущения и т.д., но они навязаны нам со стороны, по существу, нам чужды и могут не иметь ничего общего с тем, что мы думаем и чувствуем на самом деле. Рационализирующие мысли изобретены для того, чтобы оправдать ужу существующее чувство.
Псевдомышление известно лучше, чем аналогичные явления в сфере желаний и чувств. Поэтому надо разобраться в различии между истинным мышлением и псевдомышлением. Псевдомышление может быть вполне логичным и рациональным; его псевдохарактер не обязательно должен проявляться в каких-либо аналогичных элементах. Это можно заметить изучая рационализации, которые имеют целью объяснить некое действие или чувство разумными и объективными основаниями, хотя на самом деле оно определяется иррациональными и субъективными факторами. Рационализация разумна и логична; в этом случае ее иррациональность заключается только в том, что она не является подлинным мотивом действия, а лишь выдает себя за такой мотив.
Рационализация – это не инструмент для проникновения в суть явлений, а попытка задним числом увязать свои собственные желания с уже существующими явлениями. Также, надо различать подлинное чувство, возникающее внутри нас, и псевдочувство, в действительности не наши, хотя мы и не отдаем себе в этом отчета.
Наблюдая, как люди принимают решения, приходится поражаться тому, насколько они ошибаются, принимая за свое собственное решение результатподчинения обычаям, условностям, чувству долга или не прикрытому давлению.
Всякое подавление уничтожает какую-то часть подлинной личности и вызывает подмену подавленного чувства псевдочувством.
Замещение, подмена подлинных чувств мышления, чувство и желание в конечном счете ведет к подмене подлинной личности псевдоличностно. Подлинное “я” является создателем своих психических проявлений. Псевдо-“я” лишь исполняет роль, предписанную ему со стороны, но делает это от своего имени.
Роботизация индивида в современном обществе усугубило беспомощность среднего человека. Поэтому он готов подчиниться новой власти, предлагающей ему уверенность и избавление от сомнений.
Для низов среднего класса, ставших ядром нацистского движения, наиболее характерен именно авторитарный механизм.
ГЛАВА 6. ПСИХОЛОГИЯ НАЦИЗМА
Авторитарный характер определяется одновременным присутствием садистских и мазохистских влечений. Садизм – это стремление к неограниченной власти над другими, более или менее связанное с разрушительными тенденциями. Мазохизм определяется как стремление раствориться в подавляющей силе, приобщившись тем самым к ее мощи и славе. И садистские, и мазохистские тенденции вызываются неспособностью индивида к самостоятельному существованию, его потребностью в симбиотической связи для преодоления одиночества.
Нацизм – это экономическая и политическая проблема, но без учета психологических факторов невозможно понять, каким образом он приобрел власть над целым народом.
Факторы, поддерживающие экономическое положение низших слоев старого среднего класса – мелких предпринимателей и ремесленников.
Авторитет монархии был непрекаем; опираясь на нее и отождествляя себя с него, представитель низов среднего класса приобретал чувство уверенности и нарциссической гордости. Столь же прочно держался еще авторитет религии и традиционной морали. Индивид ощущал свою принадлежность к устойчивой общественной и культурнойсистеме, где у него было собственное место. Короче говоря, его экономическое положение было еще достаточно прочным, чтобы дать ему чувство довольства собой.
В период 1924-28 гг. экономическое развитие принесло низам среднего класса новые надежды (после 1923 года), но депрессия, начавшаяся в 1929 году, ничего от них не оставила. Средний класс оказался самым беззащитным.
Но кроме этих экономических причин, были еще и психические, усугубившие положение. Первая из них – поражение в войне и падение монархии. Инфляция тоже нанесла смертельный удар принципу бережливости и престижу государства. В довершение всех бед пошатнулся и последний оплот уверенности среднего класса – семья; крушение прежних символов власти и авторитета – монархии и государства – отразились и на личных символах авторитета, т.е. на родителях.
А рабочие были против прежнего режима, и поражение в войне для них означало поражение режима.
Чувство тревоги, бессилия и социальной изоляции, которыми был охвачен прежний средний класс, и вытекающие из них разрушительные тенденции – один из психологических источников нацизма.
Итак, определение социально-экономического изменения (особенно упадок среднего класса и возрастание роли монополистического капитала) произвели глубокое психологическое воздействие. Нацизм психологически возродил нижние слои среднего класса и в то же время способствовал разрушению их прежних социально-экономических позиций. Нацизм мобилизовал эмоциональную энергию этих слоев и превратил ее в мощную силу, борющуюся за экономические и политические цели германского империализма.
Личность Адольфа Гитлера, его учение и вся национал-социалистская система являются крайними проявлениями того типа характера, который мы назвали “авторитарным”. Именно поэтому А. Гитлер привлекает ту часть населения, которая обладает подобным складом характера.
В “Майн Кампф” А. Гитлер неоднократно демонстрирует свое садистское стремление к власти. Вот что он пишет об удовлетворении, которое доставляет массам господство: “Чего они хотят – это победа сильного и уничтожение или безоговорочная капитуляция слабого”.
Доктор Йозеф Геббельс оценивает массы в том же духе: “Люди хотят только одного: чтобы ими прилично управляли”. Массы для него “не больше, чем камень для скульптора…”.
Национал-социалистскими вождями движет стремление к власти над массами.
А. Гитлер пытается рационализировать и оправдать свою жажду власти. Примером рационализации первого типа может служить следующий абзац из “Майн Кампф”: “Если бы в своем историческом развитии немецкий народ обладал тем же единством, какое выпало на долю других народов, то Германская империя, наверно, была бы сегодня владычицей всего мира”.
Уверения А. Гитлера, что его целью является не только благополучие Германии, что его достижения служат внешним интересам цивилизации вообще, стали хорошо известны.
Вторая рационализация – что его стремление к власти обусловлено законами природы – это больше, чем только рационализация; в ней обнаруживается стремление к подчинению высшей внешней силе.
Третья рационализация его садизма – будто бы он защищается от нападения других (многократно встречается в писаниях А. Гитлера).
Любовь к сильным и ненависть к слабым, столь типичное для садомазохистской личности, объясняет множество политических актов А. Гитлера и его сторонников.
В гитлеровской идеологии есть и мазохистская сторона, т.е. должно присутствовать и стремление подчиниться подавляющей силе, уничтожить свое “я”, и это стремление мы действительно обнаруживаем.
Высшие силы, перед которыми он склоняется, - это Бог, Судьба, Необходимость, Истерия и Природа. В действительности все эти слова означают для него одно и тоже: символ подавляющей силы.
Сила, производящая на А. Гитлера, вероятно даже большее впечатление, чем Бог, Провидение и Судьба – это Природа. А. Гитлер настаивает на том, что можно и должно управлятьлюдьми, но Природой управлять нельзя.
“Природа – это великая сила, которой мы должны подчиниться, а вот над живыми существами должны господствовать”.
Две тенденции в писаниях А. Гитлера, как основные стремления авторитарной личности; жажда власти над людьми и потребность в подчинении подавляющей внешней силе.
Одиночество и бессилие индивида, его стремление реализовать возникшие в нем возможности, объективный факт возрастания производственной мощи современной промышленности – все это динамические факторы, составляющие основу растущего стремления к свободе и счастью. Бегство в симбиотическую зависимость может на какое-то время приглушить страдание, но не может его устранить. История человечества – это история растущей индивидуализации и вместе с тем история растущей свободы. Стремление к свободе является неизбежным результатом процессов индивидуализации и развития культуры. Авторитарные системы не могут ликвидировать основные условия, порождающие стремление к свободе; точно так же они не могут искоренить и стремление к свободе, вытекающее из этих условий.
ГЛАВА 7. СВОБОДА И ДЕМОКРАТИЯ
1. Иллюзия индивидуальности.
В нашем обществе мы сталкиваемся с тем же явлением, которое повсюду питает корни фашизма: с ничтожностью и бессилием индивида.
Мы гордимся тем, что нас не гнетет никакая внешняя власть, что мы свободны выражать свои мысли и чувства, и уверены, что эта свобода почти автоматически обеспечивает нам проявление индивидуальности. Но право выражать свои мысли имеет смысл только в том случае, если мы способны иметь собственные мысли.
Подавление спонтанных чувств, а следовательно и подлинной индивидуальности, начинается очень рано (по существу, с самого начала воспитания ребенка). Одни из самых подавляемых чувств – чувства враждебности и неприязни.
Подавление эмоций. Нет никакого сомнения в том, что творческое мышление – как и любое другое творчество – неразрывно связано с эмоцией. Однаков наши дни идеал состоит как раз в том, чтобы жить и мыслить без эмоций. Вместе с тем, поскольку эмоции нельзя подавить до конца, они существуют в полном отрыве от интеллектуальной стороны личности (результат – дешевая сентиментальность, которой кормятся миллионы изголодавшихся по чувствам потребителей у кино и у популярной музыки).
Есть одна запретная эмоция – это чувство трагедии. Осознание смерти и трагической стороны жизни – будь оно ясным или смутным – является одним из основных свойств человека. Каждая культура справляется с проблемой смерти по-своему. Например, христианство сделало смерть нереальной и пыталось утешить несчастного индивида обещанием жизни после смерти.
Страх смерти живет в нас, живет вопреки попыткам отрицать его, но подавление приводит к его стерилизации. Такому же искажению, как чувство и эмоции, подвергается и оригинальное мышление.
Один способ подавления самостоятельного мышления – это настойчивое требование от учащихся знать факты, а точнее информацию.
Другой способ подавления самостоятельного мышления состоит в том, что всякая истина считается относительной.
Современный человек живет в состоянии иллюзии, будто он знает, чего хочет; тогда как на самом деле, он хочет того, чего должен хотеть в соответствии с общепринятым шаблоном.
Мы превратились в роботов, но живем под влиянием иллюзии, будто мы самостоятельные индивиды. Индивид живет в мире, с которым потерял все подлинные связи, в котором все и вся инструментализированы; и сам он стал частью машины, созданной его собственными руками. Он знает, каких мыслей, каких чувств, каких желаний ждут от него окружающие, и мыслит, и чувствует и желает в соответствии с этими ожиданиями, утрачивая при этом свое “я”.
Такая потеря собственной сущности превращает конформизацию (в следствие конформизма индивид превращается в робота, теряет себя, но при этом убежден, что он свободен и подвластен лишь собственной воле) в императив: человек может быть уверен в себе лишь в том случае, если живет в соответствии с ожиданиями других.
Отчаяние людей-роботов – питательная среда для политических целей фашизма.
2. Свобода и спонтанность.
Один аспект свободы: бессилие и неуверенность изолированного индивида, который освободился от всех уз, некогда придававших жизни смысл и устойчивость.
Беспомощность и сомнения парализуют жизнь, и чтобы жить, человек старается избавится от своей негативной свободы.
Бегство от свободы не восстанавливает его утраченной уверенности, а лишь помогает ему забыть, что он отдельное существо.
Реализация своего “я” достигается не только усилиями мышления, но и путем активного проявления всех его эмоциональных возможностей. Эти возможности есть в каждом человеке, но они становятся реальными лишь в той мере, в какой они проявляются. Иными словами, позитивная свобода состоит в спонтанной активности всей целостной личности человека.
Спонтанная активность – это не вынужденная активность, навязанная индивиду его изоляцией и бессилием; это не активность робота, обусловленное некритическим восприятием шаблона, внушаемых извне.
Спонтанная активность – это свободная деятельность личности. Спонтанная активность возможна лишь в том случае, если человек не подавляет существующую часть своей личности, если разные сферы его жизни слились в единое целое.
Негативная свобода превращает индивида в изолированное существо – слабое и запуганное, - чье отношение к миру определяется отчужденностью и недоверием. Спонтанная активность – это единственный способ, которым человек может преодолеть страх одиночества, не отказываясь от полноты своего “я”, ибо спонтанная реализация его сущности снова объединяет его с миром – с людьми, с природой и самим собой. При всякой спонтанной деятельности индивид сливается с миром.
Подлинный идеал – это любая цель, достижение которой способствует развитию, свободе и счастью личности. Те вынужденные и иррациональные цели, достижения которых может иметь субъективную привлекательность (например, стремление к подчинению), но вредно для жизни – это идеалы ложные. Из этого следует, что подлинный идеал - это отчетливое выражение полнейшего утверждения его собственной личности.
Рациональная власть - авторитет, - как и подлинный идеал, имеет своей целью развитие индивида; поэтому она в принципе не может быть в конфликте с индивидом, его подлинными – не патологическими - стремлениями.
Основная мысль этой книги заключается в том, что для современного человека свобода имеет двоякий смысл: он освободился от прежней власти и превратился в “индивида”, но в тоже время стал изолирован и бессилен, стал орудием внешних целей, отчужденный от себя самого и других людей. Такое состояние подрывает человеческую личность, ослабляет и запугивает человека, подготавливает его к подчинению, новому рабству.
Позитивная же свобода означает полную реализацию способностей индивида, дает возможность жить активно и спонтанно. Свобода может победить лишь в том случае, если демократия разовьется в общество, в котором индивид, его развитие и счастье станут целью и смыслом.
Для реализации позитивной свободы и индивидуализма необходимы такие экономические и социальные перемены, которые позволяют индивиду стать свободным в смысле реализации его личности.
Демократия – это система, создающая экономические, политические и культурные условия для полного развития индивида.
Фашизм – это система, заставляющая индивида подчиняться внешним целям и ослабляющая развитие его подлинной индивидуальности.
Одна из величайших трудностей для организации условий подлинной демократии состоит в противоречии между плановой экономикой и активным сотрудничеством каждого индивида.
Если планирование сверху не будет сочетаться с активным участием снизу, если поток общественной жизни не будет постоянно восходить снизу вверх, плановая экономика приведет к новой форме манипулирования народом.
Решение проблемы сочетания централизации и децентрализации – одна из главных задач, стоящих перед обществом.
Победа над авторитарными системами всех видов станет возможна лишь в том случае, если демократия будет не отступать, а наступать, осуществляя те цели, к которым стремились борцы за свободу в течение последних столетий.
Демократия победит силы нигилизма лишь в том случае, если сможет вдохнуть в людей самую сильную веру, на какую способен человек, - веру в жизнь, правду и свободу – в свободу активной и спонтанной реализации человеческой личности.

Библиография

1. Андерсон Р.Д. Тоталитаризм: концепт или идеология?//Политические исследования. 1993. №3. С. 98-107.
2. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.,1996.
3. Арендт Х. Массы и тоталитаризм: Пер. с нем.// Вопр. социол.-1992. Т.1, №2 С. 24-33.
4. Арендт Х. Происхождение тоталитаризма//Тоталитаризм: что это такое? М.,1993. Ч. 2. С.17-40, 62-78.
5. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М., 1993. С. 21-33
6. Беттельгейм Б. О психологической привлекательности тоталитаризма//Знание-сила.-1997. №8. С. 103-109.
7. Бутенко А,П, Тоталитаризм в России и пути его преодоления//Соц.-полит.жерн.-1995. №1 с. 154-161.
8. Бутенко А.П. От тоталитаризма к демократии: общее и специфическое//Соц.-полит. журн.-1996. №2. С. 181-187.
9. Бутенко А.П. Социологические вопросы истории и теории тоталитаризма//Социс.-1998. №6. С. 26-37.
10. Внутренняя свобода при немецком тоталитаризме ( Из дневников Германа Козака 1930-1943г.)//Вопросы литературы – 1993. Вып. V1-С. 213-220.
11. Гаджиев К.С. Тоталитаризм как феномен ХХ века//Вопр. философ. –1992. №2. С. 3-25.
12. Гофман А.Б. семь лекций по истории социологии. М.,1995.
13. Давыдов Ю.Н. Тоталитаризм и бюрократия//Драма обновления/Сост. и общ. ред. М.И. Мелкумяна. М.,1990. С. 219-243.
14. Джилас М. Новый класс//Лицо тоталитаризма. М.,1992. С. 197-212.
15. Игрицкий Ю.И. Тоталитаризм вчера, сегодня, завтра? №4, 1998.
16. Ильин В.В. Человек в тоталитарном обществе//Социс.-полит. журн. 1992.№6/7. С. 3-13
17. Истягин Л.Г. Исследование по тоталитаризму: в поисках нового обоснования концепции. №2, 1997.
18. Калина В.Ф., Курсова Г.Ю. Тоталитаризм как общественное явление//Кентавр-1995. №5. С. 143-156.
19. Курскова Г.Ю. Тоталитаризм на перекрестке мнений//Соц.-гум. знания,-1999-№1. С. 191-210.
20. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб., 1896.
21. Мазуров И.В. Фащизм как форма тоталитаризма//Общест-е науки и сбор.-1993. №5. С. 39-52.
22. Миллер А.И. Тоталитаризм как процесс//Преподавание истории в школе-1991. №4. С.59-68.
23. Миллс Р. Властвующая элита. М.,1959.
24. Пивоваров Ю.С. Тоталитаризм и политическая культура России//Тоталитаризм: что это такое? (Исследования зарубежных политологов). Ч. 1. М., 1993.
25. Пленков О.Ю. О содержании понятия “тоталитаризм”//Препод. Истории в школе –1991. №1. С. 65-69.
26. Тард Г. Личность и томпа. СПб., 1903.
27. Толстиков В.С. Рабочий класс и тоталитаризм//Социс.-1994. №1. С. 17-21.
28. Филатов В. Тоталитаризм и “великое преобразование природы ” //Киносценарии-1991. №3. С. 24-133.
29. Фридрих К., Бжезинский З. Тоталитарная диктатура и автократия//Тоталитаризм: что это такое? М., 1993. Ч. С. 79-91.
30. Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности. М.,1994.
31. Фромм Э. Бегство от свободы. М.,прогресс, 1990.
32. Фромм Э. Душа человека. М.,1992.
33. Фромм Э. Иметь или быть? М.,1988.
34. Фромм Э. Психоанализ и этика. М.,1994.
35. Фромм Э. Человек для себя. М.,1992.
36. Функе М. Об актуальности исторического опыта тоталитаризма. К вопросу о роли этого понятия в современных концепциях власти.//Тоталитаризм: что это такое? М., 1993. Ч. 2. С. 146-155.
37. Чаликова В. Тоталитарная личность: судьба символа/Публик. Г.Чаликовский; Предисл. Н.Гефтера//Знание-сила, 1992.№10. с. 108-118.
38. Шпленглер О. Закат Европы//Самосознание Европейской культуры ХХ века. М.,1991.
39. Щербинин А.Н. Тоталитарная индоктринация; у истоков системы (полит. праздники и игры) №5, 1998.
40. Юнг К.Г. Психологические типы. М.,1992.
*****
1. Borkenau F. The totalitarian enemy. L., 1940.
2. Armstrong J. A. The politics of totalitarianism. N.Y., 1961.
3. Friedrich C. J., Brzezinski Z. K. Totalitarian dictatorship & autocracy. Cambridge, 1956.
4. Friedrich C. J (ed.) Totalitarianism. N.Y., 1954.
5. Florinsky M. T. Fascism & National Socialism. A study of economic & social politics of the totalitarian state. N.Y., 1938.
6. Brzezinski Z. The permanent purge-politics in soviet totalitarianism. Cambridge, 1956.
7. Inkeles A., Bauer R. A. The soviet citizen: Daily life in totalitarian society. Cambridge, 1959.
Fromm E.:
1. 1932. Die psychoanalytische Charakterologie und ihre Bedentund fur die Sozialforschung.
2. 1941. Escape from freedom. NY. Holt, Rinehart & Winston.
3. 1942. Faith as a Character Trait.
4. 1943. Sex & character.
5. 1947. Man for himself: An inquiry into the Psychology of Ethics. NY. Holt, Rinehart & Winston.
6. 1950. Psychoanalysis & Religion. New Haven, Yale University Press.
7. 1951. The forgotten language. An introduction to the Understanding of Dreams, Fairy Tales & Myths. NY. Holt, Rinehart & Winston.
8. 1955. The sane society. NY. Holt, Rinehart & Winston.
9. 1956. The art of loving. NY. Holt, Rinehart & Winston.
10. 1961. Marx’s Concept of Man. NY, Frederick Ungar.
11. 1963. The Dogma of Christ & Others Esseys on Religion, Psychology, & Culture. NY. Holt, Rinehart & Winston.
12. 1964. The heart of Man. NY, Harper & Row.
13. 1966. You Shall Be as Gods. NY. Holt, Rinehart & Winston.
14. 1968. The Revolution of Hope. NY, Harper & Row.
15. 1970. The Crisis of Psychoanalysis: Essays on Freud, Marx, & Social Psychology. NY. Holt, Rinehart & Winston.
16. 1973. The Anatomy of Human Destructiveness. NY. Holt, Rinehart& Winston.