Уроки рыночных трансформаций

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
1 Чего хотелии что получилось?
2Мифологизированное мышление «шокотерапевтов»
3 Супорством, достойным лучшего применения
4 Чтовпереди?
5 Не вдатьсяв другую крайность!
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ
 
Тема работы «Уроки рыночных трансформаций».
В работе проанализированы позитивные и негативные результатырыночных трансформаций, сделаны выводы относительно коррекции последующегодвижения, которые могут быть полезными для России и Украины.
Дискуссия об идеологических основаниях современных рыночных трансформацийзатрагивает самые глубинные вопросы общественного бытия, которое всегдаявляется синтезом укорененности традиций и поиска ответов на вызовы времени. Вданной связи особенно важно извлечь уроки из предшествующего опыта.
Чтобы верно оценить ход рыночных реформ в России и Украине,необходимо учитывать культурные предпосылки их социально-экономическойдинамики. При этом культура рассматривается в широком понимании, не сводимом кфункционированию отрасли и системе учреждений, работающих в ее рамках. Речьидет о культурных традициях, ценностных ориентирах и нравственных установках,принятых в обществе. Очевидно, что именно они существенно воздействуют наповедение человека в процессе хозяйственной деятельности и в конечном счете —на функционирование самой экономической системы. Механическое заимствованиенорм и законов, сложившихся в иной культурной среде, на другой почве, можетоказаться не только неэффективным, но и опасным с точки зрения социальнойстабильности. Без преувеличения можно утверждать, что огромная социальная ценарыночных трансформаций во многом обусловлена игнорированием культурнойкомпоненты в оформлении и реализации социально-экономических программ.
Россия и Украина все еще находятся в суровых обстоятельствахсистемной трансформации. Судя по всему, процесс перехода завершится не завтра идаже не послезавтра. К тому же это переход к нормальному положению дел, чегопрежде не было. Тем не менее шансы на движение наших стран к гражданскомуобществу, плюралистической демократии, социальному рыночному хозяйству, привсех задержках и даже отступлениях, сохраняются. Главное — уметь делать выводыиз недавнего прошлого и избежать новых ошибок. К сожалению, говорить о такойопасности приходится. Но прежде попытаемся охарактеризовать промежуточные итоги«русской трансформации», преобладающую часть которых можно отнести ик «украинской трансформации».

1 Чего хотели и чтополучилось?
Надо признать положительными многие результаты состоявшихсярыночных преобразований. Их очевидная полезность заключается в том, чтопреодолена изолированность страны от внешнего мира и демонтированы механизмыкомандной экономики и внешнеторговой монополии. Исчез унизительный дефициттоваров и услуг, значительно расширился их ассортимент. Прекратиласьидеологическая война с «вещизмом», восстановлено право людей на«уют». Особенно отрадно, что раскрепощена ранее скованная личнаяинициатива. Происходит становление предпринимательского класса, призванногосформировать основу благополучия страны. Население изживает исторически приобретенныеиждивенческие комплексы. Вопреки разного рода скептическим предсказаниям,большинство граждан освоили «рыночный» образ мыслей и действий.Устранена советская уравниловка в личных доходах, виден ощутимый прогресс вдисциплине и этике труда: есть смысл зарабатывать деньги, раз появиласьвозможность беспрепятственно приобретать ранее недоступные товары и услуги.Наконец, после 70 лет господства принципиально иной хозяйственной системыдостаточно быстро были созданы и, худо-бедно, но начали функционироватьформальные институты рыночной экономики, то есть коммерческие банки, товарные ифондовые рынки, валютные биржи, качественно новые налоговые механизмы, правилаантимонопольного регулирования и т. д.
Но все же результаты рыночных преобразований с отрицательнымзнаком более зримы. Они явно преобладают над успехами. И дело здесь не только втом, что за годы реформ утрачена значительная часть экономического потенциала.Хуже то, что пока никак не удается приостановить процессы примитивизациипроизводства, деинтеллектуализации труда, деградации социальной сферы. Плюс кэтому появилась массовая бедность, которая за годы радикальных переменстремительно расширялась за счет размывания сложившегося в СССР, пусть неслишком богатого по западным критериям, но все-таки среднего класса. В 90-егоды недавно завершившегося столетия Россия и Украина заметно отдалились отсоциально-экономических стандартов евроатлантических наций и приблизились кусредненным характеристикам стран «третьего» мира с громадной поляризациейличных доходов. Реально плодами преобразований пользуется незначительная частьнаселения, а остальные ведут еще более упорную борьбу за существование, чем всоветские времена.
Конечно, на результативность реформ продолжают влиять весьмамощные объективные факторы, делающие системную трансформацию в России и Украиненамного труднее, чем у наших партнеров по бывшему СЭВ. Если в странахЦентральной и Восточной Европы социалистическое бытие длилось 40 лет и чащевсего было навязано извне, то в России и Украине социализм господствовал более70 лет и был, так сказать, целиком отечественным, а не импортированным«продуктом». Далее, надо иметь в виду, что, в отличие от стран ЦВЕ,перед нашими реформаторами стояла задача продолжить системную трансформацию принеудержимом, — правда, ими же и инициированном, — распаде ранее единогогосударства. Полиэтничность населения бывшего СССР в условиях демократизацииобщественной жизни существенно облегчила реализацию своего роданационально-хозяйственного шовинизма, который часто игнорирует соображенияэкономической целесообразности. Каковы бы ни были намерения лидеров новыхнезависимых государств, провозгласивших девиз «Избавимся от грабительскогоцентра — и легче будет проводить реформы», действительность показала, чторазрыв единого экономического пространства затруднил, а не облегчил переход крыночной экономике для каждой суверенной республики бывшего СССР. Россия иУкраина отнюдь не стали исключением. Наконец, серьезным испытанием дляперестройки экономики оказалось огромное бремя военного производства.
Тем не менеебез особого риска преувеличения можно утверждать, что разочаровывающие итогисистемной трансформации по преимуществу «рукотворны» и только вовторую очередь предопределены специфическими неблагоприятными стартовымиусловиями. Во всяком случае, чрезвычайно высокая социальная цена реформ сталаглавной причиной того, что в общественном сознании сами понятия демократии,рынка и свободы оказались во многом дискредитированными.
Утрата общественной солидарности, разобщение социума — еще одинплачевный итог трансформации. Среди составляющих непомерной социальной цены,которую пришлось уплатить за радикальные экономические реформы, — пренебрежениенравственно-психологическим миром человека. Интенсивное искоренение морально-этическойкомпоненты из общественного бытия деформирует повседневную жизнь граждан.Демографические исследования показывают, что более двух третей причиндепопуляции связано с такими возникшими в постсоветский периодсоциально-психологическими феноменами, как социальная депрессия, апатия иагрессия. Резкий поворот массового сознания к обогащению любой ценой оказалсядля значительной части населения тяжелой психологической травмой, источникомкак личных трагедий, так и различного рода общественных патологий.
Хуже всех пришлось весьма многочисленному среднему классу, чейжизненный уровень по сравнению с другими группами населения упал особеннорезко. Речь идет о преподавательской, технической, научной интеллигенции,управленческом персонале среднего звена, деятелях культуры и т. д. С этимклассом связано появление в конце 1950-х годов в СССР если не элементов, тоопределенных предпосылок гражданского общества. Характерными чертами многих егопредставителей были солидный общественный статус, высокий уровень образования иденежных доходов, уверенная самооценка, умение противостоять политическомуманипулированию, чувство собственного достоинства, то есть все те признакиклассового сознания, которые отличают средний класс от среднегопотребительского слоя. Эти люди были особенно заметны в крупных промышленныхцентрах. К ареалам их концентрации в России принадлежали Москва, Ленинград,Новосибирск, Свердловск, Горький, Казань, Томск и т. д. В Украиненаучно-техническая и творческая интеллигенция сосредоточивалась в Киеве,Харькове, Днепропетровске, Донецке, Одессе, Львове и других городах. Наличиетакого потенциала выдвигало СССР на первые позиции в мировой иерархииинтеллектуальных стран.
Однако инновационный кадровый потенциал не был задействованреформаторами в строительстве нового общества ни в России, ни в Украине. Болеетого, именно средний класс испытал самую сильную экономическую и социальную депривациюв процессе проведения реформ. От этой социальной группы постарались как можнобыстрее избавиться. Большинство ее представителей было выброшено на обочинусоциальной жизни, очень многие эмигрировали. Таким образом, один из главныхфакторов успешного перехода к либеральному рынку и демократическому государству— творческий ресурс населения, вместо того чтобы быть использованным, оказалсяв значительной степени разрушенным. Резкое ослабление научно-технического ичеловеческого потенциала — невосполнимая потеря, которую понесли Россия иУкраина за почти 20 минувших лет.
Вспомним и о таком социальном последствии реформ, как растущаяпропасть между властью и народом. Отчуждение населения от государственногоаппарата, характерное для тоталитарного режима, не только не исчезло, но витоге трансформации в 90-е годы даже усилилось. Фактически государствопревратилось в замкнутую самодостаточную корпорацию, а огромная частьнаселения, в первую очередь бюджетники, наемные работники, пенсионеры, дети,инвалиды, — в обузу для членов этой корпорации.
Таков перечень основных составляющих социальной цены, уплаченнойза радикальные рыночные реформы. Теперь рассмотрим их политические итоги.
В России, вотличие от других европейских государств и в определенной степени — от Украины,либеральные идеи традиционно не имели широкой социальной базы. Обращение клиберальным ценностям характерно лишь для отдельных периодов российской историиXIX—XX вв. Именно таким периодом оказалось десятилетие, охватившее вторуюполовину 80-х и первую 90-х годов XX ст. Вряд ли можно отрицать, что тогда вроссийском обществе стремительно возрастала популярность идей свободы личностии частной инициативы. К началу 90-х годов они захватили значительную, если небольшую, часть населения, причем самые продуктивные его группы. Словом,возникла широкая социальная и психологическая основа для практическойреализации либеральных и демократических идей. А государственной власти былпредоставлен серьезный шанс для развития демократических процессов,формирования гражданского общества, создания цивилизованной, свободной рыночнойэкономической системы.
В Украине почва для либеральных идей была более подготовленной, нои украинские реформаторы не воспользовались этой уникальной возможностью ифактически сделали все, чтобы опорочить ценности свободы в глазах населения.События и явления, происходившие в России в 90-е годы, вызывали в общественноммнении нарастающее негативное, даже враждебное отношение и к ценностям свободы,и к самому понятию «демократия». Оно стало синонимом воровства икоррупции, а либеральная идея оказалась настолько скомпрометированной, что ужек концу десятилетия масштаб агрессивного неприятия либеральных идемократических ценностей был таким, что создались реальные предпосылки длявозврата к авторитарному режиму. В Украине демократические тенденции быливыражены более сильно. «Оранжевая революция» проходила под лозунгомдемократизации общества тогда, когда в России уже развивались авторитарныетенденции. Однако силы, пришедшие к власти и публично номинировавшие себяпредставителями демократии, очень быстро скомпрометировались. Дискредитациядемократии и создание предпосылок авторитаризма — главныйобщественно-политический итог деятельности как российских, так и украинских(хотя и в меньшей степени) реформаторов. Сейчас общество пожинает плодыпосеянного ими. С грустью приходится констатировать, что нынешняя политическаянадстройка логически безупречно венчает созданный за годы реформ экономическийбазис.
2 Мифологизированное мышление «шокотерапевтов»
Есть, по-видимому, веские основания полагать, что появление нароссийской политической сцене радикальных реформаторов — результаттрадиционного и, как всегда, неоправданного нетерпения западнического крылароссийской интеллектуальной элиты, волею судеб оказавшейся у власти в начале90-х годов. Это следует подчеркнуть, потому что в наши дни, по прошествиипериода «бури и натиска», стало хорошим тоном если не демонизироватьсостав первой бригады «шокотерапевтов», то, по крайней мере,открещиваться от них. На самом деле и интеллигенция, и так называемые простыелюди в своем подавляющем большинстве просто обожали тогда молодых энергичныхреформаторов, а если уж быть совсем точным — их патрона, первого ПрезидентаРоссии, обещавшего в короткие сроки «осчастливить» народ. Ведь этотолько сегодня трудно обнаружить людей, голосовавших за Ельцина и безоговорочноподдержавших его соратников. А в решающем 1991 году все было иначе. И если«глас народа — глас Божий», тогдашних избранников не в чем упрекать.В ловушку очередной, на этот раз неолиберальной, утопии угодила мыслящая частьнарода, к сожалению, сыгравшая решающую роль в формировании и распространенииновых социальных иллюзий.
Нелепо такжеосуждать радикальных реформаторов за то, что они якобы положили началоразбалансированности экономики страны. К1992 г. хозяйственная система большейчастью уже была разбалансирована вследствие губительного для всехпротивоборства российских властей и союзного Центра. Несомненно, правы те изреформаторов, которые утверждают, что ко времени их вхождения во властьуправляемость экономикой, — советской вообще и российской в частности, — в значительноймере была уже утрачена, а товарно-денежное неравновесие достигло огромныхразмеров. Правда, реформаторы должны признать, что тем и другим страна обязанав основном их покровителям и им самим.
Некорректна, на наш взгляд, и весьма распространенная в обществеогульная критика так называемой шокотерапии, под которой обычно понимаетсясостоявшаяся 2 января 1992 г. одномоментная либерализация цен. Для сторонниковрыночной экономики в принципе не должно быть сомнений в том, что в большинствеслучаев цены нужно было отпускать, иначе просто нельзя включить механизмрыночного саморегулирования. Можно, правда, спорить о соотношении твердых исвободных цен в тогдашних российских условиях, но это тема отдельногоразговора. Как бы то ни было, явно несостоятелен упрек реформаторам в том, чтоони не учли монополистическую природу советской экономики. Многие и сейчассчитают, что сначала нужно было сформировать конкурентную среду и лишь послеэтого приступать к отпуску цен. Такое представление насквозь утопично, так какневозможно создать конкурентные отношения при фиксированных ценах.
Что касается не мнимых, а действительных ошибок «действующихлиц и исполнителей» российских реформ, то здесь, казалось бы, ужедостаточно много сказано и написано, и трудно добавить что-либо новое. Но всеже имеет смысл обратить пристальное внимание на мировоззренческую природупросчетов и упущений в политике реформ, как, впрочем, и в экономическойполитике в целом. Вопрос этот, к сожалению, не утратил своей актуальности.Начну с ярко выраженной склонности как вчерашних, так и нынешних реформаторов кмифологизированному мышлению, представляющему собой смесь беспочвенных надежд,распространенных заблуждений, иллюзий и ложных представлений.
Среди иллюзий можно отметить прежде всего принятие в качестверуководства к действию текущих мировоззренческих императивов Запада, чемоправдывается погоня за его экономическими и социальными стандартами, иабсолютизацию так называемых универсальных экономических закономерностей, неучитывающих требования места и времени. Сюда же следует отнести убежденность внеобходимости максимально высоких темпов перемен как решающего фактора ихнеобратимости, чем реформаторы имели обыкновение объяснять свои опасениякоммунистического реванша. Кроме того, в разряд иллюзий уместно включитьнаивно-благостное отношение к порядкам в современном мировом хозяйстве, гдебудто бы царят только отношения дружбы и взаимопомощи. С самого началарадикальных реформ верным считался тезис: быстрая открытость экономики Россииблаготворна, постепенная и дозированная — вредна. Теперь омифологизированности. Во-первых, она связана со стойким представлением, будто всовременном мире благоденствуют нации, которым удалось до минимума свестигосударственное участие в экономике. Речь идет об антиэтатистском синдроме,характеризующем мейнстрим современной экономической мысли, но имеющем малообщего с реальной действительностью. Во-вторых, сюда же следует отнестивозведенный в ранг безусловной закономерности тезис об органической слабостигосударства в транзитивных странах, и особенно в России. Из этого тезисавытекал вывод, что здесь вмешательство государства в хозяйственную жизнь должнобыть еще более ограниченным, чем в зрелых рыночных экономиках. И, наконец,в-третьих, в качестве мифа надо рассматривать приверженность реформаторовтеории «обузы», согласно которой Россия быстрее вольется в лоноцветущего Запада без «гири на шее» — слабых сателлитов в лицепостсоветских республик. Почему-то господствовало убеждение, что новыесуверенные государства, бывшие республики СССР, не смогут выжить без новойРоссии.
Здесь как будто бы напрашивается возражение, что все это«брожение умов» уже в прошлом, что в постдефолтной Россииэкономическая политика утратила свою сугубо идеологическую направленность и приобрелаисключительно прагматический характер. Этого и хотелось бы, но что-то мешаеттак думать...
В Украинепроисходили, по существу, те же процессы с корректировкой на специфику задач,вытекающих из экономической структуры и интересов элит отделившейся страны.
Трудно избавиться от ощущения, что экономическая философия,положенная в основу конкретной политики, сегодня никак не изменилась посравнению с началом 90-х годов. Установка на разгосударствление экономики повсем линиям никуда не делась, хотя и создаются мощные холдинги, о которыхразговор особый. Попытки маркетизации всей жизни не прекращаются, несмотря набогатейший печальный опыт «либерализма без берегов», из которогодавно пора бы извлечь хоть какие-нибудь полезные уроки.
3 С упорством, достойным лучшего применения...
В соответствии с представлением, все еще очень живучим и у нас, ина Западе, и в Украине, сформированный в начале 90-х годов неолиберальный плантрансформации командной экономики в рыночную провалился только потому, чторазные непредвиденные обстоятельства не давали его осуществить, хотя сам-топлан был безукоризненный. Разные обстоятельства — это «плохие»коммунисты, всегда жаждущие реванша, популистский левоориентированный парламенти, наконец, инертное, в патернализме воспитанное население, которое еще неутратило надежду выжить после проведенных реформ.
Примечательно, что даже после событий дефолтного 1998 годаофициальная оценка Международным валютным фондом причин провала реформоставалась неизменной. Руководители МВФ нехотя признавали отдельные ошибки всоветах, которые давались реформаторам. В целом же, «если бы русские(цитирую Фишера, Сми и Камдессю) полностью осуществляли рекомендации, которыеони сами для себя выработали с нашей помощью, реформы были бы успешны». Арекомендации эти, как известно, отличались предельной простотой: максимальнаяприватизация, минимальный уровень инфляции, максимальная открытость внешнемумиру и минимум государственного интервенционизма. Сегодня все указывает на то,что на страну накатывается новая волна людоедского, по сути, либерализма.Особенно заметна нацеленность экономических ведомств на дальнейшее сокращениебюджетных расходов в социальном секторе, которые и так снизились донедопустимого для нашей страны уровня. В 90-е годы еще были какие-то иллюзиикасательно спонтанного роста внебюджетной поддержки отраслей социальной сферы,какие-то наивные надежды, что часть бюджетной ноши перехватят новоиспеченныечастные хозяйствующие субъекты. Теперь же совершенно отчетливо просматриваетсястратегическая цель сократить число организаций, деятельность которых требует,я подчеркиваю, бесперебойного государственного финансирования. Абсолютноигнорируется объективная убыточность подавляющей массы организаций социальнойсферы при любой степени зрелости рыночной экономики. Именно из факта«врожденной» убыточности этой сферы, собственно, и вытекаютконституционные гарантии и бюджетные обязательства современного государства посистематической поддержке учреждений здравоохранения, фундаментальной науки,культуры и образования. Замечу, что такая поддержка осуществляется нарегулярной основе во всех зрелых рыночных экономиках и сравнительно успешныхпостсоциалистических странах. Но наше правительство, скорее всего, изидеологических и фискальных соображений делать это не хочет и ведет, судя повсему, к тому, чтобы избавиться от конституционных гарантий«социального» государства (это ли не насмешка над Основным Законом?)и перейти к договорным отношениям, которые по природе своей носят преходящийхарактер. Итог такой политики более или менее очевиден и не заставит себя долгождать: деградация социальной сферы стремительно приблизит ее коллапс, анамерения построить новую экономику, основанную на знаниях (knowledge-basedeconomy), останутся лишьпрекраснодушными мечтами.
Вообще, всемы должны считаться с одним любопытным глобальным интеллектуальным феноменомнаших дней. Мы имеем в виду огромное влияние, если не сказать тотальный«террор», идеологической составляющей основного течения современнойэкономической мысли. А содержание этой составляющей, коротко говоря, сводится кследующей максиме: «Ошибки государства всегда хуже ошибок рынка».Отсюда следует, что лучше «переборщить» с дерегулированием, чем счрезмерным распространением государственных интервенций, сопровождающихсянеизбежными бюрократическими извращениями.
В то же время существует потрясающий разрыв между идеологическойсоставляющей и реальной практикой «самых рыночных» западных стран.Достаточно сказать, что сейчас через совокупный государственный бюджет странОЭСР, самых богатых в мире, перераспределяется половина валового внутреннегопродукта, а 100 лет тому назад этот показатель нигде не превышал 10%. Уместнозаметить, что тогда никакого среднего класса не существовало и что появился онлишь во второй половине прошлого века, то есть именно тогда, когда участиегосударства в экономической жизни общества достигло своего апогея как вколичественном, так и в качественном отношении.
Совершенно очевидно, что начавшаяся на Западе четверть века назад«демонизация» государства как такового связана исключительно с«пересоциализацией» зрелых рыночных экономик, то есть с определеннойгипертрофией социальных функций государства. Тем не менее ограничение тамгосударственного интервенционизма, причем чаще всего мнимое или оченьнезначительное, нужно рассматривать лишь как коррекцию «государствавсеобщего благосостояния», но отнюдь не как его демонтаж. Однако нашимреформаторам реальная, а не выдуманная жизнь «эталонных» стран,по-видимому, не особенно интересна. Им подавай идеологически чистые режимысвободного рынка, где государство низведено до роли «ночного сторожа»с колотушкой в руке. Создается впечатление, что для них любая государственнаяактивность порочна, за исключением обеспечения «единства правил игры длявсех» и принуждения к их соблюдению. Правда, все это легко сочетается спричитаниями по поводу «слабого» государства и желанием укрепитьавторитаризм власти. Словом, в России антиэтатистская риторика — не просто«сотрясение воздухов». Она по-прежнему — руководство к действию. И вэтом я вижу большую опасность. Сказанное не означает, что социальная политикане требует обновления. Но в ее основу должно быть положено принципиально иноемировоззренческое представление, в соответствии с которым именно развитие социальнойсферы в ее широком значении определяет перспективы устойчивого экономическогороста, а не наоборот, как принято считать у федеральной и региональных элит.Оптимизируя социальную политику, разрабатывая ее параметры, предстоитрешительно отмежеваться от широко распространенного мнения, что расходы насоциальные цели — всегда вычет из национального богатства и препятствие дляэкономического роста. Опыт Запада и успешных постсоциалистических странубедительно подтверждает правоту следующего тезиса: правильно выстроенныеприоритеты и институты социальной политики не только не препятствуютэкономической активности, а, наоборот, стимулируют ее, обеспечивая к тому женеобходимую политическую поддержку реформам. Так что, как бы банально это низвучало, главное требование нынешнего дня — прекратить разрушение человеческогопотенциала и создать условия для его возрождения и всестороннего развития(имеются в виду квалификационно-образовательные характеристики человека, егокультурный уровень, реальный доступ к эффективному здравоохранению и достойномусоциальному обеспечению). Наука имеет значение!
Насколько намизвестно, нигде в мире ни либералы, ни интервенционисты не ставят под сомнениеотмеченную выше действовавшую на протяжении всего XX века тенденцию поступательногорасширения участия государства в экономической жизни любого социума. Есть,разумеется, различия по странам: где-то государственная квота, то естьотношение национального бюджета к ВВП, больше, где- то меньше. Но факт ееувеличения на протяжении большей части прошлого века в мировом научномсообществе не оспаривается. Споры начинаются при интерпретации самого факта«разрастания» государства. Одни считают, что это плохо, другие — чтохорошо, третьи же, — к ним я причисляю и себя, — призывают относиться ксистематической государственной активности как к некой объективнойзакономерности, имея в виду, что здесь так же закономерны свои приливы иотливы.
Я хотел бы несколько подробнее остановиться на роли экономическойнауки в социально-экономическом развитии вообще и соотношении теоретическогознания и практической политики в частности. Ведь это только на первыйповерхностный взгляд кажется, что академические споры не имеют отношения кконкретным экономическим мерам. На самом же деле практикующие политики, ихсоветники и консультанты всегда вольно или невольно руководствуются в своихдействиях и рекомендациях более или менее целостной теоретической конструкцией.Она оказывает мощное воздействие на принимаемые решения, которые, в зависимостиот ее содержания и восприятия, могут быть благотворными или не очень.
Сегодня стало особенно очевидно, что увлечение ложно понятойконцепцией экономической свободы способно порождать эффекты, прямопротивоположные ожидаемым, и тем самым серьезно противодействовать оздоровлениюситуации в стране.
Если, скажем, исходить из справедливости предположения, что«чем меньше государства, тем лучше для экономики», или, по словамМизеса, что «любая государственная деятельность есть зло, навязываемоеодними другим», то можно вообще прекратить разговор о«правильных»" или «неправильных» государственныхинтервенциях. Иначе говоря, раз они все вредны в принципе, надо просто от нихизбавляться. Мы считаем, что отнюдь не случайно в России есть большие проблемыс более или менее консолидированной влиятельной силой, способной выявлять иреализовывать интересы общества как такового.
Сама категория «общественный интерес» оказалась взначительной мере дискредитированной, что можно понять. Трудно было ожидатьчего-то иного после длительного притеснения индивидуума государством в условияхкоммунистической диктатуры. Но понять — не значит принять. Совсем необязательно было вместе с грязной водой выплескивать и ребенка. А случилосьименно так. И в результате место лицемерного призыва «раньше думай о родине,а потом о себе» заняла не менее лицемерная максима «эгоизм каждого — благо для всех». Причем неизвестно, что в ней преобладает: установка нанеобузданную свободу по чисто мировоззренческим мотивам или вынужденнаяпреданность ей в силу якобы закономерной слабости власти в условиях радикальнойсистемной трансформации.
Нам кажется,что непропорционально большое влияние радикального либерализма в«обслуживании» конкретной экономической политики связано, в первуюочередь, с устаревшим и потому явно неадекватным пониманием современногомейнстрима в экономической теории. Судя по всему, фаза упрощенногонеолиберализма либо завершена, либо близка к исчерпанию. Новейшие теоретическиеизыскания макроэкономического характера и на Западе, и на Востоке прямо признаютналичие некоего особого общественного интереса, который далеко не всегдасводится к интересам частных хозяйствующих субъектов. В этой связи новуюинтерпретацию получает участие государства в современной экономике. Оно уже невмешивается в экономическую жизнь социума, а действует в нем в качестверавноправного рыночного игрока, стремясь реализовать этот особый общественныйинтерес. А раз государство становится рыночным игроком, его деятельность должнаподчиняться правилам рационального поведения. Иными словами, в каждый данныймомент времени максимизация того или иного общественного интереса достигаетсяпри строго ограниченных ресурсах. Отсюда вытекает новый, более широкий взглядна формирование рыночного равновесия, который предполагает включение в число самостоятельныхсубъектов рынка также и государства, стремящегося максимизировать собственнуюфункцию социальной полезности.
В любом случае, если общественный интерес воспринимается толькокак сумма личных интересов и никак иначе, государство с его разнообразнойэкономической активностью неминуемо должно быть оттеснено на обочинусоциального устройства. Но черт, как известно, прячется в мелочах. И некоторыеиз них весьма отчетливо высвечивают разницу между либерально-прагматическим илиберально-идеологическим подходами к экономической политике.
В последние годы на Россию неожиданно пролился золотой дождьнефтедолларов, что вызвало в рядах влиятельных «чистых» либераловесли не панику, то, по крайней мере, что-то на нее похожее. Чего только поэтому поводу не приходится слышать! Стремительное увеличение экспортных доходовведет будто бы и к консервации теперешней структуры хозяйства, и к ускорениюинфляции, и к параличу творческой энергии народа, и т. д., и т. п. Возникаетдаже впечатление, что при высоких ценах на нефть и другое топливо и сырье лучшевсе это импортировать, чем экспортировать. Внушалась мысль, что «деньги — зло» или что-то уж совсем сюрреалистическое типа «доходы скорокончатся, потому что сейчас их слишком много». С точки зрения здравогосмысла, «невезение» такого рода понять очень трудно. Как будто встране мало нерешенных проблем и сфер, где можно было бы с пользой потратить,как говорят англосаксы, «прибыль, принесенную ветром» (windfall profit)! Взять хотя бысокращение огромного внешнего долга, обновление предельно изношенной городскойинфраструктуры, обустройство границ с новыми независимыми государствами; неговорю уже о правительственных расходах на какие-то инвестиционные нужды или навосстановление социального сектора экономики.
Но не тут-то было. Для доктринерского либерализма все это лишеносмысла. И дело не в том, что неверно оцениваются последствия внезапногоулучшения платежного баланса: при его хроническом активе действительновозникают побочные эффекты, включая так называемую импортируемую инфляцию ирост реального курса национальной валюты, чреватый увеличением импорта иснижением экспорта. Может быть, найдутся даже какие-то основания длярассуждений об опасности пресловутой «голландской» болезни. Но мы непервые сталкиваемся с такого рода проблемами. Мир знаком с ними давным-давно иприменяет для их решения весьма надежный набор инструментов. И мы что-то неприпомним, чтобы где-нибудь так же сильно, как у нас, переживали по поводумощного притока свободно конвертируемой валюты. При рациональном, а неидеологическом отношении к делу ему, как правило, радуются, не забывая при этомизымать у хозяйствующих субъектов сверхдоходы и направлять их на разнообразныеобщественные нужды. Сошлемся хотя бы на известный нам опыт Великобритании и Норвегии.Мы же, судя по всему, упускаем такую возможность, причем вполне сознательно.Ведь доктринерский либерализм априори исходит из того, что индивидуумы всегдаэффективнее потратят денежные средства, чем «бюрократическое»государство.
4 Что впереди?
трансформация рыночнаяэкономика
Следуетнадеяться, и президент, и правительство нашей страны хорошо понимают, что онафактически стоит перед дилеммой: остаться и впредь экспортером преимущественнотоплива и сырья или же занять достойное место в постиндустриальной мировойэкономике. С высоких трибун постоянно звучат предупреждения, что в последниегоды зависимость России от экспорта энергоносителей и сырья достиглакритического уровня и что это уже представляет собой угрозу для национальнойбезопасности. Утверждается также, что, не снижая объемы поставок сырья,необходимо целенаправленно, год за годом изменять структуру российскогопромышленного производства и экспорта в пользу готовых изделий, прежде всегонаукоемкой продукции. Но какие же средства предполагается задействовать длядостижения данной цели?
В кругу лиц, ответственных за экономический блок в правительстве,по-прежнему принято считать, что модернизация российской экономики наступитсама по себе, в результате активизации рыночных сил саморегулирования. А чтобыэти силы «работали» без помех, правительство сосредоточит своевнимание на завершении формирования законодательства, адекватногоцивилизованной рыночной экономике, позаботится о пресечении так называемыхнеформальных, неправовых экономических отношений и, соответственно, о созданииусловий для равного применения правовых норм ко всем физическим и юридическимлицам. Справедливо говорят в этой связи о повышении эффективностиантимонопольного регулирования, соблюдении прав собственности и контрактногоправа, а также о существенном ограничении сформировавшейся в 90-е годы«экономики льгот и привилегий». Наконец, предусматривается сделатьособый акцент на мероприятиях по снижению налогового бремени инвесторов всочетании с курсом на последовательную индивидуализацию и приватизациюсоциальной сферы (так называемые структурные реформы). Если конкретная политикабудет ограничиваться только этими задачами, — а они разумны, за исключениемантисоциальной направленности «социальной» политики, — и если считать,что помимо резкого повышения мировых цен на нефть в долгожданный экономическийрост страны вносят вклад не зависящие от этих неожиданных стимулов факторы,вряд ли удастся радикально изменить социально-экономическую ситуацию в стране.
Российская экономика и впредь будет структурироваться чистостихийно, во-первых и отчасти, в соответствии с интересами транснациональныхкорпораций, во-вторых, если, конечно, сохранится теперешняя (беспрецедентновысокая) степень ее открытости.
Спонтанность формирования хозяйственной структуры в России впринципе не имеет ограничителей, ибо, в отличие от стран ЦВЕ, ей не«грозит» принятие институциональных норм Европейского Союза хотя быпотому, что она не войдет в ЕС даже в долгосрочной перспективе. Нужно понимать,что ее хозяйство, как, впрочем, и экономика других государств постсоветскогопространства, становится объектом других, более мощных экономических игроков,без каких-либо шансов на укоренение здесь «еэсовского»институционально-правового каркаса. Тенденция утраты субъектности, аследовательно, и примитивизации российского хозяйства при таких условияхстановится необратимой, независимо от того, удастся или не удастся добитьсяпрорыва в соблюдении законов и в стабилизации основ ведения бизнеса. Даже присохранении положительной динамики решающий вклад в экономику будут вноситьэнергосырьевые отрасли промышленности, обладающие экспортным потенциалом, в товремя как значительная часть обрабатывающей промышленности утратит всякиеперспективы.
Дляизложенного варианта развития событий все еще сохраняется реальнаяальтернатива. Она заключается в том, чтобы активизировать имеющийсянаучно-производственный потенциал в целях достижения и поддержания приемлемогомеждународного уровня конкурентоспособности отобранных отраслей и секторовроссийской экономики. Но данная альтернатива не может реализоваться спонтанно,без соответствующего рационального поведения государства. А это предполагаетразработку и проведение соответствующей государственной структурной иинновационной политики. Кстати, только в этом случае появляется шанс длясознательного структурирования постсоветского пространства или, по крайнеймере, его большей части. И только тогда здесь начнут формироваться иразвиваться собственные конкурентоспособные ТНК, которые смогут участвовать вглобализации мировой экономики в качестве субъектов, а не объектов процесса.
5 Не вдаться в другую крайность!
В нынешних российских условиях приходится считаться с другойкрайностью, а именно с вполне вероятным разрастанием государственногоэкспансионизма, грозящего прийти на смену безбрежному либерализму 90-х годов.
А опасность такая есть, потому что в российском социуме явно зреетидея инициировать выполнение некой величественной мобилизационной программы,осуществление которой якобы вернет стране статус великой сверхдержавы. Должензаметить, что испытываю серьезные сомнения по поводу желания нашего населенияприступить к выполнению такой программы, какую бы благородную цель она нипреследовала. Так что очередная попытка «принуждения народа ксчастью», вероятнее всего, провалится.
Конечно, в российском обществе широко распространеныностальгические чувства и общее раздражение в связи с плачевными результатамиреформ и распадом великой державы. Но это, скорее, приход к противоположнойточке амплитуды маятника, качнувшегося вспять, прочь от собственных иллюзий иэйфории конца 80-х — начала 90-х годов, когда «народ и партия былиедины». Страна хотела прежде всего не хлеба, а свободы, хлеба же должнобыло стать больше как бы автоматически. Думали, что к преимуществамсоциалистического общежития добавятся прелести рынка и демократии и что все мыдовольно быстро устроимся на солнечной стороне жизни, где уже обитает такназываемый золотой миллиард.
Наступившее разочарование в идеалах рынка и демократии (будемнадеяться, временное) совсем не обязательно означает, что в обществе живеттоска по реваншу или есть коллективная готовность включиться в строительствочего-либо величественного. Пожалуй, надо согласиться с теми социологами,которые утверждают, что освоение россиянами индивидуалистических ценностейсостоялось. Правда, связано это не с развитием сознания в духе протестантскойэтики, а, так сказать, с атомизацией социума, точнее — с разобщением людей, всвоем большинстве занятых просто выживанием.
Насколько нам известно, реализация всех великих«телеологических» государственнических проектов в России, независимооттого, были ли они утопичны или реализуемы, как правило, сопровождаласьужасающим угнетением личных свобод. И наоборот, как только в странераскрепощалась личная инициатива и человек получал право на выбор, государствокак таковое начинало стремительно утрачивать свое величие и подчас дажесуверенитет. Совсем не обязательно, чтобы сегодня перед нами стояла та жефатальная дилемма. У истории нет сослагательного наклонения, но всегда естьальтернативы. Практический вывод для России из сказанного очевиден: укреплятьгосударство, не жертвуя демократическими ценностями. Звучит почти банально. Но,как точно заметил Фридрих Ницше, «дороже всего нам приходится платить запренебрежение банальностями». Добавлю только, что так же дорого намобходятся допущенные ошибки.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Хотя названные уроки, извлеченные преимущественно из анализароссийской действительности, носят институциональный характер, которыйвпитывает в себя страновую специфику, они могут быть весьма полезны и впрактике реформирования украинского общества. По крайней мере, их стоит принятьво внимание, обсуждая соотношение либерализма и демократии в модернизацииукраинской экономики.
 

ЛИТЕРАТУРА
 
1. В. Геец«Либерально-демократические основы: курс на модернизацию Украины». «ЭкономикаУкраины» № 3, 2010, с. 4-20.
2. Р.Гринбергмонография «Экономическая социодинамика» — М., «ИСЭ-ПРЕСС»,2000, 278 с.
3. РубинштейнА.Я. «Уроки рыночных трансформаций» (монография) – К., 2011, с.27-33