пост-модерн

Пост - модерн История человечества отмечена последовательной сменой множества культурных эпох. Последняя из них получила название эпохи постмодерна. В предельно широком контексте под постмодерном понимается «глобальное состояние цивилизации последних десятилетий, вся сумма культурных настроений и философских тенденций», связанных с ощущением завершенности целого этапа культуроисторического развития, изжитости «современности», вступления в полосу эволюционного

кризиса. Общее состояние культуры второй половины XX века социологи охарактеризован как постмодернизм, понимая под постмодернизмом прежде всего стилевые изме¬нения в искусстве: архитектуре, литературе, живописи и так далее. В это же время в философии получили распространение идеи скептицизма, иррационализма, антнсциентнзма, пессимизма и т. д. В восьмидесятые годы заговорили о на¬ступлении эпохи постмодернизма в философии. В середине века Ясперс писал: «Распространилось сознание того, что все ста¬ло несостоятельным;

нет ничего, что не вызывало бы сомнения, ничто подлинное не подтверждается; существует лишь бесконечный круговорот, состоящий во вза¬имном обмане и самообмане посредством идеологий». На основе понятия "постмодерн" возникло производное от него понятие «постмодернизм». То, что названо постмодернизмом в философии, не является каким-то единым философским учением, объединенным общей программой, общими идеями. Неслу¬чайно к постмодернизму относят своеобразные продолжения концепций

структу¬рализма, экзистенциализма, постпозитивизма, франкфуртской школы, герменев¬тики. Наиболее характерные примеры. Постструктурализм. Деконструктивисты. С конца шестидесятых годов наметился поворот от программы «классического» структурализма к изучению того, что лежит вне структур. За рамками структуры лежит случай, событие, свобода, аф¬фекты, власть; все это — «изнанки структуры», и философия стремится к их ана¬лизу.

В результате формируется так называемый постструктурализм, вошедший в общие рамки постмодернизма. Постструктурализм особое внимание уделяет ана¬лизу текстов. В течение XX века проис¬ходит переоценка роли языка в жизни общества. Язык все больше рассматривается как важнейшая часть общественной жизни; если в первой половине XX века преоб¬ладала вера в могущество науки и техники, то теперь на эту роль претендует вера в могущество

языка. Выражая эти умонастроения, один из лидеров деконструктивизма Жак Деррида пишет, что «тело и материя» — не¬что внешнее по отношению к языку, а «проблема души и тела, несомненно, производна от проблемы письма». Мышление и культура — это процесс замещения, перекодирования знаков. И сам мир представляет собой бесконечный текст. Но Деррида говорит о том, что нельзя ограничиваться знаковыми структурами, нужно найти нечто, существующее

до знаков и знаковых структур, некое пред¬условие всякой речи и письма. К анализу текста применяется принцип деконст¬рукции — выявление внутренней противоречивости текста, обнаружение в нем скрытых, «спящих», «остаточных» смыслов, которые являются наследием речевых практик прошлого, а также тех смыслов, которые обусловлены культурными осо¬бенностями времени интерпретации этого текста. В любых текстах нужно произвести «деконструкцию», обнаружить в них от¬клики, «переклички»,

«прививки» внешних по отношению к этим текстам воздей¬ствий. Деррида говорит, что в ходе деконструкции философских текстов в них обна¬руживаются следы «переклички» с другими текстами, с внеязыковыми факторами. Деррида примыкает к при¬зывам о преодолении метафизики. Он полагает, что для объяснения культуры нужно широко использовать метафоры, аллегории, опираться на интуицию. Дер¬рида утверждает, что у нас нет критериев для различения хорошего и плохого, красивого

и отвратительного, правды и лжи. Более того, этих критериев никогда и не было. Мир культуры — это мир знаков, а то, что стоит за ними, нам в принципе не дано знать. «Вне текста ничего нет», — заключает Деррида. Ролан Барт, подчеркивая большое значение текста, ввел понятие «смерть автора». Текст сам по себе настолько важен, что автором можно прене¬бречь; он сделал свое дело, создал материал для дальнейшей интерпретации, и о нем можно забыть.

Деконструктвисты призывают разрушить общепринятые смыслы и структу¬ры, предлагая несколько вариантов. Они ищут за структурами бессознательное. Утверждает¬ся, что фактор бессознательности играет в обществе более важную роль, чем со¬знательность. Проявления бессознательности разнообразны. Жиль Делёз и Феликс Гваттарн в книге «Капитализм и шизофрения: Анти-Эдип» пишут, что проявления бессознательности можно свести либо к па¬ранойе, либо к шизофрении.

Паранойя порождает целостность общественной жиз¬ни, шизофрения — фрагментарность, множественность, раздробленность. В пер¬вом варианте проявляется подчинение человека господствующим структурам, во втором — человек освобождается от зависимости культурных традиций и норма¬тивов. В другом варианте деконструктпвисты призывают к новым подходам к рас¬крытию смысла. Делёз в книге «Логика смысла» пишет об изменении обычного понимания смысла.

Смысл мира у Делёза выглядит как некая «складка», изгиб, искривление — мир так устроен, что у него нет ни верха, ни низа, но всегда есть некие «между»; в мире царит пустота, ничего не решается, не существует ничего абсолютного, су¬ществуют лишь одни события, фрагменты. Жан Бодрийар говорит, что история и реальность закончились, уступив место симулятнвной «гиперреальности» моделей, кодов и «симулякров». «Симулякр» - по Бодрийару, это объект, симулирующий реальность.

Казалось бы, симулякр произволен от реальности. Бодрийар говорит о том, что «симулякры» предшествуют реальности и сама реальность, выводимая из симулякров, перестает быть таковой, а делается симуляцией симуляции. Призна¬вая симуляцию бессмысленной, Бодрийар говорит, что в этой бессмыслице есть «очарованная форма», «соблазн», «совращение». В книге «О соблазне» он пишет: «Все соблазн, и нет ничего, кроме соблазна. Нас хотели заставить поверить в то, что все — производство.

Лейтмотив преображения мира: ходом событий управляет игра производительных сил, соблазн — лишь некий аморальный, фривольный, по¬верхностный, излишний процесс, относящийся к строю знаков и видимостей: со¬блазнитель предается удовольствиям и использует для этого бесполезные сами по себе тела. Но что если вопреки видимости — а на деле в соответствии с тайным правилом видимостей — все подчинено соблазну? Момент соблазна — подвешенность соблазна — рискованность соблазна — случайность соблазна —

бред соблаз¬на — пауза соблазна Для нас мертвы не те, кто не может производить. В действи¬тельности же мертвы только те, кто не желает больше ни соблазнять, ни быть соблазняемым». Бодрийар утверждает, что нужно создать новый тип философствования. Сле¬дует не рассматривать мир с позиции субъекта, а перейти на сторону объекта, под¬чиненного не метафизическому «принципу Добра», а ироническому и аморально¬му, т. е. находящемуся по ту сторону ценностей, «принципу

Зла». Жан-Франсуа Лиотар говорит, что «подлинные» постмодерни¬сты «переписывают» или «прорабатывают», в психоаналитическом смысле, со¬временность. При этом писатели, художники, философы, которые перечеркивают и предают забвению современность, на са¬мом деле обречены бессознательно воспроизводить то, от чего хотели уйти. Лиотар выступает против уверенности в идее прогресса. «Сегодня мы можем наблюдать своеобразный упадок того доверия, который на протяжении двух сто¬летий питал к принципу всеобщего прогресса человечества.

Эта идея возможного, вероятного и необходимого прогресса основывалась на твердой уверенности, что развитие искусств, технологий, знания и свободы полезны человечеству в его со¬вокупности Самые разные политические течения объединяла вера в то, что все начинания, открытия, установления правомочны лишь постольку, поскольку спо¬собствуют освобождению человечества. По прошествии этих двух столетий мы стали проявлять больше внимания к знакам, указывающим на движение,

которое противоречит этой общей установке. Ни либерализму, экономическому или поли¬тическому, ни различным течениям внутри марксизма не удалось выйти из этих двух кровавых столетий, избежать обвинений в преступлениях против человече¬ства». Лиотар и Бодрийар обращают особое внимание не на триумф новых техноло¬гий, а на теневые стороны новых систем информации и коммуникации, на пара¬доксы нового знания, ловушки разума. Человек ощущает себя потерянным в новом технологическом мире.

Человек эпохи компьютеров, видеоэлектроникн, потреби¬тельского изобилия живет словно в трансе, под своеобразным гипнозом. Человек фактически управляется извне, но эта управляемость настолько скрыта, что дока¬зать ее практически невозможно. Лиотар и Бодрийар утверждают, что цивилизация, рациональная организация общества приводят к распаду личности. Безумие — порождение разума при определенных условиях; тоталитарное насилие и манипулирование человеком — производные от порядка и закона, доведенных до крайности.

Изменяется оценка человека. На первый план выходит человек как «безумец, колдун, дьявол, ребенок, художник, революционер, шизофреник»; он «слуга беспорядка», рупор стихий, превосходя¬щих систему; его цель — «свести с ума структурализм, культуру, общество, рели¬гию, психоанализ» (Делез, Гваттари, Ф. Берсю). К концу XX века в постмодернизме сложился комплекс взглядов и установок. В среде постмодернистов было распространено радикальное сомнение в воз¬можности некоторого мировоззренческого,

теоретического и жанрового един¬ства в философии. Делая акцент на значении языка, постмодернисты в то же время подчеркивали не только позитивные, но и негативные моменты в ис¬пользовании языка. Существенно усложнились в наше время возможности взаимопонимания. Это связано с ростом объема контактов между людьми, и с их разнообразием, то есть контакты с людьми, разными но образованию, этической и религиозной принадлежности и т.д с неправильно организованным общени¬ем

и т. д. Все это находит свое отражение и в философии. Философы пользуют¬ся специфическими языками, все труднее понимают друг друга и т. п. Звучит тема об исчерпанности философской классики с ее поклонением ра¬ционализму, гуманизму, оптимистическим утопиям будущего. Утверждается, что мир не умещается ни в какие теоретические схемы. Событие всегда опере¬жает теорию. Невозможно зафиксировать какие-либо рациональные системы ни в экономике,

ни в политике, ни в искусстве. В самом широком плане пост¬модернизм предстает как «критика разума». В постмодернизме звучат мотивы антионтологизма. Постмодернисты видят ошибочность предшествующей онтологии в поисках Абсолюта, упрекая, в част¬ности, за это гегелевскую традицию. Взамен они предлагают онтологию «сингу¬лярности» — произвольной единичности, не определенной предикатами качества и количества, модальности и отношения (Делёз).

Также постмодернисты гово¬рят об исчерпанности онтологии, ориентированной на познание и преобразо¬вание реальности, преобразование ее из «неразумного» состояния в «разум¬ное». В крайнем варианте необходимость онтологии в философии вообще отрицается. Наряду с антионтологическими участились выпады в адрес традиционной гно¬сеологии. Так, постмодернисты призывают к отказу от оппозиции субъекта-объекта, поскольку человек одновременно

является и субъектом и объектом. Делез говорит, что в опыте человек должен не противостоять событию (объек¬ту), а «войти» в это событие. Подчеркивается необходимость перехода к метагносеологии, которая должна интересоваться не самим содержанием знания, а предпосылками, основаниями, делающими возможными утверждения отно¬сительно знания и познания. Неоднократно говорится о переходе к новому пониманию задач философии и новому философскому мышлению. Во-первых, звучат призывы к от¬казу от философского мышления

в традиционных философских категориаль¬ных оппозициях: целое—часть, внутреннее — внешнее, реальное — воображаемое и т. д Во-вторых, предлагается вместо исследования реальности, природной и социальной, заниматься анализом, «деконструкцией» текстов. При этом де¬ло иногда доходит до крайностей. Например, утверждается, что не существует самих текстов, есть лишь их интерпретации. Самому тексту приписывается не¬кая творческая сила: не человек читает текст, а текст «читает человека»,

не мы говорим на языке, а язык говорит с нами. В-третьих, в постмодернизме подчер¬кивается значение феномена игры. Так, в искусстве есть игровой момент, за¬ключающийся в том, что оно ссылается на самого себя, а не на внешний мир. Философия также имеет дело с некоторой игровой ситуацией, с игротворческой активностью, которая возможна в мире чистбй мысли. В-четвертых, постмодернисты призывают к формированию «философии желания» (Гваттари), «мышления интенсивностей

(Лиотар), «мышлению соблазна» (Бодрийар) и т. п. Отсюда вытекает следующая черта постмодернизма. Склонность к иррационалнстнческому философствованию. Здесь мы видим утверждение о том, что в современном обществе возникает философия абсурда (Ж. Эллюль), наблюдается интегрирование в постмодернизм «видения нового мира»; парапсихологии, оккультизма и т. п что понимается как разрушение дихотомии знания и веры.

В этом отношении не случайна популярность К. Каетанеды, который пропагандирует мистический компонент культуры. В постмодернизме преобладают пессимистические оценки истории, состояния современного общества. Утверждается, что изменения социального бытия все больше превышают возможные темпы психологических изменений, адаптации сознания человека к этим изменениям. Это приводит ко многим отрицатель¬ным последствиям.

Так, сформировалось в целом хаотичное политическое по¬ведение людей, строящееся не на основе «за», а постоянно «против» чего-то. Отмечается непреодолимость раскола между различными цивилизациями, прежде всего между западной и всеми остальными, что является весьма опас¬ной тенденцией (Хантингтон). Говоря о том, что история пришла к негатив¬ному концу (Гелен), постмодернисты отрицают какой-либо смысл истории. Б. Де С. Салтос видит в современной эпохе «враждебность логике и рациона¬лизму, рассеяние и

распад субъекта, отсутствие личности как индивида, осо¬знающего свою ответственность отсутствие интереса к проблеме базовых прав человека, сексизм, неспособность к системному противостоянию власти». Таковы некоторые черты постмодернизма. Многие представители пост¬модернизма заходят в своеобразный тупик, когда под сомнение ставится само существование философии. Как показывает история, в развитой философии обя¬зательно есть три компонента: онтология, гносеология

и аксиология. В силу своей специализации отдельные философы могут работать не во всех ее составляющих, и это нормально. Но ненормально принимать один аспект и отрицать другие. Это «вырождение» философии. Еще более опасной тенденцией является отход от про¬блематики философии только к проблематике языка и утверждения о том, что философия тождественна герменевтике, и т. п. Характерно, что эти рассуждения осуществляются на фоне удаления философии от реальной практической

жизни, в результате чего философия становится уделом узкого круга специалистов и лю¬бителей. В начале XXI века в философии назревает нечто новое. Из пе¬риода шатаний, спекулятивных построений, неуверенности, мозаичности различных философских концепций, а некоторые из них — тупиковые, просматривается выход в разумном синтезе классического и модернистского стиля философско¬го мышления. В последние годы замечается некоторая тенденция к критическому отноше¬нию

к постмодернизму, заметна склонность противопоставлять постмодернист¬ским настроениям ориентацию на науку. Предполагается, что постмодернизм в философии будет пред¬ставлять собой возвращение к целостности философского знания, утраченного в период модернизма, на базе синтеза классики и специализированных концеп¬ций модернизма.