Метафизичность теории познания. Фундаментальные проблемы и основные категории теории познания

Метафизичность теории познания. Фундаментальные проблемы и основные категории теории познания Метафизичность теории познания. Определение предмета теории познания представляет собой сложную задачу, вытекающую из сложности определения предмета метафизики как таковой. Дело в том, что все науки и даже конкретные отрасли фи¬лософского знания имеют более или менее ясно очерченные границы предметных областей, которые они изучают.

По крайней мере всегда можно указать на «иное» их предметности в виде предметных облас¬тей других наук или философских дисциплин. Так, совершенно ясно, что физическая предметность не есть предмет биологии, а предмет этики отличается от предмета религиоведения. Определив же метафизику как философское учение о первоосновах сущего, мы попадаем в совершенно другую и весьма противоречивую ситуацию. Любая вещь или процесс с необходимостью основываются на всеоб¬щих

метафизических началах, и, стало бьпь, какую бы предметность мы ни выбрали в качестве материала для философских обобщений — звездное небо над головой, переживания собственной души или чемо¬дан, стоящий на столе, — она будет вполне пригодной для этого. Везде бесконечные и вечные первоосновы бытия должны будут как бы про¬ступать, «светиться» сквозь временное и конечное предметное содер¬жание, разве что с разной долей очевидности. Это дает импульс процес¬су «обмирщения» (или «демократизации») метафизики,

что особенно зримо проявляется как раз в современной философии. Что только не служит в ней отправной точкой для метафизической философской ре¬флексии — и газетная реклама, и одежда тележурналиста, и пристрас¬тие англичанина к бекону, и манера русских использовать ласкательные суффиксы для образования новых существительных Классические образцы такой «метафизики по поводу всего» можно найти у

Ф. Ницше, позднего Л. Витгенштейна, В.В. Розанова. Вместе с тем предметность метафизики превосходит любую кон¬кретную предметность, на которую мы направляем свой теоретичес¬кий взор. На то они и вечные первоосновы, чтобы не сводиться ни к одному из своих частных и временных предметных проявлений, а всегда бесконечно превосходить их. Отсюда — гораздо более распро¬страненная позиция в истории философии: предмет метафизики умопостигаем

и требует особых методов для своего схватывания: умозрения, рефлексии, интуиции. Здесь метафизика тяготеет не столько к обыденному и научному видам опыта, сколько к мистике, искусству и религии. В целом обе позиции в понимании предмета метафизики правомочны, оставляя нам возможность для личностного выбора и прояв¬ления своей философской индивидуальности. как невозможно строго и однозначно определить предмет метафизики в целом, также, в свою очередь, невозможно строго определить входящие

в нее дисциплины и границы между ними. Свое понимание фундаментальных разделов метафизики, а также общую канву их исторических взаимоотношений мы обосновали выше. Теория познания образует своеобразное посредствующее звено между онтологией и общей аксиологией. Ее интересует взаимодействие познающего субъекта и познаваемого объекта. В отличие от онтоло¬гии, которая ищет закономерности самого бытия, и общей аксиоло¬гии, которую интересует

его ценностное человеческое измерение, гносеологию занимают следующие вопросы: как приобретается зна¬ние о бытии любого объекта и как оно с ним соотносится? Таким образом, мы можем уточнить дефиницию философской те¬ории познания следующим образом: гносеология (теории познания) есть философское учение о всеобщем в познавательных взаимоотношени¬ях субъекта и объекта. Или в несколько иной, но, в принципе, равно¬ценной формулировке: гносеология есть философское учение

о всеобщем во взаимоотношениях познающего сознания и бытия на которое сознание направлено. В вышеприведенном определении словосочетание «учение о все¬общем» наличествует неслучайно. Дело в том, что познавательный процесс изучают сегодня многие научные дисциплины. Помимо уже названных выше назовем такие, недавно сформировавшиеся научные направления, как нейролингвистика, теория искусственного интел¬лекта, кросскультурная психология.

Они обладают своими особыми методами, языком, фактуальным базисом, сформировавшимся науч¬ным сообществом и т.д. Возникает естественный вопрос: а остается ли место для философского учения о знании в условиях столь бурного прогресса частных когнитивных дисциплин? Не является ли она ме¬тафизическим умозрительным анахронизмом, подменяющим строгие научные факты и обобщения сомнительными метафизическими спе¬куляциями?

И здесь, при внимательном методологическом анализе, выясняет¬ся, что философское учение о знании просто-напросто жизненно не¬обходимо представителям частных научных дисциплин. Во-первых, любая конкретная когнитивная наука основывается на всеобщих метафизических предпосылках в виде базовых теоретико-познавательных категорий. Так, ни одна дисциплина, изучающая познавательный процесс, не обойдется без употребления категорий «ис¬тина»,

«познание», «сознание», «чувственное», «рациональное» и т.д. Осознание наличия таких категориальных смысловых оснований сво¬их наук, а также их дальнейшая разработка — удел крупных теорети¬ков, а не ученых-экспериментаторов. Последние могут вовсе не осо¬знавать неявного философского фундамента, на котором покоятся их эмпирические построения. Именно с их стороны чаще всего и слы¬шатся пренебрежительные отзывы о философии.

Серьезный же тео¬ретик всегда немного метафизик и гносеолог, ибо лишь теория позна¬ния способна выполнить функции систематической рефлексии над философскими основаниями частных наук и, соответственно, высту¬пить в роли их .методологического и мировоззренческого фундамента. Во-вторых, благодаря своему всеобщему категориальному гносео¬логическому языку, природу которого мы еще рассмотрим ниже, фи¬лософия обеспечивает рациональный диалог между различными на¬уками, изучающими

познавательный процесс, тем самым выполняя важнейшую интегративную функцию в условиях специализации и дифференциации современного научного знания. В-третьих, все конкретные науки рассматривают познавательный процесс под определенными, строго фиксированными углами зре¬ния. Они «рассекают» единый объект в разных проблемных плоско¬стях. Философская же гносеология стремится дать целостное понима¬ние познавательного процесса, выполняя систематизирующую

и обобщающую функции применительно к результатам, полученным в конкретных науках. Исходя из этого можно дать следующее уточняющее определение теории познания: гносеология есть всеобщее знание о знании или рефлек¬сия «второго уровня», где рефлексивному осмыслению подвергается не только сам познавательный процесс, но и знание, полученное при его ре¬флексивном анализе в частных когнитивных дисциплинах (рефлексия «первого уровня»). При этом не следует думать, будто только философия нужна кон¬кретным

наукам о знании. На самом деле она нуждается в них ничуть не меньше, чем они в философии. Факты науки служат материалом для глобальных теоретико-познавательных обобщений. Научные факты и теоретические модели конкретных наук являются провероч¬ной инстанцией для философских универсальных построений. Союз философии и науки — это своеобразный «союз неба и земли», где те¬ория познания без «научной земли» рискует выродиться в произволь¬ную игру праздного метафизического ума,

а частные науки о знании без «философского неба» могут легко скатиться на позиции бескрылого фактонакопительства или продуцирования общих схем, давно известных и чаще всего давно отвергнутых профессиональной фило¬софской мыслью. Обратим здесь внимание читателя на одну очень важную закономер¬ность. В гносеологических исканиях XX в. наиболее серьезных и обще¬значимых результатов достигали те мыслители, которые были одновре¬менно крупными знатоками каких-то конкретных наук.

Так, Э. Гуссерль был блестящим математиком, учеником К. Вейерштрасса. Э. Кассирер — великолепным знатоком истории науки. Будучи личным другом А. Эйнштейна, он написал философские исследования по квантовой механике и теории относительности, а также вошел в историю гумани¬тарных наук как создатель оригинальных концепций мифа и языка. ПА Флоренский был не только гениальным богословом и философом, но искусствоведом, лингвистом

и математиком. А.Ф. Лосев был компе¬тентнейшим филологом, математиком и теоретиком музыки. То же са¬мое будет справедливо и относительно других крупных гносеологов ушедшего столетия: Б. Рассела и Ж. Пиаже, А. Пуанкаре и К. Лоренца. Однако философское учение о знании никогда не смогло бы вы¬полнить своих многообразных конструктивных функций относитель¬но науки и культуры в целом, если бы у него не было своих — вечных и имманентных — проблем, определяющих его своеобразие.

Фундаментальные проблемы и основные категории теории познания. Существование таких вечных, в полном смысле слова стержневых проблем обеспечивает единство гносеологического знания в диахро¬ническом и синхроническом срезах, т.е. в историческом времени и в интеллектуальном пространстве современной культуры; позволяет философскому учению о знании за счет предлагаемых образцов реше¬ния этих проблем выполнять те функции, о которых речь шла выше.

В самом деле, и Платон, и Фома Аквинский являются для совре¬менного теоретика как бы «вечными духовными спутниками и собе¬седниками», причем вовсе не по причине оригинальности их фило¬софского мировоззрения как такового или блестящего отражения в их творчестве духа античной или средневековой эпохи. Этим они инте¬ресны историку философии и историку культуры. Для гносеолога тек¬сты двух этих философских гениев привлекательны именно потому, что в них с редкой

систематичностью и доказательностью предложены решения проблем, над которыми бьется его собственная теоретическая мысль. Почему чувственное знание менее надежно, чем рацио¬нальное, хотя именно последнее дальше отстоит от фактов непосред¬ственного опыта, а чаще всего даже противоречит им? Какова приро¬да общих идей, которыми пронизано наше психическое бытие начиная с младенчества, но которые не могут быть непосредственно позаимствованы нами ни из внешнего опьпа, ни даже из социального взаимодействия?

Почему столь многое в нашей познавательной дея¬тельности определяет вера и как она соотносится с доказательным зна¬нием? Чем истина отличается от суетного человеческого мнения и нуждается ли истина в авторитетах? Такие вечные проблемы на то и вечные проблемы философии, что не могут бьпь окончательно разрешены силами индивидуального, пусть трижды гениального ума, но именно новые нюансы в формули¬ровках и глубина обоснования ответов — вот что имеет для нас непре¬ходящее значение.

Творческое собеседование с великими по поводу вечных гносеологических проблем обеспечивает диахроническое единство теории познания. В синхроническом же аспекте философское общение между представителями различных философских школ и направлений возможно только потому, что марксист и феноменолог, постмодернист и струк¬туралист, платоники гегельянец имеют общее проблемное теоретико-познавательное ядро, несмотря на все различия в их проблемных по¬лях и методах философствования.

В вопросе, что есть сознание, сойдутся в продуктивном споре и сторонники марксистского взгляда на него как на отражение материального мира, и феноменологи, рас¬сматривающие сознание как конструктивную смыслопорождающую реальность особого рода. Совершенно ясно, что добиться полного совпадения взглядов сто¬ронников различных философских школ на то, какие проблемы отнес¬ти к разряду вечных и фундаментальных, вряд ли когда-нибудь удастся. В самом первом приближении, не претендуя на полноту списка, к та¬ким вечным и всеобщим вопросам

можно отнести следующие: Какова природа знания? Какими путями сознание субъекта добывает и проверяет знание об объекте? Что такое сознание человека, его генезис и структура? Как могут два разных сознания понимать друг друга или как воз¬можно со-знание? Как взаимодействуют различные виды знания, в чем причины их дифференциации и есть ли перспективы их синтеза? Существуют ли границы человеческого познания?

Используя категорию истины, можно дать такое определение пред-метатеории познании: гносеология есть философское учение об истине и путях ее достижения. Такое определение будет, пожалуй, наиболее точным и емким — именным, как говорил А.Ф. Лосев, поскольку вбирает в себя все предыдущие определения на правах подчиненных мо¬ментов. В самом деле, главной целью и ценностью любой познаватель¬ной деятельности является получение не просто

знания, а знания обладающего статусом истинного. Философское же знание законо¬мерностей, определяющих познавательный процесс, значимо не само по себе, а лишь постольку, поскольку помогает получать истинное зна¬ние и избегать заблуждений. Выступая как учение об основаниях бытия истины, теория познания формирует свой особый язык в виде системы философских категорий, т.е. предельных смысловых структур сознания, благодаря которым воз¬можно формирование любых его частных понятийных схем и посредст¬вом которых осуществляются

акты рациональной философской рефлек¬сии над предметностью любого рода Помимо этого в конкретном смысловом содержании философских категорий, изменяющемся от эпо¬хи к эпохе, отлагается общественно-исторический опыт познания и пре¬образования мира человеком. Ниже мы еще остановимся на различные типах категориальных структур, которыми оперирует сознание человека (логических, ценностных, экзистенциальных). Здесь же вычленим неко¬торые специфические черты собственно

гносеологических категорий. Во-первых, гносеологические категории носят преимущественно парный характер, определяясь друг через друга: истина — заблужде¬ние; сознательное — бессознательное; чувственное — рациональное; интуитивное — дискурсивное; субъективное — объективное и т.д. Ни¬каких более общих смысловых структур, никакого более общего язы¬ка еще никго не придумал, а потому определять гносеологические ка¬тегории через более общие понятия (через род и видовое отличие) попросту

невозможно. Их можно определять только через противопо¬ложную парную категорию, через свое «иное», как говорил Гегель. Поэтому всегда, когда мы хотим определить, что «есть истина», мы вынуждены в первую очередь указать, что истиной не является, т.е. тем или иным образом ввести категорию «заблуждение». Во-вторых, никакие предельные категориальные полюса мысли не могут бьпь устранены волевым актом. Их отрицание утверждает их же. Так, говоря, что «истины нет», я тем самым претендую на истину.

Это свойство носит название саморефлексивности философских категорий. В-третьих, какое бы частное понятие мы ни ввели в любой науке, какое бы знание мы ни сделали объектом рациональной теоретико-по¬знавательной рефлексии, мы в любом случае будем внутри смысловой «категориальной сферы», где предельным языком все равно окажется язык гносеологических категорий. За ее пределами лежат только раз¬личные виды интуиции и акты личностного волеизлияния.

Даже если мы желаем дать рациональную интерпретацию, например, феномену мистического опыта, то разговор о нем мы будем с необходимостью ве¬сти на языке гносеологических категорий и в пределах смысловой сфе¬ры, которую они очерчивают. В-четвертых, категориальные гносеологические пары системно ре¬флексивны, т.е. содержательный анализ любой пары категорий (напри¬мер, сознательное — бессознательное) заставляет рано или поздно об¬ращаться к содержанию других категориальных пар (к категориям чувственного и рационального,

опосредованного и непосредственного и т.д.). Отсюда получает свое естественное объяснение неистребимая жажда строить целостные философские системы категорий, ибо, потя¬нув за отдельную смысловую «категориальную ниточку», мы с необхо¬димостью начинаем разматывать весь категориальный «клубок». В-пятых, на языке гносеологических категорий формулируются вечные проблемы теории познания и на нем же даются варианты их ответов. Любой новый философский «новояз», если он носит обще¬значимый и обоснованный

характер, всегда в конечном счете обна¬руживает свой производный характер от тех или иных базовых фи¬лософских категориальных структур, относительно инвариантных во всех философских традициях, включая индийскую и китайскую. При этом влияние национального языка на категориальный язык философии (и на характер философствования вообще) несомненно и существенно, его нельзя недооценивать, но ни в коем случае не следует и переоценивать, ибо абсолютизация роли национального языка в познании приводит к ряду фактических несообразностей (типа

невозможности взаимопонимания между субъектами позна¬вательной деятельности, говорящих на разных языках, чего на са¬мом деле нет) и логических противоречий, ибо если познающая мысль и ее категориальные структуры полностью определяются структурами национального языка говорящего, то он должен воз¬держиваться от любых универсальных философских суждений о по¬знании и его закономерностях. Но ведь именно такое суждение он и выносит Все вышеизложенное вовсе не означает, что в познании и в

его фи¬лософском осмыслении важны лишь язык философских категорий и структуры естественного языка. На самом деле как в познавательной деятельности, так и в рефлексии над ней весьма важен язык символов и метафор. Их важная роль в различных областях познавательной де¬ятельности в настоящее время не вызывает сомнений, а когнитивная роль метафор в философском творчестве общеизвестна. Примени¬тельно же к философским исследованиям познания достаточно вспомнить знаменитые гносеологические

символы: «пещеры» Плато¬на, «мельницы» Г.В. Лейбница или «статуи» Э.Б. Кондильяка. Сим¬вол и метафора помогают предварительно освоить проблемные поля, еще недоступные для четкого рационального анализа; облегчают по¬нимание трудных концептуальных вещей, актуализируя нашу фанта¬зию и продуктивное воображение. Их роль трудно переоценить при построении разного рода наглядных моделей и проведении мыслен¬ных экспериментов в науке и философии.

Наконец, обращение к символу, метафоре и притче — излюбленный прием передачи этичес¬кого, мистического и религиозного видов знания. Подчеркнем, однако, один принципиальный момент: для рацио¬нального понимания любой объектности всегда необходимо обраще¬ние к вербально-логическому мышлению, в основании которого всегда явно (или неявно) лежат предельные категориальные смыслы. С этих позиций можно утверждать, что язык философских (в том числе и гносе¬ологических) категорий есть

универсальный и всеобщий язык, лежащий в основании всех других языков рационального познания, будь то естествен¬ный или искусственный язык, язык метафор или язык символов. Таким образом, единство фундаментальных (вечных) теоретико-познавательных проблем и единство категориального языка, лежаще¬го в основании их формулировок и решений, задают единство гносе¬ологии в диахроническом и синхроническом аспектах. При этом существовало и существует огромное разнообразие теоретико-познанательных

стратегий, а также частных гносеологических языков и ме¬тодов. К их анализу мы теперь и переходим. Литература 1. Алексеев П.В Панин А.В. Теория познания и диалектика. М 1991. Аристотель. Соч.: В 4т. М 1976. Т 1. 2. Барт Р. Мифологии. М 1996. 3. Кондильяк Э. Соч.: В Зт. М 1982.

Т2. 4. Коршунова Л.С, Пружинин Б.И. Воображение и рациональность. М 1989. 5. Лекторский В.А. Субъект, объект, познание. М 1980. 6. Теория метафоры. М 1990.