Как "открыть" закрытое общество

Как "открыть" закрытое общество Введение Современной мир сложен и динамичен. Он полон реальных и потенциальных опасностей, угрожающих каждому человеку, странам и народам, всему человечеству. Можно приводить бесконечное количество доказательств этому из самых разных сфер человеческой жизни. Здесь и возрастающее количество аварий и катастроф, критическая нагрузка, которая ложится на нашу планету в результате беспрецедентного роста населения, и возможность

вторжения комет, землетрясения, неслыханные болезни и т.д. Здесь и идеи псевдопророков и идеологов, которые обещают справедливость, призывая к мятежам, избиению инакомыслящих. Здесь и действия народов, которые начинают путь к катастрофе с митингов, где очередной раз раздается оглушительное "распни его". Растет угроза терроризма, готового ради воплощения утопий уничтожать сколько угодно случайно подвернувшихся

людей. Опасность может таиться в представлении о Боге, если люди считают, что именно они, разрушая мир, выполняют его волю. Мы - россияне, уставшие и разочарованные обанкротившимися иллюзиями, несем в себе опасность попасть в объятия к другим иллюзиям. Здесь и оптимистическое просвещение, вселявшее веру, что рост образования сделает наш мир лучше, и разочарование в коммунистических, тоталитарных утопиях, принесших массовую гибель людей. Разочарование в спасительных идеалах и теориях усиливается распространением

пессимистических взглядов (например, философа Ф. Кафки с его представлениями о бессмысленности существования, постмодернисткими взглядами), лишающих нас надежды на объективную истину, на возможность соединить усилия многих и разных людей перед лицом глобализации опасностей. Здесь и удручающие концепции, утверждающие, что мы живем в мире, где все наши попытки решить проблемы лишь усложняют мир, создают ситуацию, еще более опасную для существования человечества.

Здесь не место дальнейшим подробностям, доказывающим, что наш мир хуже, чем нам хотелось бы. Можно подойти к проблеме оценки мира с другой стороны, как бы с тыла. Те, кто говорят, что мир наш плох и, возможно, будет еще хуже, не говорят по сути ничего нового. Еще знаменитый Экклесиаст в Библии не страдал от избытка оптимизма. Наука с ее знаменитым вторым законом термодинамики, уже давно сказала нам, что мир пронизан постоянными,

бесконечными процессами разрушения: происходит деструкция в наших сообществах и отношениях, теряются элементы культуры, беспрерывно идет процесс старения. Все, что нас окружает, подвергается дезорганизации, которая несет угрозу катастрофической необратимости. Если после этого что-либо и остается достойным удивления, то лишь то, что человечество еще существует, что люди радуются, влюбляются, рожают детей, строят города, создают великие цивилизации, формируют

культуру, проникают в космос, переживают радости творчества в бесконечных формах и т.д. Счастье самоутверждения, постижения истины, полезности друг другу, бесчисленные победы над бедствиями, болезнями, всеми проявлениями зла в мире пронизывают жизнь людей. Они с поразительным упорством, несмотря на неудачи, поражения, катастрофы, строят лучший мир. Следовательно, в мире есть и другой ряд факторов.

Он свидетельствует о том, что мир хорош, приятен, комфортен и люди, по крайней мере в подавляющем большинстве, не хотят с ним добровольно расстаться Великий спор о том, плоха или хороша жизнь людей на Земле, в той или иной стране, в той или иной семье, не решается выстраиванием друг против друга противоположных рядов фактов. Они лишь свидетельствуют об антиномичности, двойственности мира, о том, что он существует и как гибнущий мир, несущий угрозу нашему существованию, и как приятный, вызывающий восторг, восхищение

человеческий мир. Как же совместить эти два ряда противоположных факторов, исключающих друг друга типов восприятия, понимания нашего мира? В каком из этих рядов истина? Где найти объективный критерий для ответа? Нужно подняться над этими рядами факторов, найти основу для того, чтобы оценить наш мир как сложный, запутанный, проблемный. Это делает каждый из нас, так как все мы субъекты, формирующие смыслы, решения, оценки.

Судьей является человеческое Я. Для каждого из нас мир существует как сфера собственной активной деятельности, как постоянно подлежащая разрешению сложная проблема, иерархия проблем. Хотя мы подчас надеемся на авось, надеемся, что дезорганизованный мир сам вынесет нас на землю обетованную. Способность оценивать, судить мир никем человеку не подарена, но является результатом его собственных усилий, его воспроизводственной деятельности, его накопленного организованного в культуру исторического

опыта, способности его освоить. Для человека два противоположных, исключающих друг друга ряда факторов, систем аргументации, выступают не только и не столько, как внешние, чуждые явления, но как реальный, потенциально возможный диалог двух представлений о мире, как внутренний диалог личности. Философ В.Библер писал: " каждый субъект деятельности интериоризирует ("овнутряет") свои внешние напряжения, напряжения социально разделенного труда,

В ФОРМЕ АНТИНОМИЧНОГО ДИАЛОГА МЫСЛИТЕЛЯ С САМИМ СОБОЙ"[1]. Мы все участники и субъекты этого диалога, где оба ряда факторов не только взаимоотталкивают друг друга, но и взаимопроникаются друг другом, прокладывая путь все более глубокому осмыслению. Внутренний диалог ведет не только ученый, мудрец, пророк. Диалогом пронизана каждая клеточка сознательной жизни каждого из нас.

Мы постоянно спорим с нашими бедами, с нашими болезнями, с нашим плохим настроением, с отсутствием денег, с плохим жильем, с людьми, которые хотят (или нам кажется, что хотят) нанести нам вред и т.д. до бесконечности. Мы боремся с опасностями. (Может быть и не боремся, а капитулируем? Однако, если человечество до сих пор уцелело в этом мире, значит все- таки боремся). Решенные проблемы вновь возвращаются к нам, но, возможно, в более сложной форме.

Форма и масштабы задач меняются, что требует непрерывного поиска новых решений, формирования новых смыслов. Человек может устроить свой быт, свою жизнь. Но в изменяющемся мире возникают новые потребности. Это значит, что диалог двух рядов факторов, свидетельствующих о комфортности и дискомфортности мира, приобретает потенциально бесконечный характер диалога потребностей и возможностей всех и каждого из

нас. Оценка, осмысление мира человеком происходят опосредованно, через культуру. Она, сложившаяся до рождения каждого конкретного человека, осваивается им, то есть превращается в содержание своего собственного Я, в свою личностную культуру. Тем самым двоящийся мир приобретает для человека проблемную, подлежащую разрешению форму прежде всего в культуре и через культуру. Она организована таким образом, что как бы предоставляет возможность человеку

самому оценивать, выбирать, но не только умоз- рительно, но и практически формируя программы своей деятельности, сами предметы оценок. Идя этим путем, человек может преодолевать нарастающие опасности, утверждать свое существование в неоднозначном мире. 1. Человек в раздвоенном мире Повседневный опыт раскрывает большие различия в оценках мира у разных людей. При внимательном рассмотрении оказывается, что здесь нечто большее, чем случайности мнений, вкусов,

но свидетельство каких-то глубинных массовых различий, связанных с самими основами существования общества. Обращает на себя внимание большой разрыв между мнением ученых, пытающихся, например, воспроизвести объективную всеобщую картину экологического состояния планеты, страны, региона и т.д и людьми, живущими ценностями повседневной жизни. Большинство людей, как бы они ни воспринимали абстрактные выводы ученых, не могут класть их в основу решения каждодневных проблем.

Они решают проблемы, которые уже непосредственно ворвались в их дом в виде нехватки денег, угрозы потерять работу, конфликта с конкретным соседом, дефицитом продуктов и т.д. Люди постоянно пытаются сделать мир лучше для себя, своей семьи, для тех, кого они считают своими. Различия в этих оценках усиливаются в связи с тем, что круг этих "ближних" может сужаться до одного человека, до самого себя, но может и расширяться до всего человечества, до всех гипотетических

обитателей вселенной. Большинство может не знать о выводах науки или расценивать их как нечто далекое, возможно, лишь более или менее тревожащее или занимательное. Они осмысляют мир в исторически сложившихся формах культуры, которая включает как архаичные пласты, так и возникшие под влиянием науки. Можно констатировать, что мир осмысляется через дуальную оппозицию: "мир выступает как воспроизводимый, осмысляемый в формах сложившейся культуры - мир выступает

как воспроизводимый наукой в форме развивающихся понятий". Различие между этими полюсами весьма существенно. Второй полюс формируется в процессе профессиональной научной деятельности, которая возникает лишь на определенном этапе истории. Формирование научных знаний - открытый процесс, то есть постоянно аккумулирующий, организующий нарастающие потоки информации. Научные знания не остаются неизменными в каждой своей клеточке.

Именно это стимулирует возрастающее беспокойство общества по поводу роста разнообразия открывающихся опасностей. Возникновение науки - один из ответов общества на усложнение, превысившее определенный порог подлежащих разрешению проблем. Чем сложнее проблемы, тем в большей степени их разрешение нуждается в новых методах, в новых знаниях. Наука пытается ответить на вопрос - каков этот усложняющийся мир и что люди могут и должны делать, чтобы выжить в нем и вместе с ним.

Наука - открытый процесс, опирающийся на кумулятивный характер творчества. Поэтому наука всегда вступает в противоречие с ранее сложившимися знаниями, культурой. Наука - форма культуры, которая непосредственно, каждым своим шагом критикует исторически сложившиеся представления о мире на основе способности прорываться к внекультурной, то есть еще неосмысленной реальности. Накопление потенциала науки начинается при господстве и на фоне донаучной культуры, которая является

другой, в некотором смысле противоположной основой для оценки нашего мира. Культура формируется как особым образом организованный, упорядоченный опыт людей, опыт всего человечества, опыт кажого народа, любого сообщества, семьи, любой малой группы, как личностный опыт. Каждый ребенок, появившийся на свет, должен для того чтобы стать человеком, членом общества непрерывно осваивать культуру. Тем самым он приобщается к накопленному мировому опыту, формирует свою личностную

культуру, соответствующую программу воспроизводства. Освоение воспроизводственных программ перерастает в их реализацию. Освоение культуры, ее воспроизводство есть процесс закрытый, во всяком случае в первом приближении. Он ориентирован прошлым опытом, накопленным культурным богатством. Качественное расхождение между исторически сложившейся культурой и наукой включает расхождение между

ориентацией на воспроизводство сложившейся в прошлом программы и стремлением формировать и реализовывать новые программы. Именно в этом основа расхождения между всеми формами закрытости и открытости в обществе. Специфика науки в нацеленности на отрицание некоторых важных параметров культуры, тех, которые связаны с закрытостью. Это открывает путь для осмысления мира через оппозицию "сложившаяся культура - наука". Она содержит в себе возможность осмысления всего разнообразия мира в прошлом, настоящем и будущем

через оппозицию "нацеленность осмысления на закрытость - нацеленность осмысления на открытость". Внутренний диалог является неизбежным результатом освоения неоднозначно воспринимаемого мира, его проблемного характера. Мир в диалоге осмысляется через его человеческую значимость для соответствующего субъекта. Этот процесс может быть оценен через дуальную оппозицию "комфортный мир - дискомфортный мир". Специфика комфортного мира в том, что он - выразитель позитивных ценностей, возможно синкретически

слит с ними. Это привычный обжитой мир, возможно, не всегда приятный, но в целом эмоционально позитивный, возрождающий жизнь, мир своего дома, мир, с которым личность отождествляется, возможно, не мыслит себя без него и вне его, гибнет без него чисто психологически. Люди, формируя на протяжении как всей истории человечества, так и жизни личности, свою культуру, воспроизводят свой комфортный мир. Комфортность мира, надежда на него привязывает людей к жизни, делает ее эмоционально

насыщенной, оправданной. Дискомфортный мир - это мир опасный, нарушающий сложившиеся ритмы, несущий дезорганизацию свыше приемлемого уровня. Он ценностно негативен. Это мир опасностей, возможно, превышающих потенциал людей их преодолеть, мир оборотней, вредителей, мир изгнания, бесприютности, страха, ужаса, ожидания страданий и самих страданий. Описание мира в представлениях сложившейся культуры дает картину реальности, как поляризованной на

полезное - вредное, положительное - отрицательное, комфортное - дискомфортное и т.д как мира, выступающего в системе ценностей субъекта. Это представление можно рассматривать как человеческое, человечное в ценностном смысле. Человек всю жизнь ведет диалог с собой и с другими по поводу возможности перемещения границ между комфортной и дискомфортной реальностью. Сами оценки мира в разных культурах могут быть существенно различны. Например, для культуры мазохиста комфортно страдание, террористы пытаются утвердить свой комфортный

мир, сея смерть. Вспомним поговорку, "что русскому здорово, то немцу смерть". Существуют и иные противоположные интерпретации этой идеи. Во всех случаях речь идет о разных оценках одних и тех же явлений в разных традициях. В каждом акте освоения мира человек ориентируется на исторически сложившиеся представления о напряженной поляризации на комфортное и дискомфортное. Они представляются естественными, неотделимыми от самой жизни,

от человека. Опыт истории говорит о том, что человек готов на многое, чтобы продолжать жить в соответствии со сложившейся комфортной картиной мира. Даже тогда, когда люди отказываются от сложившихся элементов этой картины, они склонны интерпретировать этот шаг, как возврат к ранее существовавшей комфортной картине, от которого они отошли в результате греха, "бесовских козней" и т.д. В этом смысле мнение, что "нет ничего нового под солнцем"(Ек.1,9) не следует принимать за

чистую монету. В действительности оно отражает не отсутствие новизны, но стремление сводить все новое к старому, общеизвестному. Культ закрытости долго сохраняется и тогда, когда культура ускоряет движение навстречу переменам. В науке дело обстоит противоположным образом. Она нацелена на постоянное обновление комфортного мира, на критику ранее сложившейся донаучной, недостаточно проработанной наукой картины мира. Комфортным становится само инновационное поведение, условия и средства,

его обеспечивающие. Представление о комфортности становится результатом его интеллектуального осмысления, оценки мира с точки зрения его скрытых, теоретически вычисленных возможностей предвидеть и изменять мир. Человек сталкивается с раздвоенностью в самих основах своих отношений к миру, к самому себе, которая выступает и как альтернатива комфортного - дискомфортного, и закрытого - открытого мира, и представлений сложившихся культуры - науки. 2. Наука как открытая форма культуры

Из того, что наука нацелена на критику комфортности, вытекает, что представления о мире, формируемые на ее основе, можно квалифицировать, по крайней мере в тенденции, как внечеловеческое и тем самым в известном смысле как бесчеловечное. В науке есть что-то страшное для человека, слитого со своим комфортным миром. Еще древние чувствовали опасность знаний. Соломон сказал "кто умножает знания, умножает скорбь"(Ек.1,18). Донаучная культура пыталась не допустить проникновения человека в бесконечные

пласты реальности, скрывать уже полученное знание в узкой субкультуре жрецов. Знание, превышающее некоторый допустимый в соответствующей культуре предел, несло дискомфорт. Относительная слабость воспроизводственных возможностей не позволяла адекватно ответить на новое знание, построить эффективную программу воспроизводства. На этом фоне движение науки было актом неслыханной смелости, попыткой войти в ад, продвигаться в нем все дальше и глубже.

Но на путь создания иной комфортности встали и другие формы культуры, прежде всего искусство. Авангардизм, модернизм постоянно штурмовали исторически сложившиеся границы комфортного мира. Наука самим фактом своего существования размыкает неподвижность комфортного мира, дезорганизующими для этого мира потоками новизны: то, что еще вчера было понятным, делается непонятным, то, что считалось вчера безопасным, является угрозой для человека. Выяснилось, что опасно пользоваться свинцовыми кубками,

этого не знали древние, и это незнание, по мнению некоторых специалистов, сильно повредило Древнему Риму. Недавно стало известно, что для человека опасны казалось безобидные электромагнитные поля [2]. На картах земли расползаются районы, которые ученые расценивают как чреватые землетрясением. Современная наука, как кажется, изощряется в том, чтобы искать эти опасности буквально везде. Их непрерывные открытия не делают жизнь эмоционально более приятной.

Есть, впрочем, и обратный процесс. Выяснилось, что бес, который постоянно пытается напакостить каждому - иллюзия, как и опасность от "сглаза", от кошки, перебегающей дорогу, и т.д. Закрытость комфортных представлений несет в себе угрозу оказаться во власти иллюзий, инерции истории, пришедшей к нам из прошлого, возможно комфортного, но увы уже не для нас, не для сегодняшнего мира. Здесь человечество столкнулось с фундаментальной проблемой, от постоянного повседневного разрешения

которой зависит существование людей. Несоответствие двух комфортных картин мира пронизывает образ жизни, воспроизводство, принятие любых решений, формирование любых смыслов, порождая подчас фантастические гибриды. Человек может сле- довать рекомендациям медицины и одновременно предаваться суевериям. Это стремление следовать двум противоречащим друг другу, возможно, исключающим друг друга, разрушающим друг друга программам деятельности может породить опасные потоки дезорганизации.

Расхождение между программами может носить глубокий характер. Для наркомана мир наркотиков комфортен. Но позитивные знания говорят, что наркотики несут гибель, то есть именно этот мир дискомфортен. Аргументы науки не убеждают наркоманов не потому, что у них есть другие с научной точки зрения более убедительные. Наркоманы и ученые ориентированы на разные культурные основания. Наркоманы следуют своим эмоциональным предпочтениям, возникшим в результате освоения определенных

сложившихся субкультур. В науке же следование логике предметного знания с принудительной силой формирует выводы, что поведение наркомана несовместимо с ценностью жизни. Исключающие друг друга представления о комфортности могут стать основой массовых ожесточенных столкновений. Свежий пример: в Южной Корее годовой доход с 1962 года возрос на душу с 87 до 10000 долларов. Это должно было с точки зрения здравого смысла резко повысить уровень массовой комфортности.

В действительности, однако, мощное массовое студенческое движение, не останавливающееся перед насилием, требует немедленного объединения с голодной, нищей, тоталитарной Северной Кореей [3]. Комфортный мир этих людей связан не с лучшей по нашим представлениям, а с худшей жизнью. Впрочем, за примерами не надо ходить в другие страны. Аналогичный выбор сделала Россия в 1917 году, став на путь реализации дорыночной уравнительной программы

решения проблем. Спор о судьбе России вплоть до сегодняшнего дня происходит между теми,кто выдвигает древние культурные ценности, и теми, кто ставит в основу своих рассуждений мировую науку, ее логику. Иначе говоря, стороны этого спора опираются на разные культурные основания. И его разрешение возможно лишь через соотнесение, взаимопроникновение этих оснований, снятие их противоположности через диалог. Весь человеческий мир,чем он сложнее и динамичней, тем больше соткан из таких несоответствий.

Они могут носить характер различий, антиномий, противоречий, конфликтов, раскола между ранее сложившей комфортностью и истиной, между комфортностью и возможностью выжить, создавать программы, обеспечива- ющие выживаемость. Наука не только пытается заменить один комфортный мир на другой. Она изменяет и сам принцип расчленения мира на комфортный и дискомфортный. Комфортный мир рас- сматривается как деятельный, комфортная реальность - это напряженный поиск возможности

жить в этом мире, постоянно с возрастающим упорством и квалифицированностью противостоять опасностям. Мир перестает рассматриваться как заданный, готовый, закрытый, всего лишь как сфера адаптации. На первый план выходит его способность противостояния опасностям. Комфортна наша открытая способность выявлять опасности и смело им противостоять. Наука порывает со старой моралью, несущей программу воспроизводства некоторого абсолюта.

Это дало основание французскому математику А. Пуа Икаре сказать, что "наука находится вне морали". Описание мира в понятиях науки происходит в предметной модальности, то есть формируемый наукой смысл соотносится с внесубъектным объектом. Ученый описывает траекторию кометы предметно и беспристрастно, даже если она должна врезаться в землю и погубить человечество.

Врач может радоваться, если он поставил правильный диагноз, даже если болезнь не сулит пациенту ничего хорошего. Он озабочен правильностью своих расчетов, объективностью, прогнозным потенциалом своих знаний. Это как будто говорит о правоте Пуанкаре. Тем не менее наука несет свою мораль, которая ставит следование логике научных исследований выше ценностей ранее сложившейся культуры, политических факторов, личных отношений и т.д. Этот принцип получил свое выражение в известной фразе

Аристотеля "Платон мне друг, но истина дороже". Отсюда вытекает, что комфортным для науки является следование некоторой абстрактной логике познания, логике предмета, а не симпатиям, корысти, давлению общества. Наука характеризуются тем, что ранее скрытые опасности непрерывно выявляются и делается попытка ставить их под контроль. Различие между комфортным и дискомфортным миром здесь относительно, вероятностно и

меняется не только под влиянием новых факторов, но и в результате развития способности людей противостоять опасностям. Парадокс усиления влияния науки заключается в том, что при разрушительности науки для статичных комфортных картин мира, ее развитие тем не менее совпадает с прогрессом гуманизма. Много написано о том, что наука является виновницей современных бед. Она создает оружие массового уничтожения, технику, разрушающую, отравляющую среду, и т.д.

Защитники подобной точки зрения невольно превращают науку в особого субъекта рядом с человеком. В действительности наука лишь форма самовыражения человека, его творческих сил. Она - форма проявления гуманизма в том смысле, что является кумулятивным процессом, накапливающим программы развития творческих сил человека, способности формировать новые пласты знаний, которые направлены на преодоление опасностей, угрожающих людям и зарождающихся далеко от той сферы реальности, которая сегодня

подвластна человеку. Наука борется с опасностями и в самом человеке, как на уровне физиологии, так и против дезорганизации мышления. Это борьба никогда не достигнет полной окончательной победы, но она - процесс, который не должен отставать от роста опасностей во всех формах. Это требует от человека постоянного саморазвития, открытости в познании, в творчестве. Разумеется, реальная история науки полна компромиссов, попыток соединить новые представления со старыми,

формировать гибриды. Отношение науки и религии представляет собой лишь аспект этой истории. Одни ученые гибли под ударами традиционалистов, например Д.Бруно, другие под страхом смерти шли на компромисс, например Г.Галилей, третьи проституировали науку во имя государственной идеологии, например советские обществоведы в условиях террора. Еще одна группа низводила науку до уровня обыденного комфортного сознания, страшась

ее дискомфортности. Среди них можно указать на "народного академика" Т.Лысенко. Люди этого типа наивно полагали, что наука это более эффективное средство для безграничного расширения ранее сложившегося комфортного мира, его дальнейшего улучшения, нечто вроде большевистского "шествия от победы к победе". Реально наука действительно нацелена на расширение сферы комфортного мира, но парадоксаль- ным образом делает это через выявления реальной дискомфортности считавшегося комфортным

мира. Иначе говоря, наука действительно может одерживать победы, но не на поле комфортного, сложившегося, закрытого традиционализма. Опасность, однако, заключается в том, что от разрушения комфортности до победы над открывшейся опасностью проходит время, возможно, неопределенно большое. Это обстоятельство питает пессимизм в оценке науки. Удивительно, что ученых не побили камнями, не сослали в лагеря, как нарушителей комфортности, где они

в лучшем случае могли бы перевоспитываться традиционными формами труда, исторически связанными с традиционными представлениями о комфортности. Причина того, что наука уцелела даже в условиях взрыва традиционализма, есть особая,весьма поучительная тема. Важно лишь заметить, что наука в странах, где традиционализм достиг зрелости, могла опираться на рост социальной потребности в расширении шага новизны, в более эффективных решениях. В странах, где преобладали архаичные пласты традиционализма, наука подчас интерпретировалась

как функция тотема, некоторых мудрецов, приобщившихся к сакральности. Тем не менее, наука сформировала новую открытую модель культуры, новые программы воспроизводства, выявила новые пути формирования комфортного, мира. Дуальность наших представлений о мире далеко выходит за рамки проблем формирования дуальности мысли и социальной организации. Она охватывает и дуальность программ, что в конечном итоге превращается в дуальность общественных форм.

3. Что такое закрытое общество Господство традиционной культуры в обществе означает, что заложенная в ней программа нацеливает людей на воспроизводство традиционного общества. Его лозунг: "хотим жить как жили наши деды". Оно закрыто, так как направлено против инноваций, превышающих некоторый статичный порог. Система отношений этого общества, в частности, государство, не только результат воспроизводства традиционных

программ, но и гарант их сохранения от источников несанкционированных инноваций. Высокая степень их неизменности гарантируется не только соответствующей культурной ориентацией на воспроизводство некоторого "абсолютного", "естественного", неизменного порядка, не только мощью исторической инерции, но и системой репрессий, возникающих вместе с культурой. Например, Е. Пугачев, провозгласивший высшей ценностью "тишину и покой", считал необходимым

истребить дворян, как "завистников общего покоя" [4]. Эта репрессивность культуры дополняется в государствах традиционного общества функцией соответствующего специализированного аппарата, подавляющего инновационное поведение и инакомыслие от опричников до КГБ. Архаичный комфортный мир воспроизводился людьми через стремление поддержать, воспроизводить космические ритмы, например, через то, что мы называем коллективными танцами.

Телевидение позволяет нам часто видеть, как возбужденная теми или иными событиями племенная толпа, ввергает себя в долгие коллективные ритмические движения. Это древнейший способ эмоционального воспроизводства людьми синкретической монологической культуры, не знающей сомнений и осознанного диалога. Все воспринималось как некоторый ритм, в который втянута вся реальность. Отклонение от него было недопустимо.

В эмоционально насыщенном ритме люди взаимопроникаются друг другом, в каждом действии передают друг другу свою психологически напряженную синкретическую закрытость, подавляется все особенное, индивидуальное. Причина страха перед инновациями и открытостью очевидна. Традиционное общество на всех уровнях опирается на апробированную громадным длительным опытом культуру, прошедшую экзамен на выживаемость, на жизнеспособность.

Это позволяет людям быть уверенными, что продолжением деятельности по этой программе можно обеспечить свою коллективную жизнь вплоть до конца света. У этих людей нет представления о возможности альтернативной жизни. Традиционализм выражен поговоркой "там где новизна, там и кривизна". Пласт традиционализма никогда полностью не исчезал ни в одном обществе. Он может занимать господствующее положение, но может отступать в тень под натиском культуры, ориентированной

на инновации. Ценность нового поэтому никогда не является абсолютной. Например, современный человек проявляют большую терпимость к старым, хорошо известным технологиям, чем к новым, отно- сительно которых накоплено мало опыта [5]. Традиционализм - один из ответов людей на вызов истории, на трудности и опасности существования в сложном мире. Содержание этого ответа в том, что высшей ценностью рассматривается сохранение накопленного культурного

опыта, что решения, смыслы, программы, необходимые на каждый день, уже существуют. В таком обществе все отношения, политическая власть, церковь, полиция функционируют по исторически сложившимся программам, защищая закрытый комфортный мир, и лишь в меньшей степени снисходя до защиты отдельных людей, жертвуя ими во имя целого. В шкале ценностей этого общества есть нечто более ценное и важное, чем человек бесценность абсолюта. В советское время это главное богатство приобрело извращенную

форму "марксистсколенинской идеологии". Сами по себе эти слова лишь прикрытие чего-то другого, то есть попыток защитить от изменений (в крайнем случае монополизировать право на эти изменения) сакральную программу воспроизводства. До 1917 года люди сражались за Россию, иногда вместе с властью, иногда против нее, но они считали, что борьба шла "за истинную православную веру". В действительности они могли сражаться всего лишь за разные версии программы

воспроизводства традиционализма, например, в форме имперской державы или наоборот, в форме, обеспечивающей независимость от центра. Те, кто считали, что они сражались "за Сталина", фактически следовали чисто тотемической программе саморастворения в целом, определяющей содержание решений, действий всех и каждого. Люди сражались за синкретическую нерасчлененность тотема-вождя и тотема-племени (народа). Главное - способность растворить себя в тотеме, а не сохранить свою

особенность, свою специфическую жизнь, свою неповторимость. Такое общество является статичным, традиционным (по крайней мере на уровне ценностей), так как его культурные программы воспроизводства выступали в форме традиций (или идеологии, посредством которой делалась попытка заполнить вакуум, образовавшийся в результате разрушения традиций). Такое общество является закрытым, то есть оно огораживает себя от внешних и внутренних инноваций, превышающих

некоторый принятый в этой культуре статичный масштаб, шаг новизны. Это противостояние окрашивается яркими эмоциональными крас- ками, страхом перед "происками врагов", "кознями бесов", "врагов христовых", дезорганизующих комфортные представления. Этими злодеями могут быть стиляги, "начальство", этносы, подчас неизвестные науке, например, "лица кавказской национальности" и т.д.

В них видят опасность порчи, приводящей к отпадению праведников от правды, от тотема. Они несут соблазны, подкуп, сопричастность к антитотему и т.д. Все эти бесконечные культурные, идеологические формы выражаются в страхе, доходящем до ужаса, до пределов возможного. Все, однако, не так просто. Без определенного масштаба инноваций невозможен ни один акт освоения культуры, воспроизводство программ в любом обществе.

Такие понятия, как закрытость и открытость, всегда относительны. В конечном итоге речь идет о мере соотношения между ними, о динамике этой меры. Накопленная культура всегда абстрактна. Она всегда результат прошлого опыта и, следовательно, сложилась раньше, чем условия, возможно средства, а возможно и цели, любого субъекта, совершающего акт освоения культуры. Человека, осваивавшего культуру, меньше всего можно сравнить с техническим устройством, принимающим

сигналы. Каждый акт освоения есть одновременно акт воспроизводства культуры, акт осмысления и одновременно переосмысления ситуации. Это всегда акт, свидетельствующий в той или иной степени об ограниченном выходе человека за рамки исторически сложившейся культуры. Человек, следовательно, как субъект творчества, способен в каждый момент времени выходить за рамки исторической инерции, заветов своей культуры. Освоение культуры всегда творческий процесс.

Иначе человек был бы марионеткой своего прошлого. Если сложившаяся культура абстрактна, то ее освоение всегда включает ее конкретизацию. Это обстоятельство - ключевое для понимания сути открытости. Ранее накопленная культура в процессе освоения всегда должна была интерпретироваться в соответствии с конкретными условиями, средствами и целями. Например, человек может наблюдать, как его отец колет

дрова, прослушать объяснения, как это следует делать. Но для того, чтобы реально колоть дрова, нужно уметь приспособить полученные наглядные представления, знания к своим неповторимым для каждого человека психофизиологическим особенностям, к физическим характеристикам, росту и т.д. Поэтому, строго говоря, человек может научиться чему угодно лишь сам, тогда как учитель лишь передает абстрактные знания, помогает освоению.

Из способности человека конкретизировать инновациями свою освоенную культуру и рождается все многообразие творчества, включая превращение получения знаний в профессиональную научную деятельность. Именно здесь следует искать отдаленные истоки открытого общества, истоки способности человека выходить за рамки осваиваемой культуры, способность ее конкретизировать, двигаться от абстрактного к конкретному Этот процесс есть одновременно приспособление личности к культуре и культуры к личности, к ее особенностям,

к специфике условий и средств воспроизводства культуры. Культура-это не система знаний, хотя она и включает знания в разной форме - от синкретически растворенных до результата профессиональных исследований. Культура - это опыт человечества, постоянно превращающийся в опыт личности, как и наоборот. Личность постоянно реализует, апробирует, проверяет своей конкретной деятельностью, конкретными смыслами, решениями все атомы освоенной культуры через проверку содержащихся

в них программ обеспечить выживаемость. Человек, родившийся в селении, и человек, родившийся в современном большом городе, отличаются друг от друга прежде всего содержанием освоенной ими культуры. Эти люди разные именно разницей своих (суб)культур, разницей того исторически культурного опыта, над которым тяготеют века, тысячелетия истории. Человек выступает как субъект, воплотивший этот опыт, транслирующий его из прошлого в настоящее и в будущее, реализующий этот опыт.

Человек может знать или не знать историю человечества, историю своих предков, своего народа, но в любом случае в освоенной им культуре содержатся результаты этой истории, возможно в скрытой, даже в отрицающей историю форме. История всегда с нами. Все культуры без исключения тождественны в том смысле, что ни одна из них не может быть реализована без определенного потенциала творческих инноваций, необходимых для конкретизации содержания культуры. В этом можно видеть фактор, позволяющий понять специфику человека

вообще как субъекта творчества, как несущего в себе потенциал открытости. Но если каждый человек в традиционном обществе спо- собен преодолевать закрытость культуры, то правомерно ли называть это общество закрытым? Культуры отличаются друг от друга шагом новизны. Любопытно, что в культурах, где этот шаг минимален, может вообще отсутствовать знание о способности человека формировать инновации. Самими людьми они могут интерпретироваться как результат внешних сил.

Исследователь архаичного сознания Л. Лови-Брюль писал, что рыбак не просил о помощи своего тотема в ловле рыбы, но прямо и непосредственно отождествлял себя с ним, то есть отрицал себя как субъекта своей деятельности [6]. Специфика традиционализма не в отсутствии инноваций, а в господстве ценности статичности, что выражается в жесткости фильтра новшеств, узости шага новизны, подавлении всего, что выходит за допустимые рамки. Освоение культуры возможно лишь через культивирование личностью своей творческой способности.

Даже воспроизводство закрытости нуждается в определенном уровне творчества, то есть способности быть открытым, но в жестко ограниченных масштабах. Вся культура нацелена на эту ограниченность. Например, память традиционного сознания неисторична, с трудом удерживает отдельные индивидуальные события истории. Вместо исторических лиц в таком сознании господствуют архетипы. Все, что выходит за рамки допускаемого традиционной культурой, рассматривается как бы несуществующим

[7], что открывает путь террору против инноваций, их носителей. Существует ли, однако, в традиционном обществе сформулированное выше фундаментальное противоречие между двумя исключающими друг друга путями, логиками преодоления дуальной оппозиции: "комфортный мир - дискомфортный мир"? В этом обществе нет науки, массовой научной деятельности, вторгающейся своими ценностями в общество. Какие-то отдельные группы мудрецов или ученых могут существовать в относительно

изолированных анклавах. Их влияние на народную культуру может быть ничтожно. Но они культивируют некоторую культурную мутацию, которая может при сочетании определенных условий захватить своим влиянием какой-то круг людей, а может быть в исключительных обстоятельствах, как лесной пожар, охватить громадное социальное пространство. Таким примером является распространение мировых религий.

Группы культурно продвинутых людей могут выступать в особой функции, например, в жреческих, в функции управления и т.д нести в себе разные интерпретации дуальной оппозиции "комфортный мир - дискомфортный мир". Возможность конфликта между разными интерпретациями одной и той культуры существовала всегда, например, между господствующей в обществе версией и тем, что могло рассматриваться как ересь. Все это, однако, могло оставаться в рамках традиционализма.

Однако казалось бы мелочные споры, вытекающие из разных интерпретаций одного и того же культурного основания по поводу ритуалов, о соотношении божественной и земной природы Христа и т.д. были одновременно спором и о пределах открытости мысли, открытости общества, о границах комфортного и дискомфортного. Может быть именно в этом и состоял глубокий смысл многих споров, которые при поверхностном подходе могли показаться мелочными, не имеющими смысла.

Расплата за закрытость комфортного мира была в истории слепа и беспощадна. Гибли народы, империи, цивилизации, которые, замыкаясь в своих устаревших, устаревающих программах, не могли дать достойного ответа вызову истории. Каждый человек, сталкивался с фундаментальным противоречием между возможностями мыслить, действовать по программам ранее оправдавшей себя культуры или формировать новые программы. Но реакции на это противоречие были различны.

4. Закрытое и открытое общество - пути взаимопроникновения Традиционное общество теоретически могло бы существовать неопределенно долго, не теряя своей специфики, закрытости. Во всяком случае нет бесспорных доказательств существования внутренних факторов, которые делали бы неизбежными его ограниченность во времени. Наука не знает механизмов, которые бы с абсолютной неизбежностью вели к нарушению баланса между постоянными

попытками людей расширить своей шаг новизны, то есть наращивать открытость, и социокультурными механизмами, пресекающими эту возможность, то есть стремлением сохранить закрытость. Тем не менее фактор, постоянно с разной степенью интенсивности, подтачивающий основу традиционного общества, существует. Условия жизнедеятельности людей меняются. Изменяется не только климат, например, наступают и отступают ледниковые периоды, растет население,

исчезают те или иные жизненно важные ресурсы. Это может привести к тому, что исторически ограниченный шаг новизны может оказаться губительным для общества. Он может ограничить способность личности конкретизировать исторически сложившуюся программу деятельности, сделать ее адекватной новым опасностям. Люди, стиснутые ограниченностью своей культуры, унаследованных программ воспроизводства, закрытостью общества, в существенно усложнившихся условиях не смогут принимать

достаточно эффективных решений. Результатом может быть рост дезорганизации. Она может принять форму необратимого процесса, ведущего к катастрофе, к гибели общества. Чем иначе можно объяснить исчезновение множества древних народов, могучих государств древности, как не снижением эффективности решений, которые они принимали, снижением способности отвечать на вызов истории. Очевидно, комфортный культурный мир этих людей реально нес в себе опасности, о которых люди мало что

знали. Это незнание отчасти компенсировалось общим представлением о циклических катастрофах, о том, что космос есть "вечно живой огонь, мерами вспыхивающий и мерами угасающий" (Гераклит). Однако эта абстрактная идея могла иметь скорее психологическое значение, чем быть основой программы противостояния реальным опасностям. В какой-то части человечества те элементы открытости, которые находились где-то в порах общества, стали постепенно выходить вперед, продвигаясь на место ведущих ценностей.

Это означало, что в процессе освоения исторически сложившейся культуры шаг новизны перестал носить жесткий сакральный характер. Он сам стал предметом критического анализа, рефлексии, превратился в подвижный, в постоянно расширяющийся. Он из чего-то абсолютного превратился в предмет осмысления, переосмысления. Это означало, что если в традиционном закрытом обществе высшей ценностью была статичность, неизменность, то теперь на первый план стала выходить ценность развития, изменения, критики.

В конечном итоге наступил перелом. Возникло общество, где высшей ценностью стало достижение стабильности через повышение эффективности решений, деятельности в результате развития всех сторон жизни общества: личности, культуры, отношений. Соответствующие ценности вышли из катакомб и заняли господствующее положение. Возникло открытое общество. Его специфика заключалась не только в возрастании ценности потока инноваций, потока знаний, но и в том, что представление о комфортности стало предметом диалога, возрастал плюрализм

этих представлений. Это открывало путь для поисков таких вариантов инноваций, которые способствовали повышению способности общества преодолевать опасности, эффективно решать жизненно важные проблемы. Переход к открытому обществу знаменовался процессом, превращающим стремление к развитию из дискомфортного в комфортное. Возникновение открытого общества - свидетельство как единства человечества, так и его внутреннего существенного разнообразия. В результате возникновения открытого общества в мире сложилось

два типа суперцивилизаций: традиционная и либеральная. Для отношения между ними характерно противоречивое единство, взаимопроникновение и взаимоотталкивание, достигающие высокой степени напряженности. Эти отношения имеют место не только между странами и народами, но прежде всего внутри каждой из стран. Более того, пласты традиционализма и либерализма можно наблюдать в личностной культуре каждого человека. Отношение между этими двумя типами суперцивилизаций является

главным внутричеловеческим различием в современном мире. Его можно рассматривать как дуальную оппозицию различий закрытого и открытого обществ. Сегодняшний мир, если рассматривать его в целом, есть переходный между суперцивилизациями, между закрытым и открытым обществом. Это мир, в котором нарастание сложности, опасностей заставляет людей искать новые формы комфортности, пути формирования этих форм. Эта проблема решается в каждой стране, каждым народом

на основе своей культуры. Даже существенных различий между этими суперцивилизациями слишком много, чтобы здесь можно было их всех касаться. Я попытаюсь, однако, пунктирно наметить некоторые из них. В основе открытого общества лежит стремление открыть возможность людям повышать эффективность своей собственной деятельности в различных формах, что необходимо для повышения способности отвечать на все более сложные проблемы, обеспечивать свою стабиль- ность, выживаемость.

Традиционное общество основано на стремлении сохранить стабильность на исторически сложившемся уровне, на основе сохранения достигнутого уровня эффективности. Отсюда принципиально различное отношение к личности как источнику инноваций. В закрытом обществе личность лишь условие и средство достижения целей. В открытом она - самоценность, источник инноваций, новых целей.

Традиционное общество догуманистично, тогда как открытое общество основано на гуманизме как ценности, ценности постоянной гуманизации общества. Историческая основа традиционного общества синкретична и монологична, тогда как открытое общество постоянно расчленяет, конкретизирует свои элементы и основано на развитии диалога в его культурных и организационных формах. Полюса закрытости и открытости существуют не как абсолютные противоположности, как скажем в манихейской

большевистской модели существовали белые и красные, буржуазия и пролетариат. Причем второй полюс должен был обязательно пожрать первый. Наоборот, эти полюса существуют друг через друга. Поэтому нет никаких теоретических предпосылок для утверждения закономерности катастрофического (леволюционного) перехода. Развитие взаимопроникновения суперцивилизаций как культурной цен- ности является одним из

важных результатов формирования открытости. Идея закрытости цивилизаций, к которой склонялись русский философ и социолог прошлого века Н.Данилевский и немецкий философ О.Шпенглер, схватывала лишь один аспект проблемы - существование страха перед инновациями, который в разной степени и формах можно найти в любом обществе. Полной закрытости цивилизации не может быть нигде и никогда.

Чем сложнее проблемы, подлежащие разрешению, тем интенсивнее люди ищут поток инноваций не только дома, но и у всех известных им стран и народов. Возможность сохранить закрытость и одновременно стабильность, выживаемость обратно пропорциональна сложности, динамизму подлежащих решению проблем. В современном мире эта возможность снижается. Точка зрения известного политолога С.Хантингтона, что будущее чревато конфликтами между цивилизациями [8] не учитывает, что с определенного

этапа открытости стран и народов взаимопро- никновение, переходящее в интеграцию, начинает преобладать над конфликтом, тогда как для объединения стран их закрытость, как об этом свидетельствует опыт истории, не представляется определяющей. Отход от закрытости, в частности от имперских стремлений сожрать весь мир, выход на первый план ценностей развития и сотрудничества, делает войны как таковые все менее приемлемыми, так как они разрушают взаимопроникновение, основные ценности открытого общества.

Отсюда падение ценности войны для них - не только как самоценности, но и как средства. Еще совсем недавно существовал культ войны. Например, при Петре I была распространена концепция полезности войны, приносившей славу и новые территории государю, чины и ордена генералам, подвиги и приключения офицерам, трофеи солдатам, престиж государству и т.д. Она рассматривалась как средство решать внутренние проблемы, "выпустить застоявшуяся кровь [9].

Постоянное напряженное ожидание войны с соседями - одно из средств стабилизации закрытого общества. Механизм стабилизации открытого общества требует противоположного. Общая ситуация в современном мире в значительной степени определяется отношениями между закрытыми и открытыми обществами, соотношением энергетического потенциала закрытости и открытости во всех формах как в мировом масштабе, так и в регионах. При этом важнейшее значение имеет возрастающая в процессе

усложнения мира конфронтация между исторически сложившейся стойкой комфортной закрытостью и дискомфортной открытостью для значительной части мира. В крайней своей форме она происходит между традиционалистским фундаментализмом и абсолютизацией науки, что можно назвать сциентизмом. Абсолютное противостояние этих крайностей может носить разрушительный характер. Было бы утопией ожидать возможность быстрого, выражаясь культурологическим языком, инверсионного перехода

от традиционалистской комфортности к комфортности, формируемой наукой. Быстрый переход такого рода невозможен и попытки его социально опасны. Массовые представления о комфортности в свой основе не меняются в один день, для этого необходимо время. То обстоятельство, что мир все более усложня- ется, делается все более динамичным, задает абстрактный вектор изменению представлений о комфортности, направленному в ту сторону, где повышается способность

решать новые, все более сложные проблемы, в сторону открытости. Возможность перехода к открытому обществу определяется прежде всего развитием диалога как внутри страны, так и между странами и народами. Важным аспектом развития диалога является тенденция превращения конфликта, вооруженных столкновений в битвы духа, спора систем ценностей. Успех движения по пути открытого общества измеряется прежде всего через оппозицию "диалог - монолог"

. Политический аспект этого процесса выражается в оппозиции "демократия - авторитаризм". Проблема формирования этого диалога должна решаться на всех уровнях общества. 5. Как возможно движение к открытому обществу? Каков механизм развития открытого общества? Человеческое творчество - кумулятивный процесс, однако не исключающий массовых разрушительных поворотов в обратном направлении [10]. Жертвой этих поворотов является творческий потенциал значительного количества

людей не только в результате насилия, но и общей атмосферы массовых фобий, попыток решать проблемы избиением "оборотней". Разрушительные последствия имеет распространение массовой веры, что избиение сил зла и есть путь добра, массовой убежденности, что все проблемы решаются реализацией некоторой абсолютной идеи. При этом само содержание этой идеи может и не иметь значения, важно лишь, что она внедряется через разрушительный монолог. Путь к открытому обществу лежит не на шумной внешней стороне исторического процесса

с войнами, революциями, подвигами и преступлениями властителей и т.д о чем так любят писать историки. Этот путь прокладывается где-то на скрытой стороне, где человек, погруженный в повседневность, решает свои бесконечно разнообразные проблемы. Там, отвечая на сложность повседневности, человек накапливал умение, творческий потенциал, новые смыслы. Интересно, что в глубокой древности этот процесс шел столь медленно, что его нельзя было заметить на протяжении поколений.

Например, совершенствование прими- тивных орудий архаичным человеком не было результатом заранее поставленной цели. Совершенствование орудий, прогресс средств не были культурной ценностью, но шли интуитивно, подсознательно, возможно, как результат напряженного стремления сохранить все как было и одновременно как результат определенной игры неосознанных творческих сил. Представление о развитии, о совершенствовании распространялось на все этажи культуры. Стремление к развитию зародилось вместе с культурой.

Его фокусом было освоение детьми сложившейся культуры. Каждый появившийся на свет ребенок преобразуется в личность, лишь осваивая накопленную его предками культуру, превращая ее из абстрактного наследия в содержание своего сознания, своей деятельности, формируя таким образом основы своей личностной культуры, превращая культуру из внешнего во внутреннее, из наследия предков в содержание своей личной жизнедеятельности, в самого себя.

Следовательно, каждый человек, начиная свой путь, должен был сдать экзамен на способность к творчеству В пользу этой гипотезы свидетельствует исключительная важность представлений о семье, малых сообществах как основе для формирования большого общества, государства. На протяжении веков рядовые люди рассматривались как "дети", а в качестве "отца" выступало первое лицо. Отсюда вытекало представление, что общество зависит от того, как "дети"

осваивают то, чему учит "отец". Тем самым в какой- то пусть неадекватной форме идею личностного творческого начала, то есть существование представлений о некоторой первичной открытости, возможно экстраполировать на все общество. Человечество шло к открытости не через борьбу со "злодеями". Открытость это борьба с собой, с собственным страхом перед изменениями, с неумением их отбирать, осваивать и интегрировать. Развитие открытости шло по пути преодоления синкретизма, то есть первобытной нерасчлененности

представлений, всей жизни общества. Распад синкретизма не сводится к отделению искусства от религии, науки от повседневности, знания одной вещи от знания другой и т.д. Он включает постепенное выделение особых типов отношений людей из нерасчлененного целого и превращения каждого из них в особый предмет озабоченности, то есть в отношения, открытые для изменений. Последовательные вычленения различных форм этих отношений являются важнейшими шагами в формировании

открытости. Человек сумел выделить из синкретизма особый тип отношений, связанный с развитием технологии, технических средств, необходимых для осуществления сложившихся в культуре целей. Иначе говоря, люди перешли от подсознательного развития техники к осознанному. Важный элемент общественной жизни превратился в предмет творческой рефлексии. Способность превращать развитие технических средств в особую проблему не могла существовать без одновременной

способности выделить отношения людей в сфере эксплуатации технологии и ее создания в особый предмет, подлежащий совершенствованию. Еще одним этапом этого процесса распада синкретизма было вычленение организационных отношений на предприятии, в учреждении, армии, в любом сообществе. Возникла способность изменять организацию предприятия и вообще всех сообществ а соответствии с изменяющейся целью, с задачей повышения эффективности, подчинять структуру функции.

Предприятие, если оно находится в условиях напряженных, изменяющихся рыночных отношений, может выжить лишь при условии, когда оно окажется способным отвечать на изменяющиеся требования рынка. Этот ответ заключается не только и не столько в "сохранении коллектива", существующих в нем традиционных, патриархальных отношениях, но в способности людей изменять состав работающих, их отношения между собой. Это преобразование организационных отношений в открытые связано с либеральной суперцивилизацией.

И наконец возникает способность изменять общество в целом, все типы отношений. Они превращаются в предмет диалога, в предмет реформ, изменений и управления (не путать с манипулированием), в открытый предмет воспроизводства. Этот по сути бесконечный процесс распада синкретизма, включающий качественные изменения культуры, усиление ее диалогичности, преодоление закрытости, осознание возможности и необходимости подчинять структуру функциям, и есть сердцевина формирования открытости в обществе.

Об открытом обществе стало возможно говорить тогда, когда творческая способность людей формировать новые отношения постепенно достигла способности повседневно совершенствовать государствен- ные отношения через формирование всеобщего диалога в масштабе гражданского общества. Открытое общество возможно в гражданском обществе, где культура и вся система отношений ориентированы на стимулирование развития личности как субъекта творческих инноваций.

В нем формируется государство, способное охранять права каждого на формирование культурных инноваций, их культивировать, излагать, проповедовать, критиковать, совершенствовать государство, бороться за свободное участие в политическом диалоге на всех уровнях общества. Тем самым государство из традиционного инструмента ограничения творчества, подавления личности превращалось в защитника личности. Государство из воплощения закрытости превращается в защитника открытости, его

источников. Оно превращается в институт, защищающий творческую личность от насилия со стороны самой власти, от противников расширения и углубления творчества, от сил, противостоящих открытости. При этом оно само превращалось в открытое для личности. Каждый шаг этого сложного процесса формирования открытости включал в себя развитие культуры, формирование сдвигов в культурных программах. Этот процесс мог иметь место лишь в условиях роста способности людей

формировать позитивные инновации, вступать в диалог в связи и по поводу этих инноваций, их приемлемости для общества. Речь шла не только о художественной, литературной, технической и т.д. формах творчества, но о массовых формах творчества, сердцевиной которых является частная инициатива, вторжение творчества в сферу все более сложных отношений, в хозяйство, экономику, политическую жизнь, в функционирование государства. Люди постепенно осознали, что все, что нас окружает, все наши способности есть результат

творческого потенциала носителей частной инициативы, результат открытости. Это верно, как это не покажется парадоксальным, и в закрытом обществе. Его специфика заключалась лишь в том, что в нем достигнутый уровень открытости был жестко репрессивно ограничен, идущая от нее социальная энергия направлялась на поддержание статики различными методами, включая репрессивные. Открытое общество существует и изменяется в результате самосовершествования массового

творчества людей, творящих новые отношения, новые производства,новые смыслы, новые решения. Любое достижение в этой области всегда вызывает недовольство своей недостаточностью и тем самым дает стимул его дальнейшему углублению. 6. Россия между закрытым и открытым обществом В современном мире картину изменений в жизни стран и народов, человечества в целом невозможно понять, игнорируя рассмотрение современного мира через дуальную оппозицию "традиционная - либеральная

суперцивилизация". Место любой страны в мире, ее важнейшие процессы могут и должны осмысляться через эту дуальную оппозицию. В современном мире существует группа стран, принадлежащих к либеральной суперцивилизации. В них либеральные ценности, ценности открытого общества занимают ведущее место, оттеснив ценности традиционного общества, постоянно пытаясь превратить монолог традиционализма в один из голосов диалога. Сюда относятся прежде всего страны, которые раньше у нас соотносились с развитым капитализмом.

В них, однако, существуют анклавы традиционализма, часто глубоко разрушенного, например негритянские гетто в США. Активный традиционализм в странах открытого общества подчас становится основой борьбы с новыми ценностями открытого общества, подчас методами монолога в его крайних формах, методами терроризма. При всей его бесчеловечности он не в состоянии сокрушить открытое общество в его твердынях. Специфика терроризма заключается в том, что слабость своего энергетического потенциала он пытается

компенсировать крайностями своих методов, или, как стали недавно говорить у нас, беспределом. Традиционализм в чистом виде уже не существует. Возможно, что его еще можно найти в отдаленных племенах Африки, Латинской Америки. Современный традиционализм в возрастающих масштабах пронизывает утилитаризм. Отношение между ними является крайне сложным. С одной стороны, утилитаризм разлагает синкретизм, формируя представления о мире как бесконечном наборе реальных и потенциальных средств.

Но с другой стороны, утилитаризм служит основой для превращения элементов открытого общества в ценность для людей закрытого общества, в средство для укрепления тра- диционализма, позволяет использовать для защиты закрытости достижения открытого общества. Тем самым, в современном мире традиционализм в значительной степени силен чужой силой, в частности, западной техникой и наукой. Для таких стран, как Ирак, Ливия, Иран, характерно стрем- ление сохранить основы традиционализма, закрытого

об- щества, максимально используя научно-технические дости- жения открытого общества и не в последнюю очередь в сфе- рах, необходимых для войны. Утилитаризм, следовательно, в определенном ограниченном смысле представляет собой переходный идеал между традиционализмом и либерализмом, между закрытостью и открытостью. Его роль в современном мире двойственна, противоречива. Россия в современном мире занимает особое место. В ней с начала модернизации внутри культуры, социальных

отношений складывались отношения циклической конфронтации между двумя суперцивилизациями. В истории страны неоднократные попытки утвердить ценности либерализма, открытого общества сменялись противоположным процессом, стремлением восстановить традиционализм. Циклы исторического развития в России все больше привлекают внимание исследователей. Отношение России с двумя суперцивилизациями можно описать, как состояние страны, "застрявшей"

между ними, как вышедшей за рамки традиционной суперцивилизации, но не вошедшей в число стран, где утвердилось открытое общество. Это тяжелое и мучительное состояние характеризуется высоким уровнем дезорганизации, слабостью государства, слабостью массового признания его ценности, крайне слабым продвижением к рынку, значительным настроением иждивенчества и недостаточным развитием частной инициативы. Это состояние характеризуется элементами двоевластия, хромающих решений.

О них можно говорить тогда, когда в цепочке решений каждое последующее в значительной степени опровергает предшествующее. Промежуточность общества характеризуется неорганичностью изменений, его расколотостью между противостоящими нравственными идеалами. Это состояние характеризуется периодическим усилением стремления либо перейти к открытому обществу, либо вернуться к закрытому при одновременной неспособности отказаться как от традиционализма, так и от достижений либеральной суперцивилизации.

Эта эклектическая промежуточность означает, что элементы открытого общества могут быть использованы как средство укрепления закрытости, как, впрочем, и наоборот. В таком обществе развитие элементов открытого общества может вызвать реакцию противостояния элементов закрытого общества, где по сей день сконцентрирован значительный социально-энергетический потенциал общества. Промежуточность выражается в слабости культуры диалога и его организационных форм, преобладанием

конфронтации монологов [11]. В стране существуют мощные силы, стремящиеся не столько выйти из этого состояния, сколько к нему в разных формах адаптироваться. 7. Гарантировано ли нам открытое общество? Развитие открытого общества происходит в разных странах различным образом. Некоторые из них можно отнести к первому эшелону, где открытая либеральная суперцивилизация возникала на исторически сложившейся почве своих народов, на основе сложившейся культуры, на культурной

традиции античности, иуде-христианства. Этот процесс шел медленно, не без конфликтов, но сравнительно безболезненно, если его сравнить с аналогичными процессами в странах последующих эшелонов. К странам второго эшелона можно отнести Германию, которая отставала политически и экономически и, стимулируемая опытом более развитых стран, пыталась получить утилитарные результаты открытого общества, прибегая подчас к методам закрытого общества. Это привело к тому, что перейдя к либеральной суперцивилизации,

Германия ответила на внутренний кризис и на внешнеполитическое поражение установлением фашизма. Это можно расценивать как утопическую попытку установить традиционное закрытое общество, но на основе экономики, достигшей открытости, развитого рынка. Тоталитаризм XX века был попыткой крайними методами закрытого общества удержать определенные достижения открытого общества. В Германии это привело к тому, что она смогла продолжить свое движение к открытому обществу

лишь пережив национальную катастрофу, крушение государственности и полный военный разгром. Россия оказалась страной третьего эшелона, которая так же как и Германия, но в значительно большей степени, не созрела до открытого общества, до господства рынка. Общество, однако, усиленно пыталось использовать достижения открытого общества для экономического и социального развития. Для этого Россия, как и Германия, прибегла к методам закрытого общества, к тоталитаризму.

Но в отличие от Германии это общество формировалось в условиях преобладания традиционализма на докапиталистической основе.