Морфологическаярепрезентация в глаголе субъекта и объекта действия и, в более широком смысле,выражение отношений между участниками описываемой ситуации, а также междупоследними и собственно действием занимает важное место в системе формкечуанского глагола [1]. Совокупность форм, отражающих эти отношения,целесообразно выделить в особый класс среди прочих глагольных категорий кечуа,включая в него, кроме форм, традиционно относимых к залоговым (рефлексив,пассив), такие явления, как версию или субъектно-объектное спряжение.
Рассматриваемыйвопрос кечуологами специально не изучался, хотя приводимые ниже факты так илииначе отмечаются в большинстве грамматик кечуа [2].
Наиболеезаметно отношения между субъектом и объектом проявляются в субъектно-объектномспряжении, отражающем, хотя и не полностью, лицо и число как субъекта, так иобъекта действия. В общих чертах оно может быть представлено в следующем виде[3]:
muna-yki «я тебя люблю» muna-ykiku «мы тебя любим» muna-ykichis «я вас люблю» muna-ykiku «мы вас любим» muna-wanki «ты меня любишь» muna-wankichis «вы меня любите» muna-wankiku «ты нас (экскл.) любишь» muna-wankiku «вы нас (экскл.) любите» muna-wankiku «ты нас (инкл.) любишь» muna-wankichis «вы нас (инкл.) любите» muna-wan «он меня любит» muna-wanku «они меня любят» muna-sunki «он тебя любит» muna-sunkiku «они тебя любят» muna-wanku «он нас (экскл.) любит» muna-wanku «они нас (экскл.) любят» muna-wanchis «он нас (инкл.) любит» muna-wanchis «они нас (инкл.) любят» muna-sunkichis «он вас любит» muna-sunkichis «они вас любят»
Обращаетна себя внимание недостаточность форм (из сорока девяти теоретически возможныхсочетаний находят выражение лишь двадцать) и их частичная омонимия. Так,отсутствуют формы для выражения 3-го лица объекта; за рамкамисубъектно-объектного спряжения оказываются и те случаи, когда лицо субъекта иобъекта совпадают. Такие формы обслуживаются показателем рефлексива -ku,например: armakuy [4] «купаться» (armay «купать»), watakuy«привязываться» (watay «привязывать»), wesq'akuy«запирать себя» (wesq'ay «запирать»). Рефлексивное значениеформанта -ku обычно отмечается в исследованиях по языку кечуа.
Вто же время наличие таких глаголов с этим суффиксом, как ruwakuy «делатьдля себя», llank'akuy «работать на себя», hap'ikuy «братьсебе», tapukuy «спрашивать для себя» и др. [5], свидетельствует,на наш взгляд, о версионном значении этого суффикса (в данном случае речь идето субъектной версии), сосуществующем с рефлексивным. Поиск показателя объектнойверсии приводит нас к суффиксу -pu, противопоставляемому -ku, например, в такихпарах глаголов: akllakuy «выбирать себе» — akllapuy «выбиратьдля кого-то», takikuy «петь для себя» — takipuy «петь длякого-то», manakuy «просить для себя» — manapuy «просить длякого-то» и т.д. (при наличии akllay «выбирать», takiy «петь»,manay «просить»). Многочисленность примеров такого рода позволяетпредположить существование в языке кечуа версии как регулярной грамматическойкатегории. Несомненная взаимоисключаемость -ku и -pu представляется такжевеским доводом в пользу того, что речь идет о двух значениях в рамках однойсловоизменительной категории. Опираясь на картвелистическую традицию, мысчитаем возможным различать в кечуа: 1) субъектную версию (объект предназначенили принадлежит субъекту), 2) объектную версию (объект предназначен илипринадлежит другому объекту, или точнее — объект не предназначен или непринадлежит субъекту или отчуждается от него) и 3) нейтральную версию, неотражающую предназначения или принадлежности объекта субъекту или другомуобъекту.
Котмеченным выше функциям суффикса -ku следует добавить его употребление какпоказателя имперсоналиса: nikun «говорится, говорят» (niy«говорить»), yachakun «известно» (yachay «знать»)и т.д. Безличные формы могут приобретать дополнительный оттенок возможностисовершения действия: chayakun «можно добраться» (chayay«достигать, добираться») [6]. В ряде глаголов субъектно-версионноезначение -ku заметно стирается: так, asikuy «смеяться», suwakuy«воровать», llullakuy «лгать», по-видимому, вытесняютнейтральные формы (соответственно asiy, suway, llullay).
Средиособенностей суффикса -pu отметим, что кроме отчуждаемости объекта от субъектав широком смысле, он передает в глаголах движения и более конкретную идеюфизического удаления, например, ripuy «уходить» (riy«идти»). Весьма сходное явление находим в адыгейском языке, гдепрефикс так называемой «объектной» версии фа- «производит такжеглаголы, выражающие направление действия в сторону кого-либо, чего-либо:фэ-кIон „идти в сторону кого-либо, чего-либо“ [7].
Идеяпредназначенности для кого-то (и выражающей ее суффикс -pu) присутствует и вформирующемся в кечуа глаголе обладания kapuy. Сочетание морфемы ka-»быть, иметься, существовать" с суффиксом объектной версиизакономерно стало означать «иметься для (у) кого-то». Дляконкретизации лица обладателя слежат показатели субъектно-объектного спряжения:kapuwan «у меня (это) есть», kapusunki «у тебя (это) есть»и т.д. [8].
Какчастный случай манифестации субъектно-объектной связи отметим также категориювзаимности, отражающую отношение взаимодействия между актантами. Реципрокальныеформы обслуживаются суффиксом -naku: maqanakuy «драться» (maqay«бить»), rimanakuy «беседовать» (rimay«говорить»). Особого рассмотрения заслуживает формант -chi, широкоупотребляемый для образования побудительных (каузативных) форм глаголов:qelqachiy «заставлять писать» (qelqay «писать»), mikhuchiy«кормить» (mikhuy «есть»), ruwachiy «заставлятьделать» (ruway «делать»), rimachiy «заставлятьговорить» (rimay «говорить») и т.д. В то же время обращают насебя внимание и такие формы с суффиксом -chi, которые едва ли могут толковатьсякак каузативные, например: t'impuchiy «кипятить» (t'impuy«кипеть»), huchallichiy «обвинять» (huchalliy «бытьвиноватым»), wanuchiy «убивать» (wanuy «умирать»),thasnuchiy «гасить» (thasnuy «гаснуть»). Подобные формы,как отмечает Г.А. Климов, «обозначают распространение действия за пределыактивного актанта» и интерпретируются им как формы транзитива илицентробежной версии («кипятить»), противостоящие формамнецентробежной версии («кипятить») [9]. «Соответственно функциюпризнака центробежной версии, — пишет Г.А. Климов, — по-видимому, выполнялиаффиксы -ya в аймара и -chi в кечуа» [10]. Мы разделяем эту точку зрения,тем более, что вышеприведенное определение транзитива, как нам кажется, неисключает появления каузативного значения у транзитивных глаголов. Подчеркнем,однако, что Г.А. Климов (вслед за Л.И. Жирковым) говорит об «остаточномфункционировании центробежной и нецентробежной версий в кечуанскомглаголе» [11] и что для современного состояния языка есть смысл рассматриватьобразования с -chi частью как новые лексемы (а сам суффикс -chi каксловообразовательный) в таких случаях, как munachiy «предлагать»(munay «хотеть, любить»), thasnuchiy «гасить» (thasnuy«гаснуть»), частью как каузативные формы, противопоставленные некаузативным:qelqachiy «заставлять писать» (qelqay «писать»). О распадекатегории центробежности / нецентробежности могут свидетельствовать ирегистрируемые, хотя и нерегулярно, такие пары глаголов, как ch'akichiy«сушить» — ch'akikuy «сохнуть», allinyachiy «улучшать»- allinyakuy «улучшаться», qaqayachiy «укреплять» — qaqayakuy «укрепляться», в которых идея интранзитива«подкрепляется суффиксом -ku, очевидно, в рефлексивном значении, т.е.противопоставление транзитива и интранзитива переосмысливается как противопоставлениенерефлексива и рефлексива.
Картинаграмматического отражения субъектно-объектных отношений в кечуанском глаголебыла бы неполной без упоминания о страдателньом залоге. Пассивная конструкция вязыке кечуа образуется сочетанием пассивного причастия-имени с глаголом бытияkay. Имя субъекта действия имеет форму род. падежа: wasiqa wayqeypahatarichisqan kan „дом построен моим братом“. Генитив актантаобусловлен тем, что кечуанское пассивное причастие объединяет в себе какадъективные, так и субстантивные свойства, т.е. выражение wayqeypahatarichisqan вполне может мыслиться как посессивная конструкция:»строение" (букв. «построенное») брата". Такимобразом, посессивная конструкция базируется на наличествующих в кечуа грамматическихкатегориях и ее существование можно считать естественным следствием языковойэволюции. Это не означает, что сама идея и даже форма пассива не могли бытьзаимствованы из испанского языка [12]. Мы лишь хотим сказать, что пассив мог быразвиться в кечуа и при иных обстоятельствах, т.е. без длительного и тесногоконтакта с испанским языком [13]. Как бы то ни было, и на морфологическом, и насинтаксическом уровнях пассивная конструкция в кечуа представляется элементомпереферийным и, по-видимому, относительно новым. В некоторой степени этообъясняется тем, что для актуализации отдельных членов высказывания язык кечуарасполагает специальными (и весьма употребительными) аффиксами: -qa и -ri длятемы и -n (-mi), возможно -taq, для ремы. Нельзя исключить, что нерегулярноеоформление прямого дополнения показателем аккузатива -ta также может найтиобъяснение при анализе на уровне актуального членения предложения (ср.,например, функции показателя прямого дополнения -ra в современном персидском).
Такимобразом, в рамках рассматриваемой тематики для современного состояния кечуаможно выделить следующие категории: лицо и число субъекта и объекта, версию(субъектную, объектную, нейтральную), рефлексив, взаимность, каузатив,безличность, залог (активный и пассивный), обслуживаемые показателямисубъектно-объектного и субъектного спряжения, а также суффиксами -ku, -pu,-naku, -chi и аналитической конструкцией с причастием на -sqa для пассива.
Можетвозникнуть вопрос: нельзя ли объединить значения форм на -ku в единой категориисреднего залога, Ср. в связи с этим следующее замечание Э. Бенвенистаотносительно индоевропейского медия: «Если взять индоевропейские языки вцелом, то факты представляются часто настолько разнообразными, что для того,чтобы охватить их все, приходится довольствоваться весьма расплывчатойформулой, которая почти дословно повторяется у всех компаративистов: среднийзалог, по-видимому, указывает только определенное отношение между действием исубъектом, а именно „заинтересованность“ субъекта в действии. Более точноеопределение среднего залога, по-видимому, невозможно, ибо пришлось быперечислять частные употребления, в которых средний залог имеет узкое значение- посессивности, возвратности, взаимности и т.п.» [14]. Мы пошли по путивычленения «узких значений», так как с обособлениемсубъектно-объектной версии получаемые в остатке частные категории оказываютсялишенными «единого центра тяжести — понятия»заинтересованности". Дело осложняется сосуществованием в современномкечуа разных типологических пластов, так что, даже признавая медиальныйхарактер некоторых образований на -ku, едва ли можно сказать определенно,развилось ли это медиальное значение из субъектно-версионного, или, напротив,это последнее с возникновением оппозиции на -ku и -pu обособилось отпервоначального медия.
Сбольшей определенностью к более старым грамматическим пластам восходитдвухличное спряжение и особенно категория центробежности / нецентробежности,которую мы застаем уже в стадии почти полного распада; к новообразованиямотносится страдательный залог.
Вцелом можно констатировать, что кечуанский глагол, ранее фокусировавший в себеотношения между действиями и его участниками, перестраивает систему своих формпод воздействием тенденции к рассредоточению грамматических показателей этихотношений и к повышению удельного веса склоняемых форм.
Примечания
1.Субъектно-объектные отношения представлены и в морфологии кечуанского имени,прежде всего, в виде характерной для номинативных языков оппозиции падежаподлежащего (именительного) и объектных падежей (винительного,дательно-направительного).
2.Так, Е.И. Царенко выделяет в глаголе кечуа категории «направленностидействия» и «личной направленности действия» (Е.И. Царенко. Кпроблеме слова в агглютинативных языках (на материале языка кечуа). КД. М.,1973, стр. 68-69 и 73-75). Частичное освещение — с точки зрения контенсивнойтипологии — этот вопрос получил в книге Г.А. Климова «Типология языковактивного строя» (М., 1977).
3.Статья написана в основном на материале говора Куско. Примеры даны в практическойтранскрипции, применяемой в Перу, h после согласных охначает аспирацию, ' — глоттализацию.
4.Форму отглагольного имени на -y принято считать словарной.
5.См. также анлогичные примеры у Г.А. Климова (указ. соч., стр. 239).
6.Ср. аналогичное положение в картвельских (особенно в мегрельском и чанском)языках, где значение потенциалиса в отдельных глаголах связано с префиксом i-(он же показатель субъектной версии), исходное значение которого — рефлексив.См.: А.С. Чикобава. Грамматический анализ чанского языка (с текстами), Тбилиси,1942, стр. 40 (на груз. яз.).
7.М.А. Кумахов. Адыгейский язык, в кн.: «Языки народов СССР», IV, М.,1967, стр. 157.
8.Характерно, что индейцы кечуа, недостаточно владеющие испанским языком,употребляют в своей испанской речи выражение me lo hay «мне это есть»вместо исп. tengo «имею».
9.Г.А. Климов, указ. соч., стр. 140-141.
10.Там же, стр. 241.
11.Там же.
12.В связи с этим можно отметить употребление в пассивной конструкции глагола kayв не свойственной для него функции связки. Ср. такие формы именного сказуемого,как chay wasiqa musoqmi «этот дом новый», где связка отсутствует.
13.Так, нельзя отрицать возможность развития пассива из рефлексива на -ku. Мы,однако, не располагаем никакими данными на этот счет.
14.Э. Бенвенист. Общая лингвистика. М., 1974, стр. 186.
Список литературы
В.С.Пестов. ОБ ОТРАЖЕНИИ СУБЪЕКТНО-ОБЪЕКТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ГЛАГОЛЕ КЕЧУА.