Введение
9 апреля (28 марта по ст.ст.) многочисленная патриотическаяобщественность отметила 120-летие со дня рождения замечательного русскогофилософа, правоведа, политического мыслителя, а также тонкого теоретика иисторика религии и культуры Ивана Александровича Ильина. Как было вполнесправедливо отмечено на вечере, состоявшемся 25 марта и приуроченном к этомусобытию, многочисленные СМИ и организации проигнорировали эту дату, иоказалось, что это был единственный во всей Москве и стране вечер, посвящённыйэтому замечательному русскому мыслителю и патриоту. А между тем на сегодняшнийдень уже выпущено издательством «Русская книга» 25 увесистых томов, ипланируется издать как минимум ещё 15. Попыткой прервать подобное молчание,недостойное для всех нас и по достоинству оценить вклад И.А. Ильина как нарусскую культуру, так и на политическую мысль России и послужит данная статья.
К сожалению, многие историки русской философии такие как,например В.В. Зеньковский или Н.О. Лосский недооценили и не поняли всейфилософии Ивана Александровича, отметив его лишь как последователяфеноменологической мысли и продолжателя Гегеля, что не совсем верно. Как нампредставляется И.А. Ильин является, прежде всего, православным философом игорячим патриотом и борцом за историческую Россию, что он не раз доказывал всвоём многотомном творчестве.
Цель работы – рассмотреть сущность философии И. Ильина.
Задачи работы – рассмотреть понятие философии по И.Ильину;рассмотреть политическую философию И.А. Ильина; изучить вопрос о соотношенииморали и права в философии Ивана Ильина.
1. Что такое философия? (по И.Ильину)
Если русская философия хочет еще сказать что-нибудьзначительное, верное и глубокое русскому народу и человечеству вообще, — послевсех пережитых блужданий и крушений, то она должна прежде всего спросить себя,в чем ее призвание, с каким предметом она имеет дело и каков ее верный путь(метод)?
Она должна возжелать ясности, честности и жизненности. Онадолжна стать убедительным и драгоценным исследованием духа и духовности. Еслиже она не одумается, не перестанет подражать иностранным и в особенностигерманским образцам и не попытается начать свое русское национальное делосначала из глубины русского национального духовного опыта, то она скороокажется мертвым и ненужным грузом в истории русской культуры...
И прежде всего русские философские мыслители должныотказаться от намеренного выдумывания философских систем. Философ вообще необязан выдумывать и преподавать какую-то систему. Это чисто немецкийпредрассудок, от которого давно пора освободиться. Эта задача принадлежит кмнимым задачам культуры, и не следует воображать, будто она сама собойподразумевается...
Одно из двух: или философия есть произведение личнойфантазии, развивающее субъективную точку зрения; тогда она не обязана брать насебя задачу создавать законченно-закругленную и внутренне непротиворечивуюсистему; напротив, каждый получает право фантазировать, следуя своейспособности и склонности. Или же философия есть предметно-связанноеисследование с предметно-обоснованными выводами, и тогда она совсем не имеетправа навязывать себе систематическую стройность и логическуюнепротиворечивость; тогда каждый философствующий обязан неуклонно и неутомимоиспытывать исследуемый предмет и так описывать, излагать, изображать его, какон есть в действительности[1].
В самом деле, откуда мы могли бы знать с самого начала, чтопредмет, который мы всю жизнь испытываем и исследуем, — сам по себесистематичен и живет по законам нашей человеческой логики? Кто дал нам правовыдавать максимальные требования нашего рассудочного рационализма за законыбытия самого предмета?
Откуда эта уверенность, что предмет философии действительноживет и действует так, как мы этого напрасно добиваемся от нашегорационалистического миросозерцания? Возможно и вероятно, что предмет философииразумен, но он может быть разумен такой Разумностью, по сравнению с которойнаша обычная разумность есть сплошное неразумие… И правда, сущее бытиепредмета не обязано повиноваться нашему рассудочному мышлению...
Итак, философ совсем не призван выдумывать систему.Достаточно, если он сделает все возможное, чтобы предметно созерцать и мыслить.А систематический строй он должен спокойно предоставить самому предмету: еслиего предмет в самом деле есть система, то его философия верно передаст иизобразит ее; но если предмет есть бессвязная совокупность, то это обнаружитсяи в его предметной философии. Исследующий философ не смеет повелевать предмету;он не смеет и искажать его в своем изображении. Философ, воображающий себябухгалтером, наводящим порядок, или унтер-офицером, выстраивающим шеренгупонятий, — смешон и жалок. Он не смеет предвосхищать и предопределять тот Божийдар, который дается ему для исследования, будь то мир, или природа, илиистория, или дух, или искусство…
Он не может указывать своему предмету; ему не дано знатьзаранее или знать лучше; он не призван починять разрывы или несогласованностипредмета своими рационалистическими выдумками. Сколько искажений было внесено вфилософские исследования такими притязательными затеями! Как много произвольныхопределений и пустых конструкций возникло из этого!..
Поэтому русские философы, желающие сказать свое верное ивеское исследовательское слово, должны отделаться от навязчивой идеифилософской системы. Надо честно, ответственно и предметно исследовать, а невыдумывать и не конструировать. Надо осуществлять и совершенствоватьфилософский опыт и философское созерцание, а не создавать в дедуктивном порядкевыдуманное отвлеченное здание. В философии действует, как и во всех областяхзнания, закон исследования: самое легкое, самое непроизводительное и наиболееимпонирующее множеству обывателей есть дедукция (выведение системы из общегологического понятия или закона); самое трудное, самое скромное и творческизначительное, что делает человека настоящим исследователем, есть созерцающаяиндукция (опытное описание предмета в его единичных обнаружениях). Философпризван переживать свой предмет в его объективной реальности, проверятьпережитые им содержания, описывать их и показывать другим людям. При этом оностается исследователем, совершенно независимо от того, излагает ли он своипознанные содержания в терминах профессиональной философии со множеством цитати примечаний, или в простом облачении повседневных слов, не затрудняя читателяимпонирующим подвалом примечаний, подчеркивающих богатые познания мелкимшрифтом (петитом).
Вопрос о том, есть ли философия наука, не стоит разрешать нив положительном, ни в отрицательном смысле. Если она есть наука, — а она можетбыть наукой, — то это наука, требующая от человека особого духовно-религиозногоопыта и особого описательного художества. Но нам достаточно здесь установить,что философ поступает правильно и умно, если он рассматривает свою работу какисследование и тем самым принимает на себя ответственность исследователя, волюк предметности и бремя доказательства. Пусть он только не заботится о том, чтоиз этого выйдет: монизм, дуализм или плюрализм, реализм или идеализм,рационализм или интуитивизм…
Эвристически, т.е. в деле искания и нахождения, это ощущениедолжно руководить им, несмотря на то что в дальнейшем испытании и исследованииможет оказаться, что это ощущение было лишь иллюзией. Однако оно может быть исовсем не иллюзией, и тогда ему удастся установить, что Божий луч в самом деледается людям на различных путях и различным способом. Все такие подлинныеявления и переживания могут быть обозначены словами дух и духовность. И вот духдышит в природе, в человеке, а также в том, что сам человек создает Божьейпомощью. Так, например, начало духа, — этот сущий предмет философии, — раскрывается нам в цветке и в горной цепи. Мы переживаем его и в состоянииочевидности, несущей нам созерцаемую истину.
Оно овладевает нами в переживании истинной любви и совести.Оно открывается нам в видениях художественного искусства, создаваемого самимчеловеком. Мы внемлем ему, постигая свою свободу и переживая зовы правосознанияи патриотизма. Он сияет нам из источников религиозного откровения. И каждый разоно требует от нас опытного акта с другим строением; и мы должны каждый разосуществлять такой акт с чувством ответственности и с великим тщанием. Тот, ктожелает исследовать познание истины и установить, что есть верное знаниепредмета, посвящает себя проблеме очевидности и приступает к теории познания;он должен осуществить и накопить обширный и разносторонний опыт очевидности.Человек, никогда не переживавший очевидности, не знающий, как слагается ипроверяется это своеобразное переживание и как оно внутренно выглядит, создаств теории познания только игру мертвыми понятиями и пустые конструкции. К томуже очевидность дается человеку совсем не в одном теоретическом мышлении. Онапереживается в религии иначе, чем в науке; она слагается в искусстве на другихпутях, чем в нравственной жизни; да и в различных науках акт очевидности имеетразличное строение (напр., в логике, математике, в химии, в астрономии, вистории, в юриспруденции, в филологии). Во всяком случае вне этого реальнопережитого и неутомимо собираемого опыта очевидности теория познания мертва ипуста. Философ, не выносивший духовной культуры и не работавший в качествеисследователя ни в одной науке, а может быть, вообще отрицающий акт очевидности(в качестве скептика, агностика или нигилиста), — неприемлем и невыносим вкачестве гносеолога (т.е. теоретика познания), сколько бы тысяч страниц он нипрочел, ни написал и ни напечатал на традиционном, профессиональном жаргонеотвлеченной мысли. Ибо акт очевидности требует от исследователя дарасозерцания, и притом многообразного созерцания, способности к чувствованию,глубокого чувства ответственности, искусства творческого сомнения и вопрошания,упорной воли к окончательному удостоверению и живой любви к предмету. Итак,философ должен воспитать себя к духовной очевидности. Подобно этому: тот, ктожелает в качестве исследователя обратиться к нравственности, добродетели идобру, должен прежде всего углубить и расширить свой нравственный опыт.Нравственность не может быть ни постигнута, ни изображена в отвлеченныхпостроениях и спекуляциях; здесь дело совсем не сводится к теоретическимсоображениям и определениям понятий. Нравственное должно быть реально пережитоисследователем. Философ, рассуждающий о любви, о радости, о добродетели, одолге, о добре и зле, о силе воли, о свободе воли, о характере и другихподобных предметах — по чужим книгам или понаслышке, не познает ничего, онтолько воображает что-то о каких-то духовных окаменелостях или мумиях.Нравственный опыт требует всего человека: он нуждается в его любви, в егострастях, в его решениях и деяниях[2].
Человек должен отдать этому опыту всю свою личность — своюжизненную силу, свой жизненный успех, свою судьбу. Он должен предстать предсвоею совестью; он должен предаться ей и деятельно зажить из нее; осуществляяэти деяния, он должен увидеть перед собою угрозу для жизни, взглянуть в глазасмерти и преодолеть свой страх смерти. Нравственный опыт не дается тому, ктосидит неподвижно в своей комнате, кто предается праздным фантазиям, ктоявляется дезертиром своего призвания и своего долга. Кто хочет написать этику,тот должен иметь за собою живой опыт любви, борьбы и страданий; он должен знать,что значит отчаиваться и в отчаянии молиться, и еще, что значит иметь жизненныйуспех и в успехе соблюдать скромность и смирение.
Он должен пережить в собственном опыте дивную, сковывающую иосвобождающую, укореняющую и очистительную силу совестного акта; он должензнать, что совестный человек рискует всем, идет на смерть и, если бываетспасен, то сам изумляется этому больше всех. Только тому, кто переживет этовсе, и другое, связанное с этим, — только ему откроется нравственное измерениевещей и людей, только он поймет предмет этики. Итак, философ должен воспитатьсебя к акту совести. Согласно этому, исследователь, посвящающий себя философииискусства, должен приобрести в этой сфере обширный и глубокий опыт созерцания.Здесь особенно важно пробиться через чувственно-формальную кору внешнегоэстетического явления, открыть себе доступ к органической сопринадлежностизрелых образов искусства и убедиться в том, что субъективный вкус отнюдь неесть последнее слово в оценке произведений искусства. При этом очень важно,чтобы философ сам каким-нибудь способом участвовал в художественном творчестве:его опыт получит совсем иной вид и иное значение, если он попытаетсясамостоятельно пережить процесс замысла, вынашивания, борьбы за идею предмета,облечения ее в ткань образов и обретения художественной формы, ибо тогда онбудет созерцать искусство не только извне, но и изнутри.
Сноб, рассматривающий искусство формально, никогда не станетфилософом искусства; холодное наблюдение и погоня за возбуждающим, дразнящим,угодливым, популярным, невиданным никогда не заменит художественного опыта.Искусство есть возвышенное служение человеческому духу и чистая радостьБожественному. Поэтому исследование искусства, осуществляемое философом,предполагает долгую аскетическую работу над своим собственным вкусом, которыйдолжен быть облагорожен; он предполагает, далее чуткое религиозное сердце ицелую культуру вчувствования и созерцающей мысли. Итак, философ долженвоспитать себя к художественному созерцанию и опыту. Это приобретает особоезначение в области религиозной философии.
Здесь исследователь должен выносить настоящий религиозныйопыт, живое религиозное созерцание, которое позволит ему вчувствоваться вкаждый чужой религиозный опыт, как подлинный, так и мнимый, сопережить его ипроверить. Неверующий исследователь, лишенный религиозности, соберет в лучшемслучае, наподобие Вильяма Джемса, мертвую коллекцию чужих переживаний. Затофанатически верующий человек, склонный к религиозной исключительности,нетерпимый и презрительный, поступит правильно, если он ограничится дедуктивнымвероисповедным богословием и оставит в покое до неизмеримости обширное полечужих (ложных) религиозных учений. Ибо исследователь в области философиирелигии нуждается в особом созерцании чужих (особенно ложных и извращенных)религиозных воззрений: это созерцание должно быть терпимым, способным квчувствованию, психологически гибким и спокойно-мудрым, ибо только тогда онооткроет ему доступ в те сокровенные глубины, где у людей зарождаютсярелигиозные воззрения, и к тому дивному многообразию, в котором человечествовоспринимает и преломляет даруемые ему Божьи лучи. Не может исследоватьсветовые и красочные оттенки человек, не видящий цвета; что он скажет об ихнеобычайном, не имеющем на человеческом языке названий, богатстве, если он самвоспринимает только один-единственный цвет, а остальные оттенки отвергает какложные? Сердце Божие больше и шире, чем вероисповедное учение, ибо оно нетолько терпит иные исповедания, но еще и ведает, что единое-истинное исповеданиене всем народам по силам и что скудному духу лучше иметь хоть какое-нибудьБого-созерцание, чем никакого… Вот почему философия религии требуеттерпимости, чуткости и сердца. И, конечно, прежде всего — самостоятельного иподлинного религиозного опыта. Понятно, наконец, что и философ права долженнайти свой особый опыт и предмет и вступить с ними в непосредственное,исследовательское общение; а для этого он должен выносить верный опытный акт исистематически осуществлять его. Этот акт можно было бы обозначить как здоровоеи нормальное правосознание.
Сущность этого акта и его возникновение могут быть описанытак. Каждому человеку присущ инстинкт самосохранения со всеми его страстями ипритязаниями, инстинкт неискоренимый и жизненно необходимый. Но притязания егодолжны иметь свой предел и признавать его. Этот предел ставит им личный духчеловека, важнейшая и драгоценная сила человеческой личности, придающая смысл иуказующая цель нашей жизни. И вот инстинкт призван не враждовать с духом, апринимать его закон и добровольно подчиняться ему. В зрелом виде душа человекаи обнаруживает добровольную законопослушность, или, что то же, автономную волюк свободной лояльности. Эта воля и есть живая основа правосознания. Такимобразом, в жизни свободного правосознания участвуют все силы человеческогосущества: творческий инстинкт, любовь и уважение к ближним, любовь к родине,созерцание, испытующее духовные глубины, лояльная воля и формулирующая мысль;все это — в жизненном и жизнеустрояющем сплетении и притом укорененное в духе,который всегда и во всем требует от человека самого лучшего. Три великиеаксиомы лежат в основе здорового правосознания: чувство собственного духовногодостоинства, способность свободного человека к самоуправлению и взаимноеуважение и доверие людей друг к другу. На этих основах и будет построеноправосознание грядущей России. Ясно, что и философия права невозможна безпредметного правового опыта. Итак, в общем и целом, так же как и во всех своихот ветвлениях, философия есть наука, вырастающая из духовного опыта. И перваязадача ее состоит в том, чтобы растить и крепить свой опытный акт. ОднаждыСократ поставил древнему миру вопрос: изучима ли и определима ли добродетель?Этот вопрос сохраняет и ныне все свое значение, и притом для всей философии. Иответ, который он имел в виду и который он пытался вложить своим слушателям всердце, имел такое же значение, как и самый вопрос: человек сможет лишьпостольку исследовать сущность добродетели, поскольку он сам будет ею жить и ееосуществлять. В этом смысле можно было бы сказать: человек, утверждающийся вдухе, является для себя мерою всех духовных вещей. Иными словами: философ,желающий успешно исследовать свой предмет, должен реально-опытно переживать егои тем самым осуществлять его. Иначе он не может и не смеет: он долженпревратить свою душу и свою жизнь в орган своего предметного опыта. Толькоставши сам орудием духа, он сможет испытать и познать сущность духа. А этоозначает, что профессиональный философ обязуется постоянно и неутомимо работатьнад очищением своей души (катарсис).
Он должен вести всежизненную борьбу за достижение своегопредмета, или, иными словами, он должен воспитать себя к тому, чтобы предметстал ему доступен. Так он должен очищать и укреплять свою очевидность, проверятьи удостоверять ее; он должен усвоить аскез силы суждения; он должен изощритьсвое созерцание и придать ему точность; он должен овладеть своими страстями;придать своему восприятию гибкость, приспособляемость и многообразие; он долженстремиться к законченности и добиваться окончательного. Далее, он долженукреплять свой совестный акт и удостоверяться в его верности и силе, доверятьему, очищать свою душу ради него и предаваться ему. Он должен действовать вжизни по совести и из совести, в его лучах воспитать в себе духовный характер.
Он должен воспитывать и очищать свое эстетическое созерцаниеи свой художественный вкус. В каждом произведении искусства он должен научитьсяискать и находить его сокровенно-явленный смысл. Он должен приучать себя блюстиаскез своего эстетического суждения и до тех пор упражняться в художественномотождествлении с лучшими произведениями искусства, пока искусство не станет длянего языком богов или, лучше сказать. Божьим иероглифом. В религии он долженнаучиться созерцанию и молитве. Молитва дает ему духовное укоренение, а ононаучит его отвергать и опровергать все аналитические, скептические,нигилистические и издевательские аргументы безбожия. Он должен пережить в своемсердце действие Божьего огня и приобрести на всю жизнь некий раскаленный угльверы. Этот угль раскроет перед ним живую сущность религии и подарит ему живойорган для понимания всех религий мира. Наконец, он должен растить, крепить,очищать и углублять свое правосознание. Он должен поставить его в луч Божий и отыскатьего последние, благороднейшие и чистые источники; а религиозность заставит егоподчинить все это воле к совершенству. Он должен ввести свое правосознание внепосредственную жизнь, действовать из него, громко исповедовать его природу,вести за него борьбу и научиться толковать его интуиции и осуществлять еготребования. Он должен отдать себя в его распоряжение и стать его верныморудием. Таков настоящий путь (или метод) философа. На этом пути обновится ирасцветет будущая русская философия и тогда она перестанет праздно умствовать ипредаваться соблазнительным конструкциям[3].
2. Политическая философия И.А.Ильина
С прозорливой точки зрения Ильина, в России грядёт всеобщаянациональная судорога, которая, по мнению Ильина, будет стихийно мстительной ижестокой. «Страна вскипит жаждой мести, крови и нового имущественногопередела, ибо поистине ни один крестьянин в России ничего не забыл. В этом мнениивстанут десятки авантюристов, из коих три четверти будут „работать“на чьи-нибудь иностранные деньги, и ни у одного из них не будет творческой ипредметной национальной идеи». События в России последних десяти лет, ксожалению подтвердили предостережения русского мыслителя.
Более того, Ильин с гениальным пророчеством предвидел ираспад исторической России, который и произошёл в 1991 году, во многом, как онсам говорил, благодаря «мировой закулисе». Однако, в результате отэтого распада во многом страдает весь мир, ибо разрушается сила, которая быпротивостояла Западу (и, в частности, США). В статье «Что сулит мирурасчленение России?» он отмечает следующее: «Расчленение организма насоставные части нигде не давало и никогда не даст ни оздоровления, нитворческого равновесия, ни мира. Напротив, оно всегда было и будет болезненнымраспадом, процессом разложения, брожения, гниения и всеобщего заражения. И внашу эпоху в этот процесс будет втянута вся вселенная». Далее он следующимобразом характеризует уже ситуацию в самой России: «Территория Россиизакипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами, которыебудут постепенно перерастать в мировые столкновения». Это перерастание вомногом будет совершенно неотвратимым «в силу одного того, что державывсего мира (европейская, азиатская и американские) будут вкладывать своиденьги, свои торговые интересы и свои стратегические расчёты в нововозникшиемалые государства». Последние события в Ираке, как бы полностьюподтверждают этот во многом зловещий прогноз Ивана Александровича.
Чтобы преодолеть эту национальную судорогу, которую мы всепереживаем сегодня, русские национально и патриотически мыслящие люди должныбыть готовы генерировать эту идею применительно к новым условиям. Она, преждевсего, должна быть государственно-исторической, государственно-национальной,государственно-патриотической. Эта идея должна, прежде всего, говорить оглавном в русских судьбах — и прошлого, и будущего и она прежде всего должнасветить целым поколением русских людей.
Главное, согласно Ильину, это воспитание в самом русскомнароде национального духовного характера. Именно из-за его недостатка винтеллигенции и в массах Россия и рухнула во время революции. «Россиявстанет во весь рост и окрепнет только через воспитание в народе такогохарактера. Это воспитание может быть только национальным самовоспитанием,которое может быть проведено самим русским народом, т.е. его верной и сильнойнациональной интеллигенцией. Для этого нужен отбор людей, отбор духовный,качественный и волевой».
В религиозной философии Ильин не принадлежал к плеядепоследователей В.С. Соловьёва, с которыми многие связывают обычно русскийрелигиозно-философский ренессанс. Предметом его основного внимания был нетолько тот или иной христианский догмат, внутренний нечувственный опыт, но ито, что называют духом. Все эти нюансы Ильин и выразил в своём классическомтруде «Аксиомы религиозного опыта» (1953, т.1-2). Это, прежде всего,учение о равновесии и сочетании духа и инстинкта, а также законов природы изаконов духа, являющейся центральным в его религиозной философии. И в этомотношении сама эстетическая установка Ивана Александровича шла как бы вразрезостальному серебряному веку и имела во многом другой источник. Во главу угла онставил художество, процесс рождения и воплощения эстетического образа, а навершину художественное совершенство, которое внешне может быть лишено«красоты». Все эти вопросы Ильин поднял в монографиях и лекциях онаших великих писателях, поэтах, певцов, композиторов, актёров, таких как Пушкин,Гоголь, Достоевский, Толстой, Бунин, Шмелёв, Мережковский, Метнере,Рахманинове, Шаляпине.
Но самый главный предмет для философского исследованияИльина, ради которого он написал всё остальное — это сама Россия и еёобразующий русский народ. Этим основным темам всей его жизни посвященыследующие работы: «Сущность и своеобразие русской культуры» и«Грядущая Россия». Иван Александрович много писал об истории России,как бы прогнозируя её будущее, а также о сильных и слабых сторонах русскогонарода. Религиозные установки и прафеномены русской православной души, которыеявляются по Ильину, «сердечное созерцание, любовь к свободе, детскаянепосредственность, живая совесть, равно как воля к совершенству во всём, верав божественное становление человеческой души. Эти прафеномены суть: молитва;старчество; праздник Пасхи; почитание Богородицы и святых; иконы»[4].
3. К вопросу о соотношении морали и права в философии ИванаИльина
Исходным пунктом философии Ильина являетсярелигиозно-нравственная основа индивида; вопросы природы человека, егопроисхождения и назначения, места в мире занимают ведущее положение. Мыслительубежден, что духовное развитие личности предопределяет духовное развитиесоциально-политической сферы. Первым олицетворением нравственности являетсясама личность, а государство выступает как средство, с помощью котороголичность обретает полноту духовного бытия. Притом, что Ильин никогда не умалялроли права в государстве, его политическая философия скорее представляет учениене о правовом государстве, как у Гегеля, а о нравственном государстве, вкотором главным признаком и основанием существования государства является духовноеединство народа. Для него не право определяет нравственность, как у Гегеля, анравственность человека в отдельности и общества в целом определяет право.Поэтому в основе правовой системы Ильина И.А. лежит нравственное содержание.
Для Ильина нравственность неотделима от духовнойсущности человека, и в установлении моральных норм единственным авторитетомявляется голос совести, живущий в глубине каждой души. Но веление совести неимеет разумно-логического характера. Поэтому моральные нормы представляют собойуказания совести не сами по себе, а выраженные в форме грамматическихпредложений и логических суждений. Сам Ильин не оговаривает специально различиетерминов «мораль» и «нравственность», но в различных контекстахупотребляет понятие «нравственность» в смысле совокупности душевныхсвойств (воли, любви, милосердия, страсти), отличающихся от умственного начала(разум, рассудок, память и пр.), а «мораль» — как правила, которымидолжен руководствоваться человек в делах своей воли и совести, это выраженная всловах нравственность.
Начальным элементом любой формы социальной общности,по Ильину, является нравственный человек, который относится к окружающей егосоциальной действительности с позиции естественного права. Исходной точкой вестественно-правовой концепции стало признание того, что основные права гражданне даруются кем бы то ни было, а изначально принадлежат каждому и вытекают изсамого понятия личности, наделенной достоинством, свободой и сопричастностьювысшему началу жизни. Личность с ее неотъемлемыми правами и свободами являетсядля государственной власти той границей, за которой начинается самостоятельнаясфера ее деятельности, неподвластная государственному вмешательству.Государство распоряжается лишь теми полномочиями, которые ему доверили егограждане.
Справедливое право, по Ильину, должно верноразрешать столкновение между естественным неравенством и духовным равенствомлюдей. Все люди на земле имеют индивидуальный способ бытия, все люди по сутисвоей различны, неравны от природы: им дается неодинаковая воля, прозорливость,неодинаковый талант, характер и т.п. Поэтому было бы несправедливо при такомнеравенстве налагать на них равные требования. Если люди различны по своимреальным свойствам, то по своему человеческому достоинству они равны, и справедливостьдолжна это учитывать.
Ильин проводит разграничение между правовыми нормамии нормами морали по следующим основаниям. Во-первых, по тому авторитету,который устанавливает правила (в праве — внешний авторитет: другие люди, строгоопределенные и особо уполномоченные; в морали — внутренний авторитет: голоссовести). Во-вторых, по порядку, в котором правило формулируется (в праве — последовательное прохождение правила через все строго установленные этапырассмотрения, в котором участвуют многие люди; в морали — самостоятельноевосприятие и формулирование голоса совести, данного каждому особо). В-третьих,по тому, кто получил предписание (в праве — всякий член общности, указанный внорме, независимо от его согласия и признания; в морали — добровольнопризнавшие требование совести). В-четвертых, по тому поведению, котороепредписывается в норме (в праве — внешнее поведение, которое может, однако,привести и к рассмотрению душевного состояния; в морали — внутреннее поведение,выражающееся и во внешних поступках). Наконец, в-пятых, по санкции (в праве — угроза неприятными последствиями и внешние принудительные меры; в морали — укорсовести и чувство вины).
Правильное соотношение между нормами морали и права,по мнению Ильина, существует тогда, когда естественное право, данное человеку«от природы», связанное с его совестью, становится над положительнымправом как высшая форма, как норма, как идеал, который достигнуть очень трудно,но возможно[5]./>
Заключение
Творческое наследие выдающегося русского философаИвана Александровича Ильина посвящено ключевым вопросам человеческого бытия.Начав свою деятельность в области теории права, мыслитель никогда неограничивался анализом чисто юридических аспектов правовых феноменов. Уже впервых своих работах он рассматривает право как естественную и важную частьвсей системы отношений между людьми. Право оказывается для Ильина той областью,где наиболее остро проявляется одно из главных противоречий человеческогосуществования: противоречие между индивидуальностью человека и духовной общностьюлюдей.
До революции проблемы социальной философии были как бы напериферии философских интересов русского философа. Однако те драматическиесобытия, которые произошли в стране после октябрьского переворота, резкоизменили его предпочтения и устремления. Первой же значительной работой в этомнаправлении, которая во многом повернула Ивана Александровича к социальнымпроблемам стала работа «О сопротивлении злу силою» (1925), котораяпоставила во многом нравственные проблемы и вызвала широкую полемику как вРоссии, так и за рубежом. На многочисленные вопросы: «Может ли человек,стремящийся к нравственному совершенству, сопротивляться злу силою и мечом?Может ли человек, верующий в Бога, приемлющий Его мироздание и своё место вмире, не сопротивляться злу мечом и силою?» Русский философ отвечает наданные вопросы следующим образом: "… физическое пресечение и понуждениемогут быть прямою религиозною и патриотической обязанностью человека; и тогдаон вправе от них уклониться".
Список литературы
1. Ильин И.А. Наши задачи. — М: 1992.
2. Ильин И.А. Собрание сочинений (вышло 25 томов). – М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2003.
3. История русской философии. / Под ред. М.А. Маслина. М.: ИНФРА-М, 2004.
4. Новая философская энциклопедия // Ст. Ю.Т. Лисицы. — М:2001.
5. Русская философия. Словарь // Ст. В. Кураева. — М:1995.