Дилигенский Г.
1. Лидерство как междисциплинарная проблема
Психологияисторических деятелей — монархов и государственных лидеров, вождей партий имассовых движений, министров и революционеров — одна из наиболее древних и в тоже время наиболее молодых сфер научных исследований. Люди, внесшие заметныйвклад в историю, всегда вызывали интерес у своих современников и потомков. Иэтот интерес никогда не ограничивался тем, что делали эти люди на политическойи общественной арене. Известный деятель всегда привлекает внимание именно как личность- всем своим психологическим, нравственным и интеллектуальным обликом, мотивамисвоих действий, своими прозрениями и просчетами. Жанр исторической биографии современ Плутарха — едва ли не самый популярный в историографии; герои всемирнойистории вновь и вновь становятся персонажами романов, пьес, кинофильмов.
Психологияполитиков — это и совсем новая, переживающая еще младенческий период областьзнаний. Ибо первые попытки применить к исследованию их личностей данные,понятийный аппарат и концепции психологической науки относятся к середине ивторой половине нашего века. В этом сказались и относительная молодость самойэтой науки, и совсем недавнее ее «вторжение» в сферу политики. Сегодня не имеетсмысла рассуждать о сравнительных достоинствах традиционных — научно-исторических и художественных — и новых, научно-психологических методов:эти новые методы только начинают разрабатываться. Более того, позволительноусомниться в том, что, даже достигнув в будущем гораздо большего совершенства,они смогут превзойти по своим познавательным возможностям методы традиционные.Любая личность и тем более личность выдающегося деятеля целостна и уникальна, аэти ее целостность и уникальность скорее «улавливаются» языком, мышлением иинтуицией добросовестного и объективного историка или умного и талантливогобеллетриста, чем психолога, «рассекающего» целостную личность на некую сумму ееструктурных компонентов и классифицирующего ее по теоретически разработанной имтипологии. (Речь не идет, разумеется, ни о псевдонаучных — апологетических илиразоблачительных — вульгаризациях, ни о поделках «массовой культуры»,спекулирующих на интересе публики к истории и политике.)
Видимо,правильнее говорить не о каком-то соперничестве традиционных инаучно-психологических подходов к личности политиков или о превосходстве однихнад другими, но о своеобразном «разделении труда» и взаимодополнении. При всейуникальности любая личность представляет собой совокупность типологическихпсихических — когнитивных, мотивационно-волевых, эмоциональных и т.д. — механизмов и процессов и имеет по тем или иным своим психическим свойствамобщие черты с другими личностями. Ограничиваясь научно-психологическим анализоми соответствующими понятиями, мы вряд ли сможем нарисовать «живой портрет»Ленина, Ф. Рузвельта или де Голля, но зато, возможно, лучше поймем тевнутрипсихические причинно-следственные и системные связи, которые обусловилиих действия в конкретных ситуациях. А также поймем, что психологическиобъединяло их с другими людьми, особенно их современниками исоотечественниками, что также весьма важно для объяснения как причин и мотивових действий, так и условий, позволивших им сыграть свои исторические роли.
Каки любое явление жизни, политическое лидерство имеет свою анатомию, в том числеличностно-психологическую, строгий анализ которой требует соответствующегопонятийного аппарата и предполагает процедуру типологизации. Именно такого родазадачи в перспективе сможет решать психологическая наука. И если она будетрешать их успешно, ее достижения в той или иной мере будут интегрироватьсяисторической и политической науками, содействуя обогащению их аналитическогоинструментария.
Следуяцелям данной книги, мы не будем рассматривать весь богатейший опыт мировойнауки — историографии, социологии, политологии в изучении проблемыполитического лидерства. Нас будут интересовать лишь результаты техисследований, в которых эта проблема изучается с позиций современнойпсихологической науки.
Основнаямасса этих исследований выполнена американскими психологами и политологами.Поэтому данной области знаний «американский акцент» присущ еще в большейстепени, чем социальной и политической психологии в целом. Исследованиятеоретического и методологического характера основаны главным образом наэмпирическом материале политической жизни США, излюбленным их сюжетом являетсяпсихология американских президентов. Естественно, что специфика политическойсистемы США и место в ней президента, формальные и неформальные «правила игры»в политической сфере, наконец, весь культурно-исторический контекстамериканского общества — все это в значительной мере ограничиваетобщетеоретическую значимость выводов подобных исследований. Точно так же, кактеоретико-психологический анализ советской политической элиты вряд ли мог бы служитьпутеводной нитью при изучении психологии американских политиков. Тем не менее,многие методологические подходы американских политических психологов можнорассматривать как первый существенный вклад в изучение лидерства в целом.
Этотвклад заключается прежде всего в формулировании проблематики такого изучения иее структурировании. Известная американская исследовательница М. Германнподразделяет факторы, определяющие феномен лидерства на следующие основныегруппы: 1) исторический контекст (или ситуация); 2) психологическиехарактеристики лидера; 3) последователи или сторонники лидера; 4) отношениямежду лидером и его последователями; 5) поведение лидера. Останавливаясьподробнее на понятии психологических характеристик лидера, Германн делит их на7 групп: 1. «Базовые» политические убеждения лидера. 2. Его политический стиль(например, склонность к работе в группе или в одиночку, к политической риторикеи пропаганде, к детальному изучению проблем или к получению лишь обобщеннойинформации, к засекречиванию или открытости своей работы и т.д.). 3. Мотивацияк достижению лидирующих позиций. 4. Реакции лидера на стрессы и давление. 5.Способ, которым он достиг своего положения. 6. Предшествующий политический опытлидера. 7. Политический климат, в котором «стартовал» лидер1.
Нетруднозаметить, что оба перечня не построены на сколько-нибудь строгих логическихоснованиях (непонятно, например, почему «климат», в котором началась карьераполитика, отнесен к его собственным психологическим характеристикам, а поведениеи политический стиль — к различным группам факторов). Тем не менее,предлагаемая совокупность факторов представляется достаточно полной идействительно определяет основные направления возможных исследований феноменаполитического лидерства. Вместе с тем кажется более логичным отделить «внешние»условия, которые воздействуют на формирование и деятельность лидера, от егособственных «внутренних» психологических характеристик и поведения. Если«внешние» факторы могут служить объектом социально-исторических имеждисциплинарных — историко-психологических или психолого-политологическихисследований, то личностные характеристики лидера — предмет специальногопсихологического анализа. Верно, конечно, что политическая психология не можетзамыкаться в рамках такого анализа и должна так или иначе интегрироватьсоциально-исторические подходы, но предлагаемая дифференциация, возможно,содействовала бы более полному использованию методов различных наук.
Национально-историческаяситуация как детерминант психологии лидерства
Кчислу ситуационных факторов, воздействующих на психологию и деятельностьлидера, в первую очередь, очевидно, должны быть отнесены характер политическогостроя и политическая культура данной страны. В условиях тоталитарного режимадействуют совершенно иные принципы и механизмы формирования политической элиты,чем в странах развитой представительной демократии. Политическая система иполитическая культура общества задают тот минимальный набор психологическиххарактеристик, которые обеспечивают восхождение на вершину власти.
Потенциальныйнациональный лидер в демократической стране должен уметь завоевыватьпопулярность и доверие в широких массах населения и особенно среди членов исторонников той партии, которую он возглавляет. Тоталитарный лидер в этом ненуждается, ему нужно прежде овладеть умением обходить и устранять соперников входе аппаратных интриг в высших эшелонах бюрократической власти, создавать себеопору в номенклатуре, главным образом в верхушке партийно-государственногоаппарата. Во многих странах «третьего мира», где формальный политическийплюрализм и соперничество на выборах сочетаются с силовой борьбой политическихгруппировок военных, этнотрибалистских (племенных) или конфессиональных кликдля претендента на власть важны качества, обеспечивающие лидерство в «своей»группе и ее победу в такой борьбе, в частности способность не стесняться ввыборе средств и свобода от моральных ограничений. Эта ситуация во многомнапоминает условия завоевания власти в античных и средневековых городах-государствах,в феодальных и абсолютных монархиях, когда там происходила борьба запрестолонаследие или насильственное устранение предшественника.
Разумеется,все эти различия не носят абсолютного характера. В условиях демократии иправового общества политики в борьбе за власть нередко прибегают к весьмаизощренным и циничным закулисным интригам (достаточно вспомнить Уотергейт).Тоталитарные лидеры не уступают античным и средневековым тиранам в готовностииспользовать силовые методы, террор и политические убийства; популярность внароде нужна им в общем не меньше, чем руководителям демократическихгосударств. Тем не менее, каждой политической системе присущи специфическиеименно для нее механизмы достижения и удержания высшей власти, во многомопределяющие психологический облик «вождя». В устоявшейся абсолютной монархииили тоталитарном режиме одним из таких механизмов является сакрализацияличности «первого лица», сам факт его пребывания на троне или в кресле генсекапризнается достаточным основанием выполнения им этой роли во временныхпределах, ограниченных лишь его уходом из жизни. Эта сакрализация оказывает напсихологию лидера еще большее влияние, чем на его окружение и различные слоиполитической элиты: в зависимости от его индивидуальных особенностей она либоснижает его способность реагировать на события, усиливает консерватизм мышленияи поведения, либо, напротив, питает психологию вседозволенности, побуждает кволюнтаристским и авантюристическим решениям. В России, где сокрализация высшейвласти глубоко укоренилась в традициях политической культуры, «иммобилистский»вариант представлен Николаем II и Брежневым, волюнтаристский — Хрущевым(особенно в последние годы его правления). Авантюризм Гитлера свидетельствует,однако, о том, что этот социально-психологический механизм порождается нестолько национальной психологией, сколько — абсолютизмом или тоталитарнойполитической системой.
Вусловиях представительной демократии национальный лидер должен повседневнодоказывать обществу и самому себе своего рода дееспособность и политическуюэффективность, и именно эта необходимость, а не простое исполнение ролиносителя высшей власти является главной пружиной его действий. Один из яркихпримеров — политическая судьба генерала де Голля, дважды достигавшего и в собственномсамоощущении и в глазах большинства своих соотечественников ореола героическогонационального лидера и дважды за несколько лет терявшего этот ореол, когда тоже большинство переставали устраивать его политика и стиль руководства. Неменее яркий пример из нашей собственной недавней истории — политическаябиография М.С. Горбачева, разрушившего тоталитарную систему, чтобы затем пастьжертвой требований, предъявленных лидеру обществом, освободившимся от ее ига.
Политическаясистема влияет на психологию лидера и посредством тех нормативных предписаний,которые присущи порожденной ею культуре и образуют трудно переходимые границывыбора им методов своих действий. Речь идет о «правилах игры», которыесоциологи называют «нормы-рамки» и которые в той или иной мереинтериоризируются политиками, становятся органическим компонентом ихпсихологии. В современных условиях крайне трудно представить себе западногополитического лидера, которому пришло бы в голову вопреки конституции разогнатьпарламент или использовать полицейские и воинские части в борьбе с легальнойполитической оппозицией (что не исключает разгона чересчур агрессивных,нарушающих порядок массовых манифестаций). Правда, столь же мало вероятно ииспользование вооруженных методов борьбы оппозиционными партиями (если неговорить о подпольных экстремистских группировках вроде североирландской ИРАили итальянских «бригадистов»). Легальная оппозиция — правая или левая (опятьже за исключением маргинальных экстремистских групп) — столь же мало склонна илипсихологически способна к применению вооруженного насилия — «нормы-рамки»признаются и соблюдаются подавляющим большинством, в отношении них существуетобщественный консенсус. В целом они являются продуктом относительно позднейкультурно-исторической эволюции (нового и новейшего времени), мы не обнаружимих в большинстве обществ в эпохи, предшествующие XVIII-XIX вв.Общецивилизационное развитие оказало влияние не только на систему «норм-рамок»в демократических и демократизировавшихся обществах Северной Америки и ЗападнойЕвропы, его не избегли и абсолютистские режимы. В России XIXXX вв. властижестоко преследовали «бунтовщиков», революционеров и «подрывных» литераторов,но не трогали неугодных императору политических деятелей режима — Сперанскийбыл, кажется, последним опальным сановником, отправленным в ссылку,впоследствии санкции не заходили дальше отставки. Большевистская революцияпоходя покончила с этим достижением цивилизации и возродила — в намногорасширенном масштабе — политические нравы XVI в.
Фундаментальныеособенности политической системы — далеко не единственный объективный фактор,воздействующий на психологию лидеров. Конкретный характер этого воздействия вомногом определяется состоянием системы, конкретной фазой ее историческогобытия. От этих параметров исторической ситуации зависят, в частности, такиевыделенные в приведенном выше «перечне» М. Германн психологически значимыемоменты, как «климат», в котором осуществляется политический старт лидера, егопредшествующий политический опыт, способы, которыми он достиг своего положения.
Ситуационныесостояния системы можно в первом приближении подразделить на следующие фазы: 1)становление системы; 2) ее устойчивое равновесие и поступательная эволюция; 3)стагнация системы, сопровождаемая дисфункциональными, кризисными явлениями; 4)состояние ситуационного кризиса, вызванное усложнением конкретных проблемвнутренней или внешней политики, угрождающим стабильности системы; 5) общийкризис системы, выражающийся в ее необратимой дестабилизации. Каждая из этихфаз предъявляет специфический «социальный заказ» на лидеров по принципу «нужныйчеловек в нужное время».
Советскиеи западные лидеры
Впослереволюционной России и Советском Союзе Ленин был лидером, соответствующимфазе становления тоталитарной системы: он создал ее основы, не доведя их,однако, до логического завершения. Сталин завершил процесс становлениятоталитаризма, осуществив милитаризацию, распространив принципы прямогорепрессивного администрирования на все сферы общественной жизни. И вместе с темобеспечил на некоторое время равновесие и ограниченное определенными сферамипоступательное развитие системы (индустриализация, «культурная революция»,достижение военного могущества и статуса сверхдержавы). Методы, посредствомкоторых он достиг этих целей, — массовый государственный террор, системакаторжного и принудительного труда, нищенский уровень массового потребления,жесткий идеологический контроль, истребление кадров правящей партии игосаппарата во имя утверждения личной власти, предельная централизацияуправления — соответствовали фундаментальным принципам тоталитаризма.Личностные различия двух лидеров отражали особенности фаз развития системы.Революционный идеализм и утопизм Ленина, обеспечившие политическую мобилизациюмасс, так же как его готовность к «временным отступлениям и компромиссам»(именно так оценивал он идею НЭПа), были необходимы для спасения рождающегося,еще неокрепшего режима от угрозы падения под гнетом всеобщей разрухи, голода,предельного обнищания народа. Последовательный цинизм, политический разбой ипатологическая жестокость, присущие Сталину, были адекватны задаче превращенияимеющей лишь ограниченную поддержку в стране диктатуры в мощное, устойчивофункционирующее тоталитарное государство. Не менее важен для этого был егоидеологический цинизм, облегчивший переход от выдохшейся к 40-м годам романтики«мировой пролетарской революции» к великодержавному имперскому национализму.
Соспецификой различных фаз связаны и особенности политической биографии первыхсоветских лидеров, соответствующие их психологическому облику. Ленин приобрелсвою харизму и власть в качестве общепризнанного вождя победившейсоциалистической революции; Сталин, будучи в революционном движениивторостепенной и для многих сомнительной фигурой, смог добыть то и другое,только оттеснив — вначале путем аппаратных интриг, а затем — преследований,репрессий и убийств — более известных и популярных партийных лидеров. ПоэтомуЛенина и сегодня продолжают почитать далеко не только поклонники тоталитарнойсистемы, а на Сталина молятся лишь те, кто предпочитает исповедовать ценностинационалистического тоталитаризма («коммунофашизма»).
Впоследние годы жизни Сталина созданная им система стала обнаруживать признакистагнации, в ряде сфер (эффективность экономики, сельское хозяйство, научныеисследования, жилищная проблема, социальное обеспечение и т.д.) назревалглубокий кризис. Дисфункциональный характер начала принимать диспропорция всистеме номенклатурной власти — бесконтрольное господство госбезопасности надпартийной, государственной и военной элитой. Реформы Н.С. Хрущева, его новациив сфере внешней политики — попытка восстановить равновесие и поступательноеразвитие системы. Независимо от ее результатов как психологические отличияХрущева от его предшественников, так и его общность с ними обусловлены тем, чтоон был «тоталитарным реформатором». С одной стороны, смелость в разрыве снекоторыми идеологическими и политическими догмами и практикой, в разоблачениисталинских преступлений, с другой — та же вера во всемогущество неограниченнойпартийно-бюрократической власти, порождавшая пресловутый хрущевскийволюнтаризм, то же стремление командовать всем и вся и — вопрекипровозглашенному стремлению к мирному сосуществованию — великодержавные амбициии авантюризм во внешней политике (Карибский кризис).
Годыправления Брежнева и его двух недолго царствовавших преемников — времяусиливающейся стагнации режима, грозившей его глубоким тотальным кризисом.Испугавшись реформаторских рывков Хрущева и ощущая, что любая глубокая реальнаяреформа несовместима с существующей системой власти («ткнешь пальцем — всеразвалится», по формуле секретаря райкома из очерка Ю. Нагибина), правящаяноменклатура делает ставку на воздержание от резких движений, статус-кво, стабильность.Она замыкается в уютном мирке собственной власти и привилегий, закрывая глазана проблемы страны. Стремясь в то же время выиграть от экономических отношенийс Западом, предотвратить опасность военной конфронтации с ним и расширить зонусоветского имперского влияния в развивающемся мире. Лидер, органическинеспособный к какой-либо инициативе в экономической и внутренней политике, нообожающий дорогие подарки от западных президентов и премьеров и готовыйпродемонстрировать военную мощь по подсказке своих маршалов и генералов, — оптимален для фазы позднего, стагнирующего, «размягченного» тоталитаризма.Только в рамках этой системы возможны многолетнее пребывание на высшем посту вгосударстве тяжело больного, маразмирующего старца и последующее назначение натот же пост заурядного чиновника с физическими и интеллектуальными данными К.У.Черненко. Последующие национальные лидеры — разрушители и реформаторы системы — это уже одновременно деятели и жертвы ее тотального кризиса и крушения.
Различныефазы и типы ситуационных состояний системы характерны и для новейшей историистран Северной Америки и Западной Европы. Наиболее острый ситуационный кризис,перераставший в общесистемный, они пережили в период великой депрессии конца20-х начала 30-х годов. Личные качества Ф.Д. Рузвельта были одним из важнейшихфакторов, позволивших крупнейшей демократической стране перейти из этой опаснойфазы в состояние устойчивого равновесия и поступательной эволюции: в немнаиболее полно воплотились черты лидера, выступающего в качестве«демократического реформатора». В другом национально-историческом контексте исоответственно в несколько ином варианте те же черты проявили лидеры народногофронта во Франции, возглавившие массовое антифашистское движение иосуществившие социальные реформы, которые на несколько лет отодвинули крахдемократического режима. В Германии, где внутренняя обстановка была во многомсложнее, чем в США или Франции, ситуационный кризис перерос в системный,завершившийся падением демократического режима и переходом к тоталитаризму.Послевоенным лидерам ФРГ — К. Аденауэру и его коллегам — пришлось выступить вроли не только «демократических реформаторов», но и созидателей демократическойсистемы.
Послевоенныелидеры США и большинства западноевропейских стран (за исключением Испании,Португалии, Греции и отчасти Италии) сталкивались в основном лишь сситуационными кризисами, связанными с «холодной войной», крушением колониальнойсистемы (войны во Вьетнаме, Алжире, Карибский кризис и т.д.) и обострениемэкономических проблем, они действовали в условиях относительной стабильности ипоступательной эволюции системы. По всей вероятности, возможно выявитькорреляции между этими «фазовыми» характеристиками состояния общества ипсихологическим обликом лидирующих политиков соответствующих стран.
Стольже возможны такие корреляции и при анализе проблем политического лидерства в«третьем мире», где в одних странах господствуют стагнация и политическаянеустойчивость, а в других проявились тенденции к глубокому реформированиюэкономической и политической структуры и поступательной эволюции. Авторитаризм,присущий политическим режимам многих из этих стран, играл совершенно различнуюроль — стабилизирующую, реформаторскую или дестабилизирующую и застойную — взависимости от преобладания тех или иных тенденций и соответствующих импсихологических характеристик национальных лидеров.
Взаимодействиеисторических ситуаций и психологических свойств национальных лидеров — сфераувлекательных междисциплинарных историко-психологических илипсихолого-политологических исследований. Значение ее определяется тем, что, каксчитают ныне многие профессиональные социальные и политические психологи,именно ситуационные факторы являются решающими в возвышении деятелей сопределенными психологическими характеристиками на роль лидеров. В 70-80-е годы«фундаментально ошибочной аттрибуцией» признается склонность рядаисследователей лидерства рассуждать об исторических личностях, не учитывая вдостаточной мере «внешние детерминанты» их поведения2. Фактически такиеисследователи впадают в тот же грех персонификации (или персональнойаттрибуции) общественных явлений, который, как мы видели (см. главу I) присущмассовому сознанию. Известный американский политический психолог Д.К. Саймонтонсочувственно цитирует в этой связи философско-исторический эпилог «Войны имира» Л. Толстого и его знаменитую уничижительную характеристику историческойроли Наполеона. Излагая результаты собственных исследований факторов,определивших сравнительные масштабы исторической роли 342 европейских монарховсредневековья и нового времени, американских президентов, а также факты выборовпрезидентом США бывшего вице-президента, Саймонтон приходит к выводу означительном перевесе ситуационных факторов над личностно-психологическими. Всвете этих исследований теория Толстого не вызывает, по его мнению, «серьезныхоговорок»3.
Значениеличностных характеристик лидеров
Некоторыеоговорки, на наш взгляд, все же необходимы. Несомненно, что выдающиеся (илипризнанные таковыми) исторические деятели выполняют «социальный заказ эпохи».Однако для выполнения этого заказа они все же должны обладать соответствующимиему личностными качествами. Трудно вообразить, что могло бы произойти сАмерикой в 30-е годы, если бы на посту президента находился человек, непревышающий по своим психологическим данным предшественников и преемников Ф.Д.Рузвельта. Или с Францией, если бы в 1958 г. в ее политическом резерве не было Шарля де Голля. Выборы М.С. Горбачева генеральным секретарем в 1985 г. были результатом сложной комбинации сил в Политбюро ЦК КПСС, его вполне реальным соперникомбыл консервативный и по-сталински крутой ленинградский лидер Романов. Сложисьэта комбинация несколько иначе (например, если бы кандидатуру Горбачева неподдержал А.А. Громыко), возможно, история СССР и России в 80-90-х годахприняла бы совсем иной оборот.
Значениеличности лидера нетрудно доказать и, так сказать, негативным способом — ведьнередко бывает так, что «социальный заказ» не выполняется, нужный человек непоявляется в нужное время. Неадекватность уникальной по сложности, обилиюзапутанности острейших проблем ситуации в посттоталитарной России качествамверхнего слоя ее политической элиты, видимо, один из немаловажных аспектовроссийского кризиса 90-х годов. Возможно, в более «спокойных» и стабильныхситуациях — например, на фазе поступательной эволюции и «частичных» кризисов(как в современных США и других развитых странах) — персональные качествалидеров играют менее значительную роль, чем в условиях становления, общегокризиса и распада социально-политических систем.
Ванализе феномена политического лидерства рассматривавшийся выше вопрос «Почемучеловек становится и является лидером?» неизбежно увязывается с другим: «Какличностные качества лидера влияют на историю и политику?». Иными словами, еслив комплексе взаимоотношения «лидер-ситуация» (во всех ее уровнях и аспектах)очевидна детерминирующая роль ситуационного компонента, то это не должноозначать умаления активной роли компонента личности. И именно этот компонентзанимает в настоящее время центральное место в исследованиях политическихпсихологов, посвященных проблеме лидерства. Ибо, как отмечает Саймонтон, «малокто может уйти от размышлений о характере этих своеобразных людей — нашихлидеров, которые являются наиболее значительными действующими лицами событий,буквально управляющих нашей жизнью»4.
Естественно,что данное направление исследований является более «психологическим», чеммеждисциплинарное изучение ситуационных, факторов лидерства. Ведь речь в данномслучае идет о психологии личности, точнее, о тех ее особенностях, которыесвязаны с выполнением специфической социальной роли политического лидера. В тоже время в методологии изучения личности лидеров сказывается влияние различныхтенденций, идущих от тех «материнских» дисциплин, на скрещении которых возниклаполитическая психология. Так, в приведенном выше перечне характеристик лидера,принадлежащем М. Германн, преобладает политологический подход: большая частьпозиций перечня может быть выявлена непосредственно из политических акций,деклараций и политической биографии лидера и не требует специальногопсихологического анализа. Это проявляется и в принципе дифференциациихарактеристик, например, в рядоположенных отношениях находятся мотивация иубеждения лидера. С психологической точки зрения, убеждения или ценности ненечто отдельное от мотивации, но ее выражение и продукт; как мы видели, онипредставляют собой «гибридное» образование, в котором сливаются мотивационные икогнитивные процессы. Однако когнитивные стороны психологии лидера, особенностивосприятия им политической действительности и информации о ней вообщеотсутствуют в списке Германн.
Еслив изучении психологии лидеров следовать методам, разработанным в рамкахобщепсихологических и социально-психологических концепций личности, ее надопредставить как взаимодействие когнитивных, мотивационных, аффективных,коммуникативных и конативных (поведенческих) компонентов, прослеживая их выражениев установках (аттитюдах) лидеров, в том числе в их ценностях и убеждениях.Такой подход характерен для исследователей, изучающих феномен лидерствапреимущественно с позиций психологической науки.
2. Интеллектуально-познавательные параметры лидерства
Когнитивныйстиль лидеров. Концепция «интегративной сложности»
Когнитивный«стиль» политиков исследуется в американской политической социологии покритерию простоты и сложности восприятия ими явлений и процессов, образующихобъекты их профессиональной деятельности. «Крайними», противоположными типамипо этому критерию являются с одной стороны, политик, мыслящий на основепримитивных жестких стереотипов и нетерпимый к сколько-нибудь многозначнымсуждениям, с другой стороны, деятель, способный к представлениям и оценкам,отражающим различные аспекты явления, его противоречивость, и к формированиюценностного образа объекта во всей его реальной сложности. Как мы убедились,знакомясь с понятиями стереотипа, социального представления, каузальнойаттрибуции и т.д. (см. главу I), такого рода различия в восприятии общественнойдействительности характерны для людей вообще и образуют одну из важнейших основтипов и разновидностей социальнопсихологической психологии. Однако дляполитических деятелей они имеют особо важное значение, ибо прямо влияют напринятие ими решений, затрагивающих судьбы целых народов.
Стремясьпридать указанной когнитивной характеристике операциональное (т.е. пригодноедля применения в эмпирических исследованиях, для формализации и измерения) значение,американские политические психологи ввели категорию «интегративная сложность».Для измерения уровня интегративной сложности была разработана специальнаяметодика контент-анализа выступлений, статей и другой документации политиков5.На основании этой методики была проведена серия исследований как на современном(главным образом американском), так и на историческом материале.
Одиниз наиболее интересных результатов этих исследований установление корреляциймежду уровнем интегративной сложности, с одной стороны, взглядами, позициями иконкретной ролевой ситуацией политиков, с другой. Так П. Тетлок, сопоставляявзгляды американских сенаторов с их когнитивным стилем, показал, что уконсервативных законодателей уровень интегративной сложности ниже, чем у умеренныхи либералов. Объектом его последующего исследования стали члены британскойпалаты общин, где представлена намного более богатая палитра политическихвзглядов, чем в американском конгрессе. Его результаты показали, чтоинтегративная сложность связана не столько с идеологическим содержаниемполитических позиций, выражающимся в партийных этикетках, сколько синтерпретацией этого содержания — жестко догматичной, замкнутой иконфронтационной либо динамичной, гибкой, открытой к восприятию новых идей и компромиссус другими течениями. В палате общин наиболее низким уровнем интегративнойсложности отличались представители противоположных «крайностей» — левыелейбористы и правые консерваторы, наиболее высоким — умеренные парламентарииобеих партий. Еще в одном исследовании того же автора выявлено влияниеинтегративной сложности на линию поведения сенаторов в отношении конкретныхполитических проблем. Деятели, выступавшие за изолюционистскую линию США вовнешней политике, обладали этим качеством в меньшей мере, чем те, которыенастаивали на активной глобальной политике6.
Подобныеисследования оставляют открытым вопрос: является ли личностный «когнитивный»стиль предпосылкой избираемой политиком идеологической позиции или, напротив,эту позицию определяют в основном другие объективные и субъективные, в томчисле биографические, факторы? Во втором случае уровень интегративной сложностиявляется производным от позиции (политик воспринимает и познаетдействительность так, как требуют его взгляды, партийная принадлежность иполитическая интеграция).
Вдействительности, по-видимому, имеют место и та и другая причинно-следственныесвязи. Во всяком случае конкретные исследования показывают, что деятели,выдвинувшиеся на лидерские роли в конфронтационных ситуациях (война, революция,вообще силовой конфликт противоположных лагерей), в которых политический эффектдавали скорее упрощенные, однозначные и однолинейные представления и позиции,оказывались менее состоятельными в условиях «нормального» осуществленияполитической власти. Так, П. Суедфелд и А. Рэнк в исследовании, посвященномпсихологии и политическим биографиям 19 деятелей, игравших ключевую роль в 5различных революциях, пришли к выводу, что присущий им личностный уровень«концептуальной сложности» повлиял на их судьбы после прихода к властиреволюционных сил. Революционным лидерам с наиболее жесткими и догматическимикогнитивными стилями не удавалось сохранить свои главенствующие позиции, когдаперед ними вставала задача управления страной, требовавшая иных психологическихкачеств. Особенно показательным в этом отношении авторы считают сопоставлениеполитических судеб Ленина и Троцкого7.
Вместес тем целый ряд исследований доказывает, что уровень интегративной сложности,проявляющейся в высказываниях и линии поведения политического деятеля, можетрезко повышаться или снижаться в зависимости от изменения политической илиличной ситуации. Так, в США кандидаты в президенты, как правило, представляютполитическую действительность в гораздо более упрощенном виде, предлагаютгораздо более примитивные, однозначные решения, чем когда те же деятелистановятся президентами. В данном случае сказываются императивы борьбы завласть: у большинства избирателей нет ни желания, ни способностей разбираться всколько-нибудь сложных, требующих умственного напряжения концепциях, им важнееуловить главную направленность политических программ кандидатов, их «общийдух», а он скорее передается с помощью простейших однозначных формул. В сферемеждународной политики, как показал, в частности, опыт «холодной войны» и еепреодоления, образы других стран и их лидеров, которыми руководствуютсяполитики, их большие или меньшие простота и сложность прямо зависят отсостояния межгосударственных отношений; чем жестче конфронтация, темпримитивнее эти образы.
Очевидно,что когнитивный стиль политиков во многом зависит от конкретных ситуационныхмотивов и целей их деятельности (например, от того, является ли цельюзавоевание или удержание и эффективное осуществление власти), от объективнообусловленных методов достижения этих целей, от ролевых функций, в наибольшейстепени интериоризованных политиками. Национальный лидер, который ощущает себяпрежде всего управляющим уже налаженной и исправно функционирующей системой,использует иные политические механизмы, чем тот, который добивается еерадикального реформирования, или чем «вождь», видящий свою задачу в сплочениинации против внешнего врага. Если же лидер одновременно решает две или большетаких приоритетных задач, он может придерживаться различных когнитивных стилей- «сложных» или «простых» — в различных сферах своей деятельности (например, вовнешней и внутренней политике).
Вработе российской исследовательницы Е.В. Егоровой проведен тщательныйконтент-анализ восприятия СССР двумя ведущими деятелями рейгановскойадминистрации — госсекретарем А. Хейгом и военным министром К. Уайнбергером.Обоих министров одного из наиболее жестко антисоветских американскихправительств объединяло крайне враждебное отношение к Советскому Союзу и еговнешней политике. При этом Уайнбергер, по наблюдению исследовательницы,«обладает более гибким мышлением, чем Хейг, его образ СССР более целостен,структурирован (у Хейга этот образ носит «мозаичный» характер), он болееспособен к прогнозированию событий. Из этих портретов ясно вырисовываетсяинтеллектуальное превосходство военного министра над госсекретарем, но в то жевремя и большая жесткость, однозначность, идеологическая зашоренность позицийУайнбергера: в своем отношении к СССР он исходил прежде всего из перспективывооруженного конфликта с Советами. По мнению Егоровой, Хейг способен смягчитьсвою линию в отношении Советского Союза, для Уайнбергера она такую возможностьисключает8.
Этинаблюдения, на наш взгляд, свидетельствуют, во-первых, о том, что реализм игибкость в политике (по-видимому, соответствующие понятию интегративнойсложности) отнюдь не обязательно зависят от силы интеллекта лидера ( к этомувопросу мы вернемся несколько ниже). Во-вторых, они показывают, что навосприятие политических объектов и проблем существенное влияние, помимоличностных характеристик, оказывают ролевые, в том числе «ведомственные»функции политического деятеля. В обстановке жесткой конфронтации США и СССРглава американского военного ведомства, так сказать, подталкивался этимифункциями к однозначно непримиримой позиции, а руководитель государственногодепартамента — к хотя бы минимальному учету дипломатических возможностейразрешения конфликта. В перестроечном СССР и посттоталитарной Россиинаблюдаются сходные различия между многими деятелями ВПК и ведущимидипломатами.
Умполитика, если понимать под ним широту кругозора, реализм, способность видетьсвязи явлений, предвидеть ход событий, адекватно реагировать на ситуацию, вомногом определяется его общей культурой и знаниями. В Советском Союзе методыполитического руководства и характер принимаемых решений по ряду вопросов былив 30-50-х годах значительно грубее, примитивнее, часто попросту глупее, чем приЛенине и в годы НЭПа. Видимо, это было связано не только с общим изменениемполитической стратегии, но и с переменами в составе коммунистической элиты — вытеснением из нее представителей революционной интеллигенции и их заменойнеобразованными выдвиженцами. И напротив, в 70-80-е годы, когда в партийный игосударственный аппарат пришло более образованное поколение функционеров,власть стала проявлять способность к ограниченному маневрированию и даже — приМ.С. Горбачеве — к радикальной ревизии политической идеологии.
Массовыесоциологические исследования неизменно показывают воздействие уровняобразования на те личные психологические характеристики, которые американскиеполитические психологи называют интегративной, или концептуальной, сложностью.Однако, как уже отмечалось в первой главе, значение данного фактора неабсолютно. Хрущева и тем более Брежнева вряд ли можно считать более культурнымии умными людьми, чем Сталин, но их политика, по крайней мере в некоторыепериоды и в некоторых сферах, была умнее и реалистичнее сталинской.Сопоставление интеллектуальных характеристик американских президентов показало,что наиболее догматичными из них были как наименее, так и наиболее образованныеи именно под влиянием своей «учености» чрезмерно идеологизированные деятели.«Как культурная безграмотность, — замечает по этому поводу Д. Саймонтон, — таки идеализм, приобретенный в башне из слоновой кости, вредны для когнитивнойгибкости«9.
Полезностькатегории интегративной сложности очевидна, но ее вряд ли можно рассматриватькак инструмент совершенно объективного психологического анализа. Создаетсявпечатление, что американские исследователи неосознанно приписывают те или иныеинтеллектуальные качества своим президентам в зависимости от результатов ихполитики. В этом отношении показательна попытка оценить когнитивный стильполитика не постфактум, но на начальном периоде его деятельности у кормилавысшей власти. Речь идет о Билле Клинтоне. Если один политический психолог — П.Суедфелд, анализируя опыт первых 10 месяцев его президентства, утверждает, чтоКлинтон обладает крайне низким уровнем интегративной сложности, не способен«осваивать» политические проблемы10, то другой — Ст. Реншон констатирует у негоочень высокий уровень когнитивных способностей11. Противоречивость оценок,очевидно, объясняется тем, что эффективность политики Клинтона в начале 1994 г. была еще величиной неизвестной.
Нарассмотренных американских исследованиях, как уже отмечалось выше, лежит печатьнационально-исторического контекста — общества со сложившейся и устоявшейсяполитической культурой, «правилами игры» и системой ценностей, в которомвариации в психологических особенностях лидеров ограничены известными пределамии не оказывают обычно решающего воздействия на судьбы страны. В таком обществепотрясения, угрожающие основам его бытия, — это лишь редкое исключение.Наверное, именно в таком контексте возможны исследовательские методики,ориентированные на формализацию и измерение качеств лидеров, их изображение ввиде математических формул, шкал и графиков — ведь таким операциям поддаютсялишь «объекты», обладающие высоким уровнем общности (в данном случаекультурно-психологической) и различающиеся по ограниченному числу параметров.Подобные методики и лежащие в их основе концепции гораздо труднее применять вобществах, где резкие переломы, тотальные кризисы и борьба диаметральнопротивоположных тенденций — органическая черта исторического развития,определяющая и психологический облик лидеров. Скажем, сравнивать «когнитивныестили» Андропова, Горбачева и Ельцина вряд ли возможно лишь на основе техпоказателей, которые используются при сопоставлении американских президентов.
Когнитивныйстиль советских и российских лидеров
Темне менее, концепции и выводы современных исследований психологии лидерствавыходят по своему значению за пределы тех обществ, в которых ониосуществляются. Многое из этого теоретико-методологического инструментарияможет быть использовано при исследовании лидерства в иных, более сложных ипротиворечивых национально-исторических ситуациях, в том числе советской ироссийской. Но использовано при обязательном условии его корректировки иразвития, отвечающих своеобразию этих ситуаций.
Низкийуровень или отсутствие интегративной сложности можно, например, считать однойиз важнейших особенностей психологии И.В. Сталина. Сочетаясь с незауряднойхитростью, ловкостью, прагматическим цинизмом, сталинский догматизм оказалнемалое влияние на его политический курс. Веря во всемогущество тоталитарногогосударства («диктатуры пролетариата»), его способность решить любые проблемыметодами приказа и насилия, Сталин проявлял поразительную неспособностьреалистически оценивать экономическую и социальную ситуацию в стране. Снаибольшей силой эта черта проявилась в последние годы его жизни, когда онпровозгласил скорое пришествие коммунистического рая на основе полногоискоренения товарно-денежных отношении. В нищей, разоренной войной ипослевоенной милитаризацией стране подобные пророчества отдавали патологическимбредом.
Внешняяполитика Сталина может показаться более реалистической и эффективной. Послевторой мировой войны страна достигла еще не виданного могущества на мировойарене, зона коммунистического господства распространилась на восточную частьЦентральной Европы, где стабильность ее границ гарантировалась Ялтинскими иПотсдамскими договоренностями; советским вассалом на какое-то время стал Китай.Жесткая конфронтация с Западом сочеталась с осторожностью, устойчивымвоздержанием от опасных военных авантюр. Нельзя, однако, забывать о том, чтоэти «успехи» были достигнуты ценой миллионов жизней советских людей, кровью ипотом русских солдат. Те крайне неблагоприятные условия, в которых странепришлось вступить во вторую мировую войну и взять на себя основную тяжестьсопротивления гитлеризму, были во многом результатом догматических просчетов сталинскойполитики. Его подыгрывание и упорное доверие Гитлеру после заключения договоров 1939 г., нескрываемая враждебность к западным демократиям базировались нанедооценке агрессивной природы фашизма и его фундаментальных отличий от другихразновидностей «империализма». Западный мир представлялся Сталину вполне в духеленинских и его собственных концепций единой империалистической системой, чьявраждебность социалистическому государству может быть перекрыта только межимпериалистическимипротиворечиями, которые, следовательно, надо всячески раздувать, не особенносчитаясь с различиями в политических режимах и целях внутри этой системы.Демократические страны психологически были для Сталина даже «хуже» фашистских(так же как левые социал-демократы хуже правобуржуазных политиков), посколькуони воплощали принципы буржуазной демократии, в борьбе с которыми сформировалсямарксизмленинизм; с тоталитарным же германским диктатором он, возможно,чувствовал политическое родство. Нельзя в то же время не признать, что западныелидеры своей политикой умиротворения Гитлера укрепляли подобные установкиСталина: им тоже явно не хватало «интегративной сложности», когда онирассчитывали, что антикоммунизм Гитлера спасет их страны от угрозы агрессии.
Вдеятельности Сталина бывали периоды, когда он отходил от идеологических догм,способствуя, например, укреплению антигитлеровской коалиции в период войны,распустив Коминтерн, препятствуя в послевоенные годы дестабилизирующимкоммунистическим мятежам в странах Западной Европы и поощряя переход западныхкоммунистов на «парламентский путь» борьбы за социализм. Подобные фактыподтверждают наблюдение политических психологов о влиянии конкретной ситуациина уровень интегративной сложности политических лидеров. Вместе с темвысказанная Сталиным в 1952 г. «надежда» на перспективу новой войны междузападными странами без участия СССР в результате обострениямежимпериалистических противоречий показывает, что его оценки глобальнойситуации, определявшие стратегию напряженности и «холодной войны», продолжалибазироваться на уже совершенно обветшавших к тому времени марксистско-ленинскихдогмах.
Гораздотруднее оценить однозначно уровень интегративной сложности преемников Сталина.Когда размышляешь о Н.С. Хрущеве, не легко определить, чего в нем было больше — реализма в понимании внутренних и внешнеполитических проблем страны иливолюнтаристского догматизма, выразившегося, в частности, в намерениях«закопать» капитализм и построить коммунизм к 1980 г. По-видимому, начало кризисной эпохи в истории реального социализма вызвало к жизни лидеров,или — как Хрущев, а позднее Андропов — обладавших неполной или частичнойинтегративной сложностью, или — как Брежнев — с парализованным, отключеннымкогнитивным аппаратом, что позволяло подменять руководство страной исполнениемцеремониала власти. Стагнирующий социализм возродил известный из историинаследственных монархии тип «ритуального лидера».
Эпохаперестройки и реформ породила новую психологическую разновидность лидерства. НиГорбачеву, ни Ельцину не откажешь в способности к адекватному восприятию всейсложности, многомерности исторической ситуации, в которой им пришлосьдействовать. К Горбачеву такое понимание пришло в 1986-1987 гг., к Ельцину — после августовского путча 1991 г., когда простая биполярная формула «народпротив коммунистической партократии» уже не могла служить достаточнымполитическим ориентиром. Однако весьма сложные, многоплановые образыобщественной действительности, сформировавшиеся в сознании обоих лидеров, врядли можно назвать интегративными, целостными. Судя по высказываниям и действиямГорбачева, образ экономической, социальной и внутриполитической ситуации у негобыл скорее мозаичным, противоречивым, не ориентированным на последовательнуювзаимосвязанную политику. Весьма двусмысленным до 1991 г. были его представления о роли КПСС и других общественно-политических сил, о возможных путяхреформирования экономики, о федерализме и национально-этнических отношениях встране, об общественных настроениях. Отсутствие целостной картины страны былотем более заметным по контрасту с горбачевским видением международных отношений(«новое мышление»), стимулировавшим смелый, целостный и последовательныйвнешнеполитический курс.
Подобныйкогнитивный стиль, пожалуй, можно было бы назвать «дезинтегративнойсложностью», помимо общей мозаичности, «клочковатости» образа действительности,его характеризуют неодинаковые уровни интегративной сложности составляющих егообразов различных сфер, например внутриполитических и международных отношений.После отстранения Горбачева от власти его политическое мышление испыталопроцесс явного упрощения, его в основном стали определять роль оппозиционногоэкс-лидера, негативные эмоции по отношению к новой власти.
Длякогнитивного стиля Ельцина характерно сочетание дезинтегративной сложности состремлением упростить образ действительности, «подвести» его под однозначныепростые решения. Оказавшись реальным главой государства после пораженияавгустовского путча, он испытал вначале период колебаний и сомнений, а затемразрешил их, призвав к руководству.команду Гайдара. Это решение, видимо,выражало не только политическую волю к проведению радикальных реформ, но ивлияние сложившегося ранее антикоммунистического биполярного стереотипа:либеральные установки Гайдара импонировались президенту своей диаметральнойпротивоположностью «социалистическим ценностям».
Деятеликоманды реформаторов, обладая весьма высоким уровнем интегративной сложности впонимании процессов одной сферы макроэкономических процессов, — в основномограничивали ею свой когнитивный горизонт, сознательно оставляясоциально-политический анализ и политическое обеспечение реформ на долюпрезидента. Общественная действительность, однако, едина и взаимосвязана, и онаплохо поддается «ведомственному» подходу. Сталкиваясь со все более ожесточеннымсопротивлением большинства Верховного совета и стоящих за ним сил, Ельцинволей-неволей вновь вернулся к близкому его когнитивному стилю биполярномуобразу: президент вместе с демократами и народом противреакционно-коммунистического Верховного совета. Несомненно, Хасбулатов ипарламентская непримиримая оппозиция делали все, чтобы придать убедительностьэтому образу, однако в результате сложилась ситуация, при которой руководствооказалось неспособным к целостному анализу всего комплекса экономических,социальных и политических проблем страны и выработке соответствующей интегральнойполитики. Результатом стали сентябрьско-октябрьские события и выборы декабря 1993 г. После выборов в когнитивном стиле Ельцина явно усилилась дезинтегрирующая тенденция. Послевыборов в его политике проявляется нерешительность и колебания, но в то жевремя чувствуется и стремление к расширению сферы и обогащению методовполитического анализа, к более целостному и последовательному курсу.
Опытполитического лидерства в перестраивающейся и реформируемой России не опровергаетметодологическую значимость категорий интегративной сложности, но в то же времяпоказывает, что ее величина носит не абсолютный, но относительный характер,масштаб ее измерения зависит от сложности ситуации. Познание и мышлениеопределенного уровня интегративной сложности могут быть вполне адекватны однойисторической ситуации и совершенно недостаточными в другой, более сложной.Уникальная сложность современной российской ситуации такова, что дляэффективного воздействия на нее, возможно, требуются лидеры, обладающиегениальным политическим даром. К сожалению, гении и особенно гении политическиерождаются крайне редко…
Интеллекти лидерство
Некоторыйсвет на эту проблему проливает одно парадоксальное наблюдение, сделанноеамериканскими политическими психологами. Сопоставляя измеряемый на основеспециальных психометрических методик уровень интеллекта политических лидеров смасштабами их влияния, они пришли к довольно пессимистическому выводу.Оказалось, что зависимость второго показателя от первого имеет видкриволинейной функции, а решающим условием влияния политика является близостьего интеллекта к среднему интеллектуальному уровню его сторонников ипоследователей. Наиболее низкий уровень влияния обнаружился у лидеров, чейинтеллектуальный потенциал в 34 раза ниже или выше(!) среднего, наибольший жеуспех (например, на выборах) доставался тем, у которого он превышал среднийлишь на 2530%12. Мы не располагаем подобными математизированными исследованиямиинтеллекта советских и российских лидеров, но сумма впечатлений об их словах иделах позволяет предполагать, что результаты таких исследований за небольшимиисключениями были бы сходны с американскими.
Американскиеавторы склонны возлагать ответственность за интеллектуальную посредственностьнациональных лидеров на избирателей. «Лидеры, — писал один из них, — не могутслишком возвышаться над не-лидерами… Любое приращение интеллекта дает болеемудрое правительство, но толпа предпочитает быть плохо управляемой людьми,которых она понимает»13. В этом объяснении большая доля истины, но его вряд лиможно считать исчерпывающим или единственно возможным. Во-первых,интеллектуальный аспект лидерства, как и многие другие его качества, зависит отситуации. Приводившиеся уже примеры Рузвельта и де Голля свидетельствуют о том,что в острокризисных экстремальных ситуациях (для Америки весьма нетипичных)может значительно возрастать влияние деятелей, выдающихся своим интеллектом. Втаких ситуациях «толпа» стихийно ищет харизматического лидера, «спасителя»,который по каким-то своим качествам резко выделялся бы из общей массыполитиков. Такими качествами могут быть воля, решительность,целеустремленность, ассоциируемые с образом лидера, неординарность и радикализмего программы, но бывает и так, что им становятся его интеллектуальныекачества.
Американскойполитической культуре не особенно свойствен феномен харизматического лидера, нов других частях мира и особенно в прошлые исторические эпохи, начиная сантичности, популярность лидера часто во многом зависела от его способностистать объектом поклонения. Патерналистский тип лидерства, еще и сегоднясохраняющийся во многих странах, отличается этим от присущего демократической — и особенно американской политической культуре — установке на лидера «своегочеловека», «первого среди равных». Лидер — отец нации должен обладать мудростьюи знаниями, недоступными прочим простым смертным. Это, конечно, идеотип,который довольно редко совпадает с действительностью, но во всяком случаевыражает социальные ожидания, сфокусированные на фигуре лидера. В условияхабсолютной наследственной монархии патерналистский тип лидерства в идеалевообще исключает какую-либо связь авторитета лидера с его личными качествами:слова и действия «помазанника Божия» не подлежат критической оценке егоподданными (как ни удивительно, в современных, даже весьма «либеральных»российских газетах примерно с таких позиций подчас оценивается фигура НиколаяII). Однако связь типа лидерства с политической культурой — особая тема,которую мы не можем рассматривать более подробно.
Во-вторых,поддержка лидера «толпой» имеет значение для достижения и удержания им властилишь в условиях представительной демократии. Источником власти советскихлидеров от Сталина до Горбачева было не народное волеизъявление, но аппаратнаяноменклатура, которую они со своей стороны постоянно сортировали,«перелопачивали», чтобы предотвратить возможность оппозиции. Но и в странах сдемократическим устройством выдвижение политика на роль национального лидера — отнюдь не только результат его популярности среди избирателей.
Преждечем выйти на поле предвыборных баталий, политик должен получить поддержкукакой-то команды — партии и особенно ее верхушки, достаточно влиятельной частиистеблишмента. На этом уровне политической конкуренции действуютсоциально-психологические механизмы, типичные для отношений в малых группах:чтобы возглавить команду, приобрести сторонников, будущий лидер долженудовлетворять установкам и ожиданиям своих коллег, психологическиприспосабливаться к ним. Конечно, очень сильный, самобытный лидер способен самзаново сформулировать систему ценностей своей команды или групп поддержки, ночаще всего он должен проявлять конформизм по отношению к групповым ценностям иожиданиям. Такая ситуация крайне неблагоприятна для людей с сильным интеллектоми весьма удобна для посредственностей. Сила ума — это прежде всего еготворческий потенциал, способность находить неординарные, принципиально новыерешения, психология же группового конформизма неизбежно подавляет этуспособность. Поэтому люди, обладающие сильным умом и потребностью в егореализации, чаще идут не в политику, а в науку, литературу и публицистику.Политиками же чаще всего становятся те, для кого позиции власти важнеевыявления собственного творческого потенциала или вообще таковым не обладающие.Речь здесь идет, разумеется, о, так сказать, «обычных», «среднестатистических»политиках и политических лидерах. Но не о тех, которые приходят в политику,движимые собственной или усвоенной политической идеей, выражаемыми ею социальнымиинтересами. Здесь мы подходим к проблематике, которая касается уже неинтеллектуально-когнитивных, но мотивационных аспектов психологии лидерства.
3. Проблемы мотивации лидеров
Потребностьво власти. Макиавеллизм
Вполитико-психологической литературе важнейшим мотивационным источникомлидерства обычно признается потребность во власти. С этим тезисом, вероятно,согласится большинство людей, весьма далеких от научных политологическихисследований и изысканий. Борьба за власть — явная или тайная — пронизываетполитическую жизнь любого общества. Многие авторы считают стремление к властиприсущим биологической природе человека, заложенным в его генах. Онирасполагают убедительным доказательством — ведь ожесточенная борьба залидерство в группе происходит и в животном мире.
Подобныйподход к психологии лидерства при всей внешней бесспорности, разумеется, неможет решить проблему его мотивации. Скорее он ставит новые вопросы. Во-первых,стремление к власти у одних людей сильнее, чем у других; у многих оно вообщеотсутствует. Понять причины этих различий необходимо хотя бы для того, чтобывыяснить, кто и почему становится политическим лидером. Во-вторых, даже науровне обыденного сознания власть не признается единственно возможной цельюполитиков. Весьма обычное в сегодняшней российской прессе и общественном мненииосуждение политиков за то, что они думают только о власти, а, скажем, не облаге народа, равносильно признанию, что хотя бы в принципе у них могут быть ииные, менее своекорыстные цели. Если это так, важно понять, как потребность вовласти взаимодействует в психологии лидера с другими мотивами и с какимиименно.
Сильнуюпотребность во власти, присущую потенциальным и реальным лидерам, проще всегообъяснить их врожденными индивидуальными особенностями. И действительно, исходяиз здравого смысла невозможно отрицать, что условием достижения и осуществлениялидерства является какой-то минимальный набор природных задатков:организационные способности, воля, сила убеждения, быстрота реакции, стиль общенияи т.д., хотя, как мы уже видели, этот «набор» различен в различныхсоциально-исторических условиях. Способности же, как известно, трансформируютсяв потребности: человек, способный осуществлять власть, испытывает потребность вней. Однако в ходе своего развития политико-психологическая наука вышла зарамки «генетического» подхода. С 30-х годов на исследование психологическихпредпосылок лидерства значительное влияние оказывают идеи фрейдистскогопсихоанализа. Они побуждают искать эти предпосылки в условиях первичнойсоциализации личности, в отношениях ребенка с непосредственной социальнойсредой.
Так,в работах американского психолога Г. Лассуэла доказывается, что психологическойосновой политической деятельности является бессознательное вытеснение «частныхконфликтов», пережитых личностью, в сферу общественных объектов и последующаяих рационализация в понятиях общественных интересов. По мнению этого автора,проявляющаяся во все более сильной форме потребность во власти имееткомпенсаторное происхождение: обладание властью психологически компенсируетущербность, фрустрацию, испытываемую личностью14. Иллюстрацией к этим тезисамможет служить высоко оцениваемая в США биография президента В. Вильсона,написанная А. и Дж. Джордж. Стремление Вильсона к власти и характерные чертыего политического стиля: жесткость позиций, неумение идти на уступки икомпромиссы авторы выводят из отношений будущего президента с суровым итребовательным отцом. Эти отношения, сочетавшие идентификацию с отцом иподавленную враждебность к нему, породили в психике Вильсона фрустрацию,которую компенсировало жесткое осуществление власти15.
Подобноепсихоаналитическое анатомирование собственных национальных лидеров приобрелоширокое распространение в американской литературе. Так, в одной из биографий Р.Никсона этот президент описывается как невротик, одолеваемый страстью ксамоутверждению, страхом смерти и потребностью в эмоциональном враге, чтопорождало у него склонность к провоцированию политических кризисов,подозрительность, социальную изоляцию и трудности в принятии решений16.
Можнопо-разному оценивать адекватность подобных выводов. В американской политическойпсихологии психопаталогический подход к феномену лидерства вызвал серьезныевозражения. Один из ее видных представителей Р. Лэйн даже выдвинул в противовесэтому подходу тезис, в соответствии с которым успешно действующимидемократическими политиками становятся люди со здоровой, уравновешеннойпсихикой17. В любом случае было бы неверно недооценивать значение бессознательныхвнутрипсихических конфликтов в развитии и укреплении потребности во власти иразличных черт личности, проявляющихся в ее осуществлении.
Сточки зрения изложенной в главе II концепции базовой напряженности психики,доминирование этой потребности в личностной мотивации можно рассматривать какследствие дефицита позитивных психосоциальных связей личности, ее общности сдругими людьми. С этим дефицитом часто взаимосвязано одностороннее,гипертрофированное развитие индивидуалистических или эгоцентрических амбиций;для одинокой социально изолированной личности особо острой, настоятельнойявляется потребность в самоутверждении. Поскольку оно возможно лишь вотношениях с другими людьми, гипертрофированно-индивидуализированная личностьищет путь к самоутверждению в господстве, власти, контроле над ними. Дефицитэмоционально позитивных отношений — любви, сочувствия — в раннем детстве можетстать первичным звеном всей этой цепочки причин и следствий и превратить вконце концов страсть к власти в доминирующий мотив личности18. Соответствующиенаблюдения политических психологов представляются достаточно убедительными: нетолько в Америке неблагополучие в родительской семье — типичная черта биографийнаиболее властолюбивых и авторитарных политиков.
Впрочем,для объяснения этой черты не всегда нужно обращаться к детским годам. Участие вборьбе за политическую власть нередко бывает результатом неудовлетворенногосамолюбия вполне взрослых людей, отсутствия успеха и низкого профессиональногостатуса в первоначальной сфере деятельности. Такими людьми в значительной меренаполнялась партноменклатура КПСС, а в годы перестройки в политику хлынулипрофессора и доценты, научные работники и инженеры, не сумевшие по тем или инымпричинам получить признание и выйти на первые места в своей области.
Конечно,среди них были люди с различными мотивами, но та легкость, с которойвпоследствии многие из них меняли свои политические позиции, показывает, чточисто «статусная» карьерная потребность была достаточно типичной для этогопоколения российских политиков.
Конкретныеисследования да и тот же здравый смысл показывают, что властолюбие иликарьеризм далеко не всегда являются единственными или главными движущими силамивхождения человека в политику и его дальнейшей деятельности в данной сфере.Политики, воплощающие подобную мотивацию, так сказать, в «чистом», законченномвиде, обычно легко распознаются общественным мнением (или хотя бы наиболеепроницательной его частью) и как бы выделяются им в особую категорию. Ибо такихдеятелей отличают явные черты поведения: цинизм, вероломство, неразборчивость всредствах, жестокость. В политологии и политической психологии их относят кмакиавеллическому типу лидеров (по имени флорентийца Николо Макиавелли,рекомендовавшего в XVI в. именно такую линию поведения современным емувластителям).
Современныеамериканские исследователи разработали коэффициент измерения уровнямакиавеллизма, основанный на таких показателях, как слабая роль эмоций вмежличностных отношениях, пренебрежение конвенциональной моралью, отсутствиеидеологических убеждений, наслаждение, получаемое от манипулирования другимилюдьми.
Наиболееблагоприятными для проявления макиавеллизма считаются ситуации, в которыхполитик обладает относительной свободой действий в определенной сфере, например,если он возглавляет ведомство, обладающее относительно высоким уровнемавтономности в государственном аппарате. Именно таким, по мнению некоторыхамериканских исследователей, было положение Г. Киссинджера в администрацииНиксона, что и позволило расцвести пышным цветом макиавеллическим чертам этогодеятеля19.
Запределами американского контекста ситуации, благоприятные макиавеллизму, легкообнаружить в условиях тиранических, абсолютистских и тоталитарных режимов. Атакже в обстановке крупных революционных катаклизмов, когда разрушены старые иеще не возникли новые «нормы-рамки» политической деятельности. Генри Киссинджервыглядит богобоязненным монахом по сравнению с такими отечественнымивоплощениями макиавеллизма, как Сталин, Берия или Андропов. Именно специфика иограниченность исторических (или административно-управленческих) условий, вкоторых проявляются деятели макиавеллического типа, показывают, чтогипертрофированное властолюбие не может рассматриваться как единственновозможная мотивация лидерства.
Сэтой точки зрения особый интерес представляют мотивы революционных лидеров. Этапроблема кажется достаточно сложной. С одной стороны, обстановка революционногоподполья, жесткой дисциплины и конспирации создает предпосылки «вождизма» иреволюционного макиавеллизма (по принципу «цель оправдывает средства»),воплотившегося в русской истории в феномене нечаевщины и разоблаченного в«Бесах» Достоевского. С другой стороны, невозможно отрицать, что для многихреволюционных лидеров исходным мотивом их деятельности были бескорыстные мотивыборьбы за свободу и народное благо, которые в России утвердились в культуре иценностных ориентациях разночинной интеллигенции. Исследователи, принадлежащиек психоаналитическому направлению, склонны видеть в таких мотивах лишьрационализацию личных неосознанных страстей, но это трудно доказать в каждомконкретном индивидуальном случае. В то же время очевидно, что наиболеереволюционные течения — и прежде всего большевизм — по мере своего становления,развития и особенно приобщения к борьбе за власть и ее осуществлению неизбежнопорождали макиавеллический тип лидерства.
Ленин,по свидетельству знавших его людей, был чрезвычайно авторитарным, властолюбивымчеловеком не только в политике, но и в быту, однако трудно доказать, что толькостремление к власти заставило юного Владимира Ульянова засесть за труды Марксаи детально исследовать развитие капитализма в России. Читая «Тюремные тетради»Антонио Грамши, проведшего многие годы жизни и погибшего в фашистскихзастенках, невозможно поверить, что к напряженному интеллектуальномутворчеству, к поиску новых ответов на проблемы теории и практики революции егопобуждала хотя бы и неосознанная страсть к власти.
Возможно,у многих революционных лидеров потребность во власти развивается и укрепляетсяне с раннего детства, а под влиянием тех лидерских ролей, которые ониприобретают в революционном движении. Реальная власть, сначала над ближайшимисторонниками, а потом и над более широкой массой, превращается у них в способсамовыявления и самоутверждения, в потребность и устойчивую установку. Такаядинамика в общем не противоречит современным научным представлениям омотивации.
Важноиметь в виду, что политика — далеко не единственная и даже не самаяблагоприятная сфера для удовлетворения потребности во власти. В демократическом«рыночном» обществе власть промышленного и финансового магната или менеджеракрупной компании во многом не уступает, а по показателю устойчивостипревосходит власть политического лидера. Люди, посвятившие себя политике,прекрасно знают, что лишь немногие из них достигнут верхних этажейполитического здания, где индивид (президент, премьер, министр, партийныйлидер, губернатор) является носителем реальной власти; даже члены высшихзаконодательных органов обладают лишь властью коллективной, вряд ли способнойудовлетворить сильное личное властолюбие. Кстати, эмпирические исследования,проводимые среди западных законодателей, не обнаруживают у них подобноймотивации. Все это подтверждает многообразие и сложность мотивации политиковвообще и политических лидеров в частности.
Иерархиямотивов
Этомногообразие констатируется и в современных концепциях психологии лидерства.Так, кроме потребности во власти и в компенсации неосознанного психическогодискомфорта в качестве мотивов лидера выделяются его убеждения и стремлениерешить какую-то политическую проблему (например, вывести страну из кризиса);чувство долга; потребность в одобрении и уважении со стороны других людей; встатусе и признании; те требования («вызов»), которые предъявляет к лидерузанимаемое им положение20.
Подругой классификации, основанной на исследованиях психологии американскихпрезидентов, мотивацию лидеров могут определять три доминирующих потребности:во власти, в достижении цели (или успехе) и во внутригрупповых связях, в любви,дружбе, в общем в позитивных межчеловеческих отношениях21.
Нетруднозаметить, что как бы ни классифицировать мотивы лидерства, все они, какправило, не являются взаимоисключающими; все или почти все могут сочетаться впсихологии одного и того же человека.
Такпотребность во власти чаще всего совпадает с потребностями в статусе, водобрении, признании и уважении со стороны других людей; лидер-властолюбец впроцессе осуществления власти и часто в качестве способа реализации своеговластолюбия может стремиться к достижению каких-то конкретных внутри- ивнешнеполитических целей, решению определенных проблем. При этом в соответствиис общепсихологическими представлениями о мотивации одни мотивы могут игратьслужебную, инструментальную роль по отношению к другим, выступать какпотребности «второго ранга». Так, потребность в признании или успехе обычнообслуживает «содержательные» потребности — во власти, в достижении конкретныхцелей и т.д.
Анализируяпсихологию президента Клинтона, Ст. Реншон приходит к выводу, что ее отличаетчрезвычайно высокий уровень уверенности в себе и в правильности своих действий,доходящий до самоидеализации, стремление к достижению поставленной цели. В тоже время — потребность «быть с людьми», иметь друзей, получать от них моральноеподкрепление своим планам и действиям, одобрение. Эти качества обусловливаютвесьма высокую политическую активность Клинтона, склонность к выдвижению всеновых инициатив. По мнению Реншона, с этим связаны определенные опасности,поскольку общество и его институты не смогут абсорбировать слишком много новыхинициатив22. Другой исследователь — Ф. Гринстейн полагает, что Клинтон поведетстрану к принципиально новым целям в области внутренней политики23.
Смыслклассификации лидерских мотивов состоит, очевидно, не в том, чтобыклассифицировать в соответствии с ней реальных лидеров (приписывая каждомукакой-то один из них), но в выявлении в их психологии относительной силыразличных мотивационных тенденций, их иерархии. Иерархию же эту можно выстроитьлишь на основе анализа ситуаций выбора — когда одни мотивы приходят в конфликтс другими: в этих случаях «победивший» мотив характеризует психологию лидера вбольшей мере, чем «побежденный» или отброшенный им, и можно утверждать, чтопервый занимает более высокое иерархическое место в мотивации данного деятеля.Например, о деятеле, стремящемся к власти, но не способном ради этогостремления совершать действия, которые могут снизить его моральный престиж,уважение или любовь к нему окружающих, можно справедливо сказать, чтовластолюбие не является его доминирующим мотивом.
Важнотакже учитывать, что сама возможность конфликта мотивов обусловлена объективнойситуацией, в которой находится лидер, особенно его место в отношениях власти. Политик,который еще не имеет реальной власти, но стремится заполучить ее, подвержен вомногом иным мотивационным импульсам, чем уже обладающий властью и прочноудерживающий ее. Французский президент Ф. Миттеран на ранних этапах своейполитической деятельности выглядел не особенно принципиальным и не слишкомразборчивым в средствах деятелем, озабоченным главным образом поиском своейполитической ниши, карьерой. В 60-е годы политическая обстановка во Франциисложилась таким образом, что Миттеран — в частности из-за неприязненных личныхотношений с де Голлем оказался наиболее удобным кандидатом на роль «первоголица» нараставшей антиголлистской оппозиции. Приобретенный таким образом имиджобъединителя левых сил позволил ему возглавить перестраивающуюся после тяжелогокризиса Социалистическую партию, а в 1981 г. — победить на президентских выборах. Последовавшее через 7 лет в совершенно иной политической обстановкепереизбрание на новый срок придало редкую устойчивость его позициям: те мотивы,которыми направляется деятельность французского президента в конце 80-90-хгодах обеспечение стабильности и мира в стране и за ее пределами — весь егоспокойный, уравновешенный и уверенный стиль очень мало походят назасвидетельствованное политической хроникой 50-х годов «стремление наверх» неслишком удачливого депутата Миттерана. Не менее известны, однако, (иприведенные выше) другие примеры — когда достижение высшей власти усиливаетпатологический страх ее утерять и этот страх становится доминирующим мотивомлидера.
Исследованияамериканских психологов показывают, что относительная сила различных мотивовможет оказывать существенное воздействие на политическое поведение главыгосударства. Так, наиболее властолюбивые американские президенты, имеющие в тоже время сильную «мотивацию к достижению», проводили более активную политику,проявляли способность к принятию крупных решений, но в то же время меньшуюгибкость, чем президенты, ориентированные на дружеские межличностные отношения(в частности в вопросах ограничения гонки вооружений). В то же время лидеры,ориентированные на такого рода отношения, склонны подбирать правительство исвой аппарат больше по признаку личных симпатий, чем компетентности. В целомнаиболее властолюбивые президенты признаются более эффективными и болееопасными для страны, чем лидеры с иной мотивационной иерархией.
Однаиз наиболее сложных проблем мотивации лидеров — роль в ней их убеждении,ценностей, политических целей, не сводимых к личным, эгоистическим побуждениями амбициям. Совершенно очевидно, что эта роль, значение мировоззренческого, илиидеологического, фактора, соотношение личных и общественно-политических мотивовв психологии и деятельности политиков носят ярко выраженный индивидуальныйхарактер. В политической сфере действуют не только последователи Макиавелли, нои такие люди, как академик А.Д. Сахаров, абсолютно чуждые стремлению к власти ируководимые лишь силой своих убеждений. Биография генерала де Голля убедительнодоказывает, что вопреки его репутации деятеля, стремившегося прежде всего кличной власти, она была для него лишь орудием осуществления определеннойполитической программы. Генерал легко расстался с властью, когда убедился, чтоего политику отвергает большинство французов. Противоположный пример — советские лидеры вроде Брежнева, упорно цеплявшиеся за власть, не будучифизически и интеллектуально в состоянии осуществлять свои функции. В то жевремя, как уже отмечалось, личное властолюбие даже очень сильное, подчаспомогает национальному лидеру решать важные для страны задачи. Страсть к властигенерала Бонапарта побудила его отбросить республиканские убеждения своеймолодости, установить империю на развалинах приконченной им республики ивтянуть Францию в военные авантюры, стоившие ей одного из самых сокрушительныхпоражений в ее истории. Но это не помешало ему провести глубокие внутренниереформы, заложившие фундамент нового общественного строя. Ричард Никсон вборьбе за власть использовал неприглядные методы, впоследствии преждевременнооборвавшие его карьеру, но за недолгие годы своего президентства успел вывестистрану из вьетнамского тупика и заключить исторические соглашения обограничении гонки термоядерных вооружений с Советским Союзом.
Верностьполитика своим убеждениям также может находиться в совершенно разных отношенияхс уровнем его властолюбия и авторитаризма. Скажем, убеждения лидера фашистскогодвижения оправдывают и поощряют его стремление к неограниченной личной власти,чего не скажешь о либерально-демократических движениях.
Социальнаяидентификация политиков
Достаточносложную и часто противоречивую структуру мотивации политиков помогает понятькатегория идентификации, в общем виде рассмотренная в предыдущей главе. Как мывидели, процессе идентификации с той или иной большой социальной общностью, собъединяющей ее системой ценностей происходит в психике любого человека. Однакоу политиков и особенно у политических лидеров этот процесс полнее овладеваетпсихикой, чем у большинства смертных. Политика — по определению это не личное иличастное, но общее публичное дело (в первичном древнегреческом значении слова — дела городской общины, полиса). Относительно глубокий в психологическом смыслехарактер социальной идентификации политика с нацией, страной, этносом, классоми т.д. обусловлен тем, что это — ролевая идентификация. Заниматься политикой — значит выполнять определенную социальную роль, функцию, служить интересам,выходящим за рамки личных.
Самыйэгоистический властолюбивый и макиавеллически-циничный политик отличается,скажем, от жаждущего власти собственникапредпринимателя тем, что служениеинтересам и целям общности есть обязательная ролевая норма его деятельности.Эта социальная ролевая функция не может не оказывать влияния на структуру егомотивации. Идентифицируя себя с общностью, политик исповедует взгляды,ценности, убеждения, соответствующие этой идентификации. Исходя из сказанного,можно сформулировать следующую гипотезу: структура мотивации лидера связана стем, с чем (или с кем) и каким образом он себя идентифицирует.
Объекти способы идентификации определяются характером политического строя иполитической идеологией эпохи. В античных городах-государствах политическиелидеры идентифицировали себя с общиной свободных граждан. В патриархальноймонархии источником высшей власти считался божественный промысел, поэтомуабсолютному монарху не было нужды идентифицировать себя со своими подданными.Страна, этно-территориальная общность, отданная монарху божьей волей,ассоциировалась не с совокупностью образующих ее людей ( в предельных случаях — как в древневосточных монархиях или в допетровской Руси «рабов» венценосца), носо скреплявшей ее системой власти, как бы продолжавшей власть Бога надсмертными («власть от Бога»). Верховный властитель ассоциировал иидентифицировал себя поэтому с институтом власти — государством, ощущал своюролевую функцию в соответствии со знаменитой формулой Людовика XIV «государствоэто я».
Отождествлениестраны и ее населения с государством укоренилось настолько глубоко, что донаших дней живет в языке и общественном сознании. Оно означает отождествлениенациональных интересов с интересами институтов власти и подчинение первыхвторым. Своего апогея оно достигает при тоталитаризме, но лидерыдемократических стран подчас, подобно М. Тэтчер, развязывают нелепые войны закакие-то острова — лишь бы отстоять престиж государства. И вознаграждаютсяаплодисментами своих сограждан! Ибо идентификация носит двусторонний характер:человек с улицы нередко принимает власть и влияние правителей, чиновников игенералов на какой-то территории или в каком-то регионе мира за своисобственные, якобы воплощающие национальные интересы. Такова одна из самыхзастарелых и устойчивых иллюзий массового сознания.
Понятно,что описанный способ социальной идентификации политического лидерства позволяетлегко сочетать его ролевые нормы с личными мотивами и целями, ориентированнымина власть — ее охрану, максимальное расширение ее объема и пространства. Защитатерритории своего государства и завоевание новых территорий, предотвращениесмут и беспорядков — это одновременно нормативная функция, долг властителя испособ удовлетворения его властных амбиций. В его функции входит, разумеется, изабота о благе подданных. Но эта забота осмысливается на основе принциповпатернализма: она осуществляется лишь в той мере и форме, которые соответствуютприоритетным интересам власти, содействуют ее укреплению. Иными словами, этазабота никак не соотносится с собственной волей и стремлениями людей,составляющих ее «объект».
Войны,служащие амбициям властителей, могут приносить те или иные материальные выгодыкаким-то слоям населения победившей страны (солдатские трофеи, земли длярасселения, новые рынки и т.д.). Но власти нет нужды думать о жертвах,приносимых народом на алтарь войны. Во всех случаях демонстрация и утверждение«державности», мощи государства остается приоритетной политической цельюнезависимо от того, соответствует она или нет жизненным потребностям людей (внаши дни такое понимание национальных интересов изящно маскируется геополитическойфразеологией).
Демократизацияи гуманизация политического строя и политической идеологии в новейшее время,перемещение центра тяжести в решении социально-экономических проблем с методоввнешней экспансии на внутренний технико-экономический прогресс, появлениеугрозы термоядерного апокалипсиса — все это постепенно, хотя и не полностьюизменяло объект и способы социальной идентификации политиков. Уже проникновениев общественное сознание принципов свободы и равенства, зависимость судьбыполитиков от воли избирателей означают, что им в той или иной мере приходитсяидентифицировать себя со всей массой членов общества. Появляются условия дляидентификации по принципу эмпатии (см. главу III) — установка лидера наудовлетворение потребностей руководимых им людей, на включение их воли истремлений в процесс принятия политических решений. Таким образом складываетсятип демократического лидера.
Разумеется,реализация этих тенденций возможна лишь при демократических порядках,обеспечивающих права и свободы личности, предполагающих диалог власти собществом. Тоталитарные и авторитарные режимы проявляют свободу о «благенарода» в духе патерналистских установок (руководство, «вождь», правящая партияобладают монопольным правом решать, что хорошо и что плохо для народа). Вусловиях демократических режимов политики обладают различными убеждениями,исповедуют различные системы ценностей, либо усвоенные ими из политическихкультур и субкультур общества, либо в той или иной мере сформированные илимодифицированные ими самими.
Лидерможет идентифицировать себя с партией или политическим течением, бытьконсерватором, либералом, социал-демократом, националистом или вообще не иметьчеткой идеологии, предпочитая прагматический подход к решению проблем. Он можетв различной пропорции сочетать в своей психологии потребность во власти, другиеэгоистические — карьерные и корыстные мотивы, авторитарный стиль с верностьюопределенным общественным целям и идеалам. Однако при всех этих различияхнормативная идентификация лидеров с реальными людьми, «обобщенным другим»,обществом (а не только с безличными властными институтами) создает в егопсихике ограничитель для одностороннего и гипертрофированного развитияпотребности в личной власти, побуждает добиваться влияния и контроля на основеубеждения других людей, согласия с ними. Не случайно люди, наделенныенепомерным, патологическим властолюбием нередко примыкают к экстремистским — крайне правым или крайне левым — течениям, отвергающим демократические нормы.Можно утверждать, что интериоризация политиком демократических ценностей иценностных норм и демократического правосознания, соответствующий им способ егосоциальной идентификации являются одним из важнейших организующих начал егопсихологии, мотивов, которыми он руководствуется в своей деятельности.
Всесказанное, возможно, не опровергает психоаналитический тезис, рассматривающийубеждения, ценности и цели политика как рационализацию неосознанных личныхмотивов. Однако даже если ценности и цели имеют такое происхождение, это ничегоне меняет в том факте, что они могут выступать как реальные мотивы деятельностиполитика. С точки зрения политической истории США и других стран в конце концовфакт заключения Версальского договора намного важнее тех семейных обстоятельствВудро Вильсона, которые, как считают его биографы, определили его роль в этомсобытии.
4. Личностно-психологические предпосылки политическихрешений
Психологиялидерства есть результирующая сложной «пирамиды» факторов, в основе которойлежат исторические условия и ситуации, в которых действует лидер, егоиндивидуальные свойства, природные или приобретенные, а в вершине — психическиемеханизмы, непосредственно регулирующие его политическую деятельность.Естественно, что политическую психологию более всего интересует эта «вершина»,ибо именно на ней проявляются качества лидера, определяющие принимаемые имрешения и оказывающие тем самым влияние на политическую жизнь. Помиморассмотренных выше когнитивно-интеллектуальных и мотивационных, в том числеценностных и идеологических компонентов к ним относятся и такие индивидуальныепсихические свойства, которые как бы переходя с основания «пирамиды» на еевершину, оказывают самостоятельное и весьма существенное воздействие надеятельность политиков и ее результаты. Различные политики могут иметь сходныемотивы, убеждения, цели, не особенно различаться по своему интеллектуальномууровню и используемым когнитивным механизмам, но принимать при этом в сходныхситуациях решения, резко различающиеся по уровню своей адекватности ситуации ирезультативности.
Политическаяпсихология испытывает потребность в понимании такого рода различий, нонаталкивается при этом на громадные трудности. Фактически речь идет об анализенеопеределенного числа психологических характеристик, образующих в совокупностинеповторимую индивидуальность человека, переплетающихся друг с другом и неподдающихся при современном уровне науки четкой дифференциации и классификации.Иллюстрацией этих трудностей может служить попытка американских психологовописать психологический облик президентов США с помощью 110 определений(например, «умеренный, скромный, темпераментный», «дружественный,консервативный, холодный» и т.д.), сгруппированных в 14 агрегированных«укрупненных» характеристик24. Подобные исследования могут представлятьопределенный интерес для описания и сравнения психологии политических деятелей,однако их результаты не отличаются особой доказательностью, ибо наборанализируемых свойств достаточно произволен (почему их ПО, а не 55 или 220?) ине имеет ясных логических и методологических оснований.
Матрицапсихологических характеристик лидеров
Болееперспективной представляется дифференциация психологических свойств лидеров накрупные блоки, разделяемые по достаточно четким основаниям. Так, их можно,во-первых, подразделить на содержательные и процессуальные характеристики.Определенным содержанием, или значением обладают мотивы, цели, ценности,убеждения человека, знания и представления, формирующие в его психике образыдейcтвительности. Процессуальные характеристики описывают как происходятосуществляемые человеком процессы познания, мышления, практического действия; кним относятся его когнитивный, поведенческий, коммуникативный стили, в которыхотражаются его темперамент, способности, сила воли, особенности эмоциональнойсферы.
Во-вторых,психологические свойства лидеров целесообразно подразделить на интрапсихическиеи поведенческие (имплицитные и эксприцитные). К интрапсихическим относятся всекомпоненты психики — содержательные и процессуальные — образующие сознание,мышление и неосознанные переживания, мотивы, установки, к поведенческим — конативные компоненты установок, стиль поведения и общения.
Предлагаемаяклассификация подчинена задаче анализа психологического механизма принятияполитических решений. Ее преимущество состоит в том, что совмещение положенныхв ее основу двух дифференцирующих принципов позволяет выявить взаимосвязиразличных компонентов этого механизма, отделить причины от следствий.
Проиллюстрируемсказанное на конкретном примере из области международных отношений.Предположим, что президент США принимает решение достичь договоренности сРоссией, предусматривающей взаимное сокращение определенного вида вооружений.Посмотрим, как выглядит процесс принятия этого решения в свете предложенной классификации(см. таблицу 2).
Предлагаемуюсхему можно также использовать при прогнозировании политических решений ипозиций лидеров по конкретным вопросам. На основе известных из прошлого опытаэксплицитных данных о лидере аналитик-психолог может реконструировать картинуего внутрипсихических образований и процессов, регулирующих его политическуюдеятельность, а затем, исходя из нее, предсказать его поведение впрогнозируемой ситуации.
Наконецеще одно преимущество предлагаемой классификации состоит в том, что онапозволяет придать более точный смысл многим определениям, используемым вобыденном языке для характеристики политиков. Подобные определения частосбивают с толку своей семантической многозначностью. Например, если попытатьсяприменить ходячую пару определений «умеренный-радикальный» к советскимреформаторам постсталинского периода, сразу же обнаружится не адекватностьоднозначных характеристик. И Хрущев, и Горбачев могут восприниматься взависимости от точки отсчета и как умеренные, и как радикальные реформаторы.Оценки окажутся более точными, если признать, что Хрущев по своим убеждениям,ценностям и целям, по содержанию принимаемых принципиальных решений был гораздоболее умеренным реформатором, чем Горбачев 1987-1989 гг. Но по процессуальным характеристикам,по стилю мышления и политической деятельности Хрущев был, скорее, «радикалом»:его решения (разоблачить преступления Сталина, отдать Крым Украине, покрыть всюстрану полями кукурузы) носили импульсивный, «взрывной», часто не продуманныйхарактер. Горбачев же, напротив, долго вынашивал свои решения, проявлялосторожность, колебания, нередко нерешительность. Это не могло не сказаться нарезультатах его политики: с одной стороны, гласность, многопартийность иплюрализм, свободные выборы, «новое мышление» во внешней политике радикальноподорвали тоталитарный строй и изменили глобальную ситуацию, с другой — нерешительность и непоследовательность в проведении реформ и вовзаимоотношениях с партноменклатурой КПСС обернулись деструктивными последствиямидля экономической и политической ситуации в стране. Этот пример показывает,насколько сильно результативность деятельности лидера зависит от соответствияили рассогласования между содержанием (мотивами, целями) его политики и еепроцессуальными политическими компонентами — стилем ее осуществления.
Таблица2 Эмоциональные переживания социальных отношений личности, социальных возможностей и барьеров реализации ее потребностей (интеграция в общность — одиночество, свобода жизнедеятельности — подавленность) Содержательные компоненты Процессуальные компоненты Имплицитные компоненты Убеждение в необходимости разоружения, соответствующие ему ценности и политические цели, знание об уровне вооружений США и России, образ российского руководства, его политики и политической ситуации в России, соответствующий представлению о возможности достижения соглашения и контроля над его выполнением Жесткость или гибкость (динамизм) политических представлений, уровень интегративной сложности в восприятии глобальной ситуации; когнитивный и интеллектуальный стиль; соотношение эмоций и рационального мышления Эксплицитные компоненты Публичные высказывания президента по вопросам российскоамериканских отношений и разоружения; принятые им позиции по конкретному содержанию предполагаемого соглашения Стиль диалога с российским руководством; учет позиций противоположной стороны, способность к уступкам и компромиссам; к суггестии (убеждению) и контрсуггестии
Отметим,что предлагаемый подход к анализу психологии лидерства не противоречит ужеприменяемым в науке, но скорее дополняет и уточняет их. Это относится вчастности к «перечням» характеристик лидеров. Так, позиции цитировавшегося выше«перечня» М. Германн могут быть без труда распределены по клеточкам нашейтаблицы. Еще более детальный «перечень» предложен Е.В. Егоровой в рамкахразработанной ею «методики построения психологического портрета политическихлидеров капиталистических государств». В числе выделяемых ею компонентов«портрета» одни — потребности, мотивационная сфера, система убеждений — относятся к имплицитным содержательным, другие — познавательные процессы,устойчивость к стрессу, отношение к неудачам, решительность — к имплицитнымпроцессуальным, третий — тактический аспект принимаемых решений, определяющийих конкретное содержание — к эксплицитным содержательным, четвертые — стилируководства и межличностных отношений, «лингвистические и поведенческиехарактеристики личности, наблюдаемые визуально» — к эксплицитнымпроцессуальным25. Практически речь идет не о пересмотре принциповдифференциации психологических компонентов, но о замене однолинейного способаих расположения матричным, позволяющим в какой-то мере отразить их соотношениев структуре психики и поведения.
Таблица3 Стиль диалога с российским руководством; учет позиций противоположной стороны, способность к уступкам и компромиссам; к суггестии (убеждению) и контрсуггестии Сильная потребность во власти Слабая потребность во власти Экстраверт Активная глобальная политика совершенствования мирового порядка (Т. Рузвельт, Ф. Рузвельт, Кеннеди, Джонсон) »Примиренческая» политика, обычно малоэффективная (Эйзенхауэр) Интраверт Политика замкнутых блоков (Вильсон) Политика международного статус-кво (Кулидж)
Подобныйспособ уже применяется в политико-психологических конкретных исследованиях,правда, пока с учетом более ограниченного числа компонентов. Например, Л.Этеридж анализировал психологию американских президентов XX в. по двумпараметрам: потребность во власти, господстве над другими людьми и стильобщения с ними, определяя его по известной классификации К. Юнга какэкстравертный или интравертный (открытый или замкнутый). Этериджа интересовало,какое влияние оказывали различные сочетания этих качеств на внешнюю политикупрезидентов. Полученные им результаты можно передать следующей таблицей26 (см.таблицу 3).
Применяянашу терминологию, можно сказать, что в данном случае подтвердилось влияние наполитику лидеров взаимодействия содержательных (сильный или слабый мотивстремления к власти) и процессуальных (коммуникативный стиль) компонентов ихпсихологии.
Лидерствокак взаимодействие
Важнейшаясущностная особенность политики состоит в том, что она представляет собойпроцесс взаимодействия людей. Виды, уровни и линии этого взаимодействия весьмамногообразны, оно охватывает отношения внутри больших социальных групп и междуними; международные и межгосударственные отношения, которые реализуются главнымобразом на уровне государственного руководства, но также и на массовом уровне;отношения внутри малых контактных групп, функционально осуществляющихполитическую деятельность или вовлеченных в нее, а также между такими группами.Взаимодействие неразрывно связано с общением людей, причем психологическаянаука пока не достигла особой ясности в понимании взаимоотношения между этимидвумя понятиями. Одни концепции (например, интеракционизм Дж. Мида) фактическиотождествляют их, в других взаимодействие признается лишь одной из сторонобщения, наряду с коммуникативной (обмен информацией) и перцептивной(восприятие людьми друг друга) его сторонами.
Феноменлидерства, в том числе и лидерства политического, в сущности представляет собойодин из видов взаимодействия и общения. Словосочетание «одинокий лидер»выглядит абсурдным, лидером можно быть только по отношению к другим людям. Вполитической психологии интеракционистский подход к проблеме лидерства являетсяодним из наиболее распространенных; как отмечают авторы американского учебникапо этой дисциплине, для него характерно рассмотрение отношения «лидер-егопоследователи» как единицы анализа, он сконцентрирован на том влиянии, котороеони оказывают друг на друга27.
Некоторыеавторы выделяют свойства лидера, характеризующие особенности его отношения кдругим людям, его взаимодействия с ними в отдельный «социально-психологический»блок (наряду с мотивационным, когнитивным и т.д.). Такая операция наталкиваетсяна серьезные трудности, пожалуй, даже превышающие те, которые, как отмечалось,возникают при любых попытках структурирования психики. Ведь реализуемые вобщении отношения между людьми являются тем «пространством», в которомпроисходит формирование и функционирование большинства психических процессов.Мы видели, что из этих отношений рождаются многие потребности и мотивы людей, втом числе те, которые специфичны для психологии лидерства; те же отношенияобусловливают процесс социальной идентификации. По даннымполитико-психологических исследований, мотивы, ориентированные на сферуобщения, могут быть доминирующими в психологии лидера. Не менее трудно отделитьсоциально-психологические характеристики от когнитивных: объектом знанийлидера, его образов действительности являются другие люди или их общности, атакие знания представляют собой перцептивную и коммуникативную стороны общения.
Дляпреодоления этих трудностей возможны два пути. Первый состоит в выделениипроцессуальных, имплицитных и эксплицитных черт, характеристик психологиилидера, образующих коммуникативный и перцептивный стили его отношений с другимилюдьми: общительность или замкнутость, дар убеждения или подверженность влияниюдругих, доверие, подозрительность, эмоциональный или трезво рациональный подходк ним и проч. и проч. Такие характеристики могут быть определены каксоциально-психологические в узком смысле этого понятия. К ним тесно примыкают«гибридные» образования, в которых социально-психологические характеристикисливаются с мотивационными, например инструменталистское, или основанное наэмпатии отношение к людям.
Второйпуть состоит в том, что личность лидера рассматривается не как таковая, аименно в ее отношениях, «связке» с другими людьми, это отношение и становитсяобъектом социально-психологического анализа. Избирая такой путь, мы сразу жесталкиваемся со значительной разнотипностью такого рода отношений,невозможностью рассматривать их как единое целое. Одно дело «горизонтальные»отношения между различными лидерами (государств, партий), другое — «вертикальные» между лидером, его последователями и массой, доверие которой онстремится завоевать. Это «вертикальное» взаимодействие и общение, в своюочередь, весьма неоднородно по своим механизмам и содержанию. По этим признакамих можно разделить на отношения лидер-масса, лидер-его активные сторонники(например, члены и активисты возглавляемой им партии или движения,поддерживающего его политический курс, высокопоставленные государственныеслужащие и военные) и отношения лидера с его «командой» (членами правительства,партийным руководством, узкими группами помощников и советников).
Посколькуна каждом из этих уровней отношений во взаимодействии с лидером находятсясубъекты, различающиеся по своим интересам, целям, месту и роли в такомвзаимодействии, логично анализировать конкретно каждый из них. Так,психологические аспекты взаимодействия и общения лидеров государств исследуютсяв рамках психологии международных отношений, выделившейся в особое научноенаправление. Социально-психологические отношения лидеров с населением своейстраны и политическим активом целесообразно рассматривать в рамках анализа соответствующихгрупповых субъектов социально-политической психологии (которым посвященыпоследующие разделы книги). В контексте же данного раздела мы касаемся главнымобразом отношений, складывающихся в политических «командах».
Напредыдущих страницах психология лидерства рассматривалась в основном какразновидность психологии индивидуальной. Такой подход связан с традициейполитической психологии, главным объектом которой пока являются национальныелидеры — «первые лица» в государстве. В действительности субъектом лидерства, втом числе лидерства национально-государственного, далеко не всегда являютсялица, формально облеченные высшей властью. Реальными индивидуальными лидерамистановятся лишь деятели, обладающие соответствующими мотивационными, интеллектуальнымии поведенческими качествами — вряд ли этот тезис нужно иллюстрироватьобщеизвестными примерами. Когда таких качеств у формального лидера нет,лидерство фактически делегируется другому лицу или группе. Здесь тоже возможныразличные ситуации. В условиях наследственной монархии фактически лидером могстать всемогущий «серый кардинал» (Ришелье, Борис Годунов, Бирон). Или жемонарх, мало вмешиваясь в текущую политику, сохранял за собой роль высшейинстанции в определении принципиального направления политического курса и ввыборе воплощающего этот курс лидирующего политика. В этих случаях политикагосударства нередко приобретала неустойчивый характер, зависела от конъюнктуры,влияния на монарха его непосредственного окружения и придворных интриг. В Россиитакими чертами отличалось царствование Александра I и особенно — Николая II,последние годы которого отмечены уродливым явлением распутинщины. Современнаядействительность свидетельствует о том, что подобные ситуации — пусть не встоль экстремальной форме — возникают далеко не только в условиях монархии.
Внесколько иных формах сходные различия проявляются и в условияхреспубликанско-демократических режимов — как президентских, так ипарламентских. Достаточно сравнить тот след, который оставили в истории своихстран Рузвельт и Черчилль, де Голль и Аденауэр, Тэтчер и Пальме, с «вкладом» внее более заурядных президентов и премьеров, например с бесконечной чередойглав часто сменяющихся кабинетов IV Французской или Итальянской республик.Недавняя история свидетельствует о том, что независимо от институциональныхособенностей политического устройства, наличия или отсутствия в нем предпосылокличной власти, национально-государственное лидерство может быть в разной мереиндивидуальным или групповым. Тоталитарные и авторитарные системы создаются подиндивидуального лидера, но и они в определенных условиях порождаютолигархическое «коллективное руководство».
Особенностиполитического строя, конкретной исторической ситуации и личностные качестванационально-государственных лидеров таковы факторы, определяющие соотношениеиндивидуального и группового лидерства. Их перечень был бы, однако, неполным,если не учесть еще один фактор: объективно необходимое разделение труда восуществлении лидерских функций. Даже деспотический лидер, стремящийся личноконтролировать все сферы жизни общества, не всегда может обойтись безконсультаций с помощниками, лучше, чем он, знающих ту или иную сферы. Этанеобходимость многократно возрастает с усложнением экономической исоциально-политической жизни, с повсеместно возрастающей ролью государства иполитики в регулировании экономических и социальных процессов. Ныне невозможноединолично управлять государством так, как это делали Цезарь, Наполеон или ПетрI. Функциональный фактор оказывает растущее воздействие на институциональнуюструктуру власти, на осуществление принятого в развитых странах принципаразделения властей и в то же время на неформальную дифференциацию внутрилидирующей микрогруппы. Одним из наиболее типичных ее оснований являетсяразделение общеполитических и «экономических» функций, особенно необходимое вусловиях модернизации и реформирования экономики. Глава государства делегируетвсю экономическую политику компетентному специалисту (классический примерАденауэр — Эрхардт). Еще одно проявление действия того же фактора — обрастаниевысшей исполнительной власти обслуживающим ее экспертным аппаратом. Так,администрация и аппарат помощников президента России насчитывает несколькотысяч служащих. Сходные процессы происходят и за пределами институтовгосударственной власти — в крупных партиях, профсоюзах, других общественныхорганизациях.
Психологическиеаспекты отношений, складывающихся внутри лидирующих групп, несомненно,оказывают существенное влияние на процесс принятия политических решений. Однакодо настоящего времени они исследуются больше в рамках общей теории управления,социологии и социальной психологии, концепций групповой динамики, чем вкачестве специфического объекта политической психологии. Несомненно, механизмылидерства, выявляемые этими научными направлениями, действуют и в политическойжизни. Так, широко признанная классификация стилей руководства групповойдеятельностью: авторитарный, демократический, устраняющийся — вполне применимак политическим лидерам. Тем не менее, отношения в группах, осуществляющихполитическое лидерство, имеют свою специфику, связанную с маштабом иобщественными последствиями принимаемых решений, с влиянием на нихидеологических ценностей и социальных интересов. Эту специфику, очевидно, должнабыла бы исследовать политическая психология, но она мало интересуется подобнымипроблемами.
Представляется,что в рамках социально-политической психологии взаимодействие внутри лидирующихгрупп могло бы изучаться в двух основных аспектах.
Во-первых,с точки зрения влияния механизма этого взаимодействия (стиля лидерства,распределения ролей и т.д.) на качество принимаемых решений. Обычно решения,принимаемые коллективно, на основе свободного сопоставления различных точекзрения, организуемого демократическим лидером, считаются более адекватными, чемнавязанные авторитарным лидером, к которому подлаживаются его сотрудники. Роль«первого лица», однако, во всех случаях очень велика.
Политическиепсихологи специально исследовали механизм решения американской администрации,принятого в начале правления Дж. Кеннеди. Речь идет о военной акции противКубы, совершенно бессмысленной и приведшей к крупному политическому провалу.Это решение фактически было принято небольшой группой высших чиновадминистрации и, как считают исследователи, явилось результатом групповогоконформизма — явления, обстоятельно изученного социальной психологией ивырастающего в присущую многим малым группам тенденцию к нивелированиюиндивидуальных мнений. В нем, видимо, реализуется присущее человеческой психикестремление к интеграции с социальной общностью, с «другими», которое особенносильно проявляется в ситуациях непосредственного общения и совместнойдеятельности (см. главу II). В рассматриваемом случае еще не набравшийсяполитического опыта новый президент, очевидно, поддался «общему мнению».
Какпоказывает советская история, «коллективное руководство», объединяемоеконформистским единством, стремлением избежать разногласий и сохранитьстабильность группы, ничуть не эффективнее авторитарной власти единоличноголидера. Достаточно напомнить о коллективном решении направить войска вАфганистан. Вряд ли нужно специально доказывать, что в политике в основегруппового конформизма лежит общность «базовых» идейно-политических ценностей лидирующейгруппы.
Эффективностьгруппового взаимодействия зависит от того, в какой мере оно обеспечивает«интегративную сложность» анализа решаемой проблемы. Оптимальна ситуация, прикоторой лидер стимулирует столкновение позиций, акцентирующих различные ееаспекты и соответственно обеспечивающих различные варианты решения. Но этогонедостаточно: в группе должен быть человек, способный сопоставить и «сложить»,интегрировать различные мнения в целостную картину и на этой основе предложитьоптимальное решение. В идеале таким человеком должен быть лидер, обладающийформальным статусом, дающим право ставить точки над «и». «Устраняющийся лидер»,не способный выработать собственное мнение, резко снижает эффективностьгруппового взаимодействия, нередко делает его безрезультатным.
Всвете сказанного очевидна весьма неоднозначная роль компромисса в процессегруппового взаимодействия. Компромисс компромиссу рознь. Только чторассмотренная ситуация группового конформизма представляет собой как быабсолютный компромисс — члены группы бессознательно авансом подавляютсобственные мнения, чтобы сохранить единство. Компромисс политическиэффективен, если он представляет собой целостное решение, учитывающее разныестороны проблемы, и различные мнения, но основанное на достаточно четком выбореприоритетов и целей. Компромиссы же, основанные на механическом соединенииразличных, в том числе взаимоисключающих позиций, ценностей, целей, приводят кпротиворечивым или бессодержательным, чисто бумажным псевдорешениям, подрываютстабильность и последовательность политического курса. Такими компромиссамиизобилует российская политика в посттоталитарный период.
Во-вторых,внутригрупповое взаимодействие можно изучать с содержательной точки зрения — как соединение подходов, ориентированных на единую цель, но основанных наразличных профессионально ролевых и ценностных приоритетах. В современном миресоответствующая ситуация складывается в странах с отсталой, неэффективной икризисной экономикой, пытающихся преодолеть отсталость и выйти на уровеньнаиболее развитых стран. Технико-экономическая отсталость в большинстве такихстран тесно связана с тоталитарным или авторитарным политическим строем:государственная власть в той или иной мере сращивается с экономическимиструктурами, заставляет их обслуживать свои интересы, пытается командовать имии тем самым тормозит экономическое развитие. Поэтому стремление кэкономическому прогрессу сливается с борьбой за демократию.
Дискредитациясоциалистического пути модернизации, не приводящего, как показал историческийопыт, к экономическому процветанию и полностью подавляющего демократию,повсеместно повысила престиж альтернативного пути: перехода к свободнойрыночной экономике. В странах Западной и Центральной Европы с относительноотсталой (Италия, Испания, Португалия) или ранее частично огосударствленнойэкономикой (ФРГ), где для такого перехода существовали солидные экономические,социальные и психологические предпосылки, двуединая задача демократизации ирыночной модернизации решались довольно легко; иначе обстояло дело вбольшинстве республик СССР, ряде стран Восточной Европы и третьего мира, гдетаких предпосылок было намного меньше. Модернизация, означает здесь радикальнуюломку устоявшихся экономических и социальных структур и в то же время не можетпривести к быстрому и массированному росту благосостояния, требует значительныхжертв как от части связанных со старой системой элитарных, так и особенно отмассовых слоев. Перед лидирующими группами этих стран возникала трудноразрешаемая дилемма: как обеспечить политически реформирование экономики, кольскоро оно — во всяком случае на первых, наиболее трудных своих этапах — неможет опереться на достаточно широкую социальную поддержку, как совместить егои нужно ли вообще совмещать с функционированием демократических институтов, сполитическим плюрализмом?
Разумеется,такая формулировка проблемы носит теоретикоаналитический характер. В реальнойже жизни она решалась на основе иной «логики», в зависимости от ходаполитической борьбы, состава и политической идеологии группировок,осуществляющих государственную власть. Уже имеющийся опыт позволяет поставитьвопрос, имеющий прямое отношение к теме наших размышлений: какой типполитического лидерства и взаимодействия в лидирующей группе оптимален для решенияпроблем переходного периода?
Болееили менее ясен один из компонентов ответа: переход «получается», еслинепосредственная разработка и осуществление реформ доверяется командеквалифицированных специалистов, а политическое их обеспечение берет на себя носительвысшей власти. Гораздо труднее однозначно определить, каким должен быть этотполитический лидер и какими методами должен он выполнять свои функции.
Вкачестве образца успешного и относительно быстрого решения проблем модернизациив современной российской публицистике нередко преподносится опыт Чили.Своеобразие этого опыта заключается в том, что рыночная модернизация оказаласьздесь побочным продуктом подавления начавшейся мирной социалистическойреволюции и прихода к власти контрреволюционной террористической военнойдиктатуры. Глава хунты генерал Пиночет, жестоко расправившись слевосоциолистическими силами и поддерживавшей их частью общества, полностьюделегировал экономическую политику группе университетских либеральныхэкономистов, преодолевая при этом сопротивление своих коллег по хунте,предпочитавших сохранить за собой (в соответствии с обычной практикой«генеральских» латиноамериканских режимов) командные позиции в экономике. Пословам лидера реформаторской группы экономиста С. де ла Куэдра, твердостьПиночета — «случайность, совпадение, почти чудо»28. Очевидно, Пиночетрассчитывал, что развитие рыночных сил и экономические успехи укрепят еговласть. И… ошибся: эти процессы через полтора десятка лет, напротив, размылипочву диктатуры и привели к установлению демократического режима. Если жеобратиться к позициям де ла Куэдра и его коллег-либералов, трудно не задатьсявопросом: как либеральные интеллектуалы могли предложить свои услуги (а делообстояло именно так) одной из самых кровавых в истории Латинской Америкидиктатур, покрывшей страну сетью концлагерей и пыточных камер? Какими бысоображениями они ни руководствовались, очевидно, что для этого надо былообладать незаурядной глухотой и слепотой к тому, что происходит в стране, ккрови, и смертям и страданиям многих тысяч чилийцев. Скорее всего,профессиональные приоритеты и ценности (либеральное экономическое кредо)сочеталось у чилийских реформаторов с полной индифферентностью к ценностямгуманистическим, попросту говоря, к судьбам реальных людей. Модернизация Чилибыла осуществлена под руководством лидирующей группы, организованной попринципу разделения труда между топором и компьютером — между авторитарнымлидеромпалачом и «высоколобыми» интеллектуалами с последовательно технократическимменталитетом.
Исходяиз опыта Чили и ряда других успешно модернизирующихся стран третьего мира,некоторые российские политологи выдвигают идею авторитарного путиреформирования России. Логика их рассуждений состоит в том, что временнаяотсрочка демократизации и утверждение авторитарной политической властипозволили бы стране относительно быстро проскочить этап «шоковых» реформ, а ихуспех создал бы условия для восстановления демократии. В наши задачи не входитанализ этой проблемы во всех ее аспектах, в контексте нашей темы важно лишьконстатировать отсутствие в составе реформистского российского лидерствапсихологических предпосылок для реализации авторитарного пути. Проще говоря,Ельцин — не Пиночет, а Гайдар, Федоров и Чубайс, видимо, сильно отличаютсяпсихологически от де ла Куэдра. Правда, российский президент не чуждавторитарного стиля, но он затрагивает лишь процессуальную сторону егодеятельности — методы принятия и осуществления решений. В содержательном же,ценностном плане Ельцин — популист-демократ. Он ни разу не пытался установитьсобственную единоличную власть, даже когда для этого создавались благоприятныеусловия (в августе 1991 и в октябре 1993 г.), не хотел отказываться от демократических правил игры. В менталитете команды Гайдара заметен элементтехнократизма (выражавшийся, например, в относительно слабом внимании ксоциальным проблемам), но весьма трудно представить ее действующей в рамкахжестко авторитарного террористического режима. Само ее появление на политическойсцене — результат демократизации. Людей, психологически готовых ввести такойрежим, нетрудно найти в лагере антиельцинской оппозиции, но зато весьма трудноожидать от них проведения рыночных реформ.
Сторонникиавторитарного пути могут сослаться на слабую результативность реформаторскоголидерства в России. И они будут правы, однако корни этой слабости вряд липравильно видеть в отказе от насилия и соблюдении определенных демократическихнорм. Скорее, она во многом объясняется отсутствием продуманного взаимодействиявнутри лидирующей группы, соответствующего принятой ею демократическойориентации. Такая ориентация предполагает, с одной стороны, необходимостькомпромисса между приоритетами экономической эффективности реформ иприоритетами социальными — минимизацией жертв, приносимых населением,достижение минимального консенсуса власти с массовыми слоями. С другой стороны,ориентация на рыночные преобразования предполагает, что они должны проводитьсяшироким фронтом, охватывать все уровни экономической структуры (например, вЧили были отменены все льготы, квоты и привилегии для предприятий, характерныедля государственно-административного руководства экономикой). В России ни в 1992 г., ни в 1993-1994 гг. не было соответствующего этим задачам четкого распределения ролей внутриисполнительной власти: министры-реформаторы инициировали лишь отдельныенаправления рыночных реформ, параллельно теми же вопросами занимались президенти его администрация, социальные проблемы решались спорадически под давлениемконъюнктурных факторов либо не решались вообще, практически отсутствовал диалогс обществом. В 1994 г. с изменением состава правительства ориентация на реформыоказалась еще менее обеспеченной институционально и политически.
Некасаясь здесь других, не менее существенных аспектов российской ситуации,отметим лишь, что отсутствие сколько-нибудь продуманной системы взаимодействиявнутри лидирующей группы (или ее подгруппами) является одной из основных ееособенностей.
Возвращаяськ «чилийской модели», стоит констатировать, что выбор междурепрессивно-террористическим и относительно демократическим вариантамимодернизации невозможно основывать на чисто рациональных критерияхэффективности. В конечном счете он основан и на базовых ценностях, которыепринимает политическое руководство и которые отражают психологическиепредпочтения достаточно широких социальных групп. Для того чтобы арестовывать иубивать несогласных с принятым политическим курсом, нужно обладатьопределенными психологическими качествами, которых, по-видимому, «не хватает» уроссийских руководителей. Считать ли это их слабостью или достоинством — вопрос, который каждый решает для себя, исходя опять же из своей личной моралии системы ценностей. Автору более долгий, извилистый, сопряженный с попятнымидвижениями, изнурительный, но относительно мирный путь модернизации кажется всеже меньшим злом, чем пролегающий через новый ГУЛАГ и море крови.
Список литературы
1 Hermann M.G. Ingredients of Leadership // Political Psychology.Contemporary Problems and Issues. San Francisco; L., 1986. P. 168-185.
2 Ross L. The intuitive psychologist and his shortcomings //Advances in experimental social psychology / Ed. L. Berkowitz. N.Y., 1977. Vol.10. P. 173-220.
3 Sintonton D.K. Personality and Politics // Handbook of PersonalityTheory and Research / Ed. LA. Pervin. N.Y., 1990. P. 681-684.
4 Ibid. P. 689.
5 Schroder Н.М.,Driver M.Y., Streufert S. Human information processing. N.Y., 1967.
6 Tetlock Р.Е.Cognitive style and political ideology // Journal of Personality and SocialPsychology. 1983. Vol. 45. P. 118-126; Idem. Cognitive style and politicalbelief systems in the British House of Commons // Ibid. 1984. Vol. 46. P. 365-375;Idem. Personality and isolationism; Content analysis of senatorial speeches //Ibid. 1981. Vol. 41. P. 737-743.
7 Suedfeld P., Rand A.D. Revolutionary leaders. Longterm success asa function of changes in conceptual complexity // Ibid. 1976. Vol. 34.P. 164-178.
8 См.: Егорова Е.В. Психологические методики исследования личности политических лидеровкапиталистических стран. М., 1988.
9 Simonton D.K. Op. cit. P. 687.
10 Suedfeld P. President Clintion's Policy Dilemmas: A CognitiveAnalysis // Political Psychology. 1994. Vol. 15. N 2, June. P. 346-348.
11 Renshon S.A. Preliminary Assessment of Clinton Presidency:Character, Leadership and Performance // Ibid. P. 377.
12 Psychological Review. 1985. Vol. 92. P. 532-547.
13 Gibb С.A. Leadership // Handbook ofSocial Psychology / Ed. N. Knutson. 1969. Vol. 4. P. 218.
14 Lasswell H.D. Psychopathology and Politics. N.Y., 1930; Idem.Power and Personality. N.Y., 1948.
15 George A.L., George J.L. Woodrow Wilson and Colonel House: APesonality study. N.Y., 1956.
16 Sears D.O. Political Psychology // Annual Review of Psychology /Ed. M.R. Rosenzweig, L.W. Porter. Palo Alto (Calif.), 1987. Vol. 30. P.231-232.
17 Lane R.E. Political Life: Why People Get Involved in Politics. Glencoe,1959.
18Существуют, например, специальные исследования, выясняющие связь стремлениячеловека к лидерству с отсутствием в его семье отца в раннем детстве… Cutron M.V., Marvick E.W. Family Experience and PoliticalLeadership. An Examination of Absent Father Hypothesis // InternationalPolitical Science Review. 1989. Vol 10. N 1. P. 63-71.
19 Christie R., Gets F.L. Studies in Machiavellianism. N.Y., 1970;Elms A.C. Personality in Politics. N.Y., 1976.
20Herrmann M.G. Op. cit. P. 175.
21 Winter D.G. The power motive. N.Y., 1976: Barber J.D. Theprsidential character. Englewood Cliffs(NJ), 1977; Herrmann M.G. Thepsychological examination of Political leaders. N.Y., 1977; Simonton D.K. Op.cit. P. 675-677.
22 Renchon S.A. A Preliminary Assessment of Clinton Presidency //Political Psychology. 1994.Vol. 15. N 2, June. P. 377-388.
23 Greenstein F.I. Two Leadership Styles of W.J. Clinton // Ibid. P.360.
24 Simonton D.K. Op. cit. P. 678.
25 См.: Егорова Е.В. Ук. соч. С. 16-24.
26 Etheredge L.S. Personality Effects on American Foreign policy,1896-1968 // American Political Science Review. 1978. Vol. 78. P. 443-451.
27 Barber-Barry C., Rosenwein R. Psychological Perspectives onPolitics. N.Y., 1986. P. 141.
28Сегодня. 1994. 8 апр.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info