Представленияо сверхчеловеке Ницше
Ницшебыл самым необычным из всех моралистов. Он утверждал мораль через ее критику,даже радикальное отрицание. Он исходил из того, что исторически сложившиеся иполучившие господство в Европе формы морали стали основным препятствием на путивозвышения человека и установления между людьми искренних отношений.
Ницше понималфилософию как этику. Источниками его этики являются не только книги, вназваниях которых содержатся моральные термины — «Человеческое, слишкомчеловеческое», «По ту сторону добра и зла», «К генеалогии морали», но и всеосновные философские тексты, прежде всего самые программные из них — «Рождениетрагедии из духа музыки», «Так говорил Заратустра»1 .
Жизнь
мораль философский этика
ФридрихВильгельм Ницше родился в 1844 г. Он был первым ребенком в семье священника.Мать этого великого и, быть может, за всю историю человечества самого дерзкогобезбожника также происходила из семьи священнослужителя. У него была ещемладшая сестра, сыгравшая впоследствии большую роль в жизни и особенно впосмертной судьбе Ницше в качестве наследника его творчества и архива. В 1850г. семья после смерти отца переехала в Наумбург, который стал родным городомфилософа; там же в настоящее время находится его мемориальный дом-музей.
Школа,гимназия, изучение теологии и филологии в течение двух семестров в Боннскомуниверситете, затем филологии в Лейпцигском университете, место профессораклассической филологии в Базельском университете, полученное 24-летнимстудентом (случай дляформализованной академической жизнибеспрецедентный), и десятилетняя преподавательская деятельность там же — таковывнешние вехи удачной, даже блестящей академической карьеры Ницше. С 1879 г.после того, как по состоянию здоровья Ницше оставил университет, получив правона ежегодную пенсию, он ведет скитальческую жизнь, кружа между Швейцарией,Италией, Францией, Германией.
Ницше с юных летобнаружил гуманитарные склонности и вел интенсивную духовную жизнь. До концасвоих дней он сочинял музыку, вдохновлялся ею, прекрасно импровизировал нарояле. Его поэтическое дарование помимо собственно поэтических опытоввоплотилось в прекрасный язык и оригинальный стиль философских текстов, многиеиз которых представляют собой ритмизированную прозу. Интеллектуальный генийНицше дал себя знать уже в студенческие годы. Его доклад «Последняя редакция элегийФеогнида», подготовленный для заседания, филологического кружка, произвелсильнейшее впечатление на знаменитого профессора Ричля, бывшего в те годыпервым филологом Германии. В пятом семестре он получил премию за конкурсноесочинение «Об источниках Диогена Лаэртского», которое затем было опубликовано вдвух номерах «Рейнского научного журнала» и на основании которого Лейпцигскийуниверситет без защиты присудил ему степень доктора наук. Ницше сразу вошел в элитарныйкрут немецкой профессуры, в частности, он дружил со знаменитым антиковедомЯкобом Буркхардтом. Кто бы и как бы ни относился к Ницше и тому, что он делал,все признавали его исключительные дарования, интеллектуальный и духовныйаристократизм. Сам он также не страдал скромностью; внутренние критерии Ницшебыли очень высокими и мало кто из современников им удовлетворял, а его самогоони обрекали на невероятные интеллектуальные нагрузки, которых в конце концовего организм не выдержал. 18-летним Юношей Ницше писал матери: «О подверженностивлияниям нечего и думать, ибо мне еще надо бы найти людей, которые были бы вышеменя». И тем не менее два очень сильных влияния Ницше испытал. Одно заочное —философа Шопенгауэра, с сочинениями которого он познакомился в 1865 г. Второеочное — композитора Вагнера, многолетняя дружба, а впоследствии и разрыв скоторым явились одним из самых существенных моментов его жизни. Отношения Ницшес окружающими, друзьями, родственниками, коллегами складывались неровно, чемувиной помимо высокой притязательности были также его ярко выраженная воля и нелишенный капризности характер. Свою семью Ницше не создал, прожил холостяком,хотя женского общества вовсе не чурался. В 1866 г. он свидетельствует: «Тривещи служат мне отдохновением: мой Шопенгауэр, шумановская музыка, наконец,одинокие слова». В письме, написанном через двадцать лет, есть слова: «Ни средиживых, ни среди мертвых нет у меня никого, с кем я чувствовал бы себя родным.Это неописуемо жутко».
Сильнейшимфактором, определившим внешний рисунок и психологическую мотивацию жизни Ницше,стала его болезнь. Обнаружившиеся в детстве головные боли, и болезнь глазпреследовали его всю жизнь. Головные боли бывали невыносимыми, иногда длилисьбеспрерывно до тридцати часов. Зрение Ницше постоянно ухудшалось, и послетридцати лет он был уже полуслепым. Ко всему этому добавились постоянные рвоты,связанные с серьезным расстройством внутренних органов после инфекцийдизентерии и дифтерита, когда Ницше находился на грани жизни и смерти (этослучилось в 1871 г. во время франко-прусской войны, в которой Ницше несколькомесяцев принимал добровольное участие в качестве санитара). Болезненность Ницшепроявлялась в виде периодически повторяющихся приступов, что так же, как егоскитальческий образ жизни, в результате чего он по многу раз возвращался в однии те же места, могло способствовать возникновению его идеи о вечномвозвращении.
В конце1888 — начале 1889 г. у Ницше обнаруживается душевное заболевание, и он доконца жизни становится пациентом психиатров, оказывается на попечении и подопекой своей энергичной и к тому времени уже овдовевшей сестры. Умер Ницше в1900 г.
Бывают философы, которыеживут в соответствий со своей философией. Таким был Сократ. Бывают философы,которые живут так, чтобы не мешать своей философии. Таким был Кант. А бываютфилософы, которые живут самой своей философией. Таким был Ницше. Для пониманияличности Ницше его произведения значат неизмеримо больше, чем внешние событияжизни. Они — его дети, его друзья, его любовницы, его боль и радость. Такиекниги не пишутся, в них воплощаются.
Моральрабов
Вотличие от всех прежних философско-этических опытов, в том числе кантианского идаже, прежде всего кантианского, нацеленных на оправдание морали путем еетеоретического обоснования, Ницше проблематизировал саму мораль. Онпоставил вопрос о ценности моральных ценностей и тем самым низвел их до уровняпредмета философского сомнения. Ницше расширил саму задачу философской этики,конкретизировав ее как критику морального сознания. Прежней «науке морали», какпишет он, «недоставалопроблемы самойморали: недоставало подозрения, что здесь есть нечто проблематичное» (2, 307).
Подобнотому как всякая наука, не останавливаясь на видимости вещей, стремитсяпроникнуть в их скрытую суть, которая чаще всего оказывается прямопротивоположной тому, что фиксируется на уровне явлений, этика также не можетобманываться тем, что сама мораль говорит о себе, и должна прежде всегонаправить свое внимание на то, о чем она молчит, что она скрывает и искажает.Ницше говорил, что вряд ли до него кто-нибудь смотрел на жизнь с таким глубокимподозрением. Во всяком случае на мораль никто до него так не смотрел. Что же онувидел своим недоверчивым взглядом?
Засловом «мораль» скрываются существенно различные реалии и поэтому требуетсяболее строгое определение предмета анализа. Говоря о распространившейся вЕвропе и столь ему ненавистной морали, Ницше подчеркивает, что это — «только один вид человеческой морали,кроме которого, до которого и после которого возможны многие другие, преждевсего высшие «морали»» (2, 231).
Существуетмного разных моралей, самое общее и самое важное различие между ними состоит втом, что они подразделяйся на два типа: мораль господ и мораль рабов.В более широком Плане об историческом взгляде философа на мораль мы будемговорить позже. Пока заметим, что Ницше является моральным Нигилистом в строгоми точном смысле слова: он решительно, Последовательно, без каких-либосмягчающих оговорок и компромиссов отрицает мораль рабов.
Под моралью рабов Ницшеподразумевает мораль, которая формировалась под воздействием античной философиии христианской религии и воплотилась в многообразныхиндивидуально-аскетических, церковно-благотворительных, общинно-социалистических и иных гуманистических опытах человеческой солидарности. Онастала в Европе господствующей и ошибочно воспринимается европейскимобщественным сознанием в качестве синонима морали вообще.
Несоставляет никакого труда зафиксировать рабскую мораль чисто эмпирически, ибоона всесторонне обволакивает европейского человека. Значительно трудней выявитьее содержательные характеристики, качественную определенность. Ницше это делаетсамым глубоким, полным и блестящим образом. Исследование рабской морали Ницше,как, впрочем, и все, что он делал в философии, отличается, с одной стороны,полифоничностью, объемностью, противоречивой полнотой, а с другой — необычайнойтонкостью наблюдений, неисчерпаемостью нюансов. Поэтому оно трудно поддаетсяобобщению, вообще методической обработке. Если тем не менее попытатьсясуммировать с неизбежным огрублением особенности рабской морали, как ихпонимает Ницше, то они могут быть резюмированы в следующих основныххарактеристиках.
1. Преждевсего, рабской делает мораль сама ее претензия на безусловность,абсолютность. В этом случае мораль идентифицируется с идеалом,совершенством, последней истиной, словом, неким абсолютным началом, котороебесконечно возвышается над реальными индивидами и в перспективе которого ихприродное существование выглядит исчезающе малым, ничтожным.
«Водрузитьидеал — идеал «святого Бога» — и перед лицом его быть осязаемо уверенным всвоей абсолютной недостойности. О, эта безумная жалкая бестия человек!» (2,468).
Восклицаяэто, Ницше ясно понимал, что человек хитрой выдумкой о недосягаемом абсолютеотвоевывает себе право быть маленьким, жалким, недостойным. Следовательно, самопредставление об абсолютных идеалах является ложным. На самом-то деле они нужнычеловеку не сами по себе, не в их абсолютности, а в их особой функции, позволяющейчеловеку примириться со своей малостью. Ницше называет их неразбавленнымиспиртными напитками духа.
2. Рабская мораль есть моральстадная. Она выступает как сила,
стоящая на страже стада, общества, а не личности. Понимаемая как
изначальная солидарность, братство людей, она прежде всего направлена наподдержание слабых, больных, нищих, неудачников.
Один изсамых решающих и удачных моральных трюков, проделанных еще еврейскимипророками, состоял в том, что слова «святой», «бедный», «друг» стали употреблятьсякак синонимы. Более всего так понятая мораль пенит способность человекаотречься от себя, своего «я», поставить себя на службу другим, обществу. Всеэто способствует тому, что люди сбиваются в кучи, толпы, утверждают себя всвоей посредственности. Под стадностью Ницше имел в виду, несомненно,омассовление, обезличивание людей. Следующие совсем не ницшеанские слова Ницшевполне подтверждают это:
«Ивозможно, что в народе, среди низших слоев, именно у крестьян, нынчесравнительно гораздо больше благородства' вкуса и такта в почитании, чем учитающего газеты умственного полусвета, у образованных людей» (2, 388).
3. Рабская мораль имеет отчужденныйхарактер. Она реализуется во внешне фиксированных нормах, призванныхусреднить, уравнять индивидов. В самом человеке она представлена репрессивнойфункцией разума по отношению к человеческим инстинктам. Отчужденность морали,как тонко замечает Ницше, выражается в самой идее ее самоценности, впредставлении, будто наградой добродетели является сама добродетель, и поэтомумораль имеет безличный, бескорыстный, всеобщий характер. При таком пониманиииндивид теряет свою личность и обретает нравственное достоинство только вкачестве частного случая, простой проекции всеобщего закона. Ницше назвал это«кенигсбергским китаизмом».
4. Рабская мораль замыкается областьюдуха, намерений. В известном смысле
«всямораль есть не что иное, как смелая и продолжительная фальсификация, благодарякоторой возможно наслаждаться созерцанием души» (2, 401).
Она представлена вчеловеке неким вторым человеком, который постоянно недоволен первым, внушаетему сознание виновности и обрекает его на постоянные сомнения, нерешительность,муки. Мораль рассекает Человека на две части таким образом, что онидентифицирует себя с одной частью, любит ее больше, чем другую. Здесь телоприносится в жертву душе. В морали человек явлен самому себе, по словам Ницше,не как individuum (буквально: Неделимое), а как dividuum (буквально: делимое). И он обречен наПостоянное копание в себе, чтобы утихомирить, ублажить, обмануть зверя и такимобманным путем обрести покой, «мир души» — состояние, которое честнее было быназвать иначе, ибо за ним могут скрываться и старческая слабость воли, и наступлениеуверенности, и хорошее пищеварение, и тщеславие, и многое другое.
5.Пожалуй, наиболее полно и рельефно рабская сущность морали выражается в ее тартюфстве,мицемерии. Внутренняя лживость всех манифестаций морали, ее выражений, поз,умолчаний и т.п. является в логике рассуждений Ницше неизбежным следствиемложности ее исходной диспозиции по отношению к реальной жизни. Моральпретендует на то, чтобы говорить от имени абсолюта. А абсолюта на самом деле несуществует, а если бы даже и существовал, то о нем по определению ничего нельзябыло бы сказать. Следовательно, моральные речи — это всегда речи не о том.Далее, мораль противостоит природному эгоизму витальных сил. Но жизнь как жизньне может не стоять за себя, не может не быть эгоистической — и не в каком-тообщем смысле, а в конкретности своих индивидуальных существований. И где эгоизмстрастей, инстинкты жизни не получают прямого выхода, там они обнаруживают себякосвенно, подобно тому, как растущее дерево, уткнувшись в препятствие,скрючивается, изгибается и, хоть в бок, хоть в обратном направлении, тем неменее продолжает расти. Мораль, поскольку она остается выражением жизни, неможет не выражать ее эгоистической сущности, но только делает она это вприкрытой, превращенной форме.
Фарисейство— не какая-то особая черта, а еще меньше деформация морали, оно представляетсобой ее жизненную атмосферу, воздух, которым она дышит, запахи, которыеисточает. И наиболее фарисейской мораль является тогда, когда предстает вчистом виде, вполне соответствует своему назначению.
«Разве самоморализирование не безнравственно?» (2, 349) — задает Ницше риторическийвопрос. Особенно много лжи в моральном негодовании, которое, с одной стороны,скрывает неумение, умственную ограниченность, ошибку или иной недостатокнегодующего, а с другой стороны, прикрывает тайное вожделение, зависть к самомупредмету негодования; давно известно, что люди любят осуждать те пороки,которым втайне хотели бы сами предаваться. Зоркий глаз Ницше находит моральлживой даже тогда, когда она кажется наиболее искренней и направлена противсамой морализирующей личности. Презирающий чтит себя как человека, которыйпрезирает, за угрызениями совести скрывается род самодовольства, те, кто своимжалким положением вызывают сострадание, показывают, что «несмотря на всю ихслабость у них по крайней мере есть ещё одна сила — причинять боль» (1, 273).Моральное восхваление также не отличается особой честностью, в нем Ницшеобнаруживает еще больше назойливости, чем в порицании. «Мы не ненавидим ещечеловека, коль скоро считаемого ниже себя; мы ненавидим лишь тогда, когда считаемего равным себе или выше себя» (2, 304).
6.Квинтэссенцией стадной морали является ressentiment. Ницше любил называть себя психологом. Его исследованияморальной психологии во многих отношениях действительно являются уникальными.Но даже на этом фоне выделяется открытие феномена, названного им ressentiment: (буквально: вторичное переживание).Это французское слово используется философом для обозначения совершенно особогои исключительно сложного психологического комплекса, являющегося специфическиммотивом, своего рода вирусом морали. Здесь речь идет о нескольких смыслах,наслоившихся друг на друга и образовавших в итоге редкостную психологическуюотраву: а) первичные исключительно неприятные эмоции злобы, стыда, отчаяния,вызванные унижением достоинства человека, притом не случайным унижением, а внекотором роде закономерным, вытекающим из его реального, постоянновоспроизводящегося положения по отношению к другим людям; б) воспоминание ивторичное переживание этих эмоций, духовная работа с ними, результатом чегоявляется ненависть и чувство мести, усиливаемые и подогреваемые ревностью,завистью, вызванные сознанием того, что «они» могут, а «я» нет; в) осознаниетого, что месть не может быть осуществлена, что обидчик недосягаем для мести,ибо нанесенная им обида — не его каприз и злая воля, а простой рефлекс реальноиного — более высокого — положения, что тот самим фактом своего существованияобречен быть обидчиком точно так же, как сам он обречен на то, чтобы бытьобиженным; г) возникающее чувство бессилия, отчаяния, приводящее к тому, чтоместь, не имея возможности реализоваться в адекватных поступках, получаетидеальное воплощение, в результате чего бессилие трансформируется в силу,поражение становится победой, ressentiment сам обнаруживается в творчестве и порождает ценности.
Эта творческая,ценностно- порождающая работа ressentiment`а состоит в том, что злопамятное, мстительное чувство отрывается отсвоей вещественной нагруженности, конкретных лиц и социальных положений,становится идеей, приобретая тем самым такой вид, когда ее можно прилагать кчему угодно, и одновременно с этим происходит переворачивание реальныхценностей, в свете которых слабый и сильный меняются местами, жалким оказывается не ужаленный, а тот, ктожалит (мол, пусть я в кандалах и оплеван, все равно в душе и на весах добра исправедливости я лучше, и на вечном огне буду гореть не я, а мои обидчики).Месть осуществлена, удар нанесен не по конкретному обидчику, не по царю-убийце,а по всему мировому порядку, по всему строю, в котором вообще могутсуществовать обидчики, цари. Современник Ницше Карл Маркс назвал моральбессилием, обращенным в действие. Это определение вполне можно приложить к ressentiment`у как механизму, способу психологического существования самойморали. Ницше называет ressentimentвоображаемой местью, местью бессильного, вытесненнойненавистью, измышлением зла. Это — гнев, который не переходит в поступок, не разряжается впоступках, а обращается вовнутрь и становится формой самоотравления души.
Чтокасается исторической конкретики ressentiment`а, он существует в двух основных формах — стадной морали иаскетического идеала. Стадная мораль экстравертна, выносит вину вовне;аскетический идеал интровертен, переносит вину вовнутрь. Благодатной социальнойпочвой ressentiment`а являются демократические порядкивсеобщего равенства.
Такова в самых общиххарактеристиках рабская мораль. Она является рабской по той причине, что все ееосновные свойства и, самое главное, ее общий воплотившийся в бессильном гневе ressentiment`а дух выражают и обслуживают условияжизни рабов. Мораль могла стать такой, какой она сложилась в европейскомкультурном регионе, только в том случае, если бы она создавалась рабами. Онаесть продукт восстания рабов в той единственной форме, на которую вообще рабыспособны. Только морализирующий раб выдвинет вперед качества, которые могутоблегчить его страдальческое существование — сострадание, терпение, кротость ит.п. Только он додумается зачислить в категорию зла все мощное, опасное,грозное, сильное, богатое. Только раб поставит знак равенства между понятиями«добрый» и «неудачный», «глупый»-Только он будет так превозносить свободу ижажду удовольствий, счастье, сопряженные с чувством свободы. Только рабдогадается связать мораль с полезностью. И только он, разумеется, сможет Януждается в том, чтобы так вывернуть все наизнанку, что отброшенность на свалкужизни, в ее последний ряд, сама низость существования воспринимается какисточник внутреннего достоинства и надежды. Словом, Ницше додумался до простойвещи: мораль, которую создают рабы, может быть только рабской моралью.Или наоборот: рабскую мораль могли создать только рабы.
Внеморальнаямораль сверхчеловека
у Ницшеможно найти достаточно много высказываний, способных склонить к выводу, что онне проводит различия между стадной моралью и моралью вообще: определение мораликак идиосинкразии1 декадентства2 с задней мысльюотомстить жизни, утверждения, что переоценка ценностей состоит в «освобожденииот всех моральных ценностей», что сама по себе «никакая мораль не имеетценности», что она всегда сужает перспективу и т.п. Однако отдельные фразы идаже абзацы из произведений Ницше сами по себе еще не документируют мысльавтора. В случае Ницше исключительно важны контекстуальность, общий пафосмысли. В частности, для понимания ницшеанской критики морали существенно важноезначение имеют следующие два момента.
Во-первых,Ницше критикует мораль всегда с моральной точки зрения. Основной ипостоянный аргумент, на котором держится моральный нигилизм Ницше, состоит в том,что мораль умаляет, унижает человека. Более того, он даже апеллирует к понятиямсострадания, любви к человеку. Он отрицает сострадание христиан и социалистов,так как оно является состраданием тех, кто сам страдает, и потому не имеетникакой цены, Отрицает его во имя более высокого, подлинного и действительноценного сострадания сильных и властных натур.
«Нашесострадание более высокое и более дальновидное» (2, 346).
Ницшеотвергает мораль, направленную на стадную полезность, благо общины, потому чтов рамках такой морали не может существовать мораль любви к ближнему. Онвыступает против размягчающего, безвольного этического образа человека, потомучто «вместе сострахом перед человеком, мы утратили и любовь к нему, уважение к нему, надеждуна него, даже волю к нему» (1, 430). Словом, мораль против морали, «высочайшаямогущественностъ и роскошность типа человек» (1, 413) против низменного,мелкого, расслабляющего и крохоборческого стиля.
Во-вторых,эта критика осуществляется в рамках концептуалъно осмысленного взгляда наисторическое развитие морали. Мораль за весь период существованиячеловечества, считает Ницше, прошла три больших этапа. На первом — ценностьпоступка связывалась исключительно с его последствиями. На втором этапепоступок стали оценивать по его причинам, т.е. по намерениям. В настоящее времяначинается третий этап, когда обнаруживается, что намеренность поступковсоставляет в них лишь «поверхность и оболочку». Если второй этап считать моральнымв собственном смысле слова (а именно таким было его самоназвание исамосознание), то первый будет доморалъным, а третий — внеморалъным. Выделениеэтих этапов, их содержательная характеристика и обозначение — огромная заслугаи открытие Ницше, нуждающееся в специальном исследовании. В данном случае следуетподчеркнуть только тот момент, что ницшеанская критика морали является сугубоисторической и направлена на преодоление ее определенной формы и этапа. Он самдостаточно точно обозначает характер решаемой им задачи:
«Преодолениеморали, в известном смысле даже самопреодоление морали» (2, 267).
В реальной историинравственности, как она складывалась в европейском культурном регионе, явнопрослеживаются две основные тенденции — аристократическая (рыцарская) имещанская (мелкособственническая). Они в их полярности были зафиксированы уже вранней античности, первая Гомером, вторая Гесиодом. Эти тенденции различаютсямежду собой по общей ценностной диспозиции, составу добродетелей, конкретнымносителям и другим признакам. Они соотносились между собой таким образом, что втечение длительного времени аристократический нравственный идеал превалировал,считался образцом достойного поведения. Однако в Новое время на основе симбиозахристианской морали и буржуазной практики произошел коренной перев лом,результатом которого явилась общественная победа мещанской нравственнойдоминанты
Ницшеясно понимает наличие этих тенденций. Последним сильным временем в егоисторической летописи было «расточительное и роковое время Ренессанса», посленего уже наступило слабое время — расчетливое, машиноподобное, занятоенакоплением, поднявшее на щит добродетели труда, законности, научности.Заметим, что описанное Максом Вебером на социологическом языке совпадениепротестантского этоса и духа капитализма значительно раньше и глубже былофилософски зафиксировано Фридрихом Ницше.
Новуюмораль Ницше понимает как выражение и продолжение аристократической тенденции,как возвращение к аристократизму. Он не только открыто становится на точкузрения аристократической морали, но и дает одну из самых глубоких еехарактеристик.
Аристократизм(отметим еще раз) для Ницше — определенная жизненная позиция, тип человека,которые в истории, конечно, чаще всего встречались в среде аристократов, но неявляются их привилегией. Аристократизм есть синоним высокого, благородного. Каристократическим добродетелям относятся
«преждевсего готовность к огромной ответственности, величие царственного взгляда,чувство своей оторванности от толпы, ее обязанностей и добродетелей,благосклонное охранение и защита того, что не понимают и на что клевещут, —будь это бог, будь это дьявол, — склонность и привычка к великойсправедливости, искусство повелевания, широта воли, спокойное око, котороередко удивляется, редко устремляет свой взор к небу, редко любит...» (2, 388).Более всего в аристократической морали чтут правдивость, бесстрашие. В ней«презрением клеймят человека трусливого, малодушного, мелочного, думающего обузкой пользе, а также недоверчивого, со взглядом исподлобья, унижающегося, —собачью породу людей, выносящую дурное обхождение, попрошайку-льстеца и преждевсего льстеца: все аристократы глубоко уверены в лживости простого народа» (2,382).
Основнаяособенность человеческого (сверхчеловеческого) типа людей знатной породы,воплощающих новую (сверхморальную) мораль, состоит в том, что они чувствуютсебя «не функцией», а «смыслом», «чувствуют себя мерилом ценностей». Онисамодостаточны в царском величии, проистекающем из готовности и способности квеликой ответственности.
Здесьвозникает основной вопрос, который мог бы стать самым серьезным упрекомэтико-нормативной программе Ницше. Ведь этико-нормативная программа не простоосмысливает мораль как выражение человеческой воли в ее самой глубокой, интимнойсущности, она еще обязана показать, каким образом мораль увязывается сприродными потребностями индивидуального самоутверждения и с общественнымипотребностями согласной жизни с другими людьми. Аристократический эгоизморганично стыкуется с природными потребностями индивидуального самоутверждения,так как он сам в значительной степени имеет природный характер (Ницше частоговорит о знатных людях, аристократах, философах, воинах как людях особойпороды). Но не закрывает ли она путь к общезначимости моральных ценностей как коснове согласной жизни в обществе — вот в чем состоит вопрос и упрек. Говоря подругому, может ли ницшеанская программа сверхчеловека претендовать наобщезначимость и в этом смысле может ли она вообще считаться моралью?
При всемрадикально-негативном отношении к морали Ницше не ставит под сомнение ее основополагающуюи незаменимую роль в деле возвышения форм общественной жизни и самого человека.Он настаивает только на том, что такое возвышение достигается именно через аристократически-сверхчеловеческуюпозицию. Он и называет ее внеморальной, имморальной по той единственнойпричине, что она более моральная, чем мораль втрадиционно-христианско-социалистическо-гуманистическом смысле слова.
«Знатныйчеловек помогает несчастному, но не или почти не из сострадания, а больше изпобуждения, вызываемого избытком мощи» (2, 382).
Собственнотолько он и умеет чтить человека, чтить так, чтобы не унижать его демонстрациейжалости и сочувствия. Он прямо и естественно обнаруживает все лучшие моральныекачества, включая самоотверженность, которые в стадной и аскетической моральныхпозициях существовали лишь в превращенной форме.
Более того, только«здесь и возможна, допустив, что это вообще возможно на земле, — настоящая«любовь к врагам своим». Как много уважения к своим врагам несет в себеблагородный человек! — а такое уважение и оказывается уже мостом к любви… они не выносит иного врага, кроме такого, в котором нечего презирать и есть оченьмного что уважать!» (1, 427). Знатная, благородная, аристократическая натура нев силу каких-то метафизических требований или иных принуждений, а единственно всилу своего эгоизма обнаруживает «тонкость и самоограничение в обращении с себеподобными… она чтит себя в них и в правах, признаваемых ею за ними» (2, 395).Свои преимущества она считает своими обязанностями. Пафос дистанции, которыйспецифичен для аристократического способа жизни, аристократическая натуратрансформирует в стремление к увеличению дистанции в самой душе, в результате чегопроисходит «возвышение типа «человек», продолжающееся «самоопределение человека»— если употреблять моральную формулу в сверхморальном смысле» (2, 379).
Внеморальнаямораль Ницше вполнеявляется моралью с точки зрения ее роли, места, функций в жизни человека. Еедаже в большей мере можно считать моралью, чем рабскую мораль сострадания илюбви к ближнему. Она отличается от последней помимо уже упоминавшихсясодержательных различий, по крайней мере, еще двумя важными функциональнымиособенностями: а) она органична человеку; б) преодолевает беспросветностьпротивоборства добра и зла. Рассмотрим кратко эти особенности.
Отвергаянадуманную метафизику свободной воли, Ницше подчеркивает, что на самом делеречь идет о сильной и слабой воле и определяет мораль как «учение об отношениях власти, прикоторых возникает феномен «жизнь» (2, 255).
Притаком понимании мораль выступает не как надстройка, вторичное или третичноедуховное образование в человеке, а как его органичное свойство — мера воли квласти.
«ПустьВаше Само отразится в поступке, как мать отражается в ребенке, — таково должнобыть ваше слово о добродетели» (2,68).
Добродетельность знатногочеловека (господина, философа, аристократа) является прямым выражением ипродолжением его силы. Он добродетелен не из-за абстрактных норм исамопринуждения (хотя известный аскетизм, готовность к отречению емусвойственны), а самым естественным образом, в силу своей натуры, положения,условий жизни. Добродетель — его защита, его потребность, способ его жизни.Рабская натура тоже выражает свою волю (утверждать себя, быть эгоистом — вполненормальный, единственно возможный, а потому и единственно достойный способповедения), но так как эта воля слабая, то она не может найти удовлетворение впоступке и трансформируется в воображаемую месть, принимает превращенную формуморализации. Сильным натурам нет нужды прятаться, уходить в область внутреннихпереживаний и моральных фантазий, они могут условия своего существования прямоосознать как долженствование. Ницшеанский сверхчеловек есть человек цельный, сволей собранной и сильной, он открыто утверждает себя, в полной уверенности,что он тем самым утверждает жизнь в ее высшем проявлении.
Сверхчеловек(и это втораяособенность способа существования его добродетельности) находится по ту сторонудобра и зла. Чтобы правильно осмыслить данное утверждение Ницше, надо иметь ввиду, что он придает понятиям добра и зла совершенно определенный смысл и чтокроме этой пары в его этике есть еще противоположность хорошего и плохого.
Вметодологическом плане понятия добра и зла связаны с субъект-объектным образомдействительности, в рамках которого основным отношением человека к мируявляется познавательное отношение: они представляют собой определенные формыпереживания, являющиеся результатом вторичного (рефлексивного) отношения кмиру. Поскольку как добро, так и зло обусловлены объективно, состоянием мира,то они мыслятся не только противоположными, но и соразмерными. Как гносеологияконституирует себя через полярность истины и заблуждения, так и этика,базирующаяся на гносеологии, конституирует себя через полярность добра и зла.
Висторическом плане понятия добра и зла являются результатом восстания рабов вморали. Так как рабы не могли реально преодолеть свое невыносимое длячеловека рабское состояние, то онирешили выдать поражение за победу и изобразили своих врагов в качествеперсонификации зла. Понятие зла оказывается первичным и как его антипод,«послеобраз» возникает понятие доброго. Рабская мораль вырастает не изсамоутверждения, а из «нет» по отношению к другому, внешнему, не-своему.Первичность зла и вытекающая отсюда зависть, тайная мстительность, которыетрансформируются в иллюзию добра, ассоциируемого со всем слабым и немощным,хитрый ум и разрушительная мощь зла, которым противостоят нищета духа ибездеятельность добра, настолько специфичны для рабской морали, что еепреодоление равнозначно прорыву по ту сторону добра и зла.
Такойпрорыв философски может быть обоснован тем, что бытие отождествляется счеловеческой деятельностью.
«Становитьсяпо ту сторону добра и зла — оставить под собою иллюзий! морального сужения. Этотребование вытекает из познания, сформулированного впервые мною: что несуществует вовсе никаких моральных фактов» (2, 585).
Поскольку мораль мыслитсякак воля к власти, как самоутверждающая воля, то понятие зла, соразмерноедобру, может и должна быть исключено, ибо нельзя хотеть зла. Если представлятьсебя человека в горизонтали, как, например, распростертое поле, то без понятиязла не обойтись (поле не бывает без сорняков). Но если его представлятьвертикально, подобно, например, летящей стреле, то понятие зла оказываетсянесущественной, исчезающей величиной.
Историческипрорыв противоположности добра и зла связан с сверхчеловеческой моральюгоспод. Знатные люди утверждают себя и довольствуются этим, они своейдеятельностью задают критерии оценок и воспринимают ее как позитивную, хорошую.Что касается людей незнатных, подвластных, рабских душ, то их они никак немогут воспринимать в качестве равных хотя бы до такой степени, чтобы считатьдостойными противниками. Они с ними просто не связываются, они их презирают.Знатное, высокое, благородное есть хорошее, а низменное есть плохое. Плохое отзлого отличается тем, что на нем человек не зацикливается, не делает предметомраздумий и переживаний, не ищет метафизических, да и вообще каких-либо иныхобъяснений — от него он освобождается, стряхивает со своих ног как прах.
«Хорошееи плохое означают в течение известного времени то же, что знатность иничтожность, господин и раб. Напротив, врага не считают дурным: он способен квозмездию. Троянцы и греки у Гомера одинаково хороши. Не тот, кто причиняет намвред, а только тот, кто возбуждает презрение, считается дурным» (1, 270).
Быть поту сторону добра и зла — отличительный признак сверхчеловека. Эта установканикак не подрывает мораль, а является в известном смысле ее торжеством. Вотпрограммное заявление самого Ницше:
«По тусторону добра и зла»… Это,по меньшей мере, ж значит: «по ту сторону хорошего и плохого» (2, 437).
Проблемадобра и зла всегда была камнем преткновения этики, С одной стороны, мораль невозможнавне противоположности добра и зла, в рамках которой зло выступает в качествесоразмерной добру силы. Невинность не есть добродетель. Она становитсядобродетелью, только пройдя через опыт преодоления порока. С другой стороны,мораль отождествляется с добром, мыслится в перспективе, в которой снимаетсяпротивоположность добра и зла.
Совершенствотоже не есть добродетель, так как оно не знает искушений пороков. Труднейшаяпроблема состоит как раз в том, чтобы показать, как от морали в первом(человеческом) смысле слова перейти к морали во втором (сверхчеловеческом)смысле слова. Так, например, человеческая история согласно христианской версииначинается с того, что человек вкусил плодов с дерева познания добра и зла иборьба этих начал стала ее основной сюжетной линией. Различие по критерию добраи зла считается основным человеческим различием. В то же время мы узнаем изЕвангелия от Матфея, что Бог повелевает солнцу восходить как над добрыми, так инад злыми. С точки зрения божественного совершенства — конечной целичеловеческих устремлений — различия добра и зла теряют свой существенный смысл.В этике Канта мораль совпадает с доброй волей и противостоит эмпирическиммотивам себялюбия. Они образуют две параллельные плоскости, которые обречены навзаимоотрицающее сосуществование. Но в то же время они могут сойтись,добродетель может совпасть с началом себялюбия, стать беспорочной, а тем самымперестать быть добродетелью, если предположить бессмертие души и существованиеБога. И в религиозной этике христианства, и в философской этике Канта мы видимследующее: а) наряду с собственно моральной реальностью человека предполагаетсясуществование внеморальной реальности сверхчеловека, б) переход из первой вовторую невозможно осуществить силами самого человека и в этом смысле он неявляется сугубо моральным действием. Принципиальная новизна этики Ницше состоитв том, что в ней прорыв по ту сторону добра и зла обосновывается как моральное,человеческое деяние.
«Человекесть мост, а не цель» (2, 142).
В этомсмысле пессимистичная этика Ницше оказывается более оптимистичной, чем все оптимистические этические теории до него.