В.А. Лекторский
1.Культ науки, научности, идея о том, что именно развитие научного знанияпозволяет поставить под контроль внешние, подавляющие человека стихийные силыприроды и общества и что в этой связи прогресс науки является одним из главныхфакторов возрастания человеческой свободы — все эти установки входили какнеобходимые составные части в “Проект просвещения”. В соответствии с этимиустановками все то, что мешает прогрессу свободы, подлежит радикальной критике.Это относится, в частности, и к разным формам вненаучного постижения мира:начиная от мифологии и религии и кончая отжившими метафизическим системами, предрассудкамиздравого смысла и обыденными представлениями.
Нужно,правда, заметить, что такое понимание науки, которое принципиальнопротивопоставляет научное мышление философскому, сложилось далеко не сразу врамках данного проекта. Первоначально философия выступала как некоторыйнеобходимый компонент общей научно-рациональной установки (и в этом контекстеметафизика рассматривалась как некая “общая наука”), и только лишь в XIX векеначинает становиться все более и более популярным мнение о том, что подлиннаянаука и философия не имеют между собою ничего общего. В XX веке этот способпонимания научности привел к формулированию тезиса о том, что в сущности всепроблемы традиционной философии являются псевдо-проблемами и что поэтому однаиз задач современных просветителей состоит в разоблачении и искоренении всякогорода философских пережитков из системы знания, ибо никакое подлинное знание вненауки и помимо науки невозможно.
Яхотел бы сделать некоторые уточнения для того, чтобы сциентистская установка, котораяимеется в виду, была правильно понята. Согласно этой установке речь не идет оботрицании самого факта существования разного рода вне-научных мыслительно-духовныхформ, претендующих на знание различных аспектов реальности: обыденный здравыйсмысл, практические и технические знания, мифологические, религиозные, философскиесистемы и т.д. Дело в другом: в соответствии с идеологией сциентизма все этимыслительные образования не являются знанием в подлинном и точном смысле слова,так как не отвечают тем критериям обоснованности, которые в полной меревыполняются только в науке. Т.н. вне-научные формы “знания” имеют другиефункции в обществе: способствуют ориентации в простейших жизненных ситуациях(там, где участие науки не необходимо, хотя в принципе и возможно), служатсредствами выражения эмоций, способствуют сплоченности социальных групп и т.д.Сциентизм отнюдь не отрицает и факт глубокого взаимодействия науки, философскойметафизики и религии в процессе становления современного научного знания (да икак можно отрицать влияние религиозно-мистических изысканий Кеплера на егонаучные открытия, метафизических размышлений Декарта на картезианскую программув физике или алхимических исследований Ньютона на понимание им механики?). Всоответствии с позицией сциентизма имевшие место в истории науки факты такогорода свидетельствуют лишь об исторически случайных обстоятельствах генезисасовременного научного знания в конкретной культурно-исторической ситуации ивовсе не означают, что из существа научного отношения к миру вытекаетнеобходимость взаимодействия науки с иными, вне-научными способами истолкованиядействительности. Да, говорят представители данной точки зрения, историческинаука была связана и с религией, и с философской метафизикой. Но все этопослужило лишь своеобразными строительными лесами при возведении зданиясовременной науки. Когда здание построено, леса больше не нужны. Сама по себенаука самодостаточна, и лишь на нее можно рассчитывать, если мы хотим обладатьподлинным знанием.
Нотак как именно с помощью научного знания могут быть решены основные проблемы, скоторыми сталкивается современное человечество, очень важной становитсяпроблема отделения научного знания от знания вне- и псевдонаучного. Какизвестно, в ходе развития логического позитивизма и разного родапост-позитивистских школ выдвигались различные критерии, с помощью которыхможно было бы произвести подобное отделение: верификация Карнапа, фальсификацияПоппера, “позитивный сдвиг проблем” Лакатоса и др. Проблема эта так и не быларешена, так как граница между научным и вне-научным знанием оказаласьдостаточно размытой. Проще указать на примеры того, что в данное время в нашейкультуре признается в качестве бесспорно научного знания и что к таковому явноне относится.
Еслипойти по этому пути, то легко обнаружить, что в качестве эталона научногознания в европейской культуре последних двухсот лет неизменно фигурировалаопирающаяся на эксперимент математизированная физика, а в качестве примераизысканий, не имеющих ничего общего с наукой в таком ее понимании — философия, занятаяглубинным исследованием сознания, т.е. изучением сознания не в его эмпирическойданности и фактуальности (это дело эмпирической психологии), а в еготрансцендентальных измерениях. Предпосылки, из которых исходят эти два типаисследований, а также результаты к которым они приходят, представляются нетолько разными, но несовместимыми друг с другом, взаимно друг друга отрицающими.Можно показать, что эксперимент, лежащий в основе того типа науки, котораявозникла в Европе в Новое время, в качестве необходимого условия своейвозможности (используя кантовский способ выражения) предполагает принятиеустановки на реальность изучаемой действительности. В этом смыслереалистическая установка в ее разных модификациях органически присуща научномумышлению. Ученый при таком понимании науки получает воспроизводимые факты, используясоответствующие приборы и объективные способы измерения величин, строитматематизированные теории для объяснения эмпирических данных и излагаетрезультаты своего исследования в общезначимой форме. С другой стороны, тонаправление в европейской философии, которое во многих отношениях задавало тонвсему ее развитию в последние триста лет и которое можно назвать “философиейсознания”, или “философией субъективности”, исходит из самоочевидной данностимира сознания, субъективных феноменов, и не очевидности внешнего сознанию мира.Способы анализа феноменов сознания весьма специфичны, не похожи на приемыматематизированного естествознания, и, как показал опыт развития западнойфилософии, получить общезначимые результаты в этой области весьмазатруднительно.
Впоследующей части доклада я попытаюсь показать, что тот способ понимания наукии научного мышления, который сложился в европейской культуре в Новое Время икоторый как будто бы является прямым отрицанием “философии субъективности”, вдействительности разделяет с последней некоторые исходные позиции, которыевполне вне-научны и научными быть не могут, ибо определяют сам характер научнойпрактики. Европейская наука последних столетий и философская мысль, которойотказывают в статусе научности, в действительности оказываются двумя сторонаминекоего единого целого, разрабатывая две формы приложения единойценностно-познавательной установки: к исследованию природы, с одной стороны, ик изучению человека, мира его сознания, его ценностей, его свободы, с другой.От смены этой установки зависит изменение взаимоотношения научных и вне-научныхформ мышления, их места в системе культуры, способов их взаимодействия. Нанекоторых попытках изменения указанной установки я остановлюсь во второй частидоклада.
2.Но прежде всего я хотел бы эксплицировать некоторые моменты, относящиеся ксамой данной установке.
Экспериментальноеестествознание Нового Времени стало возможным в результате появленияопределенной системы идеалов и ценностей, задающих такое отношение человека кприроде, которое является весьма специфичным и которого никогда не существовалоранее в истории. Эта система идеалов связана с возникновением цивилизацииособого типа, которую нередко называют технологической. Таким образом, то, чтомы называем современным научным мышлением имеет в качестве условия своейвозможности целую систему предпосылок. Речь идет прежде всего о пониманииприроды как простого ресурса человеческой деятельности, как некоторогопластичного материала, в принципе допускающего возможность безграничногочеловеческого вмешательства, переделки и преобразования в интересах человека, которыйкак бы противостоит природным процессам, регулируя и контролируя их. Если врамках античного миропонимания техническая деятельность, продуцирующая мирискусственных предметов, не может иметь никакого отношения к познаниюестественно существующих вещей, ибо “искусственное” и “естественное”несовместимы друг с другом, то в науке Нового Времени снимается этопротивопоставление: сама природа выступает как некий гигантский механизм, выявитьскрытые пружины которого можно только путем его разборки. В процессэкспериментирования как раз происходит насильственное воздействие наестественные процессы, которое позволяет препарировать явления, обнажить ихскрытые механизмы и произвести факты, составляющие эмпирический базис науки.Специфическое отличие науки Нового Времени от науки античности состоит, такимобразом, в том, что факты не столько описываются, сколько производятся, конструируются.Современное научное мышление в отличие от научного мышления во временаантичности возникает и развивается в рамках проективно-конструктивногоотношения к миру.[i]
Оченьважно подчеркнуть и другое обстоятельство. Эксперимент как средство изученияприроды предполагает не только отказ от принципиального противопоставленияестественных и искусственных процессов, но также и возможность выделения такихзамкнутых систем, которые допускают со стороны субъекта полный контроль завсеми факторами, влияющими на протекание исследуемых процессов. При принятиииных предпосылок эксперимент в точном смысле слова не осуществим. Но из этихпредпосылок вытекает тезис о возможности точного предсказания будущего ходасобытий (речь идет не о фактической возможности, что нередко бывает весьмазатруднительно, а о возможности принципиальной). Но там, где мы способны предсказыватьтечение процессов, мы можем овладевать ими, регулировать и контролировать их.“Познавать для того, чтобы предвидеть, предвидеть для того, чтобы повелевать “-такая формулировка существа современной науки была дана в позитивизме. Нужнопризнать, что эта формула неплохо выражает особенности тойпознавательно-ценностной установки, в рамках которой осуществляется современноенаучное мышление.
Интереснозаметить, что особенности теоретического мышления, как оно понимается ипрактикуется в науке Нового Времени, непосредственно связаны с специфическимичертами данного типа научности. Если главная цель теории в античной наукесостоит в понимании природных явлений посредством доказательства, исходящего изпосылок, истинность которых постигается интуитивно, [ii] то теперьтеоретическое научное мышление осуществляется в форме особого рода деятельноститеоретика с специфическими объектами — объектами идеальными. Работа теоретика сидеальными объектами напоминает деятельность техника с материальнымиконструкциями: идеальные объекты соединяются, разъединяются, преобразуются, ставятсяв особые, необычные условия, как бы испытываются на прочность и т.д. С помощьюидеальных конструкций проводятся т.н. идеальные эксперименты. При этомвыясняется (и это особенно существенно для понимания той проблемы, которую яобсуждаю), что идеальный и реальный эксперименты не просто взаимосвязаны, ночто последний попросту невозможен без первого. Ибо только в идеальномэксперименте удается выделить исследуемое явление “в чистом виде”, раскрытьвнутренние, глубоко запрятанные механизмы природных процессов. В реальномэксперименте исследователь пытается приблизиться, насколько это возможно (аполностью это, разумеется, никогда невозможно) к воссозданию тех условий, которыепервоначально изучаются в деятельности с идеальными конструкциями. Отмеченныйхарактер теоретической деятельности в рамках науки Нового Времени, особеннохорошо виден тогда, когда мы имеем дело не с уже ставшей наукой этого типа, акогда мы изучаем генезис, становление этого типа научности (в частности, творчествотаких основателей экспериментального естествознания, как Галилей). Научнаятеория, как она теперь начинает пониматься и конструироваться, как бы содержитв потенции производство эмпирических феноменов в реальном эксперименте.[iii]
Однимиз важных следствий подобной проективно-конструктивной установки являетсярезкая оппозиция научного и вне-научного мышления. Все те мыслительно-духовныеобразования, которые не могут быть воспроизведены в деятельности (реальной иидеальной), смысловое содержание которых субъект не может контролировать, врамках подобной установки должны выводиться за пределы науки. Это относится крелигии, мифологии, суждениям обыденного опыта, вообще к значительной частиинтеллектуально-духовной традиции. При этом речь идет не просто о разделениимышления на научное и вне-научное, а о том, что только первое рассматриваетсякак мышление в строгом смысле слова, только с ним связывается возможностьистинного постижения действительности. Основатели науки Нового Времени личнобыли религиозными людьми. Однако, как я пытался показать, тот тип научногомышления, который они сформировали, предполагает такое отношение к миру, котороепринципиально отлично от религиозного отношения. Поэтому неудивительно, чторазвитие современной науки с необходимостью привело к появлению идеологиисциентизма с его резко негативным отношением ко всем без исключения вне-научнымформам мышления, а прогресс тесно связанной с наукой техники — к идеологиитехнократизма с его культом технического преобразования и контролирования всехприродных и социальных феноменов.[iv]
Яхотел бы специально обратить внимание на то, что в рамках данного типанаучности особенно резко противопоставляется научное и обыденное знание.Основные представления аристотелевской физики не столь уж далеки от обычногоздравого смысла. Развиваемые в ней идеи о том, что движение каждой вещи должнозавершаться в соответствующем “естественном” месте, что тело движется лишьпостольку, поскольку на него действует извне приложенная сила и др. по сутидела являются простыми обобщениями повседневного эмпирического опыта. Научноемышление в этом случае выступает как продолжение и развитие мышлениявне-научного. Совсем другое дело в науке Нового Времени. Здесь научное иобыденное резко противопоставляется. Действительное движение Солнца совсем нетаково, каким оно представляется. В законах классической механики (а онавыступает в это время как парадигма научности вообще) формулируются такиехарактеристики движущихся тел, которые противоречат тому, что наблюдается вопыте. Наука основывается на эксперименте, а в последнем создаютсяискусственные условия, в которых обычный человек никогда не может действовать.Развитие научного мышления в рамках данного его понимания означает резкийразрыв с традицией здравого смысла, недоверие ко всему непосредственно, естественноданному.
Вфилософии Нового Времени — а многие ее основоположники были одновременнооснователями современной науки — познавательно-ценностная установка, лежащая восновании данного типа научности, осознается, рефлектируется, из ее логическогоанализа делаются соответствующие мировоззренческие выводы.
Позициянедоверия ко всему естественно данному и соответственно доверия лишь к тому, чтосознательно контролируется, доведенная до своего логического конца, приводитДекарта к радикальному сомнению в существовании всего, кроме самогосомневающегося и сознающего субъекта. Если мир природы существует не сам посебе, а как бы лишь постольку, поскольку им можно овладеть, поставить подконтроль, сделать продолжением и частью самого человека, то естественнопоставить человека в центр всех происходящих природных процессов и одновременновне их. В свою очередь в самом человеке лишь сознание [v] может рассматриватьсяне как нечто данное, а как постоянно воспроизводимое собственной деятельностью(и лишь постольку существующее). Так появляются две взаимно связанных идеи: содной стороны, идея о несомненной данности человеку мира его сознания и неочевидности существования мира внешних предметов (таким образом впервыевыделяется сфера субъективного как резко противостоящая всему остальному) и, сдругой стороны, идея о возможности и необходимости со стороны сознанияконтролировать его окружение.
Последняяидея связывается с представлениями о достижении человеческой свободы. Еслисвобода — это не просто свобода выбора из уже существующих возможностей, аснятие зависимости от того, что внешне принуждает человека к тем или инымдействиям, что диктует ему эти действия или даже порабощает его, то как способдостижения свободы понимается овладение окружением, начиная от природы, включаясоциальный мир и кончая телом самого человека и его стихийными эмоциональнымисостояниями (недаром в это время философы пишут много трактатов о борьбе со “страстямидуши”). Овладение окружением, в свою очередь, расшифровывается как контроль игосподство, а средством его реализации считается разум, научная рациональностьи созданные на этой основе разнообразные инструментальные техники. При такомпонимании овладение, контроль и господство над внешними силами выступают как их“рационализация” и “гуманизация” на научной основе.
Ноидея овладения и контроля простирается еще далее, теперь уже на само сознание.Истинная свобода предполагает контроль со стороны “Я” над всем, что от негоотлично. В свою очередь научное мышление возможно только тогда, когдаконтролируются не только внешние факторы, влияющие на ход эксперимента, но исами операции познающего субъекта — как материально-экспериментальные, так иидеально-мыслительные. Если я могу контролировать внешнее окружение с помощьюразнообразных техник, то я могу контролировать и мое собственное сознание спомощью разного рода рефлексивных процедур. Представление о возможностидостижения полного самоконтроля над мыслительными операциями ведет к идееМетода, с помощью которого можно беспрепятственно получать новые знания ипроизводить все необходимые нам результаты действия. Вообще идея о тесной связимежду полнотой само-рефлексии, с одной стороны, и обладанием подлинныммышлением и настоящей свободой, с другой, является одной из центральных идейевропейской философии Нового Времени (достаточно вспомнить знаменитуюгегелевскую идею о том, что развитие само-рефлексии Абсолютного Духа совпадаетс становлением мышления и вместе с тем с прогрессом свободы).
Выделениесубъективности как чего-то неоспоримого и вместе с тем сомнение во всем данномчеловеку извне — этот исходный пункт современной европейской философии имел ряддругих интересных следствий. Если принимать идущий еще от />Аристотелятезис о том, что знание сущности предмета предполагает познание его ближайшейпричины, то человек по-настоящему может знать только то, что он сделал, т.е.вещь, ближайшей причиной которой является он сам. Знание, таким образом, отождествляетсяс созиданием, конструированием. [vi] Но если несомненной данностью являетсялишь мир сознания, то по-настоящему можно знать только те продукты деятельности,которые остаются в сфере сознания, не выходят за его пределы. Отсюда кантовскаяидея о том, что предметы опыта познаваемы именно потому, что онисконструированы субъектом, правда, не индивидуальным, а Трансцендентальным — новедь последний является не чем иным, как глубинной сущностью первого.[vii] Гегель,как известно, пытался выйти за рамки индивидуального сознания (и вообще запределы декартовской дихотомии двух миров: субъективности и внешних объектов), нои он остается в пределах той традиции европейской философии, в соответствии скоторой знать по-настоящему можно лишь то, что создано, сотворено мышлением.Человек может познавать нечто лишь в той степени, в какой он приобщается кдеятельности Абсолюта по познанию того, что последний создал. Известныдекларации Маркса о выходе за пределы классического немецкого идеализма.Поэтому субъект для Маркса — не воплощение Абсолюта, не Трансцендентальноесознание и не индивидуальное самосознающее Я, а реальный эмпирический телесныйчеловек. И все же можно показать, что и философия Маркса исходит из рядапредпосылок, относящихся к той традиции, о которой идет речь. В соответствии сэтой философской концепцией познать какой-либо предмет адекватно можно лишь втом случае, когда человек обладает способами воспроизведения его в своейдеятельности, или, как выражается Маркс, может “распредметить “ его. Отсюдазнаменитая марксова идея практики как единства “опредмечивания”и“распредмечивания”, идея сотворения человеком окружающего его мира и самогосебя.
Нужносказать, что развитое в “философии сознания” понимание человека, егосубъективности, его “Я” колоссальным образом повлияло на развитие европейскойфилософии, определив на долгое время сам способ формулирования проблем вонтологии, эпистемологии, философии науки, этике и в ряде наук о человеке, вчастности в психологии. Отсюда, например, такие проблемы, над решением которыхбилась в течение столетий европейская мысль, как взаимоотношение “Я и внешнегомира” или возможность “выхода”из самозамкнутого индивидуального сознания кдругому человеку, к взаимодействию с ним. Любопытно отметить, что в плену этихпроблем, сам способ формулирования которых создает тупиковые ситуации в ихрешении, неизменно оказывались те мыслители, которые пытались выявитьфилософские предпосылки современного научного мышления. С одной стороны, как яотмечал, наука предполагает реалистическую эпистемологическую установку(которая в сущности несовместима с традициями “философии сознания”). С другойстороны, смысловой анализ проективно-конструктивной позиции, лежащей восновании современного научного мышления, приводит к философии субъективности.Поэтому не случайно все крупнейшие философы науки — а многие из них были итворцами современной науки — совмещали в своих философско-методологическихконцепциях две, казалось бы, несоединимых позиции: реализма и субъективизма.Это относится и к Э.Маху, и к У.Бриджмену, и к Б.Расселу. Не так давно М.Бунгесетовал на то, что практически вся современная философия науки исходит изсубъективистских предпосылок. Но ведь иначе и быть не могло, ибо этипредпосылки — лишь результат философской экспликации тойценностно-познавательной установки, которая лежит в основании современногонаучного мышления. Я хочу заметить в этой связи, что не вполне был правЭ.Гуссерль, когда он, усматривая причины кризиса европейских наук в грехеобъективизма, связывал пути выхода из кризиса в возврате к точке зрениясубъективности. В действительности объективистская позиция, т.е. отношение кмиру познаваемых предметов и процессов как к чему-то внешнепротивопоставленному субъекту, отъединенному от него, является ни чем иным, какоборотной стороной антропоцентризма, точки зрения субъективности. Это простодве проекции одной и той же проективно-конструктивной установки.
Вфилософии XX века делались неоднократные попытки, выхода за пределы декартовапротивопоставления мира сознания и мира объектов. Между тем, как мнепредставляется, этот выход может быть действительно успешным лишь в том случае,если он сопровождается критикой той ценностно-познавательной установки(определяющей отношение человека к природе и человека к человеку), котораялежит в основании современной технологической цивилизации и о которой шла речьвыше. Переосмысление этой установки означает новое понимание человека и природы,укорененности человека в бытии и в меж-человеческих коммуникациях. Влиятельностьэтого критического переосмысления во многом зависит от того, насколько оноподдерживается реальными трансформациями в самой цивилизации. Сегодня можноговорить о том, что необходимость отказа от односторонне технологического путиразвития (тупиковый характер которого выявился особенно остро в связи сэкологическим кризисом) осознается все более остро. Значит, можно ожидать того,что попытки переосмысления, о котором идет речь, будут все более частыми. Ноэто означает новое понимание научности и тех вне-научных предпосылок, которыележат в основании науки, а также отношения научного мышления к разнообразнымвне-научным мыслительным образованиям.
3.Я считаю, что переосмысление ценностно-познавательной установки, о которой идетречь, связано с новой онтологией “Я”, новым пониманием отношения “Я” и другого,существенно иным пониманием отношения человека и природы. Конечно, Декарт правв том, что, если я мыслю, то существую (в его широком понимании мышления как посути дела сознания). Но сам факт моего сознания предполагает выход за егособственные пределы, отношение к сознанию “со стороны”: со стороны другогочеловека, со стороны той реальности, которую я сознаю. Другими словами, существованиеиндивидуального Я предполагает ситуацию “вне-находимости”, о которой писалвыдающийся русский философ М.Бахтин. В соответствии с этим представлениеммеж-человеческая коммуникация, диалог не являются чем-то внешним для индивида, аотносятся к глубинной структуре его индивидуальности, его сознания и его “Я”.Согласно М.Бахтину я существую не просто потому, что мыслю, сознаю, а потому, чтоотвечаю на обращенный ко мне призыв другого человека. Диалог — это не внешняясеть, в которую попадает индивид, а единственная возможность самогосуществования индивидуальности, т.е. то, что затрагивает ее внутреннююсущность. Поэтому диалог между мною и другим предполагает целую системувнутренних диалогов, в том числе: между моим образом самого себя и тем образомменя, который, с моей точки зрения, имеется у другого человека (диалектика: “Ядля себя”, “я для другого”, “другой для себя”, “другой для меня” и т.д.).Коммуникация не предопределена и не запрограммирована. Вместе с тем лишь черезотношения с другими индивидуальность формируется и свободно само-реализуется.
Подобноепереосмысление Я, сознания и отношения Я и другого ведет к новому пониманиюсвободы. Свобода мыслится уже не как овладение и контроль, а как установлениеравноправно-партнерских отношений с тем, что находится вне человека: сприродными процессами, с другим человеком, с ценностями иной культуры, ссоциальными процессами, даже с нерефлексируемыми и “непрозрачными” процессамимоей собственной психики. В этом случае свобода понимается не как выражениепроективно-конструктивного отношения к миру, не как создание такого предметногомира, который управляется и контролируется, а как такое отношение, когда япринимаю другого, а другой принимает меня. (Важно подчеркнуть, что принятие неозначает простого довольствования тем, что есть, а предполагает взаимодействиеи взаимоизменение). При этом речь идет не о детерминации, а именно о свободномпринятии, основанном на понимании в результате коммуникации. В этом случае мыимеем дело с особого рода деятельностью. Это не деятельность по созданиюпредмета, в котором человек пытается запечатлеть и выразить самого себя, т.е.такого предмета, который как бы принадлежит субъекту. Это взаимная деятельность,взаимодействие свободно участвующих в процессе равноправных партнеров, каждыйиз которых считается с другим и в результате которой оба они изменяются. Такойподход предполагает нередуцируемое многообразие, плюрализм разных позиций, точекзрения, ценностных и культурных систем, вступающих друг с другом в отношениядиалога и меняющихся в результате этого взаимодействия.
Этойновой онтологии человека соответствует новое понимание отношения человека иприроды, в основу которого положен не идеал антропоцентризма, а развиваемаярядом современных мыслителей, в частности, нашим известным ученым Н.Н.Моисеевымидея ко-эволюции, совместной эволюции природы и человечества, что может бытьистолковано как отношение равноправных партнеров, если угодно, собеседников внезапрограммированном диалоге.
Можетли подобная новая онтология каким-либо образом выразиться в новом пониманиинаучности и научного мышления или же она остается чисто философскойконструкцией, сосуществующей с традиционной научной практикой? Я думаю, чтоглавный смысл новой онтологии, о которой идет речь, состоит именно в том, чтобыповлиять на ту ценностно-познавательную установку, которая лежит в основепонимания научности, возникшего в XVII столетии. В связи со сказанным я хочусделать два существенных замечания. Первое. Попытки по-новому понять науку, научноемышление и его отношение к мышлению вне-научному, которые будут рассмотреныниже, не являются чем-то общепризнанным и бесспорным. Вокруг их истолкованияведутся большие дискуссии, многие специалисты в тех областях знания, в которыхэти попытки предпринимаются, не принимают их. Дело, следовательно, не в том, вкакой степени попытки, о которых идет речь, будут ассимилированы наукой исмогут повлиять на трансформацию научного мышления, а в самом их наличии, демонстрирующем,по крайней мере, возможность противостоять проективно-конструктивной установкене извне, а изнутри науки, возможность альтернативного развития научности инаучного мышления. Второе. Даже принятие того альтернативного пониманиянаучности, которое связывается с этими попытками, вовсе не означает полногоотказа от той формы научной практики, которая традиционно характерна для современнойнауки с ее ценностно-познавательной установкой. Речь идет лишь об ограничениидействия этой установки, которая оказывается не универсальной и поэтому теряетсвой мировоззренческий статус.
Атеперь я кратко остановлюсь на трех современных попытках по-новому понятьнаучный способ исследования на основе новой онтологии человека и природы. Яимею в виду концепцию известного физико-химика, Нобелевского лауреатаИ.Пригожина (которую он иногда называет”философией нестабильности”), “экологическуютеорию” зрительного восприятия крупнейшего специалиста в этой области Дж.Гибсона и широко сегодня обсуждаемый в психологии т.н. “коммуникационныйподход”.
А.В свете развиваемой Пригожиным теории диссипативных структур и концепциисамоорганизации подлежат радикальному пересмотру многие принципиальныеустановки традиционной науки, в частности, идея универсальных законов, существованиекоторых обеспечивает принципиальную возможность сколь угодно точногопредсказания будущих событий. Традиционная наука уделяла главное вниманиеустойчивости, порядку, однородности и равновесию. Она изучала главным образомзамкнутые системы и линейные соотношения. Согласно Пригожину те области, вкоторых имеют силу методы исследования, практикуемые этой наукой, составляютлишь малую часть реальности — как природной, так и социальной. Ибо значительнаячасть действительности характеризуется разупорядоченностью, неустойчивостью, разнообразием,неравновестностью, нелинейными соотношениями. Подавляющее большинство систем воВселенной являются не закрытыми, а открытыми. В особые переломные моментыизменения таких систем (называемыми точками бифуркации) принципиальноневозможно предсказать, в каком направлении будет происходить их дальнейшееразвитие. В этой связи по-новому понимается роль случайных, единичных событий:именно эти события, а не универсальные законы, способны определять будущее вопределенных ситуациях (что, разумеется, не исключает действия универсальныхзаконов в ситуациях устойчивости и равновесия). С этими идеями связывается новоепонимание необратимости времени и преодоление того разрыва в представлении овремени, которое характеризует науку и обыденное мышление.
Ноэто означает новое понимание взаимоотношения научного и вне-научного мышления.Те представления о взаимоотношении устойчивости и неустойчивости, о времени, ороли случайности в жизни и некоторые другие, которые характерны для обыденногомышления, для некоторых западных и восточных мифов, для некоторых старыхфилософских традиций (вроде гилозоизма) и которые рассматриваются традиционнойнаукой как антинаучные, совершенно отжившие и не имеющие никакого отношения кпознанию реальности, получают в свете этих новых идей своеобразнуюреабилитацию. Речь не идет о стирании грани между научным и вне-научныммышлением. Грань эта существует в каждый момент времени. Просто она оказываетсяподвижной, исторически изменчивой. И то, что на одном историческом этапевыступает как нечто противоположное науке, на другом оказывается весьма близкимей: наука своими специальными средствами разрабатывает комплекс идей, коррелирующихс теми, которые характерны для вне-научных познавательных традиций, и вместе стем понимает собственные границы и необходимость дополнения другими, вне-научнымиспособами осмысления реальности.
“Мысчитаем, что находимся на пути к новому синтезу, новой концепции природы, — пишутИ.Пригожин и И.Стенгерс. — Возможно, когда-нибудь нам удастся слить воединозападную традицию, придающую первостепенное значение экспериментированию иколичественным формулировкам, и такую традицию, как китайская, с еепредставлениями о спонтанно изменяющемся самоорганизующемся мире”.[viii] А вотчто говорят исследователи концепции самоорганизации В.И.Аршинов и В.Г.Буданов:“Концепция динамического хаоса предполагает новую, открытую форму рациональности.Эта форма рациональности включает в себя три основные типа. Первый тип — верований,примет, народной мудрости. Это, по сути, целостный вероятностный взгляд настохастическую структуру реальности. Второй, противоположный емудетерминистический взгляд классической науки, справедливый на малых временахгоризонта предсказуемости. И третий, “примиряющий” тип исторически локальнойрациональности, по-видимому, свойственный в разной степени средневековойкультуре и обыденному мировосприятию. Обнаруживаемое в динамическом хаосевнутреннее единство всех трех типов рациональности, обосновывает возможностьстановления в современной культуре обобщенной рациональности, в контекстекоторой наука и практическая мудрость действительно нуждаются друг в друге”./>[ix]
Б.Выдающийся американский психолог Дж. Гибсон в течение нескольких десятилетий наосновании своих эмпирических исследований развивал теорию восприятия (напримере зрительного восприятия), которую он связал с “экологическим подходом”/>[x]. Хорошо известно, что традиционная теория восприятияобнаруживает целый ряд принципиальных трудностей: как психологического, так ифилософского характера. Это и объяснение инвариантности перцептивного образа, ипроблема “проекции” сетчаточного и нейронно-мозгового образа на мир реальныхобъектов и др. Известны различные поправки в традиционную теорию, особенно впсихологии XX века (в работах гештальт-психологов, Ж.Пиаже и др.). С точкизрения Гибсона все эти поправки недостаточно радикальны, ибо не касаются самыхсущественных предпосылок традиционного исследования восприятия: во-первых, тезисао том, что восприятие — это процесс, происходящий “внутри” человека (“внутри”его сознания или его мозга), что это процесс переработки результатов внешнеговоздействия на органы чувств, во-вторых, мнения о том, что для пониманияпроцессов, происходящих между воспринимаемым предметом и воспринимающимсубъектом необходимо использовать данные современной науки, которая раскрываетприроду объективного мира (в частности, физики, геометрической оптики в случаезрительного восприятия и т.д.). Гибсон развивает концепцию (и подтверждает еерезультатами своих широко известных эмпирических исследований), согласнокоторой восприятие — это не процесс “внутри” субъекта, а способ действиясубъекта в мире. Имеет место не наложение на мир объектов результатовконструкторской деятельности сознания, как это предполагала психологическаятрадиция, солидарная с той традицией “философии субъективности”, о которойранее шла речь в этом тексте, а в некотором смысле “прямое” извлечениеинформации из реального окружения, в котором живет и действует воспринимающийсубъект. Я не имею возможности сколько-нибудь подробно излагать идеи Гибсона, которыево многих отношениях необычны и радикальны. Хочу подчеркнуть лишь один пункт, существенныйдля темы моего доклада. Гибсон обращает внимание на то, что новый подход кизучению восприятия возможен только в том случае, если мы откажемся ототождествления структуры реальности с той ее картиной, которую дает современноеестествознание, в частности, физика. Речь не идет о том, что эта картина ложна.Но она характеризует лишь определенный уровень реальности, как раз тот, скоторым воспринимающее существо (как животное, так и человек) непосредственнодела не имеет. Воспринимаемый мир — это не физический, а окружающий мир, онтологиякоторого весьма отличается от физической. Гибсон строит в этой связи весьмаспецифическую онтологию, не похожую не только на ту, с которой имеет делосовременная наука, но и на те онтологические конструкции, которые предлагалисьевропейской философией за последние столетия. Согласно Гибсону окружающая средавключает такие, например, элементы, как, вещества, среды, поверхности, прикрепленныеи неприкрепленные объекты, места, выпуклости и вогнутости, пути, события и т.д.( и не включает, например, пространства и времени). Гибсон отказывается такжеот геометрической оптики для объяснения способов распространения света — а безпонимания движения света невозможно понять, как осуществляется зрительноевосприятие — и создает для нужд своей концепции специфическую теориюобъемлющего оптического строя. В онтологии окружающего мира по Гибсонусуществуют абсолютный верх и абсолютный низ. Да и вообще эта онтология, претендующаяна то, чтобы раскрыть некоторые глубинные основания обыденного сознания и внекоторых отношениях напоминающая аристотелевскую физику, на первый взглядкажется не только вне-научной, но даже и антинаучной. Я хочу однако подчеркнуть,что речь идет именно о науке (имеющей разработанную специальную теорию имножество экспериментально полученных фактов), но о такой, которая предлагаетнекоторый альтернативный способ исследования и ассимилирует ряд вне-научныхпредставлений.
В.Со времени возникновения экспериментальной психологии (конец XIX века ) в нейвсегда были сильно выражены попытки создания системы знания, подобногоклассическому экспериментальному естествознанию. На это ориентировался иоснователь экспериментальной психологии В.Вундт, и основатель психоанализаФрейд, и основатель бихевиоризма Уотсон. Подобную же попытку построенияпсихологии по образцу классического научного знания предпринимали крупнейшиесоветские психологи: Л. Выготский и А.Леонтьев. Другое дело, что на практикеэтот идеал выдерживался лишь в редких случаях, что эксперимент, подобныйестественнонаучному, в психологии оказывался возможным лишь иногда (Выготскийввел понятие «развивающего эксперимента », который в строгом смыслеэкспериментом не является ).
В50-ые, 60-ые гг. в США выступила группа психологов (У.Олпорт, А.Маслоу, К.Роджерс,Р.Мэй), основавших т.н. движение гуманистической психологии и выдвинувших тезисо том, что психология в принципе не является наукой того типа, который до сихпор рассматривался как единственно выражающий научность и что наши общиепредставления об идеалах знания и целях науки должны быть пересмотрены. Так, например,с точки зрения А.Маслоу знание, касающееся человека, не может быть знаниемэкспериментальным, а только лишь знанием экспериентальным, т.е. базирующемся нанепосредственных данных человеческих переживаний. В психологическомисследовании должно происходить слияние исследователя с объектом изучения./>[xi] Согласно К. Роджерсу в процессе психотерапиивозникает экспириентальное единство, ситуация, в которой терапевт и пациентвместе попадают в поток субъективного аутентичного становления, взаимоотношенияпо типу «Я-Ты». Это тот вид учения или процесс самопознания, которомунельзя научить, его можно только пережить />[xii] В болеепозднее время подобные идеи развивал А.Джиорджи./>[xiii]
Особоевнимание привлекает разгоревшаяся недавно дискуссия среди российских психологово статусе психологического знания. Группа психологов и философов выступили срезкой критикой естественнонаучного идеала в психологии (и в этой связи скритикой влиятельной в советской психологии и хорошо известной за рубежомпсихологической теории деятельности А. Леонтьева ). Этому идеалу былпротивопоставлен идеал психологии как принципиально гуманитарной дисциплины.Так, например, один из участников этой дискуссии В.Розин подчеркивает, что вотношении человека не проходит инженерная установка — овладеть, подчинить, управлять,а также естественнонаучная установка — описать процессы и условия, ихопределяющие. />[xiv] />[xv] Другойучастник дискуссии А.Пузырей считает, что в психологии эксперимент невозможен, вчастности, потому, что принципиально невозможно изъять из эксперимента самогоисследователя, отделив его от объекта изучения.
Длясторонников т.н. “коммуникационного” подхода в психологии, пытающихся оперетьсяна некоторые идеи М.Бахтина, важно подчеркнуть, что в процессе психологическогоисследования исследователь вступает в особые коммуникативные отношения сисследуемым, в которых последний не просто изучается как внешний объект, а внекотором смысле самообнаруживается, как бы раскрывается навстречу другому.Ясно, что в этом случае научное мышление выступает весьма специфическим образоми в некоторых важных отношениях весьма сближается с познавательными действиямиучастника диалога в обычной жизни.
4.Позволю себе сформулировать некоторые выводы. Научное мышление — один изспособов познания реальности, существующий наряду с другими и в принципе не могущийвытеснить эти другие. Но разные способы мышления не просто сосуществуют, авзаимодействуют друг с другом, ведут постоянный диалог (включающий и взаимнуюкритику) и меняются в результате этого диалога. Поэтому сама граница междунаучными и вне-научными формами мышления является гибкой, скользящей, историческиизменчивой. Наше представление о науке и научности исторически условно, ономеняется и будет меняться (хотя в каждый данный момент и в определеннойдисциплине оно более или менее определено). В современной ситуации, в условияхтрансформации технологической цивилизации весьма плодотворным являетсявзаимодействие науки с другими познавательными традициями. Особенно значимымтакое взаимодействие представляется для наук о человеке.
[i]Я хотел бы специально подчеркнуть, что наука отнюдь не возникает впервые вНовое Время. Есть все основания говорить об античной и средневековой науке, которыев целом ряде существенных отношений (в том числе и в отношении к вне-научномумышлению) отличаются от современной науки, ибо развиваются в рамках иныхмировоззренческих (познавательных и ценностных)установок. Современная наукавозможна в определенной культурно-исторической ситуации и в рамкахспецифической установки в отношении мира природных и социальных объектов.
[ii]Поэтому теория в рамках античной науки выступает как в сущности развертываниенекоторого изначально данного содержания, которое созерцается, интуитивносхватывается. Отсюда и буквальный смысл слова “теория”: созерцание.
[iii]Из сказанного никоим образом не вытекает понимание теории как особого родазаписи процедур реальной экспериментальной деятельности (подобное пониманиепредлагал операционализм, с точки зрения которого содержание всех осмысленныхнаучных понятий сводится к совокупности экспериментальных операций измерения).В действительности зависимость здесь прямо противоположная: реальныйэксперимент предполагает эксперимент идеальный, вовсе не сводимый к первому.Между идеальным и реальным экспериментом не может быть совпадения. Научноетеоретическое мышление выступает не как идеальное копирование процедурреального эксперимента, а как создание условий для последнего. Теория выражаетне текущую экспериментальную практику, а глубинные возможностипроективно-конструктивного отношения к миру. Тем более нельзя принять точкузрения логического позитивизма, согласно которой научная теория — это не чтоиное, как особого рода запись эмпирических данных. Последняя точка зрения несхватывает специфических особенностей современной науки, которая не столько описываетэмпирические данные, сколько их конструирует, производит в процессеэксперимента, который в свою очередь предполагает соответствующие теоретическиепредпосылки.
[iv]Крайний случай сциентизма и технократизма, его своеобразное доведение дологического конца — это идея о возможности преобразования на научной основефизической и психической природы самого человека. Именно эта идея была важнойсоставной частью той идеологии, которая в течение многих десятилетийгосподствовала в Советском Союзе. Рационализация всех природных и социальныхфеноменов, позволяющая контролировать стихийные процессы и управлять имирассматривалась в этой идеологии как высшее выражение гуманизациидействительности, как проявление творческой мощи человека. В этой связи следуетзаметить, что ряд особенностей того тоталитарного аппарата, который возник внашей стране, обязан своим происхождением именно идее о возможности инеобходимости разумного управления социальными процессами, основанного на ихрациональной калькуляции (как раз такой подход отождествлялся в свое время ссозданием “прозрачных” социальных отношений, т.е. их гуманизацией ирационализацией).
[v]В декартовой терминологии это понимается как мышление (отсюда его знаменитоеположение:”Мыслю, следовательно существую”). Иными словами мышлениеистолковывается в самом широком смысле, когда к нему относятся по сути дела всеакты сознания.
[vi]Ср. следующие рассуждения Спинозы о сущности круга. Круг можно определить как“фигуру, у которой линии, проведенные от центра к окружности, равны...”(Б.Спиноза. Избранные произведения. М., 1957, т.1, с.352). Однако такаядефиниция, считает Спиноза, “совсем не выражает сущности круга, а тольконекоторое его свойство” (там же), к тому же свойство производное, вторичное.Это всего лишь номинальная дефиниция. Реальная дефиниция должна выражатьближайшую причину вещи, а это, по мнению Спинозы, равносильно заданию способапостроения вещи. В этом случае круг должен быть определен как “фигура, описываемаякакой-либо линией, один конец которой закреплен, а другой подвижен” (там же).
[vii]Поэтому — то вещь в себе, которая не является продуктом деятельности субъекта, неможет быть познана.
[viii]И.Пригожин, И.Стенгерс. Порядок из хаоса. М., 1986, с.65-66
/>[ix] В.И.Аршинов, В.Г.Буданов. Синергетика — эволюционныйаспект. “Самоорганизация и наука: опыт философского осмысления”. М., 1994, с.241-242
/>[x] Дж.Гибсон. Экологический подход к зрительному восприятию.М., 1988
/>[xi] A.Maslow. Toward a psychology of being.N.Y.1962
/>[xii] C.Rogers. On becoming a person. Boston. 1961
/>[xiii] A.Giorgi. Psychology as a humanscience. N.Y. 1970
/>[xiv] В.М.Розин. Психология и культурное развитие человека.М., 1994, сс.22-54.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.gumer.info/