Блинов А.К.
1. Согласование концептуальных схем
Релятивистскиепредставления обычно развиваются в терминах когерентной теории истины[21],восходящей в современной традиции к Ф. Брэдли. C огласно когерентной теории,мера истинности высказывания определяется его ролью и местом в некоторойконцептуальной системе. Чем более связны, или согласованы между собой (coherent ) наши идеи, тем в большей степени они истинны[22].
Вопросо том, может ли когерентная истинность быть использована для определениязначения в рамках условие-истинностного подхода, остается недостаточнопроясненным. Однако следует отметить, что для такой семантической теорииоказалось бы справедливым ограничение Куайна, определяющее аналитическиистинные утверждения языка L как не более чем имеющие соответствия в заданномклассе аналитических утверждений этого языка.
Вышепредставления подобного рода были рассмотрены на примере популярной модели истинностногорелятивизма Джека Мейланда, остающейся в пределах корреспондентной истинности.Согласно этой теории, понятие абсолютной истины представляется понятиемдвухместного отношения между языковыми выражениями, с одной стороны, и фактамиили состояниями дел, с другой; понятие же относительной истины может бытьпредставлено как трехместное отношение между суждениями, миром и третьимтермином.
Какимобразом такое более общее понятие истины могло бы включать эти дваподмножества? Если мы хотим выразить понятие относительной истины в контекстенекоторой корреспондентной концепции истины, то нам следует
различатьсоответствия с двумя и с тремя терминами. Другими словами, мы можем включить иабсолютную истину, и относительную истину в более общее понятие соответствия сдействительностью, хотя эти два типа соответствия могут значительно отличатьсядруг от друга[23].
Какимобразом концептуальная схема W могла бы дать такое понятие соответствия с тремятерминами, которое было бы так же легко интуитивно схватываемо с очевиднойясностью здравого смысла?
Сабсолютистской точки зрения мир существует одним определенным способом,обладает определенной структурой, т.е. его части находятся в определенныхотношениях и т.д., и эта структура открыта для фиксации в истинных выражениях.
Например,представляется ясной интуиция, согласно которой содержание мира состоит изчастей различных классов или видов ( natural kinds ), и эти категории —естественные виды — таким образом реифицированы, а не просто наложены насодержание мира как некоторая искусственная классификация[24]. Терминыестественных видов существенно отличаются от других знаков языка тем, что онитребуют «понимания» или «знания» того, что они означают. Нотакого типа определения нельзя применять для естественных видов. Поэтомунеобходимо обращение к более сущностным свойствам, выражающим внутреннююструктуру таких объектов.
Категоризацияможет фиксировать естественные виды как некоторые идентичности способовсуществования различных частей мира. Но в таком случае термины естественныхвидов и термины конвенциональной категоризации указывают на различные —обладающие различным онтологическим статусом — категории содержания мира.
Выражение,указывающее на некоторые естественные виды и на связи между ними, способно бытьистинным в отношении прямого соответствия миру. Либо мир таков, что он содержитэти виды, и они состоят в этой связи, либо нет. Это прямое двухместноеотношение, которое может быть использовано для прояснения характера референцииабсолютно-истинного выражения. " P абсолютно истинно" будет означатьв таком случае: «мир таков, что в его содержание входят элементы техвидов, на которые указывает P, и эти элементы состоят в той связи, на которуюуказывает P ».
Напротив,выражения, указывающие на некоторые конвенциональные классы и на связи междуними, не могут быть истинны в отношении такого же прямого соответствия миру,как абсолютно-истинные выражения, потому что они оперируют категориями,находящимися в ином отношении к содержанию мира. Эти категории принадлежатнекоторой концептуальной схеме, так или иначе не тождественной содержанию мира.В результате возникает трехместное отношение между выражением, миром иконвенциональной концептуальной схемой, ассоциированной с выражением. " Pистинно относительно конвенциональной концептуальной схемы W " будетозначать в таком случае: «мир таков, что его содержание может бытьтрадиционно (скажем, в силу действующего соглашения) классифицированопосредством W тем способом, на который указывает P „[25].
Такойподход не означает взаимоисключаемость абсолютной и относительной истин:выражение может являться в одно и то же время и абсолютно, и относительноистинным. Концептуальная схема W может использовать категории, которые образуютне только искусственные классы, но также и естественные виды. Кроме того,некоторое выражение P может быть абсолютно-ложно, потому что термины W будут нев состоянии указывать на естественные виды, но относительно-истиннно, потомучто мир охватывается конвенциональными категориями тем способом, на которыйуказывает Р. Отсюда следует, что хотя абсолютная истина так же, как иотносительная, располагает ассоциированной концептуальной схемой, определяющимразличием является онтологический статус этой схемы. В этом, в частности,состоит причина того, почему относительная истина может быть выраженатрехместным отношением, а абсолютная — нет: третий термин такого отношения,концептуальная схема, должен быть отчетливо отделен от двух остальных[26].Схема W, истолкованная как схема внешних (конвенциональных) классификаций,удовлетворяет этому требованию, но если W полагается не более чем констатациейпризнаков референта, то такое W не будет обладать достаточной онтологическойавтономностью от референта: отношение W — референт не будет коррелировать сотношением Р — референт, и, следовательно, трехместное отношение между этимитремя терминами не будет ни онтологически однородным, ни сообщающим о миренечто значимое. Поэтому привлечение концептуальной схемы для выраженияабсолютной истины оказывается избыточным.
Отсюдапроясняется индивидуальный характер понятия “концептуальная схема»:это — индивидуальная картина мира, образуемая системой ментальных репрезентаций(концептов).
Существуетстолько W, сколько есть языковых субъектов (носителей языка L ), и существуетмножество референций, истинных для всех W. Такое множество некоторым образомхарактеризует область конвенционального для всех носителей языка L — например,можно сказать, что оно представляет ее содержание. Если же мы универсализируем понятиеконцептуальной схемы — допустим, отождествляем владение концептуальной схемой свладением языком, — то мы затрудняемся объяснить с его помощью понятиеконвенции, поскольку впадаем в порочный круг, о котором предостерегал Куайн:для того, чтобы применять конвенцию, которая была бы достаточно общей дляобеспечения истинности высказываний, мы уже будем должны использовать истинныевысказывания в рассуждении, применяющем конвенцию к индивидуальным приложениям.
Именноотрицание индивидуального характера концептуальной схемы, ее отождествление сязыком приводит Дэвидсона к выводу:
То,что прежде звучало подобно сенсационному: открытию – истина относительна кконцептуальной схеме – оказалось не более чем скучным и хорошо известнымфактом, что истина предложения относительна к включающему в себя данноепредложение языку[27].
Этивзгляды Дэвидсона встретили как поддержку[28], так и критику за«чрезмерный верификационизм»[29]. Последняя точка зренияпредставляется более обоснованной.
Рассмотрим,каким образом одно выражение P может быть в одно и то же время истинноотносительно одной концептуальной схемы, W 1, и неистинно относительно другой,W 2. К. Суойер назвал такой подход, согласно которому P будет иметь толькоодно ассоциированное W, «сильным релятивизмом» в противоположность«слабому релятивизму», где выражение может быть истинно относительноW 1 и при этом вообще не формулируемо в терминах W 2[30].
Ценность«слабого» варианта концепции относительной истины для обоснованияязыковой конвенции будет зависеть от возможности существования радикальноразличающихся концептуальных схем. Если в сообществе носителей языка L,включающем n членов, действует соглашение по поводу употребления Р, то этоозначает, что Р истинно относительно W 1, W 2,… W n. Тогда W 1, W 2,… W n должны иметь некоторую область пересечения?, содержанием которойбудет множество всех высказываний, тривиальным образом истинных для всехносителей языка L. Область? может быть описана с помощью интенсиональнойфункции[31], областью определения которой будет множество всех возможныхправильных высказываний языка L, а областью значения — множество всехвозможных истинных референций, выражаемых на этом языке. Логика нашего языкапредполагает эти референции: таким способом конституируется все, что мы можемсказать о мире. По отношению к конвенции это означает, что связь междувысказываниями и их референтами задает пределы функционирования соответствующихсоглашений. Поскольку мы способны усматривать такие пределы, постольку мы неможем говорить о том, что так заданная связь и, соответственно, логика языкасуть результаты конвенции. Конвенция выступает в качестве регулятива, создаваяусловияинтерсубъективной проверяемости индивидуальных концептуальных схем.Прояснение смысла конвенции и ее роли в формировании значений может бытьосуществлено в направлении определения функциональных границ конвенции поотношению к значениям путем генетического анализа значений, которые полагаютсяконвенциональными.
Рассмотримдва примера.
Предположим,что мальчик-африканец спрашивает у своего учителя из советского культурногопредставительства «Скажите, дяденька: снег — он какой?» — при том,что учитель понимает, что это вопрос и что он обращен к нему. Учитель (А)честно объясняет ему, что снег белый и т.д. Другой же учитель (Б) вместоответа, как дзэнский монах, бьет ученика палкой по голове, не забыв после этогозаботливо переспросить: «Ну, теперь понял?» И в первом, и во второмслучаях оба учителя представляли себе ситуацию: они понимали, что это вопрос, ичто он обращен к ним, и, более того — что эта ситуация должна быть реализованав направлении достижения понимания со стороны ученика. В этом смысле, можносчитать, что оба учителя, А и Б, разделяли сходные цели; однако, их подходы куспешной реализации данной ситуации различаются, так что, если ученик инаблюдатели ожидают, что на вопрос последует ответ и разъяснения, то они будутудивлены поведением Б: в этом контексте (это контекст определенного пониманияситуации, которое мы можем считать конвенционально заданным) такое оформление,в том числе и языковое, этой ситуации будет развивать ее в направлении,обратном направлению к цели, то есть к объяснению. Для Б же, наоборот, егодействия означают движение к цели — они направлены на то, чтобы вызвать уученика состояние понимания.
Предположим,что А и Б верят в загробную жизнь. Они говорят на одном языке и понимают другдруга. Но Б приводит такое доказательство этого тезиса, которое А никак неможет считать доказательством. Это означает, что совпадение полаганий А и Б повопросу о загробной жизни не может быть проверено, поскольку не имеет общегополя интерсубъективной истинности. Можно ли тогда считать, что А и Б говорят ободном и том же? Где здесь границы конвенции?
ЕслиА в ответ на требование Б предъявить доказательства существования загробнойжизни бьет его палкою (не насмерть) с целью убедить собеседника, то мы полагаем(сторонний наблюдатель В может считать), что они действовали в рамках разныхконвенций. Для А его действия обладали доказательной силой, а для Б — нет.
ПосколькуА и Б говорят на одном языке, то W a и W б имеют общее?, но из примеров мывидим, что конвенция не всегда является источником интерсубъективнойпроверяемости. В данном случае для успеха проверяемости W a и W б должны нетолько иметь общее?, но и иметь возможность дальнейшего взаимногосогласования концептуальных схем, которое может быть проведено относительновнеязыковых ориентиров. Конвенция задает рамки и/или указывает направлениетакого согласования, но не заполняет его предметную (содержательную) область[32].
Такимобразом, ситуации, которые мы можем рассматривать как примеры реализацииконвенций, предстают как целесообразное единство действий и языковых выражений.Такая ситуация предполагается развивающейся в направлении соответствующей цели— например, достижения понимания — при правильном применении языка. Можносказать, например, что языковое выражение употреблено правильно, если цель,которую ставил перед собой говорящий при его произнесении, достигнута. Поэтомуесли мы строим объяснение конвенции на «слабом» варианте релятивизма,то такое объяснение предполагает не то, что необходимые истины созданы всоответствии с соглашением, а только то, что необходимые истины (например,естественнонаучные) традиционно выражаются в одних терминах скорее, чем вдругих.
Итак,мы установили, что языковая конвенция обеспечивает возможность взаимногосогласования индивидуальных концептуальных схем и что пределы такогосогласования связаны с характером отсылки к внеязыковому миру, представляемойязыковыми выражениями. Поэтому дальнейшее обсуждение конвенции должно болееопределенно учитывать соотношение между языковыми знаками, концептуальнымисхемами и внеязыковым миром.
2. Онтологический статус концептуальных схем
Есливыражение P истинно как относительно W 1, так и относительно W 2, то этоозначает, что и W 1, и W 2 располагают достаточными концептуальными ресурсамидля того, чтобы быть сопоставимыми друг с другом. Но если бы это былединственный вид взаимоотношений концептуальных схем, связанных спредложениями, указывающими на один и то же феномен, то релятивистскаяконцепция работала бы в конечном итоге совершенно аналогично абсолютистской.Различие между концептуальными схемами сводилось бы к тому тривиальному факту,что некоторый идиолект может содержать простые предикаты, объему которых внекотором другом идиолекте не соответствует ни один простой предикат или неодин предикат вообще — и, соответственно, отождествление владения языком ивладения концептуальной схемой, в духе Дэвидсона, было бы оправдано. Тем неменее наличие общей для двух идиолектов онтологии, содержащей понятия, которыеиндивидуализируют одни и те же объекты, само по себе еще не гарантируетпересечение концептуальных схем носителей этих идиолектов. Поскольку содержаниемира может быть отражено в различных концептуальных схемах различным образом,поскольку оно открыто для различных способов концептуализации, в том числе идля несоизмеримых[33] — постольку регулятив, управляющий взаимным согласованиемконцептуальных схем, должен быть открыт для онтологического анализа.
Всамом деле, если мы скажем, что все истинные выражения истинны относительноконцептуальной схемы конвенциональных классификаций, связанных с обсуждаемымвыражением, то такой тезис может быть оспорен на непосредственном основаниисобственного истинностного статуса. Если сам тезис истинен лишь относительно,то он, если истинен, опровергает сам себя, составляя собственный контрпример[34]. Если же, с другой стороны, тезис относительной истины приемлем для сообщенияо себе, значим относительно самого себя, тогда, в силу того, что он можетявляться в лучшем случае лишь относительно истинным, он сам сужает своюзначимость, снижает свою релевантность для того, для кого относительная истина релятивизованак другой концептуальной схеме.
Поэтому,возможно, следует ограничить область применения понятия относительной истинывыражениями о содержании мира, т.е. выражениями объектного языка. Такоеограничение соответствовало бы онтологическому тезису о конвенциональнойкатегоризации содержания мира: в центре оказываются выражения о содержаниимира, а не метавыражения, заключающие о содержательных выражениях. П. Давсон-Галлеформулирует такой ограниченный тезис относительной истинности объектно-языковыхвыражений следующим образом: истинное выражение объектного языка истинноотносительно концептуальной схемы конвенциональных категоризаций, связанных собсуждаемым выражением[35].
Такоеопределение, будучи метаязыковым выражением, избегает самореференции и темсамым самоопровержения через представление контрпримера.
Однаковместе с тем выражения объектного языка, о которых оно заключает, такжеявляются, в свою очередь, частью содержания мира, и поэтому заключающее о нихвыражение также может быть рассмотрено как выраженное на объектном языке. Стакой точки зрения, проблема онтологического статуса конвенциональныхкатегоризаций не может учитывать различие между выражениями, использующиминепосредственно указывающие на содержание мира понятия, и метавыражениямиотносительно таких выражений. Если это так, то надежда избежатьсамоопровержения релятивизма, ограничивая область его приложения, неоправдывается.
Темне менее прояснение этого различия важно для завершения описания тогомеханизма, с помощью которого происходит взаимное согласование концептуальныхсхем. В ходе такого согласования языковое выражение подвергается интерпретации— которая, как известно, может иметь один из двух видов: описание в другихзнаках того же кода (парафраз) либо описание в знаках другого кода (перевод).Систематическое знание языка как языковая компетенция говорящего или слушающегопредшествует интерпретации языкового выражения и конвенционально по природе[36]. Для того, чтобы показать пределы взаимного согласования концептуальных схем,следует выяснить, чт o именно может выступать в роли интерпретационного кода вконцептуальных схемах — и, соответственно, в каком отношении находитсяинтерпретационный код к содержанию мира.
Мыуже видели, что позиция, отождествляющая владение языком с владениемконцептуальной схемой, не является продуктивной для объяснения конвенции какстабилизатора значения. Мы приняли, далее, что концептуальная схема — это нечтобольшее, чем аналитический набор аксиом, с которым сравнивается выражение Р дляустановления его истинности, поскольку использование наборанеинтерпретированных выражений в качестве релятивизатора сталкивается снепреодолимыми трудностями[37]. Определив это «нечто большее» каксистему ментальных репрезентаций, мы должны теперь показать, каким образом этасистема может выступать в роли интерпретационного кода, т.к. в противном случаеобсуждение конвенциональности значения в предложенном здесь направленииостается неполным.
Объявляяпротивопоставление концептуальной схемы эмпирическому содержанию «третьейдогмой эмпиризма» (вслед за двумя Куайновыми — аналитико-синтетическойдистинкцией и редукционизмом), Дэвидсон исходил из того, что каканалитико-синтетическая дистинкция, так и концептуальный релятивизм, по егомнению, объяснимы в терминах идеи эмпирического содержания. Дуализмсинтетического и аналитического является дуализмом предложений, которые истиннывследствие как своего значения, так и эмпирического содержания, и предложений,истинных лишь благодаря своему значению и не имеющих никакого эмпирическогосодержания. Однако поскольку мы считаем, что все предложения имеют эмпирическоесодержание, которое объясняется через референцию к внеязыковому миру, постолькумы не можем отказаться от идеи эмпирического содержания. Таким образом, вместоаналитико-синтетического дуализма мы получаем дуализм концептуальной схемы иэмпирического содержания.
Трудноне согласиться с Дэвидсоном в том, что описанный им дуализм не может бытьпредставлен в рациональной форме[38], но отсюда еще не ясно — и не видно, какможет быть прояснено, — каким образом концептуальная схема может быть описана втерминах соответствия некоторой внешней ей сущности. Возможно, у эмпиризма былавсего лишь одна догма, а именно — сама идея «эмпирического содержания».Говорить о конвенциональности «данного» возможно лишь постольку илишь в том отношении, что собственно «данными» полагаются ощущения идругие явления сознания, которые мы не можем не воспринимать как таковые. Мы неможем принять, что мир находится у нас в голове; следовательно, явлениясознания, на основании которых мы заключаем о мире, сами им не являются. Топредположение, согласно которому именно эти явления и являются миром,неудовлетворительно уже в силу того, что их наиболее сущностное свойство — какраз свидетельствовать о мире, «быть направленными на объект». У наснет никаких других свидетельств о мире, кроме феноменов; о мире и о самом егосуществовании мы заключаем из факта невозможности (по крайней мере, безспециальных технических ухищрений) воспринимать явления нашего сознания иначе,чем относящимися к чему-то внешнему по отношению к ним.
Репрезентацияпредмета включает нас в определенную заданность, позволяющую нам восприниматьпредмет именно в качестве такового. Такие представления могут быть свойственнырадикальной позиции, согласно которой не существует трансцендентной поотношению к сознанию реальности. Но и если мы будем рассматривать вещь(например, снег) даже с диаметрально противоположных позиций — как, скажем,материальный предмет, принадлежащий объективному миру, — то мы тем более нестанем отрицать, что содержанием нашего сознания является не сам снег, анекоторая психическая сущность, ментальная репрезентация снега,«означаемое» в соссюровском понимании. Эта репрезентация существует вкачестве таковой лишь одним способом: имея свое бытие вне себя. Сама идеярепрезентации подразумевает, что это — некая сущность, отличная от другойсущности, к которой она относится или которую она представляет[39]. Отношениемежду этими двумя сущностями есть простейшее отношение означения. Нашивизуальные, тактильные и иные сенсорные и рефлективные представления предмета —например, снега — являются знаками снега в языке непосредственного описаниядействительности — языке нашей концептуальной схемы, с помощью которой мыориентируемся в мире и вообще способны делать все, что мы делаем.Концептуальная схема как система концептов и была бы тем «индивидуальнымязыком», невозможность которого постулирует соответствующий аргумент; ноона — не язык: она является текстом на этом индивидуальном языке, языкенепосредственного описания действительности. Этому языку не хватает«языковости» в том отношении, что он не обеспечивает коммуникацию —мы не можем непосредственно обмениваться с другими людьми нашими мыслями и т.п.(по крайней мере, согласно современным научным представлениям, спорить скоторыми не представляется возможным — так же, как и считать вопрос закрытым).Но мы можем использовать — и используем — для описания нашей концептуальнойсхемы естественный язык, предстающий, таким образом, метаязыком по отношению кязыку непосредственного описания действительности.
Поэтомувопрос о конвенциональности «данного» может быть поставлен следующимобразом: являются ли метавыражения конвенциональных концептуальных схем абсолютноили же относительно истинными для своих концептуальных схем? Очевидно, этозависит от того, чем являются референты метавыражений: терминами естественныхродов содержания мира или категориями конвенциональных классификаций. Указываютли конвенциональные категории, связанные с понятием относительной истины, наестественные виды?
Ответна этот вопрос будет зависеть от того, чтo мы признаем объектным языкомконцептуальной схемы, т.е. вопрос о том, являются ли метавыраженияконвенциональных концептуальных схем абсолютно или же относительно истиннымидля своих концептуальных схем?
Какпопытки снятия описанного дуализма могут быть рассмотрены «философскиеязыки», пик интереса к которым приходится на Х VII в. Созданию философскихязыков предшествовал постулат рационалистической школы о том, что языкипорождаются априорно заложенными в языковом сознании идеями; Бэкон, Декарт,Паскаль, Лейбниц, Локк отмечали неадекватность слов соответствующим понятиям ипытались найти другой тип знака, могущий выразить идею ближе к ее содержаниютаким образом, чтобы она была понятна любому человеку на земле. Такой«подлинный знак» был призван передавать понятия (а не звуки) спомощью символов и лишь потом переводился бы на соответствующий язык.Аналогиями знаков такого рода признавались ноты, цифры, пиктограммы, иероглифы.Все они напрямую выражали идеи и могли быть поняты говорящими на любом языке.
Попыткивыработать «подлинный знак» и на его базе философский язык былисвязаны с классификацией всего корпуса знаний о мире; соответственно, оченьскоро такое деление оказывалось нарушенным, так как происходило переосмыслениеи пополнение научных знаний — т.е. знаний, с той или иной необходимостьюявляющихся общепризнанными.
Например,епископ Джон Уилкинс разделил все существующие знания на сорок разделов, такимобразом пытаясь классифицировать все научные факты по их взаимосвязям. Уилкинссчитал, что его разделы устанавливали реальные взаимоотношения вещей в природе,открывая подлинные связи между ними путем компоновки их в группы: «сравнениевсех вещей по определенным параметрам, как это предложено в наших таблицах,позволяет проложить кратчайший и простейший путь к подлинному знанию о мире извсех когда-либо предлагавшихся»[40]. Для письма предлагался тот самый«подлинный философский знак», призванный непосредственно отражатьпонятие. Каждый знак включал значимые компоненты, в совокупности сочетавшиеся впонятие. Так, слово лосось ничего нам не говорит само по себе, своей внутреннейформой; соответствующее слово zana у Уилкинса содержит в себе определение длячеловека, усвоившего сорок категорий и подвидов этих категорий: рыба,чешуйчатая, речная, с розовым мясом. Однако кит, которого Уилкинс поместил вкласс рыб, вскоре, по выражению Борхеса, стал млекопитающим, а это повлекло засобой полную переделку классов в системе «подлинных знаков»[41].
Хотяпоиски универсальных, не выбранных произвольно «элементов человеческоймысли», некоего lingua mentalis (Оккам) как основы любых возможныхсемантических построений связаны прежде всего с рационалистической традицией,вряд ли они являются специфически рационалистической интенцией. Скорее это однаиз наиболее общих программ исследования проблемы связи между вещью и ееназванием, причем такая программа, методология которой, возможно, в наибольшейстепени отражает природу предмета, поскольку ясно, что исследование связи междувещью и ее названием отсылает к весьма глубоким основаниям знания: если ивозможно усмотрение более предельных оснований, то оно тем не менее exdefinitio не может быть вербализовано. В современных семантических теорияхвыбор элементарных терминов ( primitive terms ) предстает некоторымметафизическим ориентиром: либо он признается произвольным — что связано сконвенционалистским подходом к значению, — либо наоборот. Однако в последнемслучае исследователю не обязательно занимать «реалистскую» позицию.Поскольку весьма трудно было бы указать удовлетворительные причины, по которымразрыв между теорией и эмпирическим фактом в семантике должен быть больше, чемв физике или химии, постольку выбор семантических «атомов» можетсчитаться произвольным, с такой точки зрения, не в большей степени, чемустановление списка химических элементов (в таком отношении эмпирическиориентирована теория «семантических примитивов» А. Вежбицкой[42] ).
Такимобразом, представляется затруднительным задать такую онтологию, в которойконвенциональные категории указывали бы на естественные виды. Само по себе это,разумеется, не означает и не может означать, что естественные виды «несуществуют»; но отсюда следует, что для инвариантности интерпретацииязыковых выражений участниками коммуникационного акта — и, следовательно, дляуспешного функционирования языка — необходима возможность взаимногосогласования индивидуальных концептуальных схем.
Подобныйподход представляется преимущественным минимум в двух отношениях. Он позволяет преодолетьограниченность эмпиристской позиции, согласно которой знание семантическихфактов относительно слов неотделимо от знания эмпирических фактов относительнообозначаемых этими словами предметов.
Эмпиристскийподход был, в свою очередь, вызван неприятием теорий«августинианского» вида, согласно которым значение является некоторойавтономной сущностью. Однако впадение в противоположную крайность оказываетсяне более продуктивным для решения семантических проблем описания естественногоязыка. Рассмотрение значения как результата согласования концептуальных схемдает возможность избежать и этой противоположной крайности («догмыреализма»?) и
отказатьсяот представления о значении как о сущности, которая может быть полностьюописана без указания на процесс семиозиса. Таким образом, эта позицияпредставляет аналитический вариант подхода, восходящего в современной традициик Ч. Пирсу и в той или иной степени разделяемого сегодня большинствомлингвистов.
Итак,если мы теперь вернемся к вопросу о том, каким образом ситуация употреблениязнаков естественного языка может иметь форму ситуации существования соглашенияоб их использовании, действующего между членами языкового сообщества — при том,что такое соглашение не заключалось в действительности, или, говоря болеестрого, при том, что нам ничего не известно о действительном факте заключениятакого соглашения и о возможности условий его заключения, — то мы можем сделатьследующий вывод.
Говоряо «языковой конвенции», мы подразумеваем возможность взаимногосогласования индивидуальных концептуальных схем, которое обеспечиваетинвариантность дальнейшей интерпретации языковых выражений. Пределы взаимногосогласования индивидуальных концептуальных схем устанавливаются их отношением квнеязыковому миру, через которое осуществляется обозначение языковымивыражениями элементов внеязыкового мира —или же, иными словами, для того, чтобыприменение в концепции значения как условий истинности отвечало требованиюонтологической нейтральности, необходима возможность взаимного согласованияиндивидуальных концептуальных схем, которое обеспечивало бы инвариантностьдальнейшей интерпретации языковых выражений.
[21] Davson-Galle P. Realistic Truth Relativism, Frameworks OfBelief And Conceptual Schemes. — Electronic Journal of Analytic Philosophy,4:1, 1996. [1]
[22] Bradley F. H. Appearance and Reality. 2 nd ed. Ox., 1930. P.477.
[23] Meiland J. Concepts of Relative Truth. P. 574.
[24] Linsky B. Natural Kinds and Natural Kinds Terms. Stanford,1975. P.7-35.
[25] Davson-Galle P. Neo-Meilandian Truth-Relativism of a Weak Sort.— Electronic Journal of Analytic Philosophy, 2:1, 1994. [26]; [38]
[26] Siegel H. Relativism Refuted: A Critique of ContemporaryEpistemological Relativism. Р. 12.
[27] Дэвидсон Д. Об идее концептуальнойсхемы. С. 150.
[28] Edwards S. Relativism, Conceptual Schemes and CategorialFrameworks. Aldershot, 1990.
[29] Davson-Galle P. Neo-Meilandian Truth-Relativism of a Weak Sort.[5]; Swoyer C. «True for». Р. 99.
[30] Swoyer C. «True for». P. 92.
[31]Льюиз Д. Общая семантика. — В кн.: Семиотика М., 1983. C. 259.(Lewis D. General Semantics. — In: Davidson D., Harman G. (eds.) Semanticsof Natural Language. Dordrecht, 1972.)
[32]Лебедев М. В., Черняк А. З. Конвенция: опыт генетического анализа. —Философские исследования, 1996, № 3.
[33] Putnam H. Reason, Truth and History. Cambridge Mass., 1981. Р. 115.
[34] Meiland J. On the Paradox of Cognitive Relativism. —Metaphilosophy, 11, (1980). Р p. 115-126.
[35] Davson-Galle P. Neo-Meilandian Truth-Relativism of a Weak Sort.[38]
[36] Davidson D. A Nice Derangement of Epitaphs. — In: Lepore E.(ed.) Truth and Interpretation: Perspectives on the Philosophy of DonaldDavidson. Ox., 1986. P. 434.
[37] Edwards S. Relativism, Conceptual Schemes and CategorialFrameworks; Davson-Galle P. Realistic Truth Relativism, Frameworks Of BeliefAnd Conceptual Schemes.
[38]Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы. С. 150-151.
[39]Вартофский М. Модели. Репрезентация и научное понимание. М .,1988. С. 31. (Wartofsky M. Models. Representation andthe Scientific Understanding. Dordrecht, 1979.)
[40] Large A. The Artificial Language Movement. L ., 1985. P33.
[41]Борхес Х. Аналитический язык Джона Уилкинса. — Проза разных лет. М ., 1984. С. 218.
[42] Wierzbicka A. Semantic Primitives. Frankfurt a. M., 1972;Wierzbicka A. Lingua Mentalis: the Semantics of Natural Language. Sydney,1980.
Список литературы
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта www.i-u.ru/