Момджян К.Х.
Большая часть ученых не сомневается в том, чтоглавнейший признак деятельности, определяющий феномен и масштабы креативностипоследней, следует искать в характере ее регулятивных механизмов.
Как и активность животных, деятельность представляетсобой информационно направленный процесс, предполагающий способность социальныхсистем ориентироваться в среде — воспринимать значимые сообщения иперерабатывать их в командные коды поведения, которые вызывают, направляют иконтролируют физическую реакцию системы.
И в то же время механизмы информационного поведениячеловека обладают несомненной качественной спецификой. Им присущи особыефункциональные возможности, отсутствующие в живой природе, хотя иподготовленные ее эволюционным развитием — развитием способностисамоуправляемых адаптивных систем отображать и моделировать среду существования.
Из курса общей психологии мы помним, чтоинформационное поведение человека определяется сознанием, которое представляетсобой высшую форму развития психики животных, обладающих нервной системой,способных ощущать, воспринимать и представлять окружающую действительность(психика, в свою очередь, является результатом эволюционного развития различныхдопсихических форм ориентации типа таксисов, присущих простейшим живымсуществам, у которых способность к информационному поведению еще не нашласубстратной основы в специализированных анатомических органах, управляющих им).
Не углубляясь в проблемы психологической науки,отметим, что сознание человека основано на способности к словесно-логическому,«вербальному» мышлению, которая надстраивается над системой условных ибезусловных рефлексов поведения и завершает собой простейшие формы«прологического» — наглядно-действенного и наглядно-образного мышления.
Очевидно, что способность к «логицистике»,проявляющаяся, в частности, в умении образовывать общие понятия, различна ународов, находящихся на разных этапах исторического развития (известны, вчастности, этносы, в языке которых наличествует множество слов, обозначающихразные состояния снега, но отсутствует родовое понятие снега как такового;аналогична ситуация, складывающаяся в процессе онтогенеза — индивидуальногоразвития, взросления человека).
И тем не менее любой «ставший» человек в отличие отживотного обладает некоторым минимумом абстрактного мышления, позволяющего емуотображать среду путем создания логических моделей, идеальных образов действия,относительно самостоятельных, независимых от сиюминутных поведенческихситуаций.
Результатом подобной работы сознания оказываетсяналичие в человеческой деятельности особого класса целей, отличных отобъективных целей адаптивной активности животных (уже упоминавшихся намипредустановленных реакций и состояний живого организма, к которым он стремитсяпод воздействием рефлекторных программ поведения). Речь идет о сознательныхцелях деятельности, связанных со способностью человека анализировать ситуацию,т.е. раскрывать неявные, не поддающиеся «живому наблюдению»причинно-следственные связи ее значимых компонентов и основанные на нейрегулярности. Эта способность позволяет людям заранее предвидеть результатысвоей деятельности, планировать их, т.е. продумывать наиболее целесообразные вданных условиях способы их достижения.
В этом плане целью деятельности следует считать нетолько сам желаемый результат усилий, предмет человеческой потребности (будь тореальная буханка хлеба, интересующая голодного, или прибыль, к которойстремится финансист). Целью называют также идеальный образ желаемогорезультата, который создается рефлективными «отсеками» сознания (на основеценностных предпочтений человека, соотнесенных с условиями среды) иконтролируется его волевыми импульсами, направляющими физическую активность взаданном, рассчитанном направлении.
Соответственно информационным свойством человеческойдеятельности считают ее целенаправленность, отличную от «ординарной»целесообразности в поведении животных, которые преследуют лишь объективные цели(потребности) без соответствующей ментальной проработки, субъективирующей их всознании и как бы «удваивающей» причиняющие факторы поведения или«раздваивающей» их (на потребность и ее логическое отображение).
Характеризуя эту способность человеческойдеятельности, советские ученые нередко использовали принадлежащее Марксусравнение архитектора с пчелой. Красотой, гармоничностью создаваемых ею сот,утверждал Маркс, пчела вполне способна посрамить плохого архитектора, который,однако, отличается от наилучшей пчелы тем, что, строя соты из воска, вначале«построит их в своей голове».
Конечно, при желании мы можем считать это сравнение,призванное продемонстрировать информационные преимущества человека передживотным, не вполне корректным. Его можно интерпретировать как известное«принижение» животных, покушение на присущую многим из них способность нетолько отображать, но и моделировать среду, предвидеть возможное развитиеповеденчески значимых ситуаций.
В самом деле, из того обстоятельства, что пчела,всецело подчиненная действию безусловных рефлексов (т.е. генетически закрытой,не считающейся с обстоятельствами времени и места видоспецифическойинформации), не обладает «даром предвидения», не следует, что он вовсеотсутствует в живой природе. Очевидно, что успех хищника, преследующего«маневрирующую» жертву, был бы невозможным, если бы он не мог заранее«просчитывать в голове» возможное направление ее бега.
Хорошо известно, что условно-рефлекторная модельповедения позволяет высшим животным гибко приспосабливаться к ситуации,мобилизуя свой прежний опыт для превентивной реакции на ее возможные изменения(кто-то из натуралистов утверждал в этой связи, что успех мангуста в поединке скоброй во многом определяется более развитой нервной системой, позволяющей«оптимизировать» свои наступательные и оборонительные действия применительно кконкретным особенностям противника).
Таким образом, целенаправленность человеческойдеятельности есть нечто большее, чем способность к информационномупрогнозированию динамики среды. Суть дела в качестве этих «прогнозов», встепени их осмысленности, открывающей путь для инновационных изменений исимволизации, т.е. «отчуждаемости» от конкретной поведенческой ситуации, в которойоказывается живое существо.
Повторим еще раз — уровень развития человеческогосознания позволяет нам вырабатывать психические импульсы поведения, в которыхотражаются не только объекты окружающей среды, их видимые свойства и состояния,но и неявная цепь детерминационных опосредований, связывающих разрозненныеявления в единую картину мира, подчиненного не видимым глазам регулярностям.Единожды понятые, эти регулярности открывают возможности прогностическойориентации в среде, беспрецедентные для животного мира.
Эта ориентация основывается, естественно, не только наэвристических потенциях логического мышления, но и на умении консервироватьполученный опыт, т.е. символизировать свои психические импульсы, замыкать их врамках имманентности сознания, отделяя и обособляя от провоцирующих их условийсреды. Саморегуляция поведения у человека дополняется и сопровождаетсяимманентной саморегуляцией сознания, перестающего быть механическим дериватомконкретных условий адаптации, обретающего собственную логику санкционирования иразвития.
В самом деле, животное способно «думать» о голоде илистрахе, лишь испытывая их, — и только для человека с его автономным сознаниемсуществует «опасность вообще» представляемая, переживаемая и анализируемая вситуации ее фактического отсутствия. Лишь человек способен аналитическирасчленять ближние и дальние цели поведения, предпринимая для этого нелепые спозиций биологической целесообразности действия, — испытывая страх, идтинавстречу опасности или, будучи голодным, добровольно отказываться от пищи.
Констатируя все эти обстоятельства, ученые приходят квыводу, что именно способность к эвристическому символическому поведениюсоставляет специфицирующий сущностный признак человеческой деятельности,позволяя нам говорить о разумности человека, ставшей родовым именем HomoSapiens. Оставляя в стороне многие тонкости психологии, мы можемквалифицировать разумность как возможность нестандартного поведения внестандартной ситуации, предполагающего выработку эвристических реакций, не содержащихсяв прошлом опыте — не только индивидуальном, но и коллективном, видовом.
Конечно, в бытовой лексике мы говорим и о «разумном»поведении животных, имея в виду ситуации, когда, к примеру, лиса, «думая о днегрядущем», закапывает про запас недоеденные остатки пищи. Не будем забывать,однако, что подобная «разумность», основанная на системе безусловных рефлексов,обращается в нечто прямо противоположное в случае, если животное попадает изпривычного леса в клетку зоопарка, где оно — с упорством, достойным лучшегоприменения, — стремится закопать недоеденное в бетонном полу, совершенно несчитаясь с недостижимостью этой цели. Очевидно, что даже не самому умномучеловеку в подобной ситуации будет достаточно одной попытки «раскопать» бетонруками, чтобы не повторять ее впредь.
Конечно, мы знаем, что и животные способны вести себя«умнее», подниматься над шаблонами инстинктов — врожденных видоспецифическихинформационных программ, которые присущи всем без исключения представителямвида, не зависят от их индивидуальных особенностей и вызывают действия, которымне нужно обучаться, закреплять и подкреплять в поведении. Возможности психикипозволяют высшим животным использовать выработанные в индивидуальном опыте,прижизненные условно-рефлекторные схемы поведения и даже передавать их понаследству методами научения.
Более того, зоопсихологи считают возможным рассуждатьоб интеллекте животных, имея в виду способность обезьян и других высшихпозвоночных решать нестереотипные задачи, раскрывая некоторые неочевидные, преждевсего пространственные связи между компонентами среды. Такова, в частности,орудийная деятельность обезьян, предпринимающих «биологически неоправданные»действия по поиску или изготовлению «орудий труда» — палок, с помощью которыхсбивается или выковыривается укрытое от животного лакомство.
Тем не менее и в этих случаях (указывающих нагенетические истоки человеческого сознания) экспериментаторы быстро находят тот«порог понимания», т.е. логического обобщения наглядно-действенной информации,который вполне доступен ребенку, но неподвластен самым «умным» животным. (Так,обезьяна не в состоянии мысленно определить длину палки, необходимую, чтобыдостать банан, и получает результат путем многочисленных проб и ошибок,,проверяя «руками» самые различные варианты, в том числе и заведомо нелепые счеловеческой точки зрения. Далее, овладев с грехом пополам «начаткамигеометрии», обезьяна оказывается вполне беспомощной в эмпирическом постижениипростейших принципов физики: так, установив методом проб и ошибок пространственнуюсвязь между высоко подвешенным бананом и лежащей на полу клетки лестницей, онапытается использовать ее по назначению, но не «учитывает» законы центратяжести, позволяющие придать лестнице устойчивое положение.)
Понятно, насколько способность человека продумыватьсвои действия, обобщать эмпирически данную информацию расширяет границы ивозможности его деятельности. Именно эта способность определяет колоссальнуюпластичность человеческого поведения, умение искать и находить оригинальное решениедля каждой отдельной задачи.
Конечно, говоря об «оригинальности» человеческихрешений и действий, мы вновь имеем в виду родовое свойство деятельности,присущее любым сообществам людей, независимо от того, относятся ли они квнутрисоциальному типу «традиционных» обществ (в которых поведение людейподчинено сложившимся стереотипам поведения) или «нетрадиционных» обществ, вкоторых господствует дух исторической инновации.
Речь идет о том «минимуме оригинальности», которыйпозволил самым косным социальным структурам перешагнуть порог биологическойспециализации, присущий инстинктивному «труду» муравьев, пчел или бобров. Всамом деле, будучи от природы прекрасным «строителем» бобер не в состоянииосвоить информационную программу никакой другой «профессии», что вполне подсилу кроманьонцу, не говоря уж о современном человеке, легко чередующемстроительные работы на даче с сочинением музыки, преподаванием в университетеили политической активностью.
Итак, рассуждая о преимуществах информационнойориентации человека, мы свели ее к способности целеполагания, основанной наабстрактном мышлении, создающем превентивные логические модели желаемогорезультата. Следует, однако, сделать некоторые оговорки, без которыхрассмотрение деятельности как сугубо сознательного, целенаправленного процессаможет показаться заведомо ошибочным.
В самом деле, у многих читателей может возникнутьподозрение, что эта схема излишне рационализирует поведение человека,превращает его в своеобразную логическую машину, просчитывающую и рассчитывающуюкаждый свой шаг. Бесспорно, что такое представление с трудом совмещается свидимой иррациональностью истории, полной алогизмов, едва ли объяснимых спозиций «врожденной разумности» человека.
Оставляя «на потом» тему перипетий человеческойистории, ее зависимости от целей и намерений своих творцов, внесем некоторыеуточнения в сказанное о свойствах человеческой деятельности.
Прежде всего способность человека строить в головепредварительные планы собственных действий отнюдь не является синонимом или гарантиейбезошибочности поступков, основанных на этих планах. В своей повседневной жизнилюди постоянно сталкиваются с тем прискорбным фактом, что результатпредпринятых усилий не соответствует ожиданиям, а иногда и грубо противоположеним. Причинами такой несогласованности могут быть как внешние обстоятельства,становящиеся деструктивирующим «форс мажором» для самых продуманных расчетов,так и внутренние дефекты целеполагания и целереализации (включая сюдаординарную человеческую глупость, чья роль в истории трагически велика и недолжна преуменьшаться).
Важно понять, однако, что, рассуждая оцеленаправленности человеческой деятельности, мы имеем в виду сам факт наличиясимволизируемой цели действий (отсутствующей у животных), а вовсе не качество,т.е. адекватность этих целей. Любой и даже самый глупый или неумелый человек,оставаясь в рамках этологической нормы, присущей Homo Sapiens, не может недействовать целенаправленно, к каким бы губительным последствиям ни вела дефакто эта обязывающая способность.
В самом деле, даже в том случае, когда неправильноподрубленное дерево падает на голову лесорубу, мы не вправе отказать ему вспособности к сознательной целенаправленной деятельности. Ясно, что, в отличиеот бобра, он начал валить дерево «головой», предпосылая физической активностисерию психических импульсов, связанных с осознанием желаемости илинеобходимости этой акции, ее реальной осуществимости и своевременности,характера используемых средств, порядка и поэтапности операций, места и времениих начала и т.д. Фактическая неудача предприятия ничуть не меняетсубстанциальных свойств этого сугубо социального типа поведения.
Констатируя этот факт, социальные теоретики всех школи направлений признают важнейшую роль сознания как инициирующего ирегулятивного механизма деятельности, вне и помимо которого ее существованиеаприори невозможно. И «гиперидеалист» Гегель, и «гиперматериалисты» Маркс иЭнгельс в равной мере принимали тезис, согласно которому «все, что приводитлюдей в движение, должно пройти через их голову», преломиться через ихсознание23.
Конечно, утверждение о том, что вне сознания нет и неможет быть деятельности, осуществляемой человеком как социокультурным субъектом(интересным обществознанию, а не медицине), нуждается в серьезных уточнениях. Всамом деле, «композитивный» характер социального действия, осуществляемого всоответствии с законами физики и биологии, а не вопреки им, заставляет насучитывать теснейшую связь взаимоопосредования, а зачастую ивзаимопроникновения, между собственными социальными и природными измерениямидеятельности.
В этом плане целенаправленная деятельность,свойственная людям, не исключает наличия у них полного набора досоциальныхрегуляторов поведения, альтернативных сознанию. В действительности деятельностьсодержит в себе в снятом виде не только признаки простейшего физическогопроцесса, но и свойства приспособительного поведения животных, активности не вее родовом, а в сугубо биологическом понимании.
В этом нет ничего удивительного, если вспомнить, чтодеятельность осуществляется людьми, каждый из которых представляет собой нетолько «микрокосм социальности», но и живой организм, наделенный как«витальными» потребностями животного, так и рефлекторными программами поведения— не только условными, но и безусловными. Человеческого младенца, толькопоявившегося из утробы матери, никто не учит дышать, кричать или сосать грудь;вполне взрослые люди отдергивают руку от огня или инстинктивно сохраняютравновесие, ничуть не задумываясь над необходимостью или последовательностью предпринимаемыхусилий, и т.д. и т.п.
Велик соблазн заявить, что подобные рефлекторныепрограммы поведения отвечают лишь за жизнедеятельность человеческого организма,внутренние и внешние реакции нашего «тела», и никак не вмешиваются в собственнодеятельность, т.е. поведение людей как социальных существ. Однако подобноезаявление едва ли соответствует истине, поскольку значимые социокультурныереакции человека вызываются отнюдь не только логическими расчетами и планами.
Мало того, что система человеческого сознания несводится к способности вербального понятийного мышления, но включает в себясовокупность эмоциональных и волевых факторов, сопровождающих процессыцелепостановки и существенно влияющих на него. Следует признать, чтонеобходимым внутренним компонентом человеческого сознания является обширнаясфера так называемых бессознательных импульсов, без учета которых картинасоциального поведения человека будет явно неполной.
Понятие бессознательного по-разному трактуется всовременной психологии. Не претендуя на безупречную точность формулировок, мыможем утверждать, что разные психологические школы включают в сферу«бессознательного» различные психические импульсы «надсознательного»,«внесознательного» и «подсознательного» типа.
Примером «надсознательного» в социокультурномповедении людей могут служить нередкие случаи «озарения» или творческойинтуиции, позволяющие человеку «проскочить» фазу логических размышлений междупостановкой умственной задачи и ее решением — к примеру, получить искомоерешение во сне, как это нередко бывало с учеными в истории науки.
Очевидно, что «бессознательными» такие реакции могутименоваться сугубо условно, при самой узкой трактовке «сознательности» каксистематического рассудочного мышления, контролирующего каждый шаг в своих логическихпостроениях. Подобная «бессознательность» ничуть не сближает человека иживотное — напротив, она подчеркивает колоссальную разницу между «безмозглым»существом, вовсе не способным к логическим умозаключениям, и существом с«избыточной» силой ума, которой хватает на его латентную работу «внерасписания», осуществляемую как бы «между прочим», в свободное от специальныхусилий время.
Иначе обстоит дело со сферой психических импульсов,которые можно условно назвать «внесознательными», — они куда ближе крефлекторным формам поведения, в некотором смысле основываются на рефлексах ивсе же не сводятся к ним, представляя собой специфически социальный способ ихсознательного использования в поведении.
В самом деле, каждому из нас известен экранный образковбоя, выхватывающего револьвер и открывающего стрельбу при первых интуитивнораспознанных симптомах надвигающейся опасности, не отягощая себяпродолжительными, мучительными сомнениями в духе шекспировского принца Гамлета.Известна способность тренированных борцов и боксеров мгновенно реагировать навнешнюю угрозу, применяя приемы защиты, многие компоненты которых в моментисполнения не опосредуются сознательным расчетом. Да и обычный человек,отправляясь по привычной, исхоженной дороге в ближайшую булочную, движетсяфактически «на автомате», переставляя ноги с минимальной степенью участиясознания, — во всяком случае значительно меньшей, чем при движении понезнакомому болоту.
На языке психологии подобные стереотипизированныеповеденческие реакции, в которых отсутствует «поэлементарная сознательнаярегуляция и контроль» каждого из необходимых движений, именуют навыками. Местосознательного расчета в них занимает автоматизированное восприятиедействительности в форме так называемых перцептивных и интеллектуальныхнавыков, являющихся информационной основой собственно «двигательных» навыков —полноценной предметной деятельности во внешней среде.
Но означает ли это, что сугубо социальное по своимцелям, средствам и результатам действие (к которому, несомненно, относятсястрельба из револьвера или спортивные единоборства) может не основываться насознании, напоминать активность животного, основанную на рефлекторныхмеханизмах поведения?
Безусловно, это не так. В работах психологов прекраснопоказано, что навыки включают в себя рефлекторные механизмы поведения, но нередуцируются к ним; в этом смысле автоматизированные поведенческие реакцииявляются не альтернативой, а всего лишь «дополнением» к сознательнойдеятельности человека, своеобразной формой ее проявления, которая основана на«экономии сознания», но непредставима вне и помимо его механизмов24.
Наконец, еще одна сложность, с которой сталкиваетсяконстатация сознательности человеческого действия, связана не с психомоторикойего осуществления, а с мерой осмысленности, рефлексивности информационныхимпульсов поведения. Речь идет о полноте отчета в побудительных мотивах своейдеятельности, который отдает себе сознательно действующий субъект, той связимежду сознанием и осознанием, которая различна в разных актах человеческогоповедения и позволяет говорить о его «подсознательных» импульсах, активноизучавшихся 3. Фрейдом и его последователями.
В этом случае речь идет о действиях, в которыхактивность человека инициируется смутными, плохо или никак не осмысленными влечениями,относящимися к тем «подвалам» сознания, которые 3. Фрейд характеризовал какобласть «Оно», отличную от сфер рациональной мотивации (личностной — «Я» инадличностной — «Сверх-Я»).
О роли подобной подсознательной мотивации, имеющейнемалое значение в человеческом поведении (не только в индивидуальном, но и всовместном, как показал К. Юнг в учении об архетипах «коллективногобессознательного»), мы поговорим ниже. Пока же отметим, что наличиенеосознаваемых влечений не ставит под сомнение информационную спецификудеятельности, так как «подсознательное» в ней — лишь особая акциденция,«инобытие» сознания, присущее лишь человеку и отсутствующее у животных, укоторых нет и не может быть ни «озарений», ни «комплексов», анализируемыхфрейдизмом и неофрейдизмом25.
Таким образом, постулируя сознательный характердеятельности, мы вовсе не сводим информационные механизмы человеческогоповедения к сугубо рациональному, рефлективному мышлению. Важно, однако,понимать, что именно способность мыслить, создавать абстрактно-идеальные,понятийные модели мира является системообразующим основанием всей совокупностипсихических функций, присущих человеку как социальному существу. Декартовскоеcogito, конечно же, не исчерпывает собой все содержание сознания, но оно составляетего сущность — источник тех субстанциальных свойств, которые присущи любомукомпоненту человеческого сознания (включая те из них, которые, казалось бы,аналогичны психическим функциям животных)26.
Итак, несмотря на все оговорки, мы можем утверждать,что сознание — в разных своих проявлениях — является необходимым информационныммеханизмом действия, вне и помимо которого его осуществление априориневозможно. Конечно, в каждом конкретном случае в действии могут преобладатьразличные формы, полюсы сознания: от трезвой рефлексии до смутных влечений, отаналитического расчета до аффективных импульсов и т.д. Как бы то ни было вовсех возможных случаях поведение людей остается сознательным и целенаправленным(что не мешает ученым классифицировать социальные действия по принципам ихинформационной организации, на основании доминирования в них того или иноготипа мотивации или целепостановки27.
Итак, подводя итоги сказанному, мы видим, насколькосилен соблазн связать специфику человеческой деятельности, ее отличие отадаптивной активности животных с наличием сознания — совокупностью высшихпсихических функций, в основе которых лежат способность кабстрактно-логическому моделированию мира.
Нужно сказать, однако, что не все ученые считают такойподход правомерным. Оставим в стороне фанатичных последователейвульгаризированного «истмата», для которых мысль о специфицирующих свойствахсознания является априори неприемлемым проявлением «идеализма». Укажем навзгляды ученых, которые приводят в обоснование своей точки зрения серьезныенаучные аргументы, и прежде всего фактические обстоятельства антропосоциогенеза— одновременного, «параллельного» становления человека и общества.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованыматериалы с сайта www.i-u.ru/