НовосибирскийГосударственный Университет
Кафедрафилософии
ДУХОВНАЯ ПЕДОКРАТИЯ:
ПОДРОСТКОВАЯ ПСИХОЛОГИЯ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
на материале сборников «Вехи», «Интеллигенцияв России», «Из глубины», творчества Бердяева, Булгакова, Розанова
РЕФЕРАТ ПОКУРСУ СОЦИАЛЬНОЙ ФИЛОСОФИИ
Выполнила:Жданова Д.И., студентка гр. 4808 ГФ
Руководитель:доцент Ожогин В.И.
Новосибирск
2006
СОДЕРЖАНИЕ:TOC o «1-2» h z u t «Заголовок 7;7; Заголовок 8;8; Заголовок9;9»
1. вступление… 3
2. О составерусской революционной интеллигенции.3
Молодежь и«вечные студенты» как костяк левой интеллигенции. 3-4
3. Интеллигентскоемышление: догматичность, субъективность, утилитаризм, «опрощение». 4
Кружковость. 4
Нетерпимость,отсутствие самокритики. 5
Абсолютизациясубъективизма вместо поиска объективной истины… 5
Самообожение. 5
Внерелигиозность. 6
Вместо творчества — уравнение. 6
Опрощение. 6
а) Идеология вместо философии. 6
б) «Научность» вместо науки. 7
Подражательность,восприимчивость без критики. 8
«Контркультурность». 9
Неразвитость, наивность. 9
4. Интеллигентскаянравственность: неуважение к труду, максимализм, отсутствие воспитания, тяга кразрушению.10
Лень,непривычка к дисциплинированному труду. 10
Максимализм→ «принципиальность». 11
Безответственностьв личной жизни. 11
Бегство«вовне», перевес общественного над личным… 12
Отсутствиеидеи воспитания, саморазвития. 12
«Эдипов комплекс», отсутствие связи с традицией. 13
Стремление кразрушению и саморазрушению… 13
5. ЗАКЛЮЧЕНИЕ… 14
ВСТУПЛЕНИЕ
О русскойинтеллигенции сказано уже довольно много, вероятно, даже чересчур много.Исследователи – философы, социологи, литераторы – расходятся не только в характеристикахэтого явления, но даже и в определении того, что стоит понимать под словом«интеллигенция». Однако при сужении временных и пространственных рамок спорыстановятся менее непримиримыми. Русская революционная интеллигенция второйполовины 19 – начала 20 века: явление достаточно четко оформленное. Оценкаэтого явления представителями нереволюционной интеллигенции того же временитоже достаточно единодушна. В этой работе не будут освещаться дискуссии осущности интеллигенции вообще, и в качестве рабочего определения будет принятоследующее: русская революционная интеллигенция – совокупность людей,получивших(получавших, недополучивших) высшее образование, и объединенная идеейреволюционного преобразования государства.
Специфическаясоциальная обстановка того времени породила специфический психологический тип«вечного студента». Люди этого типа в соединении с массой реальных студентов исоставили костяк революционной интеллигенции. Предметом данной работы будетрассмотрение условий, причин возникновения и особенностей этого психологическоготипа в освещении Бердяева, Булгакова,Розанова и других «реакционных» философов того времени.
О СОСТАВЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ
Для началанесколько слов о составе левой интеллигенции конца 19 – начала 20 века. С.Н.Булгаковв своей статье «Героизм и подвижничество» рисует следующую картину, на основекоторой и будет построен последующий обзор: «Благодаря молодости с еефизиологией и психологией, недостатку жизненного опыта и научных знаний,заменяемых пылкостью и самоуверенностью, благодаря привилегированностисоциального положения, не доходящего, однако, до буржуазной замкнутостизападного студенчества, наша молодежь выражает с наибольшей полнотой типгероического максимализма. И если в христианстве старчество являетсяестественным воплощением духовного опыта и руководительства, то среди нашейинтеллигенции такую роль естественно заняла учащаяся молодежь. Духовнаяпедократия (господство детей) — есть величайшее зло нашего общества, а вместе исимптоматическое проявление интеллигентского героизма, его основных черт, но вподчеркнутом и утрированном виде. Это уродливое соотношение, при котором оценкии мнения «учащейся молодежи» оказываются руководящими для старейших,перевертывает вверх ногами естественный порядок вещей и в одинаковой степенипагубно и для старших, и для младших. Исторически эта духовная гегемония стоитв связи с той действительно передовой ролью, которую играла учащаяся молодежьсвоими порывами в русской истории, психологически же это объясняется духовнымскладом интеллигенции, остающейся на всю жизнь — в наиболее живучих и яркихсвоих представителях — тою же учащейся молодежью в своем мировоззрении. Отсюдато глубоко прискорбное и привычное равнодушие и, что гораздо хуже, молчаливое илидаже открытое одобрение, с которым у нас смотрят, как наша молодежь без знаний,без опыта, но с зарядом интеллигентского героизма берется за серьезные, опасныепо своим последствиям социальные опыты и, конечно, этой своей деятельностьютолько усиливает реакцию. Едва ли в достаточной мере обратил на себя внимание иоценен факт весьма низкого возрастного состава групп с наиболеемаксималистскими действиями и программами. И, что гораздо хуже, это многиенаходят вполне в порядке вещей. «Студент» стало нарицательным именеминтеллигента в дни революции»[2].
Д.И.Овсяннико-Куликовскийв статье(довольно умеренной) «Психология русской интеллигенции» также даетпортрет русского революционера как «вечного студента»: говоря, что «юноша —прирожденный идеолог, до известного возраста, для разных натур различного»,но(!) одной из отличительных черт русской интеллигенции является «прочностьидеологических навыков и стремлений, не зависящих от возраста: русскиеинтеллигенты часто сохраняют их и в зрелых летах»[7].
И, наконец,В.В. Розанов коротко говорит о составе террористических организаций так: «Именно молодые-то люди, которые немогли разобраться во всех этих авторитетах… и взяли в руки бомбы…» [10, 546]
Итак, картинадостаточно ясна. Задача данного обзора – проследить, как подобный составотразился на всем умонастроении русской интеллигенции.
ИНТЕЛЛИГЕНТСКОЕ МЫШЛЕНИЕ: ДОГМАТИЧНОСТЬ,СУБЪЕКТИВНОСТЬ, УТИЛИТАРИЗМ, «ОПРОЩЕНИЕ»
«Кружковый»характер существования русской интеллигенции освещен достаточно хорошо какфилософами, так и историками, социологами. Это факт: идеологически«объединенные» интеллигенты тем не менее в ситуации более или менее свободнойтрактовки какой-либо идеи уподоблялись броуновским частицам и, вместо тогочтобы дискутировать в рамках одной «формации», немедля дробились на болеемелкие. Почему? Тому есть несколько причин. Прежде всего, интеллигенты не оченьжаловали конструктивную дискуссию в принципе. Гораздо популярней был лозунг«Кто не с нами, тот против нас» — кто не желал принимать доктрину как она есть,без обсуждений, должен был быть с позором изгнан из рядов и сносить ушатыизливаемой верными адептами желчи и, по возможности, отвечать тем же. По словамВ.В.Розанова, «он(радикализм) объявлял негодным человеком того, с кем долженбыл вести спор, и этим прекращал спор»[270]» Корни такого отношения уходили ещев школьные и университетские «идейные» кружки. Прежде чем начинать рассуждать одеятельности их подобных кружков, небезынтересно обратить внимание на ихсостав. Как отмечает А. С. Изгоев, действительно одаренные гимназисты истуденты в них не рвались, а если и принимали в них какое-то время участие, тоне приживались там[5]. Таким образом «кружки» складывались как способсамореализации посредственностей, стремящихся завысить собственную значимость, что было не трудно в отсутствие в составедействительно талантливых и думающих членов. Вот что говорит об этом Изгоев:«Юноша, вошедший в товарищеский кружок самообразования, сразу проникаетсячрезмерным уважением к себе и чрезмерным высокомерием по отношению к другим.Это высокомерие, рождающееся в старших классах гимназии, еще более развиваетсяв душе юноши в университете и превращается бесспорно в одну из характерных чертнашей интеллигенции вообще, духовно высокомерной и идейно нетерпимой»[5].
Откудатакая самоуверенность и полное отсутствие самокритики? Почему атрофировалось уинтеллигенции стремление к объективной истине и развилась тенденция к абсолютному субъективизму во всем? Приведемслова С.Н. Булгакова, говорящего о распространении в интеллигентской среде такназываемой «религии человекобожества»: «Религия человекобожества и ее сущность— самообожение в России были приняты не только с юношеским пылом, но и сотроческим неведением жизни и своих сил, получили почти горячечные формы.Вдохновляясь ею, интеллигенция наша почувствовала себя призванной сыграть рольПровидения относительно своей родины. Она сознавала себя единственнойносительницей света и европейской образованности в этой стране, где все,казалось ей, было охвачено непроглядной тьмой, все было столь варварским ичуждым. Она признала себя духовным ее опекуном и решила ее спасти, как понималаи как умела»[2]. Само собой, с пророками не спорят. И путь спасениячеловечества может быть только один – отсюда абсолютная нетерпимость к инакомыслящим.Подобная самозабвенная восприимчивость без критики и даже без допущения онойдругими также свидетельствует о несамостоятельности, незрелости мышленияосновной массы интеллигентов.
Следуетотметить особо, что «религия человекобожества» приходила в умы юных борцовза справедливость не «на смену» христианствуили чему либо иному, а ложилась на девственно чистый мозг: «Наша интеллигенцияпо отношению к религии просто еще не вышла из отроческого возраста, она еще недумала серьезно о религии и не дала себе сознательного религиозногосамоопределения, она не жила еще религиозной мыслью и остается поэтому, строгоговоря, не выше религии, как думает о себе сама, но вне религии»[2].
Точно также оставалась интеллигенция и вне науки, вне философии, вне культуры. Все этисферы требовали глубоко размышления и в какой-то мере личного творчества,которое вообще было не в чести. Над идеей творчества господствовала идеявсеобщего уравнения. Бердяев говорит: «Психологические первоосновы такогоотношения к философии, да и вообще к созданию духовных ценностей можно выразитьтак: интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегдадоминировали над интересами производства и творчества»[1].
Отсюда икульт тотального «опрощения». Ведь если не творить, а только уравнивать междумиллионами – поневоле придется «опроститься». Таким-то образом и опрощалисьнаучные, философские и исторические воззрения интеллигентов. По словам С.Л.Франка,культура в европейском ее смысле вообще была им враждебна, и на русской почведолжна была быть подвергнута беспощадной «утилитаризации»[13].
Длядальнейшей характеристики обратимся к статье Н.А.Бердяева «Философская истина иинтеллигентская правда». В области философии доморощенные интеллектуалы предпочиталито, что было им по зубам: «Кружковой отсебятине г. Богданова всегда отдадутпредпочтение перед замечательным и оригинальным русским философом Лопатиным.Философия Лопатина требует серьезной умственной работы, и из нее не вытекаетникаких программных лозунгов, а к философии Богданова можно отнестисьисключительно эмоционально, и она вся укладывается в пятикопеечную брошюру. Врусской интеллигенции рационализм сознания сочетался с исключительнойэмоциональностью и с слабостью самоценной умственной жизни»[1].
Сложные,требующие долгого размышления и осмысливания философские доктрины во всей ихиндивидуальной полноте были не по вкусу революционерам. Философия низводиласьдо политической идеологии, а политическая идеология возвышалась до философскихвысот: «Можно даже сказать, что наша интеллигенция всегда интересоваласьвопросами философского порядка, хотя и не в философской их постановке: онаумудрялась даже самым практическим общественным интересам придавать философскийхарактер, конкретное и частное она превращала в отвлеченное и общее, вопросыаграрный или рабочий представлялись ей вопросами мирового спасения, асоциологические учения окрашивались для нее почти что в богословский цвет»[1].
Дляудовлетворения таких своеобразных вкусов у интеллигенции не было недостатка вповарах: «У интеллигенции всегда были свои кружковые, интеллигентские философыи своя направленская философия, оторванная от мировых философских традиций. Этадоморощенная и почти сектантская философия удовлетворяла глубокой потребностинашей интеллигентской молодежи иметь «миросозерцание», отвечающее навсе основные вопросы жизни и соединяющее теорию с общественной практикой»[1].
Итак,философия извращается до состояния сборной солянки(а то и вовсе пюре – чтобыглотать, не разжевывая) к интеллигентскому столу. О питательности такого блюдаможно судить по словам Овсяннико-Куликовского: «Другая черта, присущая — вбольшей или меньшей мере — всем идеологиям… состоит в том, что философская(теоретическая) часть их не имеет всеобщего значения, какое имеют настоящиефилософские системы, а их практическая (прикладная) сторона, слишком тесносвязанная с философской, не получает реальной силы — практического дела, всмысле общественной или политической деятельности — деятельности партии. В лучшемслучае выходит нечто вроде секты»[7].
Печальнуюсудьбу философии на скудной почве «революционной» интеллектуальной деятельностиразделила также и наука. Как правило, «философская» солянка была приправленаеще и «научностью», вполне сходившую в интеллигентской среде за настоящуюнауку: «Хотя программы эти обыкновеннообъявляются еще и «научными», чем увеличивается их обаяние, но о степенидействительной «научности» их лучше и не говорить, да и, во всяком случае,наиболее горячие их адепты могут быть, по степени своего развития иобразованности, плохими судьями в этом вопросе»[2].
Однако«адепты», со свойственной им самоуверенностью, считали себя достаточнокомпетентными в «этом вопросе», чуть ли не компетентнее настоящих ученых. Ведьпоследние все сомневаются и сомневаются, а интеллигенты уже обрели вожделеннуюистину, пышным цветом цветущую в крикливых брошюрках. Какой из этого можносделать вывод? Обратимся к снова к Булгакову: «Легко понять и интеллигенту,что, например, настоящий ученый, по мере углубления и расширения своих знаний,лишь острее чувствует бездну своего незнания, так что успехи знаниясопровождаются для него увеличивающимся пониманием своего незнания, ростоминтеллектуального смирения, как это и подтверждают биографии великих ученых. Инаоборот, самоуверенное самодовольство или надежда достигнуть своими силамиполного удовлетворяющего знания есть верный и непременный симптом научной незрелостиили просто молодости»[2].
Итак, ифилософия, и наука безжалостно «опрощаются» в интеллигентской среде. Интереснуюхарактеристику этому явлению дает в своей статье Д.И.Овсяннико-Куликовский.Пытаясь по возможности максимально смягчить и изгнать из текста оценочность,он, тем не менее, дает достаточно материала, «оценочного» самого по себе.Овсяннико-Куликовский рассуждает о двухтипах восприятия духовных ценностей, грубо говоря, «объективном»(расширениепсихики при восприятии чего-либо нового) и «субъективном»(урезание «чего-либо»нового под потребности психики). Тут же он оговаривается, что, безусловно,второй тип восприятия хоть и уступает первому, но представляет из себя нечто «человеческое,слишком человеческое», а потому не подлежащее осуждению. На почве подобного «субъективного»восприятия, говорит он далее, «создается так называемая «идеология»; всякоедуховное благо оценивается не по существу, а сообразно с характером инаправлением идеологии». Все европейские интеллигенты этот этап уже прошли, арусские как всегда немного отстали – таким образом и получилась идеологическая русскаяинтеллигенция 19 века. Далее Овсяннико-Куликовский говорит, что в «великолепныхстатьях Михайловского, отмеченных печатью гения» и в «глубоко продуманныхстатьях и книгах Лаврова, основанных на огромной эрудиции» идеи позитивистовМаркса и Дарвина «брали не по существу, не an sich, а идеологически —применительно к душевным запросам русских интеллигентов, ищущих миросозерцанияи объяснения смысла своей жизни». По его словам, «…юности свойственныидеологические настроения и искания. То же самое приходится сказать о «молодом»обществе, т. е., точнее, таком, которое не имеет традиции умственного развития;для него умственные интересы, идеи, идеалы есть нечто новое и чужое, не свое, —и общество их заимствует, переживая подражательный период развития. Ему трудноразбираться в массе образовательного и идейного материала, нахлынувшего из-заграницы, и оно берет готовые шаблоны и системы идей, усваивая их идеологически,как учение, как доктрину, которую приходится принять на веру»[7].
О подобной«однобокости» восприятия европейских идей говорит и С.Н.Булгаков[2]. А пословам C.Л.Франка,«именно эту психологическую черту русской интеллигенции Михайловский пыталсяобосновать и узаконить в своем пресловутом учении о “субъективном методе”. Этахарактерная особенность русского интеллигентского мышления — неразвитость в нем того, что Ницше называл интеллектуальной совестью,— настолькообщеизвестна и очевидна, что разногласия может вызывать, собственно, не ееконстатирование, а лишь ее оценка».
По мнениюФранка, подобное варварское отношении к культуре глубоко уходит корнями врусскую ментальность: «Наша историческая, бытовая непривычка к культуре иметафизическое отталкивание интеллигентского миросозерцания от идеи культурыпсихологически срастаются в одно целое и сотрудничают в увековечении низкогокультурного уровня всей нашей жизни»[13].
Весьманелестно отзывается о духовной жизни русской интеллигенции и В.В. Розанов. Всвоих многочисленных статьях и очерках о современности он однозначно оцениваетрусскую интеллигенцию как «недоразвитый» общественный слой. Вот несколькоподобных цитат. Пытаясь найти причины возможности в революционной среде такогоявления, как провокаторство, он говорит: «Все политики неразвиты, духовно неразвиты, ареволюционеры, в которых политика кипит, неразвиты чудовищно…»[8, 46], они нераспознают людей от «психологической неразвитости – чудовищной, невероятной…»[8,266] По мнению Розанова, из революционеров просто выхолощено психологическоечутье как нечто, недостойное служить мотивировкой, поэтому все их оценки«обоснованы фактически», в результате чего они попросту не могут отделитьпровокаторов от истинных революционеров, от которых они «фактически» неотличаются. А при разоблачении провокатора испытывает «негодование, столь жемладенческое, как и все, что говорит и делает революция»[8, 51-52]
Уничтожающуюхарактеристику интеллектуальному развитию революционеров дает Розанов в статье«Партии дурного тона»: «Мы в свое время отдавали должное крайним левым партиямв Г. Думе, отмечая их наивность и недостаток в них образовательного ценза, ноуказывая на их искупающую чистоту характеров… Мы были уверены, что этот юныйстудент, кажется, из недоучившихся, говорит от всей души, и хоть говоритнаивный вздор, не зная России и русской истории и вообще не зная ни о чем, чтопроисходит во вселенной, и только начитанный в социал-демократическихброшюрках»[9, 181].
По мнениюРозанова, «элементарность-то и была ибыла методом русского радикализма»[8, 268, курсив авторский] и «революцияединственно и поддерживается грубостью, невежеством и неразвитостью не толькоее стада, но и ее вожаков, … вопрос о ее прекращении есть просто вопросумственного развития»[8]. Радикальная печать безжалостно оплевывала все, чтомогло бы способствовать расширению умственного горизонта молодежи, «не допуская до развития своихадептов» и в результате «слила дело революции и успех революции с делом иуспехом умственного застоя, идейной косности, притупленности вкуса ивоображения»[8]. В жизнь русской интеллигенции «ничего не было допущено, кромедуховно элементарного, духовно суживающего, духовно оскопляющего!»[8, 269] Безусловно, это влекло ощутимые потери и вчисто практическом смысле, вроде того, что рядовые революционеры совершенно не разбираютсяв людях, в результате чего в их ряды без особого труда проникают провокаторы,составляя реальную угрозу делу революции. Но - «Но Митрофанушке легче было бы умереть, чем выучиться алгебре»[8, 272].
Наконец,Розанов с горечью восклицает: «Каким образом произошло то, что в настоящеевремя составляет всеобщую очевидность: что нигилизм, начавшийся с былогоразвивания»…-через полвека существования стал и наполнился людьми наименее развитыми, сознательными, наименееодухотворенными, и, так сказать, умственно безответными, невменяемыми?»[9, 252]
Эту главумне хотелось бы завершить художественной цитатой Ф.М. Достоевского, дающегохарактеристику своим современникам: «Все-то мы, все без исключения, по частинауки, развития, мышления, изобретений, идеалов, желаний, либерализма,рассудка, опыта — всего, всего, всего, всего, всего, еще в первомпредуготовительном классе гимназии сидим! Понравилось чужим умом пробавляться — въелись»[4, 142]
ИНТЕЛЛИГЕНТСКАЯ НРАВСТВЕННОСТЬ: НЕУВАЖЕНИЕ КТРУДУ, МАКСИМАЛИЗМ, ОТСУТСТВИЕ ВОСПИТАНИЯ, ТЯГА К РАЗРУШЕНИЮ
Так какфилософская и научная истина найдены, то, само собой разумеется, поиск их влекционных аудиториях перестает представлять для революционного студента интерес.Вместо конспектирования лекций он предпочитает заниматься кружковскойдемагогией. Это неумение слушать и страсть высказываться лишний разиллюстрирует непреодолимую потребность ксамовыражению, полностью затмевающую потребность к саморазвитию(о чем подробнеебудет сказано ниже). Таким образом, студенты вместо учебы большей частьюупражняются в сомнительной риторике и предпочитают вместо аккуратного посещениялекций устраивать бойкоты, отлынивая таким образом от учебы под «идейным»предлогом. Из такого студента, само собой, вылупляется соответствующий«специалист», считающий свое дело чем-то побочным, недостойным внимания иусилий, а только отвлекающим его от дела служения революционной идее. Корочеговоря, «мещанством». По словам Изгоева, «средний массовый интеллигент в Россиибольшею частью не любит своего дела и не знает его. Он — плохой учитель, плохойинженер, плохой журналист, непрактичный техник и проч. и проч. Его профессияпредставляет для него нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения»[5].
Есливерить Булгакову, русской интеллигенции «… остается психологически чуждым …прочно сложившийся, «мещанский» уклад жизни Зап. Европы, с его повседневнымидобродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством, но и с его бескрылостью,ограниченностью». По мнению Булгакова, в этом, помимо «идейной составляющей»,есть «значительная доза просто некультурности,непривычки к упорному, дисциплинированному труду и размеренному укладу жизни»[2].
Итак, «героическийинтеллигент не довольствуется поэтому ролью скромного работника (даже если он ивынужден ею ограничиваться), его мечта — быть спасителем человечества или покрайней мере русского народа. Для него необходимость (конечно, в мечтаниях) необеспеченный минимум, но героический максимум. Максимализм есть неотъемлемаячерта интеллигентского героизма, с такой поразительной ясностью обнаружившаясяв годину русской революции»[2].
Этот-то«юношеский максимализм» и наложил отпечаток на весь духовный облик русскойинтеллигенции. Кроме стремления к «высшей» деятельности в ущербпроизводительному труду, он повлек за собой тенденцию к «опрощению» и вморальных оценках, стремление разделить мир на черное и белое[13]. В итоге, пословам Розанова, «Вся Россия разделилась на «гадов» и «святых героев»»[10, 546].В практическом плане это влекло за собой абсолютное непонимание реальной жизни,замену объективной оценки на отвлеченные «принципы». Булгаков связывает это с уже описанной выше элементарной духовнойленью: «Отсюда недостаток чувства исторической действительности игеометрическая прямолинейность суждений и оценок, пресловутая их«принципиальность». Кажется, ни одно слово не вылетает так часто из устинтеллигента, как это, он обо всем судит прежде всего «принципиально», то естьна самом деле отвлеченно, не вникая в сложность действительности и тем самымнередко освобождая себя от трудности надлежащей оценки положения»[2].
Духовная«обломовщина» русской интеллигенции влекла за собой поверхностный характер еемышления, нежелание заниматься вдумчивым саморазвитием, уход от себя «вовне», вконечном счете являющийся уходом от ответственности. По мнению Гершензона, это делает русских интеллигентов «калекамидуха», влечет хаос в личной жизни[3]. О том, какими интеллигенты являлисьспециалистами, говорилось выше. В отношениях с людьми проявлялась та жебезалаберность. Об этом много размышляет С.Н. Булгаков. Он считает, что безвозможности героической самореализации интеллигентский «богочеловеческий»взгляд на мир провоцирует «преувеличенное чувство своих прав и ослабленноесознание обязанностей и вообще личной ответственности. Самый ординарныйобыватель, который нисколько не выше, а иногда и ниже окружающей среды, надеваяинтеллигентский мундир, уже начинает относиться к ней с высокомерием…
Героическое«все позволено» незаметно подменяется просто беспринципностью во всем, чтокасается личной жизни, личного поведения, чем наполняются житейские будни. Вэтом заключается одна из важных причин, почему у нас при таком обилии героевтак мало просто порядочных, дисциплинированных, трудоспособных людей, и тасамая героическая молодежь, по курсу которой определяет себя старшее поколение,в жизни так незаметно и легко обращается или в «лишних людей», или же вчеховские и гоголевские типы и кончает вином и картами, если только не хуже»[2].
Далее онже рассуждает о следствиях перевеса общественного над личным в жизни русскогоинтеллигента, и о катастрофическом влиянии этого на всю русскую духовную жизнь:«Крайне непопулярны среди интеллигенции понятия личной нравственности, личногосамоусовершенствования, выработки личности (и, наоборот, особенный,сакраментальный характер имеет слово «общественный»)…Героический максимализмцеликом проецируется вовне, в достижении внешних целей; относительно личнойжизни, вне героического акта и всего с ним связанного, он оказываетсяминимализмом, то есть просто оставляет ее вне своего внимания. Отсюда ипроистекает непригодность его для выработки устойчивой, дисциплинированной,работоспособной личности, держащейся на своих ногах, а не на волне общественнойистерики, которая затем сменяется упадком. Весь тип интеллигенции определяетсяэтим сочетанием минимализма и максимализма, при котором максимальные притязаниямогут выставляться при минимальной подготовке личности как в области науки, таки жизненного опыта и самодисциплины, что так рельефно выражается впротивоестественной гегемонии учащейся молодежи, в нашей духовной педократии»[2].
Эта «принципиальная»обращенность «вовне», эта «вражда к углублению»[8, 272] делает совершеннонепопулярной в интеллигентской среде идею воспитания, а заодно и ее носители. Розанов,говоря о сужении кругозора левой интеллигенции и невнимании к настоящемухудожественному творчеству, больше всего сетует на то, что потеряли «методическую сторону [поэзии, философиии религии] учебную, умственно-воспитательную, духовно-изощряющую,сердечно-утончающую»[8, 268-272]. О воспитании много говорит П.Б.Струве. Встатье «Интеллигенция и революция» он предостерегает от огульного применениятермина «религиозность» к умонастроениям русской интеллигенции, так как, по егомнению, интеллигенция взяла от религии худшее – нетерпимость и фанатизм,оставив без внимание ядро «религиозности» — идею воспитания личности. По егословам, «безрелигиозный максимализм, в какой бы то ни было форме, отметаетпроблему воспитания в политике и в социальном строительстве, заменяя его внешнимустроением жизни». На место воспитания в политике ставилось возбуждение(ср.булгаковскую «общественную истерику»), а революцию делали «в то время, когдався задача состояла в том, чтобы все усилия сосредоточить на политическомвоспитании и самовоспитании».
В целомСтруве дает следующую сравнительную характеристику интеллигентских«воспитательных» идей социализма с настоящими воспитательными идеями: «Воспитание,конечно, может быть понимаемо тоже во внешнем смысле. Его так и понимает тотсоциальный оптимизм, который полагает, что человек всегда готов, всегдадостаточно созрел для лучшей жизни, и что только неразумное общественноеустройство мешает ему проявить уже имеющиеся налицо свойства и возможности. Сэтой точки зрения «общество» есть воспитатель, хороший или дурной, отдельнойличности. Мы понимаем воспитание совсем не в этом смысле «устроения»общественной среды и ее педагогического воздействия на личность. Это есть «социалистическая»идея воспитания, не имеющая ничего общего с идеей воспитания в религиозномсмысле. Воспитание в этом смысле совершенно чуждо социалистического оптимизма.Оно верит не в устроение, а только в творчество, в положительную работучеловека над самим собой, в борьбу его внутри себя во имя творческих задач...»[12]
Об этоймеханико-рационалистической теории счастья рассуждает и Франк, по мнениюкоторого «творческие задачи» заменяются в сознании русской интеллигенциизадачей устранения «помех»[13].
Итак,походя отказавшись от воспитания, саморазвития и творчества, интеллигенцияпостепенно пришла к разрушению как единственному достойному пути самореализации,к ненависти как высшему образу чувства. Франк говорит: «Психологическимпобуждением и спутником разрушения всего является ненависть, и в той мере, вкакой разрушение заслоняет другие виды деятельности, ненависть занимает местодругих импульсов в психической жизни русского интеллигента»[13]. Итак, всепрежние ценности – труда, созидания, любви – отодвинулись на второй план, как«мещанские». Идея созидания была замещена идеей «справедливого распределения».Но «нельзя расходовать, не накопляя»[13]. Эту-топростую истину и просмотрели устроители нового мира. Что будет, после того как«на обломках самовластья напишут наши имена»? Надо заметить, что обломкичего-либо вообще являются спорным архитектурным памятником историческойдеятельности. Но об этом не задумывались. Перво-наперво – разрушить дооснования. И все это легко, не задумываясь, без сожаления. Откуда такаябеспощадность к собственной истории, культуре? Многие исследователи говорят освоеобразном «Эдипове комплексе» русской интеллигенции – полном разрыве связи страдицией, отрицании отцовства и, как следствие, отечества. По словамБулгакова, «гуманистический прогресс есть презрение к отцам, отвращение ксвоему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже простоличная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей»[2].
Часто, занеимением более достойных объектов, идея разрушения в голове юного «героя»трансформировалась в идею саморазрушения, незаметно сливавшуюся с идеейгероического самопожертвования: «Иногда стремление уйти из жизни вследствиенеприспособленности к ней, бессилия нести жизненную тягость сливается донеразличимости с героическим самоотречением, так что невольно спрашиваешь себя:героизм это или самоубийство?»[2]. Это вполне последовательный результат того,что творческое поприще было морально осуждено, а «возвышенная» разрушительнаядеятельность натыкалась на чисто внешнее противодействие. Подростковыеинтеллигентские комплексы, ведя к совершенному непониманию и неприятиюдействительности, оканчивались бегством от себя, дионисийским порывом слияния с«общественным», а в пиковой своей реализации – «героическим самоубийством».
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, влевой русской интеллигенции соединились вполне все недостатки «молодогообщества»[7], не вошедшего еще в пору зрелости и обремененного всемиподростковыми комплексами: нетерпимость, самоуверенность, максимализм,стремление к «позе», лень, невоспитанность, банальную тягу к хулиганству и т.п.Во многом это и определило в дальнейшем весь характер революционныхпреобразо