Дискурс(фр. discours, от лат. discursus — рассуждение, довод) — одно из сложных итрудно поддающихся определению понятий современной лингвистики, семиотики ифилософии, получившее широкое распространение в англо- и особенно франкоязычныхкультурах. Значение слова — речь, выступление, рассуждение. В рус. языке, как иво многих европейских, этому слову нет эквивалента. Оно переводится как Д.,дискурсия, речь, слово, текст, рассуждение. Предметом теоретического изученияД. стал относительно недавно.
Основоположниксовременной лингвистики Ф. де Соссюр редко пользовался термином «Д.», посколькусчитал язык единственным предметом лингвистики, противопоставляя его речи,понимаемой как практическая реализация языка. Однако его последователи,напротив, уделяют Д. растущее внимание. Э. Бенвенист почти не употребляеттермин «речь», предпочитая ему «Д.». Э. Брюссанс включает в соссюровскуюдихотомию язык/речь третий член — Д., располагая его между языком и речью инаделяя его опосредующей функцией. Язык при этом выступает как абстрактнаясистема знаков; Д. — определенные комбинации, с помощью которых говорящийиспользует язык; речь — сам механизм и процесс речевой деятельности.
Традиционнолингвистика ограничивалась изучением слова и фразы. Взаимодействие с др.гуманитарными науками — семиотикой, социологией, психологией — вывелолингвистику за пределы фразы, включив в ее предмет новую составляющую: Д.Начало этому положила статья амер. лингвиста Э. Харриса «Анализ дискурса» (1952).При таком подходе фраза является простым высказыванием, а Д. — сложнымвысказыванием, состоящим из нескольких фраз. Ж.К. Коке определил Д. как«трансфразовое измерение языка». Теперь в лингвистике и семиотике появиласьновая дисциплина — дискурсивный анализ. Фр. семиотики Г. Греймас и Ж. Куртеснаходят соответствие между Д. и выдвинутым советскими семиотиками (Ю.М. Лотмани др.) понятием «вторичные моделирующие системы», которые строятся на основе«первичной моделирующей системы», каковой выступает естественный язык.
Д.как сходен, так и отличен от языка и речи. С речью его сближает то, что онтакже является процессом и деятельностью. Однако в отличие от речи Д.предполагает систему, он обладает свойством целостности, имеет внутреннююорганизацию, форму, к нему применимы понятия вида, жанра и стиля. Свойствосистемности сближает Д. с языком. Язык является универсальной абстрактноймикросистемой, тогда как Д. — конкретной мини-системой. Д. — это речь,наделенная социокультурным измерением, или язык, преобразованный говорящимсубъектом и включенный в конкретный социокультурный контекст. Типология Д.включает религиозный, политический, литературный, филос. и др. дискурсивныежанры. Мы в подобных случаях обычно используем понятие языка, считая, чтокаждая область культуры имеет свой язык: литературный, филос. научный и т.д.
ПонятияД. и дискурсивного анализа нашли широкое применение в социальных и гуманитарныхнауках. Историки используют их при исследовании архивных документов. Социологии психологи — при изучении разного рода анкет, интервью и бесед. Р. Бартположил начало применению дискурсивного подхода в литературоведении и критике.М. Фуко рассматривает через призму языка и Д. эволюцию всей зап. культуры,уделяя особое внимание науке, философии и литературе. Исторически Д. выступал всамых различных значениях, формах и жанрах. Конкретными его примерами являютсятронная речь короля по поводу к.-л. важного и торжественного события;вступительная речь (слово) или заключительная речь (слово) при открытии или закрытиинаучного или иного конгресса; речь по случаю приема в академию или получениявысокой награды или премии. Фр. поэт эпохи Возрождения Ронсар (16 в.) назвалсвой сборник поэм «Дискурсы». Известный труд Р. Декарта «Рассуждение о методе»(17 в.) был написан как предисловие к трем др. работам. Свою речь «Рассуждениео стиле» (18 в.) Ф. Бюффон произнес в связи с его приемом во Французскуюакадемию, где он дал известное определение: «Стиль — это сам человек». «Д.»может быть названа и достаточно обширная работа. Так, «Философское рассуждениео современности» Ю. Хабермаса, во фр. названии которого используется слово«discours», представляет собой двенадцать лекций, прочитанных во фр. ун-те.
***
(discursus:от лат. discere – блуждать) – вербально артикулированная форма объективациисодержания сознания, регулируемая доминирующим в той или иной социокультурнойтрадиции типом рациональности. Неклассический тип философствования осуществляетсвоего рода переоткрытие феномена Д. – как в контексте вер-бально-коммуникативныхпрактик (анализ социокультурной обусловленности речевых актов в структурализмеи постструктурализме; трактовка Хабермасом Д. как рефлексивной речевойкоммуникации, предполагающей самоценную процессуальность проговаривания всехзначимых для участников коммуникации ее аспектов – см. Структурализм,Постструктурализм, Хабермас), так и широком социо-политическом контексте(расширительное понимание Гоулднером Д. как инструмента социальной критики –см. Философия техники). Значимый статус обретает понятие «Д.» в контекстелингвистических аналитик (интерпретация Д. как «речи, присваемой говорящим», уЭ.Бенвениста и в целом постсоссюрианская традиция), в рамках семиотическойтрадиции (например, презумпция дискурсивной компетенции в концепциисемиотико-нарративных аспектов речевой деятельности А.-Ж.Греймаса и Ж.Курте –см. Нарратив, Семиотика), в проблемном поле исследований культурологическогохарактера (например, интерпретация Д. в качестве языковых практик,«экстраполированных за пределы предложения» в контексте изученияфункционирования «телевизионной культуры» у Дж.Фиске?) и т.д. Доминантнойтенденцией анализа Д. во второй половине 20 в. становится тенденция интеграцииразличных аспектов его рассмотрения – вне дисциплинарных барьеров. Теория Д.конституируется в качестве одного из важнейших направлений постмодернизма,методология которого оформляется на пересечении собственно постмодернистскойфилософии языка, семиотики, лингвистики в современных ее версиях (включаяструктурную и психолингвистику), социологии знания и когнитивной антропологии.В связи с вниманием философии постмодернизма к проблемам вербальной и –особенно – речевой реальности (см. Постмодернизм, Постмодернистскаячувствительность) понятие «Д.» оказывается в фокусе внимания, переживая своегорода ренессанс значимости. Так, например, в самооценке Фуко, аналитика Д.конституируется как один из фундаментальных приоритетов его творчества: «япросто искал… условия функционирования специфических дискурсивных практик».Собственно, предметом «археологии знания» выступает «не автор, нелингвистический код, не читатель или индивидуальный текст, а ограниченный набортекстов, образующих регламентированный Дискурс» (Фуко). Аналогичные приоритетымогут быть обнаружены в деконструктивизме Дерриды: «разрыв («Рассеивание»,текст, носящий это название, есть систематическое и разыгранное исследованиеразрыва) надо… заставить бродить /ср. с discere, т.е. «блуждать» – М.М.,C.Л./ внутри текста» (см. Деконструкция, Деррида). В отличие отисторико-философской традиции, понимавшей Д. как своего родарационально-логическую процедуру «скромного чтения», т.е. декодирования по меревозможностей имманентного миру смысла (см. Метафизика), постмодернизминтерпретирует дискурсивные практики принципиально альтернативно: «не существуетникакого предискурсивного провидения, которое делало бы его /мир – М.М., C.Л./благосклонным к нам» (Фуко). В контексте классического мышления Д.репрезентирует автохтонный смысл и имманентную логику объекта; постмодернизм же– в контексте «постметафизического мышления» – центрирует внимание на нонсенсекак открытой возможности смысла (см. Нонсенс) и на трансгрессивном прорыве изсмысла в его открытость (см. Трансгрессия). В контексте конституируемогопостмодернистской философией «постметафизического мышления» Д. интерпретируется«как насилие, которое мы совершаем над вещами» (Фуко). Репрезентирующий в себеспецифику характерного для той или иной социокультурной среды типарациональности, Д. – посредством накладывания ее матриц – деформирует автохтонныепроявления «предмета говорения», в силу чего может быть охарактеризован как«некая практика, которую мы навязываем» внешней по отношению к Д. предметности(Фуко). Согласно постмодернистскому видению дискурсивных практик, в Д. объектне репрезентируется в его целостности (см. Отражение), но процессуальноосуществляется как последовательная (темпорально артикулированная)спекулятивная (семиотически артикулированная) актуализация последнего(аналогична дискретность исполнений музыкального произведения с егосемантической тотальностью у Ингардена). Аналогично, в постмодернистскойтрактовке субъект-субъектных отношений фундированная презумпцией пониманиякоммуникация уступает место процессуальности вербальных игровых практик ипроцессуальности дискурсивных процедур (ср. у Б.Заходера: «Не знаю сам, своимили словами // Я излагаю сказанное Вами, // Или – еще не сказанное Вами // Явыражаю Вашими словами»). В процессуальности Д. феномен Я теряет своюопределенность, оказавшись всецело зависимым от того, что Фуко обозначил как«порядок Д.»: «я есть то, что я есть, благодаря контексту, в котором нахожусь»(Х.Л.Хикс). В этом плане важнейшим аспектом постмодернистских аналитик Д.является исследование проблемы его соотношения с властью. Будучи включенным всоциокультурный контекст, Д. как рационально организованный и социокультурнодетерминированный способ вербальной артикуляции имманентно-субъективногосодержания сознания и экзистенциально-интимного содержания опыта не может бытьиндифферентен по отношению к власти: «дискурсы… раз и навсегда подчиненывласти или настроены против нее» (Фуко). По оценке Р.Барта, «власть (libidodominanti)… гнездится в любом дискурсе, даже если он рождается в сферебезвластия». Исходя из этого, постмодернизм усматривает в демонстрируемойсознанием «воле к знанию» отголосок тирании «тота-лизирующих дискурсов» (Фуко).Частным проявлением «власти Д.» выступает «власть письма» над сознаниемчитателя, реализуемая как «интенция Текста» (Э.Сейд, Р.Флорес). Дискурсивноеизмерение письма ограничивает принципиальную «свободу Текста» (Ф.Лентриккия),создавая во внутритекстовом пространстве «плюральность силовых отношений»(Фуко) и конституируя текст в качестве «поливалентности дискурсов»(Ф.Лентриккия), т.е. своего рода «психического поля сражения аутентичных сил»(Х.Блум). Как субъект-объектное, так и субъект-субъектное отношениярастворяются в игре дискурсивных кодов (почему Д. и характеризуется Батаем как«разлучающий»), утрачивая свою определенность: человек как носитель Д. погруженв дискурсивную среду, которая и есть тот единственный мир, который ему дан. –Единственно возможной в данном контексте гносеологической аналитикоймета-уровня выступает для постмодернизма анализ самого Д.: исследование условийего возможности, механизм осуществления его процессуальности, сравнительныеаналитики различных типов Д. и т.п. Фуко формулирует по этому поводу такназываемое «правило внешнего», которое заключается в том, чтобы идти не от Д. кего якобы наличествующему внутреннему смыслу, а от проявлений Д. – к условиямего возможности. В рамках подобной стратегии философствования центральнымпредметом философии оказывается Д., понятый в аспекте своей формы, а этозначит, что центральное внимание философия постмодернизма уделяет несодержательным, а сугубо языковым моментам. Д. рассматриваетсяпостмодернистской философией в контексте парадигмальной для нее презумпции«смерти субъекта»: согласно Фуко, «Д. – это не жизнь; время Д. – не вашевремя… в каждой фразе правил закон без имени, белое безразличие: «Какая разница,кто говорит, – сказал кто-то, – какая разница, кто говорит»...» (см. «Смертьсубъекта», «Смерть Автора»). Постмодернистская парадигма «смерти субъекта» нетолько влечет за собой выдвижение феномена Д. на передний план, но и задает емуфундаментальный статус: «речь идет о том, чтобы отнять у субъекта (или у егозаместителя) роль некого изначального основания и проанализировать его какпеременную и сложную функцию дискурса» (Фуко). В этом контексте Д. начинаетрассматриваться как самодостаточная форма артикуляции знания в конкретнойкультурной традиции – вне каких бы то ни было значимых моментов, привносимых состороны субъекта. – В этом семантическом пространстве Д. конституируется какмогущий осуществляться в автохтонном (так называемом «анонимном») режиме: «вседискурсы, каков бы ни был их статус, их форма, их ценность», разворачиваются «ванонимности шепота» (Фуко). Таким образом, Д. трактуется постмодернизмом вкачестве самодостаточной процессуальности: «Д.… имеет форму структурытолкований. Каждое предложение, которое уже само по себе имеет толковательнуюприроду, поддается толкованию в другом предложении», – реально имеет место неинтерпретационная деятельность субъекта, но «моменты самотолкования мысли»(Деррида). Это означает, что какова бы ни была цель дискурсивной процедуры,всегда – и в рамках письма, и в рамках чтения – «субъект… не бываетэкстерриториальным по отношению к своему дискурсу» (Р.Барт). Вместе с тем,именно процессуальность дискурсивных процедур оказывается тем пространством, врамках которого человек «сам превращает себя в субъекта» (Фуко). Указаннаяпроцедура выступает предметом специальной аналитики в «История сексуальности»Фуко (см. Хюбрис), в «Дискурсе любви» Кристевой, во «Фрагментах любовногодискурса» Р.Барта, фиксирующих, что, в конечном итоге, «любовь есть рассказ…Это моя собственная легенда, моя маленькая «священная история», которую я самдля себя декламирую, и эта декламация (замороженная, забальзамированная,оторванная от моего опыта) и есть любовный дискурс» (собственно, влюбленный иопределяется Р.Бартом, как «тот, кто говорит» определенным образом, точнее – сиспользованием определенных клише). Сохраняя конституированную висторико-философской традиции презумпцию социокультурной артикулированности Д.,философия постмодернизма полагает, что «Д. – это сложная и дифференцированнаяпрактика, подчиняющаяся доступным анализу правилам и трансформациям» (Фуко).Форма объективации одного и того же содержания может – в зависимости отдоминирующего в обществе типа рациональности – варьироваться в самом широкомдиапазоне (например, от классической христианской формулы до «покупательнуюспособность даждь нам днесь» в «Утренней молитве» у Н.Ю.Рюда).
Развиваяэту идею, Фуко фиксирует следующие типы возможных трансформаций дискурсивныхпрактик:
1)деривации (внутридискурсивные зависимости), т.е. трансформации, связанные садаптацией или исключением тех или иных понятий, их обобщения и т.п.;
2)мутации (междискурсивные зависимости), т.е. трансформации позиции говорящегосубъекта, языка или соответствующей предметности (смещение границ объекта);
3)редистрибуции (внедискурсивные трансформации), т.е. внешние по отношению к Д.,но не безразличные для его эволюции социокультурные процессы.
Согласноточке зрения Фуко, для конституирования типологии Д. ни формальные, ниобъективные критерии не являются приемлемыми: «существуют… собственнодискурсивные свойства или отношения (не сводимые к правилам грамматики илогики, равно как и к законам объекта), и именно к ним нужно обращаться, чтобыразличать основные категории дискурсов». В качестве критериев классификациидискурсивных практик Фуко избирает «отношение к автору (или отсутствие такогоотношения), равно как и различные формы этого отношения», экспрессивнаяценность Д., открытость их для трансформаций, способы отношения Д. и приданияим ценности, способы их атрибуции и присвоения, способы адаптации Д. к культуре(объективирующиеся в отношении к культурной традиции) и т.п. Важнейшим моментомпостмодернистской типологии Д. является выделение особой ситуации в развитиикультурной традиции, – ситуации, которая связана с автором, находящимся в«трансдискурсивной позиции». Последняя специфична тем, что открывает новыйгоризонт трансформаций соответствующего проблемно-семантического поля,различных по своей сущности, но неизменно релевантных исходному (авторскому)типу Д.: согласно Фуко, происходит возвращение к исходному Д., но «этовозвращение, которое составляет часть самого Д., беспрестанно еговидоизменяет… возвращение есть действенная и необходимая работа попреобразованию самой дискурсивности» (так, например, пересмотр текстов Галилеяне может изменить механику, лишь добавляет нечто в массив суждений о ней;пересмотр же текстов Маркса – существенно меняет марксизм). Существеннымаспектом постмодернистской концепции Д. является его интерпретация в свете идеинелинейности (см. Нелинейных динамик теория): Д. рассматривается в контекстетаких презумпций, как презумпция его креативного потенциала, презумпциязаложенности в нем тенденции ветвления смысла, презумпция имманентнойнеподчиненности Д. принудительной внешней каузальности и т.п. Особое значениеприобретают в этом контексте такие (наряду с приведенным) этимологическиезначения латинского термина diacursus, как «круговорот» (см. Хора) и«разветвление, разрастание» (см. Сюжет). По ретроспективной оценкепостмодернизма, классическая культура, выделяя среди Д., «которыми обмениваютсяизо дня в день», те, «которые лежат в основе некоторого числа новых актовречи… бесконечно сказываются, являются уже сказанными и должны быть ещесказаны», тем не менее, жестко ограничивала креативный потенциал последнихфигурами комментария и автора.
Преждевсего, это ограничение касается (направлено против) возможности случайности. Помысли Фуко, «комментарий предотвращает случайность дискурса тем, что принимаетее в расчет: он позволяет высказать нечто иное, чем сам комментируемый текст,но лишь при условии, что будет сказан и в некотором роде осуществлен сам этоттекст». Д. замыкается на себя, пресекая самую возможность семантической новизныв подлинном смысле этого слова: «открытая множественность, непредвиденнаяслучайность оказываются благодаря принципу комментария перенесенными с того,что с риском для себя могло бы быть сказанным, – на число, форму, вид иобстоятельства повторения. Новое не в том, что сказано, а в событии еговозвращения» (Фуко). Аналогичные функции выполняет по отношению к Д. и такаяфигура классической традиции, как автор, с той лишь разницей, что если«комментарий ограничивал случайность Д. такой игрой идентичности, формойкоторой были… повторение и тождественность», то «принцип… автораограничивает ту же случайность игрой идентичности, формой которой являютсяиндивидуальность и я» (Фуко). Детальный анализ механизмов регуляциидискурсивных практик со стороны культуры позволяет Фуко сделать вывод оглубинной ограниченности и подконтрольности Д. в культуре классическогозападно-европейского образца. Фуко связывает это с тем, что реальнаякреативность дискурсивных практик, открывающая возможность для непредсказуемыхмодификаций плана содержания, подвергает, по его мнению, серьезным испытаниямглубинные парадигмальные установки европейского стиля мышления. Прежде всего,это относится к идее универсального логоса, якобы пронизывающего космическиорганизованное (и потому открывающегося логосу познающему) мироздание, чьизаконы в силу своей необходимости делают все возможные модификации порядкавещей предсказуемыми и не выходящими за пределы интеллигибельных границ. –Таящиеся в Д. возможности спонтанности, чреватой случайным и непредвиденнымвыходом за рамки предсказуемых законом состояний, ставят под угрозу сам способбытия классического типа рациональности, основанный на космическиартикулированной онтологии и ло-гоцентризме.
Такимобразом, за видимой респектабельностью того статуса, который, казалось бы,занимает Д. в классической европейской культуре, Фуко усматривает «своего родастрах»: «все происходит так, как если бы запреты, запруды, пороги и пределырасполагались таким образом, чтобы хоть частично овладеть стремительнымразрастанием Д.… чтобы его беспорядок /креативный хаос, хюбрис – М.М., С.Л./был организован в соответствии с фигурами, позволяющими избежать чего-то самогонеконтролируемого» (см. Хаос, Хюбрис). По оценке Фуко, страх перед Д.(характеризующая европейский менталитет логофобия, рядящаяся в одежды и маскилогофилии) есть не что иное, как страх перед бесконтрольным и, следовательно,чреватым непредсказуемыми случайностями разворачиванием креативного потенциалаД., – страх перед хаосом, разверзающимся за упорядоченным вековой традициейметафизики Космосом и не регламентируемым универсальной необходимостью, –«страх… перед лицом всего, что тут может быть неудержимого, прерывистого,воинственного, а также беспорядочного и гибельного, перед лицом этогограндиозного, нескончаемого и необузданного бурления Д.».
Вотличие от классической традиции, современная культура, по мысли Фуко, стоитперед задачей «вернуть Д. его характер события», т.е. освободить дискурсивныепрактики от культурных ограничений, пресекающих возможность подлинной новизны(событийности) мысли, связанной со случайным (не заданным исходными правилами)результатом. Рассматривая «событие» как флуктуацию в поле Д., Фуко, наряду сэтим, фиксирует и ее автохтонный (реализуемый на уровне самоорганизациидискурсивного поля и не сопряженный с познавательным целеполаганием мыслящегосубъекта) характер, эксплицитно противопоставляя «событие» – «творчеству» иотнося последнее к числу ключевых интерпретационных презумпций европейскойклассики. Выдвигая – в противовес культуре классического типа, где «с общегосогласия искали место для творчества, искали единство произведения, эпохи илитемы, знак индивидуальной оригинальности и безграничный кладезь сокрытых значений»,– радикально новую методологию исследования дискурсивных практик, Фукоразрабатывает и принципиально новый для этой сферы категориальный аппарат,эксплицитно вводящий понятие случайной флуктуации в число базисных понятийныхструктур новой дискурсивной аналитики. По оценке Фуко, «фундаментальныепонятия, которые сейчас настоятельно необходимы, – это… понятия события исерии с игрой сопряженных с ними понятий: регулярность, непредвиденнаяслучайность, прерывность, зависимость, трансформация». Важнейшимметодологическим выводом, в который результируется осуществленная Фуко сменаракурса видения процессуальности Д., является следующий: по мнению Фуко, всфере исследования дискурсивных практик «более уже невозможно устанавливатьсвязи механической причинности или идеальной необходимости. Нужно согласитьсяна то, чтобы ввести непредсказуемую случайность в качестве категории прирассмотрении продуцирования событий». Остро ощущая отсутствие в гуманитарнойсфере «такой теории, которая позволила бы мыслить отношения между случаем имыслью», Фуко делает значительный шаг в создании таковой концепции, рефлексивнофиксируя при этом главное ее содержание в качестве введения в гуманитарноепознание идеи случайности: «если задаешься целью осуществить в истории идей самыймаленький сдвиг, который состоит в том, чтобы рассмотреть не представления,лежащие, возможно, за дискурсом, но сами эти дискурсы как регулярные иразличающиеся серии событий, то, боюсь, в этом сдвиге приходится признатьчто-то вроде этакой маленькой (и, может быть, отвратительной) машинки,позволяющей ввести в самое основание мысли случай, прерывность иматериальность.
Тройнаяопасность, которую определенная форма истории пытается предотвратить,рассказывая о непрерывном развертывании идеальной необходимости». (Особенноинтересна в данном пассаже оценка указанного генератора случайностей в качестве«отвратительного», схватывающая оценку наличной культурой идеи непредсказуемойнеравновесности как противной актуальным для обыденного сознания классическимидеалам линейного детерминизма, гарантирующего предсказуемое поведение систем.)Таким образом, в контексте дискурсивной аналитики Фуко в ткань философскойрефлексии постмодернизма входит эксплицитное требование введения в когнитивныепроцедуры презумпции случайной флуктуации (см. Неодетерминизм, Необходимость ислучайность). В этом отношении можно говорить, что, фокусируя свое внимание нафеномене Д., постмодернистская философия не задает особое видение последнего,но выдвигает требование разрушение традиционного Д., фиксируя необходимостьформирования неканонических стратегий дискурсивных практик, возвращающихсубъекту его атрибутивное свойство «суверенности» (Батай).
Однако,согласно позиции постмодернизма, именно в процедурах отказа от традиционно понятогоД. и подстерегает сознание дискурсивность, впитанная носителем западного типарациональности в процессе социализации (см. Социализация): «жертвуя смыслом,суверенность сокрушает возможность дискурса: не только прерыванием, цезурой илираной внутри дискурса (абстрактная негативность), но и вторжением, внезапнооткрывающим в таком отверстии предел дискурса и иное абсолютное знание»(Деррида). В связи с этим тот, кто «устроился в надежной стихии философскогодискурса… не в состоянии прочитать по его упорядоченному скольжению такойзнак, как «опыт»...» (Деррида), и именно поэтому «часто… когда полагают, чтобалласт гегелевской очевидности сброшен, на самом деле, не зная этого, не видяее, остаются в ее власти… Никогда еще гегелевская очевидность не казаласьстоль обременительной, как в этот момент, когда она нависла всем своимбременем» (Деррида). Происходит своего рода «ослепление традиционной культурой,которая выдает себя за естественную стихию дискурса». В этой ситуациипостмодернизм постулирует необходимость, «перейдя от конечного знания кбесконечному – добраться, как бы раздвигая пределы, к иному модусу знания –недискурсивному, таким образом, чтобы вне нас родилась иллюзия удовлетворениятой самой жажды знания, которая существует в нас» (Батай). Вместе с тем,однако, «попрание дискурса (и, следовательно, вообще закона...) должно, как ивсякое попрание, тем или иным образом сохранить и утвердить то, что импреодолевается в злоупотреблении» (Деррида), – а именно конституировать то, чтоБ.Смарт обозначил в этом контексте как «еретический Д.». К центральномупроблемному полю современной интерпретации Д. относятся такие проблемы, какпроблема соотношения Д. с идеологией (М.Пеше, Ж.-Ж.Куртин, К.Фукс), – в томчисле и в ее советско-социалистической версии (П.Серио); проблемасемантического потенциала дискурсивных сред (П.Анри, К.Арош, Ж.Гийому,Д.Мальдидье); проблема Другого в контексте дискурсивных практик (Ж.Отье-Ревю),а также методологические проблемы аналитик Д. (Р.Робер, Э.Пульчинелли Орланди)и др. (См. также Дискурсия.)
Д.А.Силичев, М.А. Можейко, о. Сергий Лепин
Список литературы
Структурализм:«за» и «против». М., 1975
СтепановЮ.С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985
Greimas A., Courles J. Semiotique: Dictionnaire raisonne de latheori du langage. Paris, 1979.
Дляподготовки данной работы были использованы материалы с сайта ariom.ru/