--PAGE_BREAK--Далеко не всегда такие претензии спокойно воспринимались окружающими людьми нетитульной национальности, особенно русскими[3]. Среди людей понизивших свой статус по сравнению с отцами или в течение трудовой жизни, доля негативных установок на межэтнические контакты всегда выше.
Для измерения межэтнических установок часто используют шкалу Богардуса, по которой выясняют готовность респондента «принять человека иной национальности как:
а) гражданина государства,
б) делового партнера,
в) соседа,
г) друга,
д) члена семьи (муж дочери, жена сына)».
Шкалу обычно модифицируют. В советское время она была модифицирована, поскольку проблема принятия лиц иных национальностей как граждан не стояла, да и соседей в городах редко кто мог выбирать. Но интересно было другое. Шкала рассчитана на измерение дистанции готовности к контакту: если, скажем, грузин готов принять русскую (русского) в качестве члена семьи, то он тем более готов принять ее (его) как друга, соседа, делового партнера.
Однако в ряде районов со сложной межэтнической ситуацией эта шкала «не работала». Например, в Эстонии во время опросов 70-х годов эстонцы чаще проявляли готовность к смешанным бракам, чем к партнерству в трудовой сфере. Тогда мы сделали вывод: установки на контакты в сфере трудовой деятельности и сфере неформального общения находятся под влиянием разных факторов. Если в трудовой сфере на них влияют конкурентные (конкурсные) ситуации, то в сфере быта — нормы культуры конкретного народа[4].
Культурные факторы, влияющие на межэтнические отношения, делятся на две группы: первая связана с просвещением и информированностью, вторая — с традиционными нормами каждой культуры (в социологии чаще говорят просто о традиционализме).
Тот факт, что образование, и в целом просвещение, способно разрушать межэтнические границы, снимать предубеждения, установлен в многочисленных исследованиях. В однонациональных, особенно часто в сельских, общинах негативные гетеростереотипы и предубеждения в значительной мере подпитываются их культурной замкнутостью. У образованных же групп негативные установки чаще всего не связаны с культурными факторами, особенно в деловой сфере.
К первой группе факторов относится и пропаганда образцов межнационального общения через средства массовой информации. Особенно большое влияние оказывают телевидение и пресса.
Можно было наблюдать, как росли антимусульманские предубеждения, когда телевидение показывало кадры из чеченской республики с исполнением ритуального танца «Зикр» и отправлением «намаза» (молящиеся аллаху) на площади шейха Мансура. Но практически никто не помнит, чтобы по телевидению показывали чеченца или аварца, даргинца из Дагестана, кабардинцев и балкарцев, обрабатывающих землю или работающих на предприятиях. И это один из очевидных примеров формирования «антикавказских» установок россиян. Надо ли удивляться, что в середине 90-х годов они имели место, например, у более 50% населения в Москве.
Вторая группа культурных факторов связана с традиционными Нормами поведения. Принято считать, что традиции чаще влияют на поведение в быту, но на самом деле здесь они просто очевиднее. Эндогамные браки преобладают у всех народов не только вследствие теоретической возможности заключения однонациональных и смешанных семейных союзов, но и благодаря установкам на такие браки. Однако традиционные нормы оказывают влияние и на отношения в трудовой сфере, а именно сказываются на выборе партнеров по бизнесу, проявляются в нормах общения в трудовых, коллективах, влияющих на отношения людей.
Представления о людях, с которыми лучше иметь дело, отношение к явлениям других культур, событиям из жизни других народов во многом определяются тем, как историческое прошлое современная социальная действительность преломляются в психологии личности.
1.3 Экономические факторы
Некоторые социологи считают экономическую конкуренцию одной из причин этнического неравенства, особенно в капиталистических странах. Сторонники этого подхода подчеркивают роль конкуренции между группами рабочих за дефицитные рабочие места. Люди, имеющие работу (особенно те, кто занимает низшие должности), чувствуют угрозу со стороны тех, кто ее ищет. Когда последние являются членами других этнических групп, может возникнуть или усилиться враждебность. Однако многие исследователи подчеркивают, что на этот конфликт оказывают влияние и другие факторы, не связанные с экономическими условиями. Белые рабочие, склонные к этноцентризму, могут преувеличивать опасность конкуренции со стороны черных…
Сторонники марксизма считают этническое неравенство формой эксплуатации. При любой экономической системе господствующий класс нуждается в пополнении дешевой рабочей силы и препятствует объединению рабочих. С точки зрения господствующего класса, поддержка конкуренции между этническими группами служит этой задаче. Физические или культурные различия между двумя группами могут стать «признаками» господства и подчинения — черный цвет кожи стал символом рабства в американском рабовладельческом обществе. На этом различии зиждется идеология «природного превосходства».
Натравливая одну этническую группу на другую, господствующий класс сеет раздоры между людьми, которые могли бы объединиться и выступить против него. Кроме того, он отвлекает их внимание от борьбы за право полноценного участия в управлении экономикой.
2. Теоретико-методологические основы этнического и расового неравенства
2.1. История развития расоведения как науки
Исторически расоведение возникло едва ли не раньше всех остальных областей антропологии, представляя своеобразную основу для многих дальнейших успехов (и неудач) этой науки.
Различия во внешности людей разных географических областей отмечались всегда. Наиболее древние тому свидетельства мы находим на фресках и барельефах древнего Междуречья и Египта и многих других.
Одной из задач расоведения является поиск единой системы описания этого разнообразия — мы хотим видеть объективную научную картину сходства и различия расовых вариантов безотносительно к тому, живем ли мы в Европе, Америке, Азии или Африке, знать причины этого сходства и различия. Наконец, мы хотим знать, насколько объективным является само выделение рас — являются ли они реально существующими биологическими категориями, или опять же целиком обусловлены дискретностью нашего восприятия.
Предтечами современных научных расовых классификаций можно считать работы XVII и XVIII веков. Первая известная классификация человеческих рас опубликована в 1684 году Ф. Бернье. Он выделял четыре расы, первая из которых распространена в Европе, Северной Африке, Передней Азии и Индии и к которой близки также коренные жители Америки, вторая раса распространена в остальной части Африки, третья — в Восточной Азии, четвертая — в Лапландии.
К. Линней в десятом издании «Системы природы» (1758 год) описал четыре географических варианта внутри введенного им же вида Homo sapiens: американский, европейский, азиатский, африканский, а также предложил отдельный вариант для лопарей. Принципы выделения рас были тогда еще неопределенны: в характеристику рас К. Линней включал не только признаки внешности, но также темперамент (люди Америки — холерики, Европы — сангвиники, Азии — меланхолики и Африки — флегматики) и даже такие культурно-бытовые черты, как покрой одежды.
В похожих классификациях Ж. Бюффона и И. Блюменбаха дополнительно выделялись южноазиатская раса и эфиопская раса. Впервые было высказано предположение о возникновении рас от единого варианта вследствие расселения в климатически различные области Земли. И. Блюменбах считал центром расообразования Кавказ[5]. Он же впервые применил метод антропологической краниологии для построения своей системы. В последующем расовые классификации усложнялись и дополнялись. В пределах больших рас стали выделяться малые, но признаками такого выделения в системах XIX века зачастую служили черты культуры и язык.
Расоведение оказалось невезучей областью науки, поскольку в ней, как ни в какой другой, переплелись интересы политики и капитала, мировоззренческие вопросы и судьбы многих и многих людей. Различиям рас придавалось весьма разное толкование. В ходе накопления данных о разнообразии человечества появились и развились две тенденции, два подхода к этому многообразию — моногенизм и полигенизм. Исходной точкой зрения можно считать первую концепцию, поскольку она соответствует библейской легенде о происхождении всего человечества от Адама и Евы. Согласно моногенизму, все люди принадлежат к одному виду, а отличия позволяют выделить лишь разновидности, возникшие из-за различий внешних условий и истории.
С начала XIX века в странах Западной Европы начинает преобладать полигенизм. Его возникновение связано с двумя разными причинами: борьбой научной мысли с религиозной традицией и политико-экономическими тенденциями в мире. Согласно полигенизму, разные расы людей произошли от разных видов обезьян.
В настоящее время споры моно- и полигенистов перешли в плоскость моно- и полицентризма. Уже давно никто из серьезных ученых не сомневается, что человечество представляет собой один вид. Но когда и как возникли расы, по каким законам они существуют и изменяются, реальны ли они вообще — эти вопросы остаются весьма актуальными и поныне.
В своем крайнем выражении полигенизм приводил к расизму — признанию неравноценности разных рас. Значительнее всего расцвел расизм в середине XIX века в Англии и Америке, а также во Франции и Германии. Он явился идеологической поддержкой работорговли и колониального захвата земель Африки, Америки, Азии, Австралии и Океании. Расисты утверждали, что между физическим строением человека и его интеллектуальными, психическими, социальными качествами есть непосредственная прямая связь. Якобы изначально возникли «чистые» расы, а позднейшие смешения только «портили кровь» некоторых этнических групп. Исходя из этого, расисты произвольно делили расы на «высшие» и «низшие», относя себя, естественно, к самой «высшей». В XIX веке «высшей» расой обычно считалась «арийская» — белокурая длинноголовая североевропейская. «Низшими» расами считались все остальные, но особенно негроидная раса, поскольку основной поток рабов шел из Западной Африки, да и внешне африканцы казались наиболее отличными от европейцев. Несколько позже, в конце XIX века, расизм переродился в социал-дарвинизм — псевдонауку, переносящую биологические законы эволюции на социальные взаимоотношения людей. Согласно социал-дарвинистам, представители высших правящих классов — победители в борьбе за существование, наследственно особо одаренные особи. Люди, относящиеся к другим классам, являются биологически неполноценными, им предписано быть внизу социальной лестницы.
Научная несостоятельность расизма и социал-дарвинизма была полностью доказана еще в XIX веке. Многочисленные «доказательства» близости негра к обезьяне, «высшем положении» североевропейской расы были целиком опровергнуты.
Однако расизм не исчез. До сих пор можно слышать утверждения о принципиальном отличии людей разных рас по жизненно важным признакам, интеллекту и способности к восприятию культуры, рассуждения, ошибочность которых была показана уже более 100 лет назад.
Продолжительность существования такого понятия, как расизм объясняется фундаментальными психологическими системами распознавания «свой-чужой». У каждого человека в раннем детстве складывается определенный образ представителя «своей» группы. Этот механизм предназначен природой для сплачивания и выживания группы животных, борющейся за свое место под солнцем. Однако у современного человека этот механизм становится социально опасным, поскольку возможности и ужасающая эффективность такой «борьбы за существование» уже совершенно не соответствуют целям, заложенным в него природой. Именно благодаря этой системе распознавания расовую терпимость надо постоянно воспитывать, тогда как расизм возникает как бы сам собой.
Стоит знать и помнить, что расоведение и расизм — не синонимы, знание изменчивости и ее причин не то же самое, что констатация неравенства.
2.2. Этнический стереотип: понятие, функции, основные методы изучения
Этнический стереотип можно определить как «упрощенный, схематизированный, эмоционально окрашенный и чрезвычайно устойчивый образ какой-либо этнической группы или общности, с легкостью распространяемый на всех ее представителей.
В приведенном определении не учитывается один важный аспект, связанный с социальными стереотипами: их существование определяется не только и не столько представлениями отдельного индивида, сколько фактом «группового согласия». Австралийские ученые отмечают, что исследователи стереотипов обычно исходят из понимания стереотипа как индивидуального, «частного» явления. Тем не менее, сама возможность возникновения и воздействия стереотипных представлений на межличностное восприятие, а также интерес к ним науки и необходимость их изучения определяется свойством стереотипов возникать не просто в «головах» отдельных людей, а в сознании целых групп: стереотипы могут стать социальными, только когда они разделяются большой группой людей внутри социальной общности – разделение означает процесс эффективного проникновения данных стереотипов в сознание людей.
Явление стереотипизации обусловлено принципом экономии, свойственным человеческому мышлению, его способностью двигаться от единичных конкретных случаев к их обобщению и обратно к этому факту, понятому уже в рамках общего правила. Стереотипизация выполняет объективно полезную функцию, поскольку грубость, упрощенность, схематизм – это оборотная сторона медали, неизбежные «издержки» таких необходимых для психической регуляции человеческой деятельности процессов как селекция, ограничение, стабилизация, категоризация. Таким образом, ни сам стереотип, ни, тем более, процесс стереотипизации, не могут рассматриваться как однозначно негативные явления социальной жизни. Только формирование этнических предрассудков и предубеждений, по определению несущих в себе отрицательный заряд и ведущих к усилению межэтнической напряженности, является серьезным препятствием к взаимопониманию между народами.
Чрезвычайно интересна в этой связи проблема происхождения и формирования стереотипов, уже косвенно затрагиваемая нами ранее: являются ли социальные стереотипы следствием индивидуально-психологических особенностей человека или вызваны иными причинами. В психологии существует ряд теорий, пытающихся по-своему ответить на этот вопрос. Одной из них является теория фрустрации и агрессии, разработанная в русле необихевиоризма. Неудовлетворенное, заблокированное стремление человека создает в психике состояние напряженности, фрустрации, которое в поисках разрядки часто находит ее в акте агрессии. На уровне общественной психологии объектом вымещения оказывается расовая или национальная группа.
Психологический подход к вопросу о происхождении этнических стереотипов не обладает достаточным арсеналом фактов для исчерпывающего обоснования причин и механизмов формирования стереотипов исключительно исходя из индивидуально-психологических характеристик. Как известно, этнические стереотипы детерминированы, во-первых, реальными специфическими чертами стереотипизируемой группы; во-вторых, спецификой преломления этих черт через аппарат восприятия стереотипизирующей группы; в-третьих, всем комплексом экономических, политических и культурных взаимоотношений стереотипизирующей и стереотипизируемой групп[6].
Этнический стереотип поведения представляет собой набор типовых программ, направленный, прежде всего, на нейтрализацию тенденции к индивидуализации поведения, сдерживанию роста его вариативности, ибо ничем не контролируемый рост многообразия неминуемо привел бы к распаду общества. Таким образом, этнические особенности поведения выступают важнейшим этноконсолидирующим фактором и основанием для сравнения и сопоставления с другими этносами.
Тэджфел выделяет две функции стереотипа на индивидуальном и две – на групповом уровне.
К индивидуальному уровню относятся:
o когнитивная (схематизация, упрощение);
o ценностно-защитная (создание и сохранение положительного «Я-образа»).
К социальному:
o идеологизирующая (формирование и сохранение групповой идеологии, объясняющей и оправдывающей поведение группы);
продолжение
--PAGE_BREAK--o идентифицирующая (создание и сохранение положительного группового «Мы-образа»).
Вместе с тем, этнический стереотип отражает стремление людей к сохранению и укреплению позитивной этнокультурной идентичности, играя важную социальную роль как фактор консолидации и фиксации этнической группы. Важно отметить, что в условиях роста межэтнической напряженности функция этнических стереотипов по защите позитивной этнической идентичности гипертрофируется[7]. Они трансформируются и делают этнические границы более плотными.
Таким образом, объективный характер взаимоотношений между этническим группами придает ту или иную окраску и направленность стереотипам: при ухудшении межнациональных отношений этнические стереотипы приобретают негативный аффективный заряд, отмечается рост неадекватности и упрощенности их когнитивного содержания, что, в свою очередь, способствует воплощению установок в реальное поведение.
2.3. Этнос как особая социально-психологическая категория
Национальная проблематика – исключительно актуальная в наш бурный век прогресса и социальных потрясений – издавна привлекала внимание мыслителей всех времен и народов. Особая важность этой темы для каждого человека, вероятно, связана с тем, что принадлежность к той или иной нации является универсальной характеристикой, свойственной всем людям без исключения. Вообще, принадлежность к группе, ощущение себя частью «мы» является доминирующим, базовым стремлением человека и уже давно рассматривается в психологии в качестве общего психологического закона.
Формирование чувства причастности к некоему «мы» неразрывно связано, или даже является следствием появления концепции «чужие». Первым актом социальной психологии надо считать появление в голове индивида представления о «них». Только ощущение, что есть «они», рождает желание самоопределиться по отношению к «ним», обособиться от «них» в качестве «мы»… Именно противопоставление своей общности другой всегда способствовало фиксации и активному закреплению своих этнических отличий и тем самым – скреплению общности.
Группы людей, оседавшие на определенной территории, формировали свои этнические особенности, будь то особый говор или уникальная культура быта, причем тем интенсивнее, чем ближе находились поселения «чужих». Такое различие не могло быть плодом естественных причин. Оно всегда служило искусственным средством для обособления и отличия своих от чужих.
Факт неизбежности, универсальности аутгрупповой враждебности в любом межгрупповом взаимодействии подчеркивает З. Фрейд в работах «Психология масс и анализ человеческого Я» и «Неудовлетворенность культурой». Ученый отмечает, что функцией подобного противопоставления является, прежде всего, поддержание сплоченности и стабильности группы. Причем, действие этого закона распространяется не только на народы, сильно удаленные друг от друга в культурном отношении, но и на относительно похожие. Сюда, к примеру, относится такое явление, как «нарциссизм малых различий», известное по опыту взаимоотношений между близкими по происхождению и языку народами: португальцами и испанцами, шотландцами и англичанами.
Фрейд описал механизм формирования враждебности к «чужим» и привязанности к «своим»: по его мнению, основную роль здесь играет «Эдипов комплекс», связанный с амбивалентностью ранних эмоциональных отношений в семье, которая переносится на социальное взаимодействие. Любовь к отцу в детском возрасте трансформируется на уровне социума в идентификацию с лидером группы, а также с членами группы, имеющими аналогичную идентификацию, в результате чего враждебность переносится на аутгруппу.
Фрейд приходит к заключению, что ингрупповая идентификация и аутгрупповая враждебность представляют собой две взаимозависимые детерминанты социального взаимодействия.
Действительно, совместное проживание и смена многих поколений на определенной территории в тех или иных природных и климатических условиях не может не сказаться на формировании особого психологического склада этноса как специфического способа восприятия и отражения членами общности различных сторон окружающей действительности. Другой вопрос, что интерпретация влияния этих факторов на этническое сознание производится некоторыми авторами достаточно произвольно, лишая их выводы подлинно научной основы. Прислушаемся к словам Л. Гумилева: «Нет ни одного реального признака для определения этноса, применимого ко всем известным нам случаям. Язык, происхождение, обычаи, материальная культура, идеология иногда являются определяющими моментами, а иногда – нет. Вынести за скобки мы можем только одно – признание каждой особью: «Мы такие-то, а все прочие другие».
Емким и точным в психологическом смысле представляется определение этноса, предложенное Ю. Платоновым и Л. Почебут: «Под этносом мы понимаем большую социальную группу людей, объединенных на основе общих установок и диспозиций, имеющих общие типичные поведенческие реакции на различные события жизни… Этнос – явление социально-психологическое. Оно социально по истокам своего возникновения и психологично по способам своего проявления».
Акцент на факте самокатегоризации и идентификации с группой со стороны ее членов содержится в формулировке Т. Стефаненко: «С позиции психолога можно определить этнос как устойчивую в своем существовании группу людей, осознающий себя ее членами на основе любых признаков, воспринимаемых как этнодифференцирующие».
Таким образом, внешние, материальные признаки этноса, весьма многочисленные и с трудом поддающиеся однозначной интерпретации, не могут претендовать на исключительность в вопросе описания этнической специфики. С точки зрения психологии на первый план здесь выходит задача изучения внутреннего мира человека в его неразрывной связи с миром внешним, этнокультурным: «Причастность каждого отдельного индивида к этнической общности измеряется не столько биологическими признаками, сколько степенью сознательного приобщения к культурным ценностям, составляющим духовную культуру этноса».
Детальную разработку проблемы нации, этногенеза, национального духа мы находим в работах выдающихся отечественных мыслителей: Н. Бердяева, Л. Гумилева, П. Сорокина, И. Ильина, А. Потебни, Г. Шпета и многих других. Подчеркивая духовный смысл понятия нации, Бердяев ставит вопрос о характере русской души и выдвигает идею о зависимости ее специфики от географического положения России. Сам ландшафт страны, ее равнины и бескрайние просторы оказывают влияние на психический склад народа и определяют, по мнению философа, такие черты русского характера, как «склонность к странствованию», апокалипсическую настроенность, мистическую одержимость и религиозность. Пограничное положение России между Востоком и Западом придают антиномичность национальному сознанию, обусловленную столкновением и противоборством восточного и западного элементов. Другая антиномия, считает Бердяев, порождена православной религиозностью русских и природным, языческим началом: «Религиозная формация русской души выработала некоторые устойчивые свойства: догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя своей веры… устремленность к трансцендентному…».
Особый подход к «национальному вопросу» находим в работах другого русского мыслителя Питирима Сорокина. По его мнению, «в национальности следует видеть не метафизический принцип, не какую-то таинственную «вне и сверхразумную сущность», а группу или союз людей, обладающих теми или иными признаками, иначе говоря, объединенных той или иной связью».
Сорокин подвергает критическому анализу все распространенные признаки нации, такие как единство крови, общий язык, религия, общность экономических интересов, «единство исторических судеб», культура и нравы народа, логически приходя к выводу, что «национальности как единого социального элемента нет, как нет и специально национальной связи… Наши «национальные вопросы» составляют одну из глав общего учения о правовом неравенстве членов одного и того же государства… Выкиньте из национальных причин причины религиозные, сословные, имущественные, профессиональные, «бытовые» - и из «национальных» ограничений не останется ничего».
Сорокин утверждает, что «нет национальных проблем и национального неравенства, а есть общая проблема неравенства, выступающая в различных видах и производимая различным сочетанием общих социальных факторов, среди которых нельзя отыскать специального национального фактора…»[8]. Таким образом, ученый делает вывод о сугубо социально-экономическом и политическом характере происхождения национального вопроса. Подобная точка зрения может показаться крайней, но она вполне закономерна при рассмотрении этнической проблемы не с позиций психолога, а под углом зрения политолога, социолога, гражданина.
С точки зрения современной этносоциологии и этнопсихологии все указанные теории можно отнести к группе так называемых примордиалистских концепций этноса. Их сторонники рассматривают этничность как объективную данность, изначальную характеристику человечества. Этносы понимаются как реально существующие социальные или биологические сообщества с присущими им чертами и глубинно связанные с социально-историческим контекстом. Наряду с этим направлением существуют инструменталистские и конструктивистские подходы к пониманию этнического феномена[9].
Приверженцы теорий первого типа объясняют сохранение этнических групп потребностями людей в преодолении отчуждения, характерного для современного общества массовой культуры, а этничность понимается как средство для достижения групповых интересов.
Сторонники второго подхода считают, что этническое чувство и формулируемые в его контексте представления и «доктрины» представляют собой интеллектуальный конструкт писателей, ученых, политиков. Ключевую роль в мобилизации членов этнической группы на коллективные действия во имя политических или социальных целей играют лидеры, которые нередко преследуют собственные цели и далеко не всегда выражают волю народов.
2.4. Этничность, раса, способ производства: марксистская парадигма
Основное методологическое отличие марксистского и различных неомарксистских подходов от немарксистских — это анализ способа производства в понимании формы и динамики развития расовых и этнических отношений в современном мире.
Хотя в работах К. Маркса и Ф. Энгельса содержится немало замечаний о важном значении, которое играют этнические и расовые отношения в различных обществах, в частности — указание на роль расы как экономического фактора, анализ положения ирландских рабочих-мигрантов в Британии, исследование значения национального вопроса во внутренней и внешней политике — основоположники марксизма не занимались специально изучением расовых и этнических проблем в контексте исследования современного им капитализма. Маркс не включал — по крайней мере, явным образом — расовые и этнические иерархии в свое изучение структуры капитализма как способа производства. К тому же он не разрабатывал свою теорию с точки зрения влияния капитализма на процесс становления наций в Европе. Теорией и практикой национального вопроса применительно к России много занимался В. И. Ленин. Однако марксистской концепции этничности в том виде, как если бы ее разрабатывал сам Маркс, не существует. Вместе с тем есть множество неомарксистских теорий, и, хотя некоторые из них имеют в целом весьма слабое отношение к марксистской социологии, все они, так или иначе, используют марксистскую схему анализа социальной реальности. Среди них функционалистские, структуралистские, постструктуралистские, диалектические, исторические, герменевтические и другие подходы.
На протяжении многих десятилетий критика в адрес марксизма лишь меняла свои источники и формы интерпретации. Однако совершенно очевидно, что марксизм был и остается той формой социологии, которая оказывает серьезное влияние на исследования большинства социальных проблем, в том числе и на расовые и этнические проблемы. В этом убеждают и многочисленные теоретические работы, и исторические исследования, написанные с точки зрения марксистской парадигмы. Безусловно, по крайней мере, то, что обсуждение этничности и расовых проблем в марксизме оказалось весьма плодотворным с позиции поиска новых подходов к решению и осмыслению данных проблем.
Сегодня марксизм в целом и более специальные марксистские подходы подвергаются критике со стороны многих исследователей, исповедующих иные социологические парадигмы. Есть множество направлений подобной критики.
Одно из них мы проанализировали более подробно. Речь идет о критике со стороны тех направлений, которые, подобно марксизму, трактуют расизм и «этнизм» как формы социального неравенства и подавления и признают важность капиталистических отношений производства для понимания этих форм. Но, тем не менее, они рассматривают марксистский подход как принципиально недостаточный из-за того, что последний настаивает на первичности способа производства как основе анализа.
Следует подчеркнуть, что марксистская традиция касается главным образом социологии расовых, а не этнических отношений. В этой связи следует сказать несколько слов по поводу понятия «раса» в современной социологии и социальной антропологии и его соотношении с концептом этничности.
Категория расы, означавшая совокупность наследуемых природных характеристик, возникла в Западной Европе в ХVIII-ХIХ вв. как исключительно биологическая категория. Хотя на протяжении столь длительного времени физическая антропология делит человечество на четыре основные и ряд промежуточных рас, современные генетики предпочитают о них не говорить. Для этого есть два серьезных основания. Во-первых, между человеческими популяциями всегда существовало столь много смешений, что говорить о фиксированных границах между расами едва ли имеет смысл. Во-вторых, существование наследуемых физических черт и характеристик не влечет за собой появление явных отличительных границ. Иначе говоря, часто существует гораздо больше вариаций внутри «расовой группы», нежели между группами.
Тем не менее, понятие расы может играть настолько важную роль, что оно обуславливает человеческое поведение и образ действия. Дело в том, что в процессе социального взаимодействия из целой совокупности различий значимыми оказываются лишь некоторые. Основанная на устойчивых объективных критериях классификация расовых групп теряет стабильный характер и становится подвижной и относительной. Раса превращается в феномен социального взаимодействия и соответственно — массового сознания. «С точки зрения социальных отношений, — отмечает В. И. Ильин, — раса — это одна из разновидностей групп, выделяемых социальной окружающей средой по тому или иному физическому антропологическому признаку, наделяемому функцией символа социальных и культурных качеств». В этом смысле раса существует как некий социальный и культурный конструкт, независимо от того, «биологична» она или нет.
Расизм как явление строится на предположении о том, что человек каким-то образом связан с наследуемыми физическими характеристиками, которые отличают одну расу от другой. В таком случае понятие расы приобретает социологическое значение и смысл. Поэтому для социальных наук объектом исследования являются именно социальные и культурные следствия представлений о том, что различающиеся внешние расовые характеристики каким-то значимым образом отражаются на ментальных, моральных и прочих качествах их носителей.
Понятие расы во многих исследованиях рассматривается как элемент этнического дискурса. Преследования, дискриминация, социальное дистанцирование на основе каких-либо антропологических признаков составляют основу расизма как разновидности этноцентризма.
Отличаются ли исследования расовых отношений от изучения этничности и этнических отношений? В современной социологической и социально-антропологической литературе на этот счет существуют разные точки зрения.
Так, М. Бэнтон подчеркивает необходимость различения расы и этничности, подчеркивая, что первая относится к категоризации, то есть внешнему (извне) определению, и связана с процессами исключения («их»), тогда как этничность имеет дело с групповой идентификацией («нас»), при этом «членство в этнической группе является обычно добровольным, а членство в расовой группе — нет».
Однако этничность может подразумевать различие форм своего проявления. Определение «их» в терминах расы одновременно является важным аспектом нашего определения «нас», которое при этом должно получить не только этническое, но и расовое измерение. С другой стороны, существует множество процессов этнической категоризации, не связанной с расовой определенностью. Последний случай особенно ярко демонстрирует замкнутость круга в процессе перевода «негативной» расовой категоризации в позитивную групповую идентичность. Нельзя забывать, что критерии «расовой» классификации являются столь же социально и культурно обусловленными, как и те, от которых зависит этническая идентификация.
продолжение
--PAGE_BREAK--