Средние слои: иллюзии и реальность
Вопрос о судьбе средних слоев и перспективах формирования среднегокласса имеет первостепенное значение для судеб страны.
Исторически первым на роль среднего класса было предложенодворянство. В XIX в. «воздух свободомыслия» проник в Россию и идеилиберализма стали обсуждаться в образованных кругах, приведя к становлению«дворянского либерализма». Но это оксюморон: «дворянский» —значит «небуржуазный», «либерализм» же означает —«буржуазный». Противоречие прекрасно видели сами дворяне. Б.Н.Чичеринписал, что, поскольку в российском обществе лишь дворянство мало-мальски осознаетсвои права и имеет высокий образовательный уровень, оно — «единственныйвозможный политический деятель». «Политическая свобода основываетсяна свободе личной, а последняя исчезла в России с возникновением Московскогогосударства… Только с раскрепощением высших сословий начинается заря новойжизни. Жалованные грамоты дворянству внесли в русское государство началасвободы и права» [Чичерин 1870]*.
Другого кандидата на роль среднего класса некоторые исследователивидят в российском купечестве. Дворяне готовы были вести диалог с властью, нопредпринимательскую деятельность считали ниже своего достоинства. Купцыторговали, но от власти держались в стороне. По мнению Р.Пайпса, деловаяпсихология российского купца была слабо связана с частнокапиталистическойэтикой, опирающейся на честность и бережливость: «На покупателя и продавцасмотрят как на соперников, озабоченных тем, как бы перехитрить другого»[Пайпс 2000]. Вспоминая кочующих ганзейцев средневековой Европы, удивляться тутнечему, но и средний класс искать рано.
Бурная индустриализация конца XIX в., казалось, создалавсе условия для зарождения собственно российской буржуазии, но сам этот процесснапоминал эксперимент. Различая понятия «крепостное хозяйство» (правона обязательный земледельческий труд) и «крепостное право» (право наличность крестьянина), П.Б.Струве отмечал, что к середине XIX в. экономическиепредпосылки отмены крепостного хозяйства еще не созрели. Это мало коговолновало: прогрессивность реформы позволяла незамедлительно приступить кстроительству капитализма. Однако забывалось, что для капитализма требуются нетолько энтузиазм «сверху» и быстрый демографический рост, но икапитал, «наличие капиталистического духа», рынок. Отсутствие любойиз этих составляющих предопределяет дефекты при прохождении фазы индустриализации.В результате с первых же шагов капитализма в России обнаружилось активноестремление к объединениям монополистического типа, к формированиюфинансово-промышленных групп, «чеболей». Российская промышленность ибанковская сфера не прошли через свободную конкуренцию, что в сочетании сгосударственным воздействием на экономику противоречило рыночным правилам игры.Почти сразу внутри новоявленной буржуазии началась резкая имущественнаядифференциация. Вследствие стремительной олигархизации группа лидеров оторваласьот своих социальных ресурсов, и самым слабым элементом структуры оказалиськлассоцементирующие средние слои.
Попытки способствовать становлению среднего класса с другойстороны — «снизу» — тоже не увенчались успехом. Столыпинские реформы,предпринятые для планомерного разрушения общины и создания нового класса«справных хозяев», фермеров европейского образца, привели к тому, чтобольшинство крестьян вышло из общин с целью продать землю. Тяга русскихкрестьян к экономической независимости, таким образом, была сильнопреувеличена.
На роль среднего класса есть еще один кандидат — интеллигенция.Анализируя феномен российской интеллигенции, многие англо-американскиеследователи сходятся в том, что она — явление уникальное: либо специфическирусское, либо характерное для отставших в своем развитии стран. Роль заплаты,прикрывающей отсутствие российского среднего класса, интеллигенция сыгралаплохо. Либеральное мировоззрение осталось для нее по преимуществу чуждым, нопребывание на политической сцене пришлось по вкусу. К чему это привело —продемонстрировала российская история прошлого века. В «большуюполитику» интеллигенция вступила на рубеже XIX — XX вв., в т.ч. в составепартии кадетов, учрежденной Струве. Эта партия отстаивала капиталистическийпуть развития и социально была весьма неоднородной. Попытки предпринимателейсформировать самостоятельные, сословные политические партии успехом неувенчались, поскольку в своей массе российская буржуазия (как и сегодня)относилась к политике с большим недоверием. Политически мыслящие представителиотечественной буржуазии — малочисленные эмиссары подлинного прозападногосреднего класса — искали пути сближения с интеллектуальной элитой, одновременнопризывая интеллигенцию коренным образом пересмотреть свое «экономическоемировоззрение» и настаивая на сотрудничестве науки и капитала. Расчет былна то, что такая солидарность социальных сил позволит изжить российскуюантибуржуазную ментальность.
После революции 1905 г. в статье «Интеллигенция и народноехозяйство» Струве писал: «Потерпело крушение целое миросозерцание.Основами этого миросозерцания были две идеи или, вернее, сочетание двух идей:1) идеи личной безответственности и 2) идеи равенства… Русская интеллигенциявоспиталась на идее безответственного равенства. И поэтому она никогда неспособна была понимать самого существа экономического развития общества. Ибоэкономический прогресс общества основан на торжестве более производительнойхозяйственной системы над менее производительной, а элементом болеепроизводительной системы является всегда человеческая личность, отмеченнаяболее высокой степенью годности. Так, русская интеллигенция в ее целом непонимала и до сих пор не понимает значения и смысла промышленного капитализма.Она видела в нем только 'неравное распределение', 'хищничество' или 'хапание' ине видела в его торжестве победы более производительной системы» [Струве1997].
В итоге в имперской России средний класс так и не возник,либеральные идеи не прижились, и капитализм скоропостижно скончался.
Прошло 70 лет. На протяжении этого времени ведущие российскиетеоретики и практики жили надеждой переломить инверсию («перепрыгнутькапитализм») и вступить в диалог с Западом на правах равного историческогопартнера. Надежда не оправдалась, и десятилетие назад России вновь потребовалсясредний класс.
К среднему классу зрелого индустриального и информационногообществ обычно относят группы самостоятельно занятых лиц, т. е. мелкихпредпринимателей, коммерсантов, ремесленников. Это традиционный средний класс сдлительной историей, который в ином концептуальном контексте именовался мелкойбуржуазией. Но наряду с ним все большее значение приобретает новый среднийкласс, который сформировался в XX в., к I960—1970-м годам. В него входят группыхорошо оплачиваемых работников наемного труда: менеджеры, лица свободныхпрофессий, научные работники, работники в сфере информатики и массовойинформации, работники искусства, врачи, административные, торговые иинженерно-технические работники предприятий. Они образуют верхний слой среднегокласса. К среднему классу относят также учителей школ, средний медицинскийперсонал и социальных работников, а также служащих государственных учреждений,техников, торговых агентов и т. д. Если традиционный средний класс обладаетсобственностью на средства производства, то представители нового среднегокласса — человеческим капиталом. Последний также делает его носителей активнымиучастниками гражданских отношений, относительно независимыми. С начала 1990-хгодов в России регулярно публикуются исследования о проблемах среднего класса.Вышли из печати и первые книги о судьбах среднего класса в советском ипостсоветском российском обществе. Первые годы дискуссия о российском среднемклассе носила предвзятый, сугубо идеологический характер с разделением ее участниковна защитников советского прошлого и сторонников рыночных реформ. В основном этиработы и можно разделить достаточно отчетливо на две части.
I Одни авторы, исходя из наличия сходных с западными обществамипрофессиональных категорий, доказывали, что к концу существования СоветскогоСоюза сложился массовый средний класс, который в ходе реформ начал исчезать. Онобладал материальными, духовными и ценностно-нормативными характеристиками,присущими среднему классу Запада. Имелась в виду та группа образованных людей,которая была занята интеллектуальными видами труда, а такжевысококвалифицированные рабочие. Их отличали наличие собственного автомобиля,отдельной квартиры, садово-дачного участка и строения в виде второго, пусть инесовершенного, жилища. Отмечалось также, что эти люди активно выступали какпотребители и обращали достаточное внимание на состояние своего здоровья иобразование детей. По мнению этой группы авторов, на протяжении 1990-х годовреформы разрушили прежние слои среднего класса и не смогли создатьэкономическую и социальную базу для ожидаемого нового. Эти авторы доказывали,что при всех издержках советская модернизация обеспечила формированиеуникального социального объекта — массовой интеллигенции с ее огромныминтеллектуальным потенциалом. Именно интеллигенция, и прежде всего ее ядро —тончайший высокоинтеллектуальный слой общества, откуда, кстати говоря,произошли и либералы-реформаторы, подготовили преобразования России.
На мой взгляд, из критериев отнесения к среднему классу сторонникиналичия такового в позднем СССР выделяют как определяющий показатель уровеньобразования. Предположим, что эта позиция верна. Однако несколько скорректируемее. Добавим к показателю числа лиц с высшим образованием показатель егокачества в соотнесении с мировым уровнем. Последний момент имеет особоезначение. Действительно, в СССР, преимущественно в России, были прекрасные вузымирового уровня (МФТИ, МИФИ, МГУ, Ленинградский политехнический институт идр.). В 1960— 1980-х годах было немало научных публикаций и дискуссий обизбыточности производства инженеров, об иллюзорности заочного и вечернегообразования, о вузах без профессоров и профессорах, не способных научитьчему-либо студентов. Поэтому отнести всех, кто в позднесоветское время занималдолжности, требующие высшего и среднего специального образования, всех, ктоимел это образование, к потенциальному резерву среднего класса и тем более куже существовавшему, но размывавшемуся в процессе реформ среднему классу нетникаких оснований.
Рынок даже в своем начальном состоянии повысил требования ккачествам и работодателя, и работника. Поэтому изменилась и слоеваяидентификация населения. Так, по результатам специального исследования в НижнемНовгороде к среднему классу относили себя: в 1988 г. 70,4 % респондентов, в1993 г. — 52,7 %; в 1995 г. — 38,2 % [Балабанов 1995, с. 116]. Частично здесьсказались и негативные факторы нисходящей мобильности, но преобладалоприведение иллюзорного социального статуса к реальному.
II Вторая концепция, которую проповедовали люди, пришедшие круководству экономического блока в правительстве Ельцина и активно повлиявшиена формирование экономической политики, в частности и в особенности на характерприватизации, была прямо противоположной. Они утверждали, что в СССР никакого среднегокласса не было. Формирование среднего класса, по их мнению, началось в процессереформирования постсоветской России. И достаточно зажиточные люди — мелкие исредние предприниматели, работники частных банков, брокерских, дилерских,риэлтерских, рекрутирских и тому подобных фирм — образовали (впервые послеоктябрьского переворота 1917 г.) средний класс. В этих группах все в большеймере проявляются типические черты, присущие среднему классу, в поведении,принятии определенной системы ценностей, в самоидентификации.
Политическая острота дискуссий вокруг существования и масштабовотечественного среднего класса со временем не ослабевает, а лишьмодифицируется. В 1999 г. Е.М. Авраамова писала: «Наличие, расширение имобилизация среднего класса рассматривается сегодня как свидетельствоэффективности проводимых в России преобразований, как критерий того, чтореформы идут в правильном направлении и приобретают необратимый характер.Наличие и большой удельный вес среднего класса в системе социальной стратификацииявляется одним из существенных признаков общества, определяемого как«развитое», «цивилизованное». В то же времянесформированность среднего класса после двадцати лет реформ служит аргументомтех, кто настаивает на радикальном изменении политического курса» {Авраамова 1999,с. 21—22].
Однако обе оппонирующие концепции строились на идеологическихконструкциях, обычно подкрепленных отдельными примерами и рассуждениями о долелиц с высшим и средним специальным образованием и о низшей границе доходностина члена семьи как определяющих критериях принадлежности к среднему классу.
На протяжении долгих лет никаких специальных исследований непроводилось. Начиная с 1998 г. из печати вышел ряд научных публикаций попроблемам российского среднего класса: [Заславская, Громова 1998; Средний класс1999; Тихонова 1999; Средний класс в России 2000; Средние классы в России2003].
Особое внимание привлекла серьезная попытка провести исследование,посвященное среднему классу, предпринятая вскоре после августовского кризиса 1998г. Социологическое исследование «Средний класс в России» было выполнено вфеврале—марте 1999 г. Российским независимым институтом социальных инациональных проблем (РНИСиНП) и Центром социального прогнозирования. Цельюисследования было выяснение степени сохранности среднего класса послефинансового кризиса 1998 г., а также выявление ресурсов для восстановления иподдержания среднего класса.
Авторы исследования в качестве структурных элементов среднегокласса априори выделили следующие профессиональные группы: квалифицированныерабочие; техническая интеллигенция; гуманитарная интеллигенция; работники сферыторговли, услуг, транспорта; служащие (государственные служащие, юристы и т.п.); предприниматели малого бизнеса; фермеры; кадровыевоенные (старшие офицеры);менеджеры (руководители высшего и среднего звена). Всего в рамках данногоисследования было опрошено 1765 человек в 14 территориально-экономическихрайонах Российской Федерации, включая Москву и Санкт-Петербург.
РНИСиНП в качестве основного критерия выделения среднего классаиспользовал самооценку индивидом своего социального статуса. Респондентам былапредложена 10-бальная шкала, где 1 — высшая позиция, а 10 — низшая. К высшемусреднему классу были отнесены индивиды, которые причислили себя к 1—3-йпозициям, к собственно среднему классу — те, кто оценил свой статус в 4—6баллов, к нижнему среднему классу — респонденты с самооценкой статуса в 7—8баллов. Далее группа экспертов выделила ряд факторов, которые влияют насамооценку индивида. Это (в порядке убывания): материальное положение, образжизни, степень престижности профессии, уважение окружающих, уровень образованияи квалификации, связи и знакомства [Средний класс в современном российскомобществе 1999, с. 86—91]. Критерием материального положения респондентов какпредставителей среднего класса в составе перечисленныхсоциально-профессиональных групп населения служил показатель уровня душевогодохода — не ниже 1500 руб. в месяц, т. е. примерно 60—70 долл. Очевиднасомнительность подобного подхода, поскольку такой уровень дохода несоответствует издержкам на воспроизводство представителей среднего класса присамых заниженных требованиях. Скорее это граница бедности. Переход к верхнемусреднему классу, по мнению авторов, начинается с дохода в 3000 руб. в месяц, т.е. примерно со 120—130 долл. Для большей части респондентов, отнесенных потаким критериям к среднему классу, характерен размер жилплощади около 15 м2 наодного человека, наличие многокомнатной квартиры, а также дачи или пригородногоучастка.
Опираясь на эти данные, авторы исследования сформулировали своивыводы о современном российском среднем классе, его социальной структуре,материальном положении, миграционной, профессиональной, статусной мобильности,характере выполняемой работы, структуре досуга, политических установках и т. д.(Основные результаты были опубликованы в сборнике [Средний класс… 1999].)Другая группа исследователей (Бюро экономического анализа) использовали вкачестве основных критериев показатели материально-имущественного положения(доходы — по самооценке, владение недвижимым и движимым имуществом — наличиехотя бы одного набора из дорогих предметов и престижных современных товаровдлительного пользования); образования и профессионально-квалификационногостатуса; самоидентификации и стратегии. Количественный анализраспространенности отдельных объективных критериев, основанных на различных исобранных для разных исследовательских задач статистических и социологическихисточниках, привел авторов к выводу, что эти характеристики присущизначительным по размеру социальным группам: по уровню дохода — 30—55 %домохозяйств;
по уровню образования — 20—40 % занятого населения; попрофессионально-квалификационному статусу — 35—45 % занятого населения;
по критерию самоидентификации — 40—65 % занятого населения.
В целом признаки среднего класса при проведенных расчетахраспространяются на подавляющее большинство домохозяйств: более 80 % имеют хотябы один из перечисленных признаков. Авторы исследования выделяют «идеальный»средний класс и протосредние классы. «Идеальный» средний класс, или ядросреднего класса, по разным данным колеблется от 19,7 % до 25,6 % населения.Протосредние классы в зависимости от их будущей стратегии исоциально-экономического положения в стране могут перейти в состав ядра, темсамым увеличив его численность [Средний класс в России 2000].
Те же авторы в несколько обновленном составе выпустили новуюработу, более основательную и с менее оптимистическими оценками доли среднихклассов (а не среднего класса как в прежней книге) в составе населения России,фундаментальная монография «Средние классы в России: экономические и социальныестратегии» является серьезным шагом вперед в анализе социальной дифференциациив российском обществе, положения и поведения групп населения, отнесенныхавторами к среднему классу. Но если внушительная эмпирическая база исследованияи методический инструментарий вызывают доверие и позитивную оценку, токонцептуальные подходы — несогласие и сомнение в устойчивости всейисследовательской конструкции. Авторы выдвигают в качестве первого из своих«основополагающих методологических принципов» утверждение, что всегда, во всехобществах существовали средние классы. При этом ими не учитываютсяпреобладавшие в истории человечества кастовые, сословные и иные системынеравенства. (Кстати, именно к России трудно приложимо понятие «средний класс»,да и для большей части ее прошлого понятие классов вообще.) Отказ отопределения строгих границ среднего класса требует признания неких системныхпограничных размежеваний по основополагающим признакам, в частности с рабочимклассом или, в иной понятийной цепочке, — с низшим классом. (Возьмем, например,для сравнения подход Э.О. Райта [ Wright 1985, р. 19-57].)
Полностью принять выводы авторов, особенно касающиеся ядрасреднего класса, трудно. По их мнению, «ядро средних классов представленовысокообразованным населением, сформировавшимся в семьях с хорошо образованнымиродителями, проживающими преимущественно в городах, активно включенным всоциальные коммуникации и имеющим для этого современные средства информационныхтехнологий» [Средние классы в России 2003, с. 269]. Это столь малая часть нашихсограждан, что считать их ядром да еще всего класса нельзя.
Некоторые социологи в качестве исходной информации использовалиматериалы мониторингов ВЦИОМ. Это весьма надежный источник данных онастроениях, мнениях и оценках населения России. По мониторингу можно изучить«субъективный средний класс». Эту работу проделала, в частности, Л.А. Хахулина [Хахулина1999]. Однако таким образом нельзя получить определяющие данные об объективныххарактеристиках социальных групп. Эти усилия (думаю, из-за отсутствиявозможности опереться на адекватные источники информации) предприняли вполнекомпетентные социологи. Но, по моему мнению, попытки применить материалы polls взамен отсутствующихданных специализированных sociological surveys трудно признать заспособ решения серьезной научной задачи.
Одним из определяющих направлений социальной политики в стране,переходящей от этакратической к частнособственнической системе, являетсягосударственно-регулируемое формирование социальной группы собственников-предпринимателей.Именно они должны были бы стать каркасом эффективной постиндустриальнойэкономики. С начала реформ не было недостатка в клятвах и заверениях со стороныельцинского руководства о всесторонней поддержке предпринимательства ипредпринимателей как основы среднего класса и социальной базы демократическогорежима. Однако, как известно, дело не в заверениях, а в реальных акциях, зачастую,казалось бы, не очень и значительных.
Невозможно опровергнуть суждения сторонников либеральной позиции,что «если мы действительно сделали выбор в пользу рыночной экономики, тоответственность за собственные доходы несет в первую очередь сам человек»[Известия. 2001. 18 апр.]. Это и есть путь формирования моралипредпринимательства, морали среднего класса. Правда, требуется значимаяоговорка: это суждение верно в том случае, если в обществе предоставленыусловия для самореализации того гражданина, который взял на себя«ответственность за собственные доходы». А теперь приведем некоторые фактыотносительно этих условий.
B результате всех притеснений и бюрократических препон малое исреднее предпринимательство в нашей стране пока заняло более или менеедостойную нишу только в торговле и в производстве некоторых продовольственныхтоваров. Вместе с тем мелкое и среднее предпринимательство составляетнеотъемлемую часть здоровой экономики процветающего общества. В развитыхрыночных экономиках мелкое и среднее производство обеспечивает 60—80 % общейзанятости, в России — около 11 %.
Поданным Госкомстата, на декабрь 2001 г. численность работников вмалом и среднем бизнесе составила 6 млн. человек. Из них 86 % заняты напостоянной основе, 9 % — совместители, 5 % работают по трудовым договорам.Отношение государства к малому предпринимательству видно из таких цифр: в 2001г. на поддержку малого бизнеса в федеральном бюджете было заложено 140 млн.руб., т. е. примерно 5 млн. долл. Однако и эту более чем скромную сумму вбюджете 2002 г. сократили до 20 млн. руб. Многолетние исследования вполнекомпетентных авторов во всех случаях рисуют одну и ту же безрадостную картинунебрежения со стороны власти интересами малого и (добавим) среднего бизнеса [Виленский1996; Колесников, Колесникова 1996; Чепуренко 1996; Радаев 1996; Шестоперов 2001;Шеховцов 2001; Орлов 2001; Бухвальд, Виленский 2002; Орлов 2002; Шереги 2002].
Во многом с таким отношением к малому бизнесу связано тообстоятельство, что в теневой экономике на начало 2002 г., поданнымГоскомстата, трудились 8,2 млн человек, т. е. более 12 % всех занятых. Лучшевсего в теневом секторе представлены торговля, общественное питание, сельское илесное хозяйство. Для 6,5 млн наших сограждан это был единственный вид занятости,а для остальных — источник дополнительного дохода. Аналитики Всемирного банкасчитают, что теневой сектор составляет примерно 45 % российской экономики.«Финансовые известия» опросили более 100 представителей теневого бизнеса.Главными причинами, мешающими им легализоваться, были названы неуверенность встабильности налоговой политики государства (более 70 %) и коррупция (около 100%), которая заставляет их выискивать скрытые источники доходов [Финансовыеизвестия. 2002. 4 апр.]. При этом, несмотря на то что в 2001 г. резко снизилисьналоги, российская армия теневиков ничуть не сократилась [Известия. 2002. 12марта]. Кроме всего прочего, такие масштабы теневого бизнеса существенно затрудняютоценку динамики развития предпринимателей как социальной группы.
Изменения в политике наметились в 2002 г., когда по инициативе В.Путина были приняты решения, означающие «налоговую революцию» для малыхпредприятий. Предполагается втрое снизить налоговое бремя на малый бизнес внадежде, что выход из «тени» значительной части предпринимателей с лихвойкомпенсирует потери бюджета и решительно повысит активность деловых людей.Руководители предприятий получат возможность платить в бюджет либо 8 % отвыручки, либо 20 % от чистого дохода [Известия. 2002. 9, 10 апр.]. Проблемасостоит в том, что чиновники на местах могут усилить коррупционное давление набизнес.
В апреле 1997 г. впервые была предпринята попытка провести реформужилищно-коммунального хозяйства страны. В 2001 г. эта попытка возобновлена сгораздо большей энергией. Ее смысл — возложить все расходы по содержанию жильяна население. При этом были обещаны субсидии бедным слоям. Неизвестно, правда,кого относить к бедным. Проектируемые субсидии реально коснутся лишь нищейчасти населения. Если же говорить не только об умеренно бедных, но и оботносительно благополучных, то можно заранее предвидеть, что на все просьбывнести квартплату (с учетом удорожания не только жилья, но и электроэнергии,теплоснабжения и других услуг) с их стороны все чаще будет следовать ответ: «Нетденег». Выход может быть только один — превратить в бомжей десятки миллионовроссиян, тех самых, кто мог бы составить ядро и предпринимателей, и другихсредних слоев.
Между тем, по мнению видного представителя российских либералов Г.Томчина, более 40 % собранных с населения денег не доходит до энергетиков.Бесхозяйственность, массовое воровство в жилищно-коммунальной системе приводятк массовой выкачке денег из населения органами ЖКХ, не несущими переднаселением никакой ответственности. Нельзя не согласиться с теми авторами,которые рассматривают намечающуюся в ЖКХ реформу как настоящий поход противсредних слоев. Именно с этих групп населения намереваются взимать полнуюстоимость коммунальных услуг, но значительная часть наших «средних» удерживаютсяв этом положении, в частности, и из-за низких цен на муниципальные услуги,позволяющие им при относительно скромных доходах вести более или менеедостойную жизнь [Известия. 2001. 20 марта].
Надо заметить, что напряженность в средних слоях заставила авторовновой экономической модели жилищно-коммунального хозяйства скорректировать своипланы. Правительство отказалось от форсированного перехода на 100-процентнуюоплату гражданами услуг ЖКХ, считая, что это станет возможным лишь через 10—15лет. Деньгами из бюджета более не будут дотироваться ДЭЗы и РЭУ; эти средстванапрямую будут зачисляться на индивидуальные (персональные социальные) счетаграждан. Люди получат возможность выбирать, кто их будет обслуживать. Порасчетам Ю. Лужкова такая дебюрократизация сферы ЖКХ позволит сэкономить до15—20 % средств населения [Известия. 2001. 26 июня].
Рассуждая о малом и крупном бизнесе, как политики, так и аналитикиупускают из виду средний бизнес. Между тем именно эта категорияпредпринимателей несет на себе высокую долю ответственности за развитиенациональной экономики. В большинстве случаев это люди, за которыми не стоят ниадминистративный ресурс современных чиновников, ни наследство советских времен.Средний бизнес не столь неустойчив, как малый и мельчайший, и в отличие открупного гибок и высокоманеврен. Наш крупный бизнес тесно завязан не только навластные структуры, но и на сырьевые отрасли. Средний же бизнесдиверсифицирован и отличается большей интеллектуалоемкостью своей продукции.Социальная принадлежность этой социальной категории может быть атрибутированакак высший средний слой. В нашем представительном опросе 2002 г. респонденты изэтой группы составили статистически незначимую величину. Однако некотороепредставление о них самих, об их интересах и о степени их защищенности можносоставить по материалам углубленных интервью.
С точки зрения перспектив социально-экономического развития этотслой средних предпринимателей выдвинет из своих рядов представителей нового крупногобизнеса крупного бизнеса, которые и придут с той или иной быстротой на сменуполитикообразующему сырьевому бизнесу современных олигархов, на наш взгляд, неимеющих будущего в конкурентной, по-настоящему рыночной, экономике.
Опыт стран Центральной и Восточной Европы показывает, что приопределенной направленности экономической и социальной политики за 5—10 лет изсреды среднего бизнеса органично произрастает подлинный (не возникший всимбиозе с коррумпированным чиновничеством) национальный крупный, вполнецивилизованный бизнес. Не случайно олигархические группы препятствуют развитиюсреднего бизнеса. Те заказные банкротства, т. е. внешне легальные захватыпредприятий, о которых шла речь выше, есть продукт «деятельности» олигархов попеределу собственности с опорой на властные, сопряженные с ними структур.
Какие группытрансформирующегося общества помимо предпринимателей могут стать центрамикристаллизации среднего класса? Отвечая на вопрос, социолог из Финляндии М.Кивинен отмечал, что многие русские исследователи связывают проблему среднегокласса в первую очередь не с собственностью, а с профессиональными навыками и стратегиями.
В России в советское время использование ресурсов власти,представляемых профессионализацией, было ограниченно. Здесь никогда не былонационального рынка по профессиональным сегментам. Профессии функционироваливнутри основных бюрократических организаций. Многие профессии к тому женаходились в зависимом отношении к доминирующей идеологии. Традиционный образмышления и этос русской интеллигенции были далеки от профессионализма, отспециализированного труда (ремесла). Поэтому в России, по мнению Кивинена,становление среднего класса определяется перспективой формирования профессийкак социального института, связанного с предпринимательством. Социальныеинтересы ядра новых групп среднего класса не противоречат интересам капитала.Прежде всего эти группы стремятся сохранить значение умственного труда, но вэтом отношении их интерес согласуется с тенденцией капиталистического развития.
Последствия политики по отношению к группам профессионаловобщеизвестны: именно здесь наша страна понесла наибольшие потери, связанные с эмиграциейза границу компетентных специалистов самого продуктивного возраста. По этомуповоду нет систематических данных. Известно лишь, что за 1990—1999 гг. странупокинули 80 % математиков и 50 % физиков мирового уровня. Это около 8 тыс.человек, чей отъезд критически опасен для отечественной науки. Предположительнов США в настоящее время работают около 1 млн. профессионалов, покинувшихРоссию. Согласно оценке академика В.Е. Захарова (сентябрь 2003 г.), вуниверситетах США к началу 2000-х годов 10—15 % математиков и физиков быливыходцами из России. Он полагает: «Мы сделали Западу огромный подарок. Реальнаяперспектива необратимых процессов: лет через 20, когда уйдет наше поколение, изРоссии уйдет и наука».
Я присоединяюсь к точке зрения тех, кто рассматривает отъезд изстраны специалистов в подобном масштабе как национальную катастрофу. Методика,принятая ООН, дает возможность измерить упущенную выгоду от эмиграции одногоспециалиста с высшим образованием, ученой степенью — она оценивается в 300 тыс.долл. Очевидно, что потери страны измеряются десятками миллионов долларов.Между тем технологии поддержки профессионалов для уменьшения их эмиграции иповышения доли в ВВП наукоемкой продукции успешно реализуются не только встранах с административными ограничениями на –выезд, но и в небогатыхдемократических государствах, вроде Индии. Располагает такими возможностями иРоссия, проблема именно в проводимой политике, Характерно, что в благополучном2000 г. затраты на науку составили лишь 2,05 % в государственном бюджете и былив 30 раз меньше, чем в 1990 г.; в 2003 г. они поднялись до 2,19 % и достигли39,9 млрд. руб., т. е. примерно 1,3 млрд. долл. Вместе с тем по закону «О наукеи государственной научно-
техническойполитике», принятому в 1996 г., государство взяло на себя обязательствофинансировать научно-исследовательские и опытно-конструкторские работыгражданского назначения в размере не мене 4 % расходной части бюджета. В марте 2002г. на заседании Совета безопасности, президиума Госсовета и Совета при президентепо науке и высоким технологиям была выработана новая государственная политикафинансирования науки. Ресурсы власти нового сред Она нашла отражение в итоговомдокументе «Основы политики РФ в области развития науки технологий на период до2010 г. и дальнейшую перспективу». По этому документу, что 4-процентный минимумбудет достигнут лишь в 2020г. Тем самым реализация закона 1996 г., которыйдолжен был начать действовать в 1997 г., отложена на 14 лет. Возникаетестественный вопрос о той группе интересов, которой такая политика выгодна. Ужеупоминавшийся Захаров объясняет проводимую политику специфическими интересамибизнес-элиты, тем, что для олигархического капитализма утечка умов «не являетсяпроблемой'. В сырьевой экономике проще приобрести взамен проданной нефти нужноеоборудование, чем создавать что-то свое». В итоге по такому показателю как конкурентоспособностьэкономики, Россия находится на 43-м месте в мире; по индексу инновационности оназанимает 28-ю позицию; по индексу же развитости информационных икоммуникационных технологий ее вообще нет в списке из 44-х более или менееуспешных стран.
Итак, первая странность, явно заслуживающая быть отмеченной, —полное несовпадение политики правящих кругов и интересов общества в формированиисреднего класса. Приведенные в статье примеры такого несовпадения; носят явносистемный характер. Они, на мой взгляд, и есть ясное выражение природы обществанекапиталистического, а по-прежнему этакратического типа. Эти общества встратификационном измерении не содержат классов, в них нет и не может бытьсреднего класса.
Казалось бы, в России наличествуют все профессиональные категории,которые образуют ядро среднего класса на Западе. Как представители среднегокласса, помимо предпринимателей в промышленном секторе и сфере услуг, могли быреализовать себя появившиеся представители свободных профессий, высокооплачиваемыеработники информационного сектора, системы частного образования, специалисты иконсультанты в финансово-банковской сфере, фермеры, менеджеры, работающие какна частных, так и на государственных предприятиях. Пополнить средний классмогли бы группы специалистов высшей и средней квалификации промышленности и науки,интеллектуалы, руководители высшего и среднего звеньев управления,преподаватели университетов и средних школ. ' Но следует учесть, что междупрофессиональной принадлежностью и классовой идентификацией нет автоматизма.Большая часть перечисленных представителей образованной части обществасравнительно недавно принадлежала к размытой межслоевой группе — интеллигенции.Они переживают весьма болезненный процесс вхождения в профессионалы (professionals). Но это еще не сам среднийкласс, это лишь «материал» для среднего класса. И не во всякихконкретно-исторических обстоятельствах современные профессионалы в сфересоциальных отношений реализуют себя как средний класс.
Надо помнить, что социальная группа, слой — это не только характерэкономической деятельности. Как отмечал еще в 1993 г. В.И. Умов (его слова, ксожалению, не устарели), «они (профессионалы в России. — О. Ш.) почти всегдавзаимоизолированны и не образуют общность, обладающую собственной идентичностью.Центры кристаллизации среднего класса рассеяны в общественном пространстве ивесьма слабо просматриваются на фоне социально и политически активныхноменклатурных, корпоративных и мафиозных структур.
Среднего класса как такового в России нет, но есть огромнаяпроблема: некому исполнить важнейшую для обеспечения прогрессивного развитияфункцию социального стабилизатора, смягчающего силовые действияклассов-оппонентов, препятствующего лобовым столкновениям их политическихпредставителей») [Умов 1993, с. 29].
Для формирования среднего класса в социальной структуре обществапомимо характера экономической активности необходимы:
определенные стереотипы поведения, установки, системы ценностей;
самоидентификация, самоорганизация как общности;
определенное качество (не уровень, а именно качество) жизни(медицинское обслуживание и охрана здоровья, рациональное питание, добротное иперспективное образование детей и т. д.);
капитал или интеллектуальный ресурс для обеспечения относительнойустойчивости в социальном статусе, экономической и гражданской независимости.)
Соответствуют ли всем этим критериям выдвигаемые некоторымиисследователями, а по большей части пропагандистами властвующей элитыпретенденты на статус представителей среднего класса России? Классы нелопаются, как мыльные пузыри, в периоды экономических встрясок, наподобиедефолта 1998 г., и не возникают от появления какого-то процента покупателей сполными бумажниками, без учета того, в результате какой деятельности потолстелионые. Очевидно, такой иллюзорный средний класс сочиняют для оправдания собственныхнеудач или для сокрытия подлинной направленности своей деятельностиполитические структуры, творцы реальной социальной политики. Ни уровень жизни,ни самоидентификация не являются лакмусовой бумажкой принадлежности к среднемуклассу.
Конечно, можно рассуждать и о специфичности среднего классаРоссии, о том, что не все основные признаки среднего класса западных странприменимы к нашему новообразованному классу, то ли из-за его молодости, то лииз-за национальной специфики. И здесь возникает дилемма: следует ли к различнымпо сущности объектам анализа применять одно и то же понятие, но с оговорками онесовпадении (о неполном совпадении) сущностей либо для каждого из объектовиспользовать адекватные понятия, позволяющие их различать? Если верен обосновывавшийсявыше основной тезис автора этих строк относительно природы современногороссийского общества как позднеэтакратического, то очевидна и сомнительностьпредположений о наличии в его составе среднего класса.
Эти сомнения в существовании российского среднего классатребовалось проверить на надежном эмпирическом материале. Ведь очевидно, чтолюбая логически доказанная позиция в таком актуальном вопросе может быть стольже обоснованно опровергнута путем не менее логически корректного оппонирующегопостроения. Тем самым первая проблема, которая должна была быть решена, этонахождение надежного и адекватного источника информации относительно социальнойдифференциации российского общества в целом и наличия в его составе тех илииных социальных групп.
Выбор такогоисточника информации предполагает принятие определенной позиции относительнокритериев социальной дифференциации. Те российские авторы, которые исследуютпрежде всего субъективный статус, придают решающее значение активностисоциального субъекта — индивида, который преследует свои цели, используя всеимеющиеся в наличии ресурсы. В этом подходе наиболее значимыми для занятияопределенного статуса признаются ресурсы, имеющиеся в распоряжении индивида,действующего субъекта, актора. При этом нередко ключевыми признаютсяличностные, социально-психологические качества индивида. Эмпирической базой притаком подходе могут служить и опросы общественного мнения. Но я придерживаюсьболее традиционной позиции, согласно которой индивиды рассматриваются либо какэлементы социальной системы (структуры), чьи действия в решающей степенидетерминированы их местом в системе социоэкономических отношений, либо какэлементы культурной системы, в рамках которой они действуют под влиянием норм иправил, сложившихся в данной культуре (например, в «культуре бедности» или в«культуре среднего класса»). Индивидуальное действие выступает результатомсоциальных переменных, а не личностных качеств.
Средний класс в России — миф. Один из самых любимых и обсуждаемыхв последнее время точно так же, как 100 лет назад.
В дискуссиях термин «российский средний класс»используется двояко: либо как некая середина общей совокупности россиян,определяемой независимо от общественного строя, либо как отечественнаяпротобуржуазия, свидетельствующая об успехах модернизации западноевропейскогообразца. Что касается первого значения, то сложно отказаться от мысли, что в XXI столетие наше обществовходит менее однородным, чем оно было, скажем, полвека назад; не опровергнута иверсия об углубляющейся социальной поляризации. При второй трактовке проблемапредставляется еще более запутанной. Россия фактически еще не преодолелафеодализм, и маловероятно, что индустриализация, спущенная в пучинытрадиционного менталитета «сверху», в состоянии создать на выходе социальныеобщности, определяемые и прогнозируемые в соответствии со взятыми за основуобразцами.
В обоих случаях установка на популяризацию идеи среднего классапохожа на социальный заказ. Не углубляясь в занимательное дело разоблачения егоинициаторов и исполнителей, отмечу, что как сознательное, так и неосознанноенамерение последних угадать в независимом («коммерческом») проектеодну из тенденций воплощаемого общественно-политического дизайна дажепохвально: коллективная аутогенная тренировка может способствовать повышениюупругости социальной ткани в реинкарнирующей российской центрифуге. Вместе стем нельзя забывать, что неадекватная обратная связь часто порождаетдополнительные сложности. В этом смысле функциональное уравнивание людей,различающихся не только доходами, но и менталитетом, под ярлыком«процветающий российский средний класс» выглядит экспериментом.Замечательно, если он пройдет успешно, и социальный разрыв начнет сокращаться скаждым поколением. Иначе нам останется лишь констатировать, что «ГородСолнца» интереснее проектировать, нежели в нем жить. Правда, для рядовыхроссиян последствия этого эксперимента вряд ли окажутся более неприятными, чемобычно...
Впрочем, на основании чего делается вывод о том, что все обстоитименно так? Почему сегодняшний средний класс не может наследовать своемудореволюционному предшественнику? И если среднего класса нет, то что есть, ипри помощи каких методов и инструментов следует подходить к деликатной задачесоциальной стратификации? Если же мы решаем, что средний класс все-такисуществует, что из этого следует?
Говоря о среднем классе страны, утверждающей у себя рыночнуюэкономику, резонно отталкиваться от вполне определенного понятийного тезауруса.В его рамках принято считать, что термин «средний класс» впервые сталиспользоваться в XVII в. в Англии для описания небольшой группы городскихпредпринимателей, находящихся между крупными землевладельцами и наемной рабочейсилой. Со временем понятие прижилось, расширилось. В единое целоепредставителей среднего класса объединяет несколько признаков. Во-первых,экономическая независимость. Во-вторых, профессионализм и опирающаяся на неговысокая самооценка, а также ощущение своей значимости для общества. Отсюдатретья черта: выраженная гражданственность. Все это дает возможность среднемуклассу осуществлять в обществе стабилизирующие функции, подобные тем, которыевыполняет в человеческом организме позвоночник, позволяющий сохранятьравновесие несмотря на большую подвижность тела. В странах с открытой рыночнойэкономикой средний класс играет принципиально важную, системообразующую роль.Начиная с Нового времени у него есть и своя идеология — либерализм.
«Слово и понятие 'либерализм' выработаны не нашей жизнью… Доктринаэта строго соответствует в Европе интересам буржуазии, т.е. среднего класса, 104людей, богатых и умственным развитием, и капиталами. Она обнимает собою всеобласти мысли и выражается протестантизмом в религии, метафизикой в философии,свободой в конституционной, промышленной и торговой политике, словом, онаразветвляется по всем закоулкам, всегда оставаясь верна самой себе», —пишет Н.Михайловский [Михайловский 1872]. Почему «не нашей жизнью»! Потомучто «либерализм — творение западноевропейской культуры и, в основном, плодуже греко-римского мира средиземноморской области. Корни либерализма уходят вантичность, и к этой первозданной его основе принадлежат такие вполне четковыработанные понятия, как правовая личность и субъективное право, в первуюочередь право на частную собственность» [Леонтович 1994].
На «правовую личность», «субъективное право» и«частную собственность» в России исторически острый дефицит. Подороге, проходившей во времени и пространстве через Византию, римское наследиепретерпело серьезные метаморфозы и пришло к нам уже православием. Гражданский«дух законности» считается в нем затхлым, ибо закон может быть толькоодин: Божий. Склонность к нравственному осуждению права препятствоваластановлению в российском обществе горизонтальной системы коммуникаций. Позамечанию Н.Бердяева, у русских «все приобретает религиозный характер, ониплохо понимают относительное» [цит. по Поляков 1996]. ВопросФ.Достоевского: «Можно ли верить и быть европейцем?» — так и осталсяу нас без ответа.
Мы не так верим и не так торгуем. Наша правовая культура чуждаиндивидуализму. Наш климат бросает нас то в жар, то в холод, препятствуяпривычке к равномерной работе. Наш язык богат звуками, непроизносимыми дляевропейцев. Понятие «середины» для нас означает не равновесное, нопереходное состояние. Почему же мы пошли по западному пути развития, всей силой«просвещенной» мысли уповая на экономическую и политическуюлиберализацию? Выбора не было. Наступление Нового времени ознаменовалосьбыст-рым нарастанием воплощенных в военной мощи технического потенциала и геополитическогопревосходства Запада. Логика самосохранения требовала «европеизации».В дело вступила инверсия: социокультурные ценностные доминанты невырабатывались внутренней культурой страны, а импортировались. Но при проекциидруг на друга двух неравноправных структур излишки «второсортной»отсекаются, а пустоты — заполняются «назначенными» иливиртуальными общностями. Это и произошло, когда в свое время возникланеобходимость в российском среднем классе.
Можно ли считать, что сегодняшние условия благоприятнее длястановления у нас капитализма (и среднего класса), чем то было сто лет назад?Сложно сказать, ведь традиционная политическая культура все еще очень сильна вРоссии*; да и культивируемый при тоталитарных режимах инфантилизм политическойрефлексии вряд ли будет изжит в рамках одного-двух поколений. Вместе с темнельзя не отметить, что влияние православия существенно уменьшилось.Православной русской культуре, идеализирующей бескорыстие, частное право всегдабыло чуждым и непонятным, и это давало основания полагать, что в традиционноправославном обществе никогда не укоренятся начала либерализма. Так что, еслимодернизация все еще является осевой идеей российского социально-политическогодизайна, не стоит упускать сравнительно благоприятный исторический момент дляпропаганды частнокапиталистической правовой этики.
Но уж колиречь зашла о модернизации, каковы перспективы российского капитализма? Оставимв стороне запросы глобализации. Возможные следствия смеси «Россия плюскапитализм'' уже были предметом развернутого анализа в трудах Герцена иЧернышевского; второй раз на те же грабли наступать — желания никакого. Однакофраза о том, что „в России есть рынок, но нет капитализма“,заставляет вспомнить А.Чаянова [Чаянов 1924] и К.Полани [Polanyi 1957], обнаруживших рядсамодостаточных базовых экономических систем, не выстраивающихся в цепьисторически последовательных стадий, а существующих параллельно с капитализмоми вступающих с ним в симбиоти-ческие отношения. Фундаментальной критикеподвергается в их работах идея.