Социальные ограничения: содержание, структура, функции

СОЦИАЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ:
СОДЕРЖАНИЕ, СТРУКТУРА,ФУНКЦИИ.

Данная работа посвящена исследованию такого явлениякак социальные ограничения. Все мы постоянно встречаемся с этим социальнымфеноменом, но его исследований почему-то нет. В имеющихся исследованиях этойпроблемы она представлена либо фрагментарно, либо в иных ракурсах. В даннойработе предпринята попытка рассмотреть социальные ограничения в целостном исистемном виде. Эта работа может представлять интерес для философов,социологов, политологов и всех интересующихся социально-гуманитарной проблематикой.
 

СОДЕРЖАНИЕ:
                                                                                                                               
Введение.  …………………………………..…………..…………...
Глава 1. Общие теоретико-методологические предпосылкиисследования социальных ограничений.  …………………….
1.1. Определение социальных ограничений.  …………………...
1.2. Онтологические и гносеологические проблемы исследованиясоциальных ограничений.  ………………………………………...
Глава 2. Структура и сущность социальных ограничений.
2.1. Базовые формы социальных ограничений.  ………………...
2.2. Особенности системы социальных ограничений.  ………….
2.3. Структура социальных ограничений.  ……………………....
Глава 3. Основные функции системысоциальных                         
ограничений.   …………....………………..……………………
3.1. Функции первичных социальных ограничений. …..…..….
3.2. Функции вторичных социальных ограничений.  ………….
Заключение.  ………..…………....……………………………….
Литература.  ….…………………..………………………………
                 

ВВЕДЕНИЕ.
Социальныеограничения… С одной стороны, это что-то такое (до боли) знакомое, интуитивноясное, само собой разумеющееся, то, с чем все мы сталкиваемся на каждом шагусвоей социальной жизни, не задавая себе вопроса: а что же это такое на самомделе, каково их содержание, структура, функции, результаты. Зачем вообще этиограничения нужны, откуда и почему они появились, кто и кого ими ограничивает?Казалось бы, исследуй эту проблему сколько хочешь, бери культуру, или еёфрагменты – право, мораль, язык, определяющие, что можно, а что нельзя говоритьи делать, а значит и задающие какие-то социальные границы, ограничения, нопочему-то таких исследований не заметно. Точнее, они есть, но все как бы очём-то другом, не о том, не о социальных ограничениях. Размышляя об этом, С.Г.Кара-Мурза писал: «Представления нашей интеллигенции о свободе оказалисьпредельно аутистическими. Никаких размышлений о структуре несвободы, о еёфундаментальных и вторичных элементах не было»(191, с.407).
 О чём же тогда у наспредпочитают писать, имплицитно подразумевая социальные ограничения, то естьвроде бы и о том, но в то же время не об этом? Например, у нас написано оченьмного исследований о тоталитаризме (См. напр.6,20,41,57,61,67,86,92,212,392,393,394,506), о преследовании там инакомыслящих,подавлении свобод, лишении прав, беззакониях. Вроде бы ясно, если где-тототалитаризм – значит свободы, социальной, по крайней мере, там нет, значитмного социальных ограничений. А если либерализм, «свободный рынок», то значит,социальных ограничений мало, или их может быть совсем нет? Почему же тогда Н.Луман считает, что там, где применяется насилие, власть исчезает? (См. 258).Может быть в тоталитарных, репрессивных режимах нет власти, которая можеткого-то ограничивать и подавлять? Или может быть дело здесь в другом, и надопросто поменять ракурс видения проблемы и вести речь не о «демократии», «либерализме»,«тоталитаризме», а разбирать содержание, структуру и функции социальных ограничений(и свобод) в каждом конкретном случае, сравнивая их? Однако, об этом сторонникитех или иных социальных проектов, идеологий, программ, концепций и реформпредпочитают умалчивать. Обычно они или манят нас обещаниями свободы и светлогобудущего, или просто говорят «так надо», «иного не дано», «коней на переправене меняют», «таков магистральный путь развития цивилизации» или (и) законы «свободногорынка» (смены общественно-экономических формаций). А может быть стоит несколькоизменить постановку вопроса и спрашивать не о том, что тот или иной проектдаст, а что он у нас возьмёт, что мы потеряем в результате егореализации, в чём он нас ограничит? Например, каковы изменения вструктуре социальных ограничений для идущих по этому «магистральному пути»? Обэтом обычно ничего не говорят, и не случайно: ясное понимание содержания иструктуры социальных ограничений, претерпевающих изменения в результатереализации какого-либо социального плана или проекта даёт возможность объективногопонимания и оценки его целей и сути, лишает возможностей манипуляций сознанием,позволяет сделать осознанный выбор и занять чёткую позицию, а это создателямсоциальных ограничений обычно не  нужно.
Поэтому инеудивительно, что исследований социальных ограничений в прямом, а не вопосредованном виде  у нас нет. То, что они, возможно, имеются где-либо зарубежом, на иностранных языках, ситуации для нас не меняет, ибо они остаютсядля нас «вещью в себе», к тому же, как известно, далеко не все исследованиядоходят до открытой печати (о системе закрытых научно-исследовательскихинститутов на Западе см. 198). Во всяком случае, найти исследований посоциальным ограничениям в каталогах ведущих научных библиотек РФ – РГБ, ИНИОНРАН и других автору не удалось. Даже такого словосочетания как «социальныеограничения» в систематических каталогах этих библиотек нет. Это означает, чтонет не только соответствующих исследований, но и сама проблема фактически непоставлена. Сходную ситуацию мы имеем и в предметных указателях к собраниямсочинений Аристотеля, Гегеля, Гоббса, Канта, Маркса и Энгельса, Платона, В.С. Соловьёва,Шеллинга и других авторов (См. 19,98,112,184,270,327,365, 456). Особеннопикантным и странным это выглядит в случае Маркса и Энгельса, тем более чтоочевидно присутствие у них этой темы. «Разделение труда внутри современногообщества характеризуется тем, что оно порождает специальности, обособленныепрофессии, а вместе с ними профессиональный идиотизм»(270-Т.4, с.159), — писалК. Маркс.
Получается, что содной стороны, например вся законодательная деятельность представляет собойизменение структуры социальных ограничений, а с другой стороны такой проблемы всочинениях крупнейших социальных философов как бы нет.
Представляется, чтоэто следствие известной табуированности, вытесненности в подсознание этой темы.Подобная ситуация не случайна и психологически понятна: если свободапредставляется нам чем-то положительным и приятным, то противоположное ей, втом числе ограничения вытесняется из ориентированного на удовольствия внимания.Видимо поэтому, мы имеем популярную идеологию либерализма, но не имеемидеологии «детерминализма», которая завлекала бы в свои ряды поклонниковценностью детерминации. Соответственно и сочинений о свободе существует немало(См. 45,76,233,254).
С другой стороны,исследование какого-либо вопроса неизбежно предполагает его анализ, то есть, посути, разложение на части, что можно интерпретировать как разрушение. В случаесоциальных ограничений это может сознательно или бессознательно пониматься какугроза анархии и хаоса, в результате разрушения социальных границ и норм.Поэтому, мы оказываемся перед выбором: или продолжать жить в имеющейсяструктуре социальных ограничений, принимая законы «Об ограничении…» без ясногопонимания, что же это такое, а значит, испытывая от них оправданные илинеоправданные неудобства, или попытаться как-то исследовать этот вопрос,разобраться в данной проблеме.
Непоставленностьвопроса о социальных ограничениях, следовательно, требует дать определениеэтому понятию, что и будет сделано ниже, и, естественно, существенно затрудняетисследование, делая его вынужденно неполным и требующим дальнейших разработок.
Однако на пути исследованияэтой проблемы стоят не только политические и социально-психологическиепрепятствия, но и методологические. Дело здесь в том, что исследование этоговопроса требует комплексного и междисциплинарного подхода, иначе мы получимсоциально ограниченное исследование социальных ограничений. Это произойдёт потому,что любая частная гуманитарная или социальная наука ограничена (социально!)полем и предметом своего исследования и господствующей научной парадигмой,предполагающей определённую теорию и методологию познания и исследования.Следовательно, при разработке этой темы необходим синтез философских,культурологических, социологических, политологических и исторических методовисследования и подходов при естественном преобладании философского.
Необходимостьпреодоления социальной ограниченности в исследованиях социальных ограниченийделает оправданным творческое использование принципа всеединства,разработанного в частности В.С. Соловьёвым, в более современной формесистемного подхода. Этот подход предполагает понимание ограниченности,неполноты и частичной истинности отдельных философских систем исоциально-гуманитарных подходов, попытку отделения в них истинного от ложного исинтез истинного в рамках собственной концепции. По методу А.Ф. Лосева: «У менясвоё… Я… от всех беру и всех критикую»(252, с.47).
Целями исследованияявляются как постановка проблемы социальных ограничений и введение этоговопроса в сферу научного исследования и обсуждения, так и разработка на основеанализа и изучения уже имеющихся материалов по данной проблеме собственной моделисоциальных ограничений и использование её для исследования и описания ряда социальныхфеноменов.
Степень философской инаучной разработанности данной проблемы определяется с одной стороны тем, чтоэксплицитно, явно она не выступала в качестве темы специального исследования,но имплицитно или фрагментарно она находила своё выражение в разных аспектах втрудах очень многих мыслителей и учёных прошлого и настоящего, например уЛао-цзы, Конфуция, Платона, Аристотеля, Цицерона, Э. Роттердамского, Н.Макиавелли, Б. Спинозы, Т. Гоббса, Д. Юма, Б. Мандевиля, И. Канта, Гегеля, М.Штирнера, К. Маркса, Ф. Энгельса, Ф. Ницше, О. Шпенглера, М. Вебера, В.И.Ленина, В.С. Соловьёва, Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева, Н.А. Бердяева, С.Л.Франка, П.А. Сорокина, Б.П. Вышеславцева, Н.Н. Алексеева, С.А. Левицкого, М.Хайдеггера, М. Фуко, Д. Белла, К. Поппера, Т. Парсонса, Л. Ларуша, Н. Лумана,К. Хюбнера, А. Макинтайра, С. Московичи, Р. Арона, Г. Маркузе, Х. Арендт, Ж.Деррида, Р.А. Уилсона и многих других авторов.
Среди работсовременных российских авторов, затрагивающих эту проблему можно выделитьработы Ю.П. Аверина, Л.Ф. Авилова, А.А. Агамова, Ю.К. Бегунова, М.Б. Бекова, Л.Е. Бляхера, А.П. Большакова, В.И. Бородкина, А.В. Бузгалина, И.М. Быховской,И.В. Василенко, К.С. Гаджиева, И.А. Гобозова, Э.Н. Грибакиной, Н.И. Даниловой,Б.А. Диденко, Г.Г. Дилигенского, А.Г. Дугина, Ю.А. Ермакова, А.А. Зиновьева,С.П. Золотарёва, А.Г. Зуба, А.А. Кара-Мурзы, С.Г. Кара-Мурзы, Р.Х. Кочесокова,О.Л. Краевой, В.В. Крамника, А.И. Кугая, Е.С. Курбановой, В.А. Кутырёва, В.А.Лисичкина и Л.А. Шелепина, С.П. Лужницкого, В.П. Макаренко, С.А. Макеева, С.А.Модестова, К.Х. Момджяна, Л.С. Николаевой, А.В. Новикова, А.С. Панарина, Э.А.Позднякова, А.Г. Погоняйло, В.С. Полосина, П.А. Сапронова, Э.Г. Соловьёва, В.Г.Тахтамышева, Ж.Т. Тощенко, Г.Л. Тульчинского, Е.М. Харитонова. В них разобраны,в частности, такие непосредственно связанные с социальными ограничениямивопросы как социальная монополия (30), социальный хаос (54), социальнаядеградация (188), социальное неравенство (117), социальная мобильность (69,261), социальный контроль (309), глобализация (246, 322), манипуляция сознанием(158, 191),  свобода (7), власть (1, 357, 434), политика (29, 111, 331),тоталитаризм (92, 212), либерализм (168), насилие (217), информационная война(245), традиция и современность (152), психофизический потенциал человека иобщество (5, 66, 213) и другие. Однако проблема социальных ограничений в целомв них не ставится, что свидетельствует о наличии существенного, но восполнимого,с учётом уже проделанных исследований, пробела в социально-философском знании.
Значительный вклад вразработку проблемы социальных ограничений внесли авторы социально-критическойориентации, особенно исследователи и критики тоталитаризма: мыслителиФранкфуртской школы, Т. Веблен, М.С. Восленский, Р. Генон, Г. Дебор, Ж. Делёз иФ. Гваттари, М. Джилас, Т. Дичев, Ж. Желев, Э. Канетти, И.А. Ильин, Т. Лири,И.Л. Солоневич, Э. Саттон, Ю. Эвола, Р. Эпперсон, Ф.Г. Юнгер и многие другие.  Вообще следует отметить, что любая социальная критика так или иначе направленапротив тех или иных социальных ограничений, поэтому на основе её анализа исинтеза выявляются содержание и структура тех социальных ограничений, противкоторых она направлена.
Поднимался этотвопрос и в советской литературе, в частности в работах Т.М. Алпеевой, А.А.Богданова, А.А. Галкина, С.А. Гомаюнова, В.В. Заплетина, С.Н. Зимовца, Г.В.Кончакова, С.А. Макеева, Л.Н. Москвичёва, В.П. Фёдорова, Ю.М. Шейнина и другихавторов. «Свобода в человеческом обществе не может носить абсолютный характер.Она всегда ограничена – в ущерб одним и на благо другим. Ограничение свободыимеет двоякую природу – социальную и естественноисторическую. Что касается социальныхограничений, то в антагонистическом обществе они отнюдь не совпадают с«категорическим императивом» Канта»(454, с.64-65). «Тенденция развитиякоммунистического общества состоит в том, чтобы вплотную приблизить социальныеограничения свободы человека к естественноисторическим ограничениям»(454,с.66), — писал Ю.М. Шейнин. На этом рассуждения этого автора о социальныхограничениях заканчиваются. Как видно словосочетание «социальные ограничения» уЮ.М. Шейнина есть, а определения его как понятия нет.
Совершенно очевидно,что проблема социальных ограничений диалектически связана с проблемой свободы,особенно социальной. «Всякое осуществление свободы может казаться в то же времяеё обеднением и в пределе – её самоотменой. Всякий акт выбора уже как бы отменяетсвободу… ограничивает и обязывает выбравшего. Выбирающий волен в своём выборедо конца, выбрав же, он уже невольно становится рабом объекта выбора. Свободатут материализуется, отяжелевает и тем самым становится необходимостью.Необходимость и есть ставшая свобода – свобода, ставшая бытиём»(233, с.136), — писал С.А. Левицкий. А это значит, что проблема ограничений, в том числесоциальных имплицитно ставится и решается именно в философии свободы, о которойв истории философской мысли написано немало, хотя понимается она естественно различно.
«Но вот в чём вопрос:существует ли единая проблема свободы? Действительно ли о свободе во все векаспрашивают одинаково? Разве глубокомысленный миф из платоновского сочинения огосударстве, согласно которому душа в своём состоянии до рождения сама избираетсебе жизненный жребий, …сводится к тому же самому, что и понятие свободы, котороегосподствовало, скажем, в нравственной философии стоиков, с непреклонной решимостьюговорившей: единственный способ быть несвязанным и тем самым свободным – это непривязываться сердцем ни к чему, что не в нашей воле? …И та же ли самая этопроблема, когда мы в нашу эпоху естественных наук ставим вопрос: как надопонимать возможность свободы перед лицом сплошной детерминированности природныхпроцессов… Проблема, поставленная вообще, — это как вопрос, ни разу незаданный по настоящему. Каждый по настоящему заданный вопросмотивирован»(90, с.32-33), — писал Г.-Г. Гадамер. Именно поэтому вопрос осоциальных ограничениях должен быть поставлен и, насколько это возможно,разрешён.
ГЛАВА 1. ОБЩИЕТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ.
1.1.Определениесоциальных ограничений.
«Язык, — писал М.Хайдеггер, — есть дом бытия. В жилище языка обитает человек. Мыслители и поэтыхранители этого жилища. Их стража – осуществление открытости бытия, насколькоони дают ей слово в своей речи и тем самым сохраняют её в языке»(338, с.314).Приняв тезис Хайдеггера за аксиому, можно сделать вывод: определив, что естьсоциальные ограничения в языке, мы тем самым выясним и то, что они есть, тоесть их онтологический статус.
Однако, на нашем путик прояснению сущности социальных ограничений существуют определённыепрепятствия. «Внутри слова – вот на самом деле способ, каким мы говорим…Самозабвение принадлежит к существу языка. По этой именно причине прояснениепонятий… может быть всегда лишь частичным. Оно бывает полезным и нужным лишьтам, где либо помогает раскрыть сокрытие, происходящее из-за отчуждения,одервенелости языка, либо заставляет разделить языковую нужду, достичьнеобходимой напряжённости в осмыслении чужой мысли… Только тот мыслитфилософски, кто перед лицом имеющихся в языке выразительных возможностейчувствует недостаточность…»(90, с.36), – писал Г.-Г. Гадамер.
Понимая невозможностьабсолютно точного и однозначного определения социальных ограничений (с этимсогласны не все — См. 50), которые, существуя как словосочетание в языке ужекак-то определены через предрассудочное предзнание и понимание которых зависитот контекста, в котором они употребляются (как, впрочем, и контекст зависит отних) и от интерпретации интерпретатора, автор не претендует на достижениеполной ясности в своём определении. Как известно, Л. Витгенштейн, поставившийсебе задачу предельного прояснения всех понятий, в итоге зашёл в тупик и вконце своего «Логико-философского трактата» признался: «В самом деле,существует невысказываемое. Оно показывает себя, это – мистическое»(80, с.72).Вероятно, что и в явлении социальных ограничений присутствует нечто подобное,невысказываемое. Однако это не значит, что мы можем ограничиться предрассудочнымпредзнанием в их понимании, так как в этом случае это понятие (и явление)станут в ещё большей степени жертвами интерпретационного произвола, который,тем не менее, и в случае определения понятия, к сожалению (а может быть ксчастью) неизбежен.
В. Даль в своём«Толковом словаре живого великорусского языка» определяет понятие ограничениятак: «Ограничивать, ограничить – означить межи, грани, границы, пределы,рубежи, удерживать в известных пределах, умерять, обуздывать, стеснять,останавливать… «Власть всякого ограничена законом». «Ограничительноераспоряжение – стесняющее кого-либо»(127- Т.2, с.647-648).
А вот как В. Дальопределяет слово граница – «рубеж, предел, конец и начало, межа, край,грань»(127-Т.1, с.390-391). Сходное понимание ограничений находим у Аристотеля.Для него ограничение – это конечное (19-Т.3); при этом ограниченное всегдаграничит с чем-нибудь (19-Т.3, с.14). Целое для Аристотеля – непрерывное иограниченное (19-Т.1, с. 175).
Для И. Канта«ограничение – реальность, связанная с отрицанием»(183, с.86), неясно, правда,чего. В целом система И. Канта носит ограничительный для теоретического и практическогоразума характер.
Более подробнопроблема ограничений рассматривается в работе Шеллинга «Система трансцендентальногоидеализма»(456). Субъектом и объектом, накладывающим ограничения на самого себяи сталкивающимся с ними в своей деятельности в объективном мире у Шеллинга выступаеттрансцендентальное созерцающее Я: «Я (объективно) ограничивается тем, что оносебя (субъективно) созерцает; однако Я не может одновременно созерцать себя какобъект и созерцать себя созерцающим, а, следовательно, не может и созерцатьсебя ограничивающим… Акт посредством которого Я ограничивает самого себя, естьне что иное, как акт самоосознания»(456-Т.1, с.290).  «Основание различениядвух деятельностей есть граница, положенная в реальную деятельность, ибоидеальная деятельность совершенно неограничиваема, реальная же теперьограничена… Если… граница положена, то в Я существуют две деятельности,ограничивающая и ограниченная, субъективная и объективная»(456-Т.1, с.286).Разбирает Шеллинг и вопрос о внешних ограничениях Я: «В индивидуальность входитне только её наличное бытие в определённое время и все остальные ограничения,положенные органическим существованием; но её ограничивает и само еёдействование; действуя, индивидуальность вновь ограничивает себя, вследствиечего в известном смысле можно сказать, что индивидуум становится тем менеесвободным, чем больше он действует. Однако даже для того, чтобы начатьдействовать, я должен быть уже ограниченным. То, что моя свободная деятельностьизначально направлена только на определённый объект, было выше пояснено тем,что наличие других интеллигенций уже лишает меня возможности хотеть всего»(456-Т.1,с.417).
«Свободой дляидеального Я непосредственно открывается бесконечность, так как несомненно, чтоограничение придано ему только объективным миром; однако сделать своим объектомбесконечность оно не может, не ограничив её; вместе с тем бесконечность можетбыть ограничена не абсолютно, а только для действования, таким образом, что,как только идеал реализован, идея может устремляться далее, и так до бесконечности»(456-Т.1,с.427), — утверждает Шеллинг.
Как видно, специальнопроблемой социальных ограничений Шеллинг не занимался, к тому же на его позицию,похоже, повлиял декартовский индивидуалистический я-центризм. Поэтому, несмотряна всю свою значимость его наследие не бесспорно.
Для Гегеля «бытьчеловеком, значит иметь ограниченный дух и ограниченную перспективу жизни»(175,с.468), что верно как для индивидуального человека, так и для общества,человечества в целом. Граница, предел человека устанавливаются самой формойчеловеческого существования, как «пространственно и временно разъединённых, телесно-душевных,эмпирических монад»(175, с.468). Предел человека по Гегелю, это возможностьприблизиться к божественному состоянию.
«Ограниченностьособенного народного духа становится законом человеческой жизни и еёпределом»(175, с.456), а государство предстаёт «как ограниченная во всехотношениях земная жизнь народа»(175, с.443). При этом сам человек (как ичеловечество) предстают у Гегеля как инструмент, эманация абсолютного духа,который сам себя же и ограничивает в лице человека. В результате в ученииГегеля мы имеем некоторую апологию ограничений, в том числе и социальных,выступающих как некая божественная и неизменяемая данность. Это, как отмечалИ.А. Ильин, превращает путь гегелевского абсолютного духа «в тропу непобеждающегострадания и… налагает печать безвыходности на человеческую жизнь и еёсмысл»(175, с.469). Согласиться с подобным подходом трудно, чтопродемонстрировал не только И.А. Ильин, но и К. Маркс, для которого социальныеограничения антагонистических обществ (отчуждение, эксплуатация, ограничивающееразделение труда) должны были исчезнуть при коммунизме, совпав с естественноисторическимиограничениями. На мой взгляд, социальные ограничения не являются божественнойданностью, не подлежащей изменению людьми, поэтому теория Гегеля не можетслужить адекватной базой  для исследования социальных ограничений и не определяетэто понятие.
К проблеме социальныхограничений приближается А.Г. Дугин, размышляя о сущности границ. Для негограница не количественный, а качественный показатель. «Всякая вещь есть то, чтоона есть, благодаря ее границам. Ведь именно они отделяют ее от иной вещи.Отсюда важнейшее значение понятия границы не только для международного права,оборонной доктрины или структуры ВС, но и для философии как таковой. Граница –это не просто инструмент философии, но ее сущность, так как самое высшеефилософское понятие – трансцендентность – означает в переводе с латинского«лежащее по ту сторону границы». Граница выражает вовне то, что лежит внутри и,одновременно, ограничивает сущность вещи в ее столкновении с другими вещами.Граница есть нечто священное. У древних греков существовал особый бог — Terminus,означающий «предел», «границу»(149-Т.1, с.211).
Более чёткоопределяет понятие социальных ограничений «Большой толковый социологический словарь»(52). «Ограничитель (constraint) – ограничивающее социальное влияние, ведущееиндивида к соответствию социальным нормам или ожиданиям»(52-Т.1, с.518). Этоопределение, на мой взгляд, более точно, но связи с более общими категориями внём не прослеживается. То есть, определение этого словаря остаётся на уровнечастно-научного, социологического понятия.
«В философскихкатегориях – это является одним из их важнейших признаков – отражается сущностьболее высокого порядка, чем в понятиях какой-либо науки – необходимаязакономерная связь, общая явлениям различной природы»(206, с.73), — отмечалМ.И. Конкин. А значит, вопрос заключается в том, можно ли связать понятие«социальные ограничения» с более общими философскими категориями? На мойвзгляд, это не только возможно, но и необходимо для более точного определенияэтого понятия и ликвидации разрыва между его использованием в конкретной наукеи философии.
Таким образом, можноопределить, что ограничение – это общее (то есть содержащее более одногоэлемента), абстрактное (свойством предметов и явлений может быть их ограниченность)понятие. Это видовое понятие (разновидность) родовой категории «необходимость»(как антипода свободы). Понятие социальное ограничение (множественное число –социальные ограничения) в свою очередь является конкретизацией понятия«ограничение», его частным, социальным выражением и конкретизацией. Антиподомпонятия «ограничение» является понятие «неограниченность» (или его синоним-«безграничность»). Соответственно, социальной ограниченности противостоитсоциальная неограниченность (например, можно сказать: «социально неограниченныйчеловек»).   
Рассмотрим этиопределения подробнее. Ограничение – это действительно общее понятие, так какмогут быть разные виды ограничений: например день ограничен восходом и заходомСолнца, год ограничен оборотом Земли вокруг Солнца, территория государства ограниченаего границами, то есть разновидностей ограничений много. Это действительно абстрактноепонятие, так как свойством предметов и явлений может быть их ограниченность, илюбой единичный материальный предмет ограничен своей формой. У Аристотеляформа, ограничивая материю, превращает её из потенциальной в актуальную. Будучиабстрактным понятием, ограниченность имеет и своё конкретное выражение –например, государственную границу. Это понятие является видовым понятием(частным случаем) категории необходимость, которая может проявляться наряду сограничением как зависимость, принуждение, предопределённость и т.п. Конечно,понятия зависимость, принуждение, предопределённость имеют смысловую связь спонятием ограничение и могут определяться через него, например зависимость –это ограничение независимости; однако их смысловые оттенки и контекстуальнаяконкретизация различны и заданы в конечном итоге самим языком, а также нуждамии пониманием говорящего на этом языке.
Давать определениекатегории «необходимость» не входит в нашу задачу. Следует отметить, однако, чтоопределения этой категории были различными в зависимости от общихфилософско-мировоззренческих позиций определяющих. Например, в Философском энциклопедическомсловаре необходимость определяется как «отражение преимущественно внутренних,устойчивых, повторяющихся, всеобщих отношений действительности, основных направленийеё развития…»(415, с.409). Н.А. Бердяев выражал в этом вопросе иное мнение:«Материальная зависимость есть порождение нашей свободной воли. Необходимостьесть лишь известное, дурно направленное соотношение живых и свободных субстанцийразных градаций»(45, с.63). И. Кант считал необходимость априорной формойрассудка, фатально этим ограниченного.
Автор не будетпытаться давать здесь своего определения общей категории «необходимость», чтобыне попасть в «рабство у логических императивов, более утончённое, чем рабство убездушной материи… против которого некуда и некому апеллировать»(233, с.50), предоставиввозможному читателю свободу осуществлять её интерпретацию в зависимости от егофилософских позиций. Однако хотелось бы заметить, что с точки зренияметодологии системного всеединства или принципа дополнительности все известныеопределения этой категории содержат в себе долю истины, но и долю неполноты,делающей полное определение открытым. При этом автор далёк от оруэлловской«диалектики» в понимании необходимости как осознанной свободы (по типу «война –это мир», «свобода – это рабство»), к которой склонялись Фихте (утверждавший,что «свобода есть нечто, что должно преодолеть» (Цит. по 233, с.168)), Гегель,Шеллинг и марксизм, когда «свобода должна быть необходимостью, необходимость –свободой. Но необходимость в противоположность свободе есть не что иное какбессознательное» (456-Т.1, с.457). В решении этой проблемы автору ближе подходобозначенный Б.П. Вышеславцевым. «Что же такое… настоящая философская антиномия(например, свободы и необходимости)? Она есть логическое противоречие, закоторым скрывается реальная гармоническая система противоположностей. Антиномиирешаются… так, что тезис и антитезис, несмотря на кажущуюся несовместимость,оба остаются верными, но в разных смыслах. Они помогают открыть реальнуюсистему бытия, как гармонию разных и противоположных смыслов и значений, ибоконкретная реальность не однозначна, но многосмысленна и многозначительна. Так,например, антиномия «человек смертен и человек бессмертен» решается тем, чтооба суждения верны в различных смыслах, ибо человек есть гармоническое единствовременных и вечных элементов, не пожирающих, но «питающих» друг друга. По томуже самому принципу разрешается и антиномия свободы и необходимости» (88, с.28).Примером подобного решения противоречий является восточный символ ян-инь, вкотором две силы – белая и чёрная взаимно перетекают одна в другую и содержат каждаяв себе частицу своего антипода, образуя гармоническое единство.
Тем не менее, на мойвзгляд при исследовании необходимости и её проявлений приоритет следует отдатьсвободе, так как нельзя исследовать необходимость исходя из неё самой, ибо этолишит нас свободы исследования и вообще поставит его под вопрос, ликвидируя, вчастности, разделение на субъект и объект исследования. Поэтому, в данномслучае можно методологически принять тезис Н.А. Бердяева о том, что«перво-жизнь есть творческий акт, свобода, носительницей перво-жизни являетсяличность, субъект, дух, а не «природа», не объект»(43, с.277). «Мало того, безсвободы воли не может быть ни бескорыстного искания истины, ни наслаждениякрасотой, ибо и то  и другое лежит в области не готовых данностей, а идеальныхзаданностей»(233, с.195).
Поэтому,окончательную формулу методологического подхода к необходимости можно выразитьтак: «Свобода и необходимость суть противоположности, но не взаимно исключающиедруг друга, а такие, из которых одна есть включающая, а другая – включаемая»(88,с.73). То есть, свобода включает в себя необходимость (ограничение), будучишире её.
Понятие «социальныеограничения» является частным случаем понятия «ограничения», так как обществоявляется частью мироздания и, следовательно, социальные ограничения –разновидность ограничений существующих в мироздании и характерных для всякогоотдельного предмета, явления, объекта. В случае если не рассматривать никакиеявления как отдельные, то может показаться, что и границ между ними нет, азначит и ограничений не существует. Подобное состояние можно назватьдиалектическим антиподом ограничений – безграничностью или неограниченностью.При этом неограниченность не является синонимом бесконечности, так как границане всегда означает предел после которого ничего нет. Ограниченность нетождественна и конечности.
Исходя извышесказанного, автор рассматривает ограничения вообще и социальные вчастности, в рамках субъект — объектной парадигмы, так как именно в нейограничения и являют себя.
Критика и попытки преодолениясубъект — объектной парадигмы хорошо известны, можно вспомнить в этой связиШеллинга, Гегеля, Н.А. Бердяева, М. Хайдеггера. «Гений отличается от всеготого, что не выходит за рамки таланта или умения, своей способностью разрешатьпротиворечие, абсолютное и ничем иным не преодолимое»(456-Т1, с.482), — писалШеллинг, полагая, что снятие субъект объектного разделения доступно лишь гениюпосредством искусства. В.Ф. Эрн выразил попытку преодоления этой парадигмы так:«Истина не есть какое-то соответствие чего-то с чем-то, как думает рационализм,превращающий при этом и субъект, и объект познания в двух меонов. Истинаонтологична. Познание истины мыслимо только как осознание своего бытия вИстине. Всякое усвоение истины не теоретично, а практично, не интеллектуалистично,а волюнтаристично. Степень познания соответствует степени напряжённости воли,усвояющей Истину. И на вершинах познания находятся не учёные и философы, асвятые. Теория познания рационализма статична, — отсюда роковые пределы инепереходимые грани. Тот, кто стоит, всегда ограничен какими-нибудьгоризонтами. Теория познания «логизма» динамична. Отсюда беспредельностьпознания и отсутствие горизонтов» (Цит. по 252, с.76-77). Подобный подходнамечает пути к снятию социальных ограничений, однако, он не даёт возможностиих полноценно исследовать, ибо для данного исследования желательно не толькообъединение и отождествление исследователя с ними, но и отделение от них. Н.А.Бердяев писал в своей работе «Философия свободы», что разрыв всех субстанцийведёт к необходимости, когда всё далёкое и чуждое человек начинает восприниматькак давящее и необходимое. То есть ограничения в противоположном состоянииоказываются неуловимыми, превращаются в ничто, и предмет данного исследования,таким образом, исчезает. Однако в обществе, как замечал Аристотель, живут обычныелюди, а не боги (или святые) и животные, для которых социальные ограничениянесущественны («Чтобы жить в одиночестве, надо быть животным или богом… Нехватает третьего случая: надо быть и тем и другим – философом»(306-Т.2, с.561),- добавил к этому Ф. Ницше), поэтому подходить к исследованию общества с«гносеологией богов» не всегда продуктивно.
Исходя из этого, вданном исследовании будут рассматриваться как субъекты, так и объектысоциальных ограничений. В качестве субъектов социальных ограничений будутрассматриваться их индивидуальные или коллективные творцы и хозяева, то естьте, кто сознательно или бессознательно создают и накладывают социальныеограничения на других членов общества, а в качестве объектов социальныхограничений соответственно будут рассматриваться «жертвы» этих субъектов,существующие сознательно или бессознательно в границах социальных ограничений.Субъекты социальных ограничений выступают в качестве ограничителей, а объекты вкачестве ограничиваемых. Конечно, если мыслить диалектически, то понятно, чтосубъект и объект социальных ограничений может совпадать в одном лице. Ограничиваядругих можно одновременно ограничивать себя и быть элементом общей системысоциальных ограничений ограничивающей всё общество в целом.
Для объектасоциальных ограничений важно умение увидеть и осознать данные ограничения,которые могут ограничивать и подавлять как его врождённые, так и социальноприобретённые свойства, качества и способности. Препятствием для этого можетбыть имманентность личности (группы) социальной реальности. В этом случаесоциальные ограничения будут восприниматься как нечто само собой разумеющееся,так как подобная «внешняя личность» сама является продуктом этих ограничений и,по сути, тождественна им. То есть, для осознания социальных ограниченийчеловек должен быть в каком-то своём аспекте трансцендентным по отношению кокружающей его социальной реальности. В суфизме (См. 453) личность каксоциальное образование считается ничем иным, как ложной личностью, маской,которую духовно развивающийся человек должен преодолеть, перерасти, вернувшиськ своей сущности. А.А. Зиновьев в своих социальных исследования тоже выбралнадсоциальную позицию «инопланетянина». «Жизнь в идеале вовсе не лишена смысла.Она и есть истинно человеческая жизнь. Но возможна она за пределамисоциальности. Внутри человейника, но не по его правилам»(165, с.20).
Большое значение дляэкспликации понятия социальные ограничения имеет определение границ того, чтомы понимаем под обществом, отграничение общества от природы и не общества. Каксправедливо отмечал Ю.И. Семёнов, проблема разграничения биологического исоциального, социогенезиса вообще является непростой и спорной. Граница междучеловеком и животным может быть проведена на основе совокупности человеческойморфологии и культуры, которой данный автор ошибочно противопоставляет«производственные отношения», являющиеся на деле частью культуры. Ю.И. Семёновне признаёт за муравейниками и ульями статус обществ. По его мнению,«становление человеческого общества завершилось, когда все биологические инстинктыбыли поставлены под социальный контроль и тем самым полностью ликвидированзоологический индивидуализм»(362, с.39).
А.О. Бороноев и П.И.Смирнов также указывают на сложность определения понятия «общество» и«социальное» и разнообразие точек зрения в этом вопросе. Основой социальнойвзаимосвязи разным авторам виделись: совместная деятельность людей (Платон, К.Маркс, Э. Дюркгейм), чувственные связи (Г. Лебон, В.С. Соловьёв, Й. Хёйзинга),речь и коммуникация (Аристотель, Н. Луман), волевое взаимодействие (Ж.-Ж.Руссо, Т. Гоббс). По определению А.О. Бороноева и П.И. Смирнова «общество естьобъединение людей, основанное на деятельностном взаимодействии; общество естьсистема субъективного типа, основанная на деятельностном взаимодействиилюдей»(50, с.11). Авторы выделяют преобладающие типы взаимодействия людей исоответствующие им характеры объединения: природное взаимодействие – популяция,эмоциональное – общность, рече-коммуникационное – сообщество, деятельностное –общество, правовое – государство (при этом последующие формы объединенийвключают в себя и предшествующие взаимодействия как второстепенные). При этомсоциум в широком смысле видится ими основанным на всех перечисленных плюсдуховно-мистическом взаимодействии. Так как деятельность у этих авторов носит вынужденныйхарактер, а общество основано на взаимодействии людей, то видение обществаоказывается номиналистическим, основанным на гоббсовском вынужденном взаимодействиииндивидов. Однако общество можно рассматривать и реалистически, как предшествующееиндивиду и концептуалистически (общее в индивидах), а его основой видеть болееширокий, чем деятельность феномен культуры.
По моему мнению,главным социообразующим феноменом можно считать культуру. Этот подход непротиворечит деятельностному, так как культура может создаваться в ходедеятельности и допустимо выражение «культурная деятельность». Однако возникаетвопрос, что же мы можем считать культурой? «Положение с термином «культура»может служить образцовым примером тому, в каком состоянии находится западнаясоциальная мысль. Известно 175 определений этого термина. И ни одно из них неявляется общепринятым и бесспорным»(165, с.381). Культура определяется какединство художественного стиля во всех проявлениях жизни народа (Ф. Ницше),продвижение к свободе (Ф. Энгельс), совокупность организационных форм и методовопределённого класса (А.А. Богданов), социальное наследование (Б. Малиновский),единство всех форм традиционного поведения (М. Мид), аспект сверхорганическогоуниверсума, охватывающий представления, ценности, нормы, их взаимодействия ивзаимоотношения (П.А. Сорокин), социальное направление, которое мы придаёмкультивированию наших биологических потенций (Х. Ортега-и-Гассет), то, чтоотличает человека от животного (В. Освальд), религиозный культ (Н.А. Бердяев,П.А. Флоренский, С.Л. Франк), знаковая система (Ю. Лотман), наследственнаяпамять коллектива (Б. Успенский) (См. 179). В результате, по мнению М.С. Каганавозникает проблема: все определения отражают необходимое, но нет достаточного,обобщённого, всеобъемлющего. Выход из этого затруднения М.С. Каган видит всистемном подходе, который он и реализует в своей работе (179).
Однако дляисследования социальных ограничений подходят далеко не все из перечисленныхвыше определений культуры, в частности неприемлемыми являются определения Ф.Ницше и В. Освальда, неприемлемы и подходы идеологов французского Просвещения,видевших в культуре продолжение природы, определения Гегеля (этап развитияабсолютного духа), Гердера (развитие способностей ума), и ряд других, например,З. Фрейда.
В нашем случаекультуру можно определить как совокупность неприродной социальной информации ипродуктов её использования, передаваемых от поколения к поколению внешнимисоциальными способами (через обучение, воспитание, язык). «До возникновенияязыка никаких социальных структур не существует, причём язык – это не рядовойэлемент культуры, но сама стихия социальной институциализации как таковой… языкне только объемлет всю социальную структуру, но и создаёт её. Ничто в обществене предшествует языку, и причина его возникновения может быть лишь докультурнойили природной»(135, с.390), — писал Ж. Деррида, развивая идеи Ж.-Ж. Руссо.Сходной точки зрения придерживается и последователь Б.Ф. Поршнева, российскийантрополог Б.А. Диденко: «отличительная черта человека – речь. И свойствачеловеческой речи не только чужды общению и реакциям животных, нопротивоположны им. Речь и язык (в широком понимании) определяют, в конечномсчете, все свойства и процессы человеческой психики, сама она осуществляетсятолько при наличии тех областей и зон коры головного мозга… которые имеются исключительноу Homo sapiens, в отличие даже от его ближайших ископаемых предков.Наконец в речевой функции вычленяется самая глубокая основа – прямое влияние надействия адресата… речи в форме внушения…»(138, с.23).
Таким образом,культуру можно отождествить с языком, особенно если толковать понятие языкшироко, понимая под ним всё многообразие предметов и явлений материальной идуховной культуры, каждое из которых обладает определённым смыслом. Культура вподобном понимании порождает и формирует неприродные качества человека иневрождённые способы деятельности, а также развивает, видоизменяет и (или)подавляет (ограничивает) врождённые, природные и потенциальные способности,знания и силы людей. Культура в подобном ракурсе видится как совокупностьправил и норм, как своего рода свод социальных законов. При этом её отождествлениес языком вполне правомерно – язык подобно культуре тоже имеет свои правила инабор структурных компонентов, задающих матрицу возможностей выражения – очём-то говорить можно, а о чём-то нельзя, какие-то комбинации языковых символовпротиворечат правилам языка, а, следовательно, непонятны и бессмысленны, ачто-то вообще нельзя выразить в языке, потому что для этого просто нет слов.Например, «общая предпосылка любого философствования следующая: философия как таковаяне располагает языком, соответствующим её подлинному назначению»(90, с.123), — писал Г.-Г. Гадамер. Аналогичную ситуацию мы имеем и в культуре в целом, а нетолько в языке, который в узком филологическом смысле может представляться лишьеё частью.
Таким образом, социальныеограничения могут быть определены как проявление социальнойнеобходимости в видесистемной совокупности эксплицитных (явных)и имплицитных (скрытых) социокультурных правил и норм, моделей поведения,стереотипов мышления, средств, способов, а также  результатов самовыражения людей,которым сознательно или бессознательно подчиняются люди и за пределы которыхони не могут или не хотят выходить даже тогда, когда это необходимо для нихсамих или общества, в котором они живут. Тот факт, что в данном определенииупомянуты средства, способы и результаты самовыражения людей, указывает на то,что в роли социальных ограничений могут выступать не только идеальные правила инормы, но и продукты материальной культуры. Можно сказать даже, что социальныеограничения имеют смешанный, материально-идеальный характер. Примером писанных,то есть зафиксированных в языке и оглашённых социальных ограничений можетслужить право, а неписаных социальных ограничений, то есть чётко не зафиксированныхи не всегда оглашённых в языке – мораль. Достаточно очевидно также, чтосоциальные ограничения – это не набор хаотических элементов, разрушающих другдруга (в этом случае они не могли бы функционировать), а своеобразная система,имеющая свою структуру, функции, элементы и атрибуты, которые следует повозможности выявить и описать на основе системного подхода, что и будет сделанониже.
Выявив категориальныйстатус социальных ограничений и сформулировав определение этого понятия, мыполучаем возможность более подробно разобрать некоторые онтологические игносеологические проблемы исследования социальных ограничений.
  1.2.Онтологические и гносеологические проблемы исследования  социальных ограничений.
В предыдущем разделеуже были рассмотрены некоторые онтологические и гносеологические проблемыисследования социальных ограничений, неизбежно возникшие по ходу решения задачиопределения этого понятия и включения его в общую систему философскихкатегорий, в частности был выявлен субъект и объект социальных ограничений ипроведена граница социального и не социального. В данном разделе этот разборбудет продолжен.
Решая проблемуизучения социальных ограничений, необходимо иметь в виду, что социокультурныенормы, правила и средства выражения должны пониматься отнюдь не только какограничения и препятствия; их можно мыслить и понимать и в качестве возможностейи свобод для самореализации человека. Как отмечал Е.М. Харитонов, общество существуеттолько в человеческом действии и хотя и зависит от него, но не является егопродуктом; то есть социальные структуры существуют как средства и возможностидля человеческих действий, хотя иногда и ограничивают их (См. 434). Поэтому,описание их ограничительного аспекта не является отрицанием противоположного,освободительного. Подобная трактовка исследования социальных ограниченийявилась бы обывательским, чисто рассудочным подходом, не поднимающимся доразума, диалектики и мышления, феноменом манипулятивно-одномерного сознания. Отподобного подхода предостерегал М. Хайдеггер в своём известном «Письме о гуманизме»(См. 338, с.341-342), указывая, что критика ценностей, логики, гуманизма,религии ещё не говорит об утверждении того, что является их рациональнымантиподом. Однако, именно такой подход свойственен эмоциональному рассудку,мыслящему по принципу «или-или», который высмеивал Гегель, в то время какразвитой личности свойственно «целостное (критическое) восприятие вещей»(242,с.62), гарантирующее реалистичность восприятия мира. Неслучайна, видимо,нарочитая усложнённость некоторых текстов М. Хайдеггера, рассчитанная наотсеивание подобных одномерно-рассудочных критиков и читателей.
Чтобы понятьособенности функционирования социальных ограничений следует рассмотреть вопросо том, являются ли социальные ограничения необходимым атрибутом общества икаковы законы их функционирования.
Б.П. Вышеславцевписал: «И вот что особенно удивительно: причинная необходимость не только непротиворечит свободной целесообразности, не только не уничтожает её, но, напротив,является необходимым условием её возможности. Человек только тогда может осуществлятьсвои цели при помощи ряда средств, если законы причинной необходимости остаютсяненарушимыми, ибо ряд средств есть ряд причин… Если бы природа действоваласвободно и произвольно, человек окончательно потерял бы свободу действия: онстал бы рабом случая, или же рабом населяющих природу и свободно действующихдухов. Результат ясен: свободная воля, действующая по целям, возможна только втаком мире, который насквозь причинно детерминирован. «Индетерминизм» уничтожилбы свободу действия»(88, с.72).
Из сказанного выше мыможем сделать вывод, что без чёткой и устойчивой системы социальных ограниченийв обществе, сколько-нибудь устойчивое целедостижение и функционированиеотдельных личностей и групп на основе сознательно поставленных планов, целей исистем ценностей невозможно. Отсутствие чёткой системы ограничений в обществелишает субъекта социального действия свободы достижения сознательнопоставленных целей. Получается, что в известной мере, чем незыблемее социальныепорядки и законы, тем больше в обществе возможностей для сознательноготворчества, а их постоянное изменение («перманентная революция» по Л.Д.Троцкому или её разновидность — перманентные реформы), может рассматриватьсякак метод подавления в обществе свободы. Однако, это верно только длясознательно планирующего, целерационального сознания и субъекта. Если же сознаниеиррационально и реактивно, а его носитель стремится не к созиданию, а к поискуприключений, готов идти «куда глаза глядят» или куда укажет телевизор и реклама,то наличие чёткой детерминации, в том числе и социальной необязательно и даженежелательно. Искателю приключений, объекту природного и социального хаоса ниприродная (социальная), ни ценностно-целевая детерминация свободной личности ненужна, ибо ограничит его свободу приключений.
Поэтому, мы можемсделать вывод, что социальные ограничения будут более чёткими, явными,значимыми, обширными и жёсткими в более целерациональных обществах,ориентированных на созидание и реализацию каких-то своих проектов. Напротив,для реактивных, бессознательных, зависимых обществ социальные ограничения менеезначимы. Например, для постсоветской России характерно снижение целерациональностипо сравнению с СССР, а, следовательно, снятие, ослабление, релятивизация многихсоциальных ограничений и усиление их изменчивости, подвижности,неопределённости. Наиболее чёткие и жёсткие системы социальных ограничений мывидим в различных рационалистических утопиях («Законы» Платона) и тоталитарныхгосударствах (См. 212, 285). Однако представить общество без социальныхограничений затруднительно, ибо в этом случае оно должно было бы быть полностьюреактивным и иррациональным, а также нематериальным, причём постояннаяизменчивость подавляла бы в нём возможность любого действия и достижения. В историитакие общества неизвестны. Отсутствие социальных ограничений в подобном гипотетическомобществе означало бы ещё и отсутствие культуры и языка, для которых характерныобязательные правила и ограничения, ибо и культура и язык целерациональны – язык,как и культура существуют для того, чтобы нечто выражать, фиксировать ипередавать, то есть заключают в себе определённую цель. Статус членов такогогипотетического общества должен был бы также быть неопределённым и изменчивым,и их нельзя было бы чётко определить как существ (людей), принадлежащих кданному обществу, а не к какому-то иному миру и форме существования.
Так как ранееатрибутами социальности были определены культура, язык и человеческий статус еёобладателей, то можно сделать вывод, что обществ без социальных ограничений несуществует, или подобные гипотетические феномены нельзя назвать обществами поопределению.
Показательно, чтомногие «идеальные общества» из известных социальных утопий и антиутопийПлатона, Т. Кампанеллы, Т. Мора, Ф. Бэкона, Дж. Оруэлла, Е. Замятина, О. Хакслии других авторов (См. напр. 320, 407) отличались значительной социальной регламентацией.Социальный хаос, царивший в эмпирически наблюдаемых утопистами обществах,казался им очевидным социальным злом. Поэтому представление о неограниченнойсвободе в идеальном обществе, к которому склонялись некоторые утопистыанархической и либеральной ориентации выглядит совершенно несостоятельным.Скорее в данном случае нужно вести речь об иной системе социальных ограничений,изучение и понимание которой и позволит выявить методом «от противного»содержание и структуру имеющихся в обществе свобод. Использование подобнойметодологии может достаточно легко показать несостоятельность работ, подобныхкниге известного либерального утописта К. Поппера «Открытое общество и еговраги»(337), в которой в один реестр «закрытых обществ» попадают общества ссовершенно различными системами социальных ограничений, в частности, происходитсмешение тоталитаризма ХХ века и традиционных обществ. Поэтому, следует говоритьне о свободных и несвободных, открытых и закрытых обществах, а о различиях вних систем социальных ограничений.
Всё это означает, чтоонтологический статус социальных ограничений таков, что они являютсянеотъемлемой принадлежностью, любого общества. Более того, социальные ограниченияфактически являются одним из системообразующих факторов общества, без наличиякоторого общество не может существовать. Получается, что социальные ограничения– атрибут нашего социального бытия и подобно этому бытию они различны,познаваемы, изменчивы.
Важным является ивопрос о наличии или отсутствии законов функционирования социальныхограничений, который тесно переплетается с вопросом о наличии социальных законоввообще. Как известно, вопрос о наличии или отсутствии социальных законовявляется спорным. В Философском энциклопедическом словаре закон определяетсякак «категория, отображающая существенные, необходимые и повторяющиеся связимежду явлениями реального мира»(415, с.194). Общественные законы согласно томуже словарю это «объективно существующая, повторяющаяся существенная связьявлений общественной жизни или этапов исторического процесса, характеризующаяпоступательное движение истории»(415, с.195). По мнению материалистов, люди немогут ни уничтожить, ни изменить или преобразовать законы, в том числе исоциальные, которые действуют помимо их сознания и воли. «Измениться взависимости от исторически различных условий может лишь форма, в которой этизаконы прокладывают себе путь»(270-Т.32, с.461). Однако при дальнейшем разборематериалистического понимания социальных законов мы всё более и более входим взону противоречий и парадоксов.
«Законы природыреализуются и тогда, когда в их действие не вмешивается человек. В реализацииже законов общественного развития обнаруживается своего рода парадокс. Сразу жеподчеркнём, что речь идёт не о логическом парадоксе,… существующем только внашей голове. Речь идёт о парадоксе реальном, возникающем в ходе историческойпрактики людей. С одной стороны, законы общественного развития… возникают,действуют и сходят со сцены независимо от воли и сознания людей. С другой жестороны, законы общественного развития реализуются только через деятельностьлюдей. И там, где людей нет, или они есть, но ведут себя пассивно… никакиесоциологические законы реализоваться не могут»(216, с.50-51), — писал С.Э.Крапивенский. Как известно, классические естественнонаучные законы характеризуетвоспроизводимость, повторяемость, независимость от личности исследователя.Исходя из данного С.Э. Крапивенским определения, по аналогии можнопредположить: если я подкидываю камень, закон притяжения действует, а еслисижу, сложа руки – не действует, и там где меня нет, закон тяготения тоже недействует. Но в таком случае, это не объективно, а субъективно существующаясвязь между явлениями, что противоречит данному выше их определению.
А.А. Зиновьевпытается разрешить эти парадоксы следующим образом. Он утверждает, «чтосоциальные законы суть законы сознательной и волевой деятельности людей, но онипри этом не зависят от сознания и воли людей»(165, с.74). Тогда получается, чтосознание и воля людей детерминированы этими законами. Однако, обходя этопротиворечие, логик А.А. Зиновьев утверждает, что «объективность социальныхзаконов вовсе не означает, будто люди не могут совершать  поступки, не считаясьс ними. Как раз наоборот, люди их обычно вообще не знают и постоянно игнорируютих, поступая так, как будто никаких таких законов нет»(165, с.75-76). Такиевот, оказывается странные эти социальные законы: вроде бы они и есть, да толькопочти никто и никогда их не выполняет, так что их с другой стороны как бы инет. Итак, свобода воли людей оказалась оправданной, но под вопрос опять попалобъективный характер этих законов. При этом, по мнению А.А. Зиновьева, людичасто нарушают и природные законы, расплачиваясь за это, что, однако их неотменяет. В качестве примера этот автор приводит объективный, независимый отволи и сознания людей социальный закон организации и успеха дела, всоответствие с которым у группы должен быть компетентный руководитель иадекватные делу члены группы. Если же этот закон проигнорировать, то группауспеха не достигнет. Однако и в случае соблюдения этого «закона» 100% гарантииуспеха для группы нет – этому могут помешать внешние влияния, ошибки в оценкекомпетентности её членов и многое другое. А главное, этот «закон» будетработать, только если подлинная цель группы – достичь успеха в деле, а некакая-то иная, что тоже иногда бывает. Здесь и закрадывается подозрение, что«социальные законы» А.А. Зиновьева не законы, а просто правила целерациональнойдеятельности в обществе, зависящие как и порядки в обществе, делающие именно ихактуальными, от воли и сознания людей.
Далее А.А. Зиновьевпишет, что в «реальности одновременно действуют различные законы»(165, с.77),проявляющиеся через массу отклонений и нарушений и, игнорируя одни социальныезаконы, люди действуют в силу каких-то других. Но если число этих законовбесконечно (а об этом вопросе автор умалчивает), то они фактически не действенны,ибо всегда можно переключиться с одного закона на другой, а такженевоспроизводимы, непроверяемы, и полностью непознаваемы. Далее авторутверждает, что социальные законы не тождественны необходимости, но при этомуниверсальны и «суть самые глубокие механизмы социальных явлений»(165, с.79).Именно эти объективные и неискоренимые в силу их объективности и независимостиот воли людей законы – источник всех зол и бед человечества и помеха построениюидеального общества. Таким образом, пройдя через свободу воли людей в выбореэтих «законов» и их несоответствие необходимости мы снова упираемся вдетерминизм, с которого и начали их исследование.
В целом концепциясоциальных законов А.А. Зиновьева представляется мне во многом надуманной ипротиворечивой. Задолго до А.А. Зиновьева В.Ф. Эрн писал: «Вещь, отрешённая отвсех иррациональных моментов, может браться рационализмом лишь в узких пределахеё механических свойств. Отсюда рационализм неизбежно исповедует: а) механистическуюточку зрения не как метод только, но и как последнее объяснение космическойжизни и b) связанный с этим универсальный детерминизм»(483,с.291). В этой связи естественно задаться вопросом, насколько методологическиграмотно и правомочно объяснять общество исходя из механистической парадигмы,как это делает А.А. Зиновьев, при том, что ещё Ф. Энгельс наряду с механическойформой движения выделял социальную?
Другойметодологический подход к решению этой проблемы предлагается в русскойрелигиозной философии.
«В Царстве Божием немыслимы повторения одного и того же, там нет места для законов и правил всмысле однообразного повторения одних и тех же содержаний бытия. Наоборот, вдушевно-материальном царстве, где ставятся узкие цели и где новое расширениежизни достигается с величайшим трудом, одни и те же действия повторяютсябесчисленное множество раз; чем ниже ступень развития деятеля, тем болеепроявления его оказываются правильно повторяющимися. Категории качества(выразимые в отвлечённых понятиях черты эмпирического характера) и количествавыдвигаются на первый план в этом строении бытия. Поэтому получаетсявидимость правоты детерминизма, утверждающего, будто содержание и течениесобытий в природе подчинено во всех деталях незыблемым, неотменимым законам»(254,с.595), — писал Н.О. Лосский. Однако, как отмечает далее Н.О. Лосский,детерминисты заблуждаются и вот почему: «Творческие акты, действительно, редкоосуществляются в нашем царстве бытия и возникают, обыкновенно, при соучастии случайныхвлияний среды, наталкивающих деятеля на новые пути поведения, которыеусваиваются вслед за тем другими деятелями путём подражания. Усматриваяэти условия развития поведения, рефлексологи и вообще сторонникимеханистического мировоззрения воображают, что теории поведения отвергающие…свободу воли, …и… значение сознания, правильны; однако… они упускают из виду,что подхватить благодетельные указания случая и целесообразно использовать ихдля выработки новых деятельностей может только существо, обладающееспособностью целестремительной деятельности и поставившее себе цель…раньше того случая, который наталкивает на открытие и изобретение. В этомдинамическом волевом моменте поведения кроется свобода, которой не замечаютрефлексологи»(254, с.595-596).
Таким образомполучается, что детерминированность, то есть закономерность, подчинённостьдействию законов для деятеля (человека) обратно пропорциональна степени егодуховности. Чем более духовен человек, чем шире его восприятие, чем больше унего целей, тем больше случайностей он может заметить в мире и использовать длятворчества как непредсказуемого внесения нового, выходящего за пределы законов.Под духовностью здесь можно понимать не только её религиозную интерпретацию, нои то содержание, которое вкладывал в эту категорию Гегель. Категорию духа можноотождествить с внутренним, непространственным, нематериальным миром, в которомсуществуют сознание, творчество, ценности, цели, право, мораль и т.п. С этихпозиций вести речь о социальных законах как минимум некорректно.
Однако, тотальныйматериализм, утверждая наличие социальных законов, действует вполнепоследовательно и логично. Абсолютный детерминизм неизбежно следует из основнойустановки материализма о том, что всё есть материя, а духовные явления — лишьеё «отражения» в другой материи. Если согласиться с этим, то получается, чтоникакой свободы духовный фактор не имеет. Однако здесь материализм впадает впротиворечие. «…Предпосылкой овладения силами природы с их причинами иследствиями является неподверженность нашего «я» в его субстанциональной основецепи причин и следствий. Иначе как могло бы «я» рассматривать причины иследствия как объекты, если бы оно не было стоящим над ними субъектом? Наше «я»не могло бы сознавать законов природы и овладевать ими, если бы оно было лишьчастью природы»(233, с.58), — отмечал С.А. Левицкий. Материализм же утверждаетне только наличие подобных законов, но и возможность их познания и использования.Это противоречие хорошо проявилось в марксизме, который с одной стороныутверждает историческую неизбежность и закономерность смены общественно-экономическихформаций, а с другой стороны, требует активных действий, революции дляреализации этого процесса. Утверждая необходимость революционной борьбы исоциалистической революции, марксизм имплицитно признаёт, что существует незакон, а лишь тенденция смены одной общественной формации другой,которую следует активизировать и реализовать путем практических действий всоответствии со своим свободным выбором. На мой взгляд, это противоречиеявляется всего лишь пропагандистской уловкой, предназначенной для убеждения(программирования) интеллектуально поверхностных людей с различнымимировоззренческо-психологическими установками: на социальную активность ипассивность. Социально пассивных миф о неизбежности смены общественных формацийдолжен был подготовить и примирить с данной возможностью, социально активных жедолжна была вдохновить на борьбу революционная риторика. В данном случаесоздатели марксизма действовали в точном соответствии с теориями Г. Лебона,который, в частности, писал: «Чем более кратко утверждение, чем более онолишено какой бы то ни было доказательности, тем более оно оказывает влияние натолпу»(231, с.240), мнения и верования в которой распространяются не путёмрассуждений, а путём заразы. Поэтому серьёзно воспринимать теорию социальныхзаконов со стороны данного идеологического учения не приходится: его социальныезаконы больше похожи на придуманные авторами идеологии целерациональныеустановки и алгоритмы действий, предназначенные для достижения массамипоставленных идеологами целей и социальных результатов. Фактическая цель подобныхпридуманных социальных законов состоит в скрытом (манипулятивном) принуждениитех, кто в них поверит к определённому социальному поведению.
Но действительностьопровергает действенность подобных «законов» и прочих надуманных схем.«Фактическую сторону русской истории мы знаем очень плохо – в особенностиплохо знают её профессора русской истории. Это происходит по той довольно яснойпричине, что именно профессора русской истории рассматривали эту историю сточки зрения западно-европейских шаблонов. Оценка же русской истории сточки зрения этих шаблонов правильна в такой же степени, как если бы мы сталиоценивать деятельность Менделеева с точки зрения его голосовых связок»(369,с.21-22), — писал И.Л. Солоневич. Он же указывает и на печальные результатыизлишней доверчивости к литературным, философским, научным и прочим надуманнымсхемам, законам и шаблонам: «А. Розенберг по своему образованию был типичным русскиминтеллигентом… и русскую историческую литературу знал лучше, чем знаем мы свами. Он сделал из нее те логически правильные выводы, которые и привели его нависелицу»(369, с.29).
В действительности,смысл изучения и выявления законов состоит не в фатальном подчинении им и не вуничтожении иллюзии свободы, как ошибочно полагал Б. Спиноза. Если бы это былотак, «то мы тем более теряли бы свободу, чем более познавали и схватывали цепипричинностей. А на самом деле происходит… обратное: чем более мы познаём и охватываемцепи причинностей, тем более мы получаем возможности властвовать над ними, темболее возрастает и расширяется наша свобода, ибо «сколько кто знает – столькотот может»(88, с.53). То есть смысл изучения закономерностей заключается всвободе овладения ими, на что и нацелена наука. «С того момента, как сознаниеначинает оценивать, ставить себе цели и их осуществлять, покидается почва материализмаи начинает действовать тезис идеализма: «сознание определяет бытие», духформирует материю»(88, с.61), — писал Б.П. Вышеславцев. То есть, подчинённостьсоциальным и даже природным законам есть следствие и признак пассивности иневежества, отвергающего по выражению В.И. Ленина «вздорную побасенку о свободеволи». В своём социальном аспекте материализм распознаётся как идеологияподчинённых, закономерно распространяемая вождями во избежание выхода подчинённыхиз подчинения им и придуманным ими законам.
Исходя из этого,социальные законы можно сравнить с правовыми нормами действующими в обществе,которые действительно существуют объективно, независимо от сознания членовобщества, отражают существенные, необходимые связи между социальными явлениями,но при этом устанавливаются самими людьми и действуют только в случае их устойчивогоисполнения большинством граждан. Это означает, что тождественных естественнонаучнымсоциальных законов не существует, существуют лишь различные социальныетенденции, обусловленные целерациональной и хаотической социальнойдеятельностью индивидов и групп, влиянием на общество внешних факторов(природы, других обществ) и его собственной духовной и материальной культурой.В отличие от естественнонаучных законов, социальные тенденции не имеют стольчёткой воспроизводимости и повторяемости, не дают возможности для точныхпрогнозов и предсказаний. Выбор той или иной тенденции и её реализацияобусловлены уровнем знаний, умений, активностью, целями и произволом (свободойволи) отдельных личностей и групп.
Духовно развитые иактивные личности или группы получают в этой ситуации возможностисамостоятельного формирования желательных им социальных тенденций, в частности,посредством захвата идеологической, политической и экономической власти, а невежественныеи инертные массы становятся жертвами и исполнителями созданных господствующимигруппами «социальных законов». Оказывается, даже «Маркс провозглашает, что… иТруд и Капитал – становятся не просто игрушками в руках объективной логики истории,но сознательными и самостоятельными ее субъектами, способными не только подчинятьсянеобходимости, но и управлять важнейшими историческими процессами, предуготовлятьих, провоцировать, проектировать, утверждать свою автономную волю. Речь идет необ индивидуальном или групповом, но о классовом субъекте» (149-Т.1, с.21).Исходя из этого представления можно, например, разрешить давний спор о ролиличности и народных масс в истории: чем выше их уровень развития и активности(и чем невежественнее и пассивнее их оппоненты), тем значительнее должна бытьих роль в истории. Но это лишь тенденция, которая может осуществиться, а можети не осуществиться в силу возможного вмешательства различных иных, социальных ивнесоциальных влияний, а не абсолютный и повторяющийся закон. Множестворазвитых и активных личностей и групп никак не повлияли на историю, потому чтоих деятельность противоречила другим социальным или природным тенденциям, илисвободному выбору масс, например.
Столь же труднопрогнозируемыми из-за наличия у социальных деятелей свободы воли (помимо сложностисоциального организма) являются и результаты природных влияний на общество.Так, астрологические прогнозы не сбываются не потому, что астрология в принципеявляется лженаукой (хотя астрологи могут быть коррумпированы, ошибаться и ихметоды могут быть несовершенны), и не потому, что исследуемые ими влиянияслишком слабы – А.Л. Чижевский доказал обратное (См. 449), а прежде всегопотому, что реакции свободно волящего социального деятеля могут быть и скореевсего будут разными при сходных космических влияниях. С другой стороны, многиедревние общества тщательно ориентировались в своей деятельности на природно-космическиеритмы не только потому, что по сравнению с современной цивилизацией якобыбольше зависели от природы, а потому, что пытались так использовать природумаксимально эффективным для себя образом, не разрушая её. Мировоззрение исознание этих обществ также существенно отличалось от современного. В природеони видели циклы, имеющие начало и конец; вписываясь в эти циклы, они получаливозможность периодически уничтожать своё прошлое, творить свою историю заново,становясь лучше. Это избавляло древних от подчинённости своему прошлому и вождям,что характерно для живущих в линейном времени наших современников, отмечал М.Элиаде (См. 479). Несложно догадаться, что и «социальные законы» были в древнихобществах иными.
Как можно вывести изприведённых примеров, методологический отказ от детерминистско-материалистическойсистемы объяснения социальных явлений имеет значительную эвристическуюценность, позволяя объяснить необъяснимое детерминизмом и снять его противоречия.Проясняется и методологическая несостоятельность материалистического детерминизмав исследовании социальных ограничений. Действительно, если сознание есть лишь отражениеодной материи в другой материи, то оно не может ни осознавать, ни исследоватьотражаемого, также как зеркало не исследует отражённого в нём. С точки зрениядетерминизма  социальные ограничения – это некая данность, пассивновоспроизводимая сознанием, а потому неизменяемая и не исследуемая. Еслисознание есть отражение социальных ограничений, то оно само, следовательно,социально ограничено, само есть то, что подлежит осмыслению и изучению. Такоесознание можно сравнить со слепым исследующим слепоту, однако, чтобы понять иоценить нечто, надо видеть и его альтернативы, или хотя бы представлять их.Индетерминистский подход к проблеме ограничений позволяет это сделать.
Возвращаясь к вопросуо наличии законов социальных ограничений, можно считать, что таковых какчастного проявления социальных законов не существует. Принципы неопределённостии дополнительности, статистической вероятности вошли в настоящее время даже вестественные науки (См. 99, 153). Поэтому «категория случайности, лишь статистическивыразимая в кривых вероятности, лучше соответствует духу современной физики,чем прежние концепции железных законов природы. Случайность же, понятая вметафизическом смысле, есть псевдоним свободы»(233, с.210-211). Таким образом,следует вести речь лишь о социально-ограничительных тенденциях.
Социальные тенденции,частным случаем которых являются социально-ограничительные тенденции можно определитькак направления развития социальных процессов и явлений, определяющихсясоциальными и природными условиями и свободой выбора социального деятеля.Свобода выбора социального деятеля во многом обусловлена его ценностно-целевымиустановками и психофизиологическими особенностями, но полностью, однако, непредсказуема.
Социальныеограничения могут исследоваться эмпирически для выявления их тенденций, однакопрежде чем приступать к подобным исследованиям, если таковые будут сочтенынеобходимыми, следует определиться с исследуемым явлением, выявить само его наличиеи отделить от других, ибо, прежде чем исследовать что-либо, желательноубедиться в том, что оно есть. Нельзя исследовать и найти неизвестно гденеизвестно что. Необходимо, хотя бы приблизительно представлять себе объектпоиска и его местонахождение, а также методы его поиска. Попытке решения этойпроблемы и посвящена данная работа, что обуславливает её неэмпирическо-социологический, а теоретическо-философский ракурс.
Определив социальныеограничения как системную совокупность явных и неявных социокультурных правил инорм, моделей поведения, стереотипов мышления, средств, способов и результатовсамовыражения людей, которым они сознательно или бессознательно, подчиняются иза пределы которых они не могут или не хотят выходить даже в случае необходимости,мы имплицитно уже предполагаем бытие социальных ограничений как некой системы.
Если социальныеограничения представляют собой систему, то для их изучения логичным и целесообразнымбудет применение метода системного анализа (См. 1, 55, 339, 404, 448) Системныйанализ явился закономерным итогом развития диалектики как учения о всеобщихвзаимосвязях и развитии мировых явлений и процессов. Пройдя путь от Гераклита иПлатона до Гегеля, К. Маркса, русской философии и синергетики диалектическийметод познания мира нашёл своё естественное выражение в системной методологии.Системный подход в различных своих вариантах проявлялся в учениях очень разныхмыслителей: от философии всеединства В.С. Соловьёва до тектологии А.А.Богданова и от органицизма Н.О. Лосского до биокосмической культурфилософии О.Шпенглера. Н.О. Лосский своё понимание системности выразил так: «Органическое инеорганическое миропонимание вот главные противоположности, разделяющиепредставителей различных философских учений о мире… Встретившись с сложнымцелым, которое можно разделить или в котором можно различить части А, В, С, D,сторонник неорганического миропонимания стремится понять его как составленноеиз элементов А, В, С, D, считая их способными существовать самостоятельно,совершенно независимо друг от друга, и от целого, в котором они найдены…Сторонник органического мировоззрения понимает всякую множественность ицелость, прямо противоположным способом. Первоначально существует целое, и элементыспособны существовать и возникать только в системе целого. Поэтомунельзя объяснить мир как результат прикладывания А к В, к С и т.д.:множественность не образует целого, а, наоборот, порождается из единогоцелого»(254, с.340-341). Действительно, из неорганического, несистемногоподхода объяснить социальные ограничения будет затруднительно, так какотдельные социальные ограничения будут представлять собой лишь легко обходимыефрагменты границы. Социальные ограничения, понимаемые атомистически и номиналистически,в духе  Демокрита («существуют только атомы и пустота»), не будут ограничениямив подлинном смысле, ибо существующее между ними «пустое пространство»уничтожает непроницаемость границ. Поэтому понимание социальных ограничений какдействительно существующего и ограничивающего явления побуждает насрассматривать их именно как систему, то есть «взаимодействующую совокупностькомпонентов, связей и отношений, объединённых единой функцией»(162, с.7). Бытиелюбой системы в свою очередь определяется в основном тремя факторами: влияниемвнешних по отношению к ней явлений и объектов – среды, заложенной в системупрограммой (концепцией) развития, которая может быть и плодом самостоятельноготворчества системы и её самоуправлением, как проявлением её свободы выбора.Влияние среды является для системы материально детерминирующим, влияние еёпрограммы – целерационально (идеально) детерминирующим, а самоуправлениеявляется фактором свободы, преодолевающим детерминизм и присущим далеко не всемсистемам, а только высокоразвитым. Отсюда следует, что для понимания системысоциальных ограничений необходимо выявить, прежде всего, их программуфункционирования, а значит и их цели и ценности, которые и являются их главнымисущностными атрибутами. «Программа функционирования» социальных ограниченийзакономерно определяет их структурно-функциональные особенности, которые, посути, являются её материализацией, воплощением. Эта программа определяет иобщий характер «самоуправления» или синергетической самоорганизации системы,если, конечно, не рассматривать её в качестве самостоятельного духовногосущества. Однако в данном случае, речь следует вести, скорее о хозяевах этойсистемы, осуществляющих её управление, хотя и сама система логикой своейсамоорганизации и развития может подталкивать даже её хозяев, а не только своиструктурные элементы к определённым действиям. Системное единство социальныхограничений, очевидно, задаётся следующей из их определения социальноограничительной функцией, сущность которой будет разобрана ниже.
В процессе выявленияи описания сущностных атрибутов и базовых форм социальных ограничений любойисследователь неизбежно столкнётся с рядом трудностей. Одна из них заключаетсяв отсутствии полной подробной истории социальных ограничений, или, точнее,истории написанной в ракурсе видения и понимания социальных ограничений, измененияих структуры и динамики. Конечно, отдельные и важные исследования в этойобласти есть. В частности, значительный вклад в исследование истории социальныхограничений внёс М. Фуко, такими своими работами как «Археология гуманитарногознания», «История безумия в классическую эпоху», «Надзирать и наказывать» (См.424-426) и др. Следует также выделить соответствующие исследования Н.А.Бердяева, Б.П. Вышеславцева, М. Вебера, Ж. Делёза и Ф. Гваттари, Г. Дебора, Ж.Деррида, К. Маркса и Ф.Энгельса, Г. Маркузе, П.А. Сорокина, М. Хоркхаймера и Т.Адорно; многочисленные социально-критические исследования различных авторов отР. Генона до В.И. Ленина, и от Б. Спинозы до Э. Канетти и С.Г. Кара-Мурзы.
Как видно, отдельных,разрозненных исследований истории социальных ограничений много, но общейистории развития социальных ограничений нет, именно в силу не осмысленностифеномена социальных ограничений. Поэтому в данной работе делается попыткаосмысления феномена социальных ограничений, а не написания его истории.
Одна из сложностей вописании системы социальных ограничений заключается в проблеме соответствияпредставленной модели реально существующим обществам и их социальнымограничениям. Именно этого у многих авторов описывающих частные аспекты социальныхограничений не наблюдается из-за плохого знания фактологии, неспособностиадекватно соотнести абстрактное и конкретное, идеологической, политической иэкономической ангажированности, наконец, из-за сознательного манипулятивногоподхода к описываемым явлениям и по другим причинам. В общем, мы сталкиваемся вданном случае с опасностью и соблазном мифологизации социальных ограничений.Рассмотрим некоторые примеры этого явления.
Б.П. Вышеславцеввыделил в этой связи довольно распространённую методологическую ошибку. «Каждыйисследователь и мыслитель, которому открывается новый закон или новая категориябытия, имеет неискоренимое стремление объяснить из этого открытия всё бытие.Такую тенденцию к абсолютизации отдельных моментов, присутствующих в общейсистеме бытия мы встречаем на каждом шагу в истории философии и науки… Ту жесамую ошибку мы встречаем у Маркса и Энгельса: Маркс заметил зависимостьдуховных функций от функций хозяйства, … которая часто игнорировалась ложнымспиритуализмом, и тотчас провозгласил хозяйство единственным достаточнымоснованием культуры и истории»(88, с.138-139). То есть в марксизме (и, ксожалению, не только в нём) мы видим мифологизирующую абсолютизацию социальноограничительной зависимости людей от техники (средств производства) иэкономического «базиса», при игнорировании зависимости самой техники иэкономики от культуры – права, науки и т.п. Одним из парадоксов марксизма сталото, что, говоря о социальном освобождении хотя бы и одного класса, этосоциоцентристское учение одновременно постулировало и созидало жёсткуюсоциальную ограниченность человека, его детерминированность и подчинённостьтехнике, экономике, общественному сознанию, «социальным законам», обосновывалосоциальную замкнутость посредством атеизма и антиэкологизма. Таким образом,марксизм стал не только методологией исследования социальных ограничений,сколько идеологией их создания и углубления. К сожалению, это родовая черталюбой идеологии, как искажающей реальность мировоззренческой системы,направленной на реализацию социальных и политических интересов одних групп засчёт других. «Сам марксизм создал «троянского коня», в чреве которого ввозилисьидеи, разрушающие общество, принявшее марксизм в качестве идеологии»(189,с.163), — писал С.Г. Кара-Мурза. В случае марксизма мы имеем целый комплексметодологических недостатков: это и незнание исторической фактологии развитиянеевропейских обществ, приведшее к вульгарному евроцентризму, и расхождениеабстрактного и конкретного, и ангажированность, и манипулятивность.Популярность же этой и многих других идеологий способна лишь вызвать подозрениев их истинности, ибо, как говорил Биант Приенский, «худших вездебольшинство»(384, с.31), а Пифагор добавлял: «По торной дороге не ходи»(384,с.42).
Г. Маркузе внёсзначительный вклад в исследование и описание социальных ограничений, творческиразвил марксизм, устранив из него ряд недостатков (в частности, его технократическуюдоминанту), однако не избежал мифологизации социальных ограничений. «СлучайМаркузе представляет собой любопытный пример того, каким образом в наши дни складываетсямиф… Сила мифа Маркузе состоит в том, что он сумел придать определённую формусмутному позыву к бунту, заставив многих «бунтовщиков», лишённых принципов, поверитьв то, что они нашли в нём своего философа»(475, с.266-267), — писал Ю. Эвола.Мифологизация социальных ограничений выражается у Г. Маркузе черезабсолютизацию их репрессивного характера по отношению к биологическимпотребностям человека. Как отмечал Ю. Эвола, он не замечает и не признаётзначения героико-аскетической сублимации, которую могут дать эти ограничения,а, выступая  против техники и технократии не хочет соглашаться на аскетизм,которого требует отказ от неё. Занижение и биологизация объекта социальных ограниченийв соответствии с фрейдистской интерпретацией человека мешает Г. Маркузе понятьи использовать социальные ограничения как инструмент для сублимации низшихэнергий и духовного развития личности. А разжигание биологических и потребительскихпритязаний, как подосновы протеста против «репрессивного общества» лишь укрепляетодну из основ его идеологии – культ потребления и экономического благополучия.В результате, «любой бунт, лишённый высших принципов… роковым образом ведётлишь к подъёму сил ещё более низкого уровня»(475, с.272), чем те, противкоторых он направлен.
Более новый примермифологизации социальных ограничений можно найти в работах Д. Белла (См.35,495). Его вклад в исследование социальных ограничений менее значим, чемвклад К. Маркса и Г. Маркузе, однако и в его работах содержится социологическийматериал, показывающий структуру социальных ограничений в современном обществе,который будет рассмотрен ниже. Будучи активным идеологом-технократом, Д. Белл считаеткультуру вредным явлением. «Эта… возможность называется «технократией».Некоторые её апологеты, в частности, Даниэлл Белл, уже сегодня открытозаявляют, что культура является препятствием технологического развития»(153,с.365), — писал А.Г. Дугин. «С победой модернизма современная культура сталаантиинституциональной и антиномичной. Немногие авторы «защищают» общество илиинституты от «властвующего я»(35, с.649), — писал Д. Белл, имплицитнополемизируя с мыслителями типа Г. Маркузе. В принципе из идей Д. Белла следуетвывод, что культуру следует ликвидировать, так как она мешает тоталитарномувсевластию экономикоцентричной технократии. При этом Д. Белл, видимо, непонимает, что техника и наука тоже являются частью культуры и даже следствиемеё нетехнических и ненаучных фрагментов. Это показал, в частности, М. Вебер всвоей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» (См. 71), скоторой Д. Белл должен быть знаком. Для Д. Белла же культура предстаёт какподлежащая ликвидации форма подрыва социальных ограничений современного технократическогообщества, сфера, где эти социальные ограничения снимаются. Возможно, ликвидацииподлежит не вся культура, а лишь её определённая часть? Д. Белл намекает наэто, но прямо не говорит.
Д. Белл наряду с З.Бжезинским и рядом других авторов выступил и в роли создателя и пропагандистаманипулятивного мифа о деидеологизации, как замене идеологического подхода кобщественным явлениям техническим, а идеологии наукой. Однако подобно тому какдух капитализма возник из протестантской этики, так и наука в понимании её Д.Беллом и З. Бжезинским возникла из вполне определённых метафизических ирелигиозных идей: «Иудаизм породил концепцию однонаправленного времени,…истории в современном понимании этого термина. В этом состоит сущностьиудаистической космологии, которая жестко и строго отрицает миф… Причёмокончательно это было закреплено лишь в последних версиях Талмуда… Наиболеезаконченной формой доктринального корпуса, подытоживающего эти иудаистическиетенденции, является учение Маймонида. Здесь десакрализация и рационализация Ветхозаветных сюжетов и религиозных практик доводится до своего логическогопредела»(148, с.460-461). Поэтому прав Н.Н. Калиневич писавший, что «любые попыткидеидеологизировать общественную жизнь – это утопия, миф, а исключая идеологиюиз нашей жизни мы лишаем общество возможности иметь различные системы взглядови идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей кдействительности»(374, с.102). То есть деидеологизация есть не замена и неликвидация идеологии, а лишь её сокрытие от масс в целях понижения ихинтеллектуального уровня и укрепления их социальной ограниченности.
Антикультурныеустановки Д. Белла изобличают в нём враждебного свободе, тоталитарно ориентированногоапологета социальных ограничений. Социальная ограниченность этого исследователяпроявляется в ошибочности его концепции постиндустриального общества. Д. Беллопределяет постиндустриальное общество (См. 35) как основанное на высокихтехнологиях и стоящее на 4-й ступени технологической лестницы обществ, однакоон упускает из виду, что высокие технологии являются лишь надстройкой сельскогохозяйства (1-я ступень) и индустрии (2-3-я ступени его технологическойлестницы). В результате целое (общество) определяется через фрагмент (4-яступень), его фрагмента (технико-экономического уклада). Подобныйфрагментирующий редукционизм, являющийся методологической ошибкой, толькоотдаляет нас от понимания общества и его социальных ограничений.
В качестве последнегопримера мифологизации социальных ограничений, перечень которых можно продолжатьочень и очень долго, рассмотрим проявление этого феномена у одного изсовременных российских исследователей. В своей монографии «Человек в зеркале социальногохаоса»(54) Л.Е. Бляхер рассматривает различные картины мира: физическую, котораягосподствовала в философии и науке Нового времени (именно на этой картине мирабазируются политические институты господствующей сегодня в мирелиберально-демократической модели), сводя все явления, в том числе исоциальные, до рационально-механических схем и биологическую (Гегель, Маркс,Фрейд), где мир рассматривается по аналогии с биологическим живым организмом.После справедливой критики этих двух видов редукционизма, автор предлагаетсвою, социальную картину мира. «В социальной картине мира общественные явленияне сводятся ни к физикалистским, ни к организмическим представлениям, а,напротив, обуславливают специфику человеческого познания во всякой, в том числеестественнонаучной сфере… В такой парадигме отпадает жёсткое противопоставлениесубъектного и объектного, первичного и вторичного. В этой картине мира человекувозвращаются функции творца своей реальности»(54, с.21), — пишет этот автор. Яне буду повторять здесь критику картинно-мирного взгляда на реальность состороны М. Хайдеггера (См. 428), отмечу лишь, что мир не тождественен «картинемира». Обратим внимание на другое: отказываясь от одних видов редукционизма,автор, по сути, приходит к другому, социоцентристскому редукционизму. С другойстороны, мысль о творении своей реальности человеком заставляет вспомнить о субъективномидеализме Д. Беркли и Д. Юма (См. 485). На мой взгляд, человек попадает в ужесотворённую другими реальность – и природную и социальную, а потому в известноймере ограничен в творчестве этой реальности, хотя и имеет свободу воли. Помнению М. Шелера, человек не творит свою реальность, а его дух, воля лишьнаправляют витальные силы материального мира в ту или другую сторону, будучи нев силах их подавить. Кстати, М. Шелер отмечал, что именно старческая деградацияведёт к нецелостному, суммативному мировоззрению, которое можно увидеть и втеориях хаоса. «Точно также, как телесный организм в процессе жизни всё большепорождает относительный механизм, — пока, наконец, умирая не погружается в негоцеликом»(338, с.44).
Если же каждыйчеловек сам творит свою реальность по своему произволу, то мы и получаем врезультате тот самый социальный хаос, который описывает Л.Е. Бляхер. В подобномхаосе видимо всё возможно: и то, что представления человека социально обусловлены,и то, что при этом он сам творит свою реальность. При этом хаос почему-то немешает издавать подобные исследования, хотя, судя по всему, в известной мерепровоцируется ими. На политические и экономические предпосылки возникновениясоциального хаоса указывает С.Ю. Глазьев: «…в ядре мировой капиталистическойсистемы царит порядок, здесь все основано на принципах планомерности. А вот напериферии господствует хаос, который выдается за «свободный рынок». На самомделе за ультралиберальной идеологией, оправдывающей его, скрываютсямеждународные финансовые спекуляции, взрывающие национальные денежные системы стем, чтобы устранить государственные барьеры на пути транснациональных корпораций»(108,с.74).
 Может быть, вообщеимеет смысл более скептично отнестись к исследованиям хаососложности? «Обманомбыло назвать предмет хаосом»(439, с.362), сказал Д. Хоргану один из ведущихисследователей хаососложности М. Фейгенбаум, прекративший исследования хаоса в1989г. По заключению Д. Хоргана, теория хаоса вовсе не является объяснением всего,а её популярность во многом объясняется периодом социальной нестабильности вмире, с которым совпало её появление. Но такие периоды часто бывали и впрошлом, порождая апокалиптические настроения. По мнению Д. Хоргана,исследователи хаососложности «не сказали нам ничего о мире, который являетсяконкретным и истинно удивительным – в отрицательном или в положительном смысле»(439,с.362).
На мой взгляд, вобществе действуют одновременно разные виды связей: и физикалистско-механистические– в техносфере, в физических телах, функционировании правовых норм, ибиологические – в семейно-родственных отношениях, и социальные – в сфере культурноготворчества. Переход же от одного редукционизма к другому является не развитием,а хождением по кругу социальной ограниченности – от одной ошибки к другой.
«Завершённой системыметафизики у нас нет только потому, что всякое великое открытие, как бы оно небыло гениально, содержит в себе, кроме истины, какую-либо долю лжи, и эта ложьобрекает его на односторонность, исключительность, препятствует объединению егос другими открытиями в цельную, непротиворечивую систему философского мировоззрения»(254,с.339), — печально констатировал Н.О. Лосский. Более грубые и вульгарные примерымифологизации и извращений в понимании социальных ограничений можно найти в литературепосвящённой манипуляции сознанием (См. 131, 157, 158, 178, 189, 191, 242, 245,246, 278, 484).
Во избежание ошибкимифологизации социальных ограничений и расхождения модели с реальностью, модельсистемы социальных ограничений следует строить, прежде всего, какисследовательский инструмент, форму организации мышления и опыта, а не отражающуюкопию какого-нибудь общества.
При рассмотрениисистемы социальных ограничений необходимо также учесть диалектику еёстатических, относительно постоянных и динамических, изменяющихся и развивающихсяхарактеристик. Поэтому следует выявить и описать как статические так и динамическиехарактеристики социальных ограничений, учитывая также и различие систем социальныхограничений в разных обществах.
Попробуем для началавыявить и описать статические, относительно неизменные свойства системысоциальных ограничений. Таким свойством является её неизменная социально-ограничительнаяфункция, которой подчинена программа функционирования этой системы и котораясоставляет ядро её целей и ценностей, которые в свою очередь, определяют еёструктурно-функциональные особенности и базовые формы. Самоуправление и самоорганизацияэтой системы призваны корректировать случайные внутрисистемные сбои иприспосабливать систему к изменчивым влияниям внешней среды.
Следует отметить, чтоподробное, полное и целостное описание концептуальной программыфункционирования системы социальных ограничений в принципе стало бы описаниемеё практики. Такое описание, однако, вряд ли возможно и поэтому здесьприводиться не будет. Попытки описания практики социальных ограничений можнонайти в многочисленной историко-социологической литературесоциально-критической ориентации (См. 20, 137, 212, 266, 270, 423-425). Болеетого, попытка подобного описания сделала бы нашу модель замкнутой иограниченной, а потому не соответствующей реальности. При описании социальных ограничений,напротив, важно сохранить принцип открытости и дополнительности, позволяющийдругим дополнять и развивать эту модель, делающий её не статичной, а динамичной.
Поэтому в данномслучае важнее будет описать не частности, а выявить ядро, системообразующие факторысоциальных ограничений, их основные функции, цели и ценности этой системы, вобщем, так как социальные ограничения существуют в любом обществе.
Прежде всего, следуетобратить внимание на диалектическую двойственность социальных ограничений,заключающуюся в том, что каждое социальное ограничение соответствует какой-нибудьсоциальной свободе. Это всегда следует иметь в виду при рассмотрении и оценкетех или иных социальных ограничений. Это означает, что любой системе социальныхограничений зеркально соответствует и система социальных свобод, или точнеесистема социальных возможностей. Систему социальных ограничений можно такжесоотнести с системой социальных обязанностей, а взаимосвязанную с ней системусоциальных возможностей (свобод) – с системой социальных прав. Вместе обесистемы представляют собой диалектическое единство системы правообязанностей.Понятие «правообязанность» использовали такие мыслители как Н.Н. Алексеев, К. Шмитт, О. Шпенглер. Однако в современном либеральном мировоззрении, занимающемсегодня в различных своих версиях господствующее положение такого понятия нет,существует лишь понятие прав, что выражается в соответствующей юридическойтерминологии: гражданское право, уголовное право, римское право и т.п. Свободав этой идеологии рассматривается в своём негативном ракурсе, как свобода отчего-либо, а не свобода для чего-либо (См. подр. 168). Подобное пониманиесвободы приводит иногда к парадоксам. «Немало советских людей повидали мы заграницей – студентов, военных, эмигрантов новой формации. Почти ни у кого мы незамечали тоски по свободе, радости дышать ею»(297, с.439), — писал Г.П. Федотов.Более того, один из этих советских людей сказал Г.П. Федотову, что никакойсвободы он на Западе не чувствует, так как там нет свободы действий, свободыпеределки мира (речь шла о Франции 1930-х гг.). То есть в западной социальнойсистеме, по его мнению, преобладала свобода бездействия.
Однако социальнаясистема не может держаться исключительно на «правах»; если же пониманиесоотносимых с ними обязанностей в идеологии и праве чётко не обозначено, затемненои скрыто, то эти обязанности приходится навязывать в обход сознания, то есть посути манипулятивно. Рассмотрим, как это происходит. Так, в американскомсборнике «Критика чистой толерантности» анализируется это модное сегодняпонятие. Р. Вольф отмечает, что толерантность является ключевой идеейсовременной плюралистической демократии, подобно тому, как ключевой идееймонархии является верность королю, военной диктатуры – честь, бюрократическогорежима – эффективность, традиционной либеральной демократии – равенство,социалистической демократии – братство, а национальной демократии – патриотизм(См. 492, р. 4). Сама же толерантность нужна, по его мнению, для уменьшения критикии сокрытия неприглядной политической действительности (492, р. VIII). Г.Маркузе углубляет критику толерантности, которая для него носит социальноограничительный, репрессивный характер. «Люди … терпят правительство, которое всвою очередь терпит оппозицию в рамках, определённых властями»(492, р. 83), — пишет Г. Маркузе. Выигрывает от подобной терпимости естественно власть, далёкаяот правды, хотя «цель толерантности есть правда» (492, р. 90). Эти авторыпоказывают, что толерантность, вопреки господствующей на Западе философии прав,является не правом, а обязанностью причём зачастую репрессивной. Однако следуетпонимать, что обязанности быть толерантным соответствует какое-то социальноеправо. Это право на безопасность и покой. Очевидно, что нетерпимый человек(«партизан» Г. Маркузе) представляет в зависимости от степени своейнетерпимости угрозу властям, окружающим и самому себе, поэтому ограничительнойобязанности быть толерантным соответствует освобождающее право на безопасность.Поэтому призыв Г. Маркузе к партизанщине отнюдь не увеличивает социальнуюсвободу, а лишь изменяет её структуру. Свобода от «репрессивной толерантности»оборачивается социальным ограничением безопасности. При этом от толерантностивыигрывают, прежде всего, наиболее привилегированные группы, прямо пропорциональномере своих привилегий – финансовых, статусно-должностных и прочих, те, комунаиболее выгодно сохранение «статуса кво». Для угнетённых социальных групп,которым «нечего терять, кроме своих цепей» толерантность напротив, зачастуюносит вынужденный характер, подкреплённый военно-техническими, административными,идеологическими, правовыми и финансовыми возможностями господствующих групп.Толерантность, таким образом, оказывается, прежде всего, этическим достоинствомподчинённых, вынужденных терпеть управление со стороны господствующих групп,реализующих посредством толерантности свою безопасность и социальную свободу.
Этот пример нагляднодемонстрирует диалектику социальных ограничений и свобод. Толерантность кчужому мнению и действию соответствует нетерпимости к социальной опасности,которую можно назвать и трусостью. Поэтому главное, системообразующее социальноеограничение тесно связано в каждой социальной системе с её главной свободой.Так как социальные системы различны, то главные социальные ограничения исвободы в них будут различными. Например, если основополагающей социальнойсвободой считается право на владение частной собственностью, то важнейшимсоциальным ограничением становится её неприкосновенность, приобретающая статус«священной неприкосновенности». Если же главной ценностью в обществе признаётсясвобода от эксплуатации человека человеком, то социальному ограничениюподвергается право владения частной собственностью, создающее предпосылкиподобной эксплуатации (частную собственность не следует здесь путать с личной,которая в отличие от частной, не даёт возможности безбедно жить, не работая понайму и не пользуясь социальной поддержкой государства и общества). Остальные,второстепенные социальные ограничения и свободы выстраиваются в соответствии сглавными ограничениями, для их успешного функционирования и устранениявозможных помех. Например, для реализации социальной свободы эксплуатациичеловека человеком более подходит не прогрессивная сетка налогообложения, аединый и равный для всех социальный налог. Для реализации противоположнойсоциальной свободы напротив более подходит прогрессивная система налогообложения.
Подводя итоги данногораздела, целесообразно будет тезисно выделить его основные идеи и выводы,нашедшие своё выражение в обоих параграфах. Итак, в данном разделе выявленкатегориальный статус понятия «социальные ограничения», дано соотнесение его сфилософской категорией «необходимость», сформулировано определение понятия «социальныеограничения», проведена граница социального и не социального, причём системообразующимфактором социальности признан язык и его производное – речь, определены субъекти объект социальных ограничений, разобрана проблема возможности существованиясоциальных законов и, в частности, законов социальных ограничений и сделанвывод об их отсутствии, разобран вопрос о социальных тенденциях, замещающихсоциальные законы, показана несостоятельность материалистического детерминизмав социальных исследованиях и выдвинут тезис о методологическом преимуществепозиции свободы и индетерминизма при исследовании социальных ограничений.Категория идеального, с которой соотносятся такие понятия как свобода, дух,личность рассматривается в данной работе в качестве управляющего фактора поотношению к материальному миру в соответствии с представлениями Б.П.Вышеславцева, Н.О. Лосского, С.А. Левицкого, М. Шелера (См. 457). Обоснован приоритетсоциально-философского, теоретического исследования проблемы социальных ограниченийнад эмпирическим, социологическим подходом к ней. Обоснован системный подход кисследованию социальных ограничений, разобраны примеры мифологизации инекоторые методологические ошибки исследования социальных ограничений. Показанадиалектическая взаимосвязь социальных ограничений и свобод.
Данныйтеоретико-методологический фундамент создаёт возможность для перехода к структурно-функциональномуанализу социальных ограничений.
         
                      ГЛАВА 2. СТРУКТУРА И СУЩНОСТЬ              
                          СОЦИАЛЬНЫХ   ОГРАНИЧЕНИЙ.
 
2.1.Базовыеформы социальных ограничений.
Для выявленияструктуры социальных ограничений необходимо произвести их классификацию, азатем выявить и структурировать их в соответствии с ней. Классификация социальныхограничений естественно может быть произведена на различных основаниях. Однаиз подобных систем выявления и структурирования социальных ограничений ибудет представлена в данном параграфе.
Так как выявить иклассифицировать необходимо, прежде всего, не второстепенные, а главные,базовые формы социальных ограничений, то для решения этой задачи целесообразнымбудет использование некоторых общеизвестных парных философских категорий. В частности,социальные ограничения могут быть определены как объективные и субъективные,материальные и идеальные, качественные  и количественные, внешние и внутренние,вещные и человеческие. Конечно, этот перечень категорий может быть существеннорасширен и дополнен, однако, в целях сохранения принципов открытости идополнительности в данной работе этими категориями можно ограничиться, ибо вданном случае важен, прежде всего, сам методологический принцип их классификациии пример его применения, который может быть дополнен и расширен.
Наиболее важным, намой взгляд, является подразделение социальных ограничений на объективные исубъективные. Объективные социальные ограничения можно определить как такие,которые предопределены независимыми от общества и его управляющей сферыфакторами, то есть объективные социальные ограничения являются производным,результатом вне- и надсоциальных влияний. К надсоциальным факторам влияния наобщество можно отнести его биологические, природно-климатические,геокосмические (энергоинформационные, физические, химические, механические) ипрочие детерминанты. Это — внешние, природно-космические, а для некоторыхмыслителей и трансцендентно-провиденциальные факторы влияния на социальнуюсистему. Эти внесоциальные влияния, становящиеся причиной объективных, то естьотносительно независимых от воли людей социальных ограничений исследованыдостаточно полно и широко. Главной методологической ошибкой авторов этихисследований была лишь абсолютизация их результатов и попытки организовать наих основе социальную деятельность людей и сделать социальные прогнозы. Идеяприродно-географического детерминизма разрабатывалась начиная с античностиГиппократом, Геродотом, Полибием. В Новое время этот подход был возрождён Ш.Монтескье. Получив своё развитие в работах Г. Бокля, Э. Реклю этот подход в 20веке стал основой геополитики, был реализован в работах Л.Н. Гумилёва и другихевразийцев (См. 13, 120, 121, 290, 399). Для современной России в этой связиболее актуальна работа А.П. Паршева «Почему Россия не Америка»(324). Основнойпроблемой современного общества, в том числе и в России, является непониманиеобъективного характера природно-географических ограничений социальнойжизнедеятельности и нежелание учитывать их в социальной практике, приводящее ксоциальным неудачам и техногенным катастрофам, что показано, в частности, вработе А.П. Паршева. «Вместо изучения общих реальных связей между землей иживущими на ней человеческими обществами общая теория государства заняласьанализом нормативно-юридического и отчасти политического вопроса о том, какдолжно относиться государство к своей территории» (13, с.404), — писал по этомуповоду Н.Н. Алексеев.
Факторы биологическогодетерминизма общества, изученные биологией и смежными дисциплинами, получилисвоё выражение в работах социал-дарвинистов (Л. Вольтман и др.), расологов (Г.Гюртнер, В.Б. Авдеев), социобиологов (К. Лоренц, Э.О. Уилсон), фрейдистов,биополитиков (А.Г. Зуб), философов жизни (А. Бергсон, О. Шпенглер, М. Шелер),антропологов (Б.Ф. Поршнев, Б.А. Диденко) и других авторов. В этих работахпоказано влияние биологических особенностей человека (и шире – природы) на егосоциальную жизнедеятельность, социальную структуру общества, произведёнсравнительный анализ социального поведения людей с приматами, муравьями имногое другое. Многие из этих работ малоизвестны, другие замалчиваются поидеологическим мотивам, несмотря на их важность. «Борьба … с расизмом сыгралаочень злую шутку с человечеством, оказав ему медвежью услугу. Несмотря на своюочевидную гуманистическую сущность, априорное признание людей единым видомзастопорило научную мысль, поставило ей преграды… всякие сомнения в биологическомединстве человечества признавались расистскими и отметались с порога» (138,с.73-74), — писал Б.А. Диденко.
Влияние космическихфакторов на человечество признавалось Платоном, Порфирием, Птолемеем, И.Кеплером и помимо многочисленных астрологов исследовалось Х. Аргуэльесом, Л.Н.Гумилёвым, А.Л. Чижевским и другими авторами, которые убедительно доказалиналичие этих влияний (См. напр. 23, 121, 449). Влияние этих факторов на социумподобно биологическим факторам, также преувеличивалось или замалчивалось. Болеевзвешенный подход к этой проблеме демонстрируют некоторые современныероссийские учёные: «Следует понимать, что если в астрологии видеть науку обэнергоинформационных ритмах взаимодействия Космоса, Земли, её биосферы иживущих людей, то астрология даёт прогнозы наиболее вероятного развитияпроцессов в молчаливом предположении об отсутствии (или заблокированности)самопроизвольной сколько-нибудь эффективной управленческой реакции нанеприемлемые прогнозы и неприемлемое течение событий со стороны тех, в отношениикого даётся прогноз; также часто в молчаливом предположении игнорируется ивозможность целесообразной управленческой реакции на сам факт прогноза… Поотношению к бездумно доверчивой толпе такое программирование психики прогнозами(реальными и мнимыми) – одно из средств управления ею. Астрологический прогноз– это более-менее точный прогноз внешних и внутренних обстоятельств поотношению к человеку и обществам, но не прогноз-предопределение управленияреагирующего на эти обстоятельства человека. Человек на прогнозы и обстоятельствареагирует по его нравственно обусловленной духовности» (278-Ч.1, с.106-107).
Провиденциальные(божественные) влияния на общество рассматривались в разнообразныхрелигиозно-философских построениях и концепциях, например, у Гегеля, где в ролиподобного фактора выступает Мировой дух. Близкие идеи можно найти у Платона,Плотина, Августина Аврелия, в русской религиозной философии. Относительно этоговлияния можно заметить следующее. Если рассматривать Бога как нечто всеобщее,то его влиянию можно приписать любое событие с неизвестной причиной. Например,к области божественных влияний могут быть приписаны низкочастотные циклическиевлияния космоса на Землю и человечество. То есть провиденциализм оказываетсяуниверсальным и безотказным объяснением всего иначе не объяснимого. С другойстороны, если признавать бесконечность процесса познания, тобожественно-непознанное всегда будет оказывать какое-нибудь влияние, возможноекак в форме неизвестных высших сил, сознательно управляющих миром, так и вформе бессознательной материи функционирующей по неким законам. Поэтому,провиденциальное влияние, порождающее те или иные социальные ограничения можнообозначить в качестве некого неизвестного Х-фактора, неустранимогоиррационального остатка, превосходящего любую научно-рациональную модель. Отказыватьсяот этого фактора нельзя, так как в этом случае построенная модель приобретётзакрытый, недополняемый и, следовательно, неадекватный исследуемому явлениюхарактер.
В каждом конкретномслучае для выяснения объективности или субъективности характера конкретногосоциального ограничения необходимо установить его связь с внесоциальнымивлияниями, что может представлять проблему. Следует также учесть, что объективныйхарактер социальных ограничений не означает их абсолютного детерминизма, таккак внесоциальные влияния могут быть изменены в ходе сознательной (ибессознательной) деятельности людей. Болото может быть осушено, пустыняорошена, между морями прорыт канал,  что приведёт и к изменению соответствующихэтому природному состоянию социальных ограничений.
Субъективныесоциальные ограничения, напротив являются результатом свободного ипроизвольного волеизъявления и деятельности людей в обществе. Приведём пример.Х. Аргуэльес писал: «Поскольку 12-месячный календарь не созвучен с годичнымибиоритмами человека, живущего в гармонии с биосферой, то и часы не имеют ничегообщего с измерением ритмов природы. Их функция – измерение отрезковпространства, которые, в случае их проецирования на отрезки времени, обретаютнекую ценность в качестве денежных единиц. Действительно, деньги не растут надеревьях; они – плоды искаженного времени» (22, с.11). В данном случае,социальные ограничения, которые были бы основаны на годичных или иных биоритмахчеловека являлись бы объективными, а социальные ограничения, связанные сискусственным социальным временем и способами его членения являютсясубъективными. Как можно догадаться из данного примера, объективные социальныеограничения могут находиться как в гармонии, так и в конфликте с субъективными.Однако в экологически ориентированном обществе все социальные ограничениядолжны быть согласованы с природными влияниями на него, иначе гармония сбиосферой невозможна. В современном же обществе напротив, наблюдаетсягипертрофия субъективных социальных ограничений, не имеющих иной необходимостикроме волюнтарной, а потому зачастую излишних, как в приведённом примере.Современное общество, в отличие от древних биогенных цивилизаций можно назватьсубъективно социально ограниченным. Так как объективные социальные ограниченияв таком обществе всё равно дают о себе знать, даже несмотря на конфликт ссубъективными социальными ограничениями, то общая сумма социальных ограниченийоказывается как это не парадоксально, большей, чем в древности. В результате, всовременном мире проявляется тенденция к возрастанию социальной ограниченности.
Другой парнойкатегорией социальных ограничений являются материальные и идеальныеограничения. Материальные социальные ограничения представляют собой артефактыматериальной культуры, предметы, вещи и прочие творения человека, изготовленныеиз вещества и имеющие пространственное измерение и их производные, например,техногенные излучения, электромагнитные поля и т.п. Конечно, этим продуктамматериальной культуры может придаваться и какой-то другой, в том числе и прямопротивоположный социальным ограничениям смысл, тем не менее, в них всегдаприсутствует какой-то социально ограничительный потенциал. Этот потенциал можетбыть направлен не только внутрь социума, на человека, но и на природу, космос.Например, забор может мешать проходу не только людей, но и животных, мешатьрастениям. Так как все материальные изделия и их производные состоят из добытогов природе вещества или результатов его вторичной переработки, то этот видсоциальных ограничений тесно связан с объективными социальными ограничениями,является одним из их выражений. Однако материальную культуру нельзя полностьюподвести под определённые выше объективные социальные ограничения, так как оначасто является результатом субъективной активности людей, не обусловленнойпрямо объективными влияниями среды. «Географические и климатические условиямогут помогать строительству, как они помогали Риму, и могут мешатьстроительству, как они мешают нам. Но эти условия не могут ничего создатьи не могут ничему помешать. Из всех культурных стран мира Россиянаходится в наихудших географических и климатических условиях, — и это непомешало стройке Империи»(369, с.20-21), — писал И.Л. Солоневич.
Идеальные социальныеограничения связаны с духовной культурой, идеальным как непространственныммиром идей, ценностей, целей и планов, воображения и т.п. Идеальные социальныеограничения задают обществу его ценностно-целевую, програмно-концептуальнуюдетерминацию. Идеальные социальные ограничения в большей степени соотносимы скатегорией субъективных социальных ограничений. Конечно, их можно считать иобъективными социальными ограничениями, обусловленными влиянием внешней материальнойсреды на сознание через механизм отражения им материального мира. Однако в природесоциальных ограничений  нет, а потому и отражать их из неё сознание человека неможет. Именно поэтому в их формировании большую роль играет духовноетворчество. Можно «объективизировать» идеальные социальные ограниченияпосредством апелляции к их провиденциальной детерминации, однако, согласившисьсчитать провиденциальные влияния фактором всеобщей неизвестности, мы не можемни положительно, ни отрицательно ответить на этот вопрос.
В качестве примераидеальных социальных ограничений можно привести нравственно-этические, правовыенормы, эстетические установки, планы, проекты, научные парадигмы и модели. Всеони устанавливают правила «социальной игры», тем самым, задавая и еёограничения. «Всякая культура (даже материальная культура) есть культура духа;всякая культура имеет духовную основу – она есть продукт творческой работы духанад природными стихиями» (44, с.166), — утверждал Н.А. Бердяев, у которого всесоциальные ограничения оказываются идеальными.
В зависимости отобщей мировоззренческой установки на идеализм или материализм в различных религиозныхи философских системах отдавался приоритет материальным или идеальнымсоциальным ограничениям. Наиболее ярко установка на приоритетность материальныхсоциальных ограничений проявилась в марксизме и у современных техницистов итехнократов: Ж. Аттали, Д. Белла, З. Бжезинского, Дж. Гелбрайта и другихавторов. «Человеку свойственно признавать единственно реальным то, что онсчитает самым ценным и желанным… Таков источник материалистическогомиросозерцания: теоретический материализм опирается на практическийматериализм, а практический материализм выражает самочувствие эпохи: самоеценное – это произвести как можно больше продуктов и товаров. Отсюда вытекает,что индустриальная цивилизация есть самая высокая и ценная: мы должны содействоватьиндустриализации. В этом состоит смысл «исторического материализма». Он выражаетне законы движения материи («историк не астроном и провидение не алгебра», — сказал Пушкин), он устанавливает задачи человеческих действий и оценивает их»(88, с.156). «Маркс считал индустриализм абсолютной ценностью. Весь пафос его«экономизма» черпается не из того, что так было и так будет, а из того, что таквсегда должно быть»(88, с.161), — писал Б.П. Вышеславцев. Сходныеустановки присутствуют и у современных технократов. «Короче говоря, функциирегулирования, а значит и воспроизводства, уже являются и будут далее всё болееотчуждаться от управляющих и передаваться технике» (243, с.42), — считает Ж.-Ф.Лиотар. Действительно, как человеку не подчиниться технике, если она, поМарксу, определяет исторический процесс, который как полагает нововременноемышление, есть «прогресс», а, следовательно, чтобы достичь этого «прогресса»должно подчиниться технике. Такова логика становления технократического тоталитаризма.
Исходя из сказанногоБ.П. Вышеславцевым, это мировоззрение можно определить как субъективныйматериализм (по аналогии с субъективным идеализмом Д. Беркли и Д. Юма). Этоименно субъективный, социально ограниченный материализм, ибо, функционируя позаконам своих механических часов, он забыл об объективной возможности жить вгармонии с биосферой и вообще развиваться другим путём.
Однако, субъективныйхарактер этого материализма показывает его идеальные корни и подтверждаетприоритет идеальных социальных ограничений, а не материальных. Чтобы создатьпредмет, нужно мышление, воображение и воля, которые в данном случае первичны,если же материальная культура первична, то неясно откуда она возникла, и можнопредположить, что её «дали» человечеству материальные «боги». Но подобноевоззрение является ничем иным как материалистической религией, которая какписал К. Маркс «есть опиум для народа». В этой связи интересно было быразобрать секулярно-атеистические манипуляции массовым сознанием со стороныжрецов-идолопоклонников технократического культа, производимые ими радисокрытия от сознания масс своей религии.
Однако язык имышление, которые являются границей общества и природы и первоосновой культурыне являются материальными, они идеальны.
С категориямиматериальных и идеальных социальных ограничений тесно связаны качественные иколичественные социальные ограничения. Качественные социальные ограничениясвязаны с особенностями внутренней структуры явления, его образа, формы,свойств и т.п., а количественные социальные ограничения выражают общее и однородноев явлениях, степени интенсивности качественных проявлений. Ценности, этическиенормы, научные парадигмы являются качественными социальными ограничениями и,соответственно связаны с идеальным миром. Количественные социальные ограничения– это те из них, которые поддаются измерению и подсчёту: количество денег,количество законов (сами законы – качественная форма социальных ограничений),количество жилой площади приходящейся в среднем на гражданина страны; онитеснее связаны с материальным миром. В современном мире существует тенденция кповышению роли количественных социальных ограничений и ликвидации качественныхсоциальных ограничений. Этот вопрос исследовал Р. Генон: «Количество есть одноиз условий существования в чувственном и телесном мире; оно является даже средивсех условий одним из присущих в наибольшей степени этому миру… так чтосведение качества к количеству по сути есть не что иное, как то самое «сведениевысшего к низшему», которым кое-кто хотел весьма справедливо охарактеризовать материализм:претендовать на выведение «большего» из «меньшего» – это и есть на самом делеодно из самых типичных современных заблуждений» (104, с.21). Но егосоотечественник Ж.-Ф. Лиотар считает иначе, утверждая, что знание можетпроходить по другим каналам и становиться операционным только при условии егоперевода в некие количества информации. Поэтому, пророчествует Лиотар, всёнепереводимое в количество будет отброшено, а направления новых исследованийбудут подчиняться условию их переводимости на язык машин. Социальноограничительные тенденции к диктатуре количества проявляются в таких явленияхкак «восстание масс» (Х. Ортега-и-Гассет), безудержном росте народонаселенияпри неизбежном понижении его качественных характеристик, тенденции кединообразию, ярко проявленной в феномене глобализации, засилье массовойпсевдокультуры, «денежном тоталитаризме» (А.А. Зиновьев), стремящемся, подобнозашедшей по Д. Хоргану в тупик материалистической науке выразить и оценить всёв количественной форме. «Масса – это те, кто плывёт по течению и лишёнориентиров. Поэтому массовый человек не созидает, даже если его возможности исилы огромны»(318, с.67), — писал Х. Ортега-и-Гассет, очевидно подразумеваяименно качественные, а не количественные, выраженные в денежной формеориентиры. Таким образом, мы имеем тенденцию к усилению социальнойограниченности посредством редуцирующего сведения качественных ограничений исвобод к  количественным.
«С того момента, какон утратил всякую действенную связь со сверхиндивидуальным интеллектом, разумможет стремиться только к низу, то есть к низшему полюсу существования ипогружаться всё более и более в «материальность»; в такой же степени онмало-помалу утрачивает и саму идею истины и доходит до того, что стремится лишьк наибольшему удобству для своего ограниченного понимания, в чём он, однако,находит непосредственное удовлетворение вследствие самой тенденции к снижению,поскольку она ведёт его в направлении упрощения и сведения всех вещей кединообразию; он тем легче и скорее подчиняется этой тенденции, что еёрезультаты, согласуются с его желаниями, и этот всё более быстрый спуск может вконце концов привести лишь к тому, что мы называли «царством количества»(104,с.98-99), — писал Р. Генон. В нормальном (а не идеальном!) обществе приоритет напротив,должен отдаваться качественным социальным ограничениям, а количественные должныбыть им подчинены.
Следующей паройкатегорий являются внешние и внутренние социальные ограничения. Для человека внутреннимисоциальными ограничениями являются усвоенные и принятые им нормы социальногоповедения, морально-этические, эстетические и прочие ценностные установки.Внешними социальными ограничениями для отдельной личности могут выступатьобщепринятые в той социальной среде, где эта личность пребывает нормы социальногоповедения, морально-этические, ценностные установки, обычаи, традиции, законодательно-правовыенормы. Для государства в роли внешних социальных ограничений могут выступатьмеждународное законодательство, мировое «общественное мнение», международные организации,другие государства, а внутренними социальными ограничениями – им же принятыезаконы, его собственная культура и т.п. Принципиальной разницы в существованиивнешних и внутренних социальных ограничений для отдельной личности и «соборнойличности» какого-нибудь общества нет. При этом внутренние социальныеограничения являются более важными, чем внешние, с которыми они находятся вдиалектическом взаимодействии. Для гармоничного самоощущения личности вобществе внутренние социальные ограничения должны максимально совпадать свнешними. Если этого нет, то у человека (общества) возникает состояниесоциального отчуждения, аномии, развивается психология внутреннего эмигранта,со свойственными ей двойными стандартами и деструктивно-разлагающим отношениемк внешнему миру – социуму (См. напр. 399, с.532-542). Это состояниехарактеризуется также ослаблением предсказуемости социального поведения личностиили общества, так как внешние нормы соблюдаются только под угрозой наказания ипод присмотром окружающих, когда же последние условия и угрозы отсутствуют, онинемедленно нарушаются. Ещё Лао-цзы говорил: «Когда законы сложны и запутаны, анаказания суровы, люди становятся хитрыми и нечестными… Когда много запретов,делается мало» (Цит. по 87, с.107). Он же отмечал, что когда законы насаждаютсяискусственно, появляется много разбойников и повстанцев, по этой причиневоспитание важнее законотворчества. Сходной позиции придерживался и известныйфилософ-правовед Н.Н. Алексеев: «Если бы возможно было полное, доходящее доотождествления проникновение государства правом, то все эти нравственные силыпоистине были бы обречены на полное угасание. И это было бы в то же времяугасанием государства, превращением его в состояние принудительной тюрьмы, илив состояние неограниченной анархии»(12, с.201). Таким образом, внешнее праводолжно проистекать из внутренней нравственности, традиций человека и общества исоответствовать им. С другой стороны, если внутренние моральные ограничения вобществе сильны, необходимость в детальном правовом регулировании отпадает, иэто является позитивным фактом, так как любое законодательство механистично ине может учитывать всех деталей и обстоятельств каждого конкретного случая.Если же законодательные нормы прописаны нечётко и двусмысленно, то закон неизбежнопревращается в «дышло», которое можно повернуть в любую сторону. Своих социально-ограничительныхфункций такой закон как следует выполнять уже не может. Единственным выходом изподобного правового тупика является повышение нравственности, обладающейнеобходимой гибкостью и справедливостью. Именно поэтому внутренние ограниченияважнее внешних.
Однако внутренниекультурные ограничения человек получает в процессе своего образования и воспитанияот общества, то есть извне, притом, что склонность к принятию/непринятию техили иных социальных ограничений зависит во многом от врождённых способностей иособенностей человека. Именно поэтому одинаковые условия социальной среды несоздают одинаковой реакции на них со стороны индивидов и не формируют одинаковыхличностей. Человек может быть чистой доской только в смысле незаполненности новойсоциокультурной информацией, но не в смысле реакций на неё. Если же мысогласимся с возможностью наличия в человеке осознанной родовой,реинкарнационной памяти или экстрасенсорной связи с внесоциальными источникамизнаний, то вопрос формирования внутренних социальных ограничений становится ещёболее запутанным. Но на практике, такие люди, особенно дети, утверждающиеналичие у них подобной памяти или способностей, встречаются редко. Вгосподствующей культуре исследование этих вопросов маргинализируется и вытесняетсяпотому, что эти темы выходят за рамки установленных актуальной культурой социальныхограничений и тем самым релятивируют её. В настоящее время эти темы(реинкарнации, жизни после смерти и т.п.) приобрели статус вечных и якобынеразрешимых вопросов, хотя с позиций обыденно-рассудочного сознания онидействительно неразрешимы, на что указал ещё И. Кант.
Другой вопрос, неявляется ли само это рассудочное сознание принципиально социально ограниченными принудительно навязанным массам господствующей культурой? Американскийпсихолог и писатель Р.А. Уилсон отвечает на этот вопрос положительно. «Этозначит, что общество не поощряет развитие интеллекта у большинства людей, аскорее жестко программирует их сравнительную тупость, что необходимо для ихмаксимального соответствия наиболее традиционным видам деятельности. Их контурбиовыживания работает также, как и у большинства животных, ихэмоционально-территориальный контур является типичным контуром приматов, крометого, у них имеется немного «ума» третьего контура, необходимого длявербализации (рационализирования). Естественно, они обычно голосуют закакого-нибудь шарлатана, которому удается активизировать их примитивные биовыживательныестрахи и территориальную воинственность»(405, с.148). Согласно Р.А. Уилсону,сознание большинства наших современников ограничено развитием четырёх из восьмивозможных его контуров.
Низший «оральный»контур биовыживания связан с кормлением и избеганием опасности, причём егоактивизация в форме биовыживательного беспокойства блокирует деятельность всехвысших контуров (интересно в этой связи рассмотреть деятельность манипуляторовиз СМИ, постоянно его активизирующих). Второй, эмоционально-территориальныйконтур подобно первому формируется в детстве и связан с отношениями власти(доминирования и подчинения), территориальными правами и эмоциональными играми(химически эти первые два контура активизируются алкоголем). Третийвремясвязывающий семантический контур импринтируется культурой и символическимисистемами. Он обрабатывает и классифицирует окружающий нас мир в соответствиисо схемами рассудочного мышления. Для более наглядного представления об этомконтуре сознания Р.А. Уилсон предлагает осуществить эксперимент: «Купите ZOOMили LIFT (два названия одного и того же стимулирующего напиткана кофеиновой основе)… Выпейте его… Когда вы достигнете возбуждения и вас«понесет», выберите жертву и объясняйте ей устройство мира, пока он (она) несможет от вас убежать. То, что вы при этом испытаете, — это постоянноесостояние ума Рационалиста. Вербальный контур выходит из под контроля иперестает реагировать на информацию, идущую от всех остальных контуров. Вотпочему большинство людей физически не выносит рационалистов»(405, с.105-106).Четвёртый, морально-социополовой контур импринтируется опытом оргазма икондиционируется социальными табу. Он отвечает за определение морального/аморального,продолжение рода, взрослую родительскую личность и воспитание потомства. Егоможно соотнести со «сверхсознанием» по З. Фрейду. Высшие четыре контурасознания активизируются занятиями йогой, различными духовно-религиознымипрактиками; эти контуры позволяют соединяться с коллективным бессознательным(шестой), перепрограммировать другие контуры (седьмой), овладеть предвидением иэкстрасенсорным восприятием, для чего желателен внетелесный или околосмертныйопыт (восьмой). Именно эти контуры сознания позволяют выйти за рамки социальныхограничений, свойственных большинству обладателей четырёхконтурного сознания,составляющих, по оценке Р.А. Уилсона 70% населения Земли (причём у 50%населения даже третий контур полностью не развит). Пятый контур сознания развиту 20% населения, а шестой, седьмой и восьмой контуры развиты у 5%, 3% и 2%населения соответственно. Развитой моделью четырёхконтурного сознания являетсясистема И. Канта, для которой доступное высшим контурам есть непознаваемые«вещи в себе»; в отличие от неё для ортодоксального марксизма (или фрейдизма)высших контуров вообще не существует. Остаётся только размышлять осоциально-ограничительных потенциалах подобных «гениальных» и популярных философий.
Таким образом,проблема внутренней социальной ограниченности видится исходя из предложенногоР.А. Уилсоном объяснения, прежде всего как проблема преобладания среди людейтех, у кого в психике преобладают животно-роботизированные стереотипы реакций иповедения. «На наш взгляд – для человечного строя психики – нормально,если врожденные рефлексы и инстинкты являются основой, на которой строитсяразумное поведение; нормально, когда интуиция предоставляет информацию, которуювозможно понять посредством интеллектуальной деятельности. То есть длячеловечного строя психики нормально, когда в его иерархии интуиция выше разума,разум выше инстинктов, а все вместе они обеспечивают пребывание человека в ладус биосферой Земли, Космосом и Богом… Если разум отвергает интуицию или служит –как невольник – инстинктам, то это – не человеческий, а животный стройпсихики. При этом следует иметь в виду, что и при животном строе психикиинтеллект может быть высокоразвитым, а его носитель может быть выдающимся профессионаломв той или иной области деятельности цивилизации (включая и магию), по существуне будучи человеком. Также и строй психики биоробота (зомби) отличаетсяот человеческого тем, что в поведении утрачивается свобода обращения синформацией, вследствие чего индивид автономно отрабатывает внедрённую в егопсихику программу поведения (автономный робот-автомат) или же не в состояниивоспрепятствовать активизации свойственных ему навыков и качеств извне, т.е.другими по их произволу (дистанционно управляемый робот)» (278-Ч.1, с.114-115).
Однако помимовнутренней социальной ограниченности, препятствующей развитию высшего сознанияи побуждающей к механистичному поведению, существуют, к сожалению, и внешниесоциальные ограничения, препятствующие открытому обсуждению подобных вопросов,из-за которых «попытки объявления кого-то из людей нечеловеком в настоящеевремя общественным мнением пресекаются. Причём делается это предельно некорректно,скорее эмоциональным, нежели логическим способом. Безапелляционно заявляется,что подобные «негуманные» утверждения могут исходить лишь от индивидов, которыесами не могут претендовать на «высокое» звание человека. И получается, такимобразом, что люди «нечеловеческого формата» всё-таки существуют!» (138, с.73).Несложно догадаться, что подобное пресечение делается нелогическим способом попричине неразвитости у 50% населения соответствующего контура по Р.А. Уилсону ипотому задействуется второй контур – эмоционально-территориальный, ибоочевидно, что постановка и обсуждение проблемы о различиях в строе психикилюдей подорвёт существующую систему доминирования и подчинения.
Однако во многихрелигиях эта проблема обсуждается довольно открыто. Например, в зороастрийскихтекстах сказано: «Люди бывают трёх видов: один – человек, один – получеловек,один – полудэв… Получеловек тот, кто исполняет дела материальные и духовные посвоему желанию, по своему разумению и себялюбию… Полудэв – тот, у кого толькоимя человеческое и человеческая природа, тогда как во всех делах и деяниях онподобен двуногому дэву. И он не знает ни земли, ни неба, ни благодеяния, ни греха,ни рая, ни ада, и совсем не думает об ответственности души» (170, с.109-110). Сходное суждение находим у Аль-Газали, который «указывает, что «смесь свиньи,собаки, дьявола и святого» это неподходящая основа для ума, пытающегося обрестиглубокое понимание, которого с помощью такой смеси обрести будет невозможно»(Цит. по 453, с.184).
В качестве «новойинквизиции» носителей социально ограниченного сознания выступают организациитипа «Комитета по научному расследованию сообщений о паранормальных явлениях»,который дал на книгу Р.А. Уилсона следующую рецензию: «Заблуждающийся, злобныйфанатик»(405, с.6). Имея сознание, функционирующее в рамках третьегологико-семантического контура, они не желают признавать наличие уже открытыхпяти высших контуров сознания.
Так в современномобществе реализуются внутренние и внешние социальные ограничения. Проблемаразличных строев психики или развития разных контуров сознания в данном случаеявляется ключевой, так как именно этот фактор  в конечном итоге определяетглавное в системе внешних и внутренних социальных ограничений. Культурные,природно-географические и расово-биологические различия, определяющие системусоциальных ограничений, отходят на второй план как инструментальные, ибоочевидно, что именно строй психики предопределяет основные ценностно-целевыедетерминанты. Поэтому, обладатели одинаковых строев психики из разных культурвнутренне могут быть более близки друг другу, чем обладатели разных строевпсихики из одной культуры.
В завершениерассмотрим вещные и человеческие социальные ограничения. Человеческиесоциальные ограничения – это такие внутренние и внешние, материальные и идеальные,качественные и количественные, субъективные ограничения, которые исходят от людей,а вещные ограничения – это такие материальные и идеальные, внутренние ивнешние, количественные и качественные, объективные ограничения, источникомкоторых являются вещи. В данном случае под вещами будут пониматься, преждевсего, артефакты материальной культуры, то есть изготовленные человеком материальныевещи. Это означает, что вещные социальные ограничения являются сугубовторичными, а первичными в этой паре являются человеческие социальныеограничения. Идеальные, внутренние вещные социальные ограничения – это по сутиотношения человека порождаемые на первый взгляд материальными вещами, а насамом деле – отношением человека к ним. Подобные ограничения являются впринципе иллюзорными, хотя те, кто их испытывает, могут полагать, что это нетак. Такой иллюзорной формой вещной зависимости являются, например, социальнонаведённые ложные потребности в вещах, без которых можно на самом деле обойтисьи отсутствие которых субъективно воспринимается как социальное ограничение.Проблема ложных вещных потребностей хорошо разобрана в работе Г. Маркузе«Одномерный человек». В ней показано, как потребительское общество, гдепроизводитель ориентирован исключительно на прибыль, вынуждено искусственносоздавать вещные потребности с помощью постоянно меняющейся моды, рекламы исистемы сложной вещной взаимозависимости, когда для успешного функционированияодной вещи нужно приобретать вторую, третью и так до бесконечности. Врезультате современный человек, как правило, окружён массой мнимо нужных вещей,поглощающих всё его время, силы и тем самым препятствующих его дальнейшемуличностному развитию. Вещи самой логикой своего функционирования незаметнозаставляют человека приспосабливаться к ним, обслуживать их, жить в их, а не всвоём ритме, тем самым порабощая человека.
Показательно, чтоситуация вещной зависимости и ограниченности человека находит и своёидеологическое выражение. Например, в марксизме считается, что причиной превращенияобезьян в людей стала их орудийная деятельность. То есть, человек возник толькотогда, когда он обрёл вещную зависимость от этих орудий. Человек в марксизме посвоей природе существо предметно зависимое.
Конечно, на это можновозразить, что вещные социальные ограничения имеют объективный и материальныйхарактер, так как вещи могут являться необходимыми для добычи пропитания,строительства жилища, защиты от холода, орудиями труда  и т.п. Однако, животные,как известно, успешно живут и выживают и без изготовления орудий труда или приих минимальном использовании, так что их вещная зависимость являетсяминимальной либо вообще отсутствует. Это свидетельствует о том, что вещнаязависимость в первую очередь связана с развитием соответствующих потребностей,а не с необходимостью выживания, питания и размножения. При этом потребностимогут иметь как демографически обусловленный (еда, одежда, жилище), так идеградационно-паразитарный (наркотики, алкоголь, извращённый секс) характер.Предлагая изменить структуру потребностей с материальных на духовные иизбавиться тем самым от вещной зависимости, Христос в Новом Завете учил: «Никтоне может служить двум господам… Не можете служить Богу и Маммоне. Посему говорювам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашегово что одеться. Душа не больше ли пищи, а тело одежды? Взгляните на птицнебесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесныйпитает их. Вы не гораздо ли лучше их?… И об одежде что заботитесь? Посмотритена полевые лилии, как они растут, ни трудятся, ни прядут; …Итак не заботьтесь ине говорите: что нам есть? Или что нам пить? Или во что одеться? Потому чтовсего этого ищут язычники… Ищите же прежде Царства Божия и правды Его и это всёприложится вам»(51-Нов. Завет, с.6-7). Сходные рекомендации мы можем найти уЛао-цзы, в индуизме, буддизме и других религиозно-философских традициях.Означает ли это, что они предлагают нам вернуться в животное состояние? На этотвопрос следует ответить отрицательно: предлагается не возврат в животноесостояние, а альтернативный путь развития биогенной не технократическойцивилизации, позволяющий развить высшие уровни сознания и психофизическихспособностей (См. подр. 22, 23). «Цивилизация не есть единственный путьперехода от культуры, с её трагической противоположностью «жизни». Есть ещёпуть религиозного преображения жизни, путь достижения подлинного бытия»(44,с.173), — писал по этому поводу Н.А. Бердяев.
У М. Хайдеггерафеномен вещной зависимости обозначен термином «постав». Постав – это тенденцияк тотальному опредмечиванию, материализации всего возможного. Не желая жить вгармонии с природой, европейское человечество для преодоления природы мыслимойкак ограничение, придумало и стало реализовывать технократический постав,который должен был по замыслу его творцов освободить их от природныхограничений. Однако, как отмечает М. Хайдеггер, европейская цивилизация, одержимаяволей к власти и волей к воле в результате сама попала в зависимость от этогопостава. Фактически этот путь развития цивилизации провалился и зашёл в тупик,ибо, не сняв природных ограничений (что вряд ли возможно вообще), этот путьпривёл к усилению новой вещной зависимости, создав вместо одной зависимости двеконфликтующие друг с другом зависимости от природы и техносферы. Но захватившиевласть технократы несмотря на это упорствуют в своём принудительном навязываниивещных социальных ограничений мирозданию; тех же, кто противится этой линиилибо уничтожают подобно ненавистной природе, либо загоняют в резервации как американскихиндейцев.
«Труд, так же, каккапитал, будь то естественные ресурсы или машины, определяется и управляетсятехнологией»(307, с.425); «технология определяет, что является естественнымиресурсами»(307, с.407), «технология задаёт запасы естественных ресурсов»(307,с.411), — утверждает американский технократ П. Пильцер. Сейчас уже не рыбаглавное, а технология её добычи, новый рынок не боится дефицита ресурсов, ключк накоплению которых – технология, продолжает П. Пильцер. (Видимо, именносвободой от дефицита ресурсов обусловлена американская агрессия в Ираке).Страхи старых и новых луддитов необоснованны, так как якобы при внедрении машинобщество в целом богатеет (Пильцер забывает о частной собственности на средствапроизводства и неравномерности распределения доходов), а тем, кто потеряетработу в результате внедрения техники можно предоставить новую, утверждает П.Пильцер. Получается, однако, что чем больше машин, тем больше проблем сработой, переподготовкой и адаптацией на новом месте, помимо насилия при еёсмене. Не случайно, более здравомыслящий О. Тоффлер признаёт, что «развитиетехнологии не обязательно равнозначно «прогрессу», и, если не будет постоянноконтролироваться, может уничтожить все достигнутые результаты»(307, с.459).(При этом следует учитывать, что технология, до её материализации в изделияявляется не вещным, а человеческим ограничением).
Казалось бы, развитиетехники и технологии действительно может сделать общество богатым и дать массамсвободное время для досуга, творчества и развития своих способностей, и вещныесоциальные ограничения диалектически превратятся в возможности свободы, как иполагали К. Маркс и его последователи. Но на самом деле этого не только непроизошло, как показал Г. Маркузе, но и не могло произойти, потому чтотехнократическое (технотронное – З. Бжезинский) общество далеко не в последнююочередь озабочено своим воспроизводством и самосохранением, которые и побуждаютего воспроизводить «одномерных человеков» Г. Маркузе не способных к творчествуи саморазвитию. Причина этого в том, что его «прогресс» направлен исключительнона «совершенство техники» (Ф.Г. Юнгер), сам же человек выступает в качествересурса для этой цели наряду с прочими природными ресурсами. Развивая идеи М.Хайдеггера можно сказать, что техника является возмездием бытия человеку заподчинение и гибель природы. Как человек потребляет, подчиняет и разрушаетприроду, так и его потребляет, подчиняет и разрушает техника. В этом смыслесюжеты, подобные американскому к/ф. «Матрица» не антиутопия технократическогобудущего, а уже реализованная реальность. Необходимость поддержания ивоспроизводства технократической цивилизации является причиной, требующейудерживать основную массу населения в социально ограниченном, одномерном,полуразумном и роботизированном состоянии. Даже в философии распространяетсямода на интеллектуальное постмодернистское варварство, проявляющееся по Х.Ортеге-и-Гассету в отказе от поиска истины. Не сложно догадаться, что если убольшинства активизируются высшие контуры сознания по модели Р.А. Уилсона – Т.Лири, то это большинство скорее выберет цели и идеи Христа, Лао-цзы, М.Хайдеггера или того же Уилсона, а не П. Пильцера, К. Маркса и Д. Белла; можетбыть, оно выберет и что-то иное, но маловероятно, что оно выберет рутину своегоодномерно-механистичного существования, скрашиваемого телевизионными иллюзиямии активизацией низших контуров сознания с помощью алкоголя или кофе. Вообщеинтересен вопрос, сможет ли современная цивилизация поддерживать своюсоциальную стабильность без алкоголя, табака, кофе, транквилизаторов, болеесильных наркотиков и какую роль сыграло их широкое распространение в формированиимодернистского сознания. Этот вопрос исследовал историк В.В. Похлёбкин. Егоработа показывает совпадение промышленной и алкогольной революций в России иЕвропе. «Водка в средневековой России была одним  из первых по времени новоизобретённыхпромышленных продуктов»(340, с.101). «Одной из особенностей водки как продуктаи товара было то, что она разлагающе воздействовала на старое, проникнутое древнимитрадициями, замкнутое общество средних веков»(340, с.104). В Германии водкапоявилась только после протестантской реформации. В доиндустриальном обществеизготовление алкогольных напитков было экономически невыгодным, длительным иочень трудоёмким делом, а потому регулярное их употребление, а тем болееалкоголизм исключались для основной массы населения. Всё изменилось в 15 веке,когда производство алкоголя стало несложным и экономически выгодным.Результатом «водочной революции» в России 15 века стало резкое огрубениенравов, распространение атеизма, рост репрессий. Спаиванию народов российскогоСевера и индейцев предшествовало спаивание населения Англии и России.Модернизатор Пётр I широко практиковал бесплатную раздачу водки. Поэтому,значимая роль алкоголя в становлении «системы современных обществ» (Т. Парсонс)налицо. О роли наркотиков в этих процессах можно узнать из работ Н. Марковой(267, 268) и Д. Колемана (198).
Таким образом,современная технократическая цивилизация является во многом цивилизацией вещныхсоциальных ограничений, которые она сама создает, и сама же им подчиняется.Вещную социальную ограниченность создаёт и обслуживает идеология материализма,утверждающая в своих вульгаризированно-механистических вариантах, что мир этомашина, кроме этой трёхмерной машины ничего нет и это есть объективнаяреальность данная обывателю в его ограниченных ощущениях. Абсолютизацию вещныхсоциальных ограничений мы находим в идеологиях механистического материализма(Т. Гоббс, Ж. Ламетри), марксизме, где изменение и развитие системы вещейопределяет историю человечества, у современных технократов ипостиндустриалистов. Однако сами эти идеологии являются не вещными, ачеловеческими ограничениями. Человеческие ограничения, по сути, тождественнысоциальным ограничениям, потому что общество это совокупность людей и все ограниченияисходят от них же самих. Поэтому специально рассматривать человеческие социальныеограничения не имеет смысла.
На этом рассмотрениебазовых форм социальных ограничений, тождественных некоторым основнымкатегориям диалектики будет завершено, хотя, как уже отмечалось, оно может бытьрасширено и продолжено. Очевидно, что структура системы социальных ограниченийявляется многомерной и не может исчерпываться системой дуальных диалектическихкатегорий. Как было показано, все эти категории, представляемые в данной работекак базовые формы социальных ограничений, являются взаимосвязанными. Каждоеконкретное социальное ограничение как правило попадает под несколько базовыхформ ограничений одновременно, то есть сами эти категориальные формы являютсявзаимопересекающимися. Например, техника является по преимуществу субъективным,внешним, материальным, вещным и качественно-количественным социальнымограничением. По преимуществу субъективным социальным ограничением, так как онавсё же зависит от человека, но может и объективизироваться, особенно в случаедобровольного подчинения ей, качественным и количественным, так как отдельныееё единицы могут быть однородны и поддаются счёту и измерению, но могут иметь иразные свойства, форму и т.п., а значит и разное качество. Как видно,классификация конкретного социального ограничения является делом не совсем простым,но при желании вполне осуществимым. Подобная классификация позволяет связатьлюбое конкретное социальное ограничение с абстрактной системой философскихкатегорий в целях его лучшего понимания и выявления его взаимосвязи с другимисоциальными ограничениями. Классификация всех конкретных социальных ограниченийбыла бы слишком обширной и поэтому приводиться здесь не будет, тем более чтоцель данного раздела, заключающаяся в показе соответствующей методологии, ужедостигнута.
Однако, мир неразвивается по законам логики, как полагал Гегель, и поэтому представленнаясистема категорий не может быть достаточной для прояснения структуры, сущностии смысла системы социальных ограничений, но лишь одной из возможных понятийно-объяснительныхмоделей. Понимание этого побуждает меня представить наряду с вышеизложеннойдругую системную модель социальных ограничений, которая позволит увидеть ихновые грани. Эта модель призвана конкретизировать вопросы о субъекте и объектесоциальных ограничений, их системообразующем факторе, смысле и структуре социальныхограничений в любом обществе.
2.2. Особенности системы социальных ограничений.
Прежде чем описыватьструктуру социальных ограничений, целесообразно было бы рассмотреть некоторыеособенности системы социальных ограничений в целом. Это рассмотрение послужитвведением в авторскую модель социальных ограничений.
В любой  системеприсутствует её системообразующий фактор (факторы), выполняющийинтегративно-управляющую функцию по отношению к системе. Системообразующимфактором системы социальных ограничений, выполняющим главную,социально-ограничительную функцию является, на мой взгляд, воля общества ксамосохранению и самоутверждению, или «воля к жизни». Это может показатьсябанальным, но если эта воля вдруг исчезнет вместе с порождаемыми еюограничениями, общество неминуемо распадётся и погибнет. В истории имеетсядостаточно примеров обществ, погибших и распавшихся в результате постепенногоснятия присущих им социальных ограничений. В качестве отдалённого примера можноуказать на Древний Рим периода империи, а в качестве ближайших можно привестиРоссию начала 20 века и СССР периода «перестройки», в которых процессы«либерализации» как снятия присущих им социальных ограничений и изменения ихструктуры привели к довольно быстрому распаду данных социальных систем. Так какбольшинство обществ не хочет оказаться в ситуации России 1917 и 1991 годов, тоони предпочитают сохранять присущую им систему социальных ограничений илиизменять её достаточно осторожно. Один из ведущих теоретиковкультурно-цивилизационного развития  обществ О. Шпенглер писал: «Перваяосновная тенденция жизни агрессивна и оборонительна: власть и расширение.Вторая основная тенденция – продолжение: секс»(505, s.19). Этотобщий тезис «философии жизни» вполне применим и к жизни обществ.
Однако прирассмотрении данного системообразующего фактора нужно учитывать постоянноеналичие в обществе следующих двух групп или типов людей: принадлежащих к элитами не принадлежащим к ним. Этот вопрос был исследован Г. Моска, Р. Михельсом иВ. Парето (См. 93). В данной ситуации элиты (олигархии) всегда управляют, а неэлита – народные массы всегда им подчиняются. Поэтому воля общества (ноне всех его отдельных членов) к самосохранению и самоутверждению является впервую очередь волей к этому правящих элит. Это тем более верно, что именно этиэлиты и являются основными потребителями имеющихся в обществе социальныхвозможностей и благ, распределяющихся в силу социального неравенства попринципу перевёрнутой пирамиды. Именно поэтому, по крайней мере, в теории,которая в данном случае обычно совпадает с практикой, элиты должны бытьмаксимально заинтересованными в сохранении «своей» социальной системы. Правда,на практике мы иногда видим обратное, когда эти элиты разрушают своейдеятельностью подконтрольные им общества, как, например, это сделал А. Гитлерсо своими соратниками, конечные результаты деятельности которого были прямопротивоположны заявленным целям.
Значит ли это, что мыдолжны признать в социальном организме наличие суицидального фрейдовского«танатоса», как воли к смерти и саморазрушению социальной системы? На мойвзгляд такого «танатоса» в обществе не существует. Конечно, различные культурыи цивилизации как наиболее развитые формы социальных систем проходят в ходесвоего развития различные фазы (См. 64), стареют и умирают, как это показалиН.Я. Данилевский, О. Шпенглер и Л. Гумилёв. Но они вовсе не кончают свою жизньсамоубийством и не стремятся сознательно к саморазрушению, хотя могутстановиться жертвами внешней агрессии и собственных неудачных авантюр,как в случае гитлеровской Германии.  Элита решает в этих случаях тоже далеко невсё – должны быть ещё и те, кто готов исполнять её решения и приказы.Проигрывает же в подобных случаях большинство. Поэтому следует вести речь не оволе общества и его элиты к саморазрушению, а о воле и интересах отдельных социальныхгрупп, желающих улучшить своё положение за счёт разрушения социального целого идеятельности внешних соперников и врагов данного общества, провоцирующихсоздание в нём своей «пятой колонны». Эти явления хорошо исследованы влитературе посвящённой Второй Мировой войне, разрушению СССР и императорскойРоссии (См. 20, 29, 57, 60, 94, 191, 245, 265, 359, 361, 455, 484). Именно этисилы и являются субъектом, инициирующим в обществе деструктивные и суицидальныесоциальные тенденции. Если рассматривать общество как биологический организм,эти силы можно сравнить с инфекцией или раковыми метастазами. С.Г. Кара-Мурза сравниваетих с жуками Ломехуза – паразитами, живущими в муравейниках, которых муравьивынуждены кормить и не в состоянии ограничить, так как жуки хорошо освоили их«язык» и выделяют одурманивающие вещества (191, с.13).
Это подтверждаетмысль, что главной целью-ценностью системы социальных ограничений являетсясамосохранение, воспроизводство и поддержание функционирования социальнойсистемы. Причём это относится к любой социальной системе, вне зависимости от еёкультурных качеств, от жестокой тирании до «общества всеобщего благоденствия».Но эта цель осуществляется не ради самой себя или «жизни ради жизни», а дляреализации заложенной в каждом обществе его культурной программы. «Пятый законкультурно-исторического движения состоит в том, что период цивилизации каждоготипа сравнительно очень короток, истощает силы его и вторично не возвращается.Под периодом цивилизации разумею я время, в течение которого народы,составляющие тип, выйдя из бессознательной чисто этнографической формы быта...,создав, укрепив и оградив свое внешнее существование как самобытныхполитических единиц… проявляют преимущественно свою духовную деятельность вовсех тех направлениях, для которых есть залоги в их духовной природе, не тольков отношении науки и искусства, но и в практическом осуществлении своих идеаловправды, свободы, общественного благоустройства и личного благосостояния»(128,с.89), — писал Н.Я. Данилевский.
Исходя из этого,социальные ограничения можно подразделить на позитивные, реализующие главнуюцель и ценность сохранения общества и негативные – системоразрушающие факторы.Системосохраняющими факторами можно назвать ограничения социального «зла», асистеморазрушающими – ограничение социального «добра». Например, ограничение напродажу и употребление наркотиков является системосохраняющим социальным ограничением,подавляющим социальное зло, а допустим, недостаточная эмиссия денег может бытьсистеморазрушающим фактором деструктивным для экономики. Очевидно, что этисоциальные ограничения находятся в диалектическом взаимодействии и многие изних помимо этого несут в себе двойственность, являясь одновременно в чём-товредными, а в чём-то полезными. Например, сохранение догматического марксизма вСССР с одной стороны было системосохраняющим, а с другой – системоразрушающим социальнымограничением. Системосохраняющий потенциал догматизма заключался в том, что вусловиях идеократического общества он пресекал ненужные дискуссии, могущиепомешать практике. Однако вред от этого догматизма был всё же большим, так какмарксизм изначально содержал в себе не просто множество ошибок, а положенияпрямо блокирующие достижение заявленных в нём целей – построения социализма икоммунизма (См. подр. 88).
Некоторые авторы,например, Б. Мандевиль (о котором, кстати, хорошо отзывался К. Маркс), считали,что ограничение социального зла, социальных пороков является нецелесообразным,так как эти социальные пороки якобы являются моторами не только экономики, но исоциального развития вообще (См. 264, 284). Так как то, что традиционносчитается в этике злом (пьянство, воровство, жадность, распущенность, эгоизм,расточительность и т.п.) часто полезно, а добро (скромность, миролюбие,нестяжание, бережливость) напротив часто вредно, то Б. Мандевиль предлагаетлишь ограничить конкретные проявления этих нравственных начал законодательно. Злопо Мандевилю, допустимо и полезно, главное, чтобы оно не противоречилозаконодательству, не нарушало его. Близкой позиции в данном вопросепридерживался и Т. Гоббс, считавший несправедливостью лишь нарушение законов идоговоров, хотя он не столь откровенен, как Б. Мандевиль (См. 112). В принципе,первоисточником подобной «договорной» этики является Ветхий Завет. Добро поМандевилю также допустимо, но его следует ограничить законодательно исоциокультурно, ибо в отличие от зла оно не является основой социализациичеловека, а значит, является отклонением от нормы, требующим ограничения,исправления и, возможно, искоренения. Более всего Мандевиль опасаетсявозможного «опрощения» обитателей «человеческого улья» и возвращения их вприродно-патриархальное состояние от буржуазно-технократической цивилизации.Позиция Б. Мандевиля наглядно демонстрирует этическое качество оправдываемой имцивилизации, в которой пороки являются основой её развития и котораяпоэтому органически неспособна к разрешению социальных противоречий и созданиюдостойных условий жизни для большинства. Концепция Б. Мандевиля служиттеоретическим обоснованием и оправданием устойчивого воспроизводствасоциального зла в современном мире и очень важна для понимания концептуальныхоснов современной цивилизации.
Но этот примердемонстрирует также и релятивный характер содержания социальных ограничений, ихзависимость от общекультурных, концептуальных установок, свойственных даннойцивилизации. То, что является добром в одной цивилизации, является злом вдругой, поэтому и система позитивных и негативных социальных ограничений длякаждой цивилизации содержательно будет своеобразной, что не мешает, однако, тойили иной цивилизации абсолютизировать свои ценности и социальные ограничениякак общечеловеческие.
Следует такжеучитывать, что негативные и позитивные социальные ограничения могут быть какобязательными (необходимыми) для сохранения социальной системы, так ипроизвольными (случайными), обязанными своим существованием субъективизму иволюнтаризму отдельных личностей и групп. При этом личность, вводящая те илииные социальные ограничения, неизбежно оказывается выразителем групповыхинтересов, иначе её распоряжения никто не будет выполнять. Обязательными длякаждого общества будут социальные ограничения, защищающие от разрушения егобазовые цели и ценности, а ограничения, затрагивающие конкретные вопросыреализации этих целей и ценностей могут быть относительно произвольными изависеть от конкретности меняющихся условий и баланса групповых ииндивидуальных интересов.
Например, всовременном либерально-демократическом обществе утверждается в качестве однойиз базовых ценностей принцип плюрализма и свободы слова, который позволяетправящим кругам выявлять разнообразие точек зрения и мнений по каждому вопросу,а затем выбирать и поддерживать наиболее желательные из них. Таким образом,плюрализм и свобода слова в действительности оказываются выгодными в основномэлите, так как поддерживаются лишь выгодные ей мнения, а невыгодныезамалчиваются, дискредитируются, иногда преследуются. Плюралистам в этойситуации приходится либо подстраиваться под запросы элиты, либо готовиться квозможным социальным неудачам. Поэтому свобода критики этой системыоборачивается на пользу системе. Обязательным  для сохранения такой модели управленияявляется ограничение «антиплюралистов» и попыток сделать какую-либо одну точкузрения господствующей, а не ограничение свободы критики этой системы с разных,конкурирующих позиций, как может показаться на первый взгляд. А отношение к плюралистическойоппозиции определяется здесь как раз прагматикой конкретных условий и групповыхинтересов, так как общество превращается в бесплатного референта элиты, чегонет в условиях антиплюралистичного авторитаризма.
С проблемойпозитивных и негативных социальных ограничений тесно связан вопрос о подлиннойи ложной свободе. Подлинная свобода ведёт к эволюции общества в целом и егоотдельных единиц (людей) в частности в смысле их духовной развитости иреализации их творческих и психофизических способностей во всём ихмногообразии, как врождённых, так и социально приобретённых. «Только активнопроявляя себя, вступая в связь с иными деятелями и преодолевая «сопротивлениематериалов», деятель может активно осуществлять свою свободу. Неосуществлённаяже свобода диалектически превращается в рабство… Она означает творческоеискание новых путей и возможностей»(233, с.142), — писал С.А. Левицкий.
Ложная свобода(лжесвобода) ведёт общество в целом и отдельных людей к деградации, ослаблениюих способностей и творческих сил. Конкретные направления этого развития илидеградации зависят от общих ценностно-целевых установок различных цивилизаций,поэтому могут различаться. Тем не менее, сами эти способности, служащие основойцивилизационного развития являются вполне объективным фактором. Их рост долженсопровождаться и духовным, нравственным развитием, чтобы они не были обращеныво зло. Поэтому свобода развития и творческой реализации этих способностейявляется подлинной свободой, а, допустим, свобода курения табака илидезинформации в СМИ является лжесвободой, ведущей общество и личность кдеградации. Х. Ленк (234) и другие авторы исходя из обстоятельств современногообщества, когда у многих появляется достаточное количество свободного времени исредств, видели в духовной и творческой деятельности также и практическиединственное спасение от безделья, деградационно-паразитарных форм досуга и сопутствующей им деградации. В качестве примера описания реализации лжесвободыможно привести концепцию «Общества спектакля» Г. Дебора, в котором подлиннаяжизнь и свобода подменяются их театрализованно-фальсифицированными суррогатами.«Спектакль есть капитал на той стадии накопления, когда он становитсяобразом…Спектакль – это не совокупность образов, но социальные отношения междулюдьми, опосредованные образами… Спектакль… действует через… дефрагментациютотальности протеста и подменяющий реальность симуляцией… последующихфальш-синтезов…  Фантазия уничтожается, свобода перелицовывается в дурнуюбесконечность потребления, будучи пойманным в ловушку каковой человекстановится рабом скуки как современной формы социального контроля… Стратегическаяцель функционирования спектакля – продуцирование у его жертв забвения ихсобственного порабощения; радикальное средство поддержания этого забвенияв случаях возникновения особо интенсивных форм протеста – фальсификация самогоимпульса протеста: «Господствующая идеология низводит до уровня банальности[направленные против неё] субверсивные изобретения и затем, стерилизовав их,распространяет [их уже как товар] в избытке»(131, с.180), — считал Г. Дебор.
«Европейское обществоне заинтересовано в развитии человека. С этой точки зрения европейскаяцивилизация является системой самоподдерживающихся социальных процессов, котораяпаразитирует на духовном и физическом потенциале человека как вида… Подавлениенаиболее развитых своих членов – основной способ существования европейскогообщества… В тех сферах общества, в тех странах и социальных структурах, гдеподавлять уже некого, общественная жизнь деградирует и угасает»(59, с.182), — считает белорусский психолог В.И. Бородкин. Социально ограничиваться могутразличные способности и проявления человека или группы: его мышление, речь,чувства, воля, предметная практическая деятельность, то есть практически весьспектр его потенциальных (которые не выявляются и не развиваются) и актуальных(которые остаются невостребованными, запрещаются и подавляются) качеств исвойств. Наиболее свободен человек в своём мышлении и публично не выражаемыхчувствах, менее свободен в речи и наименее свободен в практической деятельности,являющейся основным объектом социальных и природных ограничений. Как справедливоотмечал Н.А. Бердяев, свобода закономерно убывает по мере погружения деятеля вматерию.
Принцип разделениясвободы на подлинную и мнимую методологически является очень важным, так как онспособствует выявлению и критике многочисленных лжесвобод широкораспространившихся в современном обществе и смешанных с подлинными свободами.Исходя из этого методологического принципа, можно понять, что известная формула«запрещено всё, что не разрешено» не означает обязательного торжестванесвободы, так как могут быть запрещены именно проявления лжесвободы, а формула«разрешено всё, что не запрещено» не обязательно даёт больше свободы посравнению с предыдущей, ибо это разрешение не различает свободы и лжесвободы, азапрещены могут быть как раз проявления подлинной свободы.
Подлинная свободасоставляет диалектическую пару с позитивными социальными ограничениями, алжесвобода – оборотная сторона негативных социальных ограничений, причём есливо внутреннем взаимодействии этих диалектических пар преобладает гармония, тово взаимодействии одной пары с другой преобладает конфликт. Конфликтующие парыограничений-свобод стремятся к взаимному вытеснению, их отношения антиномичны.Лжесвободы неизбежно подавляют и вытесняют подлинные свободы и наоборот. Чемшире распространяется провоцируемая лжесвободой деградация, тем уже становитсяполе развития и прогресса.
С реализациейпозитивных и негативных социальных ограничений тесно связана проблемавзаимодействия личности и общества. В обществах построенных на основе низшихрассудочных категорий система социальных ограничений устроена так, что она либоподавляет личность в угоду обществу (коллективу), либо подавляет права иинтересы обществ (коллективов) в угоду индивидуалистическому своеволиюотдельных лиц, как это имеет место в либеральных доктринах и осуществляется напрактике в ходе глобализации, разрушающей суверенитеты государств инационально-культурную идентичность народов (См. подр. 274). «Демократиянеблагоприятна появлению сильных, ярких, творческих личностей, она создаетнивелирующую общественную среду, которая стремится целиком поглотить личность иподчинить ее себе»(47, с.169), — писал Н.А. Бердяев.
В этом проявляется«безумие рационализма» (С.А. Левицкий). «Наша эпоха – эпоха рационалистическихутопий, за нарисованным фасадом которых скрывается разрушительный хаос безумия.Технократия, этатизм, коммунизм – все эти и многие им подобные плодысовременности по-разному грешат «безумием рационализма». Всякая утопия припопытке претворения ее в действительность мстит за себя насилием над действительностью…»(233,с.335), — писал С.А. Левицкий. Эпоха рационалистических утопий не ушла впрошлое, в качестве современных её выражений можно привести теорию«холототехнодемократии» М. Бунге (28, с.94) или глобализацию, заставляющуювспомнить о «мировой революции», но на этот раз уже не пролетарской, а буржуазной.
Для рационалистическогобезумия по С.А. Левицкому характерны рационализм средств при иррационализме(неразумности) целей, машинизация, представляющая окарикатуренную иматериализованную рассудочность, наукообразность, слепота к глубинным смысламмира и души, утилитаризм, прагматизм, стандартизация, культ обыденности и банальности,стихийный материализм и атеизм. Такой рассудок при создании системы социальныхограничений не способен разрешить антиномию личности и общества и колеблетсяподобно маятнику механических часов, то налево, то направо: от марксизма икейнсианства к либерализму и монетаризму и обратно. Подобный двухтактныймеханизм закреплён в политической системе США.
Созданныемеханистическим рассудком системы социальных ограничений являются негативными,так как ведут либо к деградации, а порой и уничтожению личности, как это было втоталитарных системах, либо к деградации общества, распадающегося на враждебныхдруг другу атомарных индивидов подчинённых государству – «Левиафану», как этоописал Т. Гоббс.
Позитивная системасоциальных ограничений и свобод, напротив должна вести к сохранению и развитиюкак личности так и общества. Подобные идеи активно разрабатывались в 20 веке вфилософии русского зарубежья Н.Н. Алексеевым, Н.А. Бердяевым, Б.П. Вышеславцевым,Н.О. Лосским, С.А. Левицким, Н.С. Трубецким, С.Л. Франком и другими авторами.«В нахождении должной гармонии между «я» и «мы» заключается задача истинно понятогоприспособления личности к обществу. Такому гармоничному отношению междуличностью и обществом учит персоналистический солидаризм, который утверждаетсамоценность личности при императиве солидаризации ее с обществом путемслужения личности и общества сверхличным и сверхсоциальным ценностям и путемсолидаризации с такими сообществами»(233, с.183). «Либерализм создал миф обабсолютно суверенной личности, миф, который разбивается в прах при столкновениис проснувшейся общественной стихией. Но еще хуже коллективистский миф очеловеке как только о члене коллектива. Ибо этот миф способствует архаизации иодичанию подсознания – частичному возврату личности в сферу непреображенного«коллективного подсознания», приводя, таким образом, к духовному регрессу.
От обеих этихкрайностей свободен персонализм, учащий об автономности (но не абсолютности)личности, учитывающий всю силу общественной стихии, но зовущий к преображениюкак личного, так и общественного подсознания через свободное служение личностисверхличным и сверхобщественным ценностям истины, добра и красоты»(233,с.184-185), — писал С.А. Левицкий.
В качестве примераконцептуальной основы построения системы социальных ограничений при подобномподходе могут быть представлены идеи С.Л. Франка. «Можно формулировать общееположение: в плане длительного и прочного бытия уровень общественногопорядка стоит в функциональной зависимости от нравственного уровня людей, егосоставляющих» (420, с.240). «Никогда не следует забывать, что непосредственныезаконодательные меры против всякого зла, — например против пороков (пьянства,разврата, азартных игр) или против проявления жестокости, эгоизма,эксплуатации, несправедливости – суть по …методу своего действия запрещенияили, во всяком случае, принуждения. Это суть всегда меры, извнеобуздывающие человеческую волю тем, что преграждает ей путь к действию нажизнь, либо же тем, что насильно принуждает ее к определенному образу действия…При этом злая воля или вредные для общества побуждения не устраняются, неискореняются по существу, а только сдерживаются в своих проявлениях,как бы загоняются внутрь. Но такого рода принуждение имеет некие имманентныепределы своей эффективности; и эти пределы суть тем самым пределы всякогоавтоматического государственно-правового совершенствования жизни.Принуждение необходимо для обуздания греховной человеческой воли, для огражденияжизни от вредных ее последствий. Однако, попытка направлять всю жизнь спомощью принуждения приводит не только к рабству, но и к неизбежному при нембунту злых сил, которые находят всегда новые, неожиданные пути для своегопроявления» (420, с.241-242), — писал С.Л. Франк.
Таким образом,основой социальных ограничений направленных на совершенствование человека и обществаэтот мыслитель справедливо видел внутренние, религиозно-этические ограничения,внешние, государственно-правовые ограничения для него вторичны. Внутренниеограничения личности видятся в данном случае как сплав надсоциальных и социальныхограничений.
Поднятая темавнутренних и внешних ограничений личности возвращает нас к важному вопросу осубъекте и объекте социальных ограничений. Вопрос этот непростой. Как былопоказано выше, религиозная этика апеллирует к сверхсоциальным ценностям. «Обществоявляется лишь школой служения; университетом же служения являетсянад-общественная сфера высших ценностей культуры»(233, с.185), — считал С.А.Левицкий. В этом утверждении есть известное противоречие, так как культураявляется социальным явлением даже в своих высших ценностях, хотя религиозныеценности вообще могут быть и внесоциальными. Но, даже признав внесоциальныйисточник религиозных и этических ценностей, мы должны будем согласиться с тем,что они реализуются и применяются именно в социальной среде. Поэтому этиценности правильнее было бы назвать смешанными, социально-надсоциальными.Признать полностью имманентный, социальный характер этих ценностей как это делаютмногие современные философы нельзя, ибо в этом случае они приобретутрелятивный, неустойчивый характер и превратятся в объекты манипуляций социальныхавторитетов. Эти ценности можно представить в качестве независимого «субъекта»социально-надсоциальных ограничений. Противостоящим ему объектом оказываетсяличность и общество.
Согласно О.Шпенглеру, основным свойством жизни является стремление к преодолению всех ивсяческих ограничений и границ. Жизнь хочет уничтожить все границы, к тому желюбое единичное её проявление стремится слиться с общим и всеобщим, преодолевсвою индивидуальную ограниченность. Приняв этот тезис, мы начинаем понимать,почему психологически ограничение свободы воспринимается нередко негативно, ипочему мы вообще можем ощущать свою ограниченность. Вероятно, будьограниченность изначально присуща жизни, какое-либо её ощущение и осознание,как и стремление к свободе были бы невозможны. Хорошо известно ипротивоположное психологическое состояние – страх свободы, ксенофобия, которыеможно назвать волей к ограниченности, в том числе и социальной. Эта воляявляется одним из источников создания социальных ограничений.
Для обществасубъектами внешних социальных ограничений могут выступать другие, конкурирующие(сотрудничающие) с ним общества или общества более высокого уровня, фрагментомкоторых является данное общество. Например, государства на международной аренемогут ограничиваться другими государствами или международными организациями,осуществляющими надгосударственное управление как органы союзов государств илиглобальных управленческих структур. Сходная ситуация существует и на уровневзаимодействия отдельных личностей и личностей с коллективами. Для личностисубъектами социальных ограничений выступают другие личности и коллективы,причём тем более активно, чем более эгоистично личность отстаивает собственныеинтересы. На это обратил внимание А. Макинтайр. «С одной стороны, людистремятся сохранить автономию и суверенность, приписывая им ценность. В нейотражено несогласие индивидов с тем, чтобы их трактовали как объектыманипуляции. С другой стороны, люди преследуют свои частные интересы и связанныес ними вкусы. Такое поведение возможно только в рамках манипулятивных отношений,которых индивиды стремятся избежать. Поэтому поведение абсолютного большинстваиндивидов в современном обществе не может быть последовательным» (Цит. по 260,с.13). Здесь мы сталкиваемся с одним из социально-ограничительных парадоксов,когда чем более активно человек стремится к независимости и свободе, тем болееон ограничивается окружающими в силу несоответствия его свободы, свободеокружающих, которую он сам ограничивает. Выход из этого индивидуалистическоготупика состоит в согласовании взаимных интересов путём взаимных уступок.
Наибольшиевозможности для установления выгодных им систем социальных ограничений получаютте группы и личности, которые либо обладают дающими им власть социальнымиресурсами в виде денег, собственности, должностей, полномочий, привилегий, дипломов,знаний, умений и т.п., либо те, кто находится в большинстве и чьи желания,мнения, установки, привычки, являются, поэтому господствующими. Таким образом,основными субъектами социальных ограничений в обществе оказываются «элита» и«большинство», а объектами – «неэлита» и «меньшинство». Эти субъекты социальныхограничений в зависимости от уровня их нравственного и психофизическогоразвития могут устанавливать как системы негативных, так и системы позитивныхсоциальных ограничений. В худшем случае возникает ситуация описанная Ф. Ницше:«Чернь сверху, чернь снизу! Что значит сегодня бедный и богатый! Эту разницузабыл я, — и бежал я все дальше и дальше, пока я не пришел к этим коровам»(306-Т.2, с.197). В этом случае субъектами негативных социальных ограничений итворцами лжесвободы выступают одновременно и элита (точнее, псевдоэлита), для которойдуховное и психофизическое развитие стоящих вне их корпорации людей является угрозойих власти и привилегиям, и косные массы, привыкшие к бездумно-инертному существованию.
Подобные псевдоэлитыестественно заинтересованы в сокрытии субъекта социальных ограничений, выступающегов качестве одного из проявлений субъекта управления. В этих целях создаётсясоответствующая научная мифология, разрабатывающая два диаметральнопротивоположных мифа. В случае первого мифа утверждается наличие в общественезыблемых законов социального развития, как, например, в марксизме,предполагающих обязательный переход всех обществ от феодализма к капитализму,от глобального Востока к глобальному Западу и т.п. В этом случае реальный субъектсоциальных ограничений может и не скрываться, но он перекладывает всюответственность за свою деятельность на «объективные» законы и процессы,выразителем которых он якобы является.
Другая мифологиянапротив утверждает отсутствие каких-либо закономерностей общественного развития,как, например, К. Поппер. Так как в этом случае мир представляется наборомхаотических случайностей, будущее состояние которых непредсказуемо и неизвестно,то какая-либо целерациональная, в том числе управленческая деятельность, оказываетсяневозможной и бессмысленной по причине не гарантированности её результата. Субъектасоциальных ограничений в этой картине мира не существует, так как всесоциальные ограничения возникают случайно и сами по себе и так же исчезают.Исходя из подобных представлений, А. Макинтайр отрицает наличие какого-либопрофессионального управленческого знания. Бюрократия, по его мнению, вообщеничем не управляет, осуществляя лишь имитацию этой деятельности (См. 260). Намой взгляд, эмпирический социальный опыт не подтверждает этого представления.Хотя бюрократы действительно не всесильны и многие их затеи не удаются, араспоряжения и законы не выполняются, факты систематического выполнения многихих распоряжений опровергают тезис об их полной неспособности к управленческойдеятельности.
Более адекватной мнепредставляется следующая модель. Существует более или менее обширное множествовариантов или путей развития, детерминированных по своему характеру,направлению и результату. Свобода заключается в возможности выбора того илииного пути и возможности изменения этого выбора равнозначной выбору иного путив любые или определённые моменты времени и пространства. В этом случае рольсубъекта социальных ограничений заключается в постановке объекта на тот или инойпуть и лишении возможности его смены. Управление здесь возможно, хотя и необязательно ведёт к желаемому результату. Возможно и сокрытие субъектасоциальных ограничений, по крайней мере, от сознания объекта. Элементарнымпримером этой схемы являются регулярные выборные процедуры в демократическойсистеме управления.
Рассмотрев некоторыеособенности системы социальных ограничений и учитывая их в дальнейшем, можноперейти к рассмотрению основных структурных компонентов  данной системы.     2.3. Структура социальных ограничений.Структурные компоненты системы социальныхограничений являются формами проявления системообразующего фактора социальныхограничений – воли общества к самосохранению и самоутверждению на разных уровняхкультуры. Главным, с содержательной точки зрения,атрибутом системы социальных ограничений является концепция реализуемого этимобществом социокультурного проекта, содержащая его главные ценностно-целевыеустановки и константы, в особенностях которых концепция и находит своёвыражение. Эта концепция имеет статико-метафизический характер, так как вслучае её изменения социокультурный проект не будет реализован. Уровень концептуальныхсоциальных ограничений является высшим и одновременно наиболее скрытым уровнемсоциальных ограничений. Многие мыслители предпринимали попытки выявленияконцептуальных основ различных цивилизаций. Например, И.Л. Солоневич попыталсявыявить эти основы у России, а так как выявленное им показывало преимуществорусской цивилизации над западной и многими другими, то его работы стализамалчиваться. Сходные попытки выявления «русской идеи» как  цивилизационнойконцепции предприняли Н.А. Бердяев, С.Л. Франк и другие авторы. В настоящеевремя актуальным является выявление концепции  Западной цивилизации,принудительно навязывающей свою систему социальных ограничений всему миру. Вкачестве примеров существования подобных концепций можно привести различныерелигии, в которых эти концепции содержатся имплицитно, поэтому их выявлениетребует определённой аналитико-синтетической и герменевтической работы. Такиеразличные концепции жизнеустройства можно вычленить в Ветхом и Новом ЗаветахБиблии, в Коране, Законах Ману, священных текстах других религий. В качествепримера попытки вычленения подобной концепции можно привести монографию В.Г.Тахтамышева «Библейская идеология: образ и реальность мира». «Завершениеформирования корпуса священного текста свидетельствовало о том, что локальнаяцивилизация завершила процесс своего осознания и дальнейший процесс состоит вполном проникновении учения в общественную реальность»(385, с.33), — писал В.Г.Тахтамышев. Конечно, эта концепция не обязательно носит религиозный характер.Так, библейский текст «своё содержание… выражает в религиозной форме. Хотя этаформа и противостоит религиозному догматизму, всё же последний примиряется сней и признаёт её в качестве своей. Будучи признанной религиозным сознанием иоказывая разрушающее воздействие на него (которое последним часто не осознаётся),Библия является уникальным средством управления религиозным сознанием иудержания его в позитивных для общественного целого рамках»(385, с.35), — отмечал В.Г. Тахтамышев.
Как видно из даннойцитаты, по небезосновательному мнению В.Г. Тахтамышева, заложенная в основуБиблии концепция и выражающая её идеология носит нерелигиозный характер.Вообще, вопрос о границах религиозных и нерелигиозных (светских) учений и идеологийявляется спорным. Например, Р. Эпперсон полагает, что религией являетсясветский гуманизм, приводя в качестве одного из аргументов решение ВерховногоСуда США: «суд постановил: «Среди религий страны, которые не учат тому, чтообычно рассматривается как вера в существование Бога – буддизм, даосизм,этическая культура, Светский гуманизм и другие»(484, с.420). Р. Генон полагал,что существует всего три религии: христианство, иудаизм, ислам и множествометафизических систем. Нередко светские идеологии подобные марксизмупричислялись к псевдорелигиям. Однако в любом случае различие являющихсяосновой идеологий  религиозных и светских концепций порождает разнообразиеисходящих из них систем социальных ограничений.
Идеология, в отличиеот концепции, носящей предельно абстрактный характер, является приспособлениемконцепции к условиям внешней – природной и социальной среды и особенностямподвергающихся идеологической обработке людей. Она имеет менее абстрактный иболее детализированный характер по сравнению с концепцией и соответственноболее подвижна и подвержена изменениям. Субъектом-носителем идеологии выступаютрационально осознающие основы господствующей концепции идеологи. «Толькоподавляющее меньшинство членов общества способно действительно рационально и вполном объеме постичь и осмыслить логику «правящих идей», их взаимосвязь, ихгармонию. Массам же эта «элита» передает определенные готовые нормативы,выведенные из «правящей идеологии» (478-№3, с.1), — отмечалось в журнале«Элементы». Идеология находит своё выражение в системе специфическихмировоззренческих представлений, способствующих реализации данной концепции.Например, в марксизме концептуальной цели пролетарской революциисоответствовало мировоззренческо-идеологическое представление об огромной ролиручного труда в становлении и развитии человека. Так как буржуазия не былазанята ручным трудом, то получалось, что она дальше отстояла от человеческогоархетипа, чем пролетариат, была ближе к обезьяне и поэтому господствоваланеобоснованно. В кальвинизме по аналогичным причинам возникло представление обожественной благодати, якобы осеняющей богатых.
Одним из проявленийпервичных форм идеологии является язык, который определяет, что и как вообщеможно высказать и описать. Социальные ограничения языка проявляются в егограмматике, фонетике, орфографии, синтаксисе, пунктуации, количестве букв в алфавитеи прочих особенностях. Сложно согласиться с идеей В. фон Гумбольдта о том, что«мышление без языка попросту невозможно»(119, с.408), что границы языка определяютграницы мышления, как полагали некоторые позитивисты, не учитывая возможностейвнеязыкового, образного мышления. Однако то, что невозможно или затруднительновыразить в существующем языке так и остаётся в форме туманных интуиций,мимолётных образов, неясных чувств, эмоций и томлений, то есть фактическивытесняется за рамки культуры и общества, оставаясь невыраженной частьювнутреннего мира людей. Таким образом, язык как первичная формаидеологии является матрицей возможных для выражения состояний и чувств,определяющей их форму, взаимосвязи и комбинации. Что-то при этом получает возможностьвыражения, а что-то не получает, не случайно многие философы говорили о нехваткеязыка, о том, что у философии нет своего языка и она по необходимости вынужденакосноязычно говорить на чужом (Г.-Г. Гадамер).
В Россииширокомасштабная секуляризация языка осуществлялась в 18 веке, начиная справления Петра I. Ф. Прокопович рассматривал церковно-славянский языккак непросвещённый и препятствующий просвещению, как язык ложного знания,стоящий на пути знания подлинного, как язык непонятный и мешающий пониманию(См. 31). Это показывает, что идеология Просвещения требовала для своеговнедрения адекватного ей языка, который бы в отличие от церковно-славянского немешал её усвоению.
Язык как матрицавозможностей развития внутренних сил человека и система первичногомоделирования мировоззрения, хотя бы посредством акцентуации и связывания различныхпроявлений мира, является очень важной формой социальных ограничений, предопределяющейвозможности выражения внутренних сил человека и акцентирующей (скрывающей) теили иные аспекты мироздания. Эти возможности и ограничения языка являются, посути, концептуально предопределёнными, поэтому любая оригинальная концепция пытаетсявыстроить свой язык, а иногда и навязать его обладателям других языков.
Языковые социальныеограничения, являясь одной из базовых, первичных их форм буквально пронизываютвсю культуру и все элементы системы социальных ограничений.
Другой формойпроявления идеологии, причём зависимой от языка, является этика. Этикаопределяет негативное и позитивное в действиях и мышлении людей и предписывает,как им следует себя вести в той или иной ситуации. Этика определяет основныеморально-нравственные установки людей живущих в определённой культуре и находитсвоё выражение в содержании и структуре моральных норм. Этические социальныеограничения могут быть более примитивными, писанными, как 10 заповедей Моисея,а могут иметь и более сложный, не фиксированный характер. В последнем случаеэтические ограничения задаются в каждом конкретном случае исходя изценностно-целевых установок соответствующей концепции (идеологии) и не поддаютсяформальной рационализации подобно механистическим нормам Ветхого Завета.
Этика как одна изформ идеологии является своеобразной и изменчивой в различных культурах иидеологиях. Так, в марксистской этике владение частной собственностью и основаннаяна ней эксплуатация человека человеком считаются аморальными, а для Т. Гоббсанаоборот, частная собственность – стержень свободы человека, а эксплуатациятакое же естественное явление как война всех против всех. По мнению одного изсовременных теоретиков либерализма Р. Дворкина, вопрос целей человеческой жизнии благой жизни для человека вообще не разрешимы, а правила морали и права невыводятся и не обосновываются в терминах более фундаментальной концепции блага длячеловека. Как отмечает А. Макинтайр, в этой позиции Р. Дворкина проявиласьособенность современной этики в целом (См. 263, с.163-165). Это показывает, чтодобро и зло для либеральной этики равноправны, то есть либерализмсубстанционально аморален. Отсюда закономерно вытекает пропаганда терпимости кнаркомании, гомосексуализму и прочим порокам, закономерно сочетающаяся с попыткамипривлечения к суду активных оппонентов либеральной идеологии. Последними аргументамив этом случае оказываются сила и манипулятивное убеждение. Поэтому, как констатируетв своём исследовании, посвящённом этической истории Запада А. Макинтайр, сегоднягосподствующей стала этика своевольного индивидуалистического эмотивизма, ограниченноголишь эмотивизмом окружающих. Подобная ситуация свидетельствует о распадеединого этического пространства заражённых этим явлением обществ, что визвестной мере ограничивает его членов.
Этическиеограничения, носящие в общем внутренний, рекомендательный характер воплощаютсяв правовых ограничениях, имеющих уже обязательный характер. В отличие от этики,право имеет более механистичный и изменчивый характер, подобно всем низшим,вторичным социальным ограничениям по сравнению с высшими, первичными. Правовыеограничения часто запутаны, двусмысленны, противоречивы и не способны охватитьсобой все явления жизни, а потому нуждаются в корпусе истолкователей (юристов)и применителей (судей, чиновников и т.п.), которые при конкретном применениитех или иных правовых норм руководствуются в конечном итоге именно этическимиустановками, в том числе и маскируемыми под «интересы» и «потребности».Этические социальные ограничения как представления о хорошем и плохом,допустимом и недопустимом, должном и не должном в очень значительной степенидетерминируют не только правовые, но и экономические, политико-управленческие,научно-технические, образовательно-информационные, военно-силовые сферы и отношенияобщества. Значение этических установок и ограничений хорошо показано в работеМ. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» (71).
Эстетика каксоциальные представления о прекрасном и безобразном, изображаемом и не изображаемом,гармоничном и дисгармоничном также является одной из базовых форм идеологии.Эстетические нормы очень важны для материальной культуры в целом, а не толькодля искусства, ибо, в конечном счете, именно они определяют облик и формы большинстваизделий материальной культуры, вид наших городов, одежды, всего рукотворногомира. «Шапка-мурмолка, кепи и тому подобные вещи гораздо важнее,чем вы думаете; внешние формы быта, одежды, обряды, обычаи, моды, все этиразности и оттенки общественной эстетики… вовсе не причуда, не вздор, не чисто«внешние вещи», как говорят глупцы, нет, они суть неизбежныепоследствия, органически вытекающие из перемен в нашем внутреннем мире, этонеизбежные пластические символы идеалов, внутри нас созревших илиготовых созреть…»(240, с.168), — писал К.Н. Леонтьев.
Также как этические социальные ограничения, многиеэстетические нормы принимаются большинством людей бессознательно. Как замечаетР.А. Уилсон, мало кто захочет есть из квадратной тарелки, но как можнодобавить, мало кто и задумывается, почему тарелки круглые. Эти социальныеограничения наиболее значимы в искусстве  и нашли свое выражение впредставлениях о прекрасном и различных канонах художественного творчества.
Эстетические нормы также отличаются широкимразнообразием, «цветущей сложностью» среди разных культур. В иудейской иисламской культурах, например, запрещено изображение человека и животных, такэто якобы является попыткой узурпацией божественного  права на творение живогои недостойным его копированием. В противовес этому в этих культурах получилиразвитие геометрические и растительные орнаменты. Подобные запреты наизображение человека и животных является типичным социально эстетическимограничением имеющим, однако, этический источник, так как изображать живое –это в господствующих в этих обществах религиях грех. Если попытаться выявитьконцептуальные основы этого запрета, то можно предположить, что его негативнойосновой была цель подавить образное мышление у данной группы людей, апозитивной – развить у них в противовес абстрактно-логическое мышление ивосприятие или, допустим, отвлечь их от внешнего мира и обернуть к мирувнутреннему.
У одного из индейских племён из джунглей Амазониивсем, достигшим определённого возраста членам племени, подрезали нижнюю губу ивставляли в надрез особую дощечку; у бирманцев считалось красивым вытягивать уженщин шею посредством металлических колец; в средневековом Китае у женщинкрасивыми считались маленькие ступни, для чего их с детства туго пеленали, хотяходить потом было неудобно. В Западной цивилизации эстетические формысоциальной незрелости и глупости выражаются в пирсинге, некоторых татуировках,размах которых вынуждает европейских законодателей принимать ограничительныемеры. Пирсинг является типичным проявлением этико-эстетической лжесвободы,ведущей к психофизической деградации человека. Как видно, не все «древниезаботились о силе и развитии человека как такового, новые – о его благополучии,его имуществе и способности к приобретению дохода» (119, с.28). К.А. Свасьян всвоей работе, посвящённой становлению европейской науки, показывает взаимосвязьгносеологических и эстетических ограничений и норм. «Идеал познавательнойчистоты, взыскуемый классической эпохой, странным образом уживался с каким-тосвирепым культом телесных неопрятностей»(367, с.210). Так, от «короля-Солнца»Людовика XIV, по свидетельству одной придворной дамы, пахло, какот падали, а стены парижских домов, не исключая и королевского дворца, былиоблеплены грязью, улицы представляли собой сточные канавы. По свидетельствуИ.Л. Солоневича, при французском дворе на стол ставилась тарелочка для убитыхвшей, и ещё в начале 19 века парижане бойкотировали спектакли Шекспира заплаток Дездемоны, полагая, что сморкаться следует на землю или пол.
К сожалению, многие эстетические ограничения (исвободы) являются по сути ложными, не  ведущими к развитию человека. Подлинныеэстетические ограничения должны быть природно и человеко соразмерными,подавлять и вытеснять всё уродливое, извращенное, патологическое и безобразное.
Фактологический и исторический материал, описывающийисторию эстетических социальных ограничений, содержится в соответствующейисторической и культурологической литературе (См. напр. 9, 107, 215, 392). Приего осмыслении необходимо обязательно помнить, что эстетические ограничения исвободы являются именно отражением определённой идеологии, как производногосоциокультурной концепции жизнеустройства. В этом смысле деидеологизация,дерегулирование в культуре и искусстве являются  мифами. Свобода эстетического самовыражения ограничена возможностями социального успеха, определяемогогосподствующими социальными группами и массами потребителей, чьи вкусы формируютсятеми же господствующими группами через СМИ. Если всё и допускается, то далеконе всё поддерживается, неподержанное же обречено на безвестность, прозябание и,в конечном итоге, вымирание. Поэтому, часто разумнее согласиться на позитивныесоциальные ограничения, чем упиваться лжесвободой.
«Самое главное в идеократии – требование основыватьобщественные и государственные институты на идеалистических традициях, ставитьэтику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности,утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения,безопасности, легитимизировать превосходство героического типа над типомторгашеским...» (Цит. по 399, с.19), – писал А.Г. Дугин. Не похоже ли это натоталитаризм? Порицаемый многими тоталитаризм 20 века не ставил подобных целейдаже в теории, не говоря о практике.
Четвёртой формой первичных социальных ограниченийявляются ограничения «онтологическо-гносеологического» характера. В светскойкультуре эти ограничения и свободы задаются в соответствующих разделахфилософии, в религиозных обществах эти вопросы решаются в священных писаниях имифах: так в Библии содержится соответствующая книга, которая так и называется– Бытие. Эта форма идеологии отвечает на вопросы: «что вообще есть в нашем мире(и чего нет)» и «как можно (или нельзя) познавать (и изменять) это существующее».Она находит своё выражение в системе категорий, понятий и образов, отражающихсложные картины мироздания. Эта группа социальных ограничений очень важна, таккак она не только задаёт парадигмальные основания для науки и техники, но и вомногом предопределяет мировоззрение, представления об окружающем мире, исходяиз которых действует человек. Насколько эти представления важны, хорошоиллюстрирует история Средних веков и последующих столетий. Так, если полагать,что земля плоская, то незачем плыть на Запад, чтобы попасть в Индию, как этосделал Колумб, а, следовательно, и открыть Америку будет невозможно. Еслиполагать, подобно И. Ньютону и Г. Галилею что Вселенная – это механизм, то иполитическую систему общества следует перестроить в механистическом духе,заполнить мир машинами, а человека, если и не превратить в машину, то сделатьобслуживающим персоналом и сырьём для неё. Если Вселенная бесконечна, как полагаютсегодня многие вопреки Аристотелю, то можно безоглядно её переделывать, потреблятьи разрушать.
«Наука сталкивается всегда только с тем, что допущенов качестве доступного ей предмета её  способом представления» (428, с. 319), –писал М. Хайдеггер. Развитие различных научных представлений описано визвестной работе Т. Куна «Структура научных революций»(220), из российскихисследований этого вопроса можно выделить, монографию А.Г. Дугина (См. 153).«Вульгаризация классической науки, в огромной мере сформировала клише современнойментальности. Но качественная мутация науки в конце XX века не отразиласьсимметрично на соответствующем изменении общераспространенных ментальных клише.В этом мы сталкиваемся с любопытной асимметрией парадигм. Влияние научноймифологии на массы оказалось более устойчивым, чем основания этой мифологии. Иновейшая наука, таким образом, пришла в определенное противоречие снормативными гносеологическими установками масс» (153, с. 362), – писал А.Г.Дугин. Эти высказывания свидетельствуют о парадигмальной ограниченности научныхзнаний и методологий и о далеко не простом взаимодействии научного иобывательского представлений о мире, которые сегодня пришли в конфликт.
«…Мы вынуждены также признать, отмечал А.Г. Дугин, — что человек превратился из обезьяны в человека только в эпоху Просвещения. Какни странно это звучит, но аксиомы современной философской антропологиисложились именно на заре Нового времени, и в качестве эталона человека был взятименно человек этого периода. Правда, сразу же вслед за этим  такаяантропологическая установка была признана всеобщей и экстраполирована на всюисторию. Там же, где структура человеческого сознания всерьез расходилась срационалистическими нормативами Просвещения, например, у «дикарей», «примитивных народов» к ним царило отношение, как и «нелюдям», что помимо всегопрочего служило оправданием рабства и колонизации. Показательно, что Западныйрасизм и позорная практика работорговли в Америке сосуществовали с развитиемлиберальных и рационалистических доктрин, а виднейшие прогрессисты частоявлялись рабовладельцами с расистским подтекстом. И одним из показателейотличия людей от «недолюдей» в Новое время был именно уровень техническогоразвития, т.е. уровень отчуждения человеческого субъекта от объектной природы.Редкой для эпохи Просвещения была позиция Жан-Жака Руссо, воспевавшего «добрыхдикарей» и считавшего развитие техники источником роста человеческих пороков»(153, с.348-349). Последний пример показывает  важность и остроту не только длянауки, но и для других социальных сфер онтологических и гносеологическихидеологических установок. Они, по сути, задают границы не только мирозданию, нои самому  человеку.
Онтологические и гносеологические социальныеограничения тесно связаны с языковыми, слабее – с этическими ограничениями.Однако эта ситуация характерна только для современного общества и современнойнауки, которая требует точных языковых дефиниций, но при этом разделяет знаниеи этику, хотя об ответственности учёных за результаты своего труда говорятдовольно часто. В античной науке, напротив, стремились достичь идеалов гармонииистины, добра и красоты, в средневековье этические ограничения даже подавлялигносеологические  и научные изыскания. М. Фуко показал, что «фактическидознание было начальным, но основополагающим элементом формированияэмпирических наук… Пожалуй, правильно сказать, что… естественные науки, донекоторой степени, возникли в конце средних веков из практики дознания… Напороге классического века Бэкон, законовед и государственный муж, пыталсяперенести в область эмпирических наук методы дознания»(425, с.331-332). Такгносеологические ограничения смыкались с политическими и правовыми.
Русская философия, начиная от славянофилов,стремилась  к идеалам «цельного знания», в котором знание и вера, добро икрасота,  пребывали бы в содружестве гармоничного всеединства. В идеале онтологическиеи гносеологические социальные ограничения должны быть тесно связаны с не толькос языковыми, но и с этическими и эстетическими ограничениями, что обеспечивало быгармонию и соразмерность различных фрагментов господствующей идеологии иизбавляло сознание её носителей от хаотизирующих внутренних конфликтов, ведущихего к деградации.
Представленная здесь структура идеологическихограничений важна тем, что она, по сути, аннулирует расхожий миф о деидеологизации.Деидеологизация означает исходя из данной системы, отказ от языка, этики,эстетики и онтологии с гносеологией. Вряд ли в каком-либо обществе подобная«деидеологизация» окажется возможной. Социально ограничивающий, посредствомсоздания ложного представления о реальности, миф деидеологизации мистифицируетэтот вопрос. На самом деле под деидеологизацией понимается не деидеологизациявообще, а избавление  от чуждой «деидеологизаторам» идеологии. Своей же идеологииу «деидеологизаторов» якобы нет, но это не её отсутствие, а либо ихсознательное лукавство, либо их предельная идеологизированность, котораянастолько глубока, что даже не осознается ими; может иметь место и известнаянаивность, не позволяющая им понять эти вопросы. «Деидеологизация» в последнемсмысле неосознаваемой идеологизированности – это предел тотального господстваодной идеологии, достигшей статуса не обсуждаемой и неосознаваемой тайнойдогмы. Для господства таких идеологических догм смертельно опасно не толькокакое-либо их обсуждение, поиски их основ и рациональных аргументаций в ихпользу, но даже сам факт их раскрытия как существующих. Стремящаяся поставитьвсё под свой контроль и учёт «воля к воле, соответственно сама в качестве бытияустраивает сущее. В воле к воле впервые достигает господства техника(обеспечение установленной данности) и категорический отказ от осмысления,беспамятность…» (428, с.185),  — писал М. Хайдеггер. В этой ситуации «посколькуговорение утратило первичную бытийную связь с сущим, о котором речь,соответственно никогда её не достигало, оно сообщает  себя не способом исходногоосвоения этого сущего, но путем разносящей и вторящей речи. Проговоренное как таковое,описывает все более широкие круги и принимает авторитарный характер. Дело обстоиттак, потому что люди это говорят. В таком до – и  проговаривании, через котороеуже изначальная нехватка почвы, достигает полной беспочвенности,конституируются толки…Толки есть возможность все понять без предшествующегоосвоения дела. Толки уберегают уже и от опасности срезаться при таком освоении.Толки, которые всякий может подхватить, не только избавляют от задачинастоящего понимания, но формируют индифферентную понятливость, от которойничего уже не закрыто» (427, с. 168-169). Именно на уровне такихпсевдопонимающих «толков» и находятся представления об деидеологизации,выполняющие функцию сокрытия господствующей идеологии. Эти хайдеггеровскиетолки, к сожалению, являются обычным состояние массового сознания. При этом те вопросы,которые «толки» массового сознания обходят стороной вместе с управляющими имиидеологами, как раз и являются ключами и проходами к скрытым идеологическимдогмам. Но ту же роль играют  и наиболее назойливо обсуждаемые в СМИвопросы и проблемы, которые могут быть как инструментами скрытого навязываниятех или иных догм, так и способами отвлечения от замалчиваемых вопросов. Такимобразом, тотально господствующая идеология действительно деидеологизируется иисчезает, воплощаясь в произведения материальной и духовной культуры, людей имаскируясь под  естественные законы и божественные установления. В либерализмесокрытие идеологии осуществляется посредством мифов естественных законов и прави представлений об её отсутствии, а в марксизме – посредством апелляции кнауке, и представлении об идеологии как отражении  материального бытия.
Идеологические ограничения, имеющие по преимуществуидеальный характер, находят свою конкретизацию и материализацию на более низкихуровнях пирамиды социальных ограничений. Эти ограничения, которые можно назватьвторичными, имеют смешанный, идеально-материальный характер. Эти блокисоциальных ограничений можно структурировать следующим образом:
1.   Политико-управленческие социальныеограничения;
2.   Правовые социальные ограничения;
3.   Информационно-образовательныесоциальные ограничения;
4.   Технико-технологические социальныеограничения;
5.   Экономические социальныеограничения;
6.   Военно-силовые социальныеограничения;
7.   Структурно-демографическиесоциальные ограничения.
При оценке этой схемы следует учитывать, что все эти ограничения теснопереплетаются между собой, образуя систему и, конечно, они могут бытьклассифицированы каким-то иным образом. Достаточно очевидно и то, что этивторичные формы социальных ограничений могут в ходе дальнейшего анализа дробитьсяна всё более и более малые разновидности. Однако в данной работе подобнаяаналитико-схоластическая операция представляется не целесообразной, так какможет до бесконечности увеличить её объём и вывести за пределы собственнофилософии, занятой поиском наиболее общих закономерностей и явлений.
Политико-управленческие социальные ограничения выражаются во властномограничении тех или иных социальных сфер, групп и социокультурных практик.Субъектами этой группы ограничений выступают группы и отдельные личности,имеющие по своему социальному статусу определённые властные полномочия. «Превращаяотдельных людей в функции, огромный аппарат обеспечения существования изымаетих из субстанционального содержания жизни, которое прежде в качестве традициивлияло на людей… Систему образует аппарат, в котором людей переставляют посвоему желанию с одного места на другое, а не историческая субстанция, которуюони заполняют своим индивидуальным бытием»(491, с.310), — писал К. Ясперс обюрократии, выступающей в роли коллективного субъекта политико-управленческихсоциальных ограничений.
В принципе, субъектом подобных ограничений может бытьлюбое лицо, находящееся в позиции начальника по отношению к другому лицу –учитель, контролёр, полицейский, чиновник, руководитель частной фирмы, — который может своим властно-волевым решением кого-то в чём-то ограничить.Подобная возможность называется властью, как реализованной способностьюуправлять. Для реализации этой власти властный субъект должен обладать свободойволи,  выбора и действий, а также хотя бы минимальным пространством для реализациисвоих полномочий. В принципе, власть является внутренне автократичной, самопровозглашаемой.«Имеют ли два человека право отнимать у другой группы людей?… Может ли группалюдей собраться, объявить себя правительством, а затем наделить это правительствоправом, которым они сами не обладают? Даже если эта группа является большинством?»(484,с.27), — спрашивает американский политолог Р. Эпперсон. На мой взгляд, на этотвопрос следует ответить положительно, при условии, что найдётся другая группалюдей, которая поверит в их властные права или подчинится им из каких-то иныхсоображений. «Чтобы не играть в тайноведение и невежество, придётся признатьодно: власть – это смысловое начало. В качестве смыслов ее образы в чем-то изменчивы,а в чем-то постоянны. Но всегда и в любой культуре власть, так или иначе,принималась как позитивное начало. За властью всегда стояла некотораябытийственная утвердительность»(357, с.14), — отмечал П.А. Сапронов.
Объектом политико-управленческих  как и другихсоциальных ограничений выступает человек в своём индивидуальном и коллективномсуществовании. Ограничению при этом подвергается всё многообразие егоантропообразующих качеств: телесно-физиологических, психических и социальных(См. 95, с.75).
Более подробно феномены власти, управления ивытекающих из них ограничений проанализированы в работах Ю.П. Аверина,Аристотеля, М. Вебера, Р. Генона, И.А. Гобозова, Г. Дебора, Н.В. Жмарёва, С.Г.Кара-Мурзы, Н. Лумана, Ф. Ницше, Платона, М. Сах Сварнкара, М. Фуко и других авторов.
 Политико-управленческие социальные ограничения тесносвязаны с другими формами социальных ограничений, предопределяясь идеологией инаходя своё выражение в праве, экономике, и прочих областях.
Правовой блок социальныхограничений находит своё выражение в существующей в обществе правовой системе иявляется производным от этических и языковых ограничений иполитико-управленческих решений. Система права представляет собой официальнопринятые и обычно опубликованные законы, документы, распоряжения и инструкции,регулирующие те или иные аспекты социальной практики. Непосредственнымсубъектом правовых социальных ограничений являются органы законодательнойвласти и субъекты политико-управленческой деятельности. Функционированиесистемы права невозможно без правоохранительных органов и право применяющих (суды,юристы) социальных организаций и лиц. Особенностью правовых ограниченийявляется формальная обязательность их исполнения и наличие социальных санкций(репрессий) за их нарушение, чего в случае политико-управленческих социальныхограничений может не быть. Это означает, что правовые ограничения являютсязакреплением политико-управленческих социальных ограничений. В качестве примераправовых социальных ограничений можно привести отсутствие каких-либозаконодательно закрепленных прав, свобод, льгот, гарантий или напротив наличиезапретов, ограничений  на какие-либо виды социальной практики. Под правовымиограничениями можно понимать правовые обязанности в трактовке Н.Н. Алексеева,как «вынужденность каких-либо положительных и отрицательных  действий,безразлично, проистекает ли она из внутренних побуждений или из внешнегодавления» (13, с.155).
Для Гегеля «право есть не «норма», но как бы«нормальное бытие человеческого духа»; право есть правое существование воли,правильный способ ее жизни, или правильное состояние  человеческой души»(Цит. по 175, с.306), то есть он рассматривает правовые ограничения какосознанную зрелым человеком необходимость.
Иную, нигилистическую позицию по отношению к правовымсоциальным ограничениям занимает М. Штирнер. «Я сам решаю, – имею ли я начто-нибудь право, вне  меня нет никакого права. То, что мне кажется правым, — иесть правое. Возможно, что другим оно и не представляется таковым, но это ихдело, а не мое, пусть они обороняются. И если бы весь мир считал неправым то,что, по-моему, право и его я хочу, то мне не было бы дела до всего мира. Такпоступает каждый, кто умеет ценить себя, каждый в той мере, в какой он эгоист,ибо сила выше права с полным на это правом» (471, с.226) (несложно заметить,что именно этой философией руководствовались А. Гитлер и современные США немеждународной арене, хотя и многие их жертвы вели себя, по сути, точно также).
Вообще среди систем правовых ограничений можновыделить три основные системы, исходящие по источнику правовых ограничений изтрёх парадигм. Первую парадигму и систему права можно назвать трансцендентноориентированной. В этой системе источник права трансцендентен, а реализуетсяона в монархии и теократии. В органической системе права источником правасчитается народ и реализуется она в форме демократии. В третьей концепцииисточником права является просто место, «седалище» власти (Т. Гоббс) и реализуетсяона в форме диктатуры. В 20 веке нередко имела место комбинация второй итретьей парадигм, когда формальные отсылки к воле народа и демократическиепроцедуры сочетались с фактической диктатурой (СССР). Подобная комбинация быладалеко не случайной, так как обе последние системы права в конечном итогепокоились на силе, в полном соответствии с идеями М. Штирнера. Это верно и вотношении систем права построенных исходя из теории «общественного договора».Очевидно, что к этим системам права не относится принцип «не в силе Бог, но вправде», присущий трансцендентной концепции и в ситуации верховенства силы всеправовые ограничения достаточно условны, а потому и на соблюдение их особеннорассчитывать не стоит. Нарушение права сильным в этих концепциях не исключение,а негласная норма, а его соблюдение сильным носит зачастуюдемонстративно-показной и пропагандистско-манипулятивный характер. По сути, этоторжество воинствующего беззакония, причём концептуально оправданного, котороемы все можем постоянно наблюдать в современном мире.   В этой связи курьёзомвыглядит концепция «открытого общества» К. Поппера, основная идея которого«власть закона»(337-Т.1, с.8), ибо Поппер отрицает трансцендентные источникиправа, основываясь на первичности штирнеровского индивида и демократическо-договорнойлегитимации социальных и правовых институтов.
Сами по себе системы правовых социальных ограничений существенноотличались в разных культурах. «Античное право – это право тела, или евклидоваматематика общественной жизни, ибо различает в составе мира телесные личности ителесные вещи и устанавливает отношения между ними. Правовое мышление ближайшимобразом родственно мышлению математическому…  Первым созданием арабского правабыло понятие бестелесной личности» (467, с.69), – писал О. Шпенглер.Европейское же право, по О. Шпенглеру, внутренне конфликтно, так как «говорит»на языке античности, но само по себе является правом функций, а не физическихтел. Это показывает, что содержание и структура правовых социальных ограничений,будучи обусловленной господствующей в цивилизации идеологией, мыслилась иреализовывалась весьма разнообразно. Такое явление как несовершенствозаконодательства с одной стороны само по себе является социальным ограничением,а с другой оказывается внутренним самоограничением самих ограничений, не дающимим развиться в полную силу.
М. Фуко отмечал, что в средневековой Европе несуществовало чёткой системы социальных ограничений, в том числе и правовых.Наказания были жестокими и зрелищными, но не систематичными, задачи исправленияпреступника они не имели. «Вообще говоря, при королевском режиме во Франциикаждый общественный слой располагал собственным полем терпимойпротивозаконности: невыполнение правил, многочисленных эдиктов или указовявлялось условием политического и экономического функционирования общества»(425,с.119). «XVIII век изобрел техники дисциплины и экзамена, подобнотому как средневековье – судебное дознание» (425, с.330), — писал М. Фуко.Только в Новое время в Западной Европе стала формироваться полноценная системасоциальных ограничений в рамках дисциплинарного общества. Ведущая роль в еёсоздании принадлежала именно юристам.
Внутреннее несовершенство законодательства тесносвязано с другой группой социальных ограничений –информационно-образовательной. Эти ограничения непосредственно выражаются впрепятствиях перемещения, использования и обладания информацией, как сведениями,разрешающими некую неопределённость и регулируют такие образовательные феномены,как знания, умения и навыки. Знания в отличие от информации имеют не толькоколичественное, но и качественное измерение, меняя их носителя (человека),также как умение и навыки. Ограничения в этой сфере могут иметь как объективныйхарактер, обусловленный простым отсутствием данных (информации, знания), так исубъективный, обусловленный их сокрытием, цензурой, запретом и т.п. Этисоциальные ограничения могут иметь идеальный характер, так как знание идеально,и материальный, связанный с техникой и материальной культурой характер,исходить от людей и от вещей. В настоящее время, исходя из концепцииинформационного общества, снятию информационных ограничений, свободепередвижения информации, как, впрочем, и образованию уделяется большоевнимание. В этой связи необходимо указать на некоторые ограничивающие насмистификации, связанные с теорией информационного общества. Например, Д. Белл(См. 35) утверждает, что не энергия и сырье, а информация является основойпроизводства и выдвигает на этом основании информационную теорию стоимости, какбудто информация – есть «мера всех вещей». На самом же деле информация безэнергии и сырья ничего не стоит, так как ни производство, ни человек без нихфункционировать не могут. Это взаимосвязанные компоненты и отсутствие одного,автоматически обесценивает другие. Не следует преувеличивать роль и значениеинформации и образования, превращаясь в утопистов.  «Можно сказать, что талантне может проявиться без технических методов – тренировок, репетиций, овладениемтеми или иными навыками. Однако важно то, что техника не создает даров, а лишьэксплуатирует их. Музыкальному слуху и хорошему вкусу ясно отсутствие самогофеномена искусства в бездарной музыке и бездарных стихах, держащихся на однойлишь декламаторской версификаторской технике. Оказывается, что техника не можетподменить двух вещей, которые условно можно назвать данными и талантом, авместе – даром» (487, с.540), – замечает С.А. Фёдоров. Сказанное относится нетолько к образованию, но и к информации. Показательно, что сам Д. Белл неслишком оптимистично оценивает роль информации в её связи со свободой в постиндустриальномобществе. Так он предвидит обострение информационного дефицита по следующим причинам:
-     больший объём информации увеличитеё неполноту, при этом возрастут издержки по её сбору и хранению;
-     информация будет всё болееспециализироваться, что затруднит её восприятие и понимание;
-     рост скорости передачи и объёмаинформации сделают актуальной проблему ограниченности индивида в егоспособности воспринимать и перерабатывать информацию;
-     обострятся проблемы осмысления иинтерпретации информации;
-     получит широкое распространениедилетантизм как малое знание о многом.
По сути, Белл признает, что эта система станетобществом координационного, временного и информационного дефицитов, в которомрост благосостояния будет соответствовать уменьшению свободы, – а значитпрогрессирующему росту социальной ограниченности. В результате, как справедливозамечает А.В. Бузгалин, информационно-постиндустриальное общество оказываетсятупиковой ветвью социального развития (См. 63).
Технические и технологические ограничения теснопереплетаются с образовательно-информационными, так как образование во многомсамо является, а по мере его информатизации становится технологией. Этиограничения являются производными от научных и онтологическо-гнесеологических,в меньшей степени эстетических и языковых. Субъектом этих ограничений выступаетсоциальная фигура Техника (Ф.Г. Юнгер) и технократа. Своё выражение этиограничения находят в отсутствии (несовершенстве) или наличии тех или иныхтехнических средств и технологий, способах и результатах их использования.Двойственность в понимании технических и технологических ограниченийобусловлена тем, что они могут рассматриваться как с позиций их субъекта, так иобъекта. Для технократически ориентированных деятелей и мыслителей – Ж. Аттали,Д. Белла, З. Бжезинского, К. Маркса, П. Пильцера и других техника – этоинструмент присвоения «безграничного богатства», которое по формуле П. Пильцераравно сырью, умноженному на технологию; техника и технология – это ключ кнакоплению ресурсов (См. 307). Как замечает в этой связи М. Хайдеггер,«сущность техники не есть что-то техническое. Поэтому мы никогда не почувствуемсвоего отношения к сущности техники, пока будем думать о ней, пользоваться ею,управляться с ней или избегать ее. Во всех этих случаях мы еще рабски прикованык технике, безразлично, утверждаем ли мы ее с энтузиазмом или отрицаем» (308,с.45). Подлинная сущность техники по Хайдеггеру заключается в воле к власти итотальному контролю над бытием, а не просто присвоению богатства природы, чтоявляется лишь частью её сущности. Техника это инструмент извлечения иприсвоения богатств окружающего мира и его подавления в случае сопротивленияэтому и контроля. Для субъекта этого подавления и, фактически, ограбления бытиясоциальная ограниченность техники и технологии проявляется в её несовершенствев плане достижения результатов её властно присваивающих функций. А так какаппетиты  технократического субъекта безграничны, то снятиетехнико-технологических социальных ограничений в этом случае  видится как бесконечноесовершенствование техники и технологии с перспективой создания нового абсолютноискусственного и подконтрольного мира (и уничтожения мира естественного).Однако этот мир обречён на гибель, так как по справедливому замечанию Ф.Г.Юнгера техника и технология не создаёт ничего нового, она лишь эксплуатирует ипреобразует или разрушает то, что уже есть. А так как технократия ориентированане только на присвоение и потребление богатства, но и на тотальную власть, тоона просто не может, в принципе, допустить существование не клонированныхлюдей, генетически не модифицированных растений, лесов, выросших естественнымобразом, а не посаженных, даже нестриженой травы на газонах. Идея созданияискусственного «Дивного нового мира» (О. Хаксли), неизбежно приводит кнеобходимости не только потребления, но и ограничения и даже ликвидацииестественного природного и  социального мира, частью которого является человек.Поэтому с точки зрения объектов, подвергающихся воздействию техники итехнологии, социальным ограничением является её развитие и совершенствование.
«Глобальный технологизм ведет к превращению человекаиз социально-культурной личности в человеческий фактор Техноса. Человеческийфактор, бурно протестуя против ограничения своей свободы культурными регуляторами,довольно легко смиряется, если они будут техническими. Лишение индивида имени,замена его номером и тем более «клеймение», всегда воспринималось какнадругательство над достоинством человека. Но если номер обещают ставитьлазерным лучом и хранить в компьютере, то у «прогрессивной общественности»особых возражений нет…  Обыск в форме ощупывания одежды руками отвергается какнечто унизительное, но если по телу водят электронной палкой, все стоят какпокорные бараны… Лишь бы не со стороны живых людей, не от имени культуры,техникой – и свободолюбивые либералы соглашаются на самый тотальный контроль.Открытое гражданское общество закрыто и регламентировано на меньше, чемтрадиционные, культурные, разница в том, что закрытость здесь«усовершенствованная», технологическая. В условиях глобализации демократия вытесняетсятехнократией» (225, с.80), – справедливо замечает В.А. Кутырёв.
Поэтому антитехнократические позиции являются  вполнеобоснованными и закономерными попытками борьбы с техническими формами социальныхограничений, даже в таких радикальных формах, как движение луддитов. «Духовнаякультура все менее котируется в наш машинный век, ибо механическая цивилизациялегче усвояема, чем подлинная культура. Она требует больше внешней привычки,чем духовного воспитания. Технически цивилизованный человек может быть (инередко бывает) дикарем в культурной области. Он может превратиться вгориллообразного робота с атомной бомбой в руках» (233, с.353), – писал С.А.Левицкий. Осталась ли эта возможность лишь нереализованной, или реализовыватьеё было и не нужно в силу изначальной близости «технически цивилизованногочеловека» к этому гориллообразному состоянию, на что, в частности, по-своемууказывали К. Маркс и Ч. Дарвин?
«О догматизме Техника можно сказать следующее: посвоей жесткости и эффективности этот догматизм не уступает теологическому. Втой части, которая касается знаний о ходе развития аппаратуры и организации этоне ощущается, поскольку здесь каждое новое изобретение неизменно уничтожаетпредшествующие достижения, отбрасывая их как ненужный хлам. Не знание кактаковое, а вера в это знание делает технократов догматиками. Техник либо вообщене задумывается о нужности своего знания, либо не ставит ее под сомнение. Иболее того! Он еще и не терпит, чтобы другие задумывались о нужности его знанияили ставили её под сомнение! Критические высказывания техников по поводу«Совершенства» и «Машины и собственности» поразили меня в первую очередь своейнеприкрытой догматичностью. Возражения без каких-либо доводов, голословныеутверждения, непоколебимая вера в то, что с помощью машин будут разрешены всетрудности, которые в будущем могут встать перед человечеством…» (487, с.7), –писал Ф.Г. Юнгер.
Похоже, однако, что оппоненты Ф.Г. Юнгера в известноймере сами ненамного отличаются от создаваемых ими машин, проявляя в них свою големическуюсущность. Ведь догматизм является ничем иным, как формой социальнойограниченности, характерной для биороботизированного строя психики, бездумномеханически выполняющего заложенную в него культурно-идеологическую программу.Это уже (или ещё) не человек, а «человеческий   фактор Техноса» как вернозамечает В.А. Кутырёв.
Л.Н. Москвичёв вскрывает сущность технобюрократическойидеологии и ментальности, которые, в силу актуальности проблемы, необходимопоказать и здесь. Идеал бюрократии заключается в механической эффективности приисполнении предписанных задач без учёта более широкой цели. «Идеологическимимперативом бюрократизированной системы становится требование компетентности,квалифицированности при решении всё более узких специфических проблем»(294,с.198). А квалифицированность отождествляется здесь с ориентацией на строгофиксированные правила и предписания, при отказе от каких-либо моральных иидеологических оценок деятельности. Поэтому от бюрократа, скорее всегонельзя будет получить вразумительного ответа о причинах и целях егодеятельности. Причинность для него ограничена уровнем законов иинструкций.  При этом всё чуждое навязанному бюрократией ритму и направлениюобщественного развития рассматривается как негативное. Бюрократ подменяетсодержание формой, а форму считает содержанием. Пределы внешнего мира ограничиваютсяу бюрократии сферой её деятельности, которая заключается в улаживании функционально-техническихсвязей и отношений, то есть совершенствовании форм, в несовершенстве которыхякобы коренятся все социальные проблемы и противоречия. Других социальныхпроблем не существует, либо они уже решены, а потому бюрократический мир –«лучший из возможных миров». Таково содержание  распространённой сегоднятехнобюрократической, социально ограниченной ментальности.
Технические социальные ограничения опасны не толькосвоей властно-потребительской установкой по отношению к биосфере, но и своимвлиянием на деградацию человека, что и делает их сущность социальноограниченной. По свидетельству Л.Ф. Авилова (См. 5), В.А. Межетериной (См. 275)и других авторов, человек деградирует вместе с разрушаемой им биосферой. Порасчетам Л.Ф. Авилова объём интеллектуальной части мозга неандертальцасоставлял 1400 ед., кроманьонца – 1700 ед., а современного человека – 1200 ед.,то есть 70% от кроманьонца (См. 5, с.7). «Доктор биологических наук Б. Сергеев,анализируя данные антропологии, пришел к выводу, что со времен первой династиифараонов, мозг человека идет на убыль со скоростью 1 см куб. за каждые сто лет»(5, с.9). Сходные процессы отмечает и Д. Констэбл (5, с.9). Похоже, чтовозникшая сравнительно недавно теория происхождения человека от обезьяныкосвенно отразила его приближение к ней. Зато в орудиях производства, техники итехнологии за это время произошёл большой  скачок. Возможно, в будущемвозникнет теория происхождения человека от робота.
Современная реальность опровергла представления многихтехноутопистов о том, что освобождённое техникой от труда время, будетпотрачено человечеством для творчества и самосовершенствования. Большинствотратит его на примитивные развлечения, часто с помощью той же техники(телевидение, игровые автоматы и т. д.), пьянство, удовлетворение животныхинстинктов, да и зачем развивать свои способности, если всё за тебя сделают машины?Неиспользуемые потенциалы  в результате всё больше и больше деградируют, да исама техника не даёт обещанной свободы, заставляя тратить время на своёиспользование, ремонт, обучение управления ею.
С другой стороны, чтобы не использовать технику, живяв гармонии с биосферой, допустим по даосским принципам, требуется очень высокийуровень духовного и психофизического развития. Чтобы следовать путём Дао, нужноне только очень хорошо чувствовать изменения энергетики природы и своегоорганизма, но и уметь строить своё поведение, сообразуясь с ними. Неслучайно налоне природы поселялись те, кто достиг высших уровней духовного ипсихофизического развития – святые всех религий, йоги, мистики, даосы. Большинствосовременных людей неспособны к подобному образу жизни из-за деградации и неразвитостисвоих способностей, причём технократическая модель развития не даёт, и не будетдавать им подобной  возможности, являясь, по сути, тупиком, обрекающей их лишьна незавидную функцию узкоспециализированного винтика глобальногосоциокультурного «техноса». Именно эти факторы делают технократический путьразвития социально-ограниченной, репрессивной и тупиковой практикой, ведущей кдеградации человека и уничтожению естественного мира, даже в том случае, еслиудастся избавиться от войн и техногенных катастроф, что, однако невозможно, ибопотребительско-властные установки технократизма неизбежно будут порождатьконфликтность, а развитие техники – техногенные катастрофы. Единственным путёмснятия технических и технологических социальных ограничений, является отказ оттехногенной модели развития и возврат к существовавшим в прошлом биогенным,гармоничным с природой и космосом цивилизационным   моделям.
Следующая группа социальных ограничений –экономические, находят своё выражение в ограничениях на перемещение,использование и обладание экономическими ресурсами (сырьем, энергией,изделиями, продовольствием) и средствами их  обмена и символического выражения(деньгами, акциями и т.п.). Субъектами этих ограничений выступают их формально-юридическиевладельцы и фактические распорядители. Объектами экономических социальныхограничений оказываются индивиды и группы, не являющиеся владельцами и распорядителямиэкономических ресурсов, а также природный мир, являющийся объектом эксплуатациии разрушения в ходе экономической деятельности общества. Согласно догмам господствующейв современном обществе метаидеологии экономические, производственные отношения,являются системообразующим фактором и базисом общества, интегрирующим всеостальные подсистемы общества в единое целое. Эта установка является общей длямарксизма, либерализма (во всех их разновидностях), и ряда других современныхидеологий. Признавая теоретически или практически экономику и экономическиеинтересы первичными, общество тем самым  имплицитно признаёт, что его цели –это только потребление, размножение и, неизбежное при подобных установках,разрушение и эксплуатация окружающей среды. Экономические социальные ограничения,таким образом, тесно связаны  с этическими социальными ограничениями. При этомприходится признать, что руководствующееся подобной идеологией общество,уступает биосферным популяциям животных и растений, так как они, имея своейвнутренней целью подобно экономикоцентричному обществу потребление иразмножение, не разрушают окружающую среду.
«Согласно Зомбарту, современную эпоху можно назвать эройэкономики, что точно отражает указанную нами аномалию (превращениеэкономики из средства в самоцель). Речь идет, прежде всего, об общем характерецивилизации в целом. Поэтому даже внешнее могущество современной цивилизации,достигнутое за счет промышленно-технического прогресса, не может изменить ееинволюционного характера. Более того, эти два аспекта взаимосвязаны, так каквесь мнимый «прогресс» был, достигнут как раз за счет того, что экономическийинтерес возобладал надо всеми  другими. Сегодня можно говорить о самойнастоящей одержимости экономикой, в основе которой лежит идея, что как виндивидуальной, так и в коллективной жизни наиболее важным, реальным и решающимявляется экономический фактор. Вследствие этого в сосредоточении всех ценностейи интересов на производственно-экономической области, усматривают не невиданноеранее отклонение современного западного человека, но нечто вполне нормальное иестественное; не случайную потребность, но нечто желательное, заслуживающееодобрения, развития и восхваления» (475, с.91-92), – писал Ю. Эвола, который,кстати, тесно связывал экономическую одержимость с одержимостью сексуальной.Подобная одержимость экономикой становится причиной преувеличения значимостиэкономических ограничений  и их мистификации. Главной социальной проблемойначинает казаться нехватка денег (или, в лучшем случае, ресурсов), а все усилия направляться на их накопление. По сути, накопительный инстинкт присутствует умногих животных, но если у бурундуков, белок и других грызунов он инстинктивноограничен, например определённым сезоном, то у многих социально-ограниченныхлюдей благодаря культуре, снявшей с них некоторые инстинктивные ограничения,этот инстинкт может функционировать совершенно беспрепятственно, порождаяразличных миллионеров и миллиардеров. При этом их интеллектуальные и некоторыеиные «технические» способности могут быть весьма совершенными, несмотря на то,что их цель – обслуживание некоторых преобразованных и извращённых культуройдостаточно примитивных животных инстинктов.
Такая социальная ограниченность мешает заметить,понять, а тем более ликвидировать многие экономические ограничения.  Истиннойпричиной и подоплекой  всех экономических ограничений является недоразвитостьили деградация духовных и психофизических способностей человека. Действительно,в случае развитости этих способностей сырьевые и энергетические ограничениямогут быть легко разрешены путём изменения производства и нахождения их новыхисточников, а проблемы их социального распределения решены посредствомусовершенствования социальной организации и структуры потребностей самих людей.У К. Маркса и Ф. Энгельса решение этих вопросов представлено в искажённой имистифицированной форме, так как всестороннее развитие человека и егоспособностей предполагается там как следствие захвата пролетариатомполитической власти и средств производства и последующего развития техники итехнологии,  которые якобы дадут всем массу свободного времени. При этомускользает от внимания, что время в этом случае будет потрачено на развитиетехники и технологии и отдых от этих усилий, а не на развитие способностей. Насамом же деле, чтобы захватить власть, нужно сначала развить ииспользовать эти способности, а необходимое для этого время можно было найти восновном за счёт отказа от технико-производственной  деятельности и аскетизма.Именно этот путь и предлагали религии, прежде всего восточные, и, в меньшейстепени, более близкое К. Марксу иудохристианство. В отличие от К. Маркса, А.С.Пушкин в своей известной «Сказке о попе и о работнике его Балде» предлагаетиной, отличный от марксова способ разрешения экономических и социальных противоречий.Аскетичный, но талантливый и трудолюбивый Балда не устраивает революций и незахватывает средств производства Попа, а переигрывает одержимого экономикойсвященнослужителя, по его правилам, не принимая, однако, ни идеологии Попа, ниоставшегося после него «наследства». Похоже, что серьезный герменевтическийразбор смысла этой сказки ещё ждёт своих исследователей.
Военно-силовые социальные ограничения связаны сфункциями защиты и принудительной реализации тех или иных социальных норм,установок и ценностей. Субъектом их выступают военно-силовые социальныеструктуры и ведомства, являющиеся, однако, как правило, инструментамиреализации не своих собственных ценностей и интересов, а интересов других,господствующих в обществе личностей и групп. Легальной монополией на применениесилы обычно обладает государство, по мере ослабления которого эта монополия начинаетделиться им с частными охранно-силовыми структурами и международными организациями.
Объектом этих социальных ограничений обычнооказываются личности и группы (вплоть до суверенных государств) не желающиевыполнять или нарушающие нормы, установки (интересы), ценности и планыгосподствующих или претендующих на господство групп, инструментом которыхобычно становится государство с его силовыми ведомствами или негосударственныевооруженные формирования, которые часто бывают нелегальными.
Наиболее заметной и острой формой реализациивоенно-силовых социальных ограничений  является война, военный конфликт,вооруженное противоборство, особенностью которых является насилие, сопряжённоес ранениями и убийством  людей и масштабными разрушениями материальных идуховных ценностей.
Отношение к этому виду социальных ограничений у многихсегодня отрицательное. «Нет слов: мир,  конечно, большая ценность. Но наивысшаяли? Если наивысшая, то почему люди, народы, государства всю свою долгую историювели войны, странным образом пренебрегая этой ценностью? – Было бы наивно иглубоко ошибочно полагать, что велись они ради лишь корыстных интересов, радизахватов, аннексий, экономических выгод или иных материальных и низменныхпобуждений. Нельзя, разумеется, отрицать роль таких побуждений, но нельзя исводить все к ним. В человеческом словаре есть ведь и такие понятия, как честь,достоинство, свобода… В их защиту люди выступали во все времена, жертвуя собственнымижизнями...»(331-Т.2, с.116), – писал Э.А. Поздняков. По мнению Клаузевица«война – это акт насилия, имеющий целью заставить  противника выполнить нашуволю» (Цит. по 331-Т.2, с.152). Это определение позволяет говорить не только оклассических вооруженных войнах, но и войнах экономических, идеологических,информационно-психологических и прочих. Это показывает тесную взаимосвязьвоенно-силовых социальных ограничений с экономическими,политико-управленческими, технико-технологическими, структурно-демографическимии информационно-образовательными и правовыми социальными ограничениями.
«Как бы то ни было, но понятие jus ad bellum (право войны) пока ещесуществует, и никто от него добровольно не отказывался» (331-Т.2, с.153), –считает Э.А. Поздняков. Происходит это потому, что дать приемлемое для всехопределение справедливой войны и агрессии, никому пока не удалось, ибо различиеценностно-целевых ориентаций разных культур делает это невозможным. Однако таккак массовое сознание значительной части людей обоснованно не приемлет войну инегативно реагирует на военно-силовые (насильственные) ограничения, манипуляторы сознанием предпочитают избегать термина «война», называя её «контртеррористической  операцией», «операцией по разоружению Ирака» и т.п. С другойстороны, «оказывается, в 1990 г. только в СССР и только в автодорожныхкатастрофах погибли свыше 60 тыс. человек и более 400 тыс. человек получилиранения, то есть за один лишь год в четыре раза больше, чем за десять лет войныв Афганистане»(331-Т.2, с.169). А сколько людей гибнет в дополнение к этому вморских, авиационных, железнодорожных катастрофах, в драках, от рукпреступников, от других причин, пропадает без вести по всему миру? Количествоих видимо потрясёт. Однако, отмечает Э.А. Поздняков, здесь мы почему-то неслышим гневных возгласов пацифистов. В этом проявляется противоречивость и расколотостьмассового сознания.  На самом деле, если человек не имеет права убивать и калечитьдругого человека, то этого права не должно быть и у техносферы. Если жепризнавать допустимыми подобные издержки ради выгод от технократического путиразвития, то, наверное, не стоит протестовать против войн и уголовногобандитизма, ведь у их субъектов тоже есть свои интересы, как и у технократовили производителей и торговцев, производящих и сбывающих опасные для здоровья ижизни товары. Получается, что последовательный пацифизм, гуманизм и экологизмдолжны начинаться с отрицания технократической модели развития и безудержнойпогони за прибылью, а не с борьбы или войны за мир и защиты прав животных. Впротивном случае следует признать: то, что не позволено человеку — убиватьдругих людей, позволено новым «богам» – технике и капиталу.
Путь снятие военно-силовых социальных ограничений,лежит через духовно-нравственное  и психофизическое совершенствование человека,в результате которого они могут стать ненужными, подобно государству вкоммунистической утопии марксизма. Однако современное общество движется восновном лишь в направлении технико-технологического усовершенствованиявоенно-силовых социальных ограничений. Что свидетельствует о том, что в будущемих значение будет лишь возрастать.
Каждый отдельный блок социальных ограничений выявляетодну из граней социальных ограничений как системы. Военно-силовые социальныеограничения наиболее ярко демонстрируют нам насильственный, принудительный аспект всех социальных ограничений, проявляющийся с той или иной интенсивностьюво всех их формах. Всякое социальное ограничение есть насилие, как формапроявления необходимости, но военно-силовые социальные ограничения естьквинтэссенция этого насилия.
Последней группой социальных ограничений выступаютструктурно-демографические ограничения, которые связаны с объективносуществующей в обществе поселенческой, классово-стратовой, сословной,профессиональной, демографической и половозрастной структурой населения.Этнические и этноконфессиональные социальные ограничения легко разлагаются на расово-биологические ограничения, не являющиеся социальными, которыерассматриваются в работах В.Б. Авдеева, Л. Вольтмана, В.А. Мошкова и другихавторов и культурные ограничения, систему которых мы и рассматриваем.
Субъектом воздействия на эти структуры могут выступатьразличные властные организации, способствующие их изменению, объектомограничений выступают здесь отдельные личности и группы, скованные теми илииными структурно-групповыми рамками. Преодоление  этих социальных ограниченийдостигается личностями и группами с помощью горизонтальной и вертикальнойсоциальной мобильности (См. 69, 203, 261). Однако при переходе из одной группыв другую социальные ограничения для личности или группы не исчезают, а тольковидоизменяются. «…Мобильность – то есть движение между позициями, обеспечивающиминеодинаковый доступ к ограниченным материальным и социальным благам, оказываетсяосновным способом удовлетворения витальных потребностей. Резко суженой становитсясфера, в которой индивидуумы исключительно себе могли быть обязанными в достижениижизненных успехов» (261, с.15), — писал С.А. Макеев. При этом главным моторомсоциальной мобильности выступает «отделение индивида от ресурсовжизнеобеспечения», которое «ставит его в позицию просителя, заставляетперемещаться к более обильным источникам благ» (261, с.15), то есть этодвижение является вынужденным. Свобода же обнаруживает себя внезависимости от разного рода структур, учреждений, условий существования, замечает С.А. Макеев. Государство, социальные институты  и хозяйственныймеханизм, по мнению С.А. Макеева, являются главными источниками побуждения ипринуждения человека к определённому типу социального поведения и конкретнымнаправлениям мобильности. Таким образом, мы видим, чтоструктурно-демографические социальные ограничения тесно связаны сэкономическими, правовыми, политико-управленческими, техно-технологическими иинформационно-образовательными социальными ограничениями. Чем большеограничений в этих сферах, тем более затруднена мобильность. Ограниченностьличности проявляется здесь, прежде всего, в её социально-групповой зависимости,а ограниченность группы – зависимости от определённых идеологических,ценностно-целевых и поведенческих клише. Ценностно-целевые установки личности,так же, безусловно, определяют тип её социального поведения, являясь для неёсубъективным фактором, в отличие от объективного фактора групповых ограничений.
Усиление в современном обществеструктурно-демографических ограничений нашло своё отражение в структурализме,считающем, что поведение человека определяют безличные и бессознательныеструктуры, в которые он включен (См. 69).
Заметный вклад в изучение структурно-демографическихсоциальных ограничений внёс марксизм, показавший классово-групповуюдетерминированность индивидуального сознания и исследовавший феноменобщественного сознания. По мнению К. Маркса «отчуждение человека нарастает помере усиления  могущества общества» (270-Т. 42, с.28).
Гендерные исследования также внесли заметный, хотя инеоднозначный, вклад в познание структурно-демографических ограничений. Какотмечала О.А. Воронина, «гендер… оказывается одним из базовых принциповсоциальной стратификации. Другими такими принципами выступают этничность(национальность), возраст, социальная принадлежность. Сочетание этихстратификационных принципов усиливает действие каждого из них»(100, с.30).Гендерные различия, как социально сформированные половые идентификации и моделиповедения (См. 52-Т.1, с.109-111) есть проявление структурно-демографическихограничений, исходящих из демографической и стратификационной структурыобщества. Поэтому вполне правомерно вести речь о гендерных социальныхограничениях, описанию и критике которых в значительной мере и посвященыгендерные исследования (См. 100).
В отличие от военно-силовых,структурно-демографические социальные ограничения не являются  негативнымявлением сами по себе, так как они,  создавая дифференциацию, создают исоциальную свободу в обществе, которая стала бы невозможной в условиях социальногохаоса (См. 54). Ликвидация этого вида социальных ограничений означала бы ликвидациюсоциальной структуры и иерархии вообще, путём достижения полной социальной однородности.Подобную однородность можно рассматривать как проявление социальной деградации«вторичного упрощения» по К. Леонтьеву. Поэтому решение проблемы снятия этихограничений достижимо именно через создание многообразных каналов горизонтальнойи вертикальной социальной мобильности, но не любой, а такой, которая быпозволяла всякому человеку занять именно то социальное место, которое наиболеесоответствовало бы уровню развития его способностей, его образовательной ипрофессиональной подготовке и ценностно-целевым ориентациям.
Субъективно этот вид социальных ограничений наиболееостро начинает ощущаться, когда человек находится не на своём месте, то естьего способности и желания не соответствуют его социальному статусу. Подобныелюди становятся источником социальных конфликтов и разнообразногодеятельностного брака. Для решения этой проблемы необходим отказ от ориентациина приспособление к безличным и социально-производственным потребностям,которые на деле являются потребностями господствующих социальных групп ипереход к творческо-самореализационнным установкам, способствующим личностномуи профессиональному самораскрытию. В этом ракурсе справедливыми являются толькоте структурно-демографические ограничения, которые дают возможность человекунаходиться на своём месте, а несправедливыми – те, которые этому мешают.Реализация идеала «человек на своём месте» и является, по сути, исполнениемизвестного принципа «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Креализации этого идеала близко подошла кастовая система древней Индии,теоретически дававшая каждому типу людей с пользой для общества максимальнореализовать свою природу (См. подр. 148, с.126-135). Однако в современномобществе преобладает противоположная установка на приспособление к существующимтенденциям и реалиям, порождающая массы людей, находящихся не на своём месте иведущая к системной социальной деградации, посредством роста деятельностногобрака, выражающегося, в частности, в преступности, коррупции, терроризме и т.п.По сути подражательно-приспособленческая установка как ложный стереотипсоциального поведения создаёт самовоспроизводящийся механизм поддержания ироста социальных ограничений.
Рассмотрениемструктурно-демографических социальных ограничений мы завершаем описаниестатической модели социальных ограничений. Однако необходимо рассмотреть этусистему в динамике. Пример подобного рассмотрения содержится в работе автора(285).
Динамическое функционирование системы социальныхограничений может рассматриваться в колебательно-волновом режиме. Когда,например, одна из сторон диалектической пары ограничений усиливается, а другаяослабевает. Так внешние ограничения могут для человека или общества усилиться,а внутренние, напротив ослабеть. Если же по мере усиления одной стороныдиалектической пары социальных ограничений не будет происходить ослаблениядругой и наоборот, то система социальных ограничений выйдет в этом случае из равновесияи произойдёт её разрушение или трансформация. Например, если при ослаблениивнутренних, нравственно-этических ограничений у человека одновременнопроизойдёт и ослабление внешнего, социального давления на него, то он, скореевсего, совершит нечто существенно изменяющее его положение. Поэтому длясохранения устойчивости системы социальных ограничений желательно вводить  её вколебательный режим, когда ослабление одного блока социальных ограниченийавтоматически влечёт за собой усиление другого. Классическими примерамиподобных устойчивых систем социальных ограничений можно назвать двухпартийнуюполитическую систему США или концепцию разделения властей на законодательную,исполнительную и судебную (при сокрытии идеологической и концептуальнойвласти). Подобные равновесно-колебательные социальные системы получили распространениев Западной цивилизации. Они, поддерживая у масс иллюзию свободы выбора,независимости отдельных элементов системы  и прогрессивного развития позволялиподдерживать устойчивость существующей системы социальных ограничений, ставшейпо сути тоталитарной и механистичной. Не случайно эти системы достаточно легкопревращались в классический тоталитаризм.
Однако динамика колебательных изменений не несёт всебе качества эволюции системы социальных ограничений, ибо колебательные процессыв ней осуществляются примерно в одном диапазоне и в целом имеют балансировочныйхарактер, пульсируя вокруг одного вектора в процессе движения системы вовремени. Это ставит проблему поиска динамических эволюционных характеристиксистемы социальных ограничений, показывающих не её колебания, а её изменения вовремени.
Так как система социальных ограничений являетсяпроизводным от определённой культуры, то, очевидно, что динамика её развития вовремени соответствует таковой у различных культур (цивилизаций) и может бытьобъяснена из хода их развития в соответствии с известными разработками К.Маркса, Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, Л.Н. Гумилёва, А. Тойнби, О. Тоффлераи других авторов. Если мы рассматриваем систему социальных ограничений какразвивающуюся циклически (а линейные модели К. Маркса и постиндустриалистовмогут рассматриваться как фрагменты больших, непознанных и непонятых этими авторами циклов), то нам становится ясна общая схема развития системы социальных ограниченийот зарождения к росту, расцвету, упадку и гибели. Этот цикл может быть разделённа разное количество фаз: на 4 как у времен года, на 12, как число месяцев вгоду, на 9, как в модели А.В. Шубина (См. 473) и т.д.
Однако подобное разделение на фазы и поиски их границимеет по преимуществу теоретический интерес, тем более что волновая модельмироздания ликвидирует жесткую дискретность между явлениями и фазами одногопроцесса, по сути, стирая границы между ними. Более важно, на мой взгляд,обратить внимание на признаки распада той или иной системы социальныхограничений. Эти процессы быстрого распада (разрушения) определенной культуры(и соответственно системы социальных ограничений) хорошо исследованы в монографииС.Г. Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием» на примере разрушения советского строя.Не приходится сомневаться, что аналогично развивались события и при разрушенииРоссийской империи накануне 1917 года и позже. Главным признаком подобногоприближающегося разрушения господствующей культуры является подрыв еёконцептуальных основ и ценностно-целевых ориентиров, далее идёт разрушениеидеологии, а следом за ней и всей  существующей системы социальныхограничений,  обломки которой на нижних уровнях могут, однако, сохранятьсядостаточно долго в виде устаревших и неработающих законов, отдельных социальныхструктур подобных институтам монархии в некоторых государствах Западной Европы,технологий и т.п. Также верно и обратное вышесказанному при формировании новойсистемы социальных ограничений, которое начинается с появления новой концепциижизнеустройства. Таким образом, как формирование, так и разрушение системысоциальных ограничений происходит, прежде всего, сверху и наблюдение заверхними уровнями социальных ограничений проясняет их временную динамикуразвития. Теория деидеологизации, таким образом, пытается скрыть от наблюденияэти верхние уровни системы социальных ограничений, однако сам факт её появлениясвидетельствует, если не об устойчивости той системы социальных ограничений,где она возникла, то, по крайней мере,  о желании её авторов  законсервироватьсуществующую общественную модель. Деидеологизация, по сути, — это запрет наобсуждение господствующих ценностей и сомнений в них, то есть ни что иное какразновидность утончённой   цензуры. Именно поэтому теория деидеологизации имееттоталитарный и социально-ограничительный характер.
Подводя итоги, целесообразно будет кратко представитьописанную выше системную модель социальных ограничений. Итак, системообразующимфактором  социальных ограничений, как системы, является воля общества в егосуществующем виде к самосохранению и самоутверждению. На практике, однако, этойволей является воля к самосохранению и самоутверждению властной  элиты данногообщества. Воля общества к самоутверждению реализуется посредством деятельностипо осуществлению концепции его социокультурного проекта, содержащей егоосновные ценностно-целевые установки. Этот концептуальный проект являетсявысшим уровнем всей системы  социальных ограничений, закладывающим её основныепринципы.
       Более низким уровнем системы социальных ограничений является идеология, задачакоторой заключается в приспособлении абстрактной концепции к условиям реальнойжизни и психоментальным особенностям реализующего его народа. Идеологияреализует себя в четырёх основных формах: 1) языка, 2) этики, 3) эстетики, 4)онтологическо-гносеологических представлений. Эти четыре формы идеологическихограничений, в свою очередь, находят свою конкретизацию и материализацию вследующих блоках вторичных социальных ограничений: 1) политико-управленческих,2) правовых, 3) информационно-образовательных, 4) экономических, 5)военно-силовых, 6) технико-технологических и 7)структурно-демографических.
Помимо этого социальные ограничения подразделяются напозитивные, системосохраняющие в отношении общества и отдельных составляющихего людей и негативные, системоразрушающие. Причём  позитивные социальныеограничения  диалектически связаны с подлинной свободой, ведущей общество иличность к эволюции, а негативные социальные ограничения – с ложной свободой,ведущей общество и личность к деградации.
Субъектами внешних социальных ограничений дляличностей и обществ могут выступать другие личности и общества, особенноиерархически вышестоящие и те общества, в которые данная личность (общество)входят в качестве составной части. Внутри общества субъектами социальныхограничений выступают, как правило, правящая элита и большинство, а объектами –не элита и меньшинство.
Выявив сущностные атрибуты и базовые формы социальныхограничений, мы можем перейти к рассмотрению основных функций системысоциальных ограничений.
 
 
ГЛАВА 3. ОСНОВНЫЕ ФУНКЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ ОГРАНИЧЕНИЙ.
 
3.1. Функции первичных социальных ограничений.
В данном разделе нам предстоит ответить на вопросы:зачем существуют социальные ограничения, каковы их назначение и роль? При этомвначале будут рассмотрены функции первичных, высших форм социальных ограничений.
Как отмечал Б. Малиновский, «в каждом типе цивилизациикаждый обычай, материальный объект, идея верование выполняют некоторуюжизненную функцию»(16, с.392). Можно также согласиться с высказыванием Р.К.Мёртона о том, что «структура влияет на функцию, а функция влияет наструктуру»(16, с.447), то есть по одной выявляется другое и наоборот. Такимобразом, функцию социальных ограничений можно определить как назначение ироль социальных ограничений в обществе. Взаимосвязь структуры и функцииявляется одной из аксиом структурно-функционального анализа, как частисистемного анализа, в котором «каждый элемент структуры имеет определённоефункциональное назначение»(415, с.631). Структуру можно определить какустойчивую иерархическую совокупность связанных определённым образом элементов,обеспечивающих сохранение основных свойств системы.
Так как общая структура социальных ограничений ужебыла представлена в предыдущих разделах работы, то несложно догадаться, чтоструктура функций социальных ограничений в целом соответствует именно этойструктуре. Однако возникает и вопрос об общих функциях социальных ограничений,выходящих за рамки этой структуры.
Анализируя систему современных обществ, Т. Парсонсвыделил самую общую функцию своего социетального (гражданского) общества,заключающуюся в сочленении системы норм с его коллективной организацией (323,с.23). При этом Т. Парсонс полагал, что «генерализация ценностных систем дотакой степени, когда они становятся способными эффективно управлять социальнымдействием без опоры на подробно расписанные запрещения, является одним изцентральных факторов процесса модернизации»(323, с.29). В соответствии с представленнойздесь моделью, «генерализация ценностных систем» соответствует идеологическомууровню социальных ограничений. При этом идеология должна по Т. Парсонсу пронизыватьвсё общество, управляя всеми действиями его членов. Фактически, местототалитарного государства у Т. Парсонса занимает полностью идеологизированное«тоталитарное общество». Эта генерализированная ценностная система выполняет уТ. Парсонса системообразующую, главную функцию социальных ограничений –социально ограничительную. Задачей этой наиболее общей функции являетсясоздание социальных границ задающих форму социального целого и его внутреннююструктуру, в которой реализуется воля общества (элиты) к самосохранению и самоутверждению.
Таким образом, задачей социально-ограничительнойфункции является формирование социальной реальности, за пределы которой человекне должен выходить. У известного исследователя паранормальных явлений К.Кастанеды (См. 192) существует такое понятие как  «точка сборки»  — область собирающая восприятия человека в единое целое, которая, однако, можетсущественно перемещаться, в том числе и в области восприятия животных, растенийи т.д. Наиболее известным смещением «точки сборки» является обычный сон. Помнению К. Кастанеды и его наставников «известное» (тональ) соотносится собычным миром, физическим телом и повседневным восприятием. «…Известноепредставляет из себя привычную позицию точки сборки и …эта позиция не даначеловеку от рождения, но определяется в ходе обучения. У новорождённогосущества, всё равно, человека ли, животного или растения эта точка ещё легкопередвигается в довольно широком диапазоне. Только в процессе обучения, которыйпроисходит под давлением других существ данного вида, точка сборки закрепляетсяна одном месте. В случае новорождённого человека это означает, что окружающиелюди принуждают его зафиксировать свою точку сборки точно на том месте, где онанаходится у окружающих. Только такое равенство позволяет людям восприниматьобщий мир, который создан по общим для всех людей законам. Социальноесоглашение, понимаемое как нормальность человека, является продуктомодинакового положения точки сборки внутри определённой группы людей»(195,с.202), — писал ученик К. Кастанеды Н. Классен.
Это означает, что сутью социально-ограничительнойфункции является в данной терминологии именно удержание более-менее одинаковогоположения «точки сборки» у составляющих общество людей, так, чтобы они невыпадали за границы социума. Тех, кто устойчиво выходит за пределы нормальногосознания (а, следовательно, и поведения) общество изолирует в тюрьмы,психиатрические лечебницы, изгоняет, или они сами уходят «от мира» какмонахи-отшельники. Таким образом, главной системообразующей функцией социальныхограничений является удержание в обществе общего пространства видения и интерпретацииреальности, продуктом которого и является сама социальная общность со всейприсущей ей культурой, составной частью которой являются социальныеограничения. Н. Классен отмечал, что фиксация сознания в «нормальном общепринятомположении» у большинства людей является очень прочной и практику, исследующемуизменённые состояния сознания, требуются годы упорных тренировок для овладенияумением произвольного изменения состояния своего сознания. Однако, Э. Канеттипридерживался другого мнения и считал, «что именно дар превращения, которымобладает человек, возрастающая текучесть его природы и были тем, что егобеспокоило и заставляло стремиться к твёрдым и неизменным границам»(338,с.501).
Общей функцией всей системы позитивных социальных ограничений являетсяудержание общества от деградации и распада, от сползания его в хаос и отпревращения его в инородную систему с другой культурой. «Падение границ – этопадение понятий, идей, умственное замутнение. Части теряют понимание принадлежностик целому, отпадают от животворного центра, отмирают и вырождаются. Это кровь исмешение языков… Крах границ немедленно провоцирует кризис философии. Хаос …проникает в разум. К власти в стране приходят идиоты»(149-Т.1, с.218-219), — писал А.Г. Дугин. Во избежание этого, функцией позитивных социальныхограничений является поддержание стабильности и порядка в рамках господствующейконцепции.  
Опираясь на выделенные Т. Парсонсом функции социальной системы можновыделить такие следующие из них общие функции социальных ограничений какограничения, направленные на воспроизводство имеющихся культурных образцов;направленные на интеграцию людей в коллективы; ориентирующие личность иобщество на достижение определенных целей и на адаптацию к окружающей среде.
Дополнительно также можно выделить такие общие функции социальныхограничений как социальная стабилизация, селекция кадров для различных видовдеятельности, социализация человека, инициирование и подавление определенныхвидов деятельности, управление различными процессами: их скоростью,направленностью, качеством, количеством и т.д.
При этом все функции социальных ограничений могут носить как явный, таки скрытый характер. Этот момент является очень важным, ибо декларироватьсяможет одно, а на практике  осуществляться другое. Например, инициирование иподавление определенных видов деятельности может носить явный и скрытыйхарактер. Допустим правительство, публично декларирует приоритетность иподдержку определенных видов социальной практики, а на деле снижает реальныедоходы от этой  деятельности и ухудшает условия её осуществления. В этом случаемы имеем осуществляемую в целях манипуляции массовым сознанием явнуюдекларативную поддержку в сочетании со скрытым подавлением. Возможна и прямопротивоположная ситуация, когда явно какие-то социальные практики осуждаются(как, например криминальная деятельность) и в то же время тайно инициируетсяправящими кругами. Н.Маркова (См. 267) в качестве примера такой практикиприводит показную борьбу с наркотиками в форме рок – концертов,антинаркотической пропаганды и т.п., которые на самом деле оказываются скрытойрекламой наркотиков. В качестве примера явного инициирования и скрытогоподавления можно привести ситуацию с образование и наукой в РФ в 1990-е годы 20века. Поэтому при оценке ситуации в любой сфере социальной деятельности надообязательно выделять факторы её явного и скрытого инициирования и подавления.Не целостный подход к этим вопросам становится почвой для различныхидейно-политических спекуляций, когда, односторонне выпячивая тот или инойаспект инициирования или подавления каких-либо социокультурных практик пытаютсясоздать ложное впечатление о них. В гармоничном обществе явное и тайноеподавление и поддержка не должны быть направлены на одни и те же практики, нотолько не разные. Если что-то поддерживается, то оно не должно одновременно иподавляться и наоборот. Однако мы чаще сталкиваемся с прямо противоположноймоделью управления, сочетающей явную инициацию со скрытым подавлением или наоборот.Общей функцией любой системы социальных ограничений являетсяформирование и регулирование потребностей человека, а также развитие илиподавление его врождённых способностей и потенциалов. В худшем случае этореализуется так, как это описал А. Шопенгауэр: «Образование относится кприродным преимуществам интеллекта так же, как восковой нос к действительному,или планеты и луны – к солнцам. Ибо с помощью своего образования человекговорит не то, что он думает, а то, что думали другие, а он заучил (дрессировка);и делает он не прямо то, что мог бы, а что его приучили делать»(463, с.138), вчём и проявляется его социальная ограниченность. Система социальных ограниченийподавляет и (или) развивает врождённые потребности человека во всём ихмногообразии: биовыживательные, пищевые, сексуальные, эмоциональные,познавательно-интеллектуальные, деятельностные, двигательные и прочиепотребности и одновременно способствует формированию социально обусловленныхпотребностей, многие из которых носят надуманный и, по сути, репрессивныйхарактер, как это показал Г. Маркузе (266). Это социально наведённые потребностив табаке, алкоголе, наркотиках, глупых развлечениях, погоне за модой, безудержномнакопительстве собственности, денег и вещей, разрушении природы и т.п.Представляется также, что современное общество заинтересованно в развитиидалеко не всех потенциальных способностей человека. В первую очередь этоотносится к различным экстрасенсорным (оккультным) способностям (пси-явлениям):ясновидению, телепатии, телекинезу и т.п., однако в условиях современнойцивилизации подавляются и вполне обычные способности: зрение, слух, обоняние,физическая сила.«Если предположить, что пси-явления известны лицам, стоящимна более… высокой ступеньке общества, то станут понятны усилия различных рационалистическихобществ, препятствующих изучению этого феномена, всякие политические акты иотчаянные шаги диктатур сталинского типа… Однако результат этогопротиводействия противоположен тому, чего они добиваются. Чем большеофициальная наука твердит, что никаких пси-явлений нет и быть не может, темсильнее люди верят в самую невероятную чушь о летающих тарелках, радиовнушенииили астрологии»(49, с.131-132), — писал Ж. Бержье. На самом деле, Ж. Бержье несовсем прав, ибо именно совместные усилия официальной науки и шарлатанов отэзотерики и оккультизма и создают ситуацию дискредитации этих явлений и мешаютразвитию этих способностей у подавляющего большинства людей. «Попробуемвообразить, что представляло бы собой общество, в котором большинство людейобладали бы пси-возможностями, как защитными, так и агрессивными, … владели быпсихокинезом в такой мере, что могли бы отбрасывать нападающих силовымбарьером. В таком случае вторжение извне, терроризм или государственныерепрессии почти полностью лишались бы смысла»(49, с.129). Не трудно догадаться,кто в этом не заинтересован. В качестве альтернативы развитию подобныхспособностей сегодня предлагаются телекоммуникационные сети, компьютер иинтернет, легко контролируемые государством и ТНК. В принципе для «элиты» незаинтересованной в саморазвитии и ориентированной на потребление общества и егоресурсов любое свободное, особенно массовое развитие способностей людейпредставляет явную угрозу её господству. Поэтому, её важнейшей задачейстановится сохранение и воспроизводство всеобщего социально зависимого и ограниченногосостояния. Перейдём к рассмотрениям функций выявленной в работеструктуры социальных ограничений.Высшим уровнем социальных ограничений являются концептуальныеограничения, связанные с концептуальным проектом, в котором реализуется воляобщества (элиты) к самосохранению и самоутверждению. В концепции реализуемого вобществе социокультурного проекта задаются его основные ценностно-целевыеустановки, которые могут быть у разных цивилизаций различными. Функцией этогоуровня социальных ограничений является ценностно-целевое ограничение общества вцелом и отдельных личностей, суть которого состоит в том, что эти ценности ицели не должны подвергаться сомнению, а тем более как-то изменяться.Реализуемая концепция фактически существует в виде набора догм или некоторыхметафизических принципов, которые  критиковал марксизм, видимо не понимая ихроли в цивилизационном строительстве.  Примеры подобныхконцептуально-метафизических догм мы можем наблюдать в религиях. Изменение этихдогм недопустимо, так как оно ведет к изменению концепции, а, следовательно, кпоявлению другой, новой концепции. Как это происходило на практике, мы можемотследить, изучая историю расколов и появления сект в христианстве, когда мелкиена первый взгляд догматические расхождения приводили к крупным церковнымрасколам, как, например, расколу христианства на католичество и православие.Казалось бы, какая разница исходит ли святой дух только от Бога — отца как в православииили не только от него, но и от Бога – сына (Христа) как в католичестве? Однакоуровень концептуальных принципов столь высок, что любое незначительное ихизменение ведёт автоматически к изменению всей концепции, а следом и идеологиии всего социокультурного порядка в обществе. Поэтому старообрядцы в России 17века совершенно верно распознали в никонианских реформах концептуальнуюреволюцию, потенциально ведущую к очень значительным социокультурнымпоследствиям  и их сопротивление крещению тремя, а не двумя пальцами и написаниюимени Иисус с двумя буквами «и» как и прочим нововведениям было вполне обоснованным.         Как известно, одним из лучших способов защиты чего-либо являетсяего сокрытие. Идеологи современного общества, в частности Т.Парсонс видимо учлиопыт христианства, а потому стали выступать с теорией «деидеологизации» (См.294). Сама по себе по себе теория «деидеологизации» является ложным мифом,выполняющим, однако защитные (и социально-ограничительные) функции в отношениигосподствующей концепции и идеологии. Согласно этому мифу нет, не толькоконцепции, но даже и выражающей её идеологии, а так как их нет, то,следовательно, и обсуждать, критиковать, а, следовательно, изменять в нихничего нельзя. Таков, мол, де  естественный порядок, «такова жизнь», внушаетсяконцептуально безграмотному обывателю. Л.Н.Москвичёв замечал  по поводу теориидеидеологизации следующее: «Она есть возведение в степень социологическойдоктрины представлений, иллюзий обыденного сознания определенных социальныхгрупп буржуазного общества, которые как раз обусловили и ее  содержание,  ибросающуюся в глаза противоречивость»(294, с.195). Господству мифа одеидеологизации способствует и такие факторы, как непривлекательность для массреальной концепции и идеологии современного общества, бездарность и духовнаянищета обслуживающей его интеллигенции (См. 177), и атрофия идеологических ирелигиозных потребностей у массы населения.Отказавшись от мифа деидеологизации, мы получаем возможностьрассмотрения функций идеологических социальных ограничений. Если задачейидеологии является приспособление концепции к реальной жизни и внедрение её вжизнь, причём без искажения изначальной концепции, то одной из функцийидеологии является защита концепции от искажения, а в некоторых случаях — и отобнаружения массами. При этом между разными группами идеологов можетразгораться борьба за ту или иную трактовку концепции и особенности еёприменения на практике. Подобные разногласия можно было наблюдать в СССР в ходедискуссий и борьбы между троцкистами и сталинистами. На самом деле, подобныхразногласий между идеологами одной концепции быть не должно, а в случаеконфликта сталинистов и троцкистов мы наблюдаем борьбу разных концепций. Н.Н.Алексеев писал о советском строе следующее: «Возобладало то, что содержалось видеологии казачества, в идеологии Пересветова, царя Ивана и опричнины, видеологии земного сектантского рая, построенного на началах рационалистических.Принесенный к нам западный марксизм нашел широкое распространение толькопотому, что соответствовал глубинным народным настроениям. Марксистскийталмудизм остался привилегией нового правящего класса, народ от него стоитдалеко и своеобразно переживает в марксизме только то, что соответствует«примитиву» (13, с.114-115).  Нетрудно догадаться, что носителями почвенныхначал были сталинисты, а «марксистского талмудизма» — троцкисты. Стремление к защите концепции от искажения и обнаруженияприводит к её мифологизации в идеологии, которая ограничивает массы в пониманииконцепции, уводит от её сути. В ходе мифологизации концепция «обрастает»надуманными подробностями, пропагандистскими образами, создаются прославляющиееё произведения искусства и культуры с придуманными сюжетами, делающими еёпривлекательной и доступной для масс. К тем же самым последствиям ведёт решаемаяв идеологии задача приспособления концепции к конкретным условиям иобстоятельствам места, времени, менталитета и психологии масс и т.п.  В ходерешения этой задачи концепция в еще большей степени имеет шансы подвергнутьсяискажению, что уже практически неизбежно. Почти невозможно приспособитьабстрактную концепцию к изменяющимся условиям места и времени без каких-либоискажений. Именно эти обстоятельства обуславливают справедливо обозначенный  К.Мангеймом  характер идеологии как ложного сознания. Функции сокрытия,мифологизаци и искажающего приспособление концепции к реальности превращаютлюбую идеологию в социально ограничивающий массы за счёт искажения и сокрытияреальности феномен. Подтверждением этого являются нередко встречаемыерассуждения о том, что есть истинный аутентичный марксизм, настоящийлиберализм, коранический ислам, правильное христианство, а есть их догматизированныеискажённые аналоги. В этой ситуации, например, «настоящий либерализм» долженпредставлять собой именно концепцию, которая может иметь и децентрализованныйхарактер, а вульгаризированный либерализм – идеологическое приспособление  этойконцепции к практике. Это означает, что двух или более разных либерализмов, изкоторых только один правильный, не существует, а если таковые действительноесть, то это уже будут разные концепции и идеологии, неправомерно выступающиепод одним именем. Подобный подход позволяет нам освободиться от различныхманипулятивных спекуляций в этой сфере и точно классифицировать, например,многочисленные и разнообразные секты, выступающие под одной вывеской христианстваили другой религии. Следует отметить, что своимиприспособительно-мифологизирующими чертами идеология может социально ограничитьне только массы, подверженные её воздействию, но и саму концепцию посредствомеё искажения. Идеология способна не только искажать, но и подменять собой концепцию,узурпируя её функции, особенно когда нет чёткого вычленения концепции иразграничения её с идеологией, как это имеет место в социально ограниченной иограничивающей этим других модели Т. Парсонса. Однако в этом случае идеологияобречена на перманентную изменчивость и как итог — на гибель. В целом идеология задает относительно изменчивые по сравнениюс концептуально-метафизическими принципами рамки социокультурнойжизнедеятельности людей во всех областях, за которые эта жизнедеятельность недолжна выходить. Так как подавляющее большинство людей не способно крациональному осознанию  и сравнению между собой различных концепций и принятию/ непринятию тех или других из них, то именно идеология становится для нихосновным внутренним регулятором поведения. Эти внутренние идеологическиесоциальные ограничения являются более важными регуляторами, чем внешние социальныеограничения в виде права, денег, техники и технологии или психофизические стереотипы(условные рефлексы) поведения, так как являются более всеобъемлющими, позволяютличности самостоятельно принимать идеологически правильные решения в ситуациях,не регламентированных внешне и делают её поведение более устойчивым ипредсказуемым. Если у личности отсутствуют внутренние идеологические социальныеограничения, а её поведение сдерживается только внешними социальнымиограничениями, то в этой ситуации установленный порядок будет обязательнонарушаться при отсутствии внешнего контроля. Если большинство перестанетпридерживаться господствующей идеологии, то данную социальную систему ждётскорый крах в области тех ценностей и представлений, которые потеряли массовуюподдержку. Пример подобной ситуации мы могли наблюдать в России 1987-1991гг.,когда после нескольких лет массированной пропагандистской компании, разрушившейи поставившей под сомнение основные постулаты советской идеологии СССР и КПСС,рухнули и развалились практически без какого-нибудь массового сопротивления(См. подробнее 189, 191). При этом следует учитывать, что устойчивыепсихофизические стереотипы поведения, сходные с условными рефлексами при сменеидеологии могут сохраняться, наполняясь совершенно иным идейным содержанием,что можно было часто наблюдать при превращениях коммунистов в демократов вРоссии 1990-х годов. Именно поэтому эти стереотипы не могут являться устойчивойосновой социальной системыИдеологические социальные ограничения связывают в единоецелое системы внешних ограничений: экономических, правовых,информационно-образовательных и прочих, которые в случае отсутствия координации их с идеологией станут противоречить друг другу и разрушать темсамым социальную систему. То есть, идеологические социальные ограничения выступаютдля внешних систем социальных ограничений в роли координирующего исистемообразующего фактора.  Модель господствующей идеологии, частью которой являютсяидеологические социальные ограничения, представлена в монографии А.В. Май(259). Автор производит в ней критический анализ советскоймарксистско-ленинской идеологии. Хотя автор, стоящий налиберально-демократических позициях, придерживается характерной для этойидеологии теории деидеологизации, его модели с определёнными корректировкамимогут быть применены к любой идеологии, в том числе и его собственной. Вавторской модели структуры и функций коммунистической идеологии она создаетосновные установки, как руководство к действию, фильтрует поступающую из внеинформацию, создает нормы поведения граждан и технические правила осуществленияцелей, является основой составления планов и проектов, запретов на определённуюинформацию и деятельность, служит основой для пропаганды и дезинформации (См.259, с.193). Всё перечисленное можно отнести к социально-ограничительным функциямлюбой идеологии.А.В. Май справедливо отмечает, что «идеологическийфундаментализм вступает в противоречие с условиями нормального существования иразвития общества в целом. Это означает, что процесс восприятия данных,необходимых для прогнозирования развития и обучения системы, блокирован» (259,с.196). Действительно, слабостью идеологических социальных ограничений являетсяих неизбежное вступление в противоречие с «реальной жизнью». В этих условияхидеологии могут либо упорствовать в своем догматизме, сохраняя чистоту ортодоксии,либо бесконечно приспосабливаться к миру, что неизбежно приведет эту идеологиюк перерождению и гибели, либо пытаться скомбинировать первый и второй варианты,что наиболее трудно, но зато более эффективно. Рассмотреть эти процессы  напрактике можно через изучение истории  религий.Важнейшим выражением идеологических социальных ограниченийявляется язык. «Как считает Э. Бенвенист …между человеком и миром нетестественного и прямого отношения. Посредником является символический аппарат,который сделал возможным мышление и язык, замещающий явления окружающего мира.Благодаря языку, человек конституируется как субъект. Только язык создает своюреальность. На нём основано существование индивида и общества. Наивысшейспособностью человека является способность к символизации. …Но символ не имеетестественной связи с тем, что он символизирует (210, с. 5-6), – констатируетИ.Г. Корсунцев. На самом деле Э. Бенвенист заблуждается, между человеком имиром есть естественная связь, которую, однако, возможно не может уловить«одномерный человек» с левополушарным мышлением, а символ должен иметь, помнению А.Ф. Лосева (250), С.Н. Булгакова (См. 31) и П.А. Флоренского (417)связь с символизируемым, ибо в противном случае открывается простор дляманипуляции сознанием. Точка зрения Э. Бенвениста выражает собой ту роль,которую должен был бы играть «сильный язык» (Р. Барт) в идеологии. С точкизрения идеологии «сильный язык»  действительно должен оторвать нас отреальности и навязать память слов вместо вытесненной биокосмческой памяти(См.133, с.55) и создать свою, искусственную виртуальную реальность, на которойдолжно быть основано существование общества и индивида.  По мнению Р. Барта, язык является интерпретантом всех знаковыхсистем. Общество непрерывно порождает знаки и с их  помощью структурируетдействительность. Социальная практика является вторичной по отношению кестественному языку и моделируется по его образцу. Р. Барт рассматриваетфеномен письма, как общественный механизм, обладающий принудительной силой. «Письмо» представляет собой опредметившуюся в языке идеологическую сетку,которую субъект помещает между собой и действительностью. Это заставляет субъектадумать в рамках определенных категорий, фиксируя и оценивая лишь те элементыдействительности, которые эта сетка определяет как значимые. …Миф создается наоснове некоторой последовательности знаков, которая существовала до него…»(Цит. по 210, с.16). Сходные представления о языке и у Ж. Деррида (135). Силавласти языка и накапливаемых им ограничений во многом заключается в еёнеизменности. Думая на языке, мало кто думает о языке и его власти. По мнениюА.И. Кугая, сильные языковые системы, в которых находят своё выраженияидеологии, отличаются агрессией и нетерпимостью (языки А. Шопенгауэра, К.Маркса, Ф. Ницше). С другой стороны, «внешняя экспозиция сильной языковойсистемы уподобляется представлению, своеобразному театральному зрелищу» (217,с.31), превращающему общество в «общество спектакля» (Г. Дебор). Социальноограничивающие «формы дискурса конструируются таким образом, чтобы сообщитьсоциолекту абсолютную  плотность, замкнутость и оградить систему, решительноизгоняя из неё противника, либо включить в свой дискурс в качестве простогообъекта, чтобы тем самым исключить его из сообщества говорящих на сильномязыке. В конечном счете, сильная языковая система такая, которая функционируетв любых условиях, сохраняя свою энергию вопреки ничтожности реальных носителейязыка, которая способна «свалить» противника…» (217, с.32).     А.И. Кугай, «обобщая описание репрессивных языковых конструкций,… отмечает и основную особенность: они навязывают искаженный смысл, заставляяпринять только предложенное и именно в предданной форме» (217, с.34). Огромное значение  языка для идеологии определяется именноего способностью к конструированию моделей интерпретации реальности, могущихпри этом не только её существенно ограничивать, но и искажать и дажеигнорировать. Примером такого виртуального образно-языкового (но изначальнооснованного не на образах, а именно на языке) мира является компьютерное«киберпространство». Язык, оторванный от обозначаемой им реальности способенподменять мир «картиной мира», как это хорошо показал М. Хайдеггер (428). Подобные,социально ограниченные «картины мира» мы имеем возможность постоянно наблюдатьпо телевизору. Помимо способности к созданию виртуальной реальности, языкобладает и таким очень важным социально ограничивающим свойством, какблокирование выражения необозначенной в нём или не желаемой для него (идеологии)реальности.  То, для чего в данном языке нет адекватных понятий, не может бытьна нём высказано, а значит и рационально осознано. Если это будет высказано надругом языке, то большинство, пребывающее в пространстве данного языка  этогоне поймет, а если кто-то и поймет, то ещё большой вопрос, насколько он сумеетэто адекватно перевести на язык большинства. Как отмечала Н. Автономова, всякийперевод разрушителен для оригинала. «Ни один перевод никогда не бывает совершенным,и ни один перевод не переводит абсолютно всего в оригинале» (135, с.102). Тоесть всякий язык в известной мере  является  замкнутой и непереводимой, не конвертируемойполностью в другие языки системой. В этом заключается одна из граней и функцийсоциальной ограниченности языка. При этом различные социальные, в том числе и конкурирующиеидеологии могут существовать в пространстве различных национальных языков,например русского, английского и других. Эти идеологии стремятся естественноподчинить себе существующие национальные языки, что им частично и удается,благодаря введению одних и вытеснению других слов и понятий, реформ алфавитов,орфографии и т.п. по типу известной языковой реформы Петра I и реформы русского алфавита иязыка в 1918 году, которую справедливо критиковал И.А. Ильин (174-Т.2). Но таккак полностью создать свой язык этим идеологиям не удаётся, то им приходитсядля своих целей конструирования виртуальной реальности довольствоваться отдельнымитерминами, использовать и по новому интерпретировать уже имеющиеся в языкелексические единицы, что облегчает исследование и критику созданных таким способомязыковых социальных ограничений.  Например, Т. Парсонс утверждает, что одной из важнейшихчерт становления современного общества являлась секуляризация. Секуляризация означаетосвобождение от религиозного влияния. Но действительно ли «современноеобщество» освободилось от влияния религии, а не заменило влияние одной религиидругой? М. Вебер с работами, которого хорошо знаком Т. Парсонс,  как известнопоказал, какую роль играет протестантизм в становлении духа капитализма (См.71), явившегося одной из основ «системы  современных обществ». Так что речьследовало бы вести не о секуляризации, а о замене одной религии (в данномслучае христианства), какой-то другой, развившейся из модернизированного протестантизмаи пожелавшей оставаться инкогнито, скрывшись под вывеской «секуляризация».Однако эта «секуляризация» не мешает президенту США приносить присягу наБиблии, как не мешала она Петру I внедрять в России  гражданско-языческих греко-римских богов, а марксистскимидеологам почитать мощи В.И. Ленина  в Мавзолее. В монографии «Духовная борьба» (450) подобная ситуацияописывается как  наличие двух идеологий – для внешнего и внутреннегопотребления. Понятие «секуляризация» является, таким образом, терминомидеологии для внешнего потребления, предназначенным для сознательного искаженияреальности.  Тему свойственных современному обществу языковыхманипуляций развивает А. Макинтайр. Он замечает, что понятие «естественных правчеловека» возникло в политической философии 17-18 веков. Сегодня его понимают,как запрет мешать индивидам в их стремлении к реализации жизненных целей,свободы и счастья.  Однако в период появления и обоснования данное понятиеозначало свободу человека поступать независимо от любых внешнихобстоятельств. Сейчас под «правами человека» стали понимать позитивныеправа на труд, отдых, социальную защиту и т.п., которые якобы присущи ему срождения. Однако ни в одном естественном языке нет слов для выражения подобнойидеи (См. 260, с.14). Нет и рациональных доказательств этой идеи. Сходнаяситуация складывается вокруг таких слов и понятий как «протестовать»,«оппозиция», «польза», «успех», «рациональность». «Таким образом, вся структураглавных понятий современного общества есть множество юридических и политическихфикций. Их цель заключается в обеспечении индивидов и социальных  институтов«объективными и безличными» критериями. Но эта цель недостижима. Фикции«гражданского общества», «государства», «рынка», «бюрократии» и т.д. –следствие изобретения идеи о «свободном и автономном человеческоминдивиде»(260, с. 16-17). В результате «несоизмеримость системы фикций иреальной практики определяет суть политики современного общества: индивидуализмформулирует свои требования в языке фиктивных «прав»; бюрократическиеорганизации формулируют те же  самые требования  в языке фиктивной «пользы» и«успеха». В итоге юридический и политический язык маскирует реальное положениедел: «Фиктивная, мнимая рациональность политических дебатов образует прикрытиепроизвола власти. Именно такой произвол есть решающий фактор современного общества»(Цит. по 260, с.17), – считает А. Макинтайр.  Таким образом, современная политическая система,использующая фальсифицирующий реальность идеологический язык, создаетсоциальные ограничения для одних, в том числе и посредством ложнойинтерпретации реальности, и лжесвободу произвола и манипуляций для других,которая также подавляет и ограничивает большинство. Значительный материал по языковым социальным ограничениямможно найти в работе С.Г. Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием» (191). Авторотмечает, что язык, слово помимо информационного оказывает еще и мощноесуггестивное воздействие. Например, ребенок не требует логических обоснованийзапретов, исходящих от взрослых, реагируя больше на интонацию, мимику, языктела. В традиционном обществе слово и язык в целом были священны и неразрывносвязаны с обозначаемыми ими явлениями и предметами. Эпоха Просвещения породилановый, аналитический, разделяющий  и подчиняющий язык, в котором знак не имелтесной связи с означаемым, а, следовательно, открывались возможности дляманипуляции сознанием через слово, которое можно было уже произвольнопривязывать к той или иной вещи. Этот процесс совпал с началом массовогокнигопечатания и школьного образования, которые позволяли искоренять «туземные»традиционные языки, внедряя буржуазно-индустриальный новояз. При этом языкпревратился в товар, а сказанное на нём стало определяться оплатой.Превратившись в капитал, язык стал продуктом производства со своей технологиейи научными разработками, стал искусственным, стал хуже пониматься, что привелок утрате широкой способности общаться на многих языках в Европе. Слова, связанныес непосредственным общением людей, стали заменяться терминологией, не связаннойс реальной жизнью и эмоциональными переживаниями: эмбарго – вместо блокада, коммуникациявместо общения и т.п. Функцией подобных наукообразных «слов-амёб» (С.Г. Кара-Мурза)является разделение интеллекта и эмоций, подавление и вытеснение последних. Этислова-амебы «уничтожают» богатство семейства синонимов и сокращают огромноеполе смыслов до одного общего знаменателя» (191, с.85). Текст, заполненныйподобными словами, приобретает размытую универсальность, но малую содержательность,лишается исторических корней  и измерений («электорат», «прогресс»,«глобализация», «интернет»). На подобном новоязе на Западе сочиняются«политически правильные детские сказки», делаются очищенные от «антисемитизма»переводы Библии и т.п. По мнению С.Г. Кара-Мурзы зловещие пророчества Дж.Оруэлла об обществе, подавляемом специальным новоязом, искажающим  смысл словдо обратного («война – это мир», «свобода – это рабство») во многом сбылись,1984 год давно наступил.
Однако слово и текст традиционного языка, конечно, не являютсяединственным видом языка. В манипуляциях сознанием, являющихся одной из главныхфункций языковых социальных ограничений огромную роль играют и другие языки:зрительных образов, жестов, интонаций речи, запахов и т.д. Наиболее эффективносоединяет эти языки в единое целое телевидение, оказывающее наиболее мощноеманипулятивное воздействие за счет комбинации различных языков, значительноопережая в этом прессу и радиовещание.
Автор обращает также внимание на математику, язык цифр,который в отличие от обычного языка многим кажется абсолютно честным. Г.В.Лейбниц в своё время писал, что «в тот момент, когда будет формализован весьязык, прекратятся всякие несогласия; антагонисты усядутся за столом одиннапротив другого и скажут: подсчитаем!» Эта утопия означает полную заменукачеств (ценностей) их количественным суррогатом (ценой). В свою очередь этоснимает проблему выбора, заменяет её проблемой подсчета, что и является смысломтоталитарной власти технократии» (191, с.96).
Исходя из работ С.Г.Кара-Мурзы, можно выделитьосновную социально-ограниченную функцию языка в современном обществе –манипулятивную, сущность которой заключается в скрытом воздействии на сознаниеи подсознание в людей в целях изменения их представлений о мире и поведения внужном для манипулятора направлении. Манипуляция сознанием (и подсознанием)ограничивая свободу представлений и поведения людей, является одной изкомбинированных форм социальных ограничений.
А.Г. Дугин, разрабатывая «философию традиционализма»вводит такие понятия как «язык современности» и «язык традиции». «Впространственном мире языка современности все предметы состоят извзаимозаменяемых компонентов – отсюда представление о количественной природепространства.… Один из первых катехизаторов языка современного мира РенеДекарт говорил, что существуют только две вещи – это «рациональное мышление»,«рациональный дискурс» и «etendue», протяженность, пространство. Вот это чисто количественное,однородное l’etendu является тем, что понимает под пространством современныймир. Это пространство изотропное, в  нем право и лево, верх и низ, Запад иВосток принципиально не различаются. Отсюда как предел – вытекает представление о One World, едином мире,«мондиализме», идея объединения всех стран, государств и народов в единоесодружество»(152, с.40), – писал А.Г. Дугин. Язык традиции, напротив, исходитиз представления о качественном и неоднородном, а не количественном иоднородном пространстве.
Здесь мы видим, как сила определённого языканаправляет логику развития таких значительных социальных процессов как глобализация.Это является одним из доказательств значимости языковых социальных ограничений.
Этические социальные ограничения выходят за рамкиязыковых социальных ограничений, так как могут существовать не только в формевнешних культурных, зафиксированных в языке правил, но и в форме этических(моральных) чувств или аффектов в понимании Д. Юма и Б. Спинозы. Тем не менее,функцией этических социальных ограничений является именно ограничение психологическихаффектов, чувств, мыслей и конечно действий  личности в желательном дляидеологии, производной частью которой они являются, направлении. «Моральныепринципы – во все моменты сложных трагических конфликтов – не обладают дляличности ни внутренней самоочевидностью, ни характером научно-логичной обоснованности.Они просто навязываются, подобно юридическим нормам, как ограничивающая и давящаяна нас сила, с той только разницей, что сила их усугублена всей беспощадностьюобщественного порицания за их нарушение…  Объявляется ли нам наша обязанностьслужить народу или государству, или сохранить верность семье, или какая-либоиная обязанность в качестве высшего и абсолютного долга – всюду безмернаяполнота  нашего духа искусственно ограничивается, втискивается  в узкие,строго  очерченные рамки, беспощадно вталкивается в некое прокрустоволоже»(419, с.156-157), — отмечал С.Л. Франк в статье «Крушение кумиров».Сходное отношение к этическим социальным ограничениям можно найти у А.Шопенгауэра в книге «Афоризмы житейской мудрости». История и современное состояние этических ограничений в Западно-Европейской цивилизации представленав работе А. Макинтайра «После добродетели» (263). Автор прослеживает историюзападной этики от греческого эпоса Гомера до современности. Как показаноавтором, этические концепции  в Европе претерпели ряд серьёзных трансформаций,и в итоге современный мир оказался в этическом тупике, заключающемся вотсутствии единой и общепринятой этической системы как единых правил социальнойигры и расколе сущего и должного в морали. Современную ситуацию на Западе авторсравнивает с моральной катастрофой, так как отсутствие единой этики превратиломораль в объект социальных манипуляций и индивидуалистического произвола.Современное общество представляет собой конгломерат индивидов и групп, играющихпо различным этическим правилам и стремящихся к разным ценностям и целям,сдерживаемых лишь внешними законами и угрозами. Моральные утверждения,существующие в языке,  являются фрагментами старых концепций морали, утратившихсвязь с ними. Так как единой этики в современном обществе не существует, то еёэрзацем стали право, деньги, сила, манипулятивный обман…. Среди важных причин,приведших к этому состоянию дел, автор выделяет постепенную отмену античной этикидобродетели выраженной Аристотелем, раскол в этике сущего и должногоосуществленный  Сократом, идущую из иудаизма этику  закона, неудачную попыткупросвещения (И. Кант) заменить религиозные основы этики философией и дать еёрациональное обоснование, и, наконец, этический нигилизм Ф.Ницше, которыйнеоправданно распространил на мораль вообще критику ущербной морали своей эпохи.
А. Макинтайр предлагает вернуться к традиционной этикекультивирования добродетелей, а не соблюдения принципов и законов, единой системедобродетелей, к дифференцированной морали, связанной с социальным статусомчеловека, противоположной абстрактным нормам для всех, к единой социальнойэтике, основанной на солидарности с другими членам общества и общности историии культуры, уйти от разделения личного «я» и морали, вернуться к морали,связанной с целями и ценностям человека, а не просто механически  навязаннойему обществом.
Этическая концепция А. Макинтайра перекликается как спредставлениями марксизма об исторически и социально обусловленном характереэтики, так и с известной критикой кантианской и ветхозаветной морали в русскойфилософии (См. 89, 365). «Ветхозаветное законничество»  снова восстает здесьпротив новозаветной благодати.… Но тем самым совершенно теряется место морали врелигии, она получает подчиненное положение. В этой подмене религии этикойкроется… скрытое отрицание религии. Трансцендентный Бог…  заменяется здесьнравственным законом, соответствующим определенному состоянию греховногочеловеческого сознания. В действительности под этикетом абсолютной моралиобожествляется одна определенная сторона человеческого сознания. Моральнаятеология Канта есть именно тот дурной антропоморфизм или психологизм  врелигии, которому им якобы объявляется война, причем этот воинствующийпсихологизм принимает явно враждебный религии характер…» (53, с.47), – писалС.Н. Булгаков.
Итак, функциями этических ограничений являетсяконкретное определение для личностей и общества того, что есть добро, а чтоесть зло, и основных правил социального поведения. Так как регламентировать всежизненные ситуации этика не в состоянии, то наилучший путь для её соблюдения –именно  развитие добродетели в человеке, что и является одной из её функций.
Будучи одним из высших уровней социальных ограниченийэтические ограничения  наряду с языковыми оказывают управляющее икорректирующее воздействие на политико-управленческие, правовые, экономические,эстетические и другие формы социальных ограничений. В случае отсутствия единойэтики многие правовые, экономические и прочие социальные ограниченияоказываются неэффективными. Можно так же выделить нормативные, регулятивные,воспитательные, властно-управленческие, организационные, мотивационные,контрольные функции этических социальных ограничений.
Одной из особенностей этических социальных ограниченийявляется их иррациональный характер. «Не существует никакого  единогоморального постулата, исходя из которого, можно было бы развить логическуюсистему нравственности так, чтобы она охватывала все без исключения суждения,подводящие явления под категории «добра» и «зла» (Цит. по 419, с.11) – писалГ.Зиммель. Поэтому этические социальные ограничения можно  назвать своеобразнымидобродетелями  объемлющей их концепции и идеологии. При этом следует иметь ввиду, что в обществе может существовать не только множество конфликтных конкурирующихэтик по А. Макинтайру, но и двойная этика, основанная на наличии идеологии длявнешнего и внутреннего потребления.
«…Фарисеи, организационно оформленные  в виде клановыхпо природе структур, всегда нуждались в двух видах идеологии: одной – длярегулирования внутриклановой жизни (собственно иудаизм); второй – для внешнейпропаганды, регулирования жизни общества в целом на фарисейской основе. Этойвторой идеологией на религиозной основе стал протестантизм, на светской основе– либерал-демократия. Наличие идеологии «доля внешнего потребления» позволяетизбежать фарисейству страшной опасности: попасть в изоляцию в общественноммнении и зачахнуть»(450 с.113), — полагают авторы монографии «Духовная борьба».
Такая двойная идеология могущая возникнуть не толькона основе иудаизма предполагает и двойную этику для внешнего и внутреннегопотребления. Этика для внешнего потребления выполняетманипулятивно-пропагандистские и маскировочные функции в обществе, а этика длявнутреннего потребления является действенной основой регулирования внутриклановойдисциплины и поведения его членов во внешнем мире. При этом этика для внешнегопотребления должна быть устроена так, чтобы создавать максимально благоприятныеусловия носителям этики для внутреннего потребления. Аналогичное положение подобнаядвойная идеология создаёт и в сфере действия других форм социальныхограничений. В частности, такая этика служит благоприятной основой для генезисасоциального неравенства и коррупции, истоки и формы которых показаны вдиссертации Э.Н. Грибакиной (117). При этом само социальное неравенство вомногом является следствием негативной комбинаторики различных форм и уровнейсоциальных ограничений.
Функции эстетических социальных ограничений во многоманалогичны функциям этических социальных ограничений, только сферой их действияявляются представления о прекрасном и безобразном, допустимом и недопустимом вкультуре и искусстве. Эти ограничения очень важны, так как их функцией являетсяопределение в целом внешнего вида и форм практически всех предметовматериальной культуры, используемых человеком и канонов творчества в духовнойсфере.
Б.П. Вышеславцев пришел к идее снятия границ междуэтикой и искусством: «Проблема сублимации приводит к требованию совершенноновой этики. Эта этика во всем противоположна морализму, юридизму,категорическому императиву, этике обязанностей, этике всеобщего закона разума….Могучей сублимирующей силой обладают образы красоты, образы искусства. Моральне сублимирует, и сублимировать не может» (89, с.68). Искусству, по Б.П.Вышеславцеву, противостоит только законническая, пресекающая, ограничительнаямораль и только символическая этика религиозной благодати способна полностьюсублимировать эрос и объединить этику с эстетикой.
«Этика – следствие эстетики, следствие метафизическогоучения о красоте и гармонии макро и микрокосма, так, по крайней мере, считали вантичную эпоху. При нарушении эстетической гармонии, т.е. квинтэссенциональнойцелесообразности структуры, невозможно и нелепо говорить о каком-либо этическомсовершенстве. Но необходимо иметь представление о красоте и гармонии, преждечем исследовать причины искажений…» (114, с.291), – отмечал Е.В. Головин. Вхристианской же культуре возник раскол этического и эстетического идеалов, что,по мнению В.В. Зеньковского нашло, в частности, своё выражение в жизни итворчестве Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского (См. 164-Т.1, ч.1). Таким образом, виудео-христианской цивилизации функции этических и эстетический социальныхограничений разделились, причём на первое место вышел морализм, а не красота. Внастоящее же время широко распространился культ аморализма и эстетическогобезобразия, усиленно навязываемый СМИ (См. 246). Культура и искусство сталипревращаться в инструменты массового разврата (П.А. Сорокин), осуществляющего вмассовом порядке функцию «контринициации» по Р. Генону, то есть пониженияуровня массового сознания, культуры и способностей. Идеациональную культуру(П.А. Сорокин), господствовавшую в Средние века, сменила чувственная. Центральноеместо в современном  искусстве стал занимать не герой как в античности исредневековье, а извращенец и деградант (См. 373, с.454-455). Те же самые процессыконстатируют и более современные авторы  (См. 147, 246, 268, 269, 322).
Исходя из представлений Е.В. Головина, одной изглавных функций эстетических социальных ограничений в современной цивилизацииявляется задание определённых коллективных шаблонов восприятия прекрасного ибезобразного, которые в настоящее время во многом характеризуются прямолинейнымрационализмом и плотной материальной устойчивостью не превращающихся форм.
Примеры концептуальных проектов эстетическихограничений можно найти в «Государстве» и «Законах» Платона, «Городе Солнца» Т.Кампанеллы, где все дисгармоничные формы подлежали гармонизации, творцыдисгармонии – наказанию и изгнанию, а люди евгеническому улучшению своейвнешности и психофизических свойств. Причём в этих утопиях эстетическиесоциальные ограничения имели тенденцию к растворению в природных стандартахкрасоты и гармонии, то есть,  как это не парадоксально, они как бы исчезали.
Более острый характер эстетические социальныеограничения могут иметь скорее в современном обществе, ориентированном наострые углы и прямые линии, которых нет в природе. В архитектуре такой яркийпример мы можем наблюдать в так называемом «конструктивизме», модном в Европе1920-х гг. В принципе в истории культур мы можем наблюдать различные системыэстетических социальных ограничений – например запреты на изображение человекаи животных в иудейской и исламской культурах, обусловленные различнымиидеологиями.  Константой для оценки красивости/некрасивости того или иного явлениякультуры или природы можно считать их гармоничность и функциональную целесообразность.Некрасиво то, что функционально дисгармонично и нецелесообразно в соотношении ссобственным «телосом». Поэтому можно вести речь о красоте, эстетикебезобразного в соответствии  с его деструктивной целью. Критерии оценкипрекрасного и безобразного   задает соответствующая идеология, поэтому эстетическиесоциальные ограничения можно считать мерой красоты, соответствующей  концепциии идеологии. Нарушителей эстетических канонов ожидают неизбежные социальныесанкции: от преследований и репрессий при тоталитаризме, до замалчивания и«непопулярности» при демократической системе управления.
Онтологическо-гносеологические социальные ограниченияпосредством  объемлющей их идеологии и концепции тесно связаны с этическими,эстетическими и языковыми социальными ограничениями и попытки их разделения,характерные для европейской культуры, свидетельствуют лишь овластно-манипулятивных амбициях разделителей, направленных, в частности, насокрытие объемлющей их концепции. Пора уже, видимо, отбросить евроцентристскийнововременной миф об универсальной уникальности, возникшей в этот период вЕвропе науки и признать, что разные цивилизации, основанные на различных концепцияхмогут и даже, видимо, всегда создают и свои собственные науки, основанные насвоеобразной онтологии и гносеологии. Когда нацисты говорили об «арийской» и«еврейской» физиках, они ошибались лишь терминологически, но не по сути.Действительно не существует  какой-либо физики (химии, биологии) с фатальнойнеразделимостью связанной с какой-то нацией, но могут  существовать исуществовали (по крайней мере, в прошлом) аналоги соответствующих наук,основанные на иной концептуальной, онтологическо-гносеологической основе ибывшие поэтому другими. Исходя из представленной здесь концепции, неверноназывать такие аналоги астрономии и химии как астрология и алхимия –преднауками или не науками, а скорее их следует называть науками другой ненововременной цивилизации, подразумевая под наукой систему организованного иупорядоченного знания, имеющую свою философию, методологию и т.д.  «Судьба такназываемых герметических дисциплин любопытна: одни вполне даже расцветают –астрология,  некромантия, алхимия… не будем говорить о качестве этого расцвета.Другие совершенно неизвестны – гоэтия, дагонология…»(114, с.266), – писал культурологЕ.В. Головин.  Вот эти герметические дисциплины, обычно  называемые сейчасненаучными формами знания, и можно назвать основанными на инойконцептуально-методологической основе науками средневековой европейской иантичной цивилизаций.
Функциями онтологическо-гносеологических социальныхограничений является соответственно определение того, что вообще «есть» и того,как это существующее можно познать, используя определённые методы. Взависимости от признания того, что «есть» и выбранной методологии оказываются и полученные результаты исследований. Социальные ограничения определяютонтологические и гносеологические границы соответствующих исследований, то естьза их пределами оказывается то, чего нет и то, что нельзя познать. В качествепримера социально ограниченной гносеологии можно привести критику рационализмаВ.Ф. Эрном.
«Будучи сам схемой, т.е. созданием схематическоймысли, ratio существенно схематичен. В подлежащейдействительности для него «понятно» только рациональное, т.е. то, что может бытьприведено к схеме математической, динамической, механической, произвольно имизбранной. В схему геометрического следования ratio Спинозыпытается заключить всю сложность космогонического процесса. Схемой математическойформулы пытается Гегель объяснить реальное движение планет. Осознанныйсхематизм рассудка легализуется «Критикой чистого разума». В порабощенностисхемой – корень всех искажений. Взнузданная рационализмом мысль совершеннобессильна переддействительностью. Оторванная от последней, она можетоперировать только схемой. Рационализму действительность дана может быть  тольков схеме и ровно настолько, насколько в схеме она умещается. А так как рассудоксклонен считать себя единственным законным владыкой сознания, то он с мнимологической принудительностью стремится действительность «сократить» и сделатьсебе сообразной»(483, с.110). Результатом подобной гносеологическойограниченности становится примерно следующее: «Прогресс знаний естьпростое верчение в беличьем колесе. Из знаний не вырастает познания.Приближения к истине быть не может, ибо истины нет; значит, в развитии знанийразвивается только самообман. Прогрессивный рост знаний есть прогрессивныйрост заблуждения»(483, с.207), — писал В.Ф. Эрн о гносеологии позитивизма.
Рассмотрим другие примеры. Так, по И. Канту вещи всебе есть, но познать их нельзя. Тот факт, что данный вопрос, в общем, осталсяв философии и науке дискуссионным, наглядно свидетельствует о том, что решениеданного вопроса определяется социально-конвенциональной договорённостью,выступающей как социальное ограничение. Это хорошо видно при изучении измененийпарадигмальных оснований науки. Мысль об изменении парадигм в истории наукиввёл в современную философию науки Т. Кун. По его мнению, мы не рождаемся содинаковой врожденной парадигмой, как полагали И. Кант и Ч. Дарвин, но впитываемих вместе с присущими им ограничениями в ходе социализации и обучения. А.Г.Дугин, развивая представление Т. Куна, о парадигме как общем контексте научныхпредставлений, аксиом, методов и очевидностей, предопределяющих общепризнанныеустановки, разделяемые научным сообществом в данный исторический момент,предложил понятие «сверхобобщающих парадигм». Такая парадигма не миф, носистема мифов, порождающая новые мифы, система теологий, сводимых к общейпраматрице, «не мировоззрение, но некая предмировоззренческая туманность», «неидеология, но  корневая подоплека идеологий, могущая сблизить одни идеологии сдругими, внешне не просто различными, но противоположными, и наоборот, показатьфундаментальные различия в идеологиях, формально очень схожих» (153, с.42).  «Втаком понимании нельзя провести строгой грани между гносеологической ионтологической составляющей парадигмы» (153, с.42). «Каждая из парадигм радикальноменяет содержание терминов и интеллектуальных конструкций, которые формально,лексически могут выглядеть одинаково. Переход от одной парадигме к другой вкорне трансформирует основные параметры восприятия реальности человеком,трансформирует статус самого человека»(153, с.44), – писал А.Г. Дугин. Авторвыделяет три таких парадигмы – парадигму сферы, связанную с божественнойцентрированностью мира и циклическим временем, присущую всем домонотеистическим обществам; парадигму луча, возникшую в христианстве, связаннуюс творением мира из ничего и последующим возвращением его в сущее и линейным временем;парадигму отрезка, ограниченного с обеих сторон, с линейным временем, идущим изничто в ничто, возникшую в Новое время в Европе. Последняя парадигма тяготеет кмеханицизму, атомизму и локализму. Эти парадигмы предопределяют вытекающие изних онтологическо-гносеологические социальные ограничения.
Многие ученые, описанные Д. Хорганом в книге «Конецнауки» (439), очевидно исходящие именно из парадигмы отрезка, считают, чтонаука уже почти  прошла весь свой отрезок и скоро упрётся в стену, чтопознавательные возможности человека ограничены, что кроме науки есть и другиеформы знания, не связанные с ней. Представляется, однако, что парадигма отрезкакак раз и является наиболее социально ограниченной: «Наука трудна, я соглашусьс этим. Когда разговариваешь с маленькими детьми, чувствуешь, что они хотятпонять природу. Но это из них выбивают. Выбивают нудным учением и системойобразования, которая говорит им, что они слишком тупы, чтобы это сделать. Внезапнооказалось, что именно это привело сегодня науку в тупик, а вовсе не нашивнутренние ограничения» (439, с.249-250), – отмечал Н. Хомский.
Таким образом, функции онтологическо-гносеологическихсоциальных ограничений заключаются в помещении человека в более-менееизолированное пространство определённой парадигмы и снабжение его такимигносеологическо-методологическими инструментами познания, чтобы он не мог выйтиза её границы. Эти границы обусловлены установками объемлющей их идеологии иконцепции. В этом смысле «конец науки» означает размывание научныхонтологическо-гнесеологических социальных ограничений и потерю наукой своего господствующегосоциального положения, обусловленного концептуально-идеологическими установкамицивилизации Модерна, утвердившейся в Европе с 17 века.
Выявление функций первичных социальных ограниченийпозволяет нам перейти к рассмотрению функций их производных, вторичныхсоциальных ограничений.          
3.2.    Функции вторичных социальных ограничений.
В данном разделе будут рассмотрены функции низших,вторичных форм социальных ограничений.
Так функциями политико-управленческих социальныхограничений является активное создание различных социальных препятствий,барьеров, границ, психофизических установок и стереотипов поведения в духеобъемлющих их идеологий. Эта форма социальных ограничений в отличие отвышеописанных требует активного проявления и самореализации, функционируя нестолько в виде каких-то метафизических установок, принципов и правил, сколько ввиде активной деятельности по их созданию, применению, насаждению и контролю ихисполнения. То есть функцией политико-управленческих социальных ограниченийявляется активное насаждение социальных ограничений как элементасамовоспроизводства системы. Активное насаждение требуемых идеологией иконкретной  ситуацией социальных ограничений имеет целью как активноепроведение в жизнь господствующей концепции, так и подавление её противников.Наряду с этим, политико-управленческие социальные ограничения выполняют функциюзащиты господствующей концепции, идеологии и производных от них ограничений.Инструментами политико-управленческих социальных ограничений выступаютправовые, экономические, информационно-образовательные, военно-силовые,технико-технологические и структурно-демографические формы социальныхограничений. Функции политико-управленческих социальных ограничений реализуютсяв ходе политико-управленческой деятельности субъектов социальных ограничений ивыражаются в виде издания приказов, распоряжений, инструкций, принятия законов,регулирования финансовых и информационных потоков и т.п. Функциюполитико-управленческих социальных ограничений реализуют в своей повседневнойдеятельности законодательные и управленческие государственные структуры,законотворческая деятельность которых представляет, по сути, постоянные болееили менее крупные изменения различных социальных ограничений.
Борьба за снятие, ослабление социальных ограниченийодних групп и увеличение их у других составляет в принципе основное содержаниевсей политической борьбы. Так, например, увеличение заработной платы, какой-тогруппе людей означает для них ослабление, снижение, снятие экономических, а,следовательно, и многих других социальных ограничений. Инфляция, рост цен,напротив, означает возрастание разнообразных социальных ограничений длябольшинства населения. Сходную роль играет и предоставление / лишение, каких-топрав, обязанностей, создание / изменение систем и структур социальных рангов,привилегий, наград и наказаний т.п.
Функции политико-управленческих социальных ограничениймогут реализовывать в своей деятельности и негосударственные структуры,различные коммерческие и некоммерческие общественные организации в меру своихвозможностей и компетенции, например, посредством регулирования финансовых иинформационных потоков. Доля государственных и негосударственных структур восуществлении функций социальных ограничений может быть различной в зависимостиот местных культурных традиций и условий и, особенно, от господствующей моделиуправления.
В обществе может складываться и ситуация реализацииполитико-управленческих функций организациями, исходящими из различныхконцепций и идеологий, что неизбежно затрудняет их взаимодействие и можетпородить хаос. Государственные структуры, однако, в этой ситуации обычнопридерживаются какой-то одной концепции и идеологии и совместно с союзными имобщественными организациями социально ограничивают своих  концептуальных оппонентов.
Функции правовых социальных ограничений занимают, вобщем, подчинённое положение по отношению к функциям политико-управленческихсоциальных ограничений, так как, хотя политико-управленческие структуры обычностараются функционировать в соответствии с созданными ими же юридическиминормами, политико-управленческое решение является первичным по отношению кзаконодательной норме, а не наоборот, как ошибочно полагают некоторые авторы.Этот вопрос разбирает К. Шмитт в своей работе «Политическая теология»(461).Исходя из того, что всякое правило (и в том числе право) существует толькоблагодаря исключению, К. Шмитт делает вывод, что для своего эффективногофункционирования система права должна предполагать выходящие за её пределыисключительные ситуации и исключительные решения, предполагающие её нарушение.Монополией на определение исключительной ситуации и исключительное решениеобладает властный политический субъект, который, будучи гарантом права имеетправо его нарушить, то есть выйти за пределы правовых ограничений. Если жеполитический субъект не может или не хочет выходить за пределы правовых ограничений,то он теряет свой властный суверенитет, превращаясь в объект правовыхсоциальных ограничений.
 С другой стороны, невыполнение правовых норм, в томчисле и политико-управленческими структурами не только создаёт угрозусоциальному порядку, но и подрывают авторитет и властные полномочия формальныхи неформальных авторов соответствующих правовых норм, то есть представителейтех же политико-управленческих структур, особенно если эти нарушения правовыхнорм имеют не исключительный, а систематический и массовый характер. Поэтомувластно-управленческие структуры стремятся поддерживать созданные ими правовыенормы, вопреки распространяемому СМИ мифу о повсеместном невыполнении законов.Этот миф о ничтожности правовых ограничений имеет социально ограничительныефункции, порождая у верующих в него социальную пассивность и апатию, мешающиереализации их социальных целей. Относительность правовых ограничений заключаетсяв том, что они  являются лишь частью системы социальных ограничений, тесносвязанной с другими – высшими и параллельными формами социальных ограничений.
То, что запрещено или ограничено законом может бытьнеограниченным  другими формами социальных ограничений (экономическими,информационными и т.п.) и наоборот, разрешённое, неограниченное законом можетбыть ограничено экономическими, технико-технологическими  и другими формамисоциальных ограничений и поэтому известная либеральная формула «разрешено всё,что не запрещено», всегда может оказаться простой фикцией. Таким образом,правовые социальные ограничения являются лишь одним из звеньев системы социальныхограничений, реализующим свою локальную функцию в этой системе. В системахправовых социальных ограничений обычно всегда имеются какие-либо противоречия,двусмысленности, неопределенности и пробелы, которые обычно выявляются и ликвидируютсяпо мере того, как из-за преодоления других форм социальных ограничений социальнаяпрактика некоторых индивидов и групп входит в противоречие с господствующейконцепцией и идеологией, а также интересами и ценностями господствующих групп иусловиями поддержания социального порядка. Быстрое изменение правовыхсоциальных ограничений свидетельствует  о низком качестве их функционирования инесовершенстве всей системы социальных ограничений. Однако, частое изменение правовыхсоциальных ограничений может выполнять ограничительную функцию для многих группнаселения, хаотизируя их жизнь, понижая возможности целерационального действия,вертикальную и горизонтальную мобильность.
Функции правовых социальных ограничений заключаются такжев законодательном регулировании социальной жизнедеятельности, ограничении техили иных её проявлений и сторон с помощью законов, указов, нормативных актов,распоряжений и других правовых документов. То есть они выполняют регулятивно-организационные и мотивационные функции. По сути, всязаконотворческая деятельность связана именно с изменением системы правовыхсоциальных ограничений: законодательном увеличении социальных ограничений уодних групп и (или) лиц и снижении у других. Возможны и такие правовые акты,которые формально снимают или накладывают социальные ограничения на всех членовданного общества. При изменении меры социальных ограничений одних групп за счётдругих проявляется социальное неравенство, а при одинаковых для всех социальныхограничениях – социальное равенство. В целом правовые социальные ограничениякак и прочие их формы могут выполнять достаточно разнообразный спектр функций,реализующихся в конкретных обстоятельствах и ситуациях, а потому не поддающихсятотальной схематизации и рационализации. Более конкретно функционированиеразличных правовых социальных ограничений рассматривается, в частности, вработах Н.Н. Алексеева (12, 13).
Функциями информационно-образовательных социальныхограничений являются регулирование и организация социальной жизнедеятельности спомощью предоставления или не предоставления (сокрытия) той или инойинформации, способов её структурирования, дозирования, отбора, подачи, чтореализуется в частности в образовательных системах. Значение этой формы социальныхограничений очень велико, особенно в современном обществе, которое частоназывают информационным. Известно, что регулирование информационных и энергетическихпотоков является главным средством бесструктурного (то есть не связанного спрямыми указаниями) управления. В случае если какая-то энергия для тех или иныхдействий уже имеется у управляемого объекта или у управляющего нет желания еёпредоставлять, то основным способом управления оказывается информационный.Ясно, что информация содержится и в других формах социальных ограниченийконцептуальных, идеологических, правовых и т.д., однако, если она, как и другаяинформация не известна, не доступна личности и обществу, то имеет место именноинформационное социальное ограничение.  То есть, если другие формы социальныхограничений связаны со структурированием информации и ограничением за счетэтого, то эта форма связана с предоставлением – лишением самой информации.Например, какой-либо закон содержит в себе некую информацию, однако если тот,кого она касается её не знает, то он не может воспользоваться возможностями илиограничениями содержащимися в этом законе. Таким образом, отсутствие информациио тех или иных формах социальных ограничений тоже является формой социальногоограничения.
Информационные социальные ограничения тесно связаны спроблемой коммуникации, и функции информационных социальных ограничений частореализуются через коммуникационные социальные ограничения, которые относятся ктехнико-технологическим социальным ограничениям. Значительна связьинформационно-образовательных  и экономических социальных ограничений.
 Т. Парсонс рассматривал «образовательную революцию»как продолжение промышленной революции, разделившей экономическую иполитическую систему и демократической революции, разделившей общество игосударство (политическую систему). «Образовательная революция» должна разделитьгражданское общество с традиционной системой воспроизводства и сохранениякультурного образца (семьёй) и стать этапом захвата и подчинения обществахозяевами определенной концепции, действующими, исходя из известного принципа:«разделяй и властвуй». «Теперь уже не подразумевается, что существует «врожденнаяспособность» индивида достигать справедливого положения… Вместо этого признается,что стратификация по способностям должна быть опосредована целым комплексомразличных стадий, которые проходит индивид в процессе своей социализации. Все вбольшей мере создаются условия для того, чтобы имеющие худшие начальные позициимогли преуспеть…»(323, с.130), — писал Т. Парсонс. Получается, что системаобразования по Парсонсу должна социально ограничивать более способных,уравнивая их с менее способными, но, как надо полагать, более подходящими дляцелей соответствующей концептуальной модели. «Не напоминают ли современные школымини-тюрьмы? Не душат ли они воображение, не давят ли они ребенка физически иментально и не практикуют ли различные формы явного и скрытого терроризма?Ответ, конечно же, однозначен: да; но подобные школы необходимы, чтобы обучитьлюдей исполнению ролей в офисах, на фабриках или в каких-нибудь другихорганизациях, которые очень напоминают мини-тюрьмы, душат воображение, давятфизически и ментально и держатся на страхе (угрозе лишения биовыживательных бумажек-денег)»(405,с.146), — писал Р.А. Уилсон. Функцией подобного образования являетсяформирование определённых, по сути, ложных и социально ограничивающихстереотипов социального поведения, разбору которых могли бы быть посвященыотдельные исследования.
Г. Лебон писал, что«приобретение таких познаний, которые не могут быть приложены к делу, служитверным средством к тому, чтобы возбудить в человеке недовольство»(231, с.214).Исходя из этого, не трудно предположить, что в образовательных учреждениях иСМИ будут присутствовать соответствующие информационные ограничения, несущиефункцию снятия возможного недовольства населения и его блокирования отинформации определённого рода в прагматических целях хозяев этой системы. Вдругой своей работе, критикуя французскую систему образования, Г. Лебон писал:«Полуучёными я называю тех, кто не имеет других знаний, кроме книжных, и,следовательно, не имеет никакого понятия о действительной жизни. Они продуктнаших университетов и школ, этих жалких «фабрик вырождения»… Профессор, учёный,студент нередко многие годы и очень часто всю жизнь остаются полуучёными»(230,с.82). Сходная критика французской системы образования содержится и в работеС.Г. Кара-Мурзы (191, с.212-221). Однако её недостатки не случайность, авыражение социально ограничительных функций, направленных на искусственную фабрикациюограниченного «человека массы» с одной стороны и относительно менееограниченной «элиты», призванной составлять верхушку этой массы — с другой.Таким образом, функцией образовательных ограничений является устойчивоевоспроизводство социально ограниченных масс и господствующей над нимипсевдоэлиты. При этом все эти более-менее социально недееспособные «полуучёные»будут зависеть от хозяев господствующей концепции, сумевших принудительнонавязать обществу свою систему социальных ограничений.
«…Чтобы предотвратить возможность зарождениясобственных групп элиты (интеллигенции), в массе управляемых, ее нужнополностью лишить тишины. Так на современном Западе возникло явление, котороеполучило название «демократия шума». Создано такое звуковое (шумовое)оформление  окружающего пространства, что средний человек практически не имеетдостаточных промежутков тишины, чтобы сосредоточиться и додумать до концасвязную мысль. Это — важное условие его беззащитности против манипуляции сознанием»(191, с.98), – писал С.Г. Кара-Мурза. Так в современном обществе реализуютсяфункции информационно-образовательных социальных ограничений. Эти функциинаходят свое выражение в лишении, сокрытии той или иной информации, преждевсего, социально значимой и могущей способствовать развитию, а не деградациичеловека, в предоставлении ложной информации,  создании информационного шума излишней информации (наиболее отчётливо это видно в принудительно навязываемойэлектронными СМИ рекламе). Посредством регулирования информационных потоков этисоциальные ограничения могут выполнять функции манипуляции сознанием иподсознанием масс, функции понижения уровня сознания, интеллекта и психическойактивности. Они также могут выполнять функцию отделения человека от внесоциальныхисточников информации.
Экономические социальные ограничения в отличие от информационныхрегулируют другую важнейшую социальную силу – энергию. Универсальным символом ивыражением этой энергии являются деньги как всеобщий обменный эквивалент.Человек не имеющий доступа к этой социальной энергии, лишён возможностипрактических действий, какой бы информацией, правами и управленческимиполномочиями он не обладал. Функции экономических социальных ограниченийзаключаются, таким образом, в энергетическом, ресурсном регулированиисоциальной жизнедеятельности. Инструментом этих ограничений является лишение(предоставление) сырья, энергии, продовольствия, товаров и изделий или их обменныхэквивалентов – денег (акций, облигаций и т.п.). Связь с правовыми социальными ограничениямиосуществляется здесь через право собственности на те или иные экономическиересурсы, связь с информационными социальными ограничениями – через знание о возможностяхих приобретения и использования. Для современного общества, называемого втрадиции левой мысли буржуазным, характерно то, что «хозяйство хочет перерастисебя… Оно стремится стать не только одной из сторон жизни, но единственной или,… определяющей, не признавая над собой никакого внехозяйственного илисверххозяйственного суда. В результате получается экономизм, как особоемироощущение и мировоззрение»(53, с.309). Для этого мировоззрения экономика исоответственно экономические социальные ограничения представляютсяцентральными, их функции абсолютизируются. На самом деле, это конечно не так,однако, роль экономических социальных ограничений различна в разных обществах.Для современного общества характерен рост удельного веса и значимости, экономическихсоциальных ограничений за счёт ослабления других звеньев этой системы.
«Просматривается опасная зависимость: деньги,освобожденные, согласно рецептам монетаризма, от «архаичной» связи снатуральными экономическими показателями, наращиваются тем свободнее и быстрее,чем полнее разрыв соискателей денег со всеми правовыми и нравственными нормами»(322, с.183), – писал А.С. Панарин. То есть, экономические социальныеограничения, по сути, поглощают, конвертируют в себя другие виды социальныхограничений.  Результатом этого является резкое ослабление всех социальныхограничений для узких групп финансовой элиты и пропорциональное возрастаниеэтих социальных ограничений для большинства.
Для современной социально-экономической системыхарактерна устойчивая настройка на функцию перераспределения экономическихресурсов от большинства к сверхбогатым. Ряд механизмов подобного устойчивогоперераспределения описан в книге А.К. Крыленко «Денежная держава – тайныемеханизмы истории», а также в работах А.Д. Нечволодова, Р. Эпперсона и другихавторов (См. 28, 29, 96, 149, 267, 271, 278, 301, 484). «Ростовщическая жесистема состоит в том, что частные лица – банкиры – получают разрешение навыпуск денег, давая их под проценты правительству. Деньги, выпускаемыебанкирами, обеспечиваются богатствами, а проценты по кредитам вынуждены платитьналогоплательщики. В результате такой системы все богатства нации оказываютсябезвозмездно переданными банкирам, корпоративной группе частных лиц» (Цит. по28, с.150), — указывал А.К. Крыленко. Другой подобный механизм – это инфляция.«Кейнс и Ленин были, несомненно, правы: ни один из миллиона не смог быраспознать истинную причину инфляции! … «Инфляция берёт у старых,неорганизованных и бедных и дает это тем, кто решительно управляет своими доходами…Доход перераспределяется от стариков к людям средних лет и от бедных к богатым»(484,с.66), — отмечал Р. Эпперсон. По  Р. Эпперсону правительство, допуская выпускне обеспеченных товарами лишних денег, порождающих инфляцию, узаконивает ипокрывает подделку денег. В результате инфляции происходит конфискация доходовтех, кто держит свои сбережения в деньгах, но обогащение крупных собственниковнедвижимости, промышленности и земли, которые дорожают опережающимиинфляцию темпами. При этом «почему-то никто из экономистов любого уровня иобразования не обратил внимания на тот простой факт, что деньги есть мерилостоимости, определенный эталон, установленный для измерения. Точно также людиустановили метры, килограммы, секунды… Но продавцу ткани не приходит в головууменьшать длину метра, а продавцу муки – вес килограммовой гири (за этополагается административная или уголовная ответственность). Однако рубли,доллары, а теперь и евро ежедневно уменьшаются в своей стоимости вследствиеинфляции»(28, с.155), — отмечают авторы сборника «13 теорий демократии», помнению которых постоянное повышение тарифов и инфляция являются мошенничеством,аналогичным уменьшению веса гирь.
Подобная ситуация постоянного перераспределениядоходов порождает состояние «одержимости экономикой» (Ю. Эвола). Однакорасплатой за подобную одержимость и улучшение социальных условий для частинаселения, служит «порабощение индивида производственным механизмом исоциальным конгломератом» (475, с.98). Одержимый экономикой человек крутитсякак белка в колесе, боясь проиграть в экономической гонке, а в результатетеряет свободу и простор для реализации возможностей, выходящих за рамки обыденнойжизни и материальных потребностей, лишая попутно этой возможности и тех, кто нежелает участвовать в принудительно навязанной экономической гонке, а потомупроигрывает в ней. При этом «экономическая эксплуатация разделяет силу ипродукт труда»(425, с.202), лишая работника заработанного, а значит ивозможностей для деятельности и развития. 
Функции экономических социальных ограничений заключаются,таким образом, в стимуляции и подавлении посредством предоставления или лишенияэкономических ресурсов той или иной деятельности людей. Так, одержимостьэкономикой, умело возбуждаемая не только господствующей идеологией, но иманипулированием экономическими социальными ограничениями, призвана подавлять иограничивать именно реализацию возможностей, выходящих за рамки обыденной жизнии материального интереса. «Современный Запад не выносит людей, которые заведомосогласны были бы меньше работать и скромнее жить» (102, с.90) ради реализациинеэкономических  и несоциальных интересов, «и поскольку во всем в рассчетпринимается только количество, а все, что не воспринимается органами чувствсчитается просто не существующим, то всякий человек, не прибывающий в состоянииажитации и не производящий материальных предметов, с неизбежностьюквалифицируется как «лентяй» и «бездельник»… В современном мире нет большеместа ни для интеллекта, ни для каких бы то ни было вещей внутренней природыуже потому, что их нельзя ни увидеть, ни потрогать, ни взвесить, ни сосчитать.Всех занимают только чисто внешние действия во всевозможных формах, даже те изних, которые начисто лишены всякого смысла»(102, с.90-91).  Современный мир нетолько не выносит, но и активно подавляет таких людей с помощью экономическихсоциальных ограничений, делая аутсайдерами в экономической гонке, являющейсясоциально ограничивающим образом жизни и действия. Именно поэтому, а не из-за«нехватки денег» и ресурсов плохо финансируется наука, культура, образование идругие подобные сферы. Напротив, те сферы деятельности, которые укрепляютсоциальную ограниченность человека и общества, в том числе и посредствомреализации лжесвобод, как правило, не испытывают экономических затруднений. «Ас точки зрения финансовой привлекательности, банкирам более выгоднофинансировать порнографию, наркоторговлю, торговлю оружием, либо войну, нежелижилищное строительство, малый бизнес или инфраструктурное развитие, в чемзаинтересовано общество. Наиболее выгодным делом для такой денежной системыявляются войны… Обычно войны стоят больше, чем страна может себе позволить,поэтому правители обращаются к банкирам с просьбой о финансировании боевыхдействий»(28, с.150), что те и делают, ссужая деньги под проценты.
Как отмечал Р.А. Уилсон, «традиционные методывоспитания совершенно логичны, прагматичны и здоровы для достижения истиннойцели общества, которая состоит не в том, чтобы создать идеальную личность, а втом, чтобы создать полуробота, который максимально близко подражаетобщественному идеалу, как в рациональных, так и иррациональных аспектах,перенимая как мудрость веков, так и накопленную человечеством жестокость и глупость.Причина очень проста: полностью сознательная, пробужденная (избежавшая промываниямозгов) личность не сможет точно вписаться ни в одну из ролей, предлагаемых обществом;изувеченные же, роботизированные продукты традиционного детского воспитанияпрекрасно вписываются в эти ниши» (405, с.145-146). В поддержании этогоположения значительную роль играют и экономические социальные ограничения. Этому способствует расширение платного образования, постоянный рост цен, таккак платность образования способствует ограничивающей человека излишнейспециализации, а постоянный рост цен не только эффективно перераспределяет средства  от большинства к меньшинству, но и обостряет «биовыживательноебеспокойство» (Р.А. Уилсон), подавляющие высшие уровни сознания. «…Средствамассовой информации и реклама, играющая в современном мире роль идеологии,повели игру на понижение человеческих интеллекта и психики в целом. Играющий наденьги гедонист стал образцом для подражания. Ставка делается на  актуализацию«базовых потребностей», таких как уход за телом и безопасность в ущерб«высоким» потребностям в уважении, благодарности, признании, справедливости,решении сложных интеллектуальных задач» (343, с.257), – писал А.Д. Королёв.Таким образом, происходит смыкание информационно-образовательных иэкономических ограничений.
Экономические ограничения, выполняя функцию структурированияв распределении ресурсов, реализуют и функцию формированияпредметно-материальной среды человека, давая возможность появления одних вещейи мешая созданию других. Экономические социальные ограничения осуществляют всовременном обществе и функцию регулирования других форм социальныхограничений, в частности, военно-силовых, технико-технологических иструктурно-демографических.
Военно-силовые социальные ограничения реализуютфункцию потенциального и актуального подавления, принуждения и уничтожения тех,кто по каким-либо причинам смог выйти за пределы системы  других социальныхограничений и не подчиняется или плохо подчиняется им. Обычно военно-силовыесоциальные ограничения, практически осуществляемые военно-репрессивнымиаппаратами государств и общественных или международных организаций, функционируютв своей потенциальной форме, реализуя лишь функцию угрозы своего применения.Однако, соответствующие репрессивные структуры хотя бы время от времени обычноосуществляют и актуальное насилие в целях более эффективного запугивания недовольныхи большинства. В этом смысле мечты о вечном мире в духе известного трактата И.Канта (182) выглядят явной утопией, так как войны реализуют функцию социальногоподавления индивидов и масс и в этом своем социально-ограничительном планетакже неизбежны как экономические кризисы, плохие законы  и насаждениеневежества и ложных представлений о реальности. В этом смысле критикуемыймногими Платон, который в своих «Законах» требовал бить палками граждан,критикующих богов, был большим реалистом, догадываясь, что законами, подкупом иманипуляцией сознанием эти «боги» обеспечить своего господства явно не смогут.Именно понимание войн, конфликтов, терроризма и прочего насилия, как одного изэлементов системы социальных ограничений, показывает всю сложность их преодоления.
А.П. Большаков отмечал, что войны несут ещё и функциюочищения общества от наиболее агрессивных и жестоких его членов, которые ипогибают в них в первую очередь (См. 57). С другой стороны, оборонительныевойны способствуют и социальной деградации, так как в них часто гибнут также инаиболее храбрые и альтруистичные члены общества. Вообще, по мнению некоторыхмальтузианцев, войны должны сокращать «излишнее» население. Таким образом,войны меняют структурно-демографические характеристики общества, связываявоенно-силовые и структурно-демографические социальные ограничения.
В настоящее время понятие войн значительно расширилосьи помимо классической вооруженной борьбы и военных действий, осуществляемыхармией, полицией и спецслужбами, ведут речь об информационно-психологических,«холодных», экономических, культурных, языковых и прочих войнах: «Главныйвывод… состоит в том, что в Югославии проводилась масштабная экологическаявойна. А это уже качественно новый факт изменившейся международнойобстановки»(246, с.189). «Цель применения экологического оружия заключается внанесении ущерба окружающей среде своего противника»(246, с.190).
Несмотря на это, функции всех этих войн остаются прежними:если не физически, так культурно, социально, психологически, информационно, экономическиуничтожить противника. В последнее время на Западе «вошло в моду» гуманноеуничтожение людей с помощью «случайных» катастроф, «непредвиденных»экономических кризисов, дефолтов, недоброкачественных продуктов питания и т.п.Это размывание и расширение понятие войны, однако, проясняет её связь с другимиформами социальных ограничений. Функцией войн является также уничтожение«лишних» материальных ценностей. Постоянно действующие в режиме затухания иактивизации военные конфликты позволяют заинтересованным лицам постояннонаживаться не только на производстве оружия, на и на восстановлении разрушенногохозяйства. Жертв и отчасти, непосредственных исполнителей этих акций этосоциально ограничивает, препятствуя реализации себя в иной деятельности идругими способами, а организаторам войн позволяет реализовать свою лжесвободу.
Мотивом ведения войн является и желание снятиясоциально-ограничивающего влияния противника. Например, А. Гитлеру казалось,что окружающие Германию общества ограничивают немцев в жизненном пространстве.Югославия и Ирак аналогичным образом, видимо, ограничивали имперские амбицииСША.
Реализация функций военно-силовых социальныхограничений и ранее, а особенно в настоящее время невозможна без техники и технологии.В настоящее время развитие систем различных вооружений достигло такого уровня,что применение их создает угрозу самому существованию человечества. Такимобразом, то, что предназначалось для ограничения и подавления других, можетподавить самих создателей и применителей этих систем вооружения.
Функции технико-технологических социальных ограниченийзаключаются как в отделении человека и человечества от природы, как и вовнутрисоциальном регулировании жизнедеятельности людей. Сам факт созданиятехносферы, как справедливо отмечал М. Хайдеггер, усилил социальнуюограниченность человека, поставив его в зависимость от техники, но неликвидировал полностью зависимости от природы и создал, таким образом, двойнуюзависимость. Техносфера в этом своем качестве сама выступает как некая социальнаяграница, отделяющая природу от цивилизации. Внутрисоциальные функции техники итехнологии заключаются в наблюдении и контроле над человечеством, включении егов техногенные циклы и ритмы времени, в деятельность по производству,обслуживанию и использования техники и технологии.
«Везде, где человек попадает в сферу влияния техники,он обнаруживает себя перед неизбежной альтернативой. Он должен либо принятьсвоеобразные средства и заговорить на их языке, либо погибнуть. Но если ихпринять, — и это очень важно, то мы сталкиваемся не только  с субъектомтехнических процессов, но в то же время и их объектом. Применение таких средстввлечет за собой совершенно определенный стиль жизни, распространяющийся как навеликие, так и на малые ее проявления» (488, с.246), — писал Э. Юнгер. Каков жеэтот стиль? «Оба автора по собственному опыту дают психологические описаниятого бессознательного автоматизма работы, который достигается техническойдрессировкой; это есть полубессознательное состояние, полусон…., с неприятнымигрезами, выражающими негативные реакции (зависть, ненависть унижение, пошлыеэпизоды…). Такая работа изо дня в день делает человека неспособным бытьсознательным гражданином демократического государства, ответственным за егосудьбу. И это относиться  вовсе не только к фабричным рабочим: то же самоепроисходит в больших бюро, в рационализированной организации всякого рода, в копях,в индустриализированном земледелии. Граждане, в значительном большинстве, накоторых  в принципе и основана демократия, перестают быть подлиннымигражданами.  В индустриализме, в технической цивилизации, работа разрушаетдостоинство человека и его разум» (88, с. 413), – писал Б.П. Вышеславцев.  Этаситуация не исчезает в информационном  и  постиндустриальном обществе, о чем свидетельствуютработы Д. Белла и другие источники (См. 5, 26, 307, 308). «Техника… являетсякак разрушительницей всякой веры вообще, так и наиболее решительнойантихристианской силой, какая была известна до сих пор…. Там, где появляютсятехнические символы, пространство очищается от всех иных сил, от большого ималого мира духов, которые поселились в нем.  Разнообразные попытки церквизаговорить на языке техники ведут лишь к ускорению её заката, к осуществлениюширокого процесса секуляризации» (488, с. 240-241), – писал Э. Юнгер.
Так технические социальные ограничения подчиняют себеи  ограничивают культуру, создавая у масс соответствующие антикультурныестереотипы, глашатаем которых выступает, в частности, Д. Белл. Техника вомногом только по видимости выступает в качестве инструмента решения проблемчеловечества, во многом она, решая (или не решая) одни проблемы создаетодновременно другие, а некоторые проблемы только усугубляет (например, проблемувойн, катастроф или экологическую). Массы получают всё новые и новыетехнические новшества и «игрушки» для «взрослых детей» – сотовые телефоны,камеры видионаблюдения в метро и т.п., которые лишь отвлекают их внимание отболее важных проблем, например, собственного развития. Получая те или иныетехнические приспособления, массы уже не хотят развивать свои собственныеспособности, предпочитая проблематичной телепатии более простое телевидение иинтернет. В результате как социальный продукт техника реализует важнейшуюфункцию подавления врожденных способностей человека.
Функции технологии можно понять из следующей цитаты:«Мнимое противоречие между безразличной готовностью техники ко всему для каждого и её разрушительным характером исчезает тогда, когда мы распознаем вней её языковые значения. Этот язык выступает под маской строгого рационализма,который способен с самого начала однозначно решить те вопросы, которые пред нимпоставлены. Другая его черта – примитивность; для понимания его знаков исимволов не требуется ничего, кроме их голого существования. Кажется, нет ничегоболее эффективного, целесообразного, удобного, чем использование этих стольпонятных, столь логичных знаков. Намного труднее, правда, увидеть, что здесь используетсяне логика вообще, а такая совершенно особая логика, которая по мере обнаружениясвоих преимуществ выдвигает собственные притязания и умеет преодолевать любое сопротивление,которое не соразмерно ей» (488, с.249-250). В роли такого строго рациональногоязыка и выступает технология. На первый взгляд вроде бы удобно, пользуясь,рациональными алгоритмами, разработанными  кем-то другим решать те или иныепроблемы. Однако как показывает практика, эти алгоритмы не бесплатны как всоциокультурном так и финансовом плане, а, следовательно, доступны далеко невсем, а только хозяевам денег и тем, кто согласен приспосабливаться к ним, ихприхотям и капризам. Однако даже хозяева денег попадают в зависимость отразработчиков этих алгоритмов.
Заметно и другое следствие их применения – неизбежнаястандартизация и нивелировка применяющих их людей. Изучив алхимические трактатыдоиндустриальной цивилизации Европы, Е.В. Головин высказал гипотезу о том, чтоникакой рациональной технологии в книгах алхимиков попросту не было: книгиписались лишь для того, чтобы помочь их читателям в выработке своихиндивидуально-уникальных способов этих действий. Если это так, то тот, ктонаходил их, становился социально независимым, чего нельзя сказать опользователе рациональных технологий. Таким образом, рациональная технологиясамим фактом своего существования воспроизводит ситуацию нивелирования исоциальной зависимости (ограниченности) людей. Этого бы не было, если каждыйстремился бы к развитию и реализации своих способностей, а неприобретению и использованию чужих технологий, реализовывал бы личностноезнание (М. Полани), а не социальные стереотипы, жил бы по принципу Н.С.Трубецкого: «познай себя и стань самим собой».
Подменяя собой культуру во всём её многообразии,техника и технология заменяет собой культурную границу, отделяющую общество отвнесоциального бытия. Наряду с этим техника и технология суживают территориювнесоциально бытия, перерабатывая его как сырьё в социальные продукты. Этоотносится и к самому человеку. Техника и технология выполняет функцию егосоциализации, в процессе которой, те или иные социально невостребованныепотенциалы редуцируются, ограничиваются.  Этой редукции подвергаются не толькоживотно-агрессивные инстинкты и атавизмы, многие из которых напротив успешновозбуждаются современной культурой, а любые способности, которые могли быпомешать пассивному движению индивида по прочерченной для него другимисоциальной траектории движения. На самом деле в эти социомеханическиетраектории не вписываются очень многие, от Левши Н.С. Лескова, до реальных А.С.Пушкина и М.Ю. Лермонтова. Если Б.П. Вышеславцев пишет, что рутинныймеханический труд мешает личности быть сознательным гражданиномдемократического государства, то это труд и является подобной навязанной из внесоциальной траекторией движения. В отличие от культуры, содержавшей в себеиррациональные (или сверхрациональные) элементы (См. 75, с.52-53), тем болеерелигиозной культуры, апеллировавшей к сверхчеловеческому надсоциальному разуму и закону, технологический рационализм намного более эффективно решаетзадачу социального ограничения человека. Именно поэтому техно-рационалисты неверят в бога и не могут найти внеземных цивилизаций, ибо факт признания наличиявнесоциального разума, как минимум не уступающего им, сразу же поставит подсомнение их властные амбиции. Формируется и соответствующая социальнаямифология: если человек произошел от высшего, то социум и его ограничения неабсолютны, а если из низшего (от обезьяны), то наоборот. В последнем случаестатус социальной власти резко повышается и все неугодное ей должноискореняться как животные атавизмы.
Структурно-демографические социальные ограничения выполняютмногообразные функции регулирования социально-стратификационной идемографической структуры общества. Эти ограничения регулируют изменениясоциального статуса личности, во многом определяют её классовую, стратовую,профессиональную принадлежность. Человек, принадлежащий к той или инойсоциальной группе, ограничен социальными условиями, в которые поставлена этагруппа. Например, безработица является структурно-демографическим социальным ограничением,так как безработный в известной мере ограничен в возможностях своей социальнойсамореализации; демографический компонент социальной ограниченности проявляетсяздесь в том, что безработными чаще становятся не только люди тех или иныхпрофессий, но и определённых возрастов и пола. В обществе, где безработицы нет,нет и соответствующих этому социальному статусу социальных ограничений. Так каксоциально-демографическая структура в разных обществах различна, то иконкретные узкие функции отдельных, частных структурных социальных единиц(сословий, классов) должны различаться. В соответствии с этими частнымифункциями существуют и свои конкретные социальные ограничения, специфические иуникальные для каждого сословия, касты, варны, страты, класса, возраста,профессии и т. п. Эта спецификация социальных ограничений ещё более возрастаетпри переходе от группового к индивидуальному уровню, на котором индивидуальныесоциальные ограничения отличаются ещё большим разнообразием, что верно также ив отношении их функций. Чтобы не вдаваться в излишнюю детализацию, разберёмнекоторые общие регулирующие функции структурно-демографических социальных ограниченийв их конкретизации.
Одной из таких функций структурно-демографическихсоциальных ограничений является регулирование социальной мобильности (См. 69,261). П.А. Сорокин выделял индивидуальную, групповую, горизонтальную(территориальную, профессиональную, политическую) и вертикальную (восходящую инисходящую) мобильности (373). Ученый сомневался в существовании обществ, гдебы полностью отсутствовала горизонтальная и вертикальная мобильность вэкономической, политической и профессиональной формах. Однако «никогда несуществовал общества, в котором вертикальная социальная мобильность была бы абсолютносвободной, а переход из одного социального слоя в другой осуществлялся бы безовсякого сопротивления…» (373, с.379). Функцию сопротивления этим перемещениям ивыполняют структурно-демографические социальные ограничения, которыепрепятствуют свободному поселению в любом месте, занятию тех или иныхдолжностей и т.п. В позитивной варианте эти социальные ограничения выполняютфункцию сохранения социальной стратификации как важнейшей части социальнойорганизации, без которой общество существовать не может. В негативном случаеэти социальные ограничения реализуют функцию социального подавления индивидов игрупп, препятствуя им занять то положение, которое наиболее соответствует ихспособностям и желаниям. В результате этого возникают группы людей, недовольныхсвоим положением и плохо делающих своё дело (или не делающего вообще ничего,ничего полезного). По мнению П.А. Сорокина ослабление социальной мобильностиимеет место в стареющем социальном организме, а усиление закрытости каких-либосоциальных рангов и слоев – свидетельством падения их значения и упадка данногообщества в целом. Подобные тенденции наблюдаются и в современной России, вчастности, в сфере образования, находя своё выражение в росте сроков обучения,его коммерциализации и т.п.; аналогичные процессы происходят и в сфере науки.
Еще одной функцией структурно-демографическихсоциальных ограничений является формирование социально-управленческой элиты. Взависимости от характера установленных на пути в элиту социальных ограниченийформируется качество и особенности этой элиты. Так для индийских брахманов былхарактерен высший уровень интеллектуальных и нравственных качеств, а длясовременных элит, по П.А. Сорокину, характерно сочетание хорошего интеллекта ибезнравственности, поэтому среди её представителей широко распространеныжадность, коррупция, демагогия, цинизм, сексуальная распущенность (Б. Клинтон)и прочие пороки. Это является наглядным подтверждением несовершенствасуществующей в современных обществах системы социальных ограничений.
Еще одной функцией этих социальных ограниченийявляется регулирование количественного и качественного состава населения.Например, в Китае, Индии и ряде других стран чрезмерный рост населенияограничивает возможности социальной самореализации и потенциально ухудшаетусловия жизни для большинства. В большинстве регионов пост советской Россиискладывается обратная ситуация, когда из-за вымирания населения возрастают социальныеограничения для оставшихся жителей страны. Для изменения демографическойструктуры населения в качественном и количественном аспектах в Китае былавведена система экономических и правовых ограничений. «Китай единственнаясегодня страна в мире, если  не считать Сингапура, где официально введеноевгеническое законодательство» (37, с.5), — писал А. де Бенуа. Меры поограничению рождаемости в Китае, наряду с мерами по улучшению качестванаселения призваны изменить его социально-демографическую структуру, а,следовательно, и связанные с ней социальные ограничения.
Сама социально-классовая и профессиональная структура взаимосвязанас демографической и выполняет функцию её регулирования, а демографическаяструктура регулирует в свою очередь стратово-профессиональную, так как людиопределенных возрастов оказываются в массе мало способными к той или инойпрофессиональной деятельности.
Эти ограничения выполняют детерминационно-регулятивныефункции в отношении поведения личностей и групп и выбора ими своей жизненнойстратегии. Эти социальные ограничения во многом определяют характер социальногоотбора и правила социального тестирования для занятия тех или иных социальныхмест: так, при избытке тех или иных специалистов эти правила обычноужесточаются, а при недостатке смягчаются. Они выполняют функцииструктурирования, упорядочивания, иерархизации в обществе, препятствуют его превращениюв однородную массу, пребывающую в состоянии социального хаоса.
В соответствии с диалектикой ограничений и свободструктурно-демографические социальные ограничения, замыкая личность или группув рамки социальных структур, дают им возможность самореализации в соответствиис возможностями этих структур, но в то же время лишают возможностей реализоватьпотенциалы, свойственные другим структурам. Если же человек или группа нежелают использовать данные им в обществе возможности, то его структура приобретаетдля них отчуждённый и негативно-ограничительный характер. В последнемслучае вся система социальных ограничений может быть представлена как паутинаили сеть, наброшенная на индивида или группу. В принципе, эта ситуация так илииначе имеет место всегда, хотя не всегда осознаётся. Чтобы этого осознания непроизошло и не возникло стремления к избавлению от этой сети, главной функциейвсей системы социальных ограничений становится формирование социальноограниченной личности, для которой внешняя социальная ограниченность стала бывнутренней, овнутрилась.
Для Э. Фромма овнутрение внешнего социальногопринуждения стало одной из важнейших предпосылок становления тоталитаризма. Э.Фромм исследует один из вариантов социально-ограниченной личности, а именно «авторитарнуюличность» (См. 422). Основу этой личности по Э. Фромму составляетсадомазохистский комплекс власти – подчиненности. Властвуя над кем-то,«авторитарная личность» реализует свои садистские тенденции, а подчиняясь, илимучая (ограничивая) себя – мазохистские. Истоки формирования «авторитарнойличности», как массового для Западной Европы явления, Э. Фромм видел в распространениипротестантизма, провоцировавшего развитие садомазохистских комплексов под видом«любви» к Богу. Освободив человека от патронажа церкви, М. Лютер сделал его изолированными бессильным, «овнешнение благодати» превратило человека в «средство», лишённоевнутренней самоценности  и вынужденное добывать материальную благодать путёмунижений. В кальвинизме попытки избавиться от внутренней неуверенности,вылились во внешний активизм, культ труда и накопительства. Э. Фромм называетпротестантизм религией запуганного, невежественного и оторванного от корнейодиночки, внутренне враждебного свободе и ставшего «авторитарной личностью».
Другой вариант социально ограниченной личности, наэтот раз «демократической» описывает А. Макинтайр. «Демократическая личность»не обладает ни стабильной социальной идентификацией, ни устойчивыми моральнымипринципами, ни постоянными политическими предпочтениями. Она готова быть кемугодно. Выполнять любую социальную роль. Голосовать за любого кандидата… Исповедовать любую религию… Соглашаться с любой концепцией и точкой зрения,если только они не нарушают общих правил потребительского, менеджерского и терапевтическогоотношения к действительности»(260, с.8). Будучи, по сути, пустым местом, эталичность обладает только преемственностью тела. «А тело — это комплекс желаний,потребностей и эмоций. В итоге тотальный произвол стал нормой жизни современногообщества. Ни о какой «рациональности» не может быть и речи» (Цит. по 260, с.9),– считает А. Макинтайр. Даже память у этой личности подвержена коррозии. «Функционированиепамяти в тоталитарных и демократических обществах в принципе одинаково. «Гонкаинформации» и интеллектуальные «моды» (типа постмодернизма) заменяют обсуждениепринципиальных мировоззренческих проблем» (Цит. по 260, с.8), – отмечает А. Макинтайр.
Таким образом, если для «авторитарной личности»характерно следование деструктивным и ограничительным комплексам в отношениисебя и окружающих, то у «демократической личности» социальная ограниченностьпроявляется в выраженной поверхностности и тотальном конформизме.
Вероятно, можно найти и другие конкретные вариантысоциально ограниченной  личности, но лучше всё же выявить их общий архетип, давопределение подобной личности. Определение это таково: социально ограниченнаяличность – это социально сформированная психоментальная структура, отчужденнаяот  внутренней врожденной природы  (эта природа может быть те только животной,но и душевной и духовной), её носителя, стереотипически ограниченная, сформировавшимеё обществом, в своем мышлении, восприятии и поведении, не способная выйти запределы этих стереотипов и управляемая по преимуществу из вне. Поведение имышление такой личности носит по преимуществу реактивный характер,  внутренниеже импульсы этой личности либо подавляются (в  частности и усилиями «психоаналитиков»),либо искажаются социально ограниченной личностной структурой, причём чаще всегоэто происходит одновременно. Эта личность «вооружена» набором ложных стереотиповмышления и поведения, которые как раз и являются главным препятствие на пути построениявсех утопий и идеальных государств. Формирование подобной социально ограниченнойличности и является главной негативной функцией и результатом всей системы социальныхограничений.
Структурно-демографические социальные ограничениятесно связаны с другими формами социальных ограничений, однако, в современномобществе их роль снизилась. «Развивающееся денежное хозяйство проникало всельские общины, действуя точно разъедающая кислота, на их исконный, основанныйна натуральном хозяйстве образ жизни. Родовой строй абсолютно не совместим сденежным хозяйством» (481, с.126), – писал Ф. Энгельс. Это означало заменуструктурно-демографических социальных ограничений, составляющих основуродоплеменного общества, экономическими. Опасность реставрации родоплеменногообщества побуждает адептов экономикоцентризма вести постоянную борьбу снационализмом, религиозным фундаментализмом и всеми прочими видаминеэкономических основ социальной организации. Функцию подавленияэтно-конфессионального сознания выполняет структурирование населения на основегражданства, а не религии или национальности. Так структурно-демографическиесоциальные ограничения связываются с экономическими и подменяются ими.
Подводя итоги, отметим, что в данном разделе былипоказаны основные функции концептуальных, идеологических, языковых, этических,эстетических и онтологическо-гносеологических социальных  ограничений, а такжефункции вторичных, форм социальных ограничений: политико-управленческих,правовых, информационно-образовательных, экономических, военно-силовых,технико-технологических и структурно-демографических в соответствии с авторскоймоделью структуры социальных ограничений. Описан смысл объемлющей их социальноограничительной функции, заключающийся в создании социальных границ восприятия, мышления и поведения. Введено в понятие социально  ограниченнойличности как негативного продукта господствующих социальных ограничений.Представленные в данном разделе функции социальных ограничений являютсядостаточно общими и, наверное, могут быть дополнены. Однако и уже представленнаямодель даёт  определенное представление о них и возможные направления ихдальнейшего осмысления и изучения. Эти функции могут в некоторой степенименяться и корректироваться в зависимости от конкретных условий их реализации,а также специфики той концепции и выражающей её идеологии, которую они обслуживают.Дальнейшей конкретизацией функций социальных ограничений будут особенности ихреализации в различных политических и социальных системах, а также принципы иметоды их реализации в обществах. Рассмотрению этих вопросов могут бытьпосвящены дальнейшие исследования.  
                            ЗАКЛЮЧЕНИЕ.В данной небольшой работе поднята и,надеюсь, в какой-то степени «решена» проблема социальных ограничений.Полностью, наверное, эта проблема разрешена быть не может, в том смысле, чтосоциальные ограничения являются и должны являться неотъемлемым атрибутом любогообщества и без них общество существовать не может. Там где нет социальныхограничений, там нет и общества. Поэтому, решение этой проблемы в смысле еёполного снятия лежит уже за пределами общества. В обществе же постояннопроисходят процессы изменения социальных ограничений, когда снятие однихограничений, к сожалению, неизбежно порождает другие в духе известнойгегелевской спирали развития.
Однако задачей данной работы было не снятие каких-либосоциальных ограничений, а нахождение путей и подходов к их исследованию,которое только и может стать путём к их содержательному и структурномусовершенствованию в интересах отдельного человека и всего общества в целом.Пока мы не задумываемся о том, что такое социальные ограничения, шансов наподобное их усовершенствование у нас немного. К сожалению, материалы подобныхисследований могут быть использованы и в негативных целях подавления личности иобщества. Такова печальная закономерность всех научных исследований и открытий.
Представленная здесь модель социальных ограниченийносит, прежде всего, исследовательский характер, поэтому проблемы её соответствияобщественным реалиям, в общем-то, не существует, в отличие скажем от моделейтоталитаризма. Если в каком-то обществе не обнаруживается каких-то компонентовэтой модели, например идеологии, то это ещё не значит, что их нет, возможно, ихили недостаточно хорошо искали или не захотели найти. Если чего-то нет вчьём-либо рациональном сознании, это ещё не значит, что этого нет вообще. Темне менее, мало кто будет оспаривать наличие в обществах языковых, этических,гносеологических, правовых, структурно-демографических и прочих социальныхограничений в тех или иных формах и разновидностях.
Задачей представленной здесь модели является помимопостановки проблемы, создание инструментов её исследования, в данном случаеинструментов интеллектуальных, позволяющих из окружающего нас хаоса впечатленийи фактов выделить и структурировать нечто важное, позволяющее их осмысливать иизменять. Эта задача в данном исследовании решена. Могут быть, конечно, икакие-то другие её решения и дополнение уже осуществлённого, но дляисследования данного вопроса это было бы только на пользу, создавая для негоразнообразие методологического инструментария.
Далеко не всевозможные аспекты осмысления данного вопроса нашли своё выражение в даннойработе. В частности не рассматривались, например, метафизические аспектыограничения и неограниченности. Так, уже само бытие ограничено тем, что оноесть.
Не были описаны также и более конкретные и частныеаспекты реализации социальных ограничений, как, например, потенциальные иактуальные возможности их осуществления в различных типах обществ:традиционном, индустриальном, постиндустриальном, или рабовладельческом,феодальном, буржуазном; в различных политических системах: авторитарной,тоталитарной и демократической; принципы, направления, а главное, методы созданиясоциальных ограничений, пути и способы преодоления и снятия тех или иных социальныхограничений, возможности их гармонизации в рамках одной системы.
Может быть также рассмотрена и история представлений осоциальных ограничениях, история их собственного развития, производитьсясравнительный анализ социальных ограничений в различных социальных системах.
Возможны исследования социальных ограничений и вкаких-то более частных социальных сферах, например в науке, образовании,религиях или социальных процессах – например социальные ограничения в процессеглобализации или социальные ограничения и манипуляция сознанием.
Все эти исследования могут быть осуществлены в дальнейшем,в том числе и автором данной работы. С другой стороны многие уже имеющиесяисследования для выявления соответствующих проблем и вопросов имеет смыслрассмотреть в ракурсе заданном этой работой. Например, являются ли социальнымиограничениями актуальные сегодня экологические ограничения и «пределы роста», окоторых в частности писал А. Печчеи (325)? При ответе на этот вопрос и можетбыть использована разработанная в данном исследовании модель. Во-первых, здесьнеобходимо указать, что экологические ограничения могут иметь разные причины ибыть обусловлены как объективными природными (внесоциальными) ограничениями ввиде особенностей климата или отсутствия (нехватки) тех или иных ресурсов, таки результатом негативного воздействия общества на природу. Сам же по себевопрос отношения общества и природы, его характер и особенности, бесспорно,является важнейшим, а потому, так или иначе решается именно на уровне концепциицивилизационного развития. Поэтому, в зависимости от его решения на уровнеконцептуальных ограничений, выстраивается и вся система социальных ограничений.Для современной цивилизации как раз и необходимо изменить свои базовыеустановки по отношению к природе на более экологичные и природосберегающие,перестроив на этом основании свою этику, науку, политику, право, экономику, образование,технологии, социальную структуру и военное дело. Современная цивилизация должнадобровольно наложить на себя экологические ограничения и  включить их в как обязательныйкомпонент в свою систему социальных ограничений во имя собственного подлинного,а не мнимого благополучия и безопасности, ради сохранения природы и будущихпоколений. Экологические ограничения должны превратиться из чисто природных вприродно-социальные.
Об актуальности новых исследований социальныхограничений и дальнейшем изучении уже имеющихся спорить не приходится.Манипулирующая массовым сознанием бульварная пресса забита до краёв информациейо различных социальных ограничениях, нарушениях законов, являющихся одной изформ социальных ограничений, различными «рейтингами слухов», но в ней сложнонайти объективный анализ динамики изменений социальных ограничений в отношенииразличных групп населения в результате тех же преступлений и катастроф, которыеона так любит смаковать. В то же время голос науки слаб. Всё более превращаясьв эзотерику, она, по мнению Дж. Хоргана, идёт к своему концу. Однако без наукив той или иной концептуально-парадигмальной форме мы не сможем разобраться вэтих проблемах и рискуем не только заблудиться, но и погибнуть в лабиринтахсоциальных ограничений и тисках собственной социальной ограниченности.
Общие выводы работы могут быть сформулированыследующим образом:
-     социальные ограничения естьнеотъемлемый атрибут любого общества и без их наличия общество невозможно;
-     понятие «социальные ограничения»связано с категорией «необходимость» и является, таким образом, диалектическимантиподом социальной неограниченности, то есть социальной свободы;
-     субъектом социальных ограниченийвыступают в основном социально господствующие и социально активные группы иличности, а объектом – социально подчинённые и зависимые, пассивные личности игруппы;
-     социальные ограниченияпредставляют собой систему взаимосвязанных элементов, которая, однако,понятийно может быть выражена в различных координатах: как через системуфилософских категорий, так и другими способами;
-     системообразующим факторомсоциальных ограничений является воля общества к самосохранению исамоутверждению, выразителями которой оказываются господствующие в нёмсоциальные группы. При этом социальные ограничения могут как способствовать таки мешать реализации этой цели;
-     структурно социальные ограничениясостоят из концептуальных и идеологических ограничений, формами которыхявляются языковые, этические, эстетические и онтологическо-гносеологическиеограничения. Конкретизацией и воплощением различных форм идеологическихограничений оказываются политико-управленческие, правовые,информационно-образовательные, экономические, военно-силовые,технико-технологические и структурно-демографические социальные ограничения;
-     каждый из структурных элементовсоциальных ограничений выполняет свои определённые функции социальногорегулирования, которые тесно взаимосвязаны между собой;
-     результатом господства ифункционирования системы социальных ограничений может стать формированиесоциально ограниченной личности.
В своё время Н. Кузанский писал о том, что знает понастоящему лишь тот, кто знает своё незнание. Но, что значит знать своё незнание?Это означает, прежде всего, умение видеть свои границы, границы своих знаний.Также и социально свободным может быть лишь тот, кто знает социальныеограничения – свою собственную социальную ограниченность, окружающих людей иобщества в целом. Решению этой проблемы и была посвящена данная работа, что иопределяет её значение.
ЛИТЕРАТУРА:
1.   Аверин Ю.П. Системы социальногоуправления в обществе: модель социологического анализа. Дисс. д-ра соц. наук. — М., 1997. — 434 c.
2.   Авдеев В.Б. Метафизическаяантропология. – М.: Белые альвы, 2002. – 256с.
3.   Авдеев В.Б. Преодолениехристианства. – М.: Капь, 1994. – 176с.
4.   Авдеев В.Б. Расовая теориявремени. // Атеней. – 2001. -№1. – С.22-34.
5.   Авилов Л.Ф. Цивилизацияпсихороботов.–М.: Природа и человек, 1999.-176с.
6.   Авторханов  А. Технология власти. Fr./ Main:Посев, 1976. — 709 с.
7.   Агамов А.А. Проблема свободы всоциальной философии. Дисс. д-ра филос. наук. – Ставрополь, 1999. – 318с.
8.   Адорно Т.В. Негативная диалектика.– М.: Научный мир, 2003. – 374с.
9.   Аймермахер К. Политика и культурапри Ленине и Сталине. 1917-1932 гг. — М.: Аиро-ХХ, 1998. – 208с.
10. Акимов И., Клименко В. О природеталанта. // Студенческий меридиан. – 1994. -№11-12. – 224с.
11. Алексеев В.П. Становлениечеловечества. – М.: Политиздат, 1984. – 462с.
12. Алексеев Н.Н. Основы философииправа. – СПб.: Юрид. ин-т, 1998. – 216с.
13. Алексеев Н.Н. Русский народ игосударство. – М.: Аграф, 2003. – 640с.
14. Алпеева Т.М. Критика американскойтеории «социальной мобильности»: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. – Минск,1977. – 18с.
15. Альтернативы. – 2002. — №2.
16. Американская социологическаямысль. — М.: МГУ, 1994. – 496с.
17. Антология культурологическоймысли. — М.: РОУ, 1996. – 352с.
18. Апокрифы древних христиан. /Ред.Окулов А.Ф. – М.: Мысль, 1989. – 336с.
19. Аристотель Сочинения. В 4-х т. –М.: Мысль, 1975-1983.
20. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. — М.: ЦентрКом, 1996. – 672с.
21. Арон  Р. Демократия итоталитаризм. — М.: Текст, 1993. – 303с.
22. Аргуэльес Х. Зов Пакаль Вотана:Время – четвёртое измерение. — М.: Читра, 2001. – 128с.
23. Аргуэльес Х. Фактор Майя:Внетехнологический путь. – К.: София, 1996. –272с.
24. Арухова А.С. Гносеологическаяпроблематика в философии суфизма: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. –Махачкала, 2001. – 20с.
25. Асланов Л.А. Культура и власть.Кн. 1. – М.: Теис, 2001. – 496с.
26. Аттали Ж. На пороге новоготысячелетия. – М.: Международные отношения, 1993. – 136с.
27. Барулин В.С. Российский человек вХХ веке. Потери и обретение себя. СПб.: Алетейя, 2000. – 431с.
28. Бегунов Ю.К., Лукашев А.В.,Пониделко А.В. 13 теорий демократии. – СПб.: Бизнес-Пресса, 2002. – 240с.
29. Бегунов Ю.К. Тайные силы в историиРоссии. — СПб.: Изд-во им. А.С. Суворина, 1996. – 418с.
30. Беков М.Б. Социальная монополия:содержание, структура, функции. Дисс. Д-ра филос. наук. — Иркутск, 1996. –250с.
31. Безлепкин Н.П. Философия языка вРоссии. – СПб.: Искусство, 2001. – 392с.
32. Белова Т. Культура и власть. — М.:Филос. общество СССР, 1991. – 211с.
33. Белых А.К. Политическаяорганизация общества и управление при социализме: Автореф.  Дисс. д-ра филос.наук. — Л., 1967. — 35с.
34. Белоусов Л.С. Муссолини. — М.:Машиностроение, 1993.–368с.
35. Белл Д. Грядущеепостиндустриальное общество. – М.: Academia, 1999. – 956с.
36. Беспалов А.И. О некоторыхпротиворечиях марксистского подхода к проблеме отчуждения деятельности. //Актуальные проблемы гуманитарных, социальных, экономических и технических наук:Межвуз. сб. Вып. 2. Т.2 /Ред. Н.Г. Хохлов. – М.: МГИУ, 2003. – С. 54-74.
37. Бенуа А. «Дебилы рожают дебилов!»// За русское дело. – 2000. -№1. – С.5.
38. Бестужев-Лада И.В. Россия наканунеХХI века. — М.: РПА, 1997. – 230с.
39. Берг В. Карьера – суперигра. – М.:Интерэксперт, 1998. – 272с.
40. Бердяев Н.А. Духовный кризисинтеллигенции. – М.: Канон, 1998. – 400с.
41. Бердяев Н.А. Истоки и смыслрусского коммунизма. — М.: Наука, 1990.–220с.
42. Бердяев Н.А. Новое средневековье.- М.: Феникс, 1990. – 84с.
43. Бердяев Н.А. Самопознание. — М.:ДЭМ, 1990. –  336с.
44. Бердяев Н.А. Смысл истории. — М.:Мысль, 1990. – 176с.
45. Бердяев Н.А. Сочинения. – М.:Раритет, 1994. – 416с.
46. Бердяев Н.А. Судьба России. — М.:МГУ, 1990. – 256с.
47. Бердяев Н.А. Философиянеравенства. — М.: ИМА — Пресс, 1990. – 288с.
48. Бержье Ж. Проклятые книги. – М.:Крон-Пресс, 1998. – 144с.
49. Бержье Ж. Тайная война оккультныхсил. – М.: Крон-Пресс, 1998. – 138с.
50. Бороноев А.О., Смирнов П.И. Опонятиях «общество» и «социальное». // Социологические исследования. – 2003. — №8. – С. 3-11.
51. Библия. – М.: Библейская лига,2002. – 1220с.
52. Большой толковый социологическийсловарь. В 2-х т. / Пер. с англ. – М.: Вече-АСТ, 1999.
53. Булгаков С.Н. Свет невечерний. –М.: Республика, 1994. – 415с.
54. Бляхер Л.Е. Человек в зеркалесоциального хаоса. – Хабаровск: ХГТУ, 1997. – 140с.
55. Богданов А.А. Всеобщаяорганизационная наука (Тектология). В 3-х ч. — М. — Л.: Книга, 1925-1929.
56. Богданов А.А. О пролетарскойкультуре.- М.: Книга, 1924. – 344с.
57. Большаков А.П. Практикум поистории европейского фашизма, ч.1.- Челябинск: ЧГУ, 1997. – 410с.
58. Бондаренко Н.Г.Социально-философские аспекты детерминизма в становлении и развитии человека.Дисс. канд. филос. наук. – Ставрополь, 1998. – 147с.
59. Бородкин В.И. Психоэнергетикамышления. — М.: Фаир, 1997. – 272с.
60. Бжезинский З. Великая шахматнаядоска. – М.: Международные отношения, 1999. – 256с.
61. Бжезинский З. Идеология и власть всоветской политике. — М.: Иностранная  литература, 1963. – 128с.
62. Бжезинский З., Хантингтон С.Политические системы США и СССР. — Вып. 1, 2. — М.: Прогресс, 1964-1965.
63. Бузгалин А.В. «Постиндустриальноеобщество» – тупиковая ветвь социального развития? // Вопр. философии. – 2002. — №5. — С.26-43.
64. Бурлакова С. В. Цикличность всоциальных системах:  Автореф.  Дисс. канд. филос. наук. — Ростов/Дон, 1997. — 23с.
65. Булгаков С.Н. Философия хозяйства.– М.: Наука, 1990. – 412с.
66. Быховская И.М. “Человек телесный”в социокультурном пространстве и времени. — М.: ФОН, 1997. — 209с.
67. Бюрократия и общество. — М.:Филос. общество СССР, 1991. — 250с.
68.  Бэкон Ф. – Мн.: Современное слово, 1998. – 352с.
69.  Василенко И.В. Человек в социуме: мотивация имобильность. – Волгоград: Перемена, 1998. – 172с.
70.  Василик М. А. Сущность и принципы управлениясоциалистическим обществом. Дисс.  канд. филос. наук. — Л., 1970. – 305с.
71.  Вебер М. Избранные произведения. – М.: Прогресс, 1990.– 808с.
72.  Веблен Т. Теория праздного класса. -  М.: Прогресс,1984. — 368с.
73.  Вейнингер О. Пол и характер. – М.: Форум, 1991. –192с.
74.  Вернадский В.И. Философские мысли натуралиста. – М.:Наука, 1988.–519с.
75.  Вестник Российского филос. общества. – 2002. — №1.
76.  Виндельбанд В. Избранное. – М.: Юристъ, 1996. – 688с.
77.  Винер Н. Кибернетика. — М.: Советское радио, 1968. –326с.
78.  Виноградов Б. Перманентная революция в образовании. //Поиск. 5.07.2002. — №27(685). – С. 7.
79.  Винокуров Е.Ю. Политическая философия Канта всовременных зарубежных дискуссиях о глобальном политическом устройстве: Автореф.Дисс. канд. филос. наук. – М., 2001. – 18с.
80.  Витгенштейн Л. Философские работы. Ч. 1. – М.: Гнозис,1994. – 612с.
81.  Власть и оппозиция. /Ред. Журавлёв В.В. – М.: РОССПЭН,1995. – 400с.
82.  Волосков И.В. Истоки религиозной философии Н.В.Гоголя. // Вестник МГУ Сер. 7 (Филос. науки). – 2002. — №2. –С.47-57.                  
83.  Вольтман Л. Политическая антропология. – М.: Белыеальвы, 2000. – 448с.
84.  Воробьёвский Ю. Путь к апокалипсису. — М., 1998. –395с.
85.  Воронцов С.А. Особенности взаимодействия политическихи религиозных систем: философско-методологический анализ: Автореф. Дисс. канд.филос. наук. – Ростов/Дон, 2000. – 22с.
86.  Восленский М. С. Номенклатура. — М.: Советская Россия,1991. –  624с.
87.  Вэн-цзы Познание тайн. – М.: Гаолян, 1999. – 240с.
88.  Вышеславцев Б.П. Сочинения. – М.: Раритет, 1995. –461с.
89.  Вышеславцев Б.П. Этика преображённого Эроса. — М.:Республика, 1994.- 368с.
90.  Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. – М.:Искусство, 1991. – 367с.
91.  Гаджиев К.С. Политическая наука. — М.: Междунар. отн.,1994. – 400с.
92.  Гаджиев К.С. Тоталитаризм – феномен ХХ века. // Вопр.философии. – 1992. — №2. — С.3-25.
93.  Газенко Г.В. Концепции власти в итальянскойполитологии рубежа  Х1Х-ХХ веков: (Политические теории Г. Моски и В. Парето.Опыт сравнительного анализа) /АН СССР, Ин-т гос-ва и права. — М., 1988. – 259с.
94.  Галкин А.А. Германский фашизм. — М.: Наука, 1967. –400с.
95.  Гаранина О.Д.  Homo totus.Взаимосвязь природы и сущности человека. — М.: РФО-МГТУГА, 1999. – 204с.
96.  Гароди Р. Основополагающие мифы израильской политики.// Атака. – Б.г. — №1. – 48с.
97.  Гастев А.К. Как надо работать. — М.: Экономика, 1966.– 472с.
98.  Гастев А.К. Новая культурная установка.- М.: ЦИТ,1923. – 49с.
99.  Гейзенберг В. Физика и философия. – М.: Наука, 1989. –400с.
100.     Гендерный калейдоскоп. / Ред. М.М.Малышева. — М.: Academia, 2002. — 520с. 
101.     Генон Р. Духовное владычество имирская власть. // Волшебная гора. – 1998. — № 6-7.
102.     Генон Р. Кризис современного мира.- М.: Арктогея, 1991. – 160с.
103.     Генон Р. Очерки о традиции иметафизике. – СПб.: Азбука, 2000. – 320с.
104.     Генон Р. Царство количества изнамения времени.- М.: Беловодье, 1994. – 304с.
105.     Гессе Г. Игра в бисер. – М.: Правда,1992.- 496с.
106.     Гёте И.-В. Фауст. – М.: Московскийрабочий, 1982. – 512с.
107.     Глебкин В.В. Ритуал в советскойкультуре. — М.: Янус-К, 1998. – 168с.
108.     Глазьев С.Ю. Благосостояние исправедливость: как победить бедность в богатой стране. – М.: Б.С.Г.-ПРЕСС,2003. – 192с.
109.     Гностики. Сб. /Ред. Еремеев С.И. –К.: УЦИММ-Пресс, 1996. – 400с.
110.     Гобино А. Опыт о неравенствечеловеческих рас. – М.: Олма-Пресс, 2000. — 756с.
111.     Гобозов И.А. Философия политики. — М.: Теис, 1998. – 154с.
112.     Гоббс Т. Сочинения. В 2-х т. – М.:Мысль, 1989.
113.     Голанский М. Россия на перекрёсткедвух дорог. // Москва.- 1997.- №8.- С.130-140.
114.     Головин Е.В. Приближение к СнежнойКоролеве. – М.: Арктогея-Центр, 2003. – 480с.
115.     Гомаюнов С.А. Анатомияантисистемы: к вопросу о природе тоталитарных обществ. — Киров, 1991. – 99с.
116.     Гражданское общество и правовоегосударство. Дискуссия. // Вопр. философии. – 2002. — №1. – С. 3-50.
117.     Грибакина Э.Н. Генезис и формыпроявления социального неравенства. Дисс. д-ра филос. наук. – Уфа, 1998. –304с.
118.     Григулевич И.Р. Инквизиция. – М.:Политиздат, 1985. – 448с.
119.     Гумбольдт В.  Язык и философиякультуры. – М.: Прогресс, 1985.–451с.
120.     Гумилёв Л.Н. Древняя Русь ивеликая степь. – М.: Мысль, 1992. –781с.
121.     Гумилёв Л.Н. Тысячелетие вокругКаспия. – Б.: Азернешр, 1990. – 312с.
122.     Гундрик-Кларк Н. Оккультные корнинацизма.- М.: Евразия, 1995. –244с.
123.     Гура В.А. Феномен секуляризации вевропейской истории: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. – СПб, 2000. – 36с.
124.     Гуревич П.С. Философия культуры. — М.: Аспект-пресс, 1994. – 316с.
125.     Гуревич П. Авторитарное сознание.// Наука и религия. – 1990. — №7.– С.22-23.
126.     Гусев В.А. Русский консерватизм. –Тверь: ТГУ, 2001. – 235с.
127.     Даль В. Толковый словарь живоговеликорусского языка. В 2-х т. – М.: Русский язык, 1979.
128.     Данилевский Н.Я. Россия и Европа.– СПб.: Глаголъ, 1995. – 552с.
129.     Данилова Н.И. Индивидуализм. –Краснодар: КГАУ, 2000. – 196с.
130.     XXI век: духовно-нравственное и социальное здоровьечеловека: Сб. тезисов докладов международной научно-практической конф. – М.:МГУКИ, 2001. – 275с.
131.     Дебор Г. Общество спектакля. – М.:Логос, 2000. – 184с.
132.     Деларю Ж. История гестапо. — Смоленск: Русич, 1993. – 480с.
133.     Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм ишизофрения. — М.: ИНИОН, 1990.-108с.
134.     Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такоефилософия? – М.: ИЭС, 1998. – 288с.
135.     Деррида Ж. О грамматологии. – М.: Ad Marginem, 2000. – 511c.
136.     Джохая Л.Г. К вопросу о методахизложения (способах линейного развёртывания) системы философских категорий. //Философия и общество. – 2003. — №2. – С.107-128.
137.     Джилас М. Лицо тоталитаризма. — М.: Новости, 1992. – 541с.
138.     Диденко Б.А. Цивилизацияканнибалов. – М.: ТОО Поматур, 1999.- 176с.
139.     Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 12т. Т. 11, 12.- М.: Правда, 1982.
140.     Дридзе Т.М., Орлова Э.А. Основысоциокультурного проектирования. — М.: РИК, 1995. – 150с.
141.     Дилигенский Г.Г.Социально-политическая психология. — М.: Наука, 1994. – 304с.
142.     Дичев Т. Адаптация и здоровье,выживание и экология человека. — М.: Витязь, 1994. – 325с.
143.     Древнегреческая философия. Сб. –М.: АСТ, 1999. – 832с.
144.     Дризе Ю. Пусть мир прогнётся поднас. // Поиск. 22.03.2002.- №12.–С.13.
145.     Дубинин Б.В. Как жить в империимифов? // Время. – 20.03.2002. — №48.   — С.7.
146.     Дубнов А. Тектология А. Богдановав контексте современного глобально-бифуркационного кризиса. // Вестник МИАБ. –2001. — №4(8). – С.49-67.
147.     Дубровский Д.И. Постмодернистскаямода. // Вопр. философии. – 2001. -№8. – С.42-55.
148.     Дугин А.Г. Абсолютная Родина. –М.: Арктогея-Центр, 1999. – 752с.
149.     Дугин А.Г. Русская Вещь. Очеркинациональной философии: в 2 т. — М.: Арктогея-центр, 2001.
150.     Дугин А.Г. Основы геополитики. –М.: Арктогея, 1997. – 608с.
151.     Дугин А.Г. Конспирология. — М.:Арктогея, 1992. – 144с.
152.     Дугин А.Г. Философиятрадиционализма. — М.: Арктогея-Центр, 2002. – 624с.
153.     Дугин А.Г. Эволюция парадигмальныхоснований науки. – М.: Арктогея-Центр, 2002. – 418с.
154.     Дунаев Н.В. Открытое общество:онтологический статус и гносеологические особенности исследования: Автореф.Дисс. канд. филос. наук. – Самара, 2001. – 18с.
155.     Дюринг Е. Еврейский вопрос. – М.:Русская правда, 1999. – 160с.
156.     Егоров Г.В. Утопический идеал итоталитарная идеология: истоки и внутренняя сущность: Автореф. Дисс.  канд.истор. наук. — Н.Новгород, 1994.- 25с.
157.     Емельянченко Г. Зачем человекуномерок на шею, карточка на хлеб и печать на лоб? – СПб: Изд-во Л.С. Яковлевой,2000. – 32с.
158.     Ермаков Ю.А.Социально-политические манипуляции личностью: сущность, технологии, результаты.Дисс. д-ра филос. наук. – Екатеринбург, 1995. – 252с.
159.     Есаулов И. Тоталитарность исоборность: два лика русской культуры. // Грани. — М. — 1993.- №167.-С.183-210.
160.     Желев Ж. Фашизм. Тоталитарноегосударство.- М.: Новости, 1991.–335с.
161.     Жизнь и власть в работахМ.Фуко./Ред. Сокулер З.А. — М.: ИНИОН РАН, 1997. – 134с.
162.     Жмарёв Н.В. Системный подход ицелевое управление в спорте. – К.: Здоровья, 1984. – 144с.
163.     Заплетин В.В. Основоположникинаучного коммунизма о соотношении личных и общественных интересов. Дисс. канд.филос. наук. – Куйбышев, 1989. – 180с.
164.     Зеньковский В.В. История русскойфилософии. В 2-х т. – Л.: Эго, 1991.
165.     Зиновьев А.А. На пути ксверхобществу. — М.: Центрполиграф, 2000.-638с.
166.     Зиновьев А.А. Зияющие высоты. — Lausanne:L`Age  d`Homme, 1976.-563с.
167.     Зимовец С.Н. Феноментоталитаризма. (Социально-философский аспект): Автореф. Дисс. канд. филос.наук. — М., 1991. – 24с.
168.     Золоторёв С.П. Либерализм каксоциально-философская доктрина: идея и действительность. Дисс. канд. филос.наук. – Ставрополь, 1999. – 134с.
169.     Знание за пределами науки./Ред.Касавин И.Т. — М.: Республика, 1996.-445с.
170.     Зороастрийские тексты. – М.: Вост.литература, 1997. – 352с.
171.     Зуб А.Г. Биополитика: истоки,современное состояние и перспективы. / МГУ. – М., 1995. – 128с. – Деп. в ИНИОНРАН  4.04.1995, №50249.
172.     Иванов А.М. Логика кошмара. — М.:Русский вестник, 1993. – 192с.
173.     Ивлева М.И. Понятие добродетели вэтической концепции А. Макинтайра. / МГУ. — М., 1994. — 21с. — Деп. в ИНИОН РАН4.04.1994, №49098.
174.     Ильин И.А. Наши задачи. В 2-х т. — М.: Рарогъ, 1992.
175.     Ильин И.А. Философия Гегеля какучение о конкретности Бога и человека. – СПб.: Наука, 1994. – 544с.
176.     Иноземцев В.Л. Социология Д. Беллаи контуры современной постиндустриальной цивилизации. // Вопр. философии. — 2002. — №5. – С.3-12.
177.     Интеллигенция в обществе риска:Сб. статей. – М.: РГГУ, 2003. – 524с.
178.     Истархов В.А. Удар русских богов.- М.: ИЭСО, 2000. – 368с.
179.     Каган М.С. Философия культуры. — СПб.: Петрополис, 1996. – 416с.
180.     Каменская Г.В., Родионов А.Н.Политические системы современности. — М.: Онега, 1994. – 224с.
181.     Камю А. Миф о Сизифе. Бунтарь. — Мн.: Попурри, 1998. – 544с.
182.     Кант И. Соч. в 4-х т. Т.1. – М.:АО Ками, 1994. – 586с.
183.     Кант И. Критика чистого разума. –Симферополь: Реноме, 1998. – 528с.
184.     Кант И. Собр. соч. в 8-ми т. Т.3.– М.: Чоро, 1994. – 741с.
185.     Канетти Э. Масса и власть. — М.: Ad Marginem, 1997. – 528с.
186.     Капустин Б.Г. Посткоммунизм какпостсовременность. // Полис. – 2001. -№5. – С.6-29.
187.     Карамзин Н.М. Записка о древней иновой России. — М.: Наука, 1991.-127с.
188.     Кара-Мурза А.А. Социальнаядеградация как феномен исторического процесса. Дисс. д-ра  филос. наук. — М.,1994. – 262с.
189.     Кара-Мурза С.Г. Идеология и матьеё наука. – М.: Алгоритм, 2002.- 256с.
190.     Кара-Мурза  С.Г. Сноп индивидуумов- или коммуна личностей. // Наш Современник. — 1996.- №6.-  С.170-182.
191.     Кара-Мурза С.Г. Манипуляциясознанием. – М.: Алгоритм, 2000. – 688с.
192.     Кастанеда К. Отдельная реальность.– М.: Миф, 1991. – 224с.
193.     Кваша Г.С. Принципы истории. – М.:Астрель-АСТ, 2001 – 352с.
194.     Кентавр перед Сфинксом(Германо-Российские диалоги). — М.: Апрель-85, 1995. – 355с.
195.     Классен Н. Мудрость толтеков. –К.: София Ltd., 1996. – 288с.
196.     Климов Г. Красная Каббала. –Краснодар: Сов. Кубань, 1996. – 432с.
197.     Кодекс РФ об административныхправонарушениях. – М.: Умеренков, 2002. – 320с.
198.     Колеман Д. Комитет 300. – М.:Витязь, 2000. – 320с.
199.     Комментарий к Трудовому кодексуРФ. /Ред. Ананьева К.Я… – М.: ТОН, 2002. – 512с.
200.     Коммунизм и культура. — М.: Наука,1966. – 472с.
201.     Конституция РФ. – М.: ООО ТКВелби, 2002. – 32с.
202.     Конституция СССР. – М.:Политиздат, 1977. – 62с.
203.     Консузян Л.В. Внутригенерационнаясоциальная мобильность в обществе полузакрытого типа: Автореф. Дисс. канд. соц.наук. — М., 1993.-18с. 
204.     Кораблёва Е.В. Самосознание:проблема продуктивной самореализации личности: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук.– М., 2001. – 43с.
205.     Кондаков Н.И. Логическийсловарь-справочник. – М.: Наука, 1975.–720с.
206.     Конкин М.И. Проблема формированияи развития философских категорий. – М.: Высш. школа, 1980. – 245с.
207.     Кончаков Г.В. Стандарты истандартизация в материальной и духовной жизни общества. Дисс.  канд. филос.наук. — Л., 1980. – 185с.
208.     Коржаков А.В. Б.Ельцин от рассветадо заката. -  М.: Интербук, 1997.-480с.
209.     Коржихина Т.П. Извольте бытьблагонадёжны! — М.: РГГУ, 1997. – 372с.
210.     Корсунцев И.Г. Субъект и знаковыесистемы. – М.: РФО, 2000. – 116с.
211.     Кочергин А.Н. Введение вметодологию и методику диссертационного исследования. – Голицино: ГВИ ФПС РФ,2000. – 26с.
212.     Кочесоков Р.Х. Феноментоталитаризма. — Ростов/Дон: ИРУ, 1992. – 100с.
213.     Краева О.Л. Диалектика потенциалачеловека.- М.: НГСХА, 1999. – 251с.
214.     Крамник В.В.Социально-психологический механизм политической власти. — Л.: ЛФЭИ, 1991. –159с.
215.     Кречмар Д. Политика и культура приБрежневе, Андропове и Черненко. 1970-85гг. — М.: АИРО-ХХ, 1997. – 320с.
216.     Крапивенский С.Э. Социальнаяфилософия. – Волгоград: Комитет по печати, 1996.- 352с.
217.     Кугай А.И. Насилие в контекстесовременной культуры: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. – СПб., 2000. – 44с.
218.     Кудашов В.И. Иррациональностьсознания информационной эпохи. //Вестник Российского филос. общ-ва. – 2001. — №3. – С.95-98.
219.     Кузьмищев В. Царство сыновСолнца.–М.: Молодая гвардия, 1985.–255с.
220.     Кун Т. Структура научныхреволюций. – М.: АСТ, 2002. – 608с.
221.     Культурология. ХХ век. Антология.- М.: Юрист, 1995. – 703с.
222.     Кумарин В. Концепция Луначарского:другой защиты от люмпенизации страны нет. // Народное образование. – 2002.- №8.– С.211-223.
223.     Купина Н.А. Тоталитарный язык. — Екатеринбург: ЗУУНЦ, 1995. – 144с.
224.     Курбанова Е.С. Власть иуправление. Единство и взаимодействие в обществе. Дисс.  канд. филос. наук. — М., 1996. – 132с.
225.     Кутырёв В.А. Культурологическийсмысл глобализма. //Вестник Росс. филос. общества. – 2001. — №4. – С.78-83.
226.     Кутырёв В.А. Духовность, экономизми «после»… драма взаимодействия. // Вопр. философии. – 2001. – №8. – С.56-65.
227.     Кутырёв В.А. Апологиячеловеческого. // Вопр. философии. – 2002. — №9. – с.68-80, 2003. — №1. – С.63-75.             
228.     Лаврухина Е.А. Социальнаядетерминация профессиональных ориентаций педагогического корпуса: Автореф.Дисс. канд. филос. наук. – М., 2001. – 26с.
229.     Ларуш Л. Физическая экономика. –М.: Научная книга, 1997. – 128с.
230.     Лебон Г. Психология социализма. — СПб.: Макет, 1995. – 541с.
231.     Лебон Г. Психология народов имасс. — СПб.: Макет, 1995. – 316с.
232.     Левада Ю. О чём задумалась Россия?// Труд. – 12.03.2002. — №41. – С.1,3.
233.     Левицкий С.А. Трагедия свободы. –М.: Канон, 1995. –512с.
234.     Ленк Х. Размышления о современнойтехнике. — М.: Аспект, 1996. – 183с.
235.     Ленин и Сталин. Сб. произведений в3-х т. — М.: Партиздат, 1936-37.
236.     Ленин В.И. Государство иреволюция. — М.: Политиздат, 1983. – 160с.
237.     Ленин В.И. Партийная организация ипартийная литература. — М.: Политиздат, 1984. – 30с.
238.     Ленин В.И. Последние письма истатьи. — М.: Политиздат, 1980. – 71с.
239.     Ленин В.И. Критические заметки понациональному вопросу. – М.: Политиздат, 1983. – 93с.
240.     Леонтьев К. Избранное. — М.:Рарогъ, 1993. – 400с.
241.     Линденберг К. Технология зла. –М.: Энигма, 1997. – 112с.
242.     Лимнатис Н. Манипулирование:сущность, проявления, пути снятия. – М.: Экономическая демократия, 2000. –216с.
243.     Лиотар Ж.-Ф. Состояниепостмодерна. – СПб.: Алетейя, 1998. – 160с.
244.     Лири Т. История будущего. – К.: Janus books, 2000. – 288с.
245.     Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Третьямировая (информационно-психологическая) война. – М.: ИСПИ АСН, 2000. – 304с.
246.     Лисичкин В.А., Шелепин Л.А.Глобальная империя Зла. – М.: Крымский мост 9-д, 2001. – 448с.
247.     Лихоман В.П. Антропологическоеизмерение информационного общества: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. –Ставрополь, 2001. – 22с.
248.     Логинов А.В. Философскаяантропология А. Гелена. / РГГУ. – М., 2001. – 37с. – Деп. в ИНИОН РАН21.05.2001. №56492.
249.     Лоренц К. Агрессия. — М.: Прогресс- Универс, 1994. — 272с.
250.     Лосев А.Ф. Античная философияистории. – СПб.: Алетейя, 2000.- 256с.
251.     Лосев А.Ф. Дерзание духа. – М.:Политиздат, 1988. – 366с.
252.     Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. –М.: Сов. писатель, 1990. – 320с.
253.     Лосев А.Ф. Философия. Мифология.Культура. — М.: Политиздат, 1991. — 525с.
254.     Лосский Н.О. Избранное. – М.:Правда, 1991. – 624с.
255.     Лосский Н.О. Учение оперевоплощении. – М.: Прогресс, 1992. – 208с.
256.     Лужницкий С.П. СМИ в системесоциального управления современной России: Автореф. Дисс. д-ра соц. наук. – М.,1998. – 53с.
257.     Луканенков А. «Утечку мозгов»можно остановить. // Вузовские вести. – 2002. -№17. – С.6-7.
258.     Луман Н. Власть. – М.: Праксис, 2001.– 249с.
259.     Май А.В. Модели господствующейидеологии. — М., 1997. – 384с.
260.     Макаренко В.П. Технократическиемамелюки: социополитические аспекты концепции А. Макинтайра. – Ростов/Дон: СКНЦВШ, 2000. – 60с.
261.     Макеев С.А. Социальная мобильностькак поведение: Автореф. Дисс. д-ра соц. наук. – Киев, 1991. – 28с.
262.     Макиавелли Н. Государь. — СПб.:Азбука, 1997. – 192с.
263.     Макинтайр А. После добродетели. –М.: Академ. проект, 2000. – 384с.
264.     Мандевиль Б. Басня о пчёлах. – М.:Наука, 2000. – 292с.
265.     Марков Н.Е. Войны тёмных сил. –М.: Москва, 2002. – 528с.
266.     Маркузе Г. Одномерный человек. — М.: REFL-book, 1994. – 368с.
267.     Маркова Н. Корпорация «D» иеё глобальный маркетинг. // Народное образование. – 2001. — №7. – С.203-212.
268.     Маркова Н. Культуринтервенция. //Народное образование. — 2002.- №4. — С.203-217.
269.     Маркова Н. Феномен телепузиков. //Народное образование. – 2002.- №2. – С.191-198.
270.     Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения.Изд. 2-е. Т. 1-4, 32, 42.
271.     Маркс К. Социология. – М.: Канон,2000. – 430с.
272.     Малер А.М. Стратегии сакральногосмысла. – М.: Парад, 2003. – 268с.
273.     Марсель Г. Быть и иметь. –Новочеркасск: Сагуна, 1994. – 160с.
274.     Мартин Г.П., Шуманн Х. Западняглобализации: атака на процветание и демократию. – М.: Альпина, 2001. – 335с.
275.     Межетерина В.А. Битва мира иантимира. // Наука и религия. – 1999. -№10. – С.2-6.
276.     Мережковский В.Г. Спорт как факторидеологической обработки молодёжи в фашистской Германии и его проявление насовременном этапе буржуазного спортивного движения. Дисс. канд. пед. наук. — Вологда, 1986. – 169с.
277.     Мережковский Д.С. Больная Россия.- Л.: ИЛУ, 1991. – 272с.
278.     Мёртвая вода. От социологии кжизнеречению. (Концепция общественной безопасности России). В 2-х ч. — М.:Изд-во МКУ, 1998.
279.     Методы современной коммуникации:проблемы теории и социальной практики. Мат. 1-й межд. научн. конф. – М.: МГЛУ,2002. – 201с.
280.     Мистерия Дао. / Сост. А.А.Маслова. – М.: Сфера, 1996. – 512с.
281.     Михайлов В.В. Глобализация ибудущее России. // Россия в современном мире. – М.: ИНИОН РАН, 2003. – Т.2.Деп. 8.05.2003. — №57976. – С. 7-19.
282.     Михайлов В.В. Диалектика свободы вмежкультурных коммуникациях. // Межкультурная коммуникация и перевод. Мат.межвузовской научной конф.  – М.: МОСУ, 2002. – С.195-199.
283.     Михайлов В.В. Манипуляции вкультуре. // Россия в современном мире. – М.: ИНИОН РАН, 2003. – Т.2. Деп.8.05. 2003. — №57976. – С. 90-105.
284.     Михайлов В.В. Проблема социальныхограничений в философии Б. Мандевиля. // Современность как предмет исследованиясоциальных наук. Мат. I научно-практической конф. – Малаховка: МГАФК, 2002. –С.106-109.
285.     Михайлов В.В. Тоталитарноегосударство и его социокультурная политика в области физической культуры. Дисс.канд. филос. наук. – М., 1999. – 203с.
286.     Модестов С.А. Бытиенесвершившегося. – М.: МОНФ, 2000. – 176с.
287.     Моисеев Н. Преодолеть самих себя.// Наука и религия. – 1990. — №6. –С.2-3.
288.     Монтень М. Об искусстве житьдостойно. – М.: Дет. лит., 1973. – 206с.
289.     Монтескье Ш. Избранныепроизведения. — М.: Госполитиздат, 1955.-799с.
290.     Мир России — Евразия. / Сост. Л.И.Новикова.- М.: Высшая школа, 1995. — 399с.
291.     Момджян К.Х. Социум. Общество. История.– М.: Наука, 1994. — 239с.
292.     Морен Э. О природе СССР:тоталитарный комплекс и новая империя. – М.: РГГУ, 1995.- 220с.
293.     Московичи С. Машина, творящаябогов. – М.: ЦПиП, 1998.- 560с.
294.     Москвичёв Л.Н. Теория«деидеологизации»: иллюзии и действительность. – М.: Мысль, 1971. – 238с.
295.     Мошков В.А. Механика вырождения. –Варшава, 1910. – 192с.
296.     Мулдашев Э. От кого мы произошли.– М.: Ариа-АИФ, 1999. – 448с.
297.     Мыслители русского зарубежья. Сб.– СПб.: Наука, 1992. — 464с.
298.     Мясникова Л.А. Экономикапостмодерна и отношения собственности. //Вопр. философии. – 2002. – №7. –С.5-16.
299.     На переломе.  Философскиедискуссии 20-х гг./ Сост. Алексеев. П.В. — М.: Политиздат, 1990.- 528с.
300.     Ненашев И.Г. Конкретность свободыв философии Гегеля: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. – Мурманск, 2001. – 16с.
301.     Нечволодов А. От разорения кдостатку. – СПб, 1906. – 107с.
302.     Николаева Л.С. Радикальныеконцепции культуры: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. – Ростов/Дон, 2000. – 46с.
303.     Николаевский Б.И. Тайные страницыистории. – М.: ИГЛ, 1995.- 512с.
304.     Ницше Ф. Избранные произведения. –М.: Просвещение, 1993. – 573с.
305.     Ницше Ф. Воля к власти. – М.: REFL-book,1994.- 352с.
306.     Ницше Ф. Сочинения. В 2-х т. – М.:Крон-Пресс, 1998.
307.     Новая постидустриальная волна наЗападе. – М.: Academia, 1999.- 640c.
308.     Новая технократическая волна наЗападе. – М.: Прогресс, 1986.- 452с.
309.     Новиков А.В. Социальный контроль вусловиях трансформации российского общества. Дисс. д-ра соц. наук. – М., 2000.– 396с.
310.     Нуклеушев Е. О тоталитарныхгосударствах как химерах. // Континент-М. — Париж. — 1981.- №29.- С.273-283.
311.     Общество и власть. 1930-е годы. /Ред. А.К. Соколов. – М.: РОССПЭН, 1998.-352с.
312.     Ойзерман Т.И. Марксистскаяконцепция социализма и реальный социализм. // Вопр. философии. – 2002. — №2-3.
313.     О предупреждении проявленийфашистской опасности в РФ. Материалы парл. слушаний. — М.: РИО  ГД  РФ, 1995.-96с.
314.     О противодействии экстремистскойдеятельности. ФЗ РФ. – М.: Инфра-М, 2002. – 13с.
315.     О расовых доктринах: несостоятельны, но правдоподобны. – Новосибирск: ВПМВ Единение, 2000. – 272с.
316.     Об имитационно-провокационнойдеятельности. – Новосибирск: ВПМВ Единение, 2001. – 160с.
317.     Орлов А. О негативной карме силдобра. // Волшебная гора. – 1998. — №7. – С. 284-296.
318.     Ортега-и–Гассет Х. Избранныетруды. — М.: Весь мир, 1997. — 704с.
319.     Ортега-и-Гассет Х. Что такоефилософия? – М.: Наука, 1991. — 408с.
320.     Оруэлл Дж. «1984» и эссе разныхлет. — М.: Прогресс, 1989. — 384с.
321.     Панарин А.С. Философия политики. –М.: Наука, 1994. — 367с.
322.     Панарин А.С. Искушениеглобализмом. – М.: Эксмо-Пресс, 2002. – 416с.
323.     Парсонс Т. Система современныхобществ. – М.: Аспект-пресс, 1998. -270с.
324.     Паршев А.П. Почему Россия неАмерика. – М.: Крымский мост 9д., 2000. – 411с.
325.     Печчеи А. Человеческие качества. –М.: Прогресс, 1985. — 312с.
326.     Пикер Г. Застольные разговорыГитлера. – Смоленск: Русич, 1993. — 496с.
327.     Платон  Собрание соч. В 4-х т. –М.: Мысль, 1994.
328.     Платонов О. А. Русскаяцивилизация. – М.: Роман-газета, 1995. — 224с.
329.     Платонов О.А. Тайная историяРоссии. – М.: Москвитянин, 1996. — 320с.
330.     Повель Л., Бержье Ж. Утро магов. –К.: София Ltd, 1994. – 480с.
331.     Поздняков Э.А. Философия политики.В 2-х ч. – М.: Палея, 1994.
332.     Погоняйло А.Г. Философия заводнойигрушки или Апология механицизма. – СПб.: СПбУ, 1998. – 164с.
333.     Погоняйло А.Г. Метафизикамеханицизма в Новоевропейской философии 17-18вв.: Автореф. Дисс. д-ра филос.наук. – СПб., 2001. – 28с.
334.     Полицаев П.Н. Скрытая историячеловечества. // Ассоциация Возрождение планеты. – 1998. — №2. – С.1-17.
335.     Полосин В.С. Миф. Религия.Государство. – М.: Ладомир, 1999. – 440с.
336.     Полосин В.С. Диалектика мифа иполитическое мифотворчество: Автореф. Дисс. д-ра филос. наук. – М., 1998. –45с.
337.     Поппер К. Открытое общество и еговраги. В 2-х т. – М.: Финико, 1992.
338.     Проблема человека в западнойфилософии. – М.: Прогресс, 1988. –552с.
339.     Проблемы методологии системногоисследования. – М.: Мысль, 1970. –455с.
340.     Похлёбкин В.В. История водки. — М.: Центрполиграф, 2000. — 403с.
341.     Пулатов И.Х. Сущность и методыуправления общественными процессами при социализме. Дисс. канд. филос. наук. –М., 1985.- 157с.
342.     Работяжев Н.В. Политическаясистема тоталитаризма: сравнительный анализ. (На примере нацистской Германии иСССР). Дисс. канд. полит.   наук. – М., 1996.- 275с.
343.     Рационализм и культура на порогетретьего тысячелетия. Материалы III Российского Философского конгресса. Т.3.  –Ростов/Дон: СКНЦ ВШ, 2002. – 493с.
344.     Райх В. Психология масс и фашизм.– СПб.: Универс. книга, 1997. –380с.
345.     Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверьиз бездны. – М.: Миф, 1993. – 382с.
346.     Рахшмир П.Ю. Происхождениефашизма. – М.: Наука, 1981. — 184с.
347.     Режабек Е.Я. Становлениемифического сознания и его когнитивности. // Вопр. философии. – 2002. — №1. –С.52-65.
348.     Роттердамский Э. Воспитаниехристианского государя. – М.: Мысль, 2001. – 365с.
349.     Розанов В.В. Уединённое. – М.:Политиздат, 1990. – 534с.
350.     Розин В.М. Эзотерические замыслыпереустройства человека и общества в сравнении с утопическими социальнымипроектами. // Философские  науки. – 2001. — №3. – С.105-115.
351.     Росман В.И. Деконструкциядеконструкции: метафизика присутствия в лучах звезды Давида. // Вопр.философии. – 2001. — №10. – С.57-72.
352.     Российский менталитет. – М.: РАН,1996. – 132с.
353.     Россия: история, наука, культура.Мат. VII Всероссийской научно-теоретической конф. – М.: РУДН,2003. – 240с.
354.     Русский Эрос. /Сост. Шестаков В.П.– М.: Прогресс, 1991.- 448с.
355.     Рю Хе Чжун  Социальная политикасоветского государства. Дисс. канд. полит. наук. -  М., 1996. – 227с.
356.     Салливан У. Тайны инков. – М.:Вече, 1998. – 512с.
357.     Сапронов П.А. Власть какметафизическая и историческая реальность. – СПб.: Церковь и культура, 2001. –816с.
358.     Сартр Ж.П. Бытиё и ничто. – М.:Республика, 2000. – 639с.
359.     Саттон Э. Как орден организуетвойны и революции. – М., 1995.- 128с.
360.     Сах Сварнкар М. Архетипы власти вЗападноевропейской и Восточной традициях. – М.: РУДН, 1995.- 164с.
361.     Селезнёв И.А. Тайны российскойистории 20в. – Краснодар: Советская Кубань, 1997. – 128с.
362.     Семёнов Ю.И. На заре человеческойистории. – М.: Мысль, 1989. – 318с.
363.     Сенека Л.А. Нравственные письма кЛуцилию. – Кемерово, 1986. – 464с.
364.     Сирота Н.М. Современныеполитические идеологии. — СПб.: Высш. адм. шк., 1995.- 48с.
365.     Соловьёв В.С. Сочинения. В 2-х т.– М.: Мысль, 1990.
366.     Соловьёв Э.Г. Феноментоталитаризма в оценке представителей русского либерально-консервативногозарубежья и западной политологии: сравнительный анализ. Дисс. канд. полит.наук. – М., 1995. — 280с.
367.     Свасьян К.А. Становлениеевропейской науки. – М.: Evidentis, 2002. – 438с.
368.     Солоневич И.Л. Диктатура  слоя. — Буэнос-Айрес: Наша страна, 1956.-176с.
369.     Солоневич И.Л. Народная монархия.– Мн.: Лучи Софии, 1998. – 504с.
370.     Солоневич И.Л. Россия вконцлагере. – Washington: Vaulin, 1958. –512с.
371.     Сорокин П.А. Главные тенденциинашего времени. — М.: ИС РАН, 1993. — 195с.
372.     Сорокин П.А. Общедоступный учебниксоциологии. — М.: Наука, 1994. -560с.
373.     Сорокин П.А. Человек. Цивилизация.Общество. — М.: Политиздат, 1992. — 543с.
374.     Социальная философия в конце ХХв./ Ред. К.Х. Момджян. – М.: МГУ, 1991. – 200с.
375.     Социальные аспекты управления. /Ред. П.А.Белоусов. – М.: Экономика, 1981. – 216с.
376.     Сорос Д. Алхимия финансов. – М.:Инфра-М, 1997. – 416с.
377.     Спиноза Б. Трактаты. – М.: Мысль,1998. – 446с.
378.     Сталин И.В. Вопросы ленинизма. –М.: ГИПЛ, 1947. – 611с.
379.     Сталин И.В. Экономические проблемысоциализма в СССР. // Молодая гвардия. – 1993. — №1. – С.117-181.
380.     Становление информационногообщества в России. Тез. 2-й рег. межвуз. научн. конф. Вып. 2. – М.: МГИРЭА,2002. – 160с.
381.     Степовой П.С. Спорт. Политика.Идеология. – М.: Физкультура и спорт, 1984. – 128с.
382.     Судоплатов П.Л. Спецоперации. –М.: Олма-Пресс, 1997. – 688с.
383.     Суфизм и масонство: в чём разница.В 2-х ч. – М.: Знание-власть, 1998.
384.     Таранов П.С. Философскаяафористика. – М.: Остожье, 1996. – 576с.
385.     Тахтамышев В.Г. Библейскаяидеология: образ и реальность мира.- Ростов/Дон: ИРУ, 2000.- 282с.
386.     Тенденции социокультурногоразвития России. 1960-90гг. / Ред. И.А.Бутенко. – М., 1996. – 520с.
387.     Теория и практика марксизма. Сб.материалов научно-практ. конф. – М.: ИФ РАН, 2001. – 277с.
388.     Тимошенко Н.В. Электоральнаякультура современного российского общества: Автореф. Дисс. канд. соц. наук. –М., 2000. – 22с.
389.     Тихомиров Ю.А. Государственнаявласть и проблемы управления в советском обществе: Автореф. Дисс. д-ра юрид.наук. – М., 1969. – 46с.
390.     Толстой Л.Н. Почему христианскиенароды вообще и в особенности русский народ находятся теперь в бедственномположении. // Мера за меру. – 08.2001. — №29. – С.1-4.
391.     Тополянский В.Д. Вожди в законе. –М.: Права человека, 1996. – 320с.
392.     Тоталитаризм. Из историиидеологий, движений, режимов и их преодоления. – М.: Памятники историческоймысли, 1996. – 540с. 
393.     Тоталитаризм как историческийфеномен. – М.: Филос. общество СССР, 1989. – 369с.
394.     Тоталитаризм: что это такое?  В2-х ч. – М.: ИНИОН РАН, 1993.
395.     Тощенко Ж.Т. Кентавр-проблема какособый случай парадоксальности общественного сознания. // Вопр. философии. –2002. — №6. – С.29-37.
396.     Троцкий Л.Д. Преданная революция.– М.: НИИ Культуры, 1991. – 254с.
397.     Троян В.Г. Проблема индивидуальнойсвободы в философии Э. Фромма: Автореф. Дисс. канд. филос. наук. – Краснодар,2001. – 24с.
398.     Трубецкой Е.Н. Избр. произведения.– Ростов/Дон: Феникс, 1998. – 512с.
399.     Трубецкой Н.С. НаследиеЧингисхана. – М.: Аграф, 2000. – 560с.
400.     Трудовой кодекс РФ.  –Екатеринбург: Уралюриздат, 2002. – 168с.
401.     Тульчинский Г.Л. Самозванство. –СПб.: РХГИ, 1996. – 412с.
402.     Тульчинский Г.Л. Проблемалиберализма и эффективная социальная технология. // Вопр. философии. – 2002. — №7. – С.17-25.
403.     Угол зрения. Сб. статей. – М.:Наука, 1992. – 262с.
404.     Уёмов А.И. Системный подход иобщая теория систем. – М.: Мысль, 1978.- 272с.
405.     Уилсон Р.А. Психология эволюции. –Киев: Янус, 1999. – 304с.
406.     Уилсон Р.А. Новая Инквизиция. –М.: Janus books, 2001. – 240с.
407.     Утопический роман XVI-XVIIвв. — М.: Худ. литература, 1971. — 496с.
408.     Фауст и Заратустра. Сб./Пер. снем. – СПб.: Азбука, 2001.- 320с.
409.     Фейхтвангер Л. Москва, 1937.- М.:Гослитиздат, 1937. – 93с.
410.     Фёдоров В.П. Принуждение в системесоциалистического управления. Дисс. канд. филос. наук. – Л., 1975. – 191с.
411.     Философская газета. – М. – 2001. — №1-2.
412.     Философия власти. / Ред. ИльинВ.В. – М.: МГУ, 1993. – 271с.
413.     Философия йоги. – М.: ЭКСМО-Пресс,2002. – 944с.
414.     Философия М. Хайдеггера исовременность. – М.: Наука, 1991. – 253с.
415.     Философский энциклопедическийсловарь. – М.: Советская энциклопедия, 1989. – 815с.
416.     Фихте И.Г. Наставление к блаженнойжизни. – М.: Канон+, 1997. – 400с.
417.     Флоренский П.А. Имена. Детям моим.– М.: АСТ, 2000. – 448с.
418.     Франк С.Л. Духовные основыобщества. – М.: Республика, 1992. – 511с.
419.     Франк С.Л. Сочинения. – М.:Правда, 1990. – 608с.
420.     Франк С.Л. Свет во тьме. – М.:Факториал, 1998. – 256с.
421.     Фрейд З. Остроумие и его отношениек бессознательному. – СПб.: Универс. книга, 1997. – 320с.
422.     Фромм Э. Бегство от свободы. – М.:Прогресс, 1989. – 272с.
423.     Фуко М. Воля к истине. – М.:Касталь, 1996. – 448с.
424.     Фуко М. История безумия вклассическую эпоху. – СПб.: Универс. книга, 1997. – 573с.
425.     Фуко М. Надзирать и наказывать. –М.: Ad Marginem, 1999. – 480с.
426.     Фуко М. Слова и вещи. – СПб.: A-cad,1994. – 407c.
427.     Хайдеггер М. Бытие и время. – М.: Ad Marginem, 1997. – 452с.
428.     Хайдеггер М. Время и бытие. – М.:Республика, 1993. – 447с.
429.     Хайдеггер М. Разговор напросёлочной дороге. — М.: Высшая школа, 1991. — 192с.
430.     Хайдеггер М. Работы и размышленияразных лет. — М.: Гнозис, 1993. -464с.
431.     Хайек Ф. Дорога к рабству. – М.:Экономика, 1992. – 176с.
432.     Хаксли О. Вечная философия. – М.:Рефл-бук, 1997. – 330с.
433.     Хабермас Ю. Демократия. Разум.Нравственность. – М.: Наука, 1992. — 176с.
434.     Харитонов Е.М. Власть всовременном обществе: микросоциологический анализ. Дисс. д-ра соц. наук. –Ростов/Дон, 1997. – 420с.
435.     Хёйзинга Й. Homo ludens. – М.: Прогресс, 1992. – 464с.
436.     Хлебников В. Доски судьбы. – М.:Рубеж столетий, 2000. – 288с.
437.     Холодный В.И. А.С. Хомяков – дилетанти провидец постхристианского завета. // Вопр. философии. – 2001. — №8. – С.145-156.
438.     Хомяков А.С. Сочинения. В 2-х т. –М.: Медиум, 1994.
439.     Хорган Д. Конец науки. – СПб.:Амфора, 2001. – 479с.
440.     Хоркхаймер М., Адорно Т.Диалектика просвещения. – М.: Медиум, 1997. – 311с.
441.     Хоскинс Д. История СоветскогоСоюза. – М.: Вагриус, 1995. – 510с.
442.     Хюбнер К. Критика научногоразума.  – М.: ИФ РАН, 1994. – 326с.
443.     Цицерон М.Т. Философские трактаты.– М.: Наука, 1985. – 384с.
444.     Цыганков А.П. Современныеполитические режимы: структура, типология, динамика. – М.: Интерпракс, 1995. –296с.
445.     Чаттерджи С., Датта Д. Индийскаяфилософия. — М.: Селена, 1994.- 416с.
446.     Черкасов В. Родолюбие. – М.: Ин-тобщегуманит. исслед., 1999. – 120с.
447.     Чёрная Л. Коричневые диктаторы. –Ростов /Дон: Феникс, 1999. – 480с.
448.     Чернов С.А. США: политика вотношении СССР.- М.: ФОН, 1997.- 260с.
449.     Чижевский А.Л. Физические факторыисторического процесса. – Калуга, 1924. – 72с.
450.     Шабанов А.А., Соколов К.Н., СивковК.В. Духовная борьба. – М.: МГУ, 1997. – 320с.
451.     Шакка М. Философия иантифилософия. // Волшебная гора. — 1994. — №2. — С.51-72.
452.     Шафаревич И. Социализм как явлениемировой истории. – Paris: Ymka -press, 1977. – 390с.
453.     Шах И. Суфизм. – М.: Клышников,Комаров и К., 1994. – 448с.
454.     Шейнин Ю.М. Интегральный интеллект.– М.: Молодая гвардия, 1970. – 256с.
455.     Шелленберг В. Лабиринт. – М.: СПДом Бируни, 1991. – 400с.
456.     Шеллинг В.Ф.Й. Соч. в 2-х т. Т.1.– М.: Мысль, 1987. – 637с.
457.     Шелер М. Избранные произведения. –М.: Гнозис, 1994. – 490с.
458.     Шерстнёв М.П. Психологическое управлениелюдьми. – М.: Русская правда, 1998. – 240с.
459.     Шестов Л. Соч. в 2-х т. Т.2. – М.:Наука, 1993. – 560с.
460.     Шишкин О. Битва за Гималаи. – М.:Олма-пресс, 1999. – 400с.
461.     Шмитт К. Политическая теология. –М.: Канон-пресс, 2000. – 333с.
462.     Шопенгауэр А. Афоризмы житейскоймудрости. — М.: Интербук, 1990.-152с.
463.     Шопенгауэр А. Введение вфилософию. — Мн.: Попурри, 2000.- 416с.
464.     Шопенгауэр А. О четверояком корне.Мир как воля и представление. В 2-х т. – М.: Наука, 1993.
465.     Шпеер А. Воспоминания. – Смоленск:Русич, 1997. — 696с.
466.     Шпенглер О. Закат Европы. –Ростов/Дон: Феникс, 1998. – 640с.
467.     Шпенглер О. Закат Европы-2. – М.:Мысль, 1998. – 606с.
468.     Шпенглер О. Пруссачество исоциализм. – М.: Праксис, 2002. – 240с.
469.     Шпет Г.Г. Сочинения. – М.: Правда,1989. – 604с.
470.     Шпренгер Я., Инститорис Г. Молотведьм. – Саранск: Норд, 1991. –352с.
471.     Штирнер М. Единственный и егособственность. — СПб.: Азбука, 2001.-448с.
472.     Штепа В. Инверсия. – Петрозаводск,1998. – 240с.
473.     Шубин А.В. Гармония истории. – М.:СП Puico, 1992. – 342с.
474.     Эволюционная эпистемология илогика социальных наук: К. Поппер и его критики. / Ред. В.Н. Садовский. – М.:Эдиториал УРСС, 2000. – 464с.
475.     Эвола Ю. Люди и руины. – М.: МООРСО, 2002. – 288с.
476.     Эвола Ю. Метафизика пола. – М.:Беловодье, 1996. – 448с.
477.     Эвола Ю. Языческий империализм. –М.: Арктогея, 1994. – 172с.
478.     Элементы. Евразийское обозрение. –1993-1998.- №2-9.
479.     Элиаде М. Миф о вечномвозвращении. – СПб.: Алетейя, 1998. – 250с.
480.     Элиас Н. Общество индивидов. – М.:Праксис, 2001. – 336с.
481.     Энгельс Ф. Происхождение семьи,частной собственности и государства. – М.: Политиздат, 1985. – 238с.
482.     Эриксон Д.Ф. Мировоззрение«антиглобалистских» движений современности: источники и тенденции: Автореф.Дисс. канд. соц. наук. – Екатеринбург, 2002. – 25с.
483.     Эрн В.Ф. Сочинения. – М.: Правда,1991. – 576с.
484.     Эпперсон Р. Невидимая рука. –СПб.: СЗ Ф. ИНЭС, 1999. – 450с.
485.     Юм Д. Сочинения. В 2-х т. – М.:Мысль, 1996.
486.     Юнг К.Г. Психологические типы. –М.: АСТ, 1997. – 717с.
487.     Юнгер Ф.Г. Совершенство техники. –СПб.: Владимир Даль, 2002. – 560с.
488.     Юнгер Э. Рабочий. Господство игештальт. – СПб.: Наука, 2000. – 539с.
489.     Юркевич П.Д. Философскиепроизведения. – М.: Правда, 1990. – 672с.
490.     Ютен С. Невидимые правители итайные общества. – М.: Крон-пресс, 1998. – 224с.
491.     Ясперс К. Смысл и назначениеистории. – М.: Республика, 1994. – 527с.
492.     A critique of puretolerance./R.P. Wolf, B. Moor, H. Marcuse. – Boston: Beacon press, 1965. –120p.
493.     Adorno T.W. AsthetischeTheorie. – Fr./ Mein, 1970. – 467s.
494.     Adorno T.W.Gesellschaftstheorie und Kulturkritik. – Fr./ Mein: Suhrkamp Verl., 1975. –180s.
495.     Bell D. The end ofideology. – London: Harvard univ. Press, 1988. – 501p.
496.     Delgado J. Physicalcontrol of the mind. – N.Y.: Harper & Row publishers, 1969. – 280p.
497.     Diem C. Der Olympischegedanke in Neuen Europa. – Berlin: Terramare inst., 1942. – 56s.
498.     Diem C. OlympischeFlamme. – Berlin: Deutsch. Arch. Verl., 1942. –1094s.
499.     Frise G. Anspruch undwirklichkeit des Sports im Dritten Reich. Diss. Doktorgrades PhilosophischenFak. – Munster, 1974. – 115s.
500.     Foucault M. The historyof sexuality. – N.Y.: Pantheon books, 1978. – 168p.
501.     Lyon D. The informationsociety: issues a. Illusions.- Cambridge: Polity press, 1988. – 196p.
502.     Marcuse H. Essay onliberation. – Boston: Beacon press, 1969. – 91p.
503.     Martin W.J. Theinformation society. – London: Aslib, 1988. – 174p.
504.     Philosophie des Sports.– Shorndorf: Verl. K.Hoffman, 1973. –252s.
505.     Spengler O. Urfragen.Fragmente aus dem Nachlass. – Munchen: Beck, 1965. – 380s.
506.     Тодоров Ц. На предела. – София:Народна култура, 1994. – 317с.