Содержание
Введение
Глава 1. Концепция «массового человека» как научная проблема
1.1 Понятие и характерные черты «массового человека»
1.2 Условия и причины формирования «массового человека»
Глава 2. Перспективы формирования и существования «массового человека» в современном обществе
2.1 Теории «постиндустриального общества»
2.2 Место и роль «массового человека» в «постиндустриальном обществе»
Заключение
Список использованной литературы
Введение
Актуальность проблемы, связанной с положением «массового человека» в постиндустриальном обществе, определяется целой совокупностью взаимосвязанных обстоятельств. Важнейшим из них является построение информационного общества в высокоразвитых странах и вхождением в это пространство России.
Практика показывает, что те теоретические модели, которые сформировались в западной философии и социологии, не могут быть применены без достаточно существенной коррекции для рассмотрения отечественных социокультурных процессов. Более того, даже в тех странах, где признаки информационного общества проявляются явно, теория не позволяет дать достаточно четкого ответа на вопросы о том, какими особенностями будет обладать зрелое информационное общество, каким будет его субъект, останется ли в нем место «массовому» человеку или он уступит свою историческую роль индивидуализированной личности новой эпохи.
Критическое отношение к массовому обществу, основанному на экономическом, политическом и социальном отчуждении и порождающему специфического субъекта культуры «человека-локатора» (Д. Рисмен), «одномерного человека» (Г. Маркузе), «самоотчужденной личности» (Э. Фромм), в постиндустриальных концепциях сменилось достаточно лояльным ее восприятием.
Характерно, что в рамках и европейского варианта постиндустриализма, представляющего радикальное направление развития постиндустриального общества (А. Турен, Ж. Фурастье), и американского, либерального (Д.К. Гэлбрейт, К. Боулдинг, Г. Кан, Э. Тоффлер, З. Бжезинский), постиндустриальное общество рассматривалось как детерминированное не столько экономическими, сколько социальными и культурными факторами, формирующее особый стиль мировосприятия и мышления, свободный от идеологической интерпретации и задаваемых извне пределов творческой активности. В этом обществе социально-политическая сфера должна быть центрирована не на производственно-техническом прогрессе, а на человеке и «качестве жизни потребителя».
Объект исследования: «массовый человек».
Предмет исследования: трансформации «массового человека» в «постиндустриальном» обществе.
Цель и задачи исследования:
— проанализировать научные исследования по проблеме «массового человека» и «постиндустриального общества»;
— выявить характерные черты «массового человека»;
— рассмотреть признаки "«постиндустриального общества»
— проанализировать возможности сосуществования таких социокультурных явлений как «массовый человек» и «постиндустриальное общество».
Глава 1. Концепция «массового человека» как научная проблема
1.1 Понятие и характерные черты «массового человека»
Впервые серьезное осмысление проблем массового общества, появления «массового человека», возрастания уровня урбанизации и технизации в обществе, а также усиления тенденций демократизации общественно-политической и культурной жизни было предпринято в работах Ф. Ницше, О. Шпенглера, Х. Ортеги-и-Гассета, а также К.-Г. Юнга и Г. Лебона.
Появление на рубеже XIX — ХХ вв. «среднего человека» или «массового человека», а также массового общества было достаточно быстро осмыслено как результат глобальных изменений ценностной системы, которые стали необходимым условием для появления нового типа общества.
К.-Г. Юнг и Густав Лебон в своих работах пишут, что массовый человек – это продукт деятельности эпохи Просвещения, Реформации и промышленной индустриальной революции.
Авторы вычленяют следующие факторы-характеристики массового человека, а именно:
— способность группы влиять посредством внушения на сознательную и бессознательную психику этого индивида;
— инстинктивная склонность человека к подражанию;
— менее требовательная интеллектуальная и моральная природа коллективного мышления и действия;
— «мягкое и безболезненное ускользание в царство детства, в рай без заботы», т.е. склонность человека изыскивать ситуации, в которых с него будет снята ответственность.
«Массовый человек» оказывается помещенным в урбанизированную среду, составленную из множества таких же изолированных, или атомизированных индивидов. Однако Юнг, комментируя эту ситуацию, подчеркивает, что психического равновесия это человеку не придает, напротив, массовый человек особенно предрасположен к массовым психическим эпидемиям. При этом даже его физического присутствия в группе не требуется для того, чтобы такая эпидемия могла вспыхнуть .
Итак, массовый человек – это человек, принадлежащий массе, а массы — безымянны и безответственны. Приведенные в активное состояние, они ищут выхода своей активности и энергии, например, опору в виде вождя, который даст им ориентиры и возьмет на себя всю ответственность за них и их действия.
На наш взгляд, точки зрения Х. Ортеги-и-Гассета, Ф. Ницше, О. Шпенглера как крупных социальных философов и социологов, на эти проблемы являются особенно интересными и принципиальными ввиду того, что они были современниками и очевидцами происходящих перемен.
Фактически они были первыми исследователями, кто выделил как принципиально важные понятия «массового человека» и «массового общества» и попытался дать им определение.
Ортега-и-Гассет и Ницше утверждают, что «массовый человек» был всегда, но в кризисный момент масса восстала и начала вести себя агрессивно. Для Ортеги-и-Гассета «толпа» явление новое. «Люди, составляющие эти толпы, были и ранее, но не были толпой. Теперь они заняли места, отведенные для узкого круга лиц, для меньшинства». Для Ортеги-и-Гассета масса не является чисто социальной категорией и не определяется чисто количественными характеристиками. Он подчеркивает, что «масса» — это качественная характеристика человека нового типа. «По одному человеку можно понять, масса это или нет. Масса это любой, кто не мерит себя особой мерой, ощущает себя, как все, и не удручен по этому поводу. Эта масса, в свою очередь, может быть разделена на два класса, или слоя – первые – те, кто хотят от жизни большего, не боясь тягот и социальных обязательств. Вторые – те, для кого жить – значит плыть по течению, но оставаться самим собой и не пытаться перерасти себя».
Ницше утверждает, что «массового человека» породила господствующая в Европе на протяжении почти 2000 лет мораль. Апогей и торжество этой «стадной» морали приходится именно на конец XIX — начало ХХ вв. Мораль рассматривается автором как принцип, направленный против «мощных», который полезен и выгоден для «униженных».
Ницше восхищается некоторыми качествами, которые характерны, как он считает, лишь дляаристократического меньшинства, а большинство – это только средство для возвышения меньшинства. Простые люди, как правило, глубоко неполноценны, и, если необходимо их страдание для создания великого человека, то это не страшно. «Что означает обнаружившаяся в моральных ценностях воля к власти? Ответ: три силы скрыты за ней: инстинкт стада против сильных и независимых; инстинкт страждущих и неудачников против счастливых; инстинкт посредственности против исключения».
По Ницше, только стадный инстинкт признает индивида в согласии с целым и в интересах целого, отсюда — ненависть к одиночкам и, соответственно, единиц против целого. «Инстинкт стада видит в середине и среднем нечто высшее и наиболее ценное: это — то положение, которое занимает большинство. Стадо ощущает исключение, стоящее как над ним, так и под ним, как нечто ему враждебное и вредное».
Ницше не просто делит человечество на сильных и слабых, на исключительных и посредственных, на индивидуальностей и стадо — он обосновывает естественность жестокой и непримиримой борьбы между элитой и «средним человеком».
Шпенглер придерживается мнения, что «массовый человек» явление, присущее исключительно периоду конца XIX — начала ХХ вв., поскольку этот период соответствует концу «истории большого стиля», осуществлявшейся двумя первосословиями дворянством и духовенством. На первый план выходит третье сословие буржуазия, которая приносит с собой эпоху цивилизации.
Эпоха цивилизации совпадает с периодом формирования большого города, «мировой столицы», а это характерно для всех развитых цивилизаций. «Мировая столица, этот чудовищный символ и хранилище полностью освободившегося духа, сосредоточие, в котором сконцентрировался ход всемирной истории… Мировые столицы — это ограниченные по числу гигантские города всех зрелых цивилизаций… Все теперь провинция — и село, и малый город, и город большой, за исключением нескольких крупных точек… И существуют только жители столиц и провинциалы».
Человек становится жертвой каменной пустыни, абсолютного и самодовлеющего города. Шпенглер определяет «мировые столицы» как массовые города, которые становятся приютами для нужды, что, однако, не уменьшает их притягательности для человека. Человек большого города не способен жить ни на какой другой почве, кроме искусственной, то есть почве мировой столицы. Мегаполисы могут полностью обескровить деревню не только все возрастающей урбанизацией, но и тем, что человек, живущий в них, может найти себе родину в любом подобном городе, но не в ближайшем селе.
Конец «истории большого стиля» обезличивает человека, лишившегося руководства со стороны первосословий как носителей высшей духовности и культуры и потерявшего свою укорененность в истории. «Цивилизация застает это понятие в готовом виде и уничтожает его понятием четвертого сословия — массы, принципиально отвергающей культуру с ее органическими формами. Это нечто абсолютно бесформенное, с ненавистью преследующее любого вида форму, все различия в ранге, всякое упорядоченное владение, упорядоченное знание… Тем самым четвертое сословие делается выражением истории, переходящей во внеисторическое. Масса — это конец, радикальное ничто».
Шпенглер четко выделяет массу как некое самоконституирующееся целое, качественно отличное от классических сословий феодального общества и буржуазии. Он напрямую связывает появление этого сословия с нарастающей тенденцией потери культурной традиции, корней, а главное — с утратой элитой власти.--PAGE_BREAK--
Масса чрезвычайно опасна, она откровенно враждебна всему немассовому. Поскольку она находится за пределами любой культуры, она отвергает культуру с ее зрелыми формами. Это — безликая, бесформенная толпа, ненавидящая все духовные и культурные ценности, стремящаяся к их уничтожению.
Шпенглер считает, что цивилизационные тенденции фиксируются тогда, когда гуманистическая традиция и высокая культура Запада подвергаются атаке со стороны массового общества, направленного на подавление индивидуальности. Масса — продукт этого города, уничтожающего деревню. Он рисует картину полного духовного вырождения: лишенная духовных корней масса, бесформенная, враждебная всякой форме, бродит по каменным лабиринтам, поглощающим остатки человечности. Она не имеет родины, это — ожесточенная, несчастная, полная ненависти к прочным традициям старой культуры толпа, которая обречена на бессмысленное, бесцельное, почти животное существование. "Посреди края лежат древние мировые столицы, пустые обители угасшей души, которые неспешно обживает внеисторичное человечество. Всяк живет со дня на день со своим малым счастьем и терпит. Массы гибнут в борьбе завоевателей за власть и добычу сего мира, однако выжившие заполняют бреши своей первобытной плодовитостью и продолжают терпеть".
1.2 Условия и причины формирования «массового человека»
Причины появления «среднего человека» или «массового человека» философы и социологи видят в сущности изменений, произошедших вследствие европейского кризиса рубежа веков. Ортега-и-Гассет видит их в улучшении качества жизни масс, неограниченных возможностях, которые они получили, а также в огромном потенциале жизненных сил и новом взгляде на мир. И как следствие — в ощущении вседозволенности для «массового человека». «Мы живем в эпоху уравнивания: уравниваются богатства, культура, слабый и сильный пол, континенты. Нашествие масс выглядит как прилив огромных сил и возможностей. Быстрота, с которой все меняется, энергия и напор, с которым все совершается, угнетает людей архаического склада — разлад их жизненного ритма с ритмом эпохи». Скорее всего, философ сам ощущал себя тем самым человеком архаического склада.
Ницше считает, что человеческое стадо было всегда, на рубеже веков он отмечает только обострение антагонизма массы и элитарного меньшинства. Шпенглер утверждает, что появление «массового человека» и нашествие масс происходят из-за сильного роста урбанизации и технизации жизни.
Признается и особо подчеркивается в работах Ницше, Ортеги-и-Гассета и Шпенглера поляризация общества и своеобразная концентрация на его полюсах масс и элиты. Жестокая борьба между массами и элитарным меньшинством присутствует в культуре, в политике. Не менее важной и принципиальной проблемой для этих философов является проблема кризиса современного европейского общества и его последствий.
Вывод Ортеги-и-Гассета состоит в том, что современная ему эпоха вовсе не имеет ничего общего с упадком и бессилием; в его видении, это — эпоха неисчерпаемых сил и огромных возможностей, но она может стать и эпохой заката вековой европейской культуры. Техника не может уничтожить культуру, поскольку является ее порождением, но может способствовать «массовизации» и варваризации жизни.
Ницше указывал на неизбежность существенных изменений в духовной жизни человека, которые проявятся в ХХ в. Он связывал эти изменения в основном с развитием техники, однако воздерживался от прямых оценок технического прогресса. Свое мнение по этому вопросу Ницше сформулировал не в форме вывода, а в форме предположения: он утверждал, что психические нагрузки человека будут возрастать и не в последнюю очередь из-за появления новых типов культуры, овладения человеком, не имеющего для этого адекватно развитого мышления, гигантскими силами природы. Все эти процессы могут вызвать саморазрушение человека. Гегемония стада и его морали вызовет все большее падение интереса к истинному и прекрасному, преобладание иллюзии и заблуждения.
Шпенглер прямо настаивает на закате европейской культуры и замене ее цивилизацией, которую он понимал как «технику». Шпенглер, единственный из этих философов, кто поднял проблему технизации жизни и ее последствий, диктата бездуховной технократической цивилизации.
Для Шпенглера и Ортеги-и-Гассета кризис европейской культуры порожден изменениями в мировоззрении людей. Именно изменение условий жизни и, как следствие этого, изменение миропонимания, вызвали появление «среднего человека», для Ницше же «средний человек» был всегда, и современные перемены лишь обострили конфликт стада и элиты. Для этих мыслителей основная борьба в культуре проходит по линии: принцип личности и принцип коллектива, противостояние оригинальности и общественного мнения, элиты и посредственности.
Еще одну принципиально важную проблему эти философы видят в возрастании роли государства в общественной жизни. Именно новое качество государства в конце XIX — начале ХХ в. видится им одной из важных причин «восстания масс»: появление демократического государства и господство либеральных свобод вызывает восстание масс и является идеальным условием для диктатуры масс.
Понимание массы как «среднего человека», который является «средним» в той мере, в какой он повторяет общий тип, своеобразный шаблон, предвосхитило идею середины ХХ в. европейского социального государства, ориентированного на средний класс. Ортега-и-Гассет делает вывод о том, что масса не способна управлять собой в силу особенностей массового мышления, а господство либерально-демократического, социального государства — первый шаг к тотальному огосударствлению всех сторон жизни. Массовое мышление, не желающее ни с кем уживаться и стремящееся навязать свою точку зрения силой, способствует рождению тоталитарного государства масс.
Современная ему политическая ситуация вызывает серьезные опасения у Ортеги-и-Гассета, он указывает на то, что торжество гипердемократии — это время, когда масса тиранически навязывает свои желания обществу. Масса — это посредственность; значит, в политике она — гегемония посредственности. Для того чтобы принимать решения, необходимо обладать двумя качествами, которых лишен «массовый человек»: нужно обладать свободой и ответственностью. «У большинства людей нет собственного мнения, нужно, чтобы оно происходило извне под давлением, а для этого необходимо, чтобы властью обладало духовное начало».
Раньше массы, как правило, не решали, а присоединялись к решению меньшинства, сейчас решают именно массы, у власти представители масс, они столь всесильны, что свели на нет любую возможность оппозиции. Таким образом, по мнению Ортеги-и-Гассета, именно демократия и всеобщие свободы, явившиеся завоеванием конца XIX — начала ХХ вв., а также отсутствие меньшинства, которое осуществляло бы разумную и дальновидную политику, стали первым шагом к диктатуре масс.
«Массовый человек», как правило, руководствуется не перспективой, а злобой дня, масса плывет по течению, «массовый человек» не созидает. Поэтому массе необходимо следовать чему-то высшему, исходящему от меньшинства. Действуя сама по себе, масса способна только к одному способу воздействия — к расправе, когда торжествуют массы, торжествует насилие. Философ прямо указывает в своей работе на то, что фашизм — доктрина именно «массового человека», а орудием для установления жестокой диктатуры масс является государство.
«Массовый человек» гордится государством, ибо ему известно, что именно оно обеспечивает ему удобную и выгодную жизнь. Масса не воспринимает государство как продукт усилий меньшинства и господства ценностей цивилизации, она видит в государстве безликую силу, которая очень похожа на силу толпы, и считает его своим. «Массовый человек» привык, чтобы все проблемы решало государство, взяв на себя заботы и прибегнув к неограниченной силе. Это вызывает главную опасность — огосударствление всех сторон жизни. «Массовый человек» уверен, что государство — это он. И он всегда попробует использовать давление государственной машины, чтобы уничтожить всякое творческое мышление. Это самый короткий путь к диктатуре.
Глава 2. Перспективы формирования и существования «массового человека» в современном обществе
2.1 Теории «постиндустриального общества»
Начиная с 40-50-х годов ХХ столетия, после появления работ теоретиков Франкфуртской школы, а также после оформления теории индустриализма, сформулированной Р.К.Ф. Ароном в его лекциях в Сорбонне (1956- 1959) и У. Ростоу в книге «Стадии экономического роста. Некоммунистический манифест», объектом изучения западной философии стала «индустрия культуры» как механизм производства массовизированного обезличенного индивида.
Рассматривая историю общества как последовательную смену доиндустриальной, индустриальной и постиндустриальной стадий его развития, теоретики постиндустриализма сопоставляли эти эпохи по таким параметрам:
— основной производственный ресурс (соответственно сырье, энергия, информация);
— тип промышленнойдеятельности (добыча, изготовление, последовательная обработка);
— характер базовых технологий (трудоемкие, капиталоемкие,наукоемкие).
Эта схема позволила в качестве принципиального отличия постиндустриальной культуры рассматривать переход от взаимодействий человека с природой в доиндустриальном и преобразованной природой в индустриальном обществе к взаимодействию между людьми, где характер межличностных отношений определяется не имитацией действий других людей и не усвоением опыта предыдущих поколений, а комплексным социальным взаимодействием.
В этих теоретических системах наиболее значительное внимание отводилось информации, информационным технологиям и средствам коммуникации. В качестве ведущих признаков нового типа общества его исследователи называли ускорение технического прогресса, уменьшение доли материального производства в совокупном общественном продукте, развитие сектора услуг, повышение качества жизни.
Вместе с этим, как отмечалось еще в технократической утопии Д. Белла «Приход постиндустриального общества. Авантюра в социальном предсказании» (1973), в обществе, где основным фактором социальных трансформаций становится производство и использование информации, существенному обновлению неизбежно подвергается не только экономика, но и человек. Эта «демассифицированная» культура должна отличаться высоким уровнем инновативности и сложности, что напрямую связано с индивидуализацией и дестандартизацией различных сторон политической и экономической жизни.
Д. Белл связывал эти процессы с тем, что в постиндустриальном обществе возникает новый интеллектуальный класс, "представители которого на политическом уровне выступают в качестве консультантов, экспертов или технократов",что приводит в итоге к персонализации культуры.
Концепция постиндустриального общества по Беллу:
— в качестве базисного феномена выступают знание и информация;
— ведущее значение интеллектуальных технологий;
— качественно новый способ организации технологической сферы;
— демонтаж классовой структуры и формирование профессиональной дифференциации;
— реорганизация культурной сферы и ее переориентация на интеллектуальные приоритеты;
— формирование индустрии знания.
Показательно, что Белл представил оптимистический вариант доктрины «массового общества», где масса рассматривалась как преобладающая часть населения, удовлетворенная своим положением и отказавшаяся от борьбы, поскольку «определенный образ жизни, права, нормы и ценности, стремления, привилегии, культура все то, что когда-то составляло исключительное достояние высших классов, распространяется теперь на всех».
Эвристичность предложенной Д. Беллом социальной модели была столь высока, что вызвала появление множества уточняющих и вариативных концепций, расширяющих поле данного социокультурного исследования. продолжение
--PAGE_BREAK--
Представление о том, что ведущей тенденцией развития современного общества, перерастающего в общество нового информационного порядка, является интеграция новейших массовых информационных и коммуникационных технологий и существующей социальной системы, лежит и в основе концепций информационного общества, составляющих существенную часть постиндустриальной теории и разработанных Е. Масудой, Дж. Нейсбитом, Дж. Бенингером, Т. Стоуньером, М. Маклюэном, Э. Тоффлером, М. Кастельсом.
Критерием прогресса в таком обществе является возрастание скорости внедрения инноваций, увеличение объема и скорости коммуникации, рост объема полезной информации и ускорение ее обработки за единицу времени в контурах управления за счет автоматизации этой сферы. В новом обществе изменяются типы организационных стилей, характер восприятия реальности, семейные ценности.
Осуществляя последовательное сопоставление индустриального и постиндустриального общества, сравнивая их экономическую основу, особенности аппарата управления, исследуя психологические характеристики индивидов, включенных в процесс производства, Тоффлер, в частности, приходит к выводу о том, что супериндустриальное общество характеризуется не только высоким уровнем инновативности, но и демассификацией и дестандартизацией всех сторон политической и экономической жизни.
Изменение характера труда и межличностных отношений изменяет систему ценностей и ориентации человека на психологические, социальные и этические цели. Изменяется и профессиональная характеристика индивида, прошедшего многоуровневое обучение, обладающего не только мастерством, но и информацией, развитого не только физически, но и духовно.
Как отмечает автор, современный этап развития цивилизации делает «метакультурную индивидуальность», проявляющую способность к отказу от привычных матриц поведения и восприятия и выходу за рамки привычного видения мира, типичным проявлением новой формирующейся информационной культуры. Для человека новой культурной формации мобильность ориентации в рамках стремительно изменяющейся среды и новый способ ее освоения становятся принципиальным моментом, возможно, вопросом его выживания. "В быстро меняющемся мире прошлый опыт реже может служить надежным компасом, необходимы гораздо более быстрое освоение нового, большая реактивность Я, подвижность, умение действовать методом проб и ошибок".
Тоффлер оптимистически оценивает перспективы роста субъекта «Третьей волны». В этой спецификации мышления футуролог видит формирующуюся способность к восприятию огромных массивов информации, пульсирующих и растущих потоков данных, что соотносится с требованиями новой социальной и технологической реальности. Подобная структура информационной сферы, сменившая старую, перегруженную и «изношенную», была изначально определена увеличением объема и скорости обновления информации, необходимой для поддержания устойчивости социальной системы. Для успешной социальной и информационной адаптации в качественно изменившихся условиях субъект новой культуры вынужден постоянно обновлять свою собственную «базу данных».
В таких условиях становится реальностью неизбежный в современной ситуации переход к личности нового типа — информационно-адаптированной, основными характеристиками которой могут быть представлены естественное включение в информационные процессы, способность к адекватному восприятию полученной информации и настроенность на эффективное ее использование в своей деятельности.
В новом обществе под индивидуальные потребительские нужды подлаживается и культура, специфика которой описывается Тоффлером в категориях «приспособления к возрастанию жизненного уровня» и «совершенствования технологий», позволяющих снижение себестоимости «культурных продуктов» даже при условии введения их различных вариантов. «Поскольку удовлетворяется все больше и больше основных нужд покупателей» — отмечает исследователь, — можно твердо предсказать, что экономика будет еще энергичней идти навстречу тонким, разнообразным и глубоко персональным потребностям покупателя, потребностям в красивых, престижных, глубоко индивидуализированных и чувственно приятных для него продуктах".
Таким образом, как считает Тоффлер, уровень потребляемой культуры становится иным: массовая культура продолжает существовать как уникальный механизм, обладающий компенсаторной и рекреативной активностью, удовлетворяя нужды значительной части общества, однако, она перестает быть единственной культурой, удерживающей монополию на массовое сознание. Элитарная же культура теряет свое значение классово чуждой и недоступной массам, но, наоборот, начинает выполнять роль культурного образца и занимает в иерархии ценностей достойное ее место. Именно этот феномен Тоффлер и обозначает как индивидуализацию личности и демассификацию культуры.
2.2 Место и роль «массового человека» в «постиндустриальном обществе»
Сегодня в западном мире стали реальностью социокультурные трансформации, которые отмечались Тоффлером как тенденции в том числе, изменение стиля жизни, «домо-центризм» и «индивидуализм», обусловленные в значительной степени улучшением оснащения европейских домов электронным оборудованием, повышением безопасности жилища и его комфортабельности, «включенностью» в мир при помощи средств массовой коммуникации и посредством подключения к глобальным информационным анклавам через компьютерную Сеть.
Преобразования претерпела и социальная сфера, где значительно повысился уровень востребованности профессий, требующих достаточно высокого образовательного уровня, а также налицо ярко выраженное доминирование индивидуальных форм потребления культуры. Все эти социокультурные трансформации можно рассматривать как признаки рождения иной культуры и формирования такого ее субъекта, который утрачивает качества «массового человека».
Признание унификации в качестве устаревшей установки и утверждение права на отличие проявляется не только в изменении образа жизни и плюрализме в бытовой сфере, но и в многообразии подходов в искусстве и науке, освободившихся от ссылок на авторитеты и реальность. Эти особенности информационной культуры характеризуют ее и как культуру постмодерна. В постмодернизме радикальные изменения западного общества, которые стали очевидными к 60-м годам прошлого столетия, получили оценку не в экономическом аспекте (как в постиндустриальных, а также рассматривающих более узкий технологический ракурс информационных теориях), а в аспекте социокультурном. В частности, взаимообусловленность экономических и социокультурных факторов учитывается в концепции постэкономического общества.
Характерно, что, существуя как самостоятельные теоретические построения, и концепции информационного общества и постмодернистские концепции свой толковательный потенциал обращали на одни и те же экономические, социальные и культурные процессы. Отражением этих процессов стали, с одной стороны, стремительные технологические изменения и отказ от форм индустриального производства, с другой изменения социокультурные, связанные с принципиально иным уровнем проявления субъективности.
Наиболее ярким выражением этих социокультурных трансформаций стали такие процессы, как демассификация и индивидуализация, как трансформация характера потребления и его мотивации, где характерной особенностью обмена начинает выступать не экономический, а символический характер, как замена экономических — постэкономическими ценностями, принципиальной особенностью которых, как отмечали теоретики постмодернизма, является их символическая природа, связанная со статусными аспектами.
Изучая экономические процессы с точки зрения их субъекта, теоретики постмодернизма пришли к выводу, что, в отличие от индустриальной, постиндустриальная экономика провозглашает иной принцип, где вещи артикулируются не в дискурсе потребительной или меновой стоимости, а в дискурсе стоимости знаковой.
Бодрийяр Ж. рассматривал современного человека как активную личность, проявляющую свои особые, индивидуальные качества в процессе потребления, чему способствует, в частности, высокое экономическое развитие, обеспечившее первичные потребности человека.
Иными словами, содержание вещи, степень ее полезности определяется не потребительской стоимостью, достаточно универсальной, но его высокоиндивидуализированной символической ценностью. Вещи в такой системе отношений не могут быть сравнимы друг с другом по признаку эквивалентности, более того, ценность каждой отдельной вещи не является закрепленной, но произвольно устанавливается в рамках индивидуальной системы потребностей.
В подобных обстоятельствах человек становится более свободным в реализации повседневных потребностей, в общении и образовании, в страсти к развлечениям и увеличению свободного времени, в одежде, танцах, даже в новых способах лечения, цель которых освобождение своего «Я».
Исследователи отмечают, что та философия гедонизма, которая была характерной для общества 60-х годов, к 80-90-м годам претерпела существенные изменения. Сегодня успех ассоциируется не с обладанием вещами, а с качеством жизни, а сам гедонизм персонализируется и ориентируется на «любование собственной душой». При этом гедонистическая этика 60-х с ее активным сопротивлением пуританству и отчуждению труда, и безоглядным погружением в «эротически-психопатическую» массовую культуру сменяется умеренными идеалами, осуждением «потребительской всеядности», неприятием урбанизированной и стандартизированной жизни.
«Культ духовности, и спортивного развития заменил собой контркультуру, состояние неподвижности; толерантная и экологическая „простая жизнь“ заняла место страсти к обладанию; нетрадиционная медицина, основанная на применении медитации, трав, наблюдение за собственным организмом и своими „биоритмами“ указывают на дистанцию, которая отделяет нас от гедонизма в первоначальном его варианте». Эта система ценностей, означавшая преодоление прежней системы материальной, экономической мотивации и формирование постматериальных, постэкономических потребностей, определяемых не внешними, а внутренними побудительными стимулами к деятельности, была названа «постматериалистической» или «постэкономической».
Ее появление было обусловлено рядом причин: во-первых, изменением характера производства, основанного на технологическом прогрессе, что позволило человеку удовлетворять материальные потребности достаточно просто и за счет достаточно непродолжительного рабочего времени. Вследствие этого, само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как «необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность».
Во-вторых, превращением науки и знания в производительную силу, что, делает очевидной корреляцию между образованием и достатком и повышает социальный статус их носителей. Это, в свою очередь, изменяет отношение человека к информации, в сторону которой смещается потребление, что стимулирует генерацию новых знаний. Благодаря этому потребление превращается в «элемент производства», а отношение человека к самому себе и другим людям влияет наряду с информацией и знанием на экономический прогресс.
Вместе с тем, необходимо отметить, что все обозначенные особенности общества, ориентированного на развитие новейших информационных технологий, отнюдь не являются доминирующими и полностью выявленными. Практика показывает, что тенденции демассификации и в постиндустриальном и в информационном обществе, несмотря на их ощутимость, все-таки остаются достаточно поверхностными, а тенденции к унификации усиливаются.
«Массовый человек» продолжает существовать и по-прежнему выступает как один из наиболее типичных субъектов социального действия. В этой ситуации становится принципиальным вопрос: является ли актуальность стереотипизированного общества и воспроизводство его основного носителя, «массового человека» временным явлением, а массовая культура с неизбежностью уступит место высокоиндивидуализированной культуре и ее носителю персонализированному индивиду, или эта культура в обществе нового типа сохранит свои позиции как система, выполняющая совершенно особые, присущие только ей одной функции?
Пытаясь определить характер и специфику постиндустриального и информационного общества, прежде всего, необходимо учитывать эволюционный, а не революционный характер развития общества, что, в частности, подтверждает и содержание самой постиндустриальной теории, где все этапы социального развития (доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный), во-первых, преемственны по отношению друг к другу, и, во-вторых, не определяются в четких хронологических границах.
Здесь каждый из этапов развития формируется в пределах предшествующего, где новые тенденции «не замещают предшествующие общественные формы как „стадии“ общественной эволюции», но "часто сосуществуют, углубляя комплексность общества и природу социальной структуры", когда новые экономические, социальные и политические формы взаимодействуют с установившимися, приводя к значительному усложнению всей социокультурной системы. продолжение
--PAGE_BREAK--
Так, переход от аграрного общества к индустриальному сделал доминирующим индустриальный уклад, но не привел к исчезновению сельского хозяйства. На следующем этапе развития все большее значение приобретают наукоемкие информационные технологии, а индустриальный сектор существенно сокращает свою долю в валовом национальном продукте. Эта закономерность проявляется достаточно отчетливо на каждом этапе развития общества, что, в частности, позволило М. Кастельсу сделать вывод о том, что качественного различия между обществом индустриальным и постиндустриальным нет: "когда в самых развитых странах занятость в промышленном производстве достигла пика, рост производительности на базе знаний был чертой индустриальной экономики".
Именно эти складывающиеся новые формы и дают основание предположить, что в рамках старого типа общества в данном случае постиндустриального создаются предпосылки для перехода к качественно новой деятельности человека, где труд как основа экономического производства постепенно сменяется таким новым видом производственной активности, как творческая деятельность, а отношения между человеком и природой замещаются межличностным общением. Между тем даже в рамках информационного общества подобные отношения не выступают в качестве доминирующих, но сосуществуют с продолжающей оставаться актуальной осознанной орудийной деятельностью, осуществляющейся в форме материального производства.
По существу, подобной коррекции может быть подвергнута любая из тех тенденций, которые характеризуют изменившийся тип производительных сил и производственных отношений нового типа общества, что и позволяет сделать вывод о том, что формирование новых производственных отношений в постиндустриальном обществе является лишь тенденцией, но отнюдь не ведущим процессом.
В частности, это касается и такой существенной особенности постиндустриальных обществ, как приоритет сферы услуг и сокращение производственной сферы, в том числе предприятий, где уровень массовизации то есть, концентрации рабочей силы достаточно велик. Вслед за М. Кастельсом, можно сослаться на исследования Коэна и Зисмана, которые утверждают, что многие услуги «зависят от прямых связей с промышленным производством и что промышленная деятельность (отличная от промышленной занятости) является критически важной для производительности и конкурентоспособности экономики».
Это позволяет различать в качестве равноправных две модели экономического развития «модель экономики услуг», представляемую США, Великобританией и Канадой, и "модель индустриального производства", наглядно демонстрируемую Японией и в значительной мере Германией. Таким образом, постиндустриальную экономику можно рассматривать как существенно более развитую индустриальную экономику, а демассификация производства, констатируемая теоретиками постиндустриализма, есть лишь тенденция, не перерастающая, возможно, пока временно, в закономерность.
В защиту тезиса о переходном состоянии современной экономики и культуры можно также отметить, что многие тенденции развития общества, основанного на знании и информации, еще не стали широкой практикой. И это не позволяет говорить о них как о преобладающих, очевидных и доминирующих. Так, по наблюдениям Кастельса, рост работы через телекоммуникации является «самым обычным допущением, касающимся воздействия информационной технологии на большие города, и последней надеждой плановиков городского транспорта, почти готовых смириться с неизбежностью мегапробок». Автор не без юмора отмечает, что имеется больше людей, исследующих работу через телекоммуникации, чем фактически работающих.
Можно привести данные, которые позволяют среди работников через телекоммуникации выделить три категории:
а) людей, которые заменяют работу, ранее выполнявшуюся в традиционной производственной обстановке, работой дома;
б) «самозанятых лиц, работающих on-line из дома»;
в) «лиц, берущих на дом из своего офиса дополнительную работу».
Из них первая категория охватывает между 1 и 2% общей рабочей силы, причем, как показало национальное обследование 1991 года, проведенное в США, менее половины из них пользовалось компьютерами, а остальные работали с телефоном, пером и бумагой.
Большие планы здесь связываются с двумя другими категориями, которые становятся все более перспективными и открывают возможности дезагрегации труда и формирования виртуальных деловых сетей, что подразумевает диверсификацию рабочих мест, особенно для самого динамичного профессионального сегмента населения.
Не изменяют принципиальным образом социокультурной реальности и многие виды деятельности, выполняемые on-line, в том числе телемагазины, которые, скорее, заменяют традиционные каталоги заказов по почте, банковские операции с помощью телекоммуникаций, которым в большинстве случаев предпочитается продажа финансового продукта путем персонализированных отношений, медицинские услуги в реальном времени. Несмотря на весьма широкие возможности сетевых коммуникаций, используются они достаточно ограниченно, в противовес сфере электронных развлечений, продолжающих выступать в качестве одной из наиболее прибыльных отраслей экономики.
Если же рассмотреть социальную структуру общества, основанного на знании и информации, то можно отметить, что количественный рост управленческих, профессиональных и технических страт, представляющих собой ядро новой структуры, не является единственной тенденцией. Процесс активного развития сферы, связанной со сложными технологиями, сопровождается ростом неквалифицированных занятий в сфере услуг на нижних ступенях социальной лестницы.
Причем, по абсолютной численности эти рабочие места составляют существенную долю и постиндустриального и информационного социального организма, образуя вместе с расширяющейся интеллектуальной и управленческой элитой поляризирующуюся социальную структуру, взаимодействия между составляющими которой достаточно напряженны и противоречивы.
Соотношение между этими стратами по уровню дохода начиная с 80-90-х годов радикально изменилось и начало устойчиво определяться уровнем образования. Если в 60-е годы, когда доминировали индустриальные тенденции, реальный доход, к примеру, американцев практически не был связан с образовательным уровнем, то в 80-е различие в заработках между людьми с незаконченным средним образованием и выпускниками колледжей исчислялось 49%, а в 90-е приблизилось к 90%. Именно образовательный уровень в большой степени начинает определять и социальный статус.
Статистика показывает, что состав экономической элиты развитых стран за последнее столетие существенно трансформировался. Если в начале ХХ века руководители крупных компаний принадлежали, по преимуществу, к состоятельным фамильным кланам, и их уровень образования на 70% ограничивался пределами средней школы, то уже к 70-м годам присутствие представителей финансовой аристократии в структурах экономического управления сократилось до 5,5%, общий же уровень профессиональной подготовки вырос до 95% имеющих высшее образование и 65% имеющих ученые степени.
Таким образом, сегодня можно констатировать вполне ощутимое имущественное расслоение по признаку образования, где причиной существующих в настоящее время классовых различий становится именно образовательный уровень.
Несмотря на то, что стоимость образовательных услуг в частных университетах в высокоразвитых странах с 70-х по 90-е годы выросла почти в 5 раз, инвестиции в образование остаются самой прибыльной сферой размещения капитала, «способной окупить себя в 10-кратном размере, принося в среднем 30% годового дохода в течение 30 лет». Увеличение производственной сферы, требующей квалифицированной рабочей силы, приводит сегодня к интенсификации конкуренции и в секторе массового индустриального производства и в сфере примитивных услуг, где постоянно сокращается количество рабочих мест.
Именно эти слои представляют потенциальных потребителей продукции культуриндустрии: в ее традиционных формах преимущественно, низшими слоями неквалифицированных работников, средним же классом и элитой в новых формах, связанных, в частности, с информационными технологиями.
Заключение
Можно сделать вывод, что постиндустриальное или информационное общество характеризуется не только изменением характера производства, но и, в первую очередь, трансформацией потребностей и ценностных ориентиров человека. Согласно прогнозам и утверждениям теоретиков постиндустриализма и постмодернизма, современная эпоха является эпохой демассификации общества, дестандартизации культуры и персонализации человека.
Во взглядах исследователей на проблему «массового человека» общая идея заключается в выделении и противопоставлении творческой части и инертной, нетворческой массы. Творить и воспринимать ценности способно лишь творческое меньшинство, элита, а массы — нетворческое большинство — даже не воспринимают сознательно эти ценности, а лишь имитируют взгляды и вкусы элиты.
Общественное устройство «постиндустриального общества» характеризуется невиданным усложнением социальной организации, интенсификацией культурных связей и обменов, ростом культурного многообразия, отходом от господствующей в эпоху массового индустриального общества унификации и стандартизации и формированием человека, обладающего критическим сознанием и стремлением реализовать свой творческий потенциал.
Необходимо отметить, что культурная индустрия сегодня ориентируется, во-первых, не на удовлетворение креативных потребностей личности, а на «экономику здравого смысла». Во-вторых, новые экономические формы достаточно стандартизированы, что предполагает и достаточно существенную унификацию культурного продукта. И, в-третьих, «метакультурная индивидуальность» Э. Тоффлера, становящаяся субъектом нового типа культуры и характеризуемая способностью дифференцировать поступающую информацию, точно так же нуждается в рекреации и психологической разгрузке, как и «массовый» человек.
Своеобразие этого периода составляет верховенство индивидуального начала над всеобщим, психологии над идеологией, связи над политизацией, многообразия над одинаковостью, разрешительного над принудительным. Т.е. ведущим в социальной жизни становится комплексное социальное взаимодействие индивидов, а не массовое действо в толпе.
Список использованной литературы
1. Белл Д. Основы постиндустриального общества // MAGISTER. 2000 — № 2 – С. 44-57.
2. Бодрийяр Ж. Система вещей. Ростов: Феникс, 1995. 340 с.
3. Дилигенский Г.Г. Историческая динамика человеческой индивидуальности // Одиссей. М., 1994 — № 6 – С. 92-101.
4. Друкер П. Рыночная экономика завтра // Мировая экономика и международные отношения. 2007- № 4 – С. 66-72.
5. Иноземцев В.Л.: За десять лет. К концепции постэкономического общества. М., 1998.
6. Информационная эпоха и постиндустриальное общество: социально-философский аспект // MAGISTER. 2007 — № 3 – С.34-35.
7. К теории постэкономической общественной формации. Сборник статей. Саратов: Изд-во СГУ, 2005. 130 с.
8. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ.; под науч. ред. О.И. Шкаратана. М., 2000. 420 с.
9. Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001. 198 с.
10. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб.: Азбука, 1996. 334 с
11. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М.: АСТ, 2003. 520 с.
12. Психология господства и подчинения. Хрестоматия. Минск: Харвест, 1998. С. 217.
13. Психология толп. – М.: Институт психологии РАН, «КСП+», 1999. С. 127
14. Тоффлер Э. Шок будущего. М., 2003. 380 с.
15. Шпенглер О. Закат Европы. Брянск: Курсив. 2001. Т. 1-4.