Концепция "общества риска"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ФАКУЛЬТЕТ СОЦИОЛОГИИ
ДИСЦИПЛИНА: СОЦИАЛЬНАЯ ЭКОЛОГИЯ
РЕФЕРАТ: КОНЦЕПЦИЯ «ОБЩЕСТВА РИСКА»
Работу выполнила:
студентка 5-ого курса ОЗО
Леванцова Людмила
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
2007
СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ:
1.
Становление Новой экологической парадигмы
2
2.
Общество всеобщего риска и рефлексивная модернизация
6
3.
От изучения риска к концепции общества риска
8
3.1.
Социологическая теория риска Н.Лумана
8
3.2.
Представления об обществе риска Э.Гидденса
12
3.3.
Концепция общества риска У.Бека
14
4.
Парадигма общества риска применительно к отечест. ситуации
21
5.
Россия как «общество всеобщего риска»
24
6.
Список литературы
28
1. Становление Новой экологическойпарадигмы
Классическая социология в течение длительного периода рассматривалаокружающую среду как внешний фактор, не связанный с социальной сферой. Такпродолжалось до конца 1980-х годов, а деятельность социологов долгое времясводилась к практическим исследованиям в сфере экологических движений иустановок. Изучение экодвижений как носителей системы ценностей позволилисформулировать Новую Экологическую Парадигму (НЭП). НЭП не содержит конкретныхмеханизмов перехода к новому обществу и не определяет характера его политическойи экономической системы (капитализм, социализм или что-либо еще), но онапозволяет выявить ключевые социально-культурные установки (позиции) общества поотношению к основным аспектам своего функционирования – промышленному росту,прогрессу, политике, взаимосвязям человека с природой и т.д. При этом речь идетне об установках и ценностях, сформулированных инвайронменталистами, но ореально существующих в современном обществе ценностях, сформировавшихся большейчастью под влиянием действий и идей экологических движений.
Современную Доминирующую Социальную Парадигму (ДСП) можно обозначить как«Парадигму человеческой исключительности» (Яницкий О.Н.), ее основой являетсяантропоцентризм. НЭП предполагает отказ от этого принципа и признание человекаодним из многих других существ, которые взаимозависимы и включены в глобальнуюэкосистему. Она основывается на доминировании таких идей, как самоценностьприроды, забота обо всех живых организмах, включая людей и их будущиепоколения, стремление к исключению любых видов риска и опасностей, угрожающихчеловечеству и природе; признание того, что существуют законы биосферы, которыечеловеческое общество не должно преступать.
Экологическое преобразование общества может быть представлено, такимобразом, «как смена доминирующей социальной парадигмы, то есть суммы идей,отражающих социальное устройство общества и его институциональную структуру,управляющую поведением отельных людей и социума в целом»[1].
Хотя люди обладают исключительными характеристиками (культура, технологиии др.), они все же остаются лишь одними из многих живых существ, которыевзаимозависимы и включены в глобальную экосистему.
Человеческие дела находятся под воздействием не только социальных икультурных факторов, но и включены в сложную систему причинно-следственныхсвязей (включая и обратные связи) природной ткани.
Люди живут в конечной биофизической среде и зависимы от нее, эта среданалагает серьезные биологические и физические ограничения на человеческуюдеятельность.
Хотя изобретательность людей и обретаемая вследствие этого сила, кажется,могут на какое-то время расширять границы несущей способности экосистем,экологические законы, тем не менее, не могут быть отменены.
После того как НЭП была введена в научный оборот, последовала продолжительнаядискуссия, в том числе и в советской социологии.
Появление Новой экологической парадигмы стимулировало вопрос: а какова же«старая», то есть доминирующая сегодня социальная парадигма? Хотя литературы наэту тему в западной социологии было достаточно, конструирование новой парадигмыне было плодом теоретических спекуляций. В 1980-82 гг. международнаяисследовательская группа под руководством Л. Милбреса (США) провеласравнительное исследование инвайронментальных верований и ценностей в США,Великобритании и Западной Германии. Всего было опрошено 5589 человек, включаяобывателей, а также профсоюзных лидеров, бизнесменов, лидеров общественногомнения, представителей распорядительной и исполнительной власти и собственноинвайронменталистов, т. е. потенциальных носителей Новой экологическойпарадигмы. В результате стало возможным систематическое сопоставление позицийприверженцев доминирующей и новой парадигм (см. Таблицу 1).
Таблица 1. Сравнение конкурирующих парадигм[2]
Доминирующая социальная парадигма
Новая инвайронментальная парадигма
I. Низкая ценность природы
— природа существует для производства благ
— господство человека над природой
— предпочтение экономическому росту, а не защите среды
I. Высокая ценность природы
— природа ценна сама по себе
— гармония человека и природы
— предпочтение защите среды, а не экономическому росту
II. Сострадание только к тем, кто рядом и дорог
— эксплуатация человеком других существ для удовлетворения своих нужд
— безразличие по отношению к заботам других людей
— интерес к проблемам только своего поколения
II. Сострадание как жизненный принцип, по отношению к:
— другим живым существам
— другим людям
— другим поколениям
III. Согласие на риск с целью максимизации богатства
— наука и технология суть огромное благо для людей
— быстрое развитие атомной энергетики
— приоритет твердым технологиям
— уменьшение значения регулирования, использование рыночных механизмов, индивидуальная ответственность за риск
III. Продуманные планирование и действия с целью избежания риска
— наука и технологии не всегда благо
— «нет» дальнейшему развитию атомной энергетики
— приоритет мягким технологиям
— государственное регулирование с целью защиты природы и человека, их взаимная ответственность
IV. Рост без ограничений
— в ресурсах нет недостатка
— проблемы перенаселения не существует
— приоритет производству и потреблению
IV. Ограниченный рост
— ресурсы ограничены
— нужно ограничить популяционный взрыв»
— приоритет сохранению
V. Существующее общество о'кей (сохранение доминирующей парадигмы)
— люди не слишком разрушают природу
— иерархия и эффективность
— предпочтение рынку
— соревнование
— материализм
— сложные и быстро изменяющиеся стили жизни
— работа с целью удовлетворения экономических потребностей
V. Нужно совершенно новое общество (т. е. новая парадигма) — люди серьезно разрушают природу и самих себя
— открытость и (со)участие
— предпочтение общественным благам
— кооперирование
— постматериализм
— простые стили жизни
— в работе главное
— удовлетворение от нее
VI. Старая политика
— эксперты
— ключевые фигуры
— предпочтение механизмам рыночного контроля
— отказ от прямых действий, использование существующих институциональных структур
— сохранение старой, «право-левой» партийной структуры
VI. Новая политика
— консультации и соучастие
— предпочтение предвидению и планированию
— готовность к прямым действиям
— новая партийная структура, ориентированная на новые проблемы
2. Общество всеобщего риска и рефлексивнаямодернизация
В 80-е годы XXвека социологией был признан социальный характер экологических проблем,началось тесное взаимодействие и взаимовлияние между социальной экологией исоциологической теорией. Именно тогда она вошла на равных правах с другиминаправлениями науки в «большую социологию» и стала важной составной частьюсоциологических концепций модернити и постмодернити.
Признание общей социологией наличия экологической составляющей модернитисовпало по времени с политическим признанием актуальности экопроблем. Этоговорит не о политической ангажированности социологов, но о качественно новойстадии развития общества. Экологическая опасность и ее воздействие насоциальные процессы стала глобальной и явной угрозой существованию современногообщества. Причем угрозой не только здоровью людей и состоянию природныхэкосистем, но экономическим и политическим интересам различных социальныхгрупп. Недаром в определении индустриального общества как рефлективноймодернизации экологический кризис интерпретирован как проявление экологическогориска.
Концепция общества риска сложилась на основе многочисленных прикладных,менеджерских оценок технологического риска, а также социологическихисследований его восприятия населением. Процесс осознания экориска каксоциального явления и прикладные исследования в сфере оценки риска всегда былитесно связаны друг с другом. Эта взаимосвязь выражалась одновременно как в ихпротивостоянии, так и во взаимодополнении.
Общество столкнулось с необходимостью оценки степени реальнойэкологической опасности, созданной развитием его индустриальной основы.Определение вероятности техногенных аварий и катастроф стало обязательным дляуправления различными технологическими системами. В то же время, под давлениемэкологических движений в развитых странах Запада были приняты зеленые,проэкологические законодательства. Промышленное лобби нуждалось в весомыхаргументах в борьбе для отставания своих интересов.
В результате, появилась так называемая количественная оценка риска,которая была призвана стать, с одной стороны, реальным инструментом управления,с другой – идеологическим орудием борьбы промышленных компаний с экологическимдвижением. Последняя функция была явно преобладающей. Появились работы,доказывающие, что опасность ветровой энергетики не ниже, чем энергетикиатомной. Затем начали разрабатываться методы оценки степени опасностисовершенно новых технологических систем.
Протесты экодвижений и населения против опасных объектов были объявленыиррациональными страхами неспециалистов. В свою очередь количественная оценкариска вызвала резко отрицательную реакцию со стороны экологического сообществаи недоверие населения. Антропологи и социологи доказали, что неприятиеобщественностью этого подхода и растущее беспокойство по поводу экологических итехнологических рисков не есть нечто иррациональное, а скорее представляетрациональность более высокого порядка.
Но самый важный шаг в развитии оценки риска, позволивший в конечном итогеувязать социальные и технологические аспекты оценки риска был сделан ЧарльзомПерроу, который ввел понятие обычной или системной аварии (normal or systemaccident). Перроу занимался социологией организаций и исследованием сложныхтехнологических систем. Он произвел детальный анализ ряда аварий, включаяаварию на атомной станции. Результатом его работы стали три ключевых вывода:системная авария в сложных технологических системах неизбежна и непредсказуема,ее вероятность невозможно просчитать, так как она всегда существует в силунелинейного сочетания элементов; системная авария одинаково свойственна какстарым, хорошо отрегулированным отраслям промышленности (например, нефтехимии),так и новым, пока еще плохо контролируемым (ядерная энергетика); количественнаяоценка риска просто игнорирует сложные взаимодействия между компонентами системы,которые и являются причиной многочисленных и неизбежных системных сбоев.
Дальнейшее развитие исследований риска в социальной теории привело кпоявлению концепции общества риска Ульриха Бека (1984г.). Он вывел понятиесистемного инцидента за узкие рамки функционирования технологических систем,определив современное общество как общество риска, который является всеобщим,непредсказуемым и некалькулируемым. Общество и его институты вынужденыпостоянно оценивать свои действия с позиций приемлемости риска. Именно этотпроцесс определяется Беком и его последователями как рефлексивная модернизация.Она в интерпретации Бека имеет двойственный характер: с одной стороны,направлена на минимизацию риска, а с другой – постоянные изменения итрансформации увеличивают риск.
Энтони Гидденс применил выводы Бека к более высокому уровню обобщения иосмысления процессов становления постмодернити. Рефлексивная модернизацияпонимается как постоянное переосмысление, переоценка и соответствующаятрансформация всех институтов модернити.
 
3. От изучения рисков к концепции обществариска (Н.Луман, Э.Гидденс, У.Бек)
В течение столетия социология проделала путь от изучения множестваотдельных рисков и рискогенных ситуаций к пониманию того, что само обществоявляется генератором рисков. К середине 1980-х годов изучение рисковстановилось все более запутанным и хаотичным: риск-анализу явно недоставалоцентрального фокуса. «Через разнообразие методов и подходов к анализу рисковкрасной нитью проходила заинтересованность социологов  рискогенностью  различных составляющих  социальной  ткани –  от межличностных процессов исетей до социальных институтов и структур, от первичных групп и символическихинтеракций до социальных движений и крупномасштабных организаций и систем»[3].
Но дело заключалось не только в разнообразии рисков, их масштаба инаправленности. Исторически  широко  известная и  вполне  тривиальная мысль  о  двойственности, двузначности всякого орудия,наконец, получила научный статус. Действительно, дубина, нож, автомат – одновременноинструменты креативной и разрушительной деятельности, защиты и нападения.Освободители на поверку часто оказываются завоевателями, защитники –  агрессорами или оккупантами.
Безопасность для одних превращается в опасность, риск для других. Сегоднясуществуют тысячи орудий, веществ, групп, официально имеющих статус двойногоназначения. То же можно сказать и о социальных институтах, организациях,сообществах. Все или почти все может быть использовано как во благо, так и вовред. Более того, благое дело совсем не обязательно отзывается тем же.Напротив, оно зачастую порождает желание превратить даруемое благо в риск, вморальные или физические потери для благодетеля. Не зря родилось утверждение«Ни одно доброе дело не остается без наказания». Дальнейшее сосредоточениеисследований на отдельных аспектах социальной ткани затемняло общий интерес имогло привести к пренебрежению проблематикой, которая впоследствии стала однойиз основных в современной социологии. Нужна была некоторая объемлющаяконцепция. В течение двух последних десятилетий прошлого века Н. Луман, Э.Гидденс и У. Бек создали такие генерализующие концепции.
3.1. Социологическая теория риска Н. Лумана
Социологическая теория риска Н. Лумана напрямую связана с критикойрациональности современного общества. Социология, пишет Луман, должна поставитьвопрос о том, «как общество объясняет и выправляет отклонение от нормы, неудачуили непредвиденную случайность. Эта темная сторона жизни, этот грузразочарования, когда ожидания ни к  чемуне приводят, должны стать более очевидными, чем сильнее наша надежда нанормальный ход событий». И далее: «Объяснение нарушения не может быть оставленона волю случая: необходимо показать, что это нарушение имеет свой собственныйпорядок, так сказать вторичную нормальность. Таким образом, вопрос, какобъясняются и как обходятся несчастья, содержит значительный критическийпотенциал –  критический не в смыслепризыва к отрицанию общества, подверженного несчастьям, а критического всмысле  обострения  обычно неочевидной  способности  проводить отличия.  Дело заключается скореев том, что мы можем познать нормальные процессы нашего общества, изучая, какобщество пытается осмыслить свои неудачи в форме риска»[4]. Рискявляется обратной стороной нормальной формы, и «только при обращении к обратнойстороне нормальной формы мы и можем распознать ее как форму». Не трудно  заметить, что  Луман  фактически повторяет  основной  тезис Ч.  Перроу  о нормальности отклонения.
Если  мы  сохраняем дихотомию нормального/отклоняющегося как  инструмент  для наблюдения за современным обществом,продолжает Луман, то уместен вопрос о том, как мы  понимаем «рациональное  общество»,  если рациональность  в  просветительски-идеологическом смыслеутратила свое былое значение. Или более фундаментально: «Как мы понимаем нашеобщество, если превращаем понятие риска – бывшего когда-то актуальным лишь для некоторых групп, подвергавших себяособой опасности, –  в универсальную  проблему, неизбежную  и  неподдающуюся решению?  Что  теперь становится необходимым?.. Как обществопри нормальном ходе выполнения своих операций справляется с будущим, в которомне вырисовывается ничего определенного, а только более или менее вероятное илиневероятное?»[5].
Характерной  чертой  постсовременного  общества, по  Луману,  является не  столько потребность созданияусловий стабильного существования, сколько интерес к крайним, даже  невероятным альтернативам,  которые  разрушают условия  для  общественного консенсуса и подрывают основыкоммуникации. Поведение, ориентированное на такие случайности, и принятие такихальтернатив являются противоречивыми. «Все усилия основать решения нарациональном подсчете не только остаются безуспешными, но в конечном   счете  также   подрывают   требования  метода   и   процедур рациональности»[6].
По утверждению Лумана, «современное рисковое поведение вообще невписывается в схему рационального/иррационального»[7].Принимаемые решения всегда связаны с рисковыми последствиями, по поводу которыхпринимаются дальнейшие решения, также порождающие риски. Возникает серияразветвленных решений, или «дерево решений»,  накапливающее  риски. В  процессах  накопления эффектов  принятия решений, вдолговременных последствиях решений, не поддающихся вычислению, в сверхсложныхи посему не просматриваемых причинных связях существуют условия, которые  могут содержать  значительные  потери или  опасности  и без  привязки  к конкретным решениям. Таким образом,потенциальная опасность таится  в  трансформации цепи  безличных  решений в  некоторый  безличный, безответственный и опасныйпродукт.
Луман предлагает подойти к понятию риска через понятие порога бедствия.Результаты подсчета риска можно принимать, если вообще можно, лишь непереступая порог, за которым риск мог бы трактоваться как бедствие. Причемнеобходимо принимать в расчет, что порог бедствия будет расположен на самыхразных уровнях, в зависимости от характера вовлеченности в риск: в качествесубъекта принятия решения или в качестве
объекта,вынужденного выполнять рисковые решения.
Восприятие риска и его «принятие» являются не психологическими, асоциальными проблемами: человек поступает в соответствии с ожиданиями,предъявляемыми к нему его постоянной референтной группой. В современномобществе на первый план выдвигаются вопросы о том, кто принимает решения, идолжен или нет (и в каком материальном и временном контексте) риск приниматьсяв расчет. Таким образом, к дискуссии о восприятии  риска и  его  оценке добавляется  проблема  выбора рисков,  которая контролируетсясоциальными факторами.
Социология получает новую возможность выполнять свою традиционную функциюпредупреждения общества. Даже если социолог знает, что риски выбираются, топочему и как он сам это делает? «При достаточной теоретической рефлексии, мыдолжны признать, по меньшей мере, «аутологический» компонент, который всегдавклинивается, когда наблюдатели наблюдают наблюдателей… Из всех наблюдателейсоциология должна первой осознать этот факт. Но и другие делают то же самое.То, что выходит за пределы этих действий, это теория выбора всех социетальныхопераций, включая наблюдение за этими операциями,  и  даже включая  структуры,  определяющие эти  операции.  Для социологии тема риска должна быть,следовательно, подчинена теории современного общества.  Но  такой  теории нет...  Нет  и определения  риска,  которое могло  бы удовлетворить научнымтребованиям...»[8].
Социологическое наблюдение для Лумана – это наблюдение второго порядка или наблюдение  наблюдения. Чтобы  соотнести  оба уровня  наблюдения,  Луман вводит различение риска и опасности. Если потенциальный урон«привязывается к решению» и рассматривается как его последствие, тогда речьидет о риске решения. Если же возможный урон  анализируется  как обусловленный  внешними  факторами, т.е. привязывается к окружающей среде, тогда можно говорить обопасности. Это  не  означает, что  определение  чего-то как  риска  или опасности  полностьюоставлено  на  милость наблюдателя.  «Существует  определенный барьер,  например, необратимыйсдвиг в экологическом балансе или возникновение бедствия уже не может бытьсвязано с каким-то конкретным решением...»[9].
Как бы то ни было, подчеркивает Луман, в современном обществе нетповедения, свободного от риска. Для дихотомии риск/безопасность, это означает,что нет абсолютной надежности или безопасности, тогда как из дихотомиириск/опасность вытекает, что нельзя избежать риска, принимая какие-либорешения. Другими словами, надо оставить надежду, что новое знание увеличиваетвероятность перехода от риска к безопасности. Напротив, чем лучше мы знаем то,что мы не знаем, тем более глубоким становится наше осознание риска. Чем болеерациональными и детальными становятся наши вычисления, тем больше аспектов,включающих неопределенность по поводу будущего и, следовательно, риска,попадает в поле нашего зрения. «Современное рискоориентированное общество – этопродукт не только осознания последствий научных и технологических достижений.Его семена  содержатся  в расширении  исследовательских  возможностей и  самого знания»[10].
Наконец, Луман, как и другие, видит в проблеме риска политический аспект.Так как политическая  оценка  допустимого риска  или  безопасной технологии  будет  играть значительную роль, «пространство длясоглашения будет, скорее всего, найдено в этом поле, а не в поле различныхмнений по поводу первичного риска. Но именно такая перспектива перетягиваетполитику на ненадежную территорию. Политика подвержена не только обычным иочевидным тенденциям гипероценки или недооценки рисков, что
изначально вызываетполитизацию тем, но также искажениям, проистекающим из того факта,  что первичный  риск  считается контролируемым  или  неконтролируемым  в зависимости от предполагаемого результата.Любая оценка риска была и остается контекстуально обусловленной»[11].Поэтому «мы должны по другому взглянуть на различие риска и опасности в этомконтексте, в частности в отношении к политике. Если бы это было только вопросомопасности в смысле природного бедствия, упущенная  возможность его  предотвращения  сама стала  бы  риском. Очевидно, политически легче дистанцироваться от опасностей, чем отрисков –  даже там, где вероятностьпотери или масштаб потери больше в случае опасности, чем в случае риска...
…   Если даже предотвращение ущерба возможно вобоих ситуациях, могло бы тем не менее быть уместным определить, трактуется ли первичная проблема как опасность или как риск»[12].
Современная коммуникация, по Луману, предполагает выбор междуальтернативами, что само  по  себе является  рисковым.  Но, несмотря  на  подрыв основ  традиционнойрациональности, коммуникация, и ничто иное, остается тем средством, с помощьюкоторого общество как система производит и воспроизводит себя. Именнокоммуникация обеспечивает социальное сцепление. Луман ищет решение проблемы нормализацииобщества в аутопойэтическом типе коммуникации. Термин «аутопойэтический»означает, что формирование и структурирование системы не являются следствиемвоздействия внешних факторов. Протест не импортируется в систему из внешнейсреды; это конструкт самой социальной системы. Система познает себя в процессе,посредством которого все факты, ей доступные, прессуются в форму протеста ивоспроизводятся с ее помощью.
Система «открыта по отношению к теме и случайному событию, но закрыта вотношении логики формирования протеста». И далее очень важное замечание,перекликающееся с активистской парадигмой А. Турэна: «Общество таким образомосмысливает себя в форме протеста против себя самого»[13].
Итак, Луман предлагает не завершенную социологическую теорию риска, аварианты рефлексии по поводу возможностей создания такой теории. Он пытаетсяпоставить социолога  в  положение не  критика  современного общества,  вошедшего  в эпоху глобального риска, а компетентного эксперта, помогающего обществувернуть утраченное состояние «нормальности».
3.2. Представления Э.Гидденса об обществериска
Э.  Гидденс,  анализируя процессы  модернизации  и ее  переход  в более  высокую (рефлективную)    стадию,   не    уделял,    как   Луман,    столь    пристального    внимания эпистемологии риска. Но, можетбыть, именно поэтому он выявил те структурные элементы социума, трансформациякоторых порождает риски. Назову их очень кратко.
Гидденс, как и У. Бек (см. об этом ниже), отметил двусторонний характерперехода к стадии  рефлексивной  модернизации, ввел  понятие  «разъединение»,  т.е. изъятие социальных отношений из локального контекста и их включение вконтекст глобальный, постоянно подчеркивая, что модернити внутренне присущатенденция к глобализации.
«Немыслимая и всевозрастающая взаимозависимость повседневных решений иглобальных последствий есть ключевой пункт новой повестки дня»[14]. Онввел понятие безличных институтов (абстрактных систем), указав при этом, чтоприрода социальных институтов модерна тесно связана с настройкой механизмовдоверия в этих системах. Вообще, доверие является базовым фактором длясуществования в условиях пространственно-временной дистанцированности, присущейвеку модерна. Автор ввел также понятие «онтологическая безопасность», т. е.ощущение надежности людей и вещей, надежности и предсказуемости повседневнойжизни. Гидденс уделил много внимания соотношению модерна и традиции.Модернизация разрушает традицию главным «врагом», которой является растущаяинституциональная рефлективность. Но, по мнению Гидденса (и это важно для нас),«сотрудничество» модерна и традиции было критически важным на его раннихстадиях, когда предполагалось, что риск может быть калькулирован[15].
Современное общество рискогенно, хотим мы этого или нет; даже бездействиечревато риском. Анализируя собственно механику производства рисков, Гидденсподчеркивал, что современный мир структурируется главным образом рисками,созданными человеком. Эти риски имеют ряд отличительных признаков.
Во-первых, современные риски обусловлены глобализацией в смысле их«дальнодействия» (ядерная война).
Во-вторых, глобализация рисков, в свою очередь, является функциейвозрастающего числа взаимозависимых событий (например, международногоразделения труда).
В-третьих, современный мир – это мир «институционализированных средрисков», например, рынка инвестиций, от состояния  которого зависит  благополучие  миллионов людей.  Производство  рисков динамично: осведомленность о рискеесть риск, поскольку «разрывы» в познавательных процессах не могут быть, какпрежде, конвертированы в «надежность» религиозного или магического знания.
В-четвертых, современное общество перенасыщено знаниями о рисках, что ужесамо по себе является проблемой.
Наконец, Гидденс ввел чрезвычайно важное для наших последующих рассужденийпонятие «среда риска» в современном обществе, выделив три ее компоненты: угрозыи опасности, порождаемые рефлективностью модернити; угроза насилия надчеловеком, исходящая от индустриализации войн, и угроза возникновения чувствабесцельности, бессмысленности человеческого  существования,  порождаемая попытками  человека соотнести своеличное бытие с рефлективной модернизацией[16].
3.3. Концепция общества риска У.Бека
Наиболее завершенная концепция общества риска принадлежит У.Беку.Согласно Беку, риск – это не исключительный случай, не «последствие» и не«побочный продукт» общественной жизни. Риски постоянно производятся обществом,причем это производство легитимное, осуществляемое  во  всех сферах  жизнедеятельности  общества – экономической, политической, социальной. Риски –  неизбежные продукты той машины, котораяназывается принятием решений.
Риск, полагает Бек, может быть определен как «систематическоевзаимодействие общества с угрозами и опасностями, индуцируемыми и производимымимодернизацией как таковой. Риски  в  отличие от  опасностей  прошлых эпох  –  следствия угрожающей  мощи модернизации ипорождаемых ею неуверенности и страха»[17].«Общество риска» – это фактически новая парадигма общественного развития. Еесуть состоит в том, что господствовавшая в индустриальном обществе «позитивная»логика общественного производства, заключавшаяся  в  накоплении и  распределении  богатства, все  более перекрывается  (вытесняется) «негативной» логикой производства  и распространениярисков. В конечном счете расширяющееся производство рисков подрывает сампринцип рыночного хозяйства и частной собственности, поскольку систематическиобесценивается и  экспроприируется  (превращается в  отходы,  загрязняется, омертвляется  и  т.  д.)произведенное общественное богатство. Расширяющееся производство рисковугрожает также фундаментальным основам рационального поведения общества ииндивида –  науке и демократии.
Не менее важно, что одни страны, общности или социальные группы, согласноданной теории, только извлекают при