Среди многих представителей египетского пантеона чаще всего на скарабеях изображаются кривоногие карликообразные божества, одетые в львиную шкуру и с львиным хвостом, в повязке из перьев, известные под собирательным названием — Бесы. Бес почитался в Египте как покровитель рожениц и маленьких детей, змееборец, страж. Некоторые считают Беса египетским богом, другие настаивали на его переднеазиатском происхождении, третьи предполагали, что Бес появился под влиянием южноафриканской религии.
Впервые изображение бога Беса известно по памятникам Среднего царства, но есть основания предполагать, что культ этого божества зародился в более раннее время. От периода Древнего царства сохранились статуэтки карликов из слоновой кости, очень близкие по своему облику иконографии Беса.
Как змееборец, страж Бес изображался на магических жезлах Среднего царства. Надписи на жезлах называют его «бойцом». В это же время он приобретает облик карлика на кривых ногах, с львиной гривой, спадающей на плечи. У большинства изображений Беса периода Среднего царства лицо трактовано как маска в виде морды льва. На изображениях Беса XVIII династии маска сливается с лицом, а львиная шкура превращается в покров Беса.
Начиная с Нового царства Бес почитался как покровитель рожениц и маленьких детей. В сцене рождения Хатшепсут на храме в Деир эль-Бахри присутствует бог Бес, помогающий появлению на свет будущей царицы.
Характерные для периода XVIII династии представления о Бесе как носителе доброго начала, защитнике и покровителе проявились в его иконографии. У Беса смешной вид, доброе выражение лица. Такие Бесы изображены на деревянных рельефах кровати из гробницы родителей царицы Тии. На скарабее этого времени в руках у Беса бубен, так как он бог радости и веселья, под аккомпанемент которого пляшут в безудержном танце. Но бубен не только музыкальный инструмент, но и оружие, помогающее в борьбе со злыми силами.
Вероятно, Новым царством следует датировать скарабеи с изображением Беса, тянущего из большого сосуда вино. Эти изображения связаны с представлением о Бесе как «вакхическом божестве». В мифе о возвращении Хатор-Тефнут из Нубии в качестве спутников пьяной львицы упоминается Бес.
Поскольку в это время распространено представление о Бесе как покровителе семейного уюта и женской красоты, его изображали на ручках зеркал, подвесках, туалетных ложечках, подголовниках, опахалах.
Благодаря своим апотропеическим функциям, Бес среди немногих богов сохранился в амарнской религии. В Ахетатоне найдены разнообразные бусы, подвески, амулеты, скарабеи с фигурой бога-уродца. В ахаменидский период выражение лица бога утрачивает былое добродушие и становится злым и агрессивным; воинственные черты в характере Беса делаются доминирующими, его всегда изображали с оружием.
Культ Беса, приняв некоторые аспекты античных богов, сохранился и в греко-римском Египте. Для этого времени характерны сюжеты, изображающие Беса, его супругу и детей.
Почитание Беса, имевшее место на протяжении длительного времени, претерпев ряд изменений, проникло в первые века новой эры даже в христианскую иконографию 1.
* * *
Характерной чертой многих мифологий, в том числе и египетской, является обожествление животных. В Египте воплощенные в животных божества первоначально считались покровителями охоты, с приручением животных некоторые стали божествами скотоводов. Позднее происходила антропоморфизация пантеона, однако зооморфные черты в облике божеств не были полностью вытеснены и обычно сочетались с антропоморфными. Баст изображалась в виде женщины с кошачьей головой, Тот — в виде человека с головой ибиса, Анубис — в виде человека с головой шакала. При этом сохранялось почитание и чисто зооморфных образов. Анубис — бог мертвых — почитался в образе лежащего шакала черного цвета или дикой собаки Саб, наряду с упомянутым антропо-зооморфным образом.
Египетский Бес с бубном в руках изображал и самого бога, и жреца, исполняющего в ритуале функцию бога. В ритуале бога-животного заменяет шаман в маске животного, в его шкуре, с его именем и повадками. При этом маска могла сливатьсяс лицом не только на изображениях, не только в ритуале (например, во время камлания шамана), но и в жизни. На «роль» Беса избирался похожий на Беса. Это не означает, что жрец должен должен был походить на льва. Внешнее отличие от обычных людей, уродство могло служить заменой, синонимом похожести=божественности.
Если в советское время артистам, игравшим Ленина, запрещали в другое время исполнять комические роли, то в Египте, в период XVIII династии, Бес-жрец и в «свободное время» должен был оставаться веселым, добродушным и пьяным, а в ахаменидский период, напротив, злым, воинственным, вечно бряцающим оружием. Хотя, с другой стороны, воинственность никогда не исключала веселье и пьянство.
Не похожий на других, уродливый, мудрый, его веселье агрессивно и агрессия всегда в форме осмеяния, тот, кто всегда на границе — между жизнью и смертью, божественным и профанным, незнанием и знанием, тот, кто помогает разродиться земле, женщине и незнающему. Это портрет шута, трикстера, юродивого.В разное время, в разных культурах функции шута могли отличаться, но практически неизменным оставалось его уродство или некая маска (жест, речь, поведение в целом), которая заменяла шуту физическое уродство.
В «Натьяшастре» даются подробные указания относительно внешности и поведения видушаки, героя санскритской драмы (v,idūsaka — «вредитель»). Он должен быть карликом с торчащими зубами, лысым, горбатым, хромым, со смешной походкой и неясной речью.
Шут Терсит появляется у Гомера в «Илиаде» (II, 212-277): «Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность, / Все позволяя себе, что казалось смешно для народа. / Муж безобразнейший, он меж данаев пришел к Илиону; / Был косоглаз, хромоног; совершенно горбатые сзади / Плечи на персях сходились; глава у него подымалась / Вверх острием, и была лишь редким усеяна пухом. / Враг Одиссея и злейший еще ненавистник Пелида, / Их он всегда порицал; но теперь скиптроносца Атрида / C криком пронзительным он поносил...».
Платон в «Горгии» упоминает трикстера Терсита среди «других мерзавцев из простого звания» (525 d).
Ни у Гомера, ни у Платона не находится ни одного доброго слова для Терсита, но было бы наивно предполагать, что тот и другой забыли о смысле уродства Терсита и о смысле роли Терсита в целом. И во время Гомера, и во время Платона, и во время Шекспира, и во время Петра I «царей оскорблять, презирая пристойность», было ритуальной функцией шута или юродивого (в православной традиции). «Критика» Терсита у Гомера и Платона (последний поминает Терсита недобрым словом и в «Государстве» (620 с)), вероятно, свидетельствует как раз о том, что традиция шута в их время была как никогда жива и Терситов было много, может быть, чересчур много. Недостатка в желающих покритиковать власть не было никогда (ср. проблему лже-юродства в Византии и в России).
В диалоге Платона «Пир» Алкивиад (афинский государственный деятель и полководец) сравнивает Сократа с силеном: «Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия. Что ты сходен с силенами внешне, Сократ, этого ты, пожалуй, и сам не станешь оспаривать. А что ты похож на них и в остальном, об этом послушай. Скажи, ты дерзкий человек или нет? Если ты не ответишь утвердительно, у меня найдутся свидетели… Ты же ничем не отличаешься от Марсия, только достигаешь того же самого без всяких инструментов, одними речами… Когда я слушаю его [Сократа], сердце у меня бьется гораздо сильнее, чем у беснующихся корибантов, а из глаз моих от его речей льются слезы… Да я и сейчас отлично знаю, что стоит лишь мне начать его слушать, как я не выдержу и впаду в такое же состояние. Ведь он заставит меня признать, что при всех моих недостатках я пренебрегаю самим собою и занимаюсь делами афинян. Поэтому я нарочно не слушаю его и пускаюсь от него, как от сирен, наутек… И порою мне даже хочется, чтобы его вообще не стало на свете, хотя, с другой стороны, отлично знаю, что, случись это, я горевал бы гораздо больше» (215a-216c).
«Уродство» Сократа — общее место в историях философии всех эпох. В контексте нашей темы любопытно и то, что свой метод философствования Сократ называл майевтикой, повивальным искусством, и полагал, что помогая рождению истины, продолжает дело своей матери, повитухи Фенареты.
Физическое уродство сохраняло свою знаковость — как символ приобщения человека к высшему знанию — и вне какой бы то ни было внешней связи с ритуалом, шутовством и весельем. «В греческой культуре рано выявляется чрезвычайно острое переживание видимости как пустой „кажимости“. По этой логике мудрец, т.е. разоблачитель видимости и созерцатель сущности, должен быть слеп. Еще в мифе и легенде вещий Тиресий, вещий Гомер, вещий Демодок — слепцы; притом о Тиресии известно, что слепота дана ему одновременно с пророческим даром; о Гомере говорили, что его ослепила Муза. Особенно колоритен знаменитый рассказ о Демокрите, выжегшем себе глаза, чтобы яснее видеть невидимое». Список литературы
1. Ходжаш С. И. Скарабеи с изображениями бога Беса // Мировая культура: Традиции и современность. М., 1991, с. 91 — 99.