АНДРЕЙ ДЕМЧЕНКО ПУСТЬ ЦАРИЦА УМРЕТ ОТ АВТОРАСобытия, происходящие на страницах романа, основаны на реальных фактах. Все имена собственные изменены; любые совпадения являются случайными. "А царица, тайное тревожа, Мировой играла крутизной, И ее атласистая кожа Отливала снежной белизной..." Н.Гумилев НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ- Петь, ну чего ты там копаешься? Неужели, чтобы пробку поменять, полчаса надо? - раздался в полной темноте звучный, хорошо поставленный баритон, - это же просто детский сад какой-то... - Иди на фиг, Бармалей, - коротко, но весомо отозвались откуда-то из-за стены, - достал уже! - Нет, я не понял, - в бархатном тембре баритона появились обиженные нотки, - кушать ведь хочется, понимаешь ты это или нет? - Подождешь, - уже помягче ответил тот, кого назвали Петей, - и так толстый, а все кушать тебе хочется. Небось, зеркальная болезнь уже началась... - А я думаю, ребята, - раздался из темноты еще один мужской голос, - у Бармалея не просто зеркальная болезнь. У него фотоболезнь. - Это что же, интересно, за болезнь такая? - озадаченно спросил Бармалей. - А это значит, что ты, дорогой ты наш, уже и в зеркало ничего увидеть не можешь, живот свисает. Ты все это, что там у тебя растет, можешь только сфотографировать, а потом на фото посмотреть! Мощный взрыв хохота расколол темноту; под потолком закачались, зазвякали многочисленные висюльки невидимой люстры. - Ну, погоди, Парамоша, - рявкнул Бармалей, - пусть только Петька пробку вставит. Я тебя выверну наизнанку, как... Как грязный носок. Я в тебя высморкаюсь, как в носовой платок, и выкину в урну! Я тебя разрушу, как бомбой! Я тебя... - Да пробкой тут не обойдешься, - прозвучало из-за стены, - тут закоротило... Новую пробку вставишь - тут же опять вылетит. Я проводкой занимаюсь... Но я уже почти все сделал, подождите еще несколько минут. - Петрович, - в разговор вступил новый участник, его сиплый тенорок дребезжал, как стакан в подстаканнике в купе поезда, когда тот с грохотом пролетает по стыкам, - а что у нас сегодня на ужин-то? - Сегодня цыплята табака, - ответил ему глухой низкий голос, - и картошечка фри. Салатик весенний - огурчики, помидорчики, зеленушка... - Все, - радостно воскликнул Петя, - кажется, готово. Внимание... Оп-паньки! Большая хрустальная люстра, брызнув из-под потолка тысячами лучей и лучиков, осветила просторную залу, стилизованную под русскую избу: стены обиты не цивильной вагонкой, а плотно пригнанным тесом, по краям струганые лавки, в центре - огромный стол. За столом сидели пятеро мужчин разного возраста, одетых весьма свободно - шорты, спортивные брюки, майки, шлепанцы. У стола стоял еще один, пожилой; открыв крышку объемистой сковороды, он приготовился раздавать порции. В дверь вошел тот, кого называли Петей. Этот, пожалуй, был моложе всех - на вид от силы двадцать. - Ну, что, - спросил Бармалей, оказавшийся действительно очень толстым мужчиной лет сорока, - тебя, Малолетка, сразу убить или... - Давай после ужина, - бросил Петя, садясь за стол, - есть хочется. Даже приговоренным последнее желание иметь разрешается... - Так все равно же не начнем, пока сама не придет, - сказал тот, кого назвали Парамошей, ладный и симпатичный паренек лет тридцати. - А где она, кстати? Знает ведь, что мы в футбол наигрались, кушать особо сильно хочется... Странно, что опаздывает, - пожал плечами обладатель сиплого тенорка. - Да ладно, Коля, что тут странного, - буркнул Петрович, пожилой мужчина, стоящий на вахте у сковороды, - дело-то женское... Заколка какая, небось, отстегнулась, вот тебе и опоздание. У меня как-то - давно уже - была баба, которая на свидание вообще не пришла из-за того, что помаду к лаку для ногтей подобрать не сумела. А то еще... - Подожди, Петрович, о бабах поговорить всегда успеем... Может, сходить за ней? - спросил прежде не обронивший ни слова мужчина лет пятидесяти, в очках золотой оправы и с благообразной седой бородкой. - Неудобно, Дима, - пророкотал Бармалей, - подождем еще, пожалуй. Вновь открылась дверь, и в нее вошел высокий стройный... негр. Улыбаясь, пританцовывая и напевая себе под нос что-то на непонятном языке, он приблизился к сковороде и хищно потянул широкими ноздрями манящий аромат жаркого. - О, сегодня у нас страус! - на чистом русском языке произнес негр и хлопнул в ладоши, - а когда же будет филе дикобраза, уважаемый? Когда будут сушеные камерунские пауки под соусом из гусениц? - Успеешь, - улыбаясь, погрозил ему пальцем Петрович, - ох уж этот... Вечно самую большую порцию надо! Ты ж больше Бармалея ешь, как в тебя влезает? - А что, это нормально, - обнажил белые зубы негр, - ты же знаешь, что мы, дикари, можем голодать неделями, когда ищем в густых, непролазных джунглях слона-мутумбу или буйвола-мбебе. Зато уж потом... - Ох, уж ты с твоими шуточками, - ухмыльнулся в усы Петрович, - ты хоть джунгли-то видел когда-нибудь? - Если серьезно, то один раз видел, - ответил негр, - в детстве с отцом бывали... На экскурсии. А насчет шуточек - хотите свежую? На уроке мальчика спрашивают: кто такой Чапаев, а мальчик отвечает: негр! Учительница: почему же негр? А мальчик: кто же еще, мол, против белых-то воевать станет? - Одало, - насмеявшись от души, обратился к негру коренастый блондин, также молчавший ранее, - скажи-ка, ты там, во дворе, Нину случайно не встретил? - Нет, Сережа. Я вообще-то думал, она уже здесь, - удивился Одало. - Поглядеть, что ли? - неуверенно произнес Бармалей, оглядывая компанию. - Да наверное, надо, - согласился Парамоша, - как-то это... Не как всегда. - Петь, ты пойди, постучи, - сказал Бармалей, - она наверху, наверно. Скажи: мол, подданные желают узреть светлый лик ее величества, припасть к ногам монаршей особы... И далее в этом роде. - Ладно, - легко встав из-за стола, Петя, едва коснувшись перил с витыми балясинами, мигом взбежал по высокой лестнице. Через несколько секунд сверху раздался его голос: - Нина, мы уже заждались! Что-нибудь случилось? Помощь нужна? - Петя сделал паузу, - Нина! - позвал он еще раз. Ответа не было. Сидевшие за столом мужчины переглянулись; Бармалей пожал плечами. - Мужики, тут, в спальне, пусто, - крикнул сверху Петя, - я пойду по комнатам, может, там где-нибудь... Удаляясь, наверху застучали его шаги. - Глупость какая-то, - проговорил тот, кого назвали Димой. - Да, странное дело, - чуть нахмурился Петрович. - Нету нигде, - донеслось со второго этажа. - Ну что, надо на двор, - вставая, сказал своим сиплым тенорком Коля, - пошли, мужики. Огромный участок - соток этак в шестьдесят, обнесенный высокой кирпичной оградой, был залит светом стоявших через каждые десять метров фонарей. Приветливо виляя хвостами, к мужчинам тут же подбежали два высоких, массивных дога - черный и мраморный. - Парамон, посмотри, в гараже ли машины; Коля - в сауну, Сергей - в хозблок, - нахмурив брови, Бармалей отдавал распоряжения уверенным тоном человека, привыкшего командовать. - Машины тут, - донеслось из гаража, - все на месте. - В хозблоке никого, - вторил другой голос. - Что-то Колян молчит, - заметил Петя, - может, сходить, поглядеть? Мужчины поспешили в направлении сауны. От стволов корабельных сосен, росших по краям выложенной бетонными блоками дорожки, гулко отскакивал звук шагов. Дверь в здание, где находилась сауна, была приоткрыта. - Коля, где ты там? - гаркнул Бармалей и, войдя, осекся, стал как вкопанный. Из-за его широких плеч высунулись другие мужчины... Чей-то хриплый вскрик нарушил полную тишину - и тут же канул обратно в нее, как в вату провалился. На лестнице, ведущей на второй этаж, в бильярдную, вниз головой лежала женщина. Вернее, голова ее была уже на полу, а тело как бы перечеркивало нижние ступени. Глаза женщины были открыты, из ее рта на темный дубовый паркет натекла небольшая лужица крови. На несколько секунд все словно превратились в каменные изваяния... Мужчина, которого назвали Димой, первым кинулся к телу и дотронулся пальцами до запястья лежащей. - Пульса нет, - бросил он хрипло, - попробуем, а вдруг повезет, - и принялся с силой давить обеими руками на грудную клетку женщины. - Сердце пытается запустить, - шепнул Коля. В его широко раскрытых глазах застыл ужас. - Господи, что ж это? - срывающимся голосом нарушил тишину Петрович, - надо же "скорую", чего ж мы стоим, хлопцы? Может, еще можно спасти! - Да что твоя "скорая" сделает, - проговорил Дима, прекратив свои манипуляции и поднявшись, - поздно, теперь ничто уже не поможет, ни дефибриллятор, ни инъекция в сердце... Все кончено, - казалось, что мужчина всхлипнул. - Да, это все, - закусил губу Парамоша, который, подбежав, склонился над телом, - не дышит, - покачав головой, он принялся доставать из пачки сигарету. Не получалось, потому что руки его дрожали. - Как же это могло случиться? - еле слышно произнес Одало, опускаясь на корточки рядом с трупом, - неужели она упала с лестницы? Я не знаю... Многие падают с лестницы. Но чтобы от такого падения умереть? - Видно, бывает и так, - Бармалей вытер лоб, покрывшийся каплями пота, - но зачем она сюда... Что же ей тут нужно-то было, в бильярдной? Фу, черт, что-то голова закружилась, поплыло все... Ладно, мужики, - вдруг решителельно оборвал он сам себя, - надо действительно вызвать "скорую" или эту, как она там называется... Труповозка, что ли. - И милицию, - сказал Петрович. - Зачем милицию? - быстро спросил Одало. - Действительно, милиция-то тут при чем? - пожал плечами Сергей, - явно ведь несчастный случай, ничего больше... Тут же не было никого. - Как это "никого"? - посмотрев на Сергея, а потом на других мужчин как-то странно посветлевшими глазами, произнес вдруг Петя, - а мы? Воцарилась полная тишина. Первым из оцепенения вышел Бармалей. - Царство ей небесное, - сказал он, перекрестившись, и его глаза увлажнились, - пошли звонить... ^ БОГАТЫЕ САМИ НЕ УМИРАЮТЗаканчивалось лето, а Вадим Дугин, старший следователь, так и не сумел выйти в отпуск. С самого начала июня он, что называется, "кормил завтраками" своего друга и коллегу, частного детектива Павла Воронова - и все без толку. - Погоди, Паша, еще немного, - говорил Дугин, - вот расхлебаюсь с Козырем, и тогда вместе поедем. Семьями... А? Дело-то замечательное! Козырь - весьма известный авторитет преступного мира - в последнее время создал Дугину кучу проблем. Дугин взял его вполне хрестоматийно - за незаконное ношение огнестрельного оружия, а потом начал "раскручивать": преступлений за Козырем числилось много, у Дугина были все основания утверждать это. Однако ситуация вскоре сложилась тоже вполне хрестоматийная: за Козырем стояли столь влиятельные лица, что на Дугина нажали - аж пот потек. Куча адвокатов доказала несостоятельность обвинений, недостаточность оснований для содержания под стражей, и Козырь уже через неделю оказался на свободе. Подписка о невыезде - вот и все, чем Козырь пока заплатил за свои криминальные дела. Сам он, впрочем, вел себя спокойно и даже доброжелательно, разыгрывал из себя этакого крестного отца мафии, Дугина не высмеивал... Хотя то, что, выйдя на свободу, Козырь прислал Дугину бутылку шампанского "Дон Периньон" за 600 долларов, иначе как издевательство расценить было нельзя. Выбрасывать бутылку было жалко, а пить за здоровье бандюгана Дугин не хотел... Так и стояло эксклюзивное шампанское - даже не в квартире Дугина, а на его даче, в кухонной пристройке, которая сама стоила дешевле этой бутылки. Дугин между тем продолжал собирать компромат на Козыря, - скорее так, для себя, по привычке, потому что знал, конечно же, что посадить авторитета сумеет вряд ли. Параллельно вел еще одно дело - об убийстве банкира. Воронов, как частный детектив, был сам себе хозяин, мог поехать отдыхать когда угодно, но ждал Дугина, надеялся, что отдохнуть вместе все-таки удастся. Однако прошли июнь и июль, шел к концу август, а просвета у Дугина не было. - Ну тебя, Куинбус-Флестрин или, сказать по-русски, Человек-Гора, - сказал, наконец, Воронов Дугину, - плюну я да поеду с Настей куда-нибудь... Хоть в Сочи. Не могу больше, устал. Падаю просто... - Поезжай, - махнул рукой Дугин, - что я, в самом деле, тебя держу... Обсуждая варианты отдыха, Павел с женой никак не могли прийти к единому мнению. Настя очень хотела на Средиземное море, но ее пугала дороговизна поездки за границу. - А ты думаешь, в Сочи будет дешевле? - горячился Павел, - те же деньги отдадим, причем за чисто совковый сервис, то есть за его полное отсутствие! - Все равно дешевле выйдет, - говорила Настя, - ну не можем мы себе позволить целых полторы тысячи долларов отдать за две недели в Турции! Вот так просто профукать - и все. Мы же копим на квартиру, ты что, забыл? Павел хотел было возразить, что на здоровье экономить нельзя, но не успел: зазвонил телефон. - Узнаешь, Пашка? - прозвучал в трубке приятный мужской голос, - Тимошин... - Здорово, - искренне обрадовался Воронов, - как поживаешь, товарищ капитан? - Обижаешь... Что мне, век в капитанах ходить? Майор уже, - сообщили в трубке. - Поздравляю, дорогой! И давно? - Неделю назад присвоили. - А бутылка? - Так вот я чего и звоню! Я в Москве... - Так я тебе и поверил, что ты ко мне - только с этим делом, с бутылкой! - Ну, - замялся Тимошин, - если честно, то есть, конечно, и еще кое-что... - Приезжай, жду. - Еду! Сергей Петрович Тимошин, начальник 15 отделения милиции подмосковного города Д., был старым приятелем Павла. Когда-то они вместе раскрыли очень сложное, запутанное преступление; с тех пор милиционер не раз обращался к Павлу за помощью - у частного детектива, свободного от всех проблем государственной службы, возможностей для расследования иной раз было гораздо больше. Соответственно, в каких-то вопросах помогал Павлу и он. Тимошин был такой же бодрый, краснолицый, только растолстел еще больше. - Что ж такое, - развел руками Воронов, - Бог мне в друзья одних толстяков посылает... Дугин - тот тоже, он ведь еще пять кило набрал. Говорю: ходи хоть в бассейн, а он мне: что, мол, для меня эта лоханка с хлоркой, вот к штанге бы опять вернуться, да года не те. Посидели вместе с Настей. Когда подошло к серьезному разговору, жена Павла деликатно покинула мужчин: сообщив, что подружка принесла ей видеокассету с шикарной мелодрамой, удалилась в другую комнату. - Ну, излагай, - сказал Воронов, разместившись в просторном кресле и закурив. - Дело, Паш, странное, - вздохнул Тимошин, - даже не знаю, с какого бока подойти... - Ну, этого ты мог бы и не говорить, - Павел сделал уморительно-надменную гримасу, - обычными делами я не занимаюсь. - Ладно, ладно, нос-то особо не задирай... В общем, меня попросили найти хорошего частного детектива. Ты как, свободен сейчас? - Ну, Сергей Петрович, ты спросил... Для работы я свободен всегда. Но ты же знаешь, дело должно быть интересное и, между прочим, заплатить мне тоже должны хорошо. У меня ни аванса, ни зарплаты, как у тебя, нет. - Да ладно, Паш, хватит прикалываться. Будто ты не знаешь, какая у меня зарплата... Ну, давай о деле, - Тимошин потер лоб, - вышло это неподалеку от нашего города... На вилле. Погибла очень богатая женщина. Сама-то она москвичка, но виллу имела, как говорится, на вверенной мне территории. - Так, - Павел налил себе и Тимошину еще по рюмке коньяка, - опять новые русские, значит? Ах ты, Господи... Бедные они, эти богатые... Ты знаешь - иногда мне их бывает жалко. Они действительно тоже плачут, и, как я погляжу, даже чаще, чем неимущие. Заметь: что ни преступление - если, конечно, заметное - ну обязательно хоть каким-нибудь краем новые русские да зацеплены. - Да это понятно, - Тимошин поддел ломтик лимона, пожевал и сморщился, - где большие деньги, там и беда. У кого тачки угоняют? У новых русских. Квартиры грабят? Опять же у них. Детей воруют... Никак это слово не запомню... - Киднэппинг, - подсказал Воронов. - Заказывают киллерам кого? Опять же их. - Ну, тебя послушать, так выйдет, что у нас жертвами преступников только они становятся, новые русские. А ты забыл, сколько людей по хрущобам ежедневно погибает по пьяни? Дерутся-то - ладно только бутылками, а то и кухонными ножами. Забыл? - Как такое забудешь... У меня вон в одиннадцатом доме семья Симаковых живет. Многодетные... Как пятница или суббота - у них "скорая"... Ну, и мои хлопцы, понятно, каждый раз едут. Не поверишь: то сын отца ножом, то отец сына, то мать - дочку, то сестра - брата... Это же что-то кошмарное! Диву даюсь: как никого до смерти не зарежут. Нет же, живучие! В больнице-то не хотят лежать: побудут пару дней, да с забинтованным пузом - домой... Через неделю - снова в больницу. И не посадишь ведь никого - заявлений-то не подают! Говорят, мол, сами разберемся. А ты говоришь - "забыл". - Ладно, с лирическими отступлениями хватит. Что там, на вилле-то, стряслось? Убили эту новую русскую или это еще неясно? - Женщину эту, хозяйку... - Тимошин запнулся, - Хотел сказать слово "убили", да потом подумал, что ни фига это еще не понятно, убили ее или нет. Понимаешь, она жила довольно замкнуто, с соседями не общалась. Там поблизости других таких вилл нет, просто обычные дачные участки по шесть соток... Она свой участок - здоровенный такой - кирпичной стеной обнесла, и что там - никому неведомо. Мужа у нее не было; "скорую" и милицию вызвали мужики, которые у нее, как они сказали, в это время в гостях были. Всего - восемь человек. Один из них, что меня удивило - негр. - Негр? Забавно, очень забавно, - Воронов, казалось, сразу превратился в слух, - а женщин в этой компании, как я понимаю, и вовсе не было? - Ни одной. Я у мужиков документы проверил - в порядке. Все - москвичи, в том числе и негр. Как и хозяйка эта. - Так что же все-таки с хозяйкой? - С лестницы упала, говорят. Они все в доме сидели, в столовой, собрались ужинать, а она в сауну пошла... Зачем, никто из этой компании не знает, все удивляются - что ей там вдруг понадобилось? То есть не в самой сауне, а в том здании, где сауна. На второй этаж поднималась - или спускалась вниз, кто теперь разберет, - и свалилась. Врачи из "скорой" тут же причину смерти определили: перелом шейных позвонков. - Черепно-мозговой травмы нет? - Нет. - Я что-то не пойму, - Воронов прикурил от своей же сигареты, - если она с лестницы упала и сломала при этом позвонки, значит, она должна была головой в пол воткнуться... Почему же на черепе травмы нет? - он немного помолчал, - Хотя, в общем-то, может и не быть. Мало ли как она упала. Она могла как-то по-особому удариться. Это дело сложное... - И не говори, Паша, - Тимошин выпил рюмку, опять пожевал лимон, - да и вообще... Мы только что об этом сказали: где большие деньги, там... - Да, - перебил Воронов, - одинокая богатая... Очень богатая женщина. Знаешь, Сережа, на мой взгляд, такие с лестницы просто так не падают. Вообще - богатые сами умирают редко. По крайней мере, в наши дни в России. - Вот и я про то. - С этим врачом из "скорой" поговорить надо, - достав блокнот, Павел сделал в нем отметку, - так, ну, а мужики-то что? Ты думаешь, подозрение только на них падает или кто-то мог, пока они там, в столовой сидели, проникнуть на участок? - Не знаю, Паша. Я же тебя прошу заняться. Это ты уже как бы следствие начал, я все понимаю, но... - Ну хорошо, а кто тебя, собственно, просил найти частного детектива? - Один из них. Причем как просил - не при всех ведь, а на следующий день мне позвонил. - Кто? - Сейчас, - Тимошин полез в портфель, достал папку с бумагами, - а, вот: Овруцкий Кирилл Олегович. Толстый такой мужик, пузо как бочка. - Чья бы корова мычала, - усмехнулся Воронов, глядя на объемистый животик Тимошина, - а телефон оставил? - Обязательно. - Хорошо. А ты сам что, разве... - Да нет же уголовного дела, Паша. Заведено и тут же закрыто, как часто в таких случаях делаем. А какие доказательства, что это убийство? Где, спрашивается, состав преступления? Ни тебе субъекта, ни объекта... Никаких травм, которые были бы типичны для борьбы, для драки - на теле нет. Другое дело, что я шкурой чувствую - нечисто там. И вряд ли это несчастный случай... Но брать на себя - нет уж, уволь. Мне, ты думаешь, висяков мало? Когда Сократ за кордон отвалил, конечно, гораздо тише стало, больше таких крутых авторитетов в городе нету, только шпана всякая, но несколько убийств есть. Занимаемся... А тебе, я подумал, за такое непростое дело взяться - самый смак. Да и... - Вот-вот, пора и об этом. Кто платит? - Овруцкий. - Сколько? - Десять тысяч долларов. - Неплохо... Он, Овруцкий этот - сам кто? - Не знаю, Паша. Давай, берись... - Ладно, старина. С твоими комиссионными - не беспокойся, разберемся... - Да я не беспокоюсь... Бутылку поставишь. - Подписку о невыезде ты с них, с мужиков этих, надеюсь, взял? - Обижаешь... Само собой! Проводив Тимошина, Павел тихо заглянул в другую комнату. Настя, конечно же, не смотрела никакой мелодрамы - она крепко спала поверх одеяла, не раздевшись. Трудный день был в больнице, подумал Воронов... Впрочем, у врача, да еще и детского, все дни трудные. ^ ВСТРЕЧА С БАРМАЛЕЕМНа следующий день, в 10 утра, Павел уже звонил в обтянутую вишневым дерматином стальную дверь квартиры Овруцкого. - Входите, открыто, - прозвучал из квартиры зычный баритон, - я вас в окошко увидел. Овруцкий - огромный, полный мужчина с львиной гривой седоватых волос - встретил Воронова в домашнем халате и, представившись, проводил в комнату. Окинув взглядом интерьер, Павел тут же понял, что к новым русским хозяина никак не отнесешь. Зато... - Это кто же, неужели вы? - удивился Павел, глядя на портрет, который изображал хозяина в огромной шляпе с пером, с черной перевязью на глазу и огромными тараканьими усами. - Я, - с гордостью отозвался Овруцкий, - собственной персоной, в роли Бармалея. - Вы, стало быть... - Теперь нет, - улыбнулся Овруцкий, - я был артистом, потом режиссером. - А что же... Впрочем, не мое это дело, - оборвал сам себя Воронов. - Да тут никаких секретов нет, - сказал Овруцкий, широким жестом приглашая Воронова присесть в кресло, - история моя очень банальна. С так называемой перестройкой искусство отправилось в тартарары, театр исключением не стал. Вот и получилось, что я теперь никому не нужен. - Но сейчас же ко всему этому вроде проснулся интерес, и, в общем, - нерешительно начал Воронов, но Овруцкий протестующе поднял обе ладони: - Полно! Есть кучка так называемых "раскрученных" артистов, которые не слезают с телеэкрана и со страниц газет... Эти гребут деньги лопатой. Куда больше получают, чем при коммунистах. Это так. Но остальные-то! Театральные училища, а их по Руси и не счесть, наплодили десятки тысяч Гамлетов и Офелий, а быть им или не быть - об этом как-то не позаботились. Ну, и... - Овруцкий махнул рукой, - кто спился, кто потихоньку спивается. Натуры-то творческие, эмоциональные... Я тоже пил, был запойный, потом закодировался. Вот третий год держусь. Сейчас, правда, еле сдерживаюсь, чтоб не развязать... После того, как Нины не стало, напиться каждый день хочется. Нину очень жалко... Очень. Перед глазами стоит, как живая... Снится часто. - с этими словами Овруцкий опустился на диван и принялся набивать табаком трубку. Его руки дрожали. Павел слушал внимательно... Ему не давал покоя один вопрос: откуда у опустившегося артиста, бывшего алкоголика (а может, и не такого уж бывшего), десять тысяч долларов? Да еще и потратить их он собирается вовсе не на насущный хлеб... Значит, в запасе есть по крайней мере еще столько же? - Скажите, Кирилл Олегович, - спросил Воронов, - у вас есть фотография этой женщины? - Да, конечно, - Овруцкий достал из ящика своего письменного стола большое цветное фото, - вот, пожалуйста, можете посмотреть... Только лишь глянув на фотографию, Павел едва не ахнул. С листа толстой глянцевой бумаги на него смотрела женщина просто удивительной красоты. Она не только не уступала супермоделям с обложек элитных журналов, но многих из них превосходила однозначно. Гордый излом пушистых бровей, черные, как вороново крыло, густые волосы, лучистые зеленовато-янтарные глаза, белоснежные ровные зубы... Но главное - глаза, глаза... Сколько в них всего! И сила, и нежность, и насмешка, и страсть, и желание обладать... Обладать целым миром. Боже мой, подумал Павел, да такой женщине можно все отдать... Ради таких женщин мужчины идут на все. Помнится, у Достоевского Митя Карамазов был готов пойти на каторгу за один особенный изгиб женской ножки... То есть только за одну-единственную деталь фигуры. Можно себе представить, подумал Павел, сколько таких "изгибов", сколько деталей было у Нины... - Ну, как вам? - тихо спросил Овруцкий. - Фантастика, - ответил Павел, - в такую женщину просто нельзя не влюбиться, - он сделал небольшую паузу, - а кем вам, кстати, приходилась покойная? Сами понимаете, я не из любопытства интересуюсь... - Я был ее другом. Настоящим другом, - твердо сказал Овруцкий (может быть, даже чересчур твердо, даже нарочито твердо, подумал Павел). - Расскажите мне о ней... И, если можно, все, что знаете. Хотя почему "можно"? Тут другой случай. Тут, скорее, нужно. - Хорошо... Я понимаю, это надо... Зыкова Нина Ивановна. Через месяц ей исполнилось бы сорок два года. Я знаю все ее жизнь... Или, по крайней мере, почти всю. Она часто бывала со мной откровенна, хотя, наверное, и не полностью. Если начать с самого начала... В общем, это было так.^ КАЗАЧКА НИНАВ Воронежском районе, в пятидесяти километрах от городка Россошь, на самом берегу Дона, в казачьей станице Апрельской, в семье пастуха Ивана Зыкова в 1958 году родилась дочь. - Ну, Танька, - сказал Иван жене, напившись свекловичного самогона, - чего ж не хлопец-то, а? А эта ведь - такая же дура будет, как и ты. В первый раз Иван усомнился в верности своего пророчества, когда Нина самостоятельно выучилась грамоте. В пять лет она уже сама читала сказки, а в шесть осилила "Донские рассказы" Шолохова. В городе ее назвали бы вундеркиндом, но в казачьей станице таких слов не знали... В школе Нина училась только на "отлично". - Доченька моя, - проливал пьяные слезы пастух, - радуешь ты батьку, спасибо... Пусть знают Зыковых! Об одном только жалею: вот выйдешь замуж, поменяешь фамилию... И все. Оборвется ниточка. Ох, оборвется! Мы ж в станице-то - последние Зыковы, вона как... Тогда-то Нина и пообещала отцу, что, выйдя замуж, фамилию менять не станет. Всем бы хороша была дочка, думал отец - и умна, и красива, да вот только... Нине было 16 лет, когда Зыков, напившись в очередной раз, по привычке поднял руку на жену - забитую, жалкую женщину. Нина, которая до этого глядела на избиения матери, забившись в угол, проливая слезы, но не вмешиваясь, на этот раз сорвалась с места, схватила отца за грудки и швырнула на кровать, как мешок с отрубями, благо Иван еле держался на ногах. Мать ахнула и застыла как изваяние; Зыков, при падении здорово треснувшийся башкой о стенку, побледнел и, раскрыв рот, дышал тяжело. - Сука, - наконец прохрипел он, раскорячившись в нелепой позе на кровати, - отца!? - Больше ты маму не тронешь, - тихо проговорила Нина, тоже белая как полотно, - ты понял? Никогда! С трудом поднявшись с постели, Иван непослушными пальцами принялся расстегивать и снимать с себя ремень. За эти секунды Нина молнией слетала на кухню и вернулась с большим разделочным ножом (лезвие - не меньше двадцати пяти сантиметров), который на днях лично наточил сам Зыков. Думал ли он в тот момент, что точит нож на самого себя? - Только попробуй, - сказала она, - убью. Зыков замер на месте; он был абсолютно обескуражен. С одной стороны, вот так просто - взять и потерять свой авторитет он, отец семейства, донской казак, конечно, не мог, но с другой - хоть не вязал и лыка, но нутром чуял, что свою угрозу дочь может осуществить запросто. Инстинкт самосохранения, видимо, взял верх над гордыней и даже обильными винными парами; хотя ситуация была невероятно сложной, Зыков все-таки нашел из нее оптимальный выход. - Ну, девка, - проворчал он, вымучивая на пересохших губах жалкую улыбку, - мы с тобой еще поговорим... Мы еще поговорим. Утром. Но вообще - молодчина. Вся в меня... Казачка! Наутро, однако, обещанного разговора не состоялось: все сделали вид, что ничего особенного вчера не произошло. А потом, хотя Зыков и продолжал покрикивать на жену, даже больше, чем прежде (видимо, чтобы укрепить подорванный авторитет), но бить не пытался больше ни разу. ^ ИЗ ХАТЫ - В "ВЫСОТКУ"Живя в станице, Нина попробовала все прелести крестьянской жизни: и сено скирдовала, и за скотиной ходила, и таскала на плечах тяжеленные мешки с пшеницей, и как-то целое лето даже работала на гусеничном тракторе "ХТЗ", рычагами шуровала как заправский тракторист. Физической силой Бог не обидел, а уж красотой... Не было в станице - да и во всех ближайших - парня, который не пытался бы добиться Нининой взаимности, но это не удавалось никому. Подружка Нины, Стешка, давно уже потерявшая невинность, сильно переживала, что Нина продолжает себя блюсти и, таким образом, ценится несравнимо выше ее, потому что нравы в станице Апрельской в то время оставались весьма патриархальными, и "порченые" девки там не котировались вовсе. - Да чего ты, Нин, - горячо убеждала Стешка недотрогу, - как говорится, небось не лужа, хватит и для мужа! Для кого бережешь, для принца, что ли? Вон, погляди - Васька Волохов как по тебе сохнет, жуть! А Егорка, а Лешка? Пацаны-то какие - любая девка бы рада была... Тут надо сказать, что вниманию вышеуказанных пацанов в первую очередь была бы рада сама Стешка, но ей не повезло. Ее взял, причем довольно грубо, подвыпивший женатый мужик из соседней станицы. Это произошло вечером, после танцев, на пшеничном поле. Сделав свое дело и нетвердой рукой застегивая пуговицы ширинки, мужик покосился на лежащую среди смятых колосьев девушку и процедил сквозь зубы: - Смотри, никому ни слова... Не дай Бог, узнаю. Стешка окровенно завидовала красоте Нины, потому что сама она внешностью, мягко говоря, не блистала. Низенькая и коротконогая, она чем-то напоминала дворняжку. Да и лицом Стешка не вышла: круглое, курносое. Как-то раз, придя домой после очередной вечеринки, где все внимание парней опять принадлежало Нине, Стешка подошла к зеркалу, пристально поглядела в него, потом села на стул и внезапно разрыдалась. - Что такое, доченька? - испуганно спросила Стешку ее мать, Антонина Захаровна, - обидел кто? - Обидели, - сразу перестав плакать и устремив на мать тяжелый взгляд, ответила девушка. - Это кто же? - Ты! - Я? - опешила женщина, - да чем же? - Чем? - переспросила Стешка, вставая со стула и надвигаясь на мать, - тем, что такой меня родила, вот чем! Теперь уже на стул пришлось опуститься растерянной Антонине Захаровне. - Ты что говоришь-то? - произнесла она еле слышно; на ее глазах повились слезы. - Говорю, что есть! - крикнула Стешка, - откуда у меня этот нос, как у свиноматки? От кого? От тебя! Твой же он, ты что, не видишь? Откуда глазки эти - маленькие, круглые? Кто меня ими наградил? Ты! Ты во всем виновата! Ну почему, почему я у тебя родилась, а не у матери Нинки Зыковой!? С этими словами Стешка, опять заревев в голос, выбежала на двор, хлопнув дверью так, что в красном углу полетела на пол икона. Антонина Захаровна ползала по полу, собирая осколки стекла и поливая их слезами жестокой обиды. Наутро она рассказала об этом кошмарном случае метери Нины, та поохала... И о том, что Стешка такое выкинула, и о том, что икона упала - знак-то, дескать, очень дурной... Нине решили не говорить вовсе. На следующий вечер, сидя на лавочке во дворе у Нины, Стешка опять принялась за свое: мол, хватит в девках сидеть. Она явно хотела подложить подругу под какого-нибудь пацана, чтобы, если от Нининой красоты никуда уже не денешься, так хоть порченой стала бы та, как и сама Стешка. Нина, как всегда, отделывалась парой слов: дескать, не нравятся они мне, а без любви не могу... Ее красивые, прозрачные глаза, словно вбирая в себя беспредельность чарующего пейзажа, смотрели вдаль - за Дон, за степи, за пригорки и перелески. И дальше, дальше... Туда, где была совсем другая жизнь - яркая, кипучая, полная незнакомых красок, звуков и запахов. - В Воронеж, что ли, поступать поедешь? - отчаявшись в попытках склонить подругу ко блуду, пытала Стешка. - Там посмотрим. Вот закончу школу... Нина знала, что учиться она будет только в Москве. Опасаясь, что уровня школьных преподавателей для подготовки в столичный вуз будет недостаточно, она съездила в Воронеж, накупила дополнительной учебной литературы и начала заниматься самостоятельно. Школу Нина закончила с золотой медалью. - Езжай, доченька, да поможет тебе Господь, - со слезами благословляла мать, а отец закатил пышные проводы: на дворе накрыли длиннющий стол, водки и самогона - хоть залейся, песни хором горланили допоздна, да так, что слышно было далеко за Доном. Когда совсем стемнело, Стешка предложила пойти за околицу, в степь - в последний раз погулять вдвоем. Нина охотно согласилась. Шли вдоль лесопосадки, разговаривали... Из-за деревьев внезапно выступили и перегородили дорогу трое парней. Нина пыталась сквозь темень различить черты их лиц, но никого не узнала. - Далеко собрались, красавицы? - вкрадчиво спросил один, самый высокий; его голос также показался Нине незнакомым. - Домой, - отступая назад, ответила Нина, и тут же высокий вместе с другим парнем кинулись на нее. Нине зажали рот, ее сбили с ног и поволокли в посадку. Третий, как успела заметить Нина, проделывал то же самое со Стешкой... Не тот человек была Нина, чтобы сдаться без боя. Страшная ярость, словно волной, затопила ее, и она изо всей силы впилась зубами в палец высокого, зажимавшего ей рот. Тот, охнув, отдернул руку; Нина, не теряя ни секунды, бросилась на него и, как кошка, вцепилась ногтями в лицо, стараясь попасть в глаза. - Рви их, Стешка, - крикнула она, - рви этих сволочей! Такого упорного и жесткого сопротивления пацаны явно не ожидали. Они были готовы к нападению, но не к защите. Не успев прийти в себя, высокий тут же получил весьма мощный удар носком туфли в пах и, отчаянно заматерившись, рухнул на колени. Оставив его стонать, Нина кинулась ко второму парню; ее глаза горели лютой ненавистью. - Не подходи, сучка, - завопил перетрусивший парень, - убью! Однако, вместо того, чтобы осуществить эту угрозу, парень внезапно отскочил, развернулся на сто восемьдесят градусов и вставил ноги не хуже жеребца. Нина молнией кинулась на помощь к Стешке, которая тоже отбивалась от нападавшего, но помощи уже не требовалось: пацана как ураганом смело... Вдали затихал топот двух убегавших; высокий, скрючившись на земле, продолжал стонать от боли. - Все, - хрипло пробормотал он, - тебе, девка, конец... - А теперь, Стешка, ноги в руки, - бросила Нина. Когда подруги, прибежав домой, рассказали о происшедшем, мужики тут же ударились в степь, с фонарями обошли лесопосадку, но никого не обнаружили. - Найду, - хрипел Зыков, - горло переем. Задушу! Сам, вот этими руками... - Да ладно, папа, - успокаивала его Нина, - Бог с ними. Одному и так хорошо досталось... Может, в больницу попадет. Когда гости разошлись, мать Нины, оставшись с дочкой вдвоем, спросила ее: - Слушай, а это все, прости меня Господи, не Стешка ли подстроила? - Ты что, мама! - Нина покачала головой, - Как ты о таком подумать-то могла? - Да вот могла, дочка, - вздохнула мать, - ты не знаешь, что это такое - зависть женская. Да и сердце материнское мне подсказывает: без Стешки тут не обошлось. Нина пожала плечами... Утром отец отвез ее в коляске своего старенького "Урала" на станцию. Для учебы Нина выбрала престижную "плешку". Конкурс в ту пору был огромный - 14 человек на место, но юная красавица-казачка, сдававшая экзамены только на "отлично", произвела на приемную комиссию блестящее впечатление и была без всяких проблем зачис