Анна Ямпольская "когда ты юбкой машешь, ножками дразня "

МИР ПЕРЕВОДА №1 (9) • 2003 45 ЛАБОРАТОРИЯ ПЕРЕВОДЧИКА Анна Ямпольская "КОГДА ТЫ ЮБКОЙ МАШЕШЬ, НОЖКАМИ ДРАЗНЯ...", ИЛИ: "NOTRE-DAME" ПО-РУССКИ Кто не слышал о мюзикле "Notre-Dame de Paris"?.. Реклама сделала своё дело — да­же те, кто не знаком ни с одной песней, зна­ют, что это "главная премьера года" и "мю­зикл, покоривший мир". Броские щиты с изображением симпатичного каменного монстра украшают улицы с завидной час­тотой. Однако - - соответствует ли "продукт" яркой этикетке? Является ли широко раз­рекламированная "русская версия" верси­ей адекватной, в полной мере передающей достоинства оригинала? Спектакль, поставленный в Москве, идёт в переводе Юлия Кима при участии С.Цирюк и Д.Голубоцкой1. Однако кроме этого, "официального", существуют и дру­гие переводы, некоторые из которых были сделаны значительно раньше. Известных мне полных перевода мюзикла два: один из них сделан А.Бросаловым, второй И.Олеховой. Кроме этого, существуют многочисленные переводы отдельных пе­сен. Так, О.Синицыной переведены 11 песен из мюзикла2. Эти четыре перевода я и возьму для рассмотрения.^ 1. Выплеснули "ребёнка"... Первое, что просто не может не покоро­бить человека, знакомого с оригинальнымтекстом — в "русской версии" из мюзиклаисчезло самое главное! Авторы не просто"перепёрли" Гюго — они написали остроак­туальную, остросоциальную вещь о ксено­фобии (и именно этим объясняется значи­тельное расхождение сюжета мюзикла ссюжетом романа). Главное слово в песняхКлопена и компании "чужаки" (étrangers), a вовсе не загадочные "люди без бумаг" из "официального" перевода3. Соци­альная идея вложена авторами именно в уста Клопена -- он постоянно повторяет: "все мы братья", "среди нас нет ни религий, ни наций", "цвет твоей кожи такой же, как цвет моей кожи" ("La cour des miracles"), -и недаром в оригинальном спектакле на эту роль приглашён темнокожий артист. Эсмеральда, собираясь отдаться Фебу, пер­вым делом тоже вспоминает о разном цве­те их кожи ("La volupté"), a её молитва зву­чит так: "Защити меня от нищеты, боли и безумия, что царят на земле. Чужаки, они есть везде. Выслушай меня: пусть падут ба­рьеры между нами, мы все братья!" ("Ave Maria païen"). Солдаты короля, теснящие "чужаков" решётками, не случайно напо­минают спецназ, а вся сцена штурма Нотр-Дама вызывает в памяти реальную исто­рию, случившуюся во Франции не так дав­но: когда именно в храме укрывались под­лежащие депортации "чужаки". "Как со­здать мир, в котором не будет изгоев? Как создать мир без границ и нищеты?" - во­прошает Клопен ("Condamnés"). "Моя стра­на, которую я ношу в сердце своём, в своём теле; твоя страна, которая несёт мне только боль и смерть, жара моего юга под твоим всегда хмурым небом," - текст весьма не­двусмыслен. И последними словами уми­рающего Клопена стали: "Сестрёнка, ты выросла здесь, это твоя страна!" ("L'attaque de Notre-Dame") Авторы не побоялись задать устами ге­роев классической литературы актуальные для современного мира вопросы. Думаю, что именно этим, а не только красивыми мелодиями и впечатляющими танцами объясняется триумфальное шествие мю­зикла по миру. А у нас, в "русской версии", социальную линию ничтоже сумняшеся исключили из сюжета, оставив одну "лю­бовь-морковь". Действительно, у нас ведь всё хорошо — никого не избивают дубинка­ми и не теснят решётками... Интересно, что социальная тематика ис­чезла не только в "официальном" переводе Ю.Кима сотоварищи. И А.Бросалов, и И.Олехова уделяют ей очень мало внима- ния.^ 2. Не в склад, не в лад, но наповал... Не знаю, как для кого, а лично для меня интерес к ND начался с текста Люка Пла-мондона. Это текст прежде всего изуми­тельной красоты (кое-где этой красоте да­же приносится в жертву грамматика). Вос­хитительные обороты, вкусная звукопись, внутренние рифмы, изощрённая рифмов­ка, весьма прихотливые синтаксические конструкции... (Стоит тем не менее заметить, что фран­цузская традиция не считает грехом произ­вольно переставлять ударения и произно­сить обычно непроизносимые звуки в сти­хах и песнях. Эта "вольность" местами вве­ла переводчиков в заблуждение, о чём да­лее). Естественно, от перевода прежде всего ждёшь адекватности в передаче не только смысла, но и поэтического лица автора. Пе­ревод должен дать слушателю понять, что Люк Пламондон — не текстовик-ремеслен­ник, а хороший поэт. Получилось ли это? Первые же строки "официального" пере­вода содержат "нескладушку": "Настало время, пробил час, / Мы начинаем наш рас­сказ / О жизни, смерти и любви, / Как это было в наши дни..." Причём, самому пере­водчику явно нравится эта "народная" рифма — Ю. Ким использует её в своём пе­реводе ещё раз: "Я был счастливее всех, по­ка я не знал любви. / В молитвах и трудах мои проходили дни..." Дальше -- больше: "Кто ты, чудное ди­тя? / Кто, откуда ты и чья? / Как заброси­ла судьба/ Птицу райскую сюда?", "Под­стереги её, звонарь, и в башню упеки...", "Ты меня подобрал / На камнях мостовой/ Куда выброшен был/ Я родною семьей/ Как последний щенок / Ты нашел и помог/ И спас!"4, "По какой моей вине / Эта нена- висть ко мне?", "Как-то ранней порой / Я тебя увидал, / И меня танец твой / Пора­зил наповал...", "- Эсмеральда, прошу, до­верься мне, / — Мы друзья, я верю тебе как себе...", "Подойди и обними, / Без остатка всю возьми!.."5, "Боже, прости меня, прости / И помоги мне, помоги...", "Квазимодо грустит — видно, тронулся он...", "Это было нашей встречей, / Это стало нашей друж­бой..." Такое языковое неряшество недопу­стимо для переводчика, тем более столь опытного и именитого, как Юлий Ким. Подобных перлов, увы, немало и у дру­гих переводчиков. Например, А.Бросалов очень вольно обращается не столько с ори­гиналом, сколько прежде всего с родным языком. "Мы ждали так любовь -- и пришла...", "Молитесь, люди, за него! / Помилуй, Гос­поди, его!", "Что нас ждёт впереди? / Неиз­вестности мрак. / Не поймёшь, не гляди, / Кто твой друг, кто твой враг...", "Одна бьёт малышам, / Что не успели нагрешить...", "Никогда, ни за что / Мне детей не иметь", "Словно ласточка, пленена, / Обескрылена и глядит пугливо...", "Иль, задушена злоде­ем, / Ты угасла под бурьяном?", "Подойди, ты, злодей -- / И умрёшь от моей / От ру­ки — я способна / Убить за него!", "Что ж, люби, люби его, / Капитана твоего!", "Эс­меральда, стой, / Не умирай, побудь со мной..." Некоторые строчки перевода помимо желания автора звучат почти пародийно: "Ты была так мала, / Когда мать умерла, / И на небо ушла, / И с собой не взяла...", или "О, будь ты проклята, / Жестокая при­рода! / И вы, преступники, / Родившие урода!.." Непрошеный комический эффект часто возникает у Бросалова из-за исполь­зования неуместной лексики: "Ты / Беспо­добна, дивны все твои черты! / Неужели всё ещё девица ты? / Когда ты юбкой ма­шешь, ножками дразня, / Перед глазами всё плывёт у меня! / Моей невесте мне придётся изменить. / Да и не клялся я ей, кстати, верным быть! / Тот, / Кто шанс та­кой упустит — просто идиот! / Один раз в жизни шанс такой судьба даёт! / О Флёр-де-Лис! / Увы, такой я ловелас! / Ещё одна измена — но в последний раз!"; или невнят­ного синтаксиса: "Мне одному / Подаришь ты себя! / Я лишь тебя возьму, / Скоро возьму тебя! / Познаю тебя лишь я, / Ско­ро будешь ты моя!..." А апофеозом Бросаловского перевода можно, очевидно, считать строчки: "Священник вы — а я Цыганка бедна'я!.." И.Олехова более тщательна, однако "перлы" попадаются и у неё. "Как света конец, придёт двухтысячест-рашный год..." (?),"Господин Феб де Шато-пер, / Капитан королевских стрелков, / Обеспечьте принятие мер / По удаленью чужаков!" (на подобном обкомовском кан­целярите у переводчицы изъясняется ар­хидьякон Жозасский!), "Кто как, а я ценю этот успех!", "Он Парижа принц город­ской..." (а ещё есть сельский, наверное...), "Прошу воды / За свои труды, / Я так изне­мог, / Ну, один глоток!", "Мой взгляд в её цыганской юбке заплутал...", "Захоти -- и мой дом / Станет домом твоим!", "Но ты только одна с ним в постель легла!", "Телом я наслажусь твоим...", "Иль постель ждёт моя, / Иль палач и петля. / Ты скажи толь­ко да, / И уйдёшь ты туда..." (куда имен­но?), "Полюбила ты фасад, но не видишь, что за ним..." В общем, единственный вывод, который напрашивается при внимательном изучении трёх упомянутых переводов — люди, не зна­комые с оригинальным текстом Люка Пла-мондона, должны искренне недоумевать, по­чему вокруг мюзикла столько шуму...^ 3. Эсмеральда — это да... "Вольности" в ударениях, допускаемые во французском тексте, во многом оказа­лись для переводчиков "подводными кам­нями". Читаемое с листа одним образом порой совершенно иным образом звучит в песне, и переводчику необходимо ориенти­роваться именно на звучание. Об этом по­думали не все. А.Бросалов (явно работая с напечатан­ным текстом!) переводит "Tu vas me détru­ire" как "Погубишь ты меня" (рифмуя это с "дня"). Между тем, в песне ударение нахо­дится совсем в другом месте, да и вся строчка на слог короче. Отдельная проблема возникла у пере­водчиков с именами "Эсмеральда" и "Ква­зимодо". В тексте Пламондона ударение в них стоит то на последнем слоге, то на предпоследнем, в зависимости от требова­ния размера. В русском языке такая воль­ность недопустима. Однако Ю.Кима и И.Олехову это не смущает. Ким в "Esméralda tu sais" и "Où est-elle?"6 оставляет вариант произношения "Эсмеральда" (впрочем, довольно аккуратно, не без воз­можности погасить этот эффект при пе­нии), а в "La Fête des Fous" прямо рифмует: "Наш доблестный звонарь, / Прекрасный, как никто, / Избранник всех шутов — / Ко­роль Квазимодо..." Олехова пошла ещё дальше, написав: "Взгляни туда! Твоя Эсмеральда..." И: "Нет, Эсмеральда, Не уходи, вернись сюда!" Ничего, кроме непрошеного комическо­го эффекта, такое "слепое следование ори­гиналу" вызвать не может.4. Экзотариум Рассказывают, что некий бард написал очень трагическую песню. Были в ней та­кие слова: "Смерть летит над городом, ищет она нас..." Едва он исполненным тра­гизма голосом пропел означенные слова на концерте, публика повалилась от хохота. "Смерть летит над городом, ищет ананас..." Подобных "ананасов" немало в текстах переводчиков, забывших о том, что тексты эти должны ещё и петься. Особенно часто эти заморские фрукты встречаются в пере­воде И.Олеховой. В "Un matin tu dansais" она вкладывает в уста Фролло строки: "Это плаха иль я, это смерть иль любовь!" - ни­сколько не заботясь о том, что при пении этих строк в тексте возникает какая-то за­гадочная "плаха Илья" (?), а двойное "л" ("иллюбовь") скрадывается, в результате чего получается уже совершенно бессмыс­ленное "это смерть и любовь"... Во "Florence" Гренгуар волею переводчицы вынужден петь: "Да, о том слышал я, что шар наша земля" - и если он споёт это пра­вильно, согласно написанным композито­ром нотам, то слушатели неизбежно спотк­нутся о непонятное слово "шарнаша"...7 А в "Déchiré" строчки "Другая же -- на срок, / Краткий, как миг!" породили другой экзо­тический фрукт: "женасрок", да ещё, оче­видно, "раткий", потому что ни один певец не справится с двойным "к"... А.Бросалов в "Libérés" переводит прак­тически не поддающееся передаче по-рус­ски "Libérés, évadés, échappés, envolés, enflam­més, embrasés, insurgés, révoltés" как "Спасе­ны от петли, все на волю ушли, все к Собо­ру пришли и приют там нашли". При этом переводчик забыл о том, что этот текст по­делён между двумя персонажами. В ре­зультате строчки должны звучать так: Квазимодо: Спасены Все на во-Все к Собо-И приют Клопен:от петли лю ушли ру пришли там нашли. Самым изысканным "ананасом" одарил слушателей, однако, Юлий Ким. "Tu vas me détruire" он переводит как "Ты гибель моя". При пении на исходную мелодию, эта строчка, повторяемая в песне довольно много раз, звучит так: "Ты гибель ма-ая! Ты гибель ма-ая!", что уже породило как бур­ное веселье среди любителей мюзикла, так и множество пародий.^ 5. Буквальность или точность? Вряд ли кто-то не согласится с тем, что стремление как можно точнее передать особенности оригинала весьма похвально. Но вот всегда ли нужно переводить до­словно? В "Un matin tu dansais" И.Олехова пере­водит: "Depuis ce jour-là / Quand je vois ma face dans le glace / Je crois voir Lucifer / Apparaître à ma place"8 как "С тех пор, когда я / В зеркало гляжу на себя, / Мне мере­щится: дьявол глядит на меня!"... Эти стро­ки невозможно спеть на нужную мелодию: мешает торчком стоящее "зеркало". В то время как Пламондону "glace" понадоби­лось исключительно как созвучие к "face" и "place". Так ли необходимо было это "зер­кало" в переводе? (И Ким, и Бросалов, и Синицына обошлись без него)9. В "Les oiseaux qu'on met en cage" есть яв­но риторическая фигура: "Les oiseaux qu'on met en cage / Peuvent-ils encore voler? / Les enfants que l'on outrage / Peuvent-ils encore aimer?"10. Выкручивались из неё перевод­чики по-разному: "Птице нужно только не­бо, / Птицы в клетке не поют. / Не клюют они там хлеба, / И воды совсем не пьют." (А.Бросалов); "Птица бедная в неволе — / Кто откроет эту дверь? / Сердце бедное разбито / Как помочь ему теперь?" (Ю.Ким)11. И.Олеховой захотелось как можно точнее перевести про загадочных "les enfants que l'on outrage", и на свет по­явились строчки: "Птичек в клетку заточи­ли --/ Как теперь без неба жить? / А ре­бёнка оскорбили -- / Как теперь ему лю­бить?" Буква соблюдена, но прибавилось ли точности (и смысла)? Такой же жертвой дурно понятой до­словности стали уже упоминавшиеся "лю­ди без бумаг" в переводе Ю.Кима12. Иногда стремление переводить дослов­но приводит к комическому эффекту. Так, И.Олехова переводит "Mais tu t'en fous Esméralda" ("Le Pape des Fous") как "Тебе плевать, Эсмеральда!.." Действительно, "Tu t'en fous" буквально значит "тебе на это плевать", но так переводить нельзя -- по-русски это просто не звучит... Надо сказать, что по-русски вообще не звучит многое, что совершенно естествен­но воспринимается во французском тексте. Например, в оригинале постоянно упоми­нается юбка или платье: "я устремляю гла­за под её цыганское платье...", "когда её движения позволяют мне видеть возвы­шенности и прелести под её юбкой цвета радуги..." ("Belle"), "я живу лишь ожидани­ем увидеть, как развевается твоя юбка..." ("Tu vas me détruire"). По-французски это звучит как должное, а по-русски - - почти неприлично... Попытки переводчиков вы­путаться из "юбок" выглядят нелепо: "Ког­да ты юбкой машешь, ножками дразня..." (А.Бросалов), "Мой взгляд в её цыганской юбке заплутал..." и "Пойдёт плясать - в мельканье юбок вдруг видна / Чудес и гор златых волшебная страна" (И.Олехова)... Это же можно отнести и к слову "постель". В оригинальном тексте постоянно мелька- ет: "всем золотом, что еще дремлет под по­стелью земли..." ("Ces diamants-là"), "всех пороков, что осуществляются в постели Парижа..." ("Les portes de Paris"), "но ведь вы были одни с ним в той постели..." ("Le procès"), "могила или моя постель..." ("Un matin tu dansais")... Когда переводчики пы­таются перевести "lit" как "постель", полу­чается нелепо-пародийно: "Но ты только одна с ним в постель легла!" (И.Олехова) или "Но вы были в постели с ним, знаю я!" (А.Бросалов)... И насколько лучше посту­пила О.Синицына, заменив "могила или моя постель" на "Быть в гробу иль со мной"13, а устремлённые под юбку глаза на "Глаза свои как от неё мне отвести?" !6. Удачи Их немного. В "официальной" версии это, безусловно, "Danse mon Esméralda" в переводе С.Цирюк.14 Переводчица сохра­нила дух и смысл оригинала, пожертвовав буквальностями - "скелетами" и "стервят­никами", которые стали камнями преткно­вения для А.Бросалова и И.Олеховой. Увы, среди переводов, принадлежащих перу Ю.Кима, удач практически нет. Мож­но отметить лишь некоторые фрагменты песен "La cour des miracles", "Le Val d'Amour" и "Condamnés", - - но в этих же песнях встречаются и неудачные строчки. В целом перевод Кима оставляет впечатле­ние спешки и небрежности. Почерк замеча­тельного мастера слова, автора множества ярких и афористичных песен просто невоз­можно узнать... А.Бросалову удалась, пожалуй, первая половина песни "Les cloches" (вторая, к со­жалению, не удалась совсем). На мой взгляд, представляется удачной передача "рискованной" рифмы в песне "L'ombre" "N'êtes vous pas / Homme de Dieu / Pardieu!" ("Не священник ли вы, чёрт побе­ри?") как "А не пойти ли / Вам к чертям / В свой храм?"15 Только И.Олеховой удалось справиться с "Je sens ma vie qui bascule" - коротенькой, но очень трудной вставкой, -- сохранив и смысл, и лексику, и напевность: "Вся жизнь пошла набекрень, / иду, не зная путей, / иду, как чёрная тень, / я в толпе, но не с ней, / словно я гол перед ней, / я гол перед ней..."16 Из одиннадцати песен, переведённых О.Синицыной, девять можно считать удач­ными, а пять из них - - "Le mot Phœbus", "Beau comme le soleil", "Belle"17, "Tu vas me détruire", "Lune" - безупречными. Можно только пожалеть, что в "официальную" версию вошли не они.^ 7.Стопроцентные неудачи Абсолютно погибла в переводах Кима, Бросалова и Олеховой песня "Florence" безумно, космически красивое место в мю­зикле. Справиться с абстрактно-философ­ским содержанием и переменчивым разме­ром не удалось никому. Зато по количеству "перлов" и косноязычию это, наверное, ре­корд. "Говорят, Земля кругла / Наподобие Луны, / И есть ещё края, / Каких не знаем мы..." (Ким), "Гутенберг своим станком / Об­лик мира изменил..." (Бросалов), "Школь­ных книжек набор / Любой затмит собор..." (Олехова) — кто кого затмит, непонятно... С ударениями в песне происходит что-то невообразимое. А.Бросалов предлагает Фролло и Гренгуару спеть дуэтом: "Врем'я всё пе-ретрёт", а И.Олехова выдвигает не менее изысканный вариант: "Есть такой Гу­тенберг, / Книжный пресс изобрёл. / Ру­кописи отверг -- / Этим мир потрясён!.." "Рукописи" ошеломляют настолько, что отсутствие рифмы представляется уже не­важной мелочью... (Об олеховском неоло­гизме "шарнаша" уже говорилось выше). Правильно спеть нельзя ни один из трёх переводов. Ещё одной безусловной неудачей явля­ется песня "La monture". У автора практи­чески весь текст представляет собой моно-рим, за исключением шестистрочной вставки посреди песни, зарифмованной ААВССВ. Ю.Ким пренебрёг и моноримом, и вставкой: сделал везде перекрёстную рифмовку (якобы перекрёстную: нечётные строки рифмуются весьма приблизитель­но), при этом чётные строки обрели жен­ские окончания, что совершенно не соот­ветствует исходному размеру (а, следова­тельно, и мелодии). Лексика, которой по воле переводчика пользуется юная и неж­ная Флёр-де-Лис, более чем своеобразна: "Но отчего, мой шевалье, / Такая слабость духа, / Что так легко тебя к себе / В по­стель втащила шлюха?" или "Мой милый, ты не ангел, / Я тоже не овечка..." (?)18 А.Бросалов вместо монорима рифмует строки попарно, вставку по рифмовке и ритму делает довольно точно, но лексика его столь же неуместна и беспомощна: "А может, всё же ты подлец, / Кобель и лгун, жеребец, / Живущий лишь для себя? / Ах, есть ли сердце у тебя!" Поющей эти строки Флёр-де-Лис можно только посочувство­вать, тем более что дальше переводчик вкладывает в её уста вовсе уж дикий текст: "Раздень меня и владей, / Войди в меня по­скорей, / Любимый мой прелюбодей!" И.Олехова то вспоминает о монориме, то отказывается от него. Впрочем, трудно сказать, подразумевала ли переводчица мо-норим там, где срифмовано "изъян -- об­ман — срам — нам — сам — вулкан — груби­ян - - отдам", потому что подобные вещи она то и дело без сомнений рифмует... "Florence" и "La monture" - наиболее яр­кие примеры. Можно сказать, что никому из переводчиков не удалось справиться с "Le temps des cathédrales"; бледны, невыра­зительны и косноязычны у Кима, Бросало-ва и Олеховой "La sorcière", "L'enfant trou- vé", "Anarkia", "A boire!", "Ave Maria païen"...^ 8. "Узкое место" — "Condamnés" и "Libérés" В тексте мюзикла есть места, которые в принципе невозможно перевести точно. К таким относятся прежде всего песни "Condamnés" ("Обречены")19 и "Libérés" ("Освобождены"). Обе они построены на нанизывании кратких причастий, причём "Libérés" - в большей степени причастий действительных, то есть в нашем языке краткой формы не имеющих. Переводчи­кам приходится находить какие-то другие средства, чтобы выразить смысл и удер­жаться в рамках музыки. Пожалуй, текст песни "Condamnés" сто­ит привести целиком, так как в нём содер­жится и пресловутая социальная тема. "Condamnés / Arrêtés / Accusés / Enfermés / Délogés / Expulsés / Exilés / Déportés / La couleur / De ma peau / Contre celle / De ta peau / La musique / Que tu chantes / Contre celle / Que je danse / La douleur / De l'exil / Dans les rues / De ta ville / Comment faire un monde / Où il n'y aurait plus / D'exclus? / Comment faire un monde / Sans misère et sans / Frontières? / Humiliés / Rejetés / Opprimés / Révoltés / Torturés / Ecrasés / Décimés / Massacrés / Mon pays / Que je porte / Dans mon cœur / Dans mon corps / Ton pays / Qui m'apporte / Le malheur / Et la mort / Ma chaleur / Du midi / Sous ton ciel / Toujours gris / Comment faire un monde / Sans misère / Et sans / Frontières? / Comment faire un monde / Où il n'y aurait plus / D'exclus? / Condamnés / Arrêtés / Accusés / Enfermés / Délogés / Expulsés / Exilés / Déportés/ Condamnés Condamnés!" Ю.Киму целиком удался первый куп­лет: "Для бродяг / Вроде нас / Эта жизнь -/ Страшный сон, / Наш приют — / Казе­мат, / Кнут и цепь — / Наш закон. / Мы никто, / Мы ничто, / Никому / Не нужны, / Но зато, / Но зато / Мы всегда / Всем должны! / Наша жизнь — / Вечный бой, / Наша песнь — / Волчий вой!"... А.Бросалов начинает хорошо: " Нас гнетут, / Нас гноят, / Больно бьют / И казнят...", но продолже­ние значительно хуже: "Не дают / Вольно жить./ Нас хотят / Уморить! / Чужаки / Мы для вас, / Чужаки / Вы для нас. / Всё, что нра-/ вится нам, / То не нра-/ вится вам. / Мы чужи- / е везде!/ Нас не лю-/ бят нигде!" Мало того, что слово "уморить" имеет в нашем языке "уморительный" от­тенок (а Бросалов повторением именно его ещё и заканчивает песню), — все эти "вас -нас" и "вам — нам" выглядят исключитель­но комично, а ведь песня серьёзная, и сцена страшная... И.Олеховой, наоборот, удалась вторая половина первого куплета. После довольно невзрачных строк "Нас легко / Обвинять, / Осуждать, / Притеснять, / Высылать, / Выселять, / Удалять, / Изгонять!" - вдруг начинается настоящая удача: " Город наш -/ И не наш, / Каждый страж / Входит в раж, / Лупят нас, / Гонят нас / Каждый день, / Каждый час! / Наша жизнь / На­всегда — / Это риск / И беда!" Правда, во всех трёх вариантах ничего не сказано про цвет кожи ("la couleur de ma peau contre celle de ta peau"), тем не менее основная мысль, в общем-то, выражена. Далее переводчики подходят к припеву, где содержится главный вопрос: "Как со­здать мир, в котором не будет изгоев? Как создать мир без границ и нищеты?" Ю.Ким делает два разных припева. Пер­вый: "Кто хотя бы раз / Пожалел бы нас? / Никто! / Где тот друг и брат, / Кто нам был бы рад? / Нигде!" - и второй: " Где найти тот край, / Где бродягам рай? / Нигде! / Где и в снег и в ночь / Все нас гонят прочь? / Везде!.." Сказано вроде бы ловко, но — не про то... А.Бросалов ближе к тексту: "Как создать страну, / Общую для всех, одну? / Ту стра­ну мечты, / Без границ и нищеты..." И.Олехова ещё точнее в выражении мысли, но её вариант не очень хорошо ложится на музы­ку: ' Как построить мир, / Где желанен каж- / -дый всем? / Где нет ни границ, / Ни нужды, ни зла / Совсем?" Во втором куплете содержится очень важная мысль: "Моя страна, которую я но­шу в сердце своём, в своём теле. Твоя стра­на, которая несёт мне только боль и смерть..." - которую, как ни странно, по­считала нужным передать только И.Олехо-ва. "У тебя / Есть страна — / Хлеб, добро / И весна. / Для меня / Та страна -- / Это страх / И война! / Там мой юг, / Свет и зной / Здесь вокруг / Север злой!" А.Бросалов ограничивается расплывчатым "Мы хотим просто жить, / Просто жить и любить...", а Ю.Ким откуда-то (неужели из единственного слова "révoltés"?) выводит такой пассаж: " И тогда / Мы встаём, / С нами нож / И кастет, / Кто не свой — / Тот и враг, / Вот и вам / Наш ответ!" - что уж никак не соответствует не только букве, но и духу пламондоновского текста, где речь всё время идёт о том, что все эти "étrangers" и "sans-papiers" - исключительно мирные, безвинно притесняемые граждане... В песне "Libérés" переводчикам прихо­дится искать способы передачи текста: "Libérés, évadés, échappés, envolés, enflam­més, embrasés, insurgés, révoltés". Ю.Ким на­ходит нейтрально-подходящие слова: "Вы­ходи, / Не робей, / Ни замков, / Ни цепей, / Ночь темна, / Стража спит, / Улетай, / Путь открыт. / Не хотим / Жить во тьме, / Не хотим / Гнить в тюрьме..." - подходя­щие, потому что они, в общем-то, подходят, а нейтральные, потому что их можно с ус­пехом заменить какими-нибудь другими... А совершенно неуместными в переводе Кима являются слова "Ай, ночка хороша -/ Не видно ничего..." там, где в оригинале написано: "они были заключены, я открыл клетку, они сбежали, они дали тягу..."20 (?) О том, что происходит с этой песней в переводе А. Бросалова, уже говорилось вы­ше (см. "Экзотариум"). Единственной его удачей является слово "Спасены". В переводе И.Олеховой все персонажи вынуждены дружно петь: "Убегать, усколь­зать, улетать, уплывать, разжигать, разду­вать, бунтовать, восставать!.." Это, согласи­тесь, несколько странно, и лично мне напо­минает английского крольчонка из "Весё­лых учебников" Татьяны Рик, выучившего всего четыре русских слова: "Хотеть, дать, есть, бежать!!!", которые он и повторял с маниакальным упорством... Вслед за "Condamnés" и "Libérés" приве­ду сравнительный анализ ещё двух песен. Вообще-то обильную пищу для размышле­ний даёт сравнение переводов практически всех текстов, но в мюзикле более пятидеся­ти песен, а общие тенденции уже очевидны и так...^ 9. Гадаем по руке! Песня "Bohémienne" первое появле­ние на сцене Эсмеральды. Автором она вы­строена таким образом: в начале, середине и конце её — рефрен с одной меняющейся строчкой, а между ними вставки, по­ющиеся на разные мелодии. Рефрен этот имеет две сложности для перевода: во-пер­вых, у нас в языке нет слова, которым без потери для размера можно было бы переве­сти "bohémienne" (цыганка); во-вторых, весь рефрен представляет собой монорим (приём, используемый Люком Пламондо-ном в мюзикле довольно часто). Вот оригинальный текст рефрена: "Bohémienne / Nul ne sait le pays d'où je viens / Bohémienne / Je suis fille de grands chemins / Bohémienne, bohémienne / Qui peut dire où je serai demain / Bohémienne, bohémienne / C'est écrit dans les lignes de ma main"21 Вместо "Qui peut dire ou je serai demain" во второй раз поётся "Qui peut dire qui j'aimerai demain", a в третий - "Qui peut dire ce que sera demain". ("Кто может ска­зать, кого я полюблю завтра?", "Кто может сказать, что будет завтра?") Этот "паралле-лелизм" создаёт особую прелесть, и этим приёмом вариативностью строчек Люк Пламондон тоже пользуется весьма щедро. Что же происходит с этим рефреном под перьями переводчиков? Ю.Ким и И.Олехова передают "bohémi­enne" как "дочь цыган". Ким отказывается от монорима: " Дочь цыган — / Я не помню отчизны своей. / Дочь цыган — / Мне доро­га всего родней. / Дочь цыган, дочь цыган / - Я пою на любом языке. / Дочь цыган, дочь цыган — / Я умею читать по руке". В оригинале, помнится, речь шла не об "уме­нии читать по руке", а о предначертанности собственной судьбы. Но Ким вообще не склонен придерживаться оригинала, и в третьем рефрене пишет: "Дочь цыган -- / Мои руки - - два вольных крыла! / Дочь цыган -- / Жаркий ветер в моей крови! / Дочь цыган, дочь цыган — / Моя песня все­гда весела! / Дочь цыган, дочь цыган -- / Моя песня всегда о любви!" Существует мнение, что с переводами песен можно обращаться вольно это, мол, не классика. Но в данном случае речь идёт как о сохранении смысла, так и о пере­даче особенностей оригинала -- иначе пе­ревод мюзикла не стоило и затевать. К со­жалению, перевод Ю.Кима изобилует та­кими "вольными упражнениями" практи­чески в каждой песне. И.Олехова сохраняет монорим: "Я дочь цыган, / Уроженка безвестных стран, / Дочь цыган, / И дорога — мой талисман. / Дочь цыган, дочь цыган... / Всё, что будет, то спрятал туман. / Дочь цыган, дочь цы­ган, / Этот рок — на всю жизнь он мне дан". Вариативность Олехова в расчёт не приня­ла — рефрен повторяется трижды в одина­ковом виде. Это, конечно, потеря. Кроме того, строчка "и дорога — мой талисман" не имеет никакого смысла. В целом текст не­музыкален и труднопроизносим, а спеть его ещё труднее, особенно последнюю строчку. А.Бросалов и О.Синицына не стали ис­кать эквивалент для "bohémienne", a нашли другие слова. Бросалов моноримом по­жертвовал: "Пыль дорог / Сохраняет следы моих ног. / Я брожу, / Я по свету всю жизнь хожу. / У меня дома нет. / Я не знаю, где встречу рассвет. / Странствую всюду я. / Вот цыганская доля моя". Вариации строк во второй и в третий раз звучат как "Я лю­дей веселю, / Я не знаю, кого полюблю" и "Время быстро идёт. / Что мне завтрашний день принесёт?". Всё это уже значительно ближе к оригиналу. Однако ухо режет как переехавшее ударение в слове "странст­вую", так и неудачно ложащаяся на музыку строчка "Время бы- / -стро идёт..." О.Синицына сохраняет монорим: "Ни­когда / Край не знала я, что жизнь мне дал. / Манит вдаль / Кочевая меня звезда. / Не­легко угадать, / Позовет она завтра куда, / Пыль дорог без труда / На руке б моей ты увидал!" Вариативность опять же затраги­вает несколько строк: "Нелегко угадать, / Кому сердце я завтра отдам, / Жизнь лю­бить светлый дар / На руке б моей ты уви­дал!" и "Сможет кто угадать, / Счастье зав­тра придет иль беда? / От судьбы что нам ждать — / На руке б моей ты увидал!" Этот перевод достаточно близок к ис­ходному тексту и легко ложится на музыку. Можно было бы придраться к явно заимст­вованной "звезде кочевой", но, честное сло­во — не хочется... Первую вставку - - "Ma mère me parlait de l'Espagne / Comme si c'était son pays / Et des brigands dans les montagnes / Dans les montagnes d'Andalousie / Dans les mon­tagnes d'Andalousie. / Je n'ai plus ni père ni mère / J'ai fait de Paris mon pays / Mais quand j'imagine la mer / Elle m'emmène loin d'ici / Vers les montagnes d'Andalousie"22 – все переводчики сделали относительно близко к тексту. А.Бросалов и И.Олехова почему-то из­менили размер, сделав нечётные строчки на один слог длиннее. У Бросалова: "Я по­мню, мама говорила / Мне про Испанию всегда. / О, как давно всё это было! / Как я мала была тогда! / Промчались быстро те года. / Уже давно живу одна я. / Теперь Па­риж моя страна. / Но часто, море вспоми­ная, / Я становлюсь совсем грустна: / От­чизна всё-таки одна". Этот вариант выгля­дит беспомощно-наивно, а последние строчки — почти пародийно. У Олеховой: "В рассказах мамы самым частым / Был об Испании рассказ, / Об Андалузии прекрасной / И о горах — в ко­торый раз, / И о горах -- в который раз. / Давно я стала сиротою, / Париж теперь моя страна, / Но дикой горной красотою / Душа моя уязвлена, / И вдаль зовёт меня она". Мало того, что переводчица не заме­тила в первых же строках своего варианта какой-то невнятный "рассказ в рассказах" (?) - последние три строчки заставляют слушателя мучительно думать, что же зо­вёт вдаль несчастную Эсмеральду: душа (уязвлённая) или красота (дикая и гор­ная)... Путаный синтаксис и альбомно-ро-мансная лексика не способствуют не толь­ко восприятию, но и пению данных строк. Ю.Ким по обыкновению вносит в текст оригинала коррективы: вместо рассказыва­ющей матери появляется многочисленная "родня", да ещё "верхом на краденых ко­нях" (?). Эта вольность вряд ли оправдана. Второе пятистишие ближе к исходному тексту: "Моя страна теперь Париж, / Мне по душе она пришлась. / А про себя я знаю лишь, / Что я когда-то родилась / Там, в Андалузии, в горах!". Можно отме­тить, что Ким единственный из переводчи­ков сохранил одинаковую последнюю строку в обоих пятистишиях — так, как это сделано в оригинале. Вариант О.Синицыной наиболее удачен как по точности передачи смысла, так и по звучанию. Эти строки легко поются: "Когда я вижу мать во сне, / Об Андалузии она / Опять рассказывает мне / Так, будто там её страна / И будто там я рождена. / Я потеря­ла мать давно, / Воспоминанья ветер стёр, / И стал Париж моей страной, / Но вижу в грёзах до сих пор / Вершины андалузских гор..." Единственный, пожалуй, недостаток - "видеть в грёзах" всё-таки нельзя. Вторая вставка представляет значитель­ную трудность для "укладывания" её на ис­ходную мелодию. Она распадается на две части: "J'ai passé toute mon enfance / Pieds nus sur les monts de Provence / Pour les gitans la route est longue / La route est longue / Je continuerai mon errance / Au-delà des chemins de France / Je les suivrai au bout du monde / Au bout du monde / Un fleuve / D'Andalousie / Coule dans mon sang / Coule dans mes veines / Le ciel / D Andalousie / Vaut-il la peine / Qu'on y revienne"23. А.Бросалов довольно лихо переводит первую часть: "Я в Провансе давно жила, / Всё я детство там провела. / Но дорога цы­ган зовёт, / Всегда зовёт! / Я всегда так и буду жить — / Словно ветер, везде ходить. / Я отправлюсь на край земли, / На край земли!" - и спотыкается об вторую: "Но вновь / Родная кровь / Меня в Испанию зовёт. / И небо Андалузии / Меня к себе влечёт". Здесь только первые две строчки ложатся на музыку. Всё остальное к музы­ке нужно притягивать, причём таким "му-чительным" способом: "И не- / -бо Андалу-/ -зии меня / к себе влечёт" - да и то не хватит одного слога... И.Олехова в первой части довольно точ­на: "Я привыкла ходить пешком, / Весь Прованс прошла босиком, / Эта жизнь для цыган мила, / Хоть тяжела. / Я дорогу най­ду легко, / Я уйду по ней далеко, / Загляну я за край земли, / За край земли..." Что ка­сается второй части, то я не представляю себе, как она может быть спета на нужную мелодию, и дело тут, наверное, не в моей непонятливости: "Андалузии реки / Текут во мне, / Текут по венам, / Андалузии небо / Всё снится мне / В прекрасном сне..." У О.Синицыной точно и чётко всё: "Как хочу возвратиться я / Снова в горы провин­ции, / У цыган очень долог путь, / Так до­лог путь! / Но продолжу скитаться я / Под чужим солнцем Франции, / Край родимый, меня забудь, / Меня забудь! / Мой край, / Река твоя / В моей крови / Течь вечно бу­дет! / О Андалузия, / На небо вновь / Твоё взглянуть бы!" - за исключением одной мелочи: "Прованс" (Provence) нельзя пере­водить как "провинция" (province), несмот­ря на одинаковое звучание этих слов. Ю.Ким укладывается в мелодию, по­жертвовав при этом содержанием. Его ва­риант даже отдалённо не близок тексту оригинала: "Дай ладонь, я тебе скажу, / Кто ты родом, откуда ты / И что в жизни тебе пройти / Суждено. / Но мою ладонь ты не тронь, / Не проси погадать по ней: / Мне читать по руке своей / Не дано. / И пусть/ Моя судьба / Издалека / Беду пророчит / И пусть! / А я всегда / Лечу, куда / Душа захочет!" На мой взгляд, подобное "сочине­ние на свободную тему" абсолютно не оп­равданно. Кроме того, в нём отсутствует и здравый смысл: кто же просит цыганку по­гадать по её собственной руке?!..^ 10. Что я скажу невесте?.. Одна из немногих получивших раскрутку в наших СМИ - песня "Déchiré" ("Раздираем"). Главной трудностью для перево­да здесь является как само слово "déchiré"24, не имеющее ритмически точного эквива­лента в нашем языке, так и вся содержащая его синтаксическая конструкция: "Déchiré /Je suis un homme partagé" и "Déchiré /Je suis un homme dédoublé"25. Нужное слово не может быть страдательным причастием -следовательно, переводчику необходимо по-другому построить всю фразу. Значи­тельную трудность для адекватной переда­чи представляет и очень красивый оборот: "Entre deux femmes que j'aime / Entre deux femmes qui m'aiment".26 Вариант А.Бросалова крайне косноязы­чен и вызывает неуместное веселье. "Разо­рвёт / Сердце мне на две части! / Разорвёт, / Но разорвёт от счастья: / В двух сразу я влюблён, / Дорог я и одной, / Люб и дру­гой! / Разорвусь, / Скоро я между ними, / Разорвусь, / Девочками моими! / В двух сразу я влюблён, / Нужен и там, и там -- / Рвусь пополам!.." Помимо неуместной лек­сики, здесь нарушен принцип рифмовки (вторая строка в оригинале — холостая, за­то четвёртой и пятой полагается быть за­рифмованными), а четвёртая строка длин­нее нужного на целый слог. Далее в песне встречается и переехавшее ударение: "Од­ну сейчас — / А одну навсегда..."; и невнят­ный синтаксис: "Одну лишь ночь, / Ночь лишь бы полюбить" (и "ночь" здесь — от­нюдь не объект любви!); и несоответствие размеру: "Чтобы двоих любить, / Сразу двоих любить, / С обеими быть!" - послед­няя строчка не ложится на музыку. И.Олехова вместо "déchiré" поставила "две любви": "Две любви / Делят меня на части, / Две любви... / Да, я люблю двоих, / Да, я любим двумя, / Сердце раздвоено, / Обе нужны! / Две любви — / Над ними я не властен, / Две любви... / Да, я люблю дво­их, / Да, я любим двумя, / В том, что я сча- стлив, нет моей вины!" Эквивалент для "Entre deux femme