Реферат по предмету "Разное"


Аномалии личности

Б.С. БРАТУСЬ АНОМАЛИИ ЛИЧНОСТИ Хакасская областная библиотека москва «мысль» ББК 88 Б87 РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Рецензенты: д-р психол. наук-В. В. Давыдов, д-р филос. наук В. А. Лекторский 0304000000-129 gg 004(01 )-88 ISBN 5-244-00008-Х© Издательство «Мысль». 1988ПРЕДИСЛОВИЕ«Предисловие можно назвать громоотводом» — считал немецкий ученый Г. К- Лихтенберг. И дей­ствительно, в предисловии автор обычно старается заранее оправдаться, объяснить, почему он выбрал именно эту тему и данный угол ее рассмотрения, эти, а не другие методы исследования и способы изложения. Автор хорошо знает недостатки и слабости своей рабо­ты и потому стремится в предисловии первым назвать хотя бы некоторые (чаще, правда, не главные) из них, обезоружив тем самым своих будущих критиков и не­доброжелателей. Этому же служит подчеркивание в предисловиях того, что исследование носит «предва­рительный характер», что «необходимы дальнейшие, более углубленные разработки» и т. п.Но на предисловие помимо оправдательных, «громо-отводящих» функций автор — осознанно или неосоз­нанно — возлагает и надежду куда более важную и значимую для него,— надежду привлечь «своего» чита­теля, подать знак, что книга написана именно для него. Таким «своим», «заветным» читателем не обязатель­но может быть узкий специалист в данной области, которому в силу профессиональной необходимости на­добно следить за выходящей литературой (данную ка­тегорию можно назвать читателями-потребителями, пользователями). Не обязательно это будет читатель, которому книга понравится и который найдет ее в ряде мест «полезной», «любопытной» или «забавной» (таких читателей можно условно отнести к «зрелищному» типу — им обычно нужна новая картинка, заставка на интересную тему, которая овладевает их вниманием лишь на краткое время, до появления следующей экс­позиции). «Своим» является тот, порой еще не встречен­ный, но тем не менее вполне реальный для автора чита­тель — сегодняшний или будущий,— который незримо присутствовал при написании книги, спорил с автором, подбадривал его, требовал от него искренности иправды, все новых исправлений и переделок. Именно такого читателя-собеседника представлял себе автор. Для него он в конечном счете пишет книгу (а не для безликой «научной общественности»), его он боится оттолкнуть неряшливостью письма и поспешностью вы­водов, его суда он ждет. Но помимо читателей-собесед­ников, читателей-потребителей есть и те, кому предла­гаемый подход, способ изложения и в конечном счете сама личность автора чужды, кому потребны иные книги и иные авторские позиции. Задача предисловия — пре­дупредить этих читателей от пустой для них траты сил и внимания.^ О чем же данная книга, которую не воображаемый, а реальный читатель («свой» или «чужой» — пока не­ведомо) держит в руках? Эта книга об общих проблемах психологии личности, о том, что такое психическое и личностное здоровье, о том, по каким внутренним меха­низмам возможно уклонение от нормы, появление ано­малий личности, о том, наконец, какие перспективы, пути предупреждения и коррекции этих аномалий может предложить психологическая наука. Разумеется (и здесь, как легко видит читатель, мы. используем «громо­отводную» функцию предисловия), автор отнюдь не претендует на окончательное решение каждого из на­званных вопросов. Эти вопросы вообще не имеют окон­чательных решений, ибо относятся скорее к категории «вечных». Как все вечное, они актуальны в любое время, но все же бывают периоды, когда они становятся осо­бенно остры. В психологической науке это связано с тре­бованиями практического использования ее данных, с возрастанием роли «человеческого фактора» в произ­водстве и общественной жизни. Отсюда возникает по­требность нового пересмотра проблемы нормы и патоло­гии, аномалий и здоровья личности. Попытка обосновать некоторые подходы к такому пересмотру и предпринята на последующих страницах. Проблема аномалий разви­тия личности последовательно рассмотрена на трех основных уровнях: философско-мировоззренческом, общепсихологическом и конкретно-прикладном. Автор стремился показать живую связь философии, этики, психологии, практики и, следовательно, необходимость взаимопонимания, сближения, взаимодействия пред­ставителей этих областей в решении насущных задач современного человекознания....Предисловия в научных монографиях обычно за­канчиваются перечнем лиц, которым автор во многом обязан, которым хотел бы выразить свою благодар­ность. И это справедливая традиция. Развернутое науч­ное исследование лишь с достаточной долей условности можно приписать авторству исключительно одного че­ловека. И коллега, дарящий тебя вдумчивой беседой, и любознательный студент, задающий «каверзный» воп­рос, и испытуемый в психологическом эксперименте, и твой редактор, терпеливо исправляющий погрешности стиля,— все они участвуют, соавторствуют в работе, вы­полняют в ней свою незаменимую роль. Но есть люди, встреча и общение с которыми особенно памятны и важ­ны для научной судьбы автора и назвать которых в первую очередь — его прямой долг. Такими людьми для автора данной книги были профессора П. Я. Галь­перин, А. В. Запорожец, Б. В. Зейгарник, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия. Уже один перечень этих славных для оте­чественной и мировой психологии имен говорит о том. как повезло автору.Хотелось бы также особо поблагодарить профессо­ров В. В. Давыдова и В. А. Лекторского, чьи суждения и оценки рукописи книги способствовали утверждению ее концепции; всех коллег, сотрудников, студентов, аспирантов и соискателей, участвовавших в совместных исследованиях, дискуссиях и спорах; Т. Н. Братусь за неоценимую помощь и поддержку в работе.ГЛАВА I^ ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ НОРМЫ ПСИХИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ1. ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ К ДИХОТОМИИ «НОРМА — ПАТОЛОГИЯ» Хотелось бы начать эту главу с одного личного воспоминания — первого столкновения с реальной сложностью проблемы нормы и патологии. Лет двадцать тому, в конце 60-х годов, мне, тогда старшему лаборанту кафедры нейро- и патопсихологии факультета психологии Московского университета, до­верили проведение нескольких демонстраций в клинике душевных заболеваний, которые приурочивались к соот­ветствующим разделам общего курса лекций по пато­психологии, читаемых тогда на факультете профессором Б. В. Зейгарник. Студенты-третьекурсники, для которых готовились эти демонстрации, с нескрываемым любо­пытством впервые переступали порог психиатрической клиники, где им должны были показать проявления патологии мышления, нарушений личности и самосозна­ния. Больные для демонстраций подбирались соответ­ствующие, что на преподавательском жаргоне назы­вается «студенческими случаями», т. е. с предельно ясным, без диагностических вариаций выражением именно тех нарушений, о которых шла речь в общем курсе лекций. Однако демонстрации на большинство студентов производили разочаровывающее впечатление. Дело в том, что студенты не видели в больных, которых приво­дили к ним, ничего особенно «патологического». Вместо ожидаемых с замиранием сердца «сумасшедших», «безумцев» с опасным и непонятным поведением, перед ними оказывались вполне по внешнему виду «нормаль­ные люди», которые вели себя «как все»: здоровались, охотно беседовали, высказывали иногда весьма инте­ресные мысли и т. п. А то, что они могли вдруг начать с жаром говорить о преследовании их со стороны со­седей или инопланетян, казалось студентам попра­вимым, для чего надо лишь найти действенный способ убедить их, что они заблуждаются. Когда же я добросовестно выдвигал один за другим общепринятые критерии анормальности, указывая на явные ошибки в суждениях больных, на алогичность их высказываний, на отсутствие в реакциях психологи­чески понятной связи с фактами реальной жизни и т. п., тo чуть ли не каждый студент спешил привести похожие, на его взгляд, случаи из своего опыта, из наблюдений за другими, из описаний художественной и популярной литературы, короче, сводил все к формуле — «а с кем этого не бывает». Словом, демонстрация рассыпалась, цели своей не достигала: студенты не видели искомого патологи­ческого явления, например бреда как такового, а видели в целом нормального, «как все», разве немного в чем-то ошибающегося и почему-то упорствующего в своих ошибках человека. Разумеется, тут сказывалась и моя неопытность как преподавателя — сам был лишь вче­рашним студентом. Однако и позднее приходилось на­блюдать подобную тенденцию — представления о пато­логии до тех пор кажутся ясными и очевидными, пока думаешь, как думает большинство непосвященных, усвоивших, что сумасшедший — это обязательно бро­сающийся на стенку и выкрикивающий непонятное. Когда же имеешь дело не с описанием в учебнике того или иного изолированного синдрома, а с его конкретным носителем — живым человеком, со своей судьбой, инте­ресами и особенностями,— то вопрос, что есть норма и что — патология, теряет свою ясность и простоту, стано­вится расплывчатым и трудноуловимым. И хотя профес­сиональные клиницисты — психиатры и психологи — научаются со временем безошибочно, иногда по одному лишь жесту, слову, внешнему виду человека определять его внутреннее состояние, относить его к нормальному или патологическому, сущность и теоретические (а не интуитивно-эмпирические) основания дихотомии «нор­ма-патология» до сих пор остаются и для них самих не­достаточно ясными. Впрочем, судите об этом сами. Пожалуй, самым расхожим остается для многих психологов и психиатров понимание нормы как, во-пер­вых, чего-то среднего, устоявшегося, не выделяющегося из массы и, во-вторых (что необходимо связано с пер­вым) — наиболее приспособленного, адаптированного к окружающей среде. Такое понимание хорошо согласуется со здравым смыслом и имеет весьма глубокие корни в житейском сознании, прочно отождествляющем нормальное и общепринятое (заметим, что и студенты не видели патологии именно на этом основании, по­скольку демонстрируемые больные вели себя, по их мнению, «как все»). Данный статистически-адаптационный подход к по­ниманию нормы вызывает, однако, резкую и, видимо, столь же, как и сам этот подход, давнюю критику. Интересно, что его критиковали еще старые психиатры, хотя, казалось бы, они должны были первыми найти в нем опору для тех особых и редких, по статистике, отклонений психики, с которыми встречались в клинике душевных болезней. Они указывали на то, что отождест­вление нормальности с часто встречающимся резко снижает представление о человеческом развитии, низ­водя его до уровня приспособления к расхожим шабло­нам поведения. Старый французский психиатр К. Кюльер говорил, что «в тот самый день, когда больше не будет полунормальных людей, цивилизованный мир погибнет, погибнет не от избытка мудрости, а от избытка посред­ственности». Согласно Ч. Ломброзо, «нормальный чело­век — это человек, обладающий хорошим аппетитом, порядочный работник, эгоист, рутинер, терпеливый, ува­жающий всякую власть, домашнее животное». М. Ферри сравнивал нормального человека с готовым платьем, которое продают в больших магазинах, и т. п.' Непринятие статистических и адаптивных критериев нормы как достаточных звучит и во многих современных исследованиях. Приведем для примера два критических рассуждения. Первое, касающееся принципа адаптив­ности и основывающееся на клинико-психологическом и общегуманистическом подходах (по сути парафраз и развитие вышеприведенных мнений старых психиат­ров), принадлежит известному польскому психологу и клиницисту К. Домбровскому. Он считает, что способ­ность всегда приспосабливаться к новым условиям и на любом уровне свидетельствует о моральной и эмоцио­нальной неразвитости. За этой способностью скрывают­ся отсутствие иерархии ценностей и такая жизненная позиция, которая не содержит в себе элементов, необ­ходимых для положительного развития личности и твор­чества 2. Второе критическое рассуждение исходит из более строгих, естественнонаучных оснований. Статисти­ческий подход предполагает необходимость количест­венного измерения свойств исследуемого объекта и установление с помощью математики соответствующих средних показателей. Понятно, что для столь сложного объекта, каким является психика, необходимы выделе­ние и учет не одного и не двух, а по крайней мере не­скольких свойств. Однако, даже если отвлечься от слож­нейшей, не решенной до сих пор (и неизвестно, решаемой ли в принципе *) проблемы верификации этих свойств и адекватного перевода в количественные показа­тели, применение такого подхода сталкивается на прак­тике с серьезными трудностями. Это убедительно пока­зано Ю. Б. Гиппенрейтер. Она пишет: «Пусть «нормаль­ными» будут считаться такие степени отклонения ка­кого-нибудь свойства от математического среднего, ко­торыми обладает половина популяции; тогда по '/4 по­пуляции разместятся на обоих полюсах «оси» этого свойства в зонах «отклонения» от нормы. Если мы теперь возьмем не одно, а два независимых свойства, то при тех же условиях в «нормальной» зоне окажется уже '/4 часть популяции, а остальные 3/4 попадут в зоны «отклонения»; при пяти независимых свойствах «нор­мальным» окажется один человек из 32, а при десяти свойствах — один из 1024!» 4 Так что последовательное применение статистического подхода может обернуться парадоксом — среднестатистическим нормальным ока­жется крайне редкое явление вопреки исходному ап­риорному представлению о среднем, нормальном как о наличном у большинства. * Согласно строгому определению ГОСТа, измерение — это на­хождение значения физической величины опытным путем с помощью специальных технических средств. Сразу возникает вопрос: возмож­но ли представить все существенные показатели характера и личности в виде «физических величин», а если нет, то применимо ли к ним тогда само понятие «измерение» в строгом значении слова? Или здесь при-ложимо лишь менее жесткое представление? «Надо помнить,— писал академик А. Н. Крылов,— что есть множество «величин», т. е. того, к чему приложимы понятия «больше» и «меньше», но величин, точно не измеримых, например: ум и глупость, красота и безобразие, храб­рость и трусость, находчивость и тупость и т. д. Для измерения этих величин нет единиц, эти величины не могут быть выражены чис­лами...» 3 Чтобы обойти эти сложности, исследователи — осоз­нанно или неосознанно — используют разные приемы. Наиболее простой и весьма распространенный из них — принятие негативных критериев нормы. Согласно этому подходу, норма понимается прежде всего как отсутствие каких-либо выраженных патологических симптомов. Если у человека не обнаруживается этих симптомов, значит, он нормален, значит, он здоров. Понятно, что данный подход в лучшем случае очерчивает границы круга, в котором следует искать специфику нормы, од­нако сам на эту специфику никоим образом не указы­вает. Не решает проблемы и подход с позиций культурного релятивизма, который является по сути вариацией ста­тистически-адаптационного подхода. Согласно этой ва­риации, о норме и патологии можно судить лишь на основании соотнесения особенностей культуры опреде­ленных социальных групп, к которым принадлежат ис­следуемые индивиды: то, что вполне нормально для одной социальной группы, для другой будет выглядеть как патология. Существует целый ряд солидных иссле­дований, дающих примеры межкультурных различий, как в макромасштабе (например, между Востоком и Западом), так и в микромасштабе (например, между различными слоями и социальными группами одного и того же общества). Однако, по справедливому суж­дению В. В. Лучкова и В. Р. Рокитянского, при таком подходе по крайней мере два обстоятельства делают невозможным однозначное определение нормального и патологического поведения: множественность социаль­ных общностей, «социумов», к которым принадлежит любой индивид, и неоднородность предъявляемых каж­дым таким «социумом» требований. «В силу этих об­стоятельств поведение индивида регулируется не еди­ным набором норм, а множеством требований, хотя и связанных между собой, но не совпадающих и подчас не согласуемых друг с другом (требования семьи, рефе­рентной группы, рабочего коллектива, социальной сре­ды и т. д.; явные и скрытые нормы, юридические и нравственные и т. п.)... Очевидно, что, последовательно придерживаясь этого подхода и переходя ко все более мелким подразделениям социальной среды, мы для каж­дого индивида получим множество критериев нормы и патологии, вплоть до представления, что «все нормально по отношению к самому себе».. » 5, или — если восполь­зоваться старой русской пословицей — «всяк молодец на свой образец». Однако такое представление в научном плане есть не что иное, как снятие проблемы нормы, капитулирова-ние перед ее сложностью и переход к описанию индивида только как особенного, уникального в своем роде. Наиболее последовательно эта точка зрения выражена в экзистенциалистском подходе к душевной болезни и в так называемом течении антипсихиатрии. Экзистен­циалисты при этом больше упирали на уникальность внутреннего мира человека, на необходимость интуитив­ного проникновения, творческого сопереживания для его познания. Один из классиков этого направления, Л. Бинсвангер, например, писал: «Поскольку и в какой-то мере диагностические суждения врача исходят не из наблюдения организма пациента, а из его понимания как человеческого существа, понимания человеческого существования, постольку отношение его к больному — это уже не только отношение «медицинского работника» к своему научному объекту. Здесь уже имеет место его связь с пациентом,— связь, основанная на заботе и любви. Следовательно, сущность «бытия психиатра» в том, что он выходит за пределы всякого фактуального знания и соответствующих способностей, выходит за пределы научного знания, получаемого из психологии, психопатологии и психотерапии» 6. В высказываниях антипсихиатров больше звучали социальные ноты (не­даром, видимо, это движение возникло в Англии, США и других западных странах в 60-е годы — годы высо­кого подъема социальной активности, бурных общест­венных протестов и манифестаций). Психически боль­ные нередко рассматривались в рамках этого направле­ния как жертвы плохого, патогенного общества, которое признает сумасшедшим того, кто не соглашается с пред­писаниями религии и государства. Движение, лидерами которого стали Д. Купер, Р. Лэинг, Т. Шаш и др., требовало отмены больничных порядков, отмены самих терминов «психиатрия», «психиатр». Согласно их взгля­дам, психиатрические больницы есть не что иное, как воплощение дегуманизирующего начала в обществе, ибо здесь «каста» врачей беспрепятственно творит наси­лие над беззащитной «кастой» больных. Что касается психиатрических понятий, то они расценивались как сбивчивая наукообразная классификация, цель кото­рой — замаскировать социальные функции психиатрии, а именно функции репрессии, изоляции неугодных об­ществу лиц 7. Затушевывание проблемы критериев нормы (дейст­вительно столь «неудобной» и трудноуловимой) ти­пично, однако, не только для экзистенциальных и антипсихиатрических подходов. Есть область исследования, сам объект которой заставляет усомниться в строгости таких критериев. Это область так называемой малой психиатрии, область пограничных между нормальными («как у всех») и патологическими («не как у всех») состояниями психики. Не случайно, что эта колеблю­щаяся, зыбкая область порождала и весьма колеблю­щиеся, зыбкие взгляды на разграничения патологии и нормы. Так, выдающийся отечественный исследова­тель пограничных психических состояний П. Б. Ганнуш-кин не раз подчеркивал относительность границ нормы. Вот например, характерные для него высказывания: «...в таком, с одной стороны, хрупком и тонком, а с другой — в таком сложном аппарате, каким является человеческая психика, можно у каждого найти те или иные, подчас довольно диффузные, конституционально-психопатические черты»; ««гармонические» натуры по большей части есть плод воображения». Эти представ­ления во многом определяли для Ганнушкина и гума­нистический смысл преподавания психиатрии врачам. Он писал: «Главная цель и изучения, и преподавания психиатрии должна состоять в том, чтобы научить мо­лодых врачей быть психиатрами и психопатологами не только в больнице и клинике, но прежде всего в жизни, т. е. относиться к так называемым душевно здоровым, так называемым нормальным людям с тем же пониманием, с той же мягкостью, с той же вдумчи­востью, но и с той же прямотой, как к душевно нездо­ровым; разница между теми и другими, если иметь в виду границы здоровья и болезни, вовсе не так уж ве­лика» . Следует заметить, что приведенные взгляды не есть в строгом смысле полное снятие со счетов проблемы нормы, признание ее не существующей. Представление о норме здесь остается, правда, по большей части в скрытом, имплицитном виде. Оно в основном заклю­чается в том, что человек здоров настолько, насколько он избегает крайностей невроза или психопатии, на­сколько он, даже имея в себе зачатки, признаки, скры­тые процессы, относящиеся к этим страданиям, не дает им разрастись дальше положенной черты, границы (чаще всего эта граница, с теми или иными оговорками, усматривается в мере адаптивности, приспособленности к окружающему, т. е. на основании одного из уже разобранных выше критериев нормы). Иными словами, здоровье определяется через нездоровье, норма — через аномалию, но в отличие от описанных ранее чисто нега­тивных критериев здесь дается и некоторое содержа­тельное представление о здоровье, построенное, однако, на основе терминов и понятий психопатологии. По такому пути идут многие исследователи за рубе­жом, которые в своих тестах и опросниках исходят из представлений и категорий, заимствованных из психиат­рии (причем не только «малой», но и «большой», зани­мающейся психозами, явными, часто необратимыми на­рушениями психики), и на их основе строят структуру как больной, так и здоровой личности. Достаточно в качестве примера перечислить все 10 основных (базис­ных) шкал, используемых в одном из самых популяр­ных опросников — так называемом Миннесотском мно­гопрофильном личностном тесте (MMPI). Это шкалы ипохондрии, депрессии, истерии, психопатии, маскулин-ности-фемининности, паранойяльности, психастении, шизоидности, гипомании, социальной интраверсии. Су­губо клиническими являются и многие распространен­ные классификации характера, рассматривающие нор­му сквозь призму представлений об «эпилептоидности», «шизоидности» и т. п. Как реакцию на такой подход можно рассматривать появление описательных критериев психического здо­ровья, в которых взамен психиатрической терминологии стали звучать общечеловеческие принципы и понятия. Следует отметить общность взглядов большинства ав­торов, использующих подобные описательные критерии, по вопросу о том, какими свойствами должна обладать здоровая личность. Наиболее часто отмечаются такие черты, как интерес к внешнему миру, наличие «жизнен­ной философии», которая упорядочивает, системати­зирует опыт, способность юмористически окрашивать действительность, способность к установлению душев­ных контактов с окружающими, целостность личности, и ряд других. Как можно оценить такой подход? Прежде всего он представляется необходимым шагом в изучении проб­лемы нормы. Если негативные критерии указывают (и то весьма приблизительно) границу между обширными об­ластями нормы и патологии, если статистические и адап­тационные критерии определяют нормальность как по-хожесть на других и соответствие требованиям окру­жающих, если культурный релятивизм все сводит к микросоциальным установкам и отсутствию патологических с точки зрения рассматриваемой культуры симптомов, то данный подход пытается выделить то позитивное, несводимое к психопатологическим понятиям, что несет в себе нормальная личность. В отличие от узкосимпто-матических критериев предыдущих подходов здесь ши­роко ставится вопрос о здоровье личности как о неко­тором особом достоянии, полноте, а не об одном отсут­ствии тех или иных ущербов и недугов *. Примечатель­ной деталью, которую стоит еще раз отметить, является сходство в описании характерных черт здоровья лич­ности. Таким образом, мы встречаемся как бы с методом «компетентных судей», которые независимо друг от друга сходятся в оценке интересующего нас феномена. Вместе с тем описательный подход имеет свои оче­видные ограничения. Во-первых, большинство описаний не соотнесено с психологическим категориальным аппа­ратом и потому не может быть непосредственно исполь­зовано научной психологией. Во-вторых, как правило, описывается конечный продукт — ставшая личность, и ничего или крайне мало говорится о самом главном и ценном для теории и практики — о том процессе, ко­торый привел к ее появлению, и о тех внутренних зако­номерностях, что лежат в основе этого процесса. Кроме того, даже самые, казалось бы, распространенные, устоявшиеся описательные критерии при более внима­тельном их анализе часто оказываются неоднознач­ными, требующими для своего применения существен­ных оговорок и дополнений. Возьмем, например, такой критерий, как «целостность», на который часто указы­вается как на один из главных показателей нормального развития в противовес «расщеплению личности». И дей­ствительно, целостность — важный признак здорового* Эта тенденция согласуется с общим определением, данные в Уставе Всемирной организации здравоохранения: здоровье есть состояние полного физического, духовного и социального благополу­чия, а не только отсутствие болезней или физических дефектов. Такой подход все чаще находит отклик и в современной отечественной науке. Б. Д. Карвасарский констатирует, что в последние годы все более распространяется мнение, согласно которому психическое здо­ровье «определяется не негативным образом — лишь как отсутствие дезадаптации,— а с точки зрения позитивного ее аспекта как способ­ность к постоянному развитию и обогащению личности за счет повы­шения ее самостоятельности и ответственности в межличностных отношениях, более зрелого и адекватного восприятия действитель­ности, умения оптимально соотнести собственные интересы с инте­ресами группы (коллектива)»9.14 функционирования любой живой системы личности в том числе. К. Г. Юнг указывал (и это не случайно, ви­димо, совпадает в немецком, английском и русском языках), что слова «целостность», «целый» и «целить», «исцелять» — однокоренные, подчеркивая тем самым связь психического здоровья с интегрированностью лич­ности, а психических аномалий — с личностной дезин-тегрированностью 10. Напомним также, что «целост­ность», «интегрированность» — центральные категории такого важного течения, как гештальт-терапия. Однако нельзя не заметить, что «целостность» (как, впрочем, и многие перечисленные выше критерии такого рода) не отделяет однозначно норму от патологии, не яв­ляется специфическим, присущим лишь норме призна­ком: клинический опыт дает множество примеров внут­ренней цельности явно патологических натур. Можно сказать больше: целостность должна иметь свои града­ции и степень, свою меру. Если внутренняя структура слишком монолитна, спаяна, жестко состыкована, то это может стать не меньшим тормозом для развития, чем отсутствие должного связующего, структурирую­щего начала (с некоторыми психологическими послед­ствиями жесткого сцепления внутренних целей деятель­ности мы столкнемся в главе IV). Что касается внутренних закономерностей и меха­низмов нормального и аномального развития личности, то суждения о них «компетентных судей» обнаруживают все те принципиальные разногласия, которые сущест­вуют между разными психологическими концепциями и теориями. Далеко не в каждой из этих концепций специально ставится проблема нормального развития личности. Такая проблема в качестве самостоятельной и требующей сложного анализа по сути вообще не су­ществует для бихевиоризма. Под нормальностью здесь изначально подразумевается приспособляемость, адап­тивность, стремление (по аналогии с биологическими системами) к гомеостатическому равновесию со средой. Проблема специфики нормального развития факти­чески не ставилась и в теории психоанализа, поскольку не усматривалось отличие невротической личности от нормальной и свойства мотивации «невротика» распро­странялись на здорового индивида. Это прежде всего такие свойства, как генетическая и функциональная связь мотивации с либидозным, сексуальным влечением, бессознательность определяющих мотивов поведения15 человека, гомеостазис как главный принцип функциони­рования мотивации, и ряд других. В психологии бытует старая аналогия психического мира человека с всадником на лошади. Всадник — это «я», «самость», то, что воспринимает и ощущает, оценивает и сравнивает; лошадь — это эмоции, чувства, страсти, которыми призвано управлять «я». Воспользо­вавшись этой аллегорией, 3. Фрейд говорил о всаднике как о сознании, а о лошади — как о бессознательном. Сознание находится в безнадежном положении: оно пытается управлять значительно более сильным сущест­вом, сильным не только физически, но и своей хит­ростью, близостью к инстинктивной природе, умением обмануть прямолинейное сознание и поворачивать его в нужном направлении, оставляя при этом сознание в неведении относительно причин этих поворотов. Поэтому, чтобы понять механизмы развития психики, надо изучать бессознательное, ибо отдельные поступки и целые жизненные судьбы определяются этим конем, а не близоруким наездником *. Правда, Фрейд говорил, что идеалом человека был бы для него тот, кто на место «оно» (бессознательного) смог поставить «я». Но сам дух его сочинений оставляет слишком малую уверен­ность в возможности такого подчинения... Подобная точка зрения, критика которой широко дана в отечественной психологической литературе, ко­нечно, не могла удовлетворить и многих зарубежных исследователей, прежде всего тех, кто пытался непо­средственно изучать продуктивную здоровую личность. * Фрейду, не менее чем бихевиористам, западная психология обязана столь типичным для нее смешением, сближением психики животных и человека. К. Медсон, автор солидных обзоров и книг по проблемам мотивации, пишет, например: «В мотивационной психо­логии представляется весьма трудным продолжать верить в фунда­ментальное отличие людей от животных, по крайней мере после того, как Фрейд показал, что даже в вопросах, касающихся его собст­венной личности, «человек не является хозяином в своем доме», так как рациональное «я» детерминировано бессознательными силами сексуальной агрессивной природы». После этих слов Медсон с неко­торым удивлением вынужден, однако, констатировать: «Несмотря на убедительные доказательства Фрейда, остаются психологи, даже американские психологи, которые уверены в том, что мотивация человека фундаментально отлична от мотивации животных» ". Под этими строптивыми и, мало того, «даже американскими» психологами Медсон разумеет прежде всего Абрахама Маслоу и Гордона Олпорта. Краткая оценка воззрений последнего на проблему нормы дана чуть ниже. 16 Наиболее ярким здесь стало направление гуманисти­ческой психологии (Бюллер, Гольдштейн, Олпорт, Маслоу, Роджерс и др.). Представители этого направ­ления строили свои концепции в острой полемике с бихе­виоризмом и фрейдизмом, особо подчеркивая роль само­сознания в нормальном развитии, стремление здоровой личности к совершенствованию, ее уникальность и т. п. Следует отметить, однако, что гуманистический пафос этого направления нередко приводил его последовате­лей к явному смещению внимания лишь на тех, кто за­ведомо импонировали как совершенные личности. Ана­лизируя, например, концепцию Г. Олпорта, Л. И. Ан-цыферова констатирует, что основной метод, которым тот «руководствуется при построении своей теории,— это метод обобщения личностных качеств выдающихся, творческих, прогрессивных представителей челове­чества» 12. В самом обращении к выдающимся, творческим представителям человечества нет, разумеется, ничего предосудительного: их личности вполне заслуживают пристального внимания и исследования. Однако в этих совершенных образцах, как во всяком готовом продукте, умирает процесс, приведший к его появлению, здесь нам указывают на вершину (esse Homo), оставляя неизвест­ным путь к ней,— путь, который и есть не что иное, как нормальное развитие личности. Путь этот — общий для людей, а не прерогатива выдающихся. Последние более продвинуты, нежели остальные, но составляют с этими остальными единую цепь движения. Концепции типа олпортовской, фактически разрывая эту цепь, часто не в состоянии исходя из своих категорий, объяс­нить поведение обычных, «грешных» людей, природу отклонений личности от нормального развития,— от­клонений как серьезных, так и достаточно преходящих, временных. Совершенно не случайно поэтому, когда надо описать аномалию, Олпорт приводит список пато­генных, или, как он их называет, «катаболических механизмов» 13, который выглядит во многом попросту заимствованным из теоретических представлений фрей­дизма *. Недаром приходится констатировать: теорией Олпорта многие восхищаются, но мало кто ею пользуется. О судьбе теории Фрейда в психологии можно было бы сказать обратное: ее столь же охотно критикуют, сколь часто и используют. И сам Олпорт, как мы видим пример тому. 17 Таким образом, концепция Олпорта лишний раз ут­верждает дилемму, которая весьма характерна для представлений психологов о норме: с одной стороны, «растворение» здоровой личности в невротической, психопатической, акцентуированной и т. п., а с дру­гой — абсолютизация выдающейся, творческой, само­актуализирующейся личности и неспособность объяс­нить аномальное развитие. В результате понятие нормы как бы повисает в воздухе, оно не связано со всем мно­гообразием реальной психической жизни. Задача же подлинной теории личности состоит в объяснении как случаев нормального развития, ведущих в своей пер­спективе к гармоническому и полному раскрытию лич­ности, так и случаев аномалий этого развития. Для этого необходимо прежде всего выяснить и обосновать, что является критерием нормального человеческого раз­вития, его исходным мерилом. Подходы, которые мы рассмотрели, не дают убеди­тельного ответа, отсылая нас либо к выраженной пато­логии (раз не болен, то здоров), либо к статистике (раз «как все», то нормален), либо к адаптивным свойствам (здоров, если хорошо приспособлен), либо к требова­ниям культуры (нормален, если исполняешь все ее пред­писания), либо к совершенным образцам (здоровье личности как атрибут выдающихся, творческих пред­ставителей человечества) и т. д. Не спасают дело и различные вариации, объедине­ния в разных пропорциях этих и других сходных с ними принципов. Например, известный польский ученый Я. Щепаньский предлагает называть нормальной сред­нюю (в статистическом смысле) личность; личность адаптировавшуюся и ведущую себя в рамках установ­ленных социальных критериев; целостную личность, т. е. такую, все основные элементы которой функционируют в координации с другими 14. Но если каждый из пред­ставленных трех критериев (статистика, адаптация и целостность) оказался, как мы видели, недостаточным для определения нормы развития личности, то где га­рантия, а главное, убедительное обоснование того, что, взятые вместе, они раскроют содержание этого понятия? Часто критерием нормы психического развития пола­гают оптимальные условия этого развития. С таким по­н^ 2. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПРОБЛЕМЫ Поскольку речь идет не о чем ином, как о человеке, то в представлениях о его «норме» мы должны исходить из понимания основной сущности человека, которая и де­лает его собственно человеком, отличая, отграничивая от других живых и обладающих психикой обитателей планеты. В наиболее общей форме сущность человека выражена К. Марксом в широко известном положении, согласно ко


Не сдавайте скачаную работу преподавателю!
Данный реферат Вы можете использовать для подготовки курсовых проектов.

Поделись с друзьями, за репост + 100 мильонов к студенческой карме :

Пишем реферат самостоятельно:
! Как писать рефераты
Практические рекомендации по написанию студенческих рефератов.
! План реферата Краткий список разделов, отражающий структура и порядок работы над будующим рефератом.
! Введение реферата Вводная часть работы, в которой отражается цель и обозначается список задач.
! Заключение реферата В заключении подводятся итоги, описывается была ли достигнута поставленная цель, каковы результаты.
! Оформление рефератов Методические рекомендации по грамотному оформлению работы по ГОСТ.

Читайте также:
Виды рефератов Какими бывают рефераты по своему назначению и структуре.