На правах рукописиЗорина Надежда СергеевнаАНАЛИЗ ДЕФОРМАЦИИ ПСИХО-СОЦИАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ НЕРОНА: В ФОКУСЕ ПОЛИДИСЦИПЛИНАРНОГО ИССЛЕДОВАНИЯ КРИЗИСА РИМСКОГО ОБЩЕСТВАСпециальность 07.00.09 – историография, источниковедение и методы исторического исследованияАвтореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наукТомск – 2012 Работа выполнена на кафедре истории древнего мира, средних веков и методологии истории исторического факультета ФГОУ ВПО Национального исследовательского Томского государственного университета^ Научный руководитель: доктор исторических наук, профессор Николаева Ирина ЮрьевнаОфициальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Владимиров Владимир Николаевич кандидат исторических наук доктор философских наук, профессор Кириленко Елена Ивановна^ Ведущая организация: Институт этнологии и антропологии РАНЗащита состоится «24» марта 2012 года, в 12-00 часов, на заседании объединенного совета по защите докторских и кандидатских диссертаций ДМ 212.005.08 при Алтайском государственном университете по адресу: 656049, г. Барнаул, пр. Ленина, 61, ауд.416 (зал заседаний ученого совета). С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО «Алтайский государственный университет». Автореферат разослан «___» февраля 2012 г. Ученый секретарь диссертационного совета доктор исторических наук, доцент В.В. Горбунов ^ ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫАктуальность темы. Нынешняя историографическая ситуация примечательна тем, что тираны сегодня как никогда являются объектом пристального интереса общественного сознания, не говоря уже о научно-профессиональном. Причиной тому служит как обретение культурно-исторической зрелости человеческой цивилизацией, в которой тирания, по крайней мере, в европейском ее ареале, в сознании людей утратила исторические права на существование, так и связанный с этим обстоятельством рост профессионального научного знания. Однако вопросов к исследованиям, посвященным известным тиранам, остается огромное множество. Как согласовать «талант» и его «злодейства», как это нередко имеет место в единой по своей структуре идентичности тирана? Можно ли говорить о том, что те или иные свершения, жизненно важные для того или иного социума, были совершены вопреки, а не благодаря стилю правления тирана? Чаще всего попытки ответить на подобного рода вопросы строятся по принципу «с одной стороны, с другой стороны», что явно представляется недостаточным ввиду имеющегося на сегодня гуманитарного багажа знаний о целостности структуры идентичности личности и мало объясняющим природу сотворения и социальной жизни тирании. Примерно такая ситуация сложилась и вокруг фигуры одного из самых известных в истории тиранов – фигуры Нерона. Он избран мною для анализа историко-психологической природы формирования тирании и тиранов неслучайно. В изобилующей противоречивыми персонажами античной истории, такими как Юлий Цезарь, Октавиан Август, Калигула, Нерон вызывает у современных историков наибольшее число споров. При всем том, что в большинстве исследований не упускается из виду нестандартность императора, отмечается его тяга к поэзии, театру, изящным искусствам, в них все же превалирует селективно-демонизирующая интерпретация его образа. Что еще искать, если выявлено такое число злодеяний тирана, что какая разница, любил ли он поэзию или нет, сути его правления это не меняет. Однако именно эти и тому подобные внешне обыденные черты и эпизоды бытования тирана способны пролить свет на него не как на некую аберрацию в ходе культурно-исторической эволюции человечества, не как на «безвестную комету Галлея» (Ю.Лотман), но как на знаковый историко-психологический типаж, олицетворяющий время и место его появления. Очевидно, что расшифровка этой знаковости требует специальной исследовательской стратегии. Собственно такой постановкой проблемы и обусловливается актуальность диссертационной работы. Автор исследования видит своей главной задачей показать возможности разработанной (в рамках томской методолого-историографической школы) полидисциплинарной технологии анализа для адекватной безоценочной интерпретации (вспомним классика, «историк должен не судить, а понимать») историко-психологической природы тирании Нерона. Эта постановка проблемы во многом проистекает еще и из того, что в литературе по-прежнему широко бытуют негативно оценочные интерпретации Нерона, оставляющие за кадром социально-психологические закономерности становления и динамики идентичности властителя. Действительно, Нерон вошел в историю, по-преимуществу как одиозная фигура. Однако насколько верна такая оценка? Соотносима ли она с накопленным гуманитарной наукой багажом полидисциплинарного знания? Замечу, что в современной литературе, посвященной Нерону, практически не учитываются такие важные параметры его деятельности как историческая психология общества, к которому принадлежал император, и связанная с ним структура его психологической идентичности. В диссертации с помощью означенной технологии полидисциплинарного анализа была сделана попытка показать, что жестокость и развратность императора, равно как и другие его асоциальные черты являлись производными от структуры и динамики его Эго-идентичности, имевшей культурно-историческую обусловленность. Что «слабости» этого Эго являлись не некоей случайностью, а отражали «слабости» общества, еще крепко связанного с породившей его архаикой, отражали хрупкость наработанного цивилизацией культурного багажа. ^ Степень изученности темы. В начале 50-х годов XX века начинает возрастать интерес отечественной науки к социокультурным реалиям античного мира. Как отмечает известный антиковед Э.Д. Фролов: «обозначился поворот от социологической схемы к живому восприятию классической древности»1. Появилась потребность в конкретном знании античной истории и осознание того, что необходимо предметно обращаться к историческому источнику, а не подводить то или иное явление под марксистскую схему восприятие мира. С этого времени наблюдается повышенный интерес к греко-римской словесности и памятникам материальной культуры, вследствие чего идет углубленное изучение античной литературы и материальной традиции. Исследователи обращают свое внимание на все многообразие жизни древнего римского общества, результатом чего стало появление чрезвычайно продуктивных конкретно-исторических работ. Подробному изучению подверглась римская архаика и более развитая римская гражданская община – цивитас (работы С.И. Ковалева, А.И. Немировского, И.Л. Маяк)2. Лидирующее место среди работ по античному Риму принадлежит исследованиям, посвященным эпохе гражданских войн, которые привели к трансформации Республики в Империю. Широкий круг вопросов осветил в своих работах С.Л. Утченко3, рассмотрев кризис и падение Римской республики. Он по иному взглянул на характер гражданских войн, а также разглядел важное значение выступления италиков, которое содействовало переходу Рима от городского к общеиталийскому государству. С.Л. Утченко отметил значение роли римской интеллигенции, принимавшей участие в политических событиях того времени. Многие другие вопросы, связанные с процессом перехода Рима от Республики к Империи нашли ответы в работах А.Б Егорова и В.Н. Парфенова4. Заметим, что при всей важности отмеченных исследований они практически не затрагивали социально-психологическую составляющую архаической идентичности. Невозможно реконструировать целостную социопсихологическую идентичность римской элиты, не опираясь на работы, посвященные социальной и социокультурной истории римского общества. Это, прежде всего, фундаментальные труды М.Е. Сергеенко и В.И. Кузищина, Е.М. Штаерман, Г.С. Кнабе5. Особое значение для данного исследования имели работы двух последних ученых. Хотя к теме кризиса римского общества и тесно связанной с ней проблематике римской аристократии обращались многие исследователи. Е.М. Штаерман одна из первых показала различные слагаемые кризиса – социально-экономические, политические, духовные. Многие ее работы посвящены религиозной жизни римлян, которые рассматриваются с учетом социальных, географических, этно-культурных факторов. Концептуально важной для автора диссертации явилась глава «От гражданина к подданному» в I томе «Культуры древнего Рима»6, в которой подробно рассматривается механизм трансформации элиты. Важно подчеркнуть, что историк показывает ее разные типы. При этом делается попытка выявить идеологическую составляющую изменения менталитета общества в тренде «от гражданина к подданному». Так, к примеру, Е.М. Штаерман анализирует взгляды на власть одного из крупных философов времени – Сенеки: «Безропотная покорность власть имущим для Сенеки такая же догма, как добровольное подчинение законам природы, необходимости, в конечном счете – богу. … Вместе с тем Сенека скорбит иногда об утрате свободы политической»7. Этот небольшой абзац из главы достаточно прозрачно выявляет вместе с тем, что социально-психологический срез произошедшей нравственной трансформации, который к сожалению остался за исследовательским кадром ученых. В работах С.Л. Утченко8 дается глубокий анализ римской системы ценностей, изучается сфера моральных норм римского общества, но опять-таки отсутствует социально-психологический срез этого анализа. Более детальное рассмотрение кризиса, его духовного среза, мы обнаруживаем в работах Г.С. Кнабе. В его исследовании «Категория престижности в жизни древнего Рима» на разнообразном источниковом материале автор по-новому взглянул на трансформацию традиционных римских ценностей, выявив две шкалы престижности, подробный разбор которой мы осуществим ниже. Если говорить о социально-психологических аспектах самосознания римлян, то его характеристика, правда, на специально-ограниченном предметном поле (гладиаторские бои) дана в не большом, но емком исследовании Е.В. Ляпустиной, из которого явствует насколько трансформировалась психология римской элиты в духе, который А.Тойнби назвал архаизацией9. Вторая половина XX – начало XXI веков в антиковедении, как в исторической науке в целом характеризуется повышенным вниманием к гендерной проблематике. Исследователи обращают свои взоры на те области жизни человека, которые раньше, как правило, оставались «за кадром». Полученное новое знание дает возможность понять и всесторонне исследовать, а порой и переоценить тот багаж сведений, которые уже имелись. Едва ли не первым серьезным исследованием правового ракурса гендерных проблем (без использования этого термина) можно встретить в работе В.М. Смирина10. Большое внимание он уделяет вопросам в области патриархального права римлян (в частности, власть отца, господина), которое он изучает, привлекая, множество источников. Видное место среди тех, кто занимается сегодня гендерной проблематикой античности, принадлежит А.А. Павлову11. В своих работах он рассматривает комплекс античных добродетелей, связанных с семьей. Так же, он дает убедительный анализ произведений Овидия, посвященных любовным отношениям. А.А. Павлов показывает, каково было традиционное понимание любви в Античности и как оно изменилось на рубеже веков. Проблемами брака так же занимаются Л.Л. Селиванова12, которая на разнообразном материале источников рассматривает инцестные браки и сравнивает разные древние цивилизации. Л.П. Кучеренко13, А.П. Беликов14 исследуют и сравнивают сексуальные отношения греков и римлян. При всей ценности отмеченных гендерных исследований для автора данной работы наибольшую значимость имели четыре следующих текста. Во-первых, в их числе необходимо выделить книгу П. Киньяра15, в которой приведен обширный материал по проблеме сексуальной жизни Античности. В данном исследовании присутствует совершенно новый подход к римской сексуальности и ее значении для самого общества. По этой же проблематике весьма интересна книга О. Кифера16, которая дает представление о природно-витальных установках сознания и поведения римлян, взаимоотношениях мужчины и женщины, их положении в имперскую эпоху. Кифер уделяет немало места социальной психологии римлян, которая помогает понять их жизнь «изнутри». Своеобразным ключом к пониманию целостной идентичности римлянина явилось исследование О.П. Смирновой, посвященное анализу культа Весты17, в котором аргументировано был доказан тезис, что культ являлся как зеркалом, так и идентификационным идеалом не только гендерной, но целостной идентичности римлян. И, наконец, увидеть явления гендерного порядка античного общества в режиме большого времени позволили тексты И.Ю. Николаевой.18 Отдельный историографический блок работ представляют исследования собственно персоны Нерона. Общий фон и своеобразный знаменатель большинства работ - император как одна из самых одиозных фигур своего времени. Именно так она охарактеризована в работах Е.В. Федоровой, Л. Остермана, В.С. Дурова, М. Гранта, Э.Сизека, И.О. Князькина19, А. Кравчука20. Уже отмечалось, что работы, посвященные Нерону, носят немногочисленный и часто оценочный характер. Они не лишены популяризаторства и если и обращаются к интерпретации психологической составляющей его личности, то, как правило, интуитивно, без опоры на научное знание. Свое отношение к правлению Нерона выразил и Г.С. Кнабе. В статье «Нерон и неронизм», автор обращается к исторической роли императора, а в частности к любви принцепса к греческой культуре. Г.С. Кнабе говорит о том, до Нерона линия руководства государством, состояла в том, чтобы держать восточно-греческую стихию под контролем, подчинять ее доминирующим принципам собственно римской государственности. Правление Нерона ознаменовано постоянным стремлением эту линию уничтожить. Нерон оказался единственным принцепсом эпохи Ранней империи, для которого восточно-окрашенный эллинизм стал основой биографии, второй натурой и принципом государственно-политического поведения21. Ученый убежден, что это было сознательно создаваемой идеологией, единым строем жизни и культуры. По его мнению, Нерон ощущал исчерпанность, устарелость традиционного уклада, что и побуждало властителя заменить его (уклад) отношениями, ценностями более современными, привлекательными и живыми. «Но поскольку ясной, исторически созревшей и потому приемлемой для общества альтернативы существующему укладу нет, то властитель начинает чувствовать себя вправе и даже обязанным такие отношения и ценности создать и утвердить — создать, несмотря на их абстрактность, субъективность, фантастичность, создать вопреки принятым и еще живым нормам, опираясь на принуждение и жестокость, на абсолютный характер своей власти, в силу которого он может позволить себе любое поведение, любую эксцентричность, любой эпатаж, раздражение нервозность, подозрительность»22. Точка зрения Георгия Степановича Кнабе, известного историка, знатока культуры, человека широчайшей эрудиции видится мне как модернизирующая сознание императора. Не вдаваясь во введении в аргументацию собственной позиции, лишь оговорюсь, что предлагаемая гипотеза, изложенная в ней, подразумевает, что в силу склада характера самого императора и той исторической обстановки, в которую правил Нерон мы не можем говорить о некой рационализации происходящего и сознательном формировании новых ценностей.^ Цель и задачи исследования. Цель диссертационной работы - с помощью современной технологии полидисциплинарного синтеза на основе анализа имеющихся в нашем распоряжении источников и литературы показать возможности верифицированного анализа личности Нерона в контексте кризиса элиты позднеримского общества. Для этого необходимо решить следующие задачи: Исследовать с помощью отмеченной технологии социокультурную и психологическую идентичность римской элиты, ее динамику; Выявить гендерную составляющую этой динамики; Раскрыть психосоциальную идентичность императора Нерона в фокусе технологии полидисциплинарного синтеза; Обнаружить и проанализировать гендерные мутации сознания и поведения Нерона как способ верификации реконструированной деформации идентичности императора..^ Объектом исследования является возможности полидисциплинарного анализа психосоциальной идентичности римской элиты эпохи начавшегося кризиса. Предметом исследования является возможности полидисциплинарного анализа трансформации целостной идентичности Нерона как знакового явления деформации римской элиты эпохи кризиса.^ Хронологические рамки диссертации охватывают II в до н.э. – II в. н.э. что позволяет выделить два исторических среза – архаизацию кода сознания и поведения римской элиты в указанный период времени и зарождение новой духовности.^ Географические рамки охватывают территорию Римской империи.Методологическая основа работы. Основным методом исследования является принцип историзма, требующий изучения каждого явления в его конкретных связях и взаимообусловленности, в конкретных обстоятельствах времени возникновения явления и его развития. Использовано также сочетание историко-сравнительного, историко-генетического и историко-биографического методов, позволивших в своей совокупности раскрыть особенности как поведения Нерона, так и функционирование античного общества в период крутого перелома его ценностных ориентаций. Если же говорить про конкретную методологическую стратегию исследования, то она будет связана с применением оригинальной технологии полидисциплинарного анализа, дающей возможность верифицировать результат, разработанной в рамках томской методолого-историографической школы.23 Принципиальная новизна этой технологии полидисциплинарного анализа заключается, прежде всего, в том, что она конструируется на базе комплементарных концепций и методов, чья взаимодополняемость определяется и контролируется параметром сфокусированности этих методов и концептов на сфере бессознательного. Тем самым удается избежать практики того самого произвольного выбора «комплектующих» для междисциплинарной исследовательской техники анализа, выбора, который нередко, в силу отмеченной методологической невнятности, приводил к неразборчивой всеядности со всеми вытекающими отсюда последствиями. Уже сам выбор этих комплектующих, ориентированных не на все, а на определенные концепты бессознательного, открывает шанс работы в новом, гораздо более строгом и пластичном режиме. Привлекаемые теории П. Бурдье, Э.Эриксона, Э.Фромма, К. Хорни, Д. Узнадзе и его школы установки, равно как и некоторые другие, оперируют такими моделями бессознательного, которые вскрывают его социокультурную и историко-природную предпосылочность. Называется ли это бессознательное габитусом ( П. Бурдье), идентичностью ( Э.Эриксон), установкой ( Д.Узнадзе), во всех случаях имеется в качестве принципиального методологического ориентира анализ структур умонастроения в контексте их социального интерьера происхождения и бытования. Бессознательное на перекрестии данных подходов вырисовывается как неосознаваемая, но четко упорядоченная всем стилем жизни общества социально-психологическая матрица установок в поведении людей, формирующаяся всем контекстом исторического опыта поколений, социальных слоев и отдельных личностей. Тем самым создаются основы для реконструкции коррелируемых связей между видимым и невидимым мирами, между миром материальным, вещным, природным и миром тонких структур умонастроений. В тоже время привлекаемые концепции, несмотря на их принципиальное методологическое родство, имеют различные теоретические и методические ресурсы, что и дает возможность расширения аналитического и интерпретационного формата работы с их помощью. И наконец, еще один принципиально важный параметр данной технологии – ее способность давать верифицируемый результат.Источники. Источниковую базу работы представляют произведения античных авторов: Тацита24, Светония25, Петрония26, Плавта27, Овидия28. Оговорюсь, что ключевыми работами для меня являлись жизнеописания Тацита и Светония. Многие исследователи подвергают сомнению то, насколько правдоподобно все, что они описывают, и можно ли на них опираться в качестве источников. Ведь события, о которых античные историки повествуют, произошли гораздо раньше, нежели авторы пишут о них. Другие говорят о субъективности повествования и о том, что информация была получена античными историками из «вторых рук». Однако мне представляется, что данные опасения преувеличены. Каждый исследователь по сути своей субъективен. Рассказывая о том или ином событии, мы в любом случае выражаем собственное отношение к произошедшему событию или исторической личности, и избежать этого невозможно. Несомненно, что повествование того же Светония очень яркое и направленно на то, чтобы привлечь читателя, заинтересовать его, но в то же самое время при всем сгущении красок автору удалось передать ту атмосферу, которая царила тогда в обществе. Труды Тацита, в этом плане выглядят более фундаментально и осмысленно, хотя тоже не лишены авторского отношения к происходившему. Но главный довод в пользу использования данных источников заключается в том, что названный методологический инструментарий вкупе с внеисточниковым знанием позволяет проверять те или иные положения на вероятностную прочность.^ Научная новизна исследования. Впервые в отечественной историографии показываются возможности полидисциплинарного исследования поведения Нерона в широком контексте социокультурных и историко-психологических сдвигов в античном обществе. При этом, впервые была использована технология, основанная на «оркестре» взаимодополняющих друг друга концептов и методов, других наук, , имеющих общий фокус – бессознательное – что позволило адекватно интерпретировать произошедшую деформацию идентичности императора как отражения социально-психологических и историко-культурных сдвигов в среде элиты римского общества, а также верифицировать полученные результаты.Практическая ценность диссертационного сочинения заключается в том, что оно вносит определенный вклад в разработку проблемы социально-психологического облика античного мира, гендерного кода сознания и поведения римского общества, демонстрирует ресурсные возможности конкретной полидисциплинарной технологии в верифицируемом анализе идентичности Нерона. Материалы исследования могут быть использованы при создании общих и специальных курсов по истории Античности, истории гендера, методологии истории. ^ Апробация результатов исследования. Положения работы обсуждались в ходе всероссийских (2006г, 2009г.) и региональных (2004г., 2006г.) конференций в Томском государственном университете. Помимо этого обсуждение положений данного исследования проходило в рамках спецсеминара «Методологический синтез: теория и практика конкретных исследований» на базе Томского государственного университета (2006г., 2009г.).^ ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИСтруктура исследования подчинена целям и задачам исследования. Работа состоит из введения, 2-х глав, заключения и списка источников и использованной литературы. Первая глава посвящена деформации психосоциальной идентичности римской элиты. Вторая глава посвящена императору Нерону, как знаковому персонажу социально-психологической деформации римского нобилитета. В заключении даются основные выводы и результаты работы. Во введении обосновывается актуальность избранной темы, ее научная новизна, анализируется степень изученности проблемы, формулируются цели, задачи исследовании, определяются объект и предмет исследования, указываются хронологические и географические рамки исследования, раскрывается методологическая основа работы, приводится характеристика основных, используемых, в работе источников, отмечается практическая значимость исследования, показывается апробация результатов исследования.^ Первая глава «Деформация социально-психологической идентичности элиты в контексте кризиса позднеримского общества» состоит из двух параграфов. Цель данной главы – показать возможности указанной технологии полидисциплинарного синтеза для системного анализа социально-психологической природы кризиса нравственных ценностей римской элиты в контексте тех процессов, которые составляли исторический интерьер бытования империи. Рассмотреть римское общество на протяжении всей его истории, представляется весьма сложным, поэтому мы ограничимся попыткой показать изменения, происходившие в среде римской элиты в период кризиса II в. до н. э. (общество только вступает в кризис ) – II в. н.э. (общество уже в состоянии кризиса). Памятуя при этом, что истоки и природу данного кризиса нельзя понять вне контекста истории долгого времени, имея в виду и архаику. Анализируемый феномен деформации психосоциальной идентичности римского общества и Нерона как одного из ее ярчайших представителей имеет прямое отношение к тому, что А.Тойнби определил как архаизм, акцентировав связь «душевной болезни» - именно так определяет Тойнби основную характеристику архаизирующего культурного кода, базирующегося на сознании людей, протестующих «против традиции, закона, вкуса, совести, против общественного мнения» - и вызвавшего ее «социального распада»29. Тойнби рисует этот процесс как осознанный. Но сегодняшний историк, ища проникновения в глубинные тайны истории и кризисов в ней, не может обойтись без анализа «истории чувствительности» - из этой принципиально важной в понимании ученого позиции исходил Л. Февр, размышляя о той стихии «первобытных» чувств, которая была пробуждена в его эпоху фашизмом. Отмечая некую повторяемость «воскрешения» этих «первобытных чувств», историк подчеркивал связь этой регрессии на уровне психического с «внезапной утерей ориентации, забвением истинного соотношения ценностей: «восхваления жестокости в ущерб любви, животного начала в ущерб культуре…» .30 Именно эта посылка Февра побуждает нас обратиться к технологии полидисциплинарного синтеза, имеющей фокусом бессознательное , с помощью которой и можно будет расшифровать природу отмеченной деформации.^ Первый параграф - «Ценностные установки римской элиты в психологическом и культурно-историческом измерении» посвящен показу возможностей избранной полидисциплинарной технологии анализа в исследовании процессов деформации идентичности элиты. Процессов, которые имели масштабную социальную обусловленность и отразились в самых разных сферах жизни римского общества. Кризисность эпохи выразилась в том, что шла мощная перестройка социальной структуры и ценностей римского общества. Как пишет Г.С. Кнабе: «В гражданских войнах и репрессиях … исчезли патрицианские семьи, воплощавшие преемственность римской общественной и культурной традиции. К середине I в., уже оставалось немного родов, названных Ромулом старшими, и тех, которые Луций Брут назвал младшими; угасли даже роды, причисленные к патрицианским диктатором Цезарем по закону Кассия и принцепсом Августом по закону Сения. В сенате Флавиев оставалась лишь одна патрицианская семья республиканского происхождения».31Эта печальная судьба коснулась и многих плебейских родов, которые причислялись к римскому нобилитету в III – II в. до н.э. На их место приходят люди из социальных низов Рима, провинциалы, люди, родившиеся, по словам Тацита, из самих себя. На исторической «сцене» появляется огромное количество отпущенников, ранее не имевших доступа к власти, что коренным образом меняет весь социальный состав римского общества. Нескончаемые войны с варварами на границах империи, агрессивная завоевательная политика требовали не только напряжения сил, но и меняли социальную психологию римлян. Как писал античный историк Флор: «И я не знаю, было бы лучше для римского народа ограничиться Сицилией или Африкой, или даже, не тронув их, господствовать в Италии, чем, поднявшись до такого величия, губить себя своими же силами. Ведь гражданские страсти породили не что иное, как избыток счастья. Прежде всего, нас испортила побежденная Сирия. Эти сокровища и богатства обрушились на нравы века и повлекли ко дну государство, погрязшее в рутине собственных пороков».32 Традиционный уклад был подорван пересмотром ценностей, связанных с войной, изменением отношения к труду, богатству, собственности. Наиболее рельефно этот кризис проявился в среде римской аристократии и прежде всего императорского двора. Изменение состава элиты, появление так называемых нуворишей повлияло на перегруппировку социальных механизмов регулирования общества, которое все больше нуждалось пересмотре прежней шкалы ценностей. Разрастание бюрократического аппарата в государстве требовало от представителей аристократии обретения новых талантов, дабы остаться в обойме этого аппарата. Если раньше требовалось проявить себя на полях сражений, то в новых социальных условиях было востребовано искусство политического лавирования, интриги, подкупа и т.п. В сложившейся ситуации и появились две шкалы ценностей (установок – на языке теории Д.Узнадзе), названные Г.С. Кнабе Престижностью I и Престижностью II, когда «казаться» стало почти что нормой, а «быть» смогли лишь единицы, но подчеркнем, что такие люди все-таки оставались. Война и добытое с ее помощью состояние перестала быть важнейшей обязанностью и привилегией гражданина. Обрабатывание семейного надела приносило гораздо меньший доход, нежели ростовщические проценты. Легкие способы наживы не могли не привлекать, но проблема в том и заключалась, что они не были морально санкционированы. Традиция стояла на том, что это все «нечистые» способы обогащения, а реальность демонстрировала обратное – стремление к этому богатству, к высоким должностям, не подкрепленное установкой на демонстрацию доблести, служащей основанием для получения всего этого. Причем в состав римской элиты вливались люди низкого происхождения, порой бывшие рабы, которые занимали высокие государственные посты. Соблазн поступить подобным образом был велик и многие ему поддавались. Привлечение избранной исследовательской технологии полидисциплинарного синтеза к анализу источникового материала позволило выявить конфликт ценностей или кризис психосоциальной идентичности римской элиты. Все это повлекло за собой деформацию целостной идентичности римского нобилитета, включая гендерную ее составляющую. ^ Второй параграф – «Гендерный код сознания и поведения римской элиты в его исторической динамике» посвящен реконструкции с помощью означенной технологии сексуально-брачных и семейных отношений эпохи здорового общества, что позволило в конечном итоге выявить параллелизм изменения социальной составляющей идентичности и гендерной ее части. Подчеркну, что именно сексуальные практики рельефнее, чем остальные отражали тот социально-психологический сдвиг, который происходил с представителями римской элиты. Рассмотрение сферы сексуальных предпочтений позволило понять всю глубину кризиса, в который вступило римское общество. Действительно, такие явления как промискуитет и гомосексуальные практики были скорее нормой, нежели отклонением для многих древних обществ. В сексуальных отношениях не было четкого разделения мужчина и женщина, но существовали понятия активности и пассивности, где пассивность была не только уделом женщин, но и мужчин. И архаичное римское общество не являлось исключением. Уже со временем, когда Риму удалось наработать определенный культурно-исторический багаж, пассивность со стороны гражданина стала считаться постыдной и неприемлемой. Весьма своеобразными, с нашей точки зрения, были и семейные отношения римлян, целью которых являлось соблюдение чистоты и продолжение рода, а удовлетворение физиологических потребностей мужчины очень часто осуществлялось без привлечения супруги. Женщина же изначально была полностью вытеснена из сферы сексуальных отношений в том плане, что ее чувства и эмоции не были никому интересны, она воспринималась только в качестве сексуально пассивного агента. И только эпоха кризиса психосоциальной идентичности римского общества внесла некоторые коррективы в семейные и сексуально-брачные отношения, отражением чего могут служить литературные произведения того времени (в частности поэмы Овидия). Усилившуюся невротизацию личности и нарастание внутреннего дискомфорта (связанного с кризисом) как нельзя лучше отразил гендерный код сознания и поведения. Все это привело к тому, что римляне вынуждены были искать те ниши, где можно было бы «выпускать пар» Этими нишами стали пиры, сексуальные оргии, гладиаторские бои. Близость архаики обусловила относительно легкую и быструю, деформацию нравственных оснований этого кода. Именно поэтому поведение представителей императорского дома наиболее рельефно демонстрирует этот слом. Масштаб беспорядочных сексуальных связей, те оргии, которые устраивались при дворе и в которые были втянуты представители императорской власти, а также сексуальные перверсии, яркое тому подтверждение. Тем не менее, трансформация традиционных ценностей несла в себе и ростки новой позитивной психосоциальной идентичности. Зазор между идеалом и действительностью имел своим следствием индивидуализацию личности, которая разрывает традиционные коллективистские узы и вырабатывает новую систему ценностей. Особенно рельефно это нашло свое выражение в положении римской женщины и в отношении к ней общества. Гендерные отношения в этих условиях приобретают новое измерение. Немаловажным фактом являлось и то, что семья начинает приобретать частный, индивидуальный характер. Иными словами, кризис идентичности всего римского общества не только проявил себя в сползании к архаике, означавшему, как отмечал А. Тойнби протест против традиции, совести, но обнаружил ростки становления новой духовности и индивидуализации сознания. ^ Вторая глава «Нерон как знаковая фигура деформации психосоциальной идентичности римской элиты» разделена на три параграфа.Первый параграф – «Детство и юность Луция Домиция Агенобарба» посвящен рассмотрению детских и юношеских лет будущего императора в свете концептуального инструментария используемой технологии полидисциплинарного анализа. Современное психологическое знание позволяет использовать багаж информации, связанный с детством, для системного анализа истоков формирования Эго-идентичности личности33. Мы можем убедиться, что, именно это время (детство) послужило отправной точкой для будущих деяний Нерона. Как раз тогда и были заложены те ценностные ориентиры и некоторые негативные предрасположенности, которые «прославили» Нерона в том качестве, в котором он и вошел в историю. Итак, в двухлетнем возрасте Нерон оказался лишен материнской заботы (Агриппина была отправлена в ссылку императором Калигулой). Первые и самые важные годы в становлении личности ребенка были проведены им в разлуке с матерью, что влекло за собой отсутствие базального доверия к миру и глубинной бессознательной уверенности в себе34. По словам К. Хорни, суть всех неврозов заключается в деформации характера, берущих свое начало в детстве. О том же свидетельствует как корпус теории идентичности Э.Эриксона, так и многочисленные примеры ее апробирования на различном материале. На примере маленького Луция это отчетливо видно, с раннего детства он мог ощущать лишь собственную слабость и беспомощность, что впоследствии, привело к закреплению и актуализации черт садо-мазохистского (авторитарного) в терминологии Э. Фромма, типа личности, как способа ухода от базальной тревожности. Когда будущему императору шел четвертый год, из ссылки вернулась его мать, однако эмоциональная связь между ними не была восстановлена. Во многом это было связано с самой структурой социально-пс