Альманах "тамыр", №№1-2, январь июнь 1999 г

АЛЬМАНАХ "ТАМЫР", №№ 1-2, январь - июнь 1999 г.С О Д Е Р Ж А Н ИЕАуэзхан Кодар. О трех значениях слова "тамыр".……2ПУЛЬС ПЕРЕМЕНМурат АУЭЗОВ. История и современность в китайско-казахстанских отношениях…………………………………………………14А. ЗУБАРЕВ. Противоречивость казахстанских реформ………27 Шариф ШУКУРОВ, Рустам ШУКУРОВ. Русские в Центральной Азии)……………………………….35КОРНИ И КРОНА Ербол КУРМАНБАЕВ Спасет ли культура мир?............45Едиге ТУРСУНОВ. Ареои и салы………….51Ауэзхан КОДАР. Коркут как горизонт казахского мифа……………56Ауэзхан КОДАР. Верлибры и эпиграммы……..61Нордланд ОСМАНОГЛЫ. Ecce Lupus………64Нурлан ОСПАНУЛЫ. Тюркский опыт мира: сплавление горизонтов……….73Альмира НАУРЗБАЕВА. Круги финализма………..78Жанат БАЙМУХАМЕТОВ. Провинциальная этокритика или топология самоидентификации………….84Нурлыбек САДЫКОВ. Культурные смыслы культуры…………….87Нурлыбек САДЫКОВ. Из книги "Чистая строка"………….90Владимир СЕМИЖОНОВ. Стихотворения……….93Дидар АМАНТАЙ. Конец классической эпохи книги……..100Гульнар АБИКЕЕВА. Казахстанское кино 90-х: опыт самодостаточности………….102Валерия ИБРАЕВА. Сто лет одиночества……..108Сергей МАСЛОВ. Из переписки с Уитни Хьюстон…….114Асель ОМАР. Черный снег декабря (рассказ)…………….115Өтежан НҰРҒАЛИЕВ. Мақатаев көшесiндегi ой (баллада)………..123Ауезхан ҚОДАР. Тазша бала, немесе, таз болмыспен тiлдесу……….134Оралтай БIЛЯЛОВ. Айтыс……….135Дидар АМАНТАЙ. Күзгi рандеву(әңгiме)…….140ДИАЛОГК 100-летию Х. Л. БОРХЕСА……... 159Евангелие от Марка (вступит. Слово и перевод на казахский А. КОДАРА)……..162Нурлан ОСПАНУЛЫ. Три фунта льна………..163Лори АТТИАС. Кризис идентичности Ансельма Кифера………..163Антология современной польской поэзии………167Чеслов МИЛОШ………167Збигнев ХЕРБЕРТ………171Эти забавные философы………..176 .ТАМЫР (КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АЛЬМАНАХ), №№1-2, январь-июнь 1999 г.Главный редактор: Ауэзхан КОДАР Ответственный секретарь: Кайрат БЕК-АЛИПравообладатель: Ассоциация по экологии культуры народов Казахстана "ЗОЛОТОЙ ВЕК"Ассоциация “Золотой век” - неправительственная общественная организация, ставящая своей целью экологию казахстанской культуры как целостного образования, осмысления и переосмысления ее духовных^ О ТРЕХ ЗНАЧЕНИЯХ СЛОВА "ТАМЫР".Я пишу эти строки, когда трудно предсказать что-либо светлое в нашей постперестроечной действительности, когда на весеннем вроде бы дворе перепутались все времена года: от осени до зимы; когда доллар растет, а тенге удивительным образом "не падает"; когда любые маневры оппозиции предупреждаются старыми, как Рим, маневрами власти; когда затянувшийся диалог между пенсионерами и мадам Коржовой напоминает диалог Тезея и Минотавра и нет никаких новостей, кроме югославских. В этих условиях выход интеллектуального альманаха может показаться не только роскошью, но и явной нелепицей, сравнимой разве что с тертуллианским "Верую, ибо абсурдно!" Однако, на мой взгляд, умножение абсурда рождает загадочный зигзаг смысла, который требует лишь прочтения и интерпретации. Наш альманах и является таким перекрестьем, где способности совпали с возможностью, а тоска по самореализации превысила равнодушие обстоятельств. Впрочем, кому нужны наши обстоятельства, кроме Ортеги-и-Гассета? Итак, что такое наш альманах? Это альтернативное издание, где собраны авторы так или иначе не попавшие в официальную "обойму" интеллектуальной элиты. И дело здесь не в фрондировании первых господствующему вкусу, а в тотальной неспособности истеблишмента выработать адекватную культурную политику. То, что нам подсовывают вместо нее, это эрзацкультура, темные резервационные поделки, заведомый анахронизм, не желающий считаться с тем, что над бытием-в-мире давно уже довлеет не пространство, а время и что нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Между тем в работах наших проофициозных "жрецов мысли", таких как Акселеу Сейдимбеков и прочие, нет диалога с традицией, а лишь монолог ментора, поучающего неизвестно чему. Ибо в своих рассуждениях они абсолютно не дистанцированы от материала и не способны его обозреть хоть со сколь-нибудь значительного масштаба. В одном высоком кабинете я был свидетелем того как люди отвечающие за казахстанскую культуру считали на пальцах сколько культурно-цивилизационных "чудес" в казахской истории. Им во что бы то ни стало хотелось довести число последних до семи. Сакральное число, понимаете ли... Да и вообще, в мире, как известно, "семь чудес света", так почему у нас должно быть меньше?.. Уважаемые сановники от культуры не хотели думать над тем, что культура - это всегда целостность и что никакая самая высокая пирамида не заменит подземной питательной системы, без которой невозможно функционирование ничего живого и дееспособного. К сожалению, получилось так, что ныне мы, новое поколение казахстанской интеллигенции, лишены всякой подпитки и действуем не благодаря, а вопреки системе. Это тот случай когда носители культуры - единственные гаранты ее существования. Однако, это не может продолжаться бесконечно. Если не побеспокоиться об этом сейчас, скоро уже не о ком будет беспокоиться. Культуру выживут с той же неизбежностью с какой ныне поэтов выживают в послы, а дипломатов - в оппозицию. Наш альманах есть осознание этой тревожной, поистине переломной ситуации. Это не поколенческий, но экзистенциальный альманах, где собраны творения лучших представителей разных поколений, оказавшихся способными к новому культурогенезу. В том-то и своеобразие нашего издания, что мы, каждый по мере сил, пытаемся ответить на вызов времени, который на наш взгляд заключается в том насколько можно отказаться от старомарксистских стереотипов и узконациональных схем в пользу современной культуры мышления, определяющейся в основном разработками западной философии и культурологии? Парадоксальным образом получается так, что ныне интеллектуальная состоятельность казахов зависит оттого насколько они освоят западные технологии мышления. Теоретический вакуум явственно ощущаемый в Казахстане характерен и для русскоязычного населения. Быть может, общее обращение к Западу и станет той эпистемологической константой, на основе которого мы сможем выработать свое, специфически казахстанское мировоззрение. Наш альманах называется "Тамыр". Это слово в переводе с казахского имеет три значения: "пульс", "корень", "дружба-приятельство". На мой взгляд, все эти смыслы объединяет идея коммуникации. А что такое идея коммуникации? Это осознание собственной недостаточности, тоска по Другому. Вместе с тем идея коммуникации неразрывно связана у нас с поисками собственной идентичности, с самоидентификацией, которая возможна только при сравнении себя с другими, при сопоставлении Своего и Иного, т.е., в некой атмосфере, где циркулируют различные токи. Исходя из этого, наш альманах делится на три раздела: 1. Пульс перемен. 2. Корни и крона. 3. Диалог. Первый раздел посвящен нашему общественно-политическому существованию, второй - национальному бытию, третий - диалогу с Западом. При этом мы, пытаясь представить казахстанскую культуру как единую парадигму, старались охватить самые различные сферы культуры. Так, если в разделе "Пульс перемен" преимущественно представлены публицистика и политология, то раздел "Корни и крона" включает в себя историю, религию, литературу, культурологию и философию казахского мира, а также размышления о современном казахстанском искусстве и кино. Что касается раздела "Диалог" он представлен материалами к 100-летию Х. Л. Борхеса, статьей Лори Аттиаса о художнике Ансельме Кифере, перепечатанном нами из журнала Art news-97 в переводе казахстанского автора, а также антологией современной польской поэзии в лице Чеслова Милоша и Збигнева Херберта. Заключает раздел подборка "Эти забавные философы", где в веселом жонглировании цитатами и подписями достигает своего, на этот раз, ироничного апофеоза, идея коммуникации. Как уже говорилось выше, авторы альманаха - люди, которых можно назвать визитной карточкой казахстанской культуры. Не их вина, если наши СМИ не могут представить их на должном уровне. Особенно показательна в этом плане фигура Мурата Ауэзова. Сын писателя-классика, пронесшего через всю свою жизнь заветы Алаш-Орды, человек с юных лет ставший мэтром национальной культурологии и политической мысли, Ауэзов стал стимулятором преемственности поколений в казахстанской культуре. Если в молодости, в условиях беспросветной коммунистической идеологии, он имел мужество вслед за отцом отстаивать национальное достоинство своего народа, создавая историософские модели, утверждающие своеобразие номадической ментальности, вплоть до влияния конных кочевников на события "осевой эпохи", или "эры пророков", ознаменованной именами от Заратустры до Будды, то в зрелые годы он оказался чуть ли не единственным среди нашей культурной элиты, кто пошел против течения, как в политическом, так и интеллектуальном плане. Например, еще будучи во власти он резко критиковал тех, кто делал себе "шкурный" капитал на разжигании ура-патриотической истерии вокруг казахо-джунгарских войн, настаивая на том, что это народы с одним и тем же стереотипом поведения, ставшие жертвой имперских происков более могущественных соседей. Ауэзов, вначале 70-х разработавший теорию "инобытия" языка, где доказывал возможность творчества на языке победившей культуры, в 90-х сумел оценить новое поколение интеллигенции, реанимирующую родную культуру из состояния анабиоза. Единственный среди старшего поколения он поддержал нас, чье творческое становление пришлось на трудные годы еще не окрепшего суверенитета. Таким образом, Мурат Ауэзов - уникальное явление, связующее нас как с раздвоенным сознанием периода "застоя", так и с цельностью эпохи Алаш-Орды, где впервые состоялся феномен европеизированных казахов, истовых носителей Тюркской Идеи. Вместе с тем, если 70-е годы характерны для него, после яркой как вспышка деятельности в "Жас Тулпаре", убеганием от действительности, погружением в "колодец времен", то в 90-е Ауэзов становится остросовременным мыслителем, сознательно ушедшим из власти, чтобы способствовать разворачиванию оппозиционного движения. В эти годы для обозначения хищников от власти, паразитирующих на теле народа, он вводит термин "Временщики", много ездит по стране, бывает за рубежом и все это для того, чтобы не потерять чувство реальности, ведь только тогда имеешь возможность влиять на последнюю. Эссе М. Ауэзова, предложенная им в наше издание тоже носит характер отрезвляющий. Она посвящена китайско-казахстанским отношениям и осмысливает их отнюдь не как идиллические. Автор дает понять, что Китай - не только сосед, но и конкурент на евразийском пространстве, тем более опасный, чем более уступчивы мы в принципиальных вопросах. Вместе с тем, Ауэзову удалось вылепить убедительный образ многострадальной страны, чьи подавленные амбиции могут выплыть наружу там и тогда, где и когда их меньше всего ожидаешь. Дело осложняется еще и тем, что история тюрков и Китая - история скрытого и явного соперничества, которые как бы в крови у народов, медленно преодолевающих инерционную фазу, подспудно готовясь к новому прыжку в неведомое. В целом можно сказать, что данная статья Ауэзова раздвигает границы казахской культуры, ибо это тот случай, когда размышляя о чуждой культуре, вооружаешься ее опытом, как это некогда произошло с Тоньюкуком, одним из героев тюрко-китайского противостояния. Проблема расширения горизонта в русско-казахских отношениях характерна и для статей А. Княгинина и А. Зубарева, осмысливающих причины оттока русских из Казахстана. Конечно, это проблема сложная, связанная не только с современными реалиями, но и историей. Однако, на мой взгляд, в конце концов она обусловлена проблемой самоидентификации. Родину не покидают. А если покидают, значит, не считают ее Родиной. И это уже проблема внутреннего характера. Тем не менее, чтобы не показаться тенденциозными, мы, в качестве независимых экспертов привлекли таджикских политологов из Института востоковедения РАН Шарифа Шукурова и Рустама Шукурова, авторов книги "Центральная Азия (опыт истории духа)", посвященной динамике межэтнических отношений в одноименном ландшафте. Тюрки, иранцы, узбеки, таджики, казахи, русские, ислам, христианство представлены здесь как некие векторы, создающие те или иные приоритеты в центральноазиатском регионе. В книге присутствует полет мысли, серьезные культурологические ориентиры, историософия и философия, - не нацеленные на коньюктуру, а желающие разобраться в истинном положении вещей. Насколько мне известно, это первый политологический труд в Центральной Азии, написанный после распада Советского Союза. Русским в книге посвящена глава под названием "Красная невеста". Ее-то мы и предлагаем вашему вниманию, без сокращения и редактуры, в том виде в каком она представлена в работе таджикских авторов. На пороге третьего тысячелетия неумолимо встает вопрос о жизнеспособности культуры в технократическом мире, где навыки и умение подменяют способность к самостоятельному мышлению. Еще более тревожно за национальные культуры, которые едва ли устоят в соревновании культур, если не сумеют структурироваться и сорганизоваться в соответствующие времени ментальные синтезы. По теории американского культуролога С. Хантингтона экономические и политические столкновения в ХХ1 веке сменятся битвой культур, противопоставляющей физическому истреблению людей их духовное подавление. Над этой проблемой эмоционально размышляет Ербол Курманбаев в статье, посвященной клубу Олжаса Сулейменова "культура третьего тысячелетия". Разделяя тревогу автора, мы полагаем, что не стоит говорить о культуре в терминах спасения. При адекватной культурной политике и своевременных инвестициях любая культура способна к воспроизводству и репрезентации своих институтов. Казахская журналистика - самая слабая в Казахстане. На каком бы языке она ни звучала, казахском или русском, ее непреходящими чертами остаются преклонение перед старейшинами, постоянная оглядка на вышестоящие инстанции, внутренняя цензура, следствием которой является эзопов язык, грешащий эвфемизмами там, где как раз надо говорить открытым текстом. Казахские газеты есть нечто противоречащее самой идее информации. Сколько их не читай, кроме аккуратного столбика строк, ничего не вычитаешь. Столько энергии в искусстве вуалирования не встретишь даже в модельных салонах или кабинетах косметики. Приятным исключением из этого "хитромудрого" правила являются публикации Жанибека Сулеева, творящего под псевдонимом "Д-р Найман". В данной лексеме при ударении на первом слоге мы имеем еврейскую фамилию, при ударении на втором - название казахского рода. Тем самым журналист указывает на свои обстоятельства и ориентиры. Впадая в некоторую фривольность, можно сказать, что перед нами казах, пишущий по-еврейски. Думаю, что это больше, чем комплимент. Это - правда. Если под еврейством понимать не только гибкость ума, но и структуру духа, не подстраивующуюся под обстоятельства, но изменяющую их. А если серьезно, Жанибек Сулеев из редкой породы журналистов, умеющий писать о больных проблемах на грани хирургического вмешательства. На протяжении последних лет он поднял много проблем, препятствующих строительству национальной государственности. Среди них - проблема небрежного отношения к казахскому языку, вопросы казахстанского телевидения, политических процессов в республике, проблема руководства культурой. Его статья о "крысином волке" - концептуальная вещь, поднимающаяся до уровня культурологического осмысления опасных тенденций в современном казахском менталитете. В нашем издании Д-р Найман представлен статьей о необходимости национальной идеи. Хотя Сулеев - публицист по преимуществу русскоязычный, данный материал представлен им на казахском языке. Казахи - народ, сложившийся в результате трех этногенезов: иранского, тюркского, монгольского. Так, эпоха бронзы прошла в наших степях под знаком иранского начала. Монголоидные элементы появляются на территории Казахстана только с эпохи раннего железа (7-4 вв. до н.э.) и постепенно усиливаются до эпохи позднего Средневековья. Таким образом, иранский этногенез был первым в Срединной Азии и оставил мощное наследие, известное позже под названием шаманизма. Наиболее эффективно исследовал данную проблему, вкупе со всем устнопоэтическим творчеством казахов замечательный мифолог Едиге Турсунов, которого с полным основанием можно назвать зачинателем казахской фольклористики в 60-е годы. Непреходящая заслуга Е. Турсунова состоит в том, что он создал типологию носителей казахского фольклора, где отнес историю их возникновения к 1-му тысячелетию до н.э. В тяжелейшие годы советского изоляционизма Едиге использовал структуралистские проекции К. Леви-Строса, которым остается верен и по сей день. Поскольку мы принадлежим к тюркской языковой группе, тюркский пласт составляет основу казахской идентичности. Если ранее он изучался в историко-этнографическом плане, то в исследованиях Оспанулы осмысляется на уровне философской эссеистики, зондирующей привычный материал методами феноменологии и герменевтики. В последнее время в размышлениях Нурлана все больше преобладает трибунно-пророческая тональность, или, иначе говоря, публицистика. Это настораживает и в то же время является, наверное, симптомом нашего времени, слишком политизированного для отвлеченных академических штудий. Как бы то ни было, Нурлан является находкой для тех, кто пожелал бы заняться разработкой тюркской доктрины и цивилизационных схем развития тюркского духа. Альмира Наурзбаева - культуролог, инициатор и редактор первого культурологического журнала в Казахстане "Шахар". В интерпретации Альмиры, мы - Центральная Азия, но никак не Евразия. Что касается казахстанской культуры она определяет ее как сложное единство традиционалистов и маргиналов, оторванных от родной почвы. Ныне Альмира занята философией истории как в глобальном, так и национальном масштабе. Жанат Баймухаметов многое сделал для популяризации в Казахстане западных постклассических стратегий. Владея языками: немецким, английским, французским, Жанат счел нужным для себя раствориться в искусстве перевода. Так, за несколько лет творчества им переведены на русский язык статьи о Мишеле Фуко, Мерло-Понти, стихи Рильке, Бодлера, Рембо, Силезиуса, Георга Тракля. Наряду с переводами Жанат пишет статьи, вдохновленные все теми же корифеями постклассической мысли. Особенно показательно в этом отношении его эссе "Интеллектуальный номадизм в современной западной философии" (Сб. "Культурные контекстыы Казахстана: история и современность", Алматы, 1998, с. 118). В данном опусе Баймухаметов вскрывает причины своего обращения к западному опыту мысли. На его взгляд, современный западный дискурс полностью преодолевает понимание человеческой субъективности как самосозидающего центра, находящегося в средоточии всей совокупности сущего. Увы, человек - не "венец природы", не "центр мира", и потому он не может быть ни Востоком, ни Западом, он есть только то, на что направлена его мысль. Жаната привлекает пафос критического освоения бытия, что, собственно и является задачей философии. Действительно, если мы будем вопрошать о мире, не ставя и себя под вопрос, мы никогда ничего не узнаем ни о мире, ни о себе. Но даже поставив себя под вопрос, мы должны вопрошать не с позиции "кающегося грешника", или идеолога известных тенденций, а с точки зрения критического разума, пересматривающего привычную систему координат. Надо постараться стать "внешними" по отношению к самим себе. Об этом и идет речь в предлагаемой Жанатом эссе "Провинциальная этокритика или топология самоидентификации". Если бы Байрон писал в Казахстане, ему не угрожала бы перспектива быть скоро знаменитым. У нас над поэтами, как бы они ни были плодотворны, расширяются лишь круги забвения. Игнорирование всего, что не имеет отношения к власть предержащим возведено нашим "жречеством" в ранг государственной политики. Иначе как объяснить тот факт, что у нас вполне интеллектуально состоятельные люди не делают погоды ни в культуре, ни в общественной деятельности, а порой и умирают в безвестности. Одним, из таких тружеников духа был и остается в своих творениях культуролог и поэт Нурлыбек Садыков. Он писал о цивилизационном разломе, пытаясь очертить геополитическое своеобразие Казахстана, работал над докторской диссертацией, которая представлялась ему цельным размышлением о казахской культуре, перевел поэму Магжана Жумабаева "Коркыт", готовил к изданию сборник стихов. Однако, болезнь сердца вырвала его из жизни в 39 лет. И это тем более досадно, что все проблемы, занимавшие Нурлыбека очень актуальны, а книга стихотворений, вышедшая вскоре после его смерти усилиями друзей и близких, свидетельствует о несомненном поэтическом таланте и духовной зрелости автора, состоявшего как бы во внутреннем диалоге со всей мировой культурой порога тысячелетий. Прозаик и культуролог, лауреат молодежной премии "Дарын", Дидар Амантай - яркий пример способности казахского этоса к гибкому мышлению и экономному языку. Если в литературе Дидар стремится к новому сцеплению слов, порождающему новые смыслы, то в культурологии - к осмыслению национальных процессов посредством норм современной западной философии. Это вызывает резкое неприятие у упорствующих ортодоксов по литературному цеху. Творчество Д. Амантая порождает одиозные дискуссии в казахской прессе, свидетельствующие не столь об изьянах дидаровского стиля, сколь о неразвитости художественного вкуса и культуры мышления у большей части казахской интеллигенции старшего поколения. К сожалению, наши "мастадонты" от соцреализма катастрофически не в силах постичь, что имеет право на жизнь не только громоздкое и ящероподобное и что не стоит уподоблять нацию ископаемому организму, пока она имеет язык, способный проговорить то, чего требует время. Еще более досадно то, что наши уважаемые патриархи, отмечающие каиновой печатью все к чему ни прикоснутся, сумели воспитать в своем духе определенную часть молодежи, которая теперь тоже в свою очередь занимается литературным каннибализмом. Не смотря на столь мрачные контексты, проза Дидара - явление отрадное для национальной литературы. Молодой писатель, сочетая в своей творческой палитре технические находки Хемингуэя и Камю, Акутагавы и Бориса Виана, превратил их в особый дидаровский сплав, в основе которого - желание модернизировать казахский язык и, посредством него, национальное мышление. Те же задачи он ставит и в своих культурологических разработках, где тоже чувствуется основательная философская выучка и способность к концептуальному постижению мира. Асель Омар - выпускница московского Литинститута, прозаик и поэт, лауреат литературного конкурса "Дебют-97", организованного фондом Сорос-Казахстан. Ее рассказ "Черный снег декабря" - это анатомия страха, попытка разобраться в искореженной сталинским ужасом ментальности советского человека. Декабрьские события 1986 года показаны в нем глазами городского казаха, воспринимающего их как нечто абсурдное и страшное, непостижимое в своей провиденциальности и алогизме. Этот рассказ внешне хаотичный и неровный отражает тем самым хаос и путаницу нашей действительности, которую невозможно преобразовать, поскольку в основе всего у нас сидит страх, передаваемый чуть ли не по генетическому коду. Данный подход позволяет автору осветить декабрьские события как нечто искусственное, спущенное сверху, но вырвавшееся из-под контроля. Если по истечении десятка лет в казахском обществе имеется некоторая романтизация декабрьских событий (как известно, лучший метод расправы с противником - его посмертная легитимация), в данном рассказе гуманистические ценности преобладают над прочими. Автор изображает события сухо и жестко, с изрядной долей иронии. Особенно это чувствуется в финале, когда бывший "декабрист", убегавший некогда от милиции, сам вдруг предстает в виде подвыпившего стража порядка, пристающего без всякой причины к герою рассказа. В целом, на мой взгляд, мы имеем в опусе Асель Омар нетрадиционное освещение декабрьских событий, нацеленное на демифологизацию нашего общественного сознания. Совершенно другое изображение этих событий мы видим в балладе, предлагаемой поэтом Утежаном Нургалиевым. Казахский классик скорбит о безвинно пострадавших "героях декабря", осмысляя бунт казахской молодежи 1986 года как "музей под открытым небом", взывающий к суду над палачами восстания. На его взгляд , трагическая судьба поэта Мукагали Макатаева и композитора Шамши Калдаякова, не признанных в свое время советским официозом - тоже своеобразный "декабрь" и тоже требует воздаяния. Но больше всего тревожит Утежана то, что для истинного поэта, не привыкшего поступаться своими убеждениями, до сих пор нет реабилитации и признания. Присутствие "декабристской" тематики в нашем альманахе не случайно. Это событие настолько эпохальное для казахов и Казахстана, что требует уже собственной философии истории. И в наших публикациях, на мой взгляд, намечены те линии, которые могут стать основными в дальнейшем обсуждении. Это линии приятия и неприятия декабрьских событий, горечи по ним и горечи за них. И здесь действительно есть о чем поразмышлять. Уроки декабря - единственные уроки демократии в Казахстане. Главное, сделать из них правильные выводы: и Власти, и Народу. Оралтай Билялов - поэт, работающий в постмодернистском ключе с цитациями и аллюзиями из классики казахской литературы. В частности, из Абая и поэзии жырау. Однако, национальный материал осмысливается им по-ницшеански жестко и бескомпромиссно. Причем настолько кардинально, что пародирует не только содержание, но и форму национального мышления. В поэзии Владимира Семижонова есть что-то от музыки Шопена - одновре­менно мотыльково-порхающее и стрельчато-структурированное. И это неудиви­тельно. Как мне стало известно, в нем течет добрая толика польской крови, а Польша - это Европа. это католичество, это готика. И, видимо, стихи Владимира есть ни что иное как генетический отклик на западную традицию. Меня впе­чатляет то, что этот отклик раздается из Казахстана. Надеюсь, что мои соотечест­венники сумеют в сонме до боли знакомых арий и напевов различить этот непри­вычно отстраненный голос, сумеют понять и принять его. В нашей публикации Семижонов представлен как собственными стихотворениями, так и переводами из современной польской поэзии. Гульнар Абикеева - теоретик и организатор кинопроцесса в Казахстане. Она запомнилась нам по телепередачам из Дома Кино, где впервые получили легитимацию и признание на родной земле представители так называемой "казахстанской новой волны". В непростой ситуации, когда многие хотели бы забыть о существовании казахского кино, Абикеева - почти единственный критик, который не устает напоминать нам о ярких свершениях и мощном потенциале казахстанского кинометографа. Сергей Маслов - актуальный художник, сопровождающий свои акции вербально-текстовым оформлением. Тем самым он разрушает образ художника-молчуна, некогда убедительно вылепленный Полем Валери. Литературные тексты стали столь важны для Маслова, что он создал рукописный журнал под своей фамилией, где может писать что угодно и как угодно, ибо распространяет его среди друзей и знакомых. Что принуждает его к этому? Видимо, жажда свободы и тотальное неприятие ханжества, как на политическом, так и на межличностном уровне, вплоть до интимных отношений. Нашему крайне политизированному сознанию художник противопоставляет вальяжный гедонизм, который все к чему ни прикоснется, сводит к эротике и сексуальности. Виртуальный мир Маслова столь ярок, что соперничает с реальностью. В этом и состоит, на мой взгляд, задача автора-креациониста: освободить нас от реальности, расшерудить "подкорку", погрузить в поток бессознательного и очищенными в катарсисе "дионисийского" смеха, вернуть в неотступные будни. Валерия Ибраева - искусствовед и организатор культуры, которой работа в фонде Сорос-Казахстан дает редкую возможность реализации самых неожиданных проектов. Это тот уникальный случай, когда не место красит человека, а человек - место. Без активной организаторской деятельности Валерии трудно представить столь пышный расцвет современного искусства в Казахстане. Но Ибраева не только куратор культуры, но и пропогандист современных моделей мышления, исследователь казахстанского искусства, рассматривающий его в динамике прошлого и настоящего Что касается моих вещей в данном издании, они представлены мной как на русском, так и на казахском языке. В первом случае - это эссе "Коркут как горизонт казахского мифа" и стихотворная подборка, во втором - баллада "Мальчик-паршивец, или разговор с паршивым бытием", где я размышляю о кризисе казахской идеи как куцем изобретении наших горе-идеологов, а также мои переводы на казахский язык рассказа Борхеса, поэзии Рильке и Тракля, немецкого поэта-дадаиста Курта Швитцера. Напоследок хочется сказать несколько слов об ассоциации, явившейся инициатором и издателем альманаха. Идея данного объединения возникла тогда когда мы осознали, что наше государство - транснациональное акционерное общество, превратившее в свои акции наше национальное достояние и существующее к тому же на налоги с неассоциированных граждан. Следовательно, чтобы противостоять такому монстру деятелям культуры необходимо объединиться в некую ассоциацию и создать собственную инфраструктуру (газеты, журналы, издательства, институты общественного признания и поощрения). Однако, тогда, в 1994 году, нас мало кто знал. Теперь мы достаточно известны и полагаем, что являемся реальной силой, стимулирующей новую культурную ситуацию в республике. Не считаться с нами теперь невозможно. Это все равно что отказаться от культуры, сойти в инволюцию. Мы не надеемся быть популярными у государства. Оно, родное, конечно же, нас никогда не обласкает. Но мы надеемся на оппозиционные силы, на всех людей доброй воли, отечественных и зарубежных бизнесменов, общественные фонды. Наша ассоциация может стать регулятором инвестиций в культуру, расходуя их строго по целевому назначению. Неразумно растрачивать отечественный интеллектуальный потенциал, когда он может сыграть решающую роль в повышении духовного имиджа и престижа нашей страны в мировом сообществе. На примере структуры нашего альманаха можно убедиться, что развитие культуры в Казахстане имеет три модуса: политический, национальный, гуманитарный. Мы рады, что эти столь различные модусы встретились в одном издании и стали фактами одного сознания: казахстанского.В заключение, мы хотим поблагодарить руководство Демократической партии Казахстана "Азамат", оказавшее нам деятельное содействие в выпуске альманаха.Ауэзхан КОДАР - президент ассоциации по экологии культуры народов Казахстана "ЗОЛОТОЙ ВЕК".П У Л ЬС П Е Р Е М Е НМурат АуэзовИстория и современность в китайско-казахстанских отношениях ^ Все слышнее лай собак и пенье петухов.Лао ЦзыВ жизни любого современного государства внешние факторы играют все возрастающую роль. Не является исключением и Казахстан. Более того, его природные богатства, малочисленность населения на огромной территории, сложный этнодемографический состав, слабая консолидированность обще­ства для решения внутренних и внешних проблем стимулируют особую ме­ру повышенного к нему интереса со стороны целого ряда держав. Вокруг Казахстана, также как и вокруг других центрально-азиатских стран, набира­ет обороты новая "большая игра". То обстоятельство, что З. Бжезинский, называя территорию Казахстана "зоной перехлеста интересов США и Ки­тая", не упоминает в данном случае других действующих и потенциальных участников "большой игры", лишь оттеняет страсти, отчетливей обозначает, чьи ставки сейчас, по его мнению, выше. В бездорожье первых лет суверенного развития мы, наконец, встрети­лись с определенностью. Откровенно заявляют о себе чужие интересы. Чтобы отстоять собственные, следует внимательней всмотреться в участ­ников геополитического действия, обращенного на Казахстан. Сегодня на очереди - Китай. В истории этой страны нас интересует то, что можно отнести к опыту ее взаимоотношений с пратюрками, тюрками и их модифицированными со­временными потомками. Подобная локализация проблемы не намного су­жает поисковую задачу, поскольку стержневым содержанием истории Китая трех последних тысячелетий является сложное его взаимодействие с этими своими "северными" соседями. В связи с возникновением первичного очага цивилизации городского типа в бассейне Хуанхэ в середине 11-го тыс. до н.э. можно говорить о начале ки­тайской государственности.1 Этот период именуется эпохой Инь. Завершил­ся он в 1027 г. до н.э. Сведений о внешних связях государств иньской эпохи сохранилось мало. В пришедшей на смену Инь эпохе Чжоу (1027 г. до н.э. - 221 г. до н.э.) продолжается укрепление государственности, активизируются контакты с внешним миром. Ускорение этих процессов происходит в середине I тыс. до н.э. в прямой зависимости от глобальных событий евразийского масштаба. О них поговорим подробней. На время эпохи Чжоу, оставившей после себя замечательные изделия из бронзы, выпадает смена бронзового века веком железным. Как пишут ис­следователи, "главным прорывом... в железный век, век скифо-сакских пле­мен, был прорыв в образе хозяйственной деятельности, и , естественно, в образе жизни. Знамением прорыва стало сложение скотоводческого хозяй­ства". 2 Появление железных орудий стало благом и для земледельцев эпохи Чжоу, способствуя увеличению пахотного клина, расширению ирригацион­ных работ. Однако эффект "прорыва" изделия из железа произвели именно в скотоводческой среде. Замена быстроокисляющихся бронзовых удил на железные превратила коня в средство покорения больших пространств. По­следствия этой новации были грандиозными. Переоснащение, перевоору­жение, обновленная, в соответствии с резко возросшим ареалом действий, внутренняя организация кочевых племен превратили их в грозную военную силу. Стремительные рейды "новых" кочевников в восточном, южном и запад­ном направлениях как бы наметили маршруты, по которым впоследствии устремятся гунны, тюрки и монголы. По существу, оказались очерченными пределы земель, называемых историками зоной великого переселения на­родов, ареной действия Великого Шелкового пути и даже "Осью мира", о чем было сказано: "Кто владеет "осью мира", тот владеет миром". В связи с выходом на евразийскую арену в середине I тыс. до н.э. конных кочевников не только сложился ареал "оси мира", но и на всем его протяже­нии, в исторических масштабах - синхронно, возникает духовная атмосфера "осевой эпохи", именуемая также "эрой пророков". События этого времени явились первым полномасштабным евразийским действием, а по результа­там - действием всемирно-исторического значения. Именно в это время формируются и начинают шествие в будущее конфуцианство, даосизм, буддизм, обновленный зороастризм, раннее христианство и "высокая ан­тичность" Эллады. Конно-кочевая цивилизация со своим типом жизнедеятельности и мировидения играла в этом процессе роль стимулятора и от­крытого для взаимовлияний партнера. К. Ясперс, первым обративший внимание на феномен "осевой эпохи", считал невозможным дать ему причинное объяснение, хотя и допускал воз­мож