Ефимова Е.Н.ДАНИЛЫЧ Академик Александр Данилович Александров. Воспоминания. Публикации. Материалы. – М.: Наука, 2002. С. 90–93.Мой папа, Николай Владимирович Ефимов, геометр, занимался, как и Александр Данилович Александров, «геометрией в целом». Общие геометрические интересы стали источником преданной взаимной дружбы. Мама, Роза Яковлевна Берри, оценила уникальность Александра Даниловича и всегда была рада общению с ним. Она называла его Данилычем, снимая груз регалий, открывая дорогу дружбе и глубокому, искреннему уважению, которое испытывали все члены нашего семейства к А.Д. Александрову. Я не могу помнить время, когда папа познакомился с Александром Даниловичем. Но из рассказов знаю, дружба, т.е. взаимопонимание и доверие, возникли с первой же встречи. На всю жизнь Николай Владимирович сохранил пиетет по отношению к Александру Даниловичу. Преклонялся перед его талантливой, яркой личностью. Дружба прежде всего была профессиональная, позже это уже была троица: Александров, Ефимов и Погорелов. Три геометра неожиданно возникали за нашим столом. Я бегала, помогала маме накрыть стол. Это могла быть роскошная закуска, подготовленная заранее, с выпивкой, рассчитанная на длительное застолье. Но бывали и чудесные, абсолютно неожиданные приезды. Когда телефона у нас не было или был, но звонок предупреждал только о том, что Данилыч выезжает и он (один или вместе с Алексеем Васильевичем) оказывался у нас очень скоро. Академическая машина доставляла его за 15-20 минут. Успевали в лучшем случае разогреть котлеты или, уже когда все садились за стол, делалась «честная яичница». Но всегда приезд Данилыча – это праздник. Вихрь. Всегда, сколько помню, я – Елена Николаевна, подчеркнуто, театрально – смех мой и мамин в ответ. Данилыч говорил ярко, с напором, растягивая гласные и озвучивая согласные так, как будто он произносит знаменитое «cheese» («чи-и-и-из»). Так он выделял в монологах разные свои любимые выражения. Они служили рефреном, менялись от приезда к приезду. Запомнились два выражения: «Так вам и надо!» (Бывало и «Так нам и надо» и другие вариации, но всегда с сильным ударением на ТАК и на НАДО) и «Вот так-то, дорогие товарищи!». Тут важны были не слова, а то, как он их произносил. Он этим как бы пригвоздил свое отношение к теме разговора. Александр Данилович не любил обнародовать свои сомнения, насколько мне, мелкому наблюдателю, было видно. Во всяком случае, по всем вопросам, которые обсуждались за столом, при других обстоятельствах я встречалась с ним редко. Данилыч всегда имел четкое определенное мнение. Например, я спрашиваю его, что он думает о воспитании детей. Тема казалась сложной и необъятной. Он сразу: «Воспитывать можно только личным примером. Вот так-то». Потом много рассказывал о своем отце, иллюстрируя свою позицию. В результате у меня навсегда осталась убежденность в том, что Данилыч прав. Вспоминая Александра Даниловича, я безумно огорчаюсь, что невозможно словами передать тот живой, яркий образ, который стоит перед моими глазами. Он был уникален. Естественно. Они все были уникальны – математики, которых я видела в нашем доме, во времена моего детства и юности. Как звездный их час, я вспоминаю Съезд в Ленинграде (1961 г.). Они встречались, смеялись, целовались – как будто это одна огромная математическая семья. Там я впервые видела их рядом с иностранными учеными. Мне казалось, что Данилыч был самым европейским из известных мне тогда людей. Дело не только в том, что он легко, естественно говорил по-английски, а в том, как он держался, вел себя. Он не только вел себя как свободный человек, но явно чувствовал себя свободным. И не только с иностранцами, а, по-моему, всегда. Данилыч постоянно нарушал правила поведения советского общества. Ректор Ленинградского университета, это был очень высокий: пост. Занимая его, Александр Данилович оставался нормальным членом математического сообщества, и, мне кажется, не только Роза Берри звала его Данилычем. Потому, что это имя-прозвище очень ему подходило. Я помню, как Александр Данилович называл себя «Сашка». Но это уже перебор. Хотя он произносил это очень смачно. В Ленинграде ходило много рассказов и о парадоксальном, неожиданном поведении ректора со студентами. Но не мне о них рассказывать. Александр Данилович Александров, дворянин, никогда не забывавший этого, ректор Ленинградского университета, был членом партии, причем искренне верившим во что-то типа марксизма, и оставался при этом свободным человеком. Это было таким удивительным явлением в нашей несвободной стране, что ему прощали его партийно-марксистские завихрения такие не партийные и не марксистские люди, какими были мои родители. Я не помню, какими словами они его оправдывали, но думаю, что глубинный смысл именно в этом. Данилыч не побоялся, в 1960 г. пригласил в Ленинградский университет Рохлина, которого математикам чудом удалось вырвать из лагеря в конце 40-х годов, но он оставался под надзором, т.е. обязан был являться в соответствующий орган отмечаться. Александр Данилович добился снятия с него всех ограничений в правах. Значение этого шага очевидно. Позже, когда в 68-м году внук Делоне – поэт Вадим Делоне – вышел на Красную площадь протестовать против ввода наших войск в Чехословакию и его посадили, Данилыч ездил в лагерь его навещать. Как-то я спросила Александра Даниловича, как ему удавалось ничего не бояться. В ответ последовал монолог, навсегда убедивший меня в бессмысленности моего страха. Запомнила я следующий рассказ. В конце 30-х годов на очередном из печально известных собраний Данилыч сидел рядом с известным физиком. Если мне не изменяет память, это был академик Фок. В момент, когда с трибуны начал выступление хороший и уважаемый всеми человек, Фок сказал: «Как он не понимает, что трусость не влияет на вероятность отсидки». С каждым поколением нашего семейства у Данилыча были свои, как бы независимые отношения. Приходил ко мне на кухню, расспрашивал про Студенческий Театр. Как-то я рассказала ему про наши неприятности, борьбу с профкомом-парткомом. А он возмущается, что Петровский это допускает. Я пытаюсь доказать, что Ивану Георгиевичу сильно не до Студенческого Театра. Данилыч говорит, что он, когда был ректором, считал жизнь студенческого театра очень важным делом и держал его под своим контролем. Александр Данилович сам был удивительно театрален. Он входил, и квартира заполнялась им и его голосом. Слушать его было бесконечно интересно. Но в памяти остались только отрывки. Только что из Лондона. Удостоился аплодисментов профессиональных шекспироведов за свои переводы сонетов Шекспира. Вернулся с гор. Оказывается, Александр Данилович – настоящий альпинист. Прилетел, не знаю откуда, и сразу же математические разговоры с папой, но так ярко, образно, темпераментно, что мне очень интересно слушать, наблюдать, хотя я ничего в их геометрии не понимаю. Еще так недавно, когда уже не было с нами папы и мамы, совсем не молодым человеком, Александр Данилович посещал нас – хотел удостовериться, как у нас идут дела. Происходило это так. Совершенно неожиданно раздавался звонок. В Москву приехал Александр Данилович. От одного его звонка мы приходили в радостное возбуждение. Данилыч договаривался, когда и куда сын должен за ним заехать, а мы с мужем подготавливали его прием. Все трое уже заранее предвкушали интересный вечер. И никогда не обманывались в своих ожиданиях. Александр Данилович дожил до перестройки и категорически не принял ее. Я слишком дорожила его здоровьем, чтобы спорить, и старалась не затрагивать эту тему. И вот звонок: – Елена Николаевна? Я: – Александр Данилыч! Как замечательно! Где Вы, откуда звоните, из Москвы? – Нет. Из дома. Разговор быстрый, короткий. Он хотел узнать, буду ли я с ним разговаривать!!! – Господи, конечно, счастлива Вас слышать. Как Вы себя чувствуете? Недоволен. Что за глупый вопрос. И правда. А что сказать в неожиданном коротком телефонном разговоре. Только признаться в любви и совершеннейшем к нему почтении. Что я и сделала. А теперь пытаюсь сделать это прилюдно, подтвердив, рассказав, что чувства эти унаследованы мной и моим сыном от родителей.