АРИСТОТЕЛЬЦарь Македонии Филипп 11 считал, что юный Александр не будет столь строптивым, если его учителем станет влиятельный человек, чей авторитет был бы для него непоколебим. Филипп, не теряя времени, послал приглашение великому фило-софу Аристотелю: “Знай, что у меня родился сын, я благодарю богов не столь за то, что они позволили ему родиться, сколько за то, что он родился в твое время. Надеюсь, что, воспитанный под твоим руко-водством и в твоей школе, он станет достойным предназначенного ему трона”. Тот принял приглашение с условием, что Филипп восстановит разрушенный его войсками родной город Аристотеля – Стагиры. А сыну сказал: -Учись у Аристотеля, особенно занимайся философией, тогда ты не сделаешь того, что делывал я и в чем раскаиваюсь… …-Хайре! Это про тебя говорят, что купаешься в оливковом масле, а потом его продаешь?- с шуткой встретил друга детства Филипп.- Чего только не выдумает народ… Они не встречались с тех пор, когда после смерти царя Аминты, Аристотель вместо с отцом, придворным врачом Никомахом, поки-нули Пеллу. Филипп помнил, как они играли вместе, будущий философ тогда был хиленьким мальчиком, с тонкими рахитичными ногами, маленькими глазками и шепелявил, зато всегда был задум-чивым, с мечтательным одуховоренным выражением лица, чем компенсировал свои физические недостатки. Да и сейчас он далеко не был идеалом греческой красоты. Те же тоненькие ноги и руки, маленькие, но пронзительные карие глаза, плешивый затылок, жиденькая бородка, да еще с выдающимся животом. Только четко и красиво говорить научился. Но зато одет щегольски: на длинный до щеколоток расшитый хитон и небрежно наброшенный на него пурпурный гиматий; и весь в украшениях: на пальцах по несколько колец из драгоценных металлов и камней, на штиблетах – позолоченые застежки. Не так-то просто, по-видимому, избавиться от юношеских привычек. Филипп знал, что Аристотель, как подобает великим людям той эпохи, свой полумифический род вел от бога Асклепия, сына Апол-лона и смертной женщины Корониды. В одной из легенд рассказы-вается, что Асклепий настолько владел врачебным искусством, что Зевс якобы умертвил его, боясь, как бы он не сделал всех людей бессмертными. Ведь он воспитывался у мудрого кентавра Хирона, внушившего ему дерзкую мысль воскрешать мертвых. Тот действительно воскресил многих героев, за что разгневанный Зевс поразил его молнией. Непременным атрибутом Асклепия была змея, получавшая в храме жертвоприношения. Поэтому и в наше время символом медицины является чаша, обвитая змеей. Быть же потомком Асклепия означало пользоваться особым авторитетом у людей, занимать видное общест-венное положение. Но только не править и не издавать законы. В Древ-ней Греции не было аптек и врачам самим приходилось изобретать и изготавливать лекарства. -Платон мне друг, но истина дороже, – эти твои слова, Аристотель, стали изречением,- сказал Филипп, угощая своего друга детства.- На-до же как боги играют нашими судьбами – я стал царем и ты извест-ным и почитаемым ученым… Встречался я, еще будучи в заложниках, с твоим бывшим учителем Платоном, беседовал с ним. Мудрейший человек! В нескольких сло-вах сумел мне объяснить сущность бытия. Свои законы придумал, чтобы все люди ими пользовались, об управлении государством. Я запомнил его высказывание: «Иссякнет зло людское, если народом будут повелевать либо философы, либо цари, занимающиеся филосо-фией»… Как ты считаешь, прав он? -Платон во всех отношениях божественен и благочестив, но он от-важился на поистине рискованные слова, и я вынужден был воззра-зить ему, - ответил Аристотель.- Философствовать царю не только не необходимо, но и затруднительно, а надо, чтобы истинные философы давали советы царю, который послушен и понятлив, то есть наполнил свое царство добрыми делами, а не словами… -Поэтому он называл тебя жеребенком, брыкающим свою мать, насосавшись ее молока?- рассмеялся Филипп, сам разливая из ам-форы вино по фиалам.- Выходит, ты сам стал превосходить своего учителя? -Я в его Академию поступил восемнадцатилетним юношей и ему, как многим пожилым не нравились мои привычки: носить длинные волосы, украшения на руках, что модно среди молодежи, а когда наши мнения о некоторых видах науки начали расходиться, я прямо высказывал ему свое несогласие с его выводами, порой утопичес-кими. Но я ему бесконечно благодарен за то, что он дал мне важней-шие основы знаний, будто сбросив с меня узду, разбудил во мне любовь к научным исследованиям и я считаю себя платоником, хотя мы расходились в теоретических взглядах, а потом вовсе разошлись наши пути. Я открыл свою школу, у меня появились ученики и друзья, с кем я делился свои-ми открытиями… -Я пытался изучить твои труды, но они не для моего ума,- честно признался Филипп.- Чего не дано, того уж не дано. Вот мой сын Алек-сандр, надеюсь, при твоей помощи сможет вникнуть в высокие мате-рии – в его возрасте впитываешь как песок влагу… А мой удел – быть хорошим царем и искусным полководцем … -В этом ты преуспел, хвалю и восхищаюсь твоими победами,- искренне заявил Аристотель,- но никак не пойму, зачем ты разрушил мой родной город Стагиры?- в последних его словах не было обиды и упрека, будто их он обронил случайно, мимоходом. Но Филиппу стало стыдно и он почувствовал себя виноватым, будто совершил преступ-ление. В ответ он обнял философа за плечи и прислонил к нему свою белокурую кудрявую голову: -Прости, великий Стагирит, если можешь, меня, варвара и неуча. Не вспомнил я тогда тебя, но, клянусь Зевсом, завтра же велю восста-но-вить! А из сына моего постарайся сделать настоящего образован-ного эллина… -Юноша, как я наслышан, он смышленый, сам тянется к знаниям, надеюсь вылепить из него достойного наследника. Да и сам возлагаю на него большие надежды… Сказал бы « «сокровенные», но в Афинах у меня немало трезвомыслящих сторонников… -Не пойму, о чем ты?- всполошился заинтригованный Филипп, падкий на всякие слухи, сплетни. -О судьбе всей Греции пекусь. Если бы ее объединить, она могла бы владеть всем миром как наиболее цивилизованная страна. А Алексан-дра можно воспитать так, что он сможет подчинить себе всю Элладу и превратить ее в гегемона над ойкуменой… -А я к чему стремлюсь ?!- вскочил с ложа уязвленный Филипп.- Ради чего проливаю кровь, огнем и мечом подчиняю себе греческие города, лишаюсь здоровья, становлюсь калекой, но продолжаю вое-вать? Ради славы и богатства, что ли! Этого не понимают только пустобрехи вроде Демосфена и Гиперида. Всем им кажется, что кровожадный и вероломный варвар Филипп хочет превратить их в жалких рабов… Чего душой кривить, некоторые действительно заслуживают такой участи, но я не мстительный и у меня более благородные цели – именно те, о чем ты мечтаешь… Скажешь, что я разрушаю города и пленных продаю в рабство… А как с ними пос-тупать, если не умеют разгова-ривать на обыкновенном человечес-ком языке? Вот увидишь, еще до возмужания Александра я объединю всю Элладу с Македонией. И наступит вечный мир. Не будет ни междоусобных войн, ни дрязг. И люди будут заниматься тем, чего они хотят и на что способны… А Александр… Он - другой . Ему будет тесно жить в одной стране, пусть и объединенной. В нем бурлит вул-каническая энергия и вскоре она проснется и все сметет на своем пу-ти! Ему бы только дождаться своего часа… -Ты меня обрадовал, Филипп! – Аристотель встал и усадил рядом с собой македонского царя.- Пусть тебе помогут боги в твоих благород-ных устремлениях … -А ты с Диогеном Синопским знаком? – спросил Филипп. После встречи с чудаковатым пленным, никак не мог решить, что за чело-век этот « богорожденный» – как переводится его имя по-гречески. Тем более, наслышался о нем много анекдотичного. – Кто же он на самом деле: философ или пустобрех? -Встречался я с ним. Просто веселый и остроумный человек. И очень добрый. Этого уже достаточно, чтобы называть его хорошим и добродетельным. Правда, грубоватый. А философом его назвать никак нельзя. Ну повеселит народ, кое-кого научит уму-разуму, а ум-рет – от него прах один останется. Никто даже не вспомнит. Он же ничего не пишет и наукой не занимается… -А как же Сократ? Тоже после себя никаких научных трудов не оставил, а Платон с гордостью называл себя его учеником… -Тот настоящим мудрецом был. Сам не творил, но своими сказан-ными вслух мыслями будил в других способность размышлять. Платон и другие его последователи были людьми высокообразован-ными и поэтому превзошли его, создавая уже свои учения, отличные от других… -Как ты, да? – восхищенно похлопал друга по плечу Филипп.- А как относишься к Исократу? -Я ему тоже благодарен. Он научил меня красноречию, а это основа основ здравомыслящего человека, стремящегося стать культурнее, фундамент образования, формирует профессиональные навыки для любой деятельности… -Как же он учит других ораторскому искусству сам будучи заикой? -Многие так злословили. А он отвечал им так: точильный камень не может резать, но делает железо острым. -Он мне часто пишет: тоже убеждает объединить греков, стать их военным вождем и идти завоевать Персию. Причем, очень правильно мыслит: македонцы не смогут в этом походе обойтись без эллинов, а те сами не способны своими силами одолеть общего врага. По его мнению, греки должны стать вдохновителями, а македонцы – испол-нителями… Но с этим я не соглашусь – если уж воевать, то уж всем вместе, единым фронтом! И знает чем заманивать:у персов много плодотворной земли и богатств и нам достанется большая добыча… Можно там колонии основать, чтобы эллины предпринимательством занимались…Все греки были бы умными как он, то между нами ника-ких раздоров бы не было… Конечно, я тоже понимаю, что в Элладе мало плодородных земель, некуда сеять хлеб, приходится даже распахивать горы, а в Азии земледельцам был бы простор… По этой причине междоусобица за гегемонию… -А ты по его совету пошел таким путем или сам додумался? -Я знаю, что он из-за патриотических устремлений призывает меня, для маскировки суля экономические выгоды. На самом деле, смер-тельная обида, нанесенная персами во время войн с ними, не дает ему покоя и он хочет мести, хотя один из его учеников Демосфен постоян-но получает золото от этих врагов для поддержания антимакедонской партии, возглавляемую им… -Но Исократ, на сколько знаю, несмотря на свой почтенный воз-раст, постоянно пишет о необходимости обратиться за помощью к тебе… -Он не только ко мне обращался со своей идеей. Вначале он пред-полагал, что эту миссию возьмут на себя Афины вместе со Спартой и Фивами. Однако действительность разрушила его мечты: между этими государствами шла непрекращающаяся борьба и они не в состоянии были объединиться. Тогда оратор обратил свой взор на монархию, прежде всего, на владыку Фессалии Ясона Ферского. Тот согласился возглавить греков, но был убит. Следующего спасителя Греции Исократ нашел в лице Дионисия Сиракузского, сблизившего в это время с Афинами и принимавшего живое участие в греческой политической жизни. Но сначала его сильно тревожили соседи карфагеняне, а затем смерть помешала ему… А ты слышал, как он умер? -Да об этом вся Эллада знает. Тут уж то ли плакать, то ли смеять-ся… Захотелось тирану прославиться на литературном поприще – начал строчить пьесы, в качестве редакторов известных драматургов привлек. Одну из трагедий, кажется о Гекторе, послал в Афины на конкурс. При этом вопросил оракула: какой успех его ждет? Получил ответ, вызвавшее у него недоумение: « Он тогда умрет, когда над луч-шими себя верх возьмет». Дионисий это предсказание отнес к карфа-генянам, считая их сильнее себя. Но тут примчался вестник и сооб-щил ему радостную новость: его трагедия признана лучшей на Линей-ских торжествах. На радостях устроил пир, напился и умер. А слова оракула надо было толковать иначе: будучи худым стихотворцем возьмет верх над далеко превосходящими его поэтами и умрет… -Искренне жаль его, всего тридцать восемь лет прожил. Чем-то не понравился он мойрам… А ведь они с Архимедом такую катапульту изобрели, что ни одному противнику голову размозжит брошенным с нее камнем… Но жестокий был не в меру… Ладно, не будем говорить о мертвых плохо, лучше продолжим о нашем мудром старце… Как раз в год рождения моего Александра Исократ обратился к спартанскому царю Архидаму, призывая его последовать примеру своего отца Аге-силая, разгромившего персов не помню уже в каком году, и встать во главе освободительной войны против Персии. Но тот думал тогда совсем о другом – он мечтал о возрождении прежнего могущества Спарты в Пелопоннесе, а не об обширных заморских землях… -Лишь тогда, когда Исократ увидел, как возросло могущество Ма-кедонии… -И он понял, что только Филипп способен,- перебил его, смеясь, Аристотель.- А что, старик трезво оценивает обстановку: Персия уже не та. Египет отпал, Кипр, Финикия и Киликия, некогда регулярно поставляющие флот Великому царю, теперь наотрез отказались, пер-сы не располагают сильным войском и способными военачальника-ми, ядро их войска составляют греческие наемники. А ты же опыт-ный и талантливый полководец, воины твои закалены в многочис-ленных битвах с варварами в Европе, и завоевание Азии, думаю, тебе вполне под силу… Именно в тебе мы видим вождя и гегемона гре-ческих войск… Не забывай, что ты потомок Геракла,- решил польстить царю ученый, хотя в душе в этом не был уверен.- Если честно признаться, я неоднократно беседовал с ним на эту тему. Пе-редаю буквально его слова: если Филипп откажется от этой истори-ческой миссии, Греции неизбежно грозит внутренняя катастрофа. Она погибнет от бродяг, нищих, сикофантов и от дурных ораторов и демагогов… -И от таких болтунов как Демосфен и Гиперид, - не сдержался Фи-липп, явно выказывая им свою неприязнь. Хотя по его раскраснев-шему лицу было видно, что ему слова Аристотеля действуют как бальзам на душу.- А чтобы реализовать наши с вами планы, еще мно-го испытаний предстоит пройти … .. .Так в мирных беседах и спорах они продолжили пир. Едино-душие в политических целях сблизило их, возродило и укрепило по-терянную еще в юности дружбу. К сожалению, они не могли предви-деть, во что она выльется в будущем… Хотел Филипп возразить, что камнеметы это он со своим инженером придумали и назвали лифо-болом, но не стал: славы ему и так предостаточно… Аристотель, не привыкший пить по-македонски, быстро опьянел и уснул, прислонившись к плечу Филиппа. Царь приказал слугам от-нести его в комнату для гостей и осторожно положить на расстелен-ную кровать. Философ все о чем-то бормотал, что из его слов можно было разобрать лишь, что Платон – великий фантазер и любит маль-чиков. На следующий день Филипп повез Аристотеля в Нимфею в Миезе, своего рода лицей для юношей тринадцати – пятнадцати лет маке-донской аристократии, « пажеский корпус», который обосновался в большом парке на лесистом склоне горы Бермий в Левкадии, в двух километрах от современной Наусы. По пути Филипп поинтересовался, женат ли Аристотель, счастлив ли в семейной жизни. В ответ философ широко улыбнулся,его глубоко посаженные карие глаза радостно заблестели: -У меня красавица жена и дочь от нее. Мне повезло: я женился на племяннице моего покойного друга Гермия. Он очень любил фило-софию и вместе со мной посещал академию Платона. Но с ним слу-чилось несчастье…- у Аристотеля появились слезы на глазах.- Его персидский сатрап, греческий наемник Мемнон обманом увез в Сузы, там его допрашивали, пытали, не связан ли он с тобой и какие ты планы вынашиваешь. Он ничего им не ответил, а на вопрос: какой последней милости он хочет перед смертью, только велел передать, что он никогда не предавал философию. Его распяли на кресте… -Вот негодяи! – искренне возмутился Филипп.- Выходит, он погиб из-за меня? Ну попадись мне этот предатель своего народа Мемнон – я его велю казнить таким же способом, чтобы он умирал долго и мучительно… Весь остальной путь они молчали, тихо скорбя о безвинно погиб-шем… -У тебя не будет нужды преподавать все предметы – для этого есть другие учителя,- сказал философу царь.- Твое дело сформировать в моем сыне правильное мировоззрение и учить его основам разных наук, коими ты сам владеешь в совершенстве, а ему пригодятся в жизни… Если не возражаешь, с ним будут и его близкие друзья. А насчет оплаты не беспокойся – будешь иметь столько, сколько тебе потребуется. В роще, посвященном нимфам, учитель и ученики прогуливались по устланным листвой дорожкам с мраморными скамьями по бокам. Рядом на ухоженых прудах плавали, то и дело ныряя, дикие утки, оглашая вокруг своим кряканьем. Занятия, как всегда, начинали с разминки – повторяли наизусть наиболее остроумные высказывания « семи мудрецов». Отпрыски знатных вельмож оказывались в роли одного из знаменитых фило-софов и твердили его афоризмы. Затем переходили к изучению их трудов. -Птолемей, ты сегодня кто?- спрашивал Аристотель у мальчика, внешностью как две капли воды похожего на Филиппа в юности. Иногда философ даже путал его, принимая за Александра. С первого взгляда, действительно, их трудно было отличить друг от друга, но, внимательно приглядевшись, все-таки видел разницу между ними. У царевича нос прямой как у матери, а у его сводного брата нос с гор-бинкой как у царя, да и уши поменьше.На этом различие кончается. ( ^ Правда, в одной из битв в Азии ему пращей расплющат нос и от этого внешность его разительно изменится. Н.П. ). -Сегодня я Солон из Афин,- отвечает Птолемей.- Его любимое изре-чение «никогда не слишком»… -Хорошо. А как звали тирана из Коринфа, правившего почти сорок лет и его охраняли двести наемных солдат? -Это Периандр,-немного заикаясь от волнения ответил жгучий брю- нет Гефестион.- Его изречением было « Сдерживай гнев». -Вот уж кто был лицемером,- возмутился Александр.- Призывал других сдерживать гнев, а сам в припадке ярости убил беременную жену, а скорбящего по смерти матери сына выгнал, а служанок сжег живьем. Вот уж ненавистен мне мудрец, кто не мудр себе! Не зря его Платон считал глупцом. -Гефестион, в продолжение темы: а как узнал Периандр секрет ти-ранической власти? -Однажды его гонец посетил Милет, правитель города повел его на окраину в поле и молча начал посохом сшибать самые высокие коло-сья. Когда гонец, возвратившись доложил своему властелину об уви-денном, тот понял, что его милетский друг тайно советует ему уничто-жать самых выдающихся граждан. Так и он стал поступать – казня и отправляя в изгнание выдающихся людей. -Александр, ты же сам тоже выразился остроумно,- заметил тол-стяк Каллисфен, племянник Аристотеля.- Надо эти слова куда-то записать: «Ненавистен мне мудрец, кто не мудр себе». Я же мечтаю стать историографом. Хочешь, царевич, буду твоим биографом? Буду записывать каждое твое слово… -Человеческая жизнь измеряется не словами, а поступками,- воззра-зил ему Александр.- И вообще: не называйте меня царевичем. Мы тут все ученики. -А кто у нас тут мудрец из мудрецов? – поспешил не дать разгореться ссоре Аристотель. -Вообще-то это Фалес из Милета,- почему покраснел Филота, сын Пармениона, с рыжими волосами и бровями.- «Что трудно? Познать самого себя. Что легко? Давать советы другим. Что быстрее всего? Ум, он обегает все. Как легче всего переносить несчастья? Видеть врагов своих в еще худшем положении. Я благодарен судьбе за три вещи: за то, что родился человеком, а не зверем; за то, что мужчиной, а не женщи-ной; за то, что эллином, а не варваром. Невежество – тяжкое бремя. Поучай и учись лучшему.» -А я Питтак из Метелены,- « признался» коренастый критянин Не-арх, подстриженный «ежиком», будущий флотоводец в армии Алек-сандра. – «Трудно быть человеку хорошим». На вопрос, что лучше всего, Питтак ответил: « Хорошо делать, что делаешь». Как отыскать дельного человека? Если искать с пристрастием, то такого не найти… -Что верно, то верно, - опять вмешался Александр.- Вон мой отец во всем своем войске нашел трех толковых полководцев: Антипатра, Пармениона и Аттала. Зато их в Афинах уйма. Но все равно всех маке-донцы побеждают… -Кстати, Александр, а ты кто? – спросил учитель. -Я – Биант из Приены. « Худших везде большинство», « Все свое ношу с собой», « Не силой бери, а убеждением», « «Оратор не от слова «орать», а умение говорить красиво». -На сегодня хватит о «семи мудрецах»,- объявил Аристотель.- Будем рассуждать о варварах и эллинах. По моему убеждению, варвар озна-чает не грека, существо грубое и невоспитанное. Поэтому к ним надо относиться как к животным и растениям… -Выходит, я, со своим эллинским происхождением должен гордить-ся?- перебил философа Александр.- А к своим друзьям Птолемею, Неарху, Гефестиону, исключая Каллисфена, должен относиться как к скотине или рабам, поскольку они не греки, а македонцы? -Македонцы, особенно твои друзья, не относятся к варварам,- не растерялся философ.- Во- первых у нас родственные языки, во- вторых, они отличаются культурой, образованием. Таких людей, как они, нель-зя называть варварами…Я еще раз повторяю: варвар – это человек грубый, невоспитанный, необразованный… Например, соседи Македонии иллирийцы, скифы, пеоны, трибаллы, массагеты… -А персы? -Они еще хуже. Это дикари! – тут Аристотель не выдержал, вылил всю свою ненависть, не замечая, что уже чуть ли не кричит от возму-щения. - Сколько святилищ они в Афинах и других городах разру-шили. К ним надо относиться не только как к животным, а необходимо их исстреблять на корню. Когда-нибудь это произойдет и возможно вашими руками… Только надо всем эллинам и македонцам надо объединиться, но об этом говорить еще рано… Всех прошу пока прогу-ляться, беседуя между собой, а ты, Александр, задержись ненадолго… …- Я слышал от твоего отца, что ты неравнодушен к эпическим поэмам Гомера «Илиада» и «Одиссея»,- начал беседу Аристотель, когда разошлись остальные и они вдвоем сели на одну из мраморных скамей.- Это весьма похвально, когда ты изучаешь наиболее сложные по содержанию и структуре произведения… -Не только изучаю, учитель,- сказал Александр,- но выучиваю наизусть, разумеется « Илиаду». Считаю, что это хороший учебник для достижения военной доблести, а Ахилл – мой кумир. И я хотел бы быть похожим на него. У нас с ним одинаковый характер… Да и наш род аргеадов восходит к нему… -В таком случае я специально для тебя составлю исправленный спи-сок этой книги, чтобы несущественные мелочи не отвлекали тебя от главного… -А как ты относишься к другим поэтам? Или к драматургам? К Пиндару, Фелоксену, Эсхилу, Софоклу, Еврипиду? -Я часто с отцом посещаю театр и мы оба любим наших трагиков и комедиантов… Двоих актеров отец даже посылал в качестве послов в Афины для переговоров о перемирии. Знал, что они пользуются ува-жением и им доверяют… Ты, наверное, знаешь, что Еврипид в свои последние годы жил при дворе моего деда Архелая. Он даже подарил ему кусок золота. Своих « Вакханок» он написал в Македонии… -Радуюсь, что у меня такой подготовленный ученик,- воскликнул Аристотель.- Я сам, пока не поступил в академию Платона, прошел основательную школу у ритора Исократа. Потом сам читал лекции по ораторскому искусству, даже книгу написал об этой науке… -И я рад и счастлив, что у меня такой широко образованный и гени-альный учитель!- Александр не смог скрыть нахлынувших на него чувств и крепко обнял философа, выражая ему таким образом свое восхищение. – Только обещай мне, что при создании своих новых науч-ных трудов, пригласишь и меня… -Обязательно! Будем с тобой даже обсуждать вместе наиболее слож-ные из них… Сейчас я работаю над очень серьезным и сложным произведением – «Метафизикой». Если тебя приобщу, тогда ты вооружишься эзотирическими знаниями, доступными далеко не каждому. Твоих товарищей даже посвящать об этом не стоит… А еще я должен изучить досконально самых разных животных и птиц, но тут мне одному не справиться – большие средства потребуются, да и толковых помощ-ников, чтобы они могли поехать в разные области и записать свои наблюдения… -Не беспокойся, учитель, я поговорю с отцом. Человек он щедрый и выделит тебе любую необходимую сумму и даст людей… А ты чем занимался до поступления в Платоновскую Академию? .- Кем только я не был: знахарем, врачом. Даже солдатом. Но воина из меня не вышло – оказался физически слабым и мне пришлось бес-славно распрощаться с армейскими тяготами и стать торговцем снадобьями. Свободное время проводил в Перепате — крытой галерее и слушал философские беседы. И не без пользы: получил огромные знания, которыми обладал еще до знакомства с Платоном. Кроме того, занимался риторикой у знаменитого оратора Исократа. Но сначала в этом виде искусства разочаровался, а к Платону попал только в тридцать лет. Но ведь риторическая школа Исократа была в то время знаменита и более известна и популярна, чем даже школа Платона. В ней учились только состоятельные люди, способные оплатить свое учение – пятьсот драхм за курс. К счастью, у меня были кое-какие сбережения, оставшиеся от рано умерших родителей, хотя злые языки говорят, что я промотал их состояние, предавшись разгульной жизни. Свою школу Исократ основал еще лет за пять – шесть до открытия Академии. Замечательный ритор привлекал к себе слушателей со всей Греции, и нет ничего удивительного в том, что я пришел к нему. Все же обучение ораторскому искусству для меня было второстепен-ным. Главное в моей жизни — это поступление в Платоновскую Ака-демию. Платон к тому времени уже был известен всему философскому миру от Малой Азии и Египта до Сицилии… … Действительно, Александр был прав: из благодарности за воспи-та-ние сына, Аристотелю царь выделял большие средства, и, благо-даря Филиппу, тот мог приобрести широкие познания в различных областях, особенно в науке о животных: своим исследованием о жи-вотных сын Никомаха обязан щедрости Филиппа. Да и его ученик и последователь Феофраст, увлекшийся не только изучением растений, но и физикой, психологией. Его произведение «Характеры» популяр-ны и сегодня… Аристотель не только учил царевича, но и сам пополнял свои знания. А Александр был хорошо образован благодаря своим беседам с Аристотелем. Когда он, ведя свои бесконечные войны в глубине Азии, не имел книг для чтения, царский казначей Гарпал, оказавшийся впоследствии растратчиком государственных денег, убитый на Крите, прислал Александру сочинения Филиста, многие из трагедий Еври-пида, Софокла и Эсхила, а также дифирамбы Телеста и Филоксена… И любовь к врачеванию Александру более, чем кто-либо другой, привил Аристотель. Царь интересовался не только отвлеченной стороной этой науки, но, как можно заключить из его писем, приходил на помощь заболевшим друзьям, назначая различные процедуры и лечебный режим, даже сам изготавлял противоядия от укусов змей. Однажды Птолемей в одном из сражений был ранен отравленной стрелой и очень страдал .А Александр сидел около него и его одолел сон. И ему приснился питон Дион, прирученный матерью. Он нес во рту корешок растения и на человеческом языке сообщил, где оно растет ( недалеко от того места, где расположилось войско), и что у корня такая сила, что Птолемей от него сразу выздоровеет. Когда проснувшийся Александр рассказал друзьям свой сон, послали воинов искать тот корешок. И его нашли. Вылечились не только Птолемей, но и другие бойцы, раненые таким же оружием. Этот случай показывает, что Александр во сне вспомнил один из уроков Аристотеля о лечебных свойствах трав. Вообще Александр оказался склонным от природы к изучению наук и чтению книг, в отличие от отца. Список бессмертной поэмы, исправ-ленный Аристотелем и известный под названием «Илиада» из шкатул-ки», он всегда имел при себе, храня ее под подушкой вместе с кинжалом. Произошло даже маленькое недоразумение между Аристотелем и Александром; Александр, как известно, знал не только учения о нравственности и государстве, но приобщился к тайным, более глубо-ким учениям, которые философы называли “устными” и “скрыты-ми” и не предавали широкой огласке. Находясь еще в Азии, Александр узнал, что Аристотель некоторые из этих учений обнародовал в книгах, и написал ему откровенное письмо: «Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не только могуществом, но и знаниями о высших материах . Будь здоров”. Успокаивая уязвленное самолюбие царя, Аристотель в ответном письме оправдывается, утверждая, что эти учения, хотя и обнародо-ваны, но вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение « Метафизика» было с самого начала пред-назначено для людей образованных и совсем не годятся ни для препо-давания, ни для самостоятельного изучения. Таким образом, воспитание, полученное Александром благодаря Аристотелю, было основательным. Оно проникло в самые глубины личности великого завоевателя. Аристотель даже написал для Алек-сандра книгу о том, как надо царствовать и как необходимо для царя быть добрым. “Сегодня я не царствовал, — говорил иной раз Александр, — ведь я никому не сделал добра”. « Один только Александр и понимает», - писал философ позже одному из своих друзей, имея в виду « Метафизику» и « Никомахову этику». При дворе Филиппа Аристотель прожил не так уж много лет. Вос-питывать царевича он начал, когда Александру шел шестнадцатый год. Этот возраст уже предполагал у наследника царя властные привычки, перевоспитать которые было очень трудно и не нужно. Александр очень быстро преуспевал в своих военных и политических делах и не мог уделять особенно много времени изучению других наук. Уже семнадца-тилетним юношей он был правителем в маке-донской столице Пелле во время отсутствия Филиппа. Поэтому Аристотель уже был ограничен во времени воспитания и обучения своего царственного ученика. А через несколько лет после коварного убийства отца, Александру неожиданно пришлось встать во главе государства, а тут ему было уже не до учебы. Сохраняя наилучшие отношения с Александром и его отцом, Арис-тотель оставил Пеллу и, чувствуя в себе зрелого философа (ему было около 50 лет), задумал обосноваться в городе, некогда им покинутом — Афинах. Таким образом, при македонском дворе он пробыл около трех лет. В Афинах Аристотель решил основать собственную школу, потому что к этому времени его расхождение с платониками стало весьма глубоко. Свою новую школу Аристотель устроил в Афинах возле храма Аполлона Ликейского, расположенного на северо-востоке города, откуда сама местность получила название Ликея. И храм Аполлона и Ликей существовали в Афинах издавна. Ликей был местом для верховой езды. Здесь же находился и гимна-сий, который был построен еще Ликургом. Таким образом, Ликей существовал за 200 лет до появления Аристотеля. Во всяком случае, здесь вели свои занятия еще философы-софисты, учение которых возникло в V веке до н. э. и ставило своей целью изучение человека со всеми его субъективными настроениями в противоположность более древней философии, которая основывалась на изучении по преиму-ществу природы и космоса. В этом древнем Ликее и стал преподавать Аристотель после своего возвращения в Афины. Но пребывание в Македонии и воспитание Александра не осталось без последствий для мыслителя. Во-первых, его приравняли к так называемым мэтекам – временным жителям Афин, ограниченных в политических правах, во-вторых, его сочли соглядатаем Филиппа, тем более, он часто снабжал Аристотеля деньгами. Он постоянно находился под слежкой, а это для него было тягостно. В таких усло-виях жить и полноценно творить было сложно… …Еще в древности возникли упорные слухи, что Аристотель кос-венно участвовал в отравлении Александра именно из-за Каллисфена. Ведь во время попытки внедрения восточного обряда коленопрек-лонения Каллисфен, уходя с пира, несколько раз произнес в адрес царя из-вестную цитату Гомера: « Умер Патрокл, несравненно тебя превос-ходящий смертный» ( « Илиада, ХХ1, 107). Это был намек, что и Алек-сандр смертен, если умирали лучшие, чем он, герои. После этого слу-чая, Александр возненавидел своего историографа и секретаря и при первом удобном случае приказал казнить, обвинив его в участии в заговоре против него. Известие о гибели Каллисфена всколыхнуло всю Грецию. Тиранию проклинали все античные эллины и, прежде всего, Платон и Аристо-тель. Поскольку последний считался учителем юного еще царевича и у многих тогдашних деятелей, и особенно в промакедонских кругах жила надежда на царя как на просвещенного монарха, призванного объеди-нить всю раздробленную Элладу на основе разумной государственнос ти. Убийство невинного Каллисфена лишила греков всяких иллюзий относительно просветительной и гуманной власти Александра и зас-тавила видеть в нем восточного деспота, жестокого и бесчеловечного, утверждающего свою власть в бесконечных кровавых преступлениях. Каллисфена превратили в мученика, отдавшего свою жизнь за свободу и человеческое достоинство, которое еще не так давно, в эпоху греко- персидских войн, одержало верх над кровавой, аморально- варварской восточной тиранией. И если кто еще и продолжал восхва-лять Александра и его преемников, только из-за бесчестного малоду-шия и трусости. Аристотель прислал Каллисфена в лагерь Александра в качестве летописца военных походов царя, и, надо думать, с благонамеренными целями, а не шпионить и порочить. Родственник великого философа был уроженцем города Олинфа, бывшей афинской колонии. Его жители трижды просили помощи у афинян против Филиппа, который пытался подчинить себе этот город. Но Афины были слишком слабы в военном отношении. Македонский царь пустился на хитрость и, чтобы задобрить Олинф, даже отдал ему соседнюю Потидею. Но олинфяне продолжали соп-ротив-ляться и были побеждены спустя год только в результате измены внутри города, где действовала промакедонская группировка. Город был разрушен до основания. Каллисфену в это время было около двадцати лет. Он был не только родственником, но и глубоким почи-тателем Аристотеля.Известно, в частности, что философ обучал пле-мянника истории, привил ему любовь к Фукидиду и вообще сделал из него весьма образованного ученого и ритора. Каллисфен был некоторое время секретарем дяди и помогал ему при создании исторических сочинений. Из-за разноречивости источников в вопросе об отравлении Алек-сандра своим бывшим учителем, возможны сомнения и догадки. Однако, как увидим, при обрисовке последних лет жизни философа и для отравления им своего ученика имеются весьма солидные осно-вания, хотя сами эти факты все еще остаются гипотетичными. Охлаждение отношений между Аристотелем и Александром носили и политический характер. Великий ученый был все-таки исконным гре-ком старого просвещенно- демократического закала. Восходящее вла-дычество Александра, откровенно принимавшее довольно жестокие формы восточной тирании, никак не могли оставить равнодушным Аристотеля. Он учил Александра отнюдь не кровожадно- тираничес-ким методам завоевания и управления. Его превращение в типичного восточного тирана и деспота, да еще и самообожествление и убийство таких его ближайщих друзей, как Каллисфен, Филот, Клит, старый полководец Парменион, никак не могли оставить равнодушным Арис-тотеля. Не надо забывать, что его философия весьма действенная и мужественная. Недаром сам ученый писал:«…если отнять у живого существа не только деятельность, но в еще большей мере и творчество, то что же останется, за исключением созерцания». И он должен был действовать. Дойти до отчаяния и на этом остановить