Анри Труайя Александр II Аннотация: Император Александр II оставил глубокий след в русской истории, ему удалось сделать то, за что боялись взяться другие самодержцы, — освободить крестьян от крепостного гнета. Внутренние и внешние реформы Александра II сравнимы по своему масштабу разве что с преобразованиями Петра I. Трагическая кончина царя от рук террористов кардинально изменила дальнейший ход истории и через 35 лет привела Россию к печально известным событиям 17-го года. Анри Труайя через призму времени показывает читателям живое обаяние этого тонкого, образованного и многогранного человека и раскрывает причины столь неоднозначного отношения к нему современников. Издание иллюстрировано.^ Анри Труайя Александр II Глава I Саша Для маленького Саши, родившегося 17 апреля 1818 года, день 14 декабря 1825 года был совершенно обычным и ничем не отличался от прочих. (Примечание: все даты без исключения приводятся в соответствии с использовавшимся в XIX веке в России юлианским календарем, отстававшим от григорианского, которого придерживались в других странах, на двенадцать дней.) Сидя за столом в своей комнате в Аничковом дворце, под присмотром гувернера капитана Мердера он раскрашивал цветными карандашами литографию, изображавшую переправу Александра Македонского через реку Граник. Накануне в жизни Саши произошло волнующее событие. В присутствии всех членов семьи его отец, император Николай I, объявил ему, что отныне он является наследником российского престола, и взял с него клятву никому не говорить об этом до обнародования соответствующего манифеста. Торжественность момента произвела на него столь сильное впечатление, что он разрыдался, даже не осознавая до конца причины своих слез. Теперь же, увлеченно раскрашивая литографию, Саша был спокоен. Он не сомневался, что его отец уже принял важное решение. После смерти бездетного императора Александра I, постигшей его 19 ноября 1825 года в Таганроге, корона должна была перейти к его брату Константину, но тот еще ранее отрекся от нее в пользу своего младшего брата Николая.Однако покойный император сохранил факт отречения в тайне. В результате Николай вместе с войсками присягнул в Санкт Петербурге жившему в Варшаве Константину, который, считая, что его отречение носит официальный характер, провозгласил через свое окружение преемником Александра I Николая. Таким образом, Россия получила сразу двух царей, умолявших друг друга принять корону. Этим неопределенным положением не замедлили воспользоваться заговорщики, чтобы взбунтовать армию против Николая, который, в конце концов, согласился взойти на престол.14 декабря 1825 года, в то время как Саша занимался рисованием, мятежные полки выстроились на Сенатской площади, лицом к лицу с полками, сохранившими верность новому императору. Николай приказал стрелять по ним из пушек. Понеся потери, бунтовщики рассеялись. С улицы до Сашиного слуха доносились звуки глухих разрывов. Он решил, что это учебные стрельбы, которые в те времена часто проводились в Санкт Петербурге. В ту самую минуту в комнату вбежал офицер ординарец и что то шепнул на ухо Мердеру. Без лишних разговоров ребенка оторвали от любимого занятия, одели и усадили в невзрачную карету. Направление: Зимний дворец. Карета остановилась у крыльца, выходившего на набережную Невы. Сашу ввели в гостиную, где его встретили мать, императрица Александра Федоровна, и бабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, обе бледные от испуга и с заплаканными глазами. Ему повесили на грудь ленту ордена Святого Андрея, благословили, и он получил сотню произнесенных шепотом наставлений, которые едва мог расслышать. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился отец в парадном мундире. Это был гигант двухметрового роста с мощным затылком, квадратной челюстью и ледяным взглядом. Оробевшему Саше он представлялся ожившей статуей. Впрочем, вся семья трепетала перед этим человеком, приверженным традициям и обладавшим железной волей. Он только что подавил мятеж, поднятый теми, кого позже назовут «декабристами». Россия принадлежала ему. Но пролилась кровь по вине горстки безумцев, которые хотели отнять у него трон и даже, как говорили, учредить нечто вроде республики. Среди заговорщиков – известнейшие люди страны. Столь страшное преступление не могло остаться безнаказанным. Николай решил устроить показательную расправу. Начались аресты.Приняв поздравления своих близких, император распорядился одеть сына в гусарский мундир и спустился с ним во двор дворца, где был построен батальон гвардейцев, принявший его сторону в самом начале мятежа. Приветствуемый ликующими криками, он приказал командирам рот поцеловать нового наследника престола. Саша ежился в объятиях незнакомых офицеров с грубыми лицами, от которых пахло потом и водкой, по очереди целовавших ему руки и ноги. Мальчик смутно сознавал, что эти люди любят его отца, тогда как те, другие, с Сенатской площади, хотели убить его и всю их семью. Как можно – думал он – ненавидеть эти милые его сердцу существа? В столь нежном возрасте он уже столкнулся с такими жизненными реалиями, как недоброжелательство, заговор, насилие. Он никогда не забудет этот день, 14 декабря 1825 года, с его взрывами, запыхавшимися курьерами и разодетыми сановниками, заполнившими коридоры и прихожие во дворце.Всю ночь в Зимнем царило возбуждение. Приводили подозреваемых в заговоре, и император лично допрашивал их. Это все были представители знатных дворянских родов. Вот результат влияния пресловутых французских либеральных идей, которыми русские заразились в Париже после крушения Наполеона! Но он, Николай, сумеет излечить свою страну от революционной гангрены. Достаточно лишь отсечь больное место.Пятьсот декабристов были заточены в Петропавловскую крепость. Суд, состоявший из членов Сената и Святейшего Синода, приговорил пятерых предводителей к смертной казни через повешение, а остальных – к каторжным работам в Сибири. (Примечание: пятеро приговоренных к смерти: Павел Пестель, Сергей Муравьев Апостол, Михаил Бестужев Рюмин, Кондратий Рылеев, Петр Каховский.) Порядок был восстановлен. Царствование Николая I начиналось в условиях упрочения основ монархического строя.Саша, или, как звучало его официальное имя, Александр Николаевич, и без того боявшийся отца, еще больше отдалился от него. Зато он обожал свою мать. Насколько император Николай был холодным, эгоистичным, властным, ограниченным, самонадеянным, настолько императрица Александра представлялась восторженной, романтичной и легкомысленной. Она была дочерью знаменитой королевы Луизы Прусской, которой восхищался Александр I и с которой столь высокомерно обошелся Наполеон в Тильзите – высокая, стройная, величественная и вместе с тем всегда печальная, боявшаяся своего венценосного супруга, который обращался с ней далеко не с должным почтением. Императрица Александра любила светлые туалеты, веселые праздники, светские беседы. Образование сына ее не занимало. В шестилетнем возрасте его поручили заботам капитана Мердера, ветерана войн с Наполеоном, бывшего преподавателя 1 го Кадетского корпуса. Этот славный, добросовестный, скромный человек, придерживавшийся строгих правил, вполне осознавал важность возложенной на него задачи. Он старался воспитать в своем питомце храбрость и воинскую дисциплину и при этом не повредить юной душе. 26 июля императорская семья отправилась в Москву на церемонию коронации. Саша сидел рядом с матерью в карете, ехавшей по городу под аккомпанемент нескончаемых оваций. Во время грандиозного парада 30 июля он проскакал рысью перед полком гусар гвардейцев и, легко остановив лошадь, встал рядом с отцом. Маршал Мармон, герцог Рагузский, чрезвычайный посланник короля Франции Карла Х, поздравил Николая со столь ловким и отважным сыном, которому минуло в то время всего лишь восемь лет. (Примечание: мемуары герцога Рагузского, т. VIII, стр. 31.)Затем была Божественная литургия в соборе Успения Пресвятой Богородицы, обед в огромном сводчатом зале Грановитой палаты и залитые светом улицы Москвы в честь нового монарха. Саша принимал участие во всех этих праздничных мероприятиях, ослепленный, оглушенный и гордый. Когда он выехал на коляске вместе с Мердером, чтобы полюбоваться ярко освещенными памятниками, и люди вокруг кричали ему «ура». Вся эта суматоха напугала его. Мердер, опасаясь, как бы чего не случилось, приказал кучеру поворачивать обратно.Между тем Николай решил, что наставлений усердного капитана недостаточно для надлежащего образования его сына. Прислушавшись на сей раз к совету своей жены, он выбрал в качестве гувернера для престолонаследника знаменитого поэта Жуковского. Это назначение человека признанного таланта и возвышенных идей приветствовалось всей элитой страны, как хорошее предзнаменование. Сорокатрехлетний Жуковский был внебрачным сыном русского дворянина и пленной турчанки. Усыновленный своим крестным отцом, он проявил блестящие способности в учебе, прославился, возглавляя редакцию журнала «Европейский Вестник», и являлся преподавателем сначала у императрицы Марии, а затем у императрицы Александры. Но главное, он был основателем школы русского романтизма. Его поэмы имели широкий резонанс в обществе. Помимо сочинения собственных произведений он переводил Шиллера, Гете, Байрона… Он стремился возвысить русский язык, презираемый в аристократических кругах, над другими европейскими языками. Жуковский обладал национальным самосознанием, богатой и духовной культурой и добрым сердцем. Его любили и уважали другие писатели. Несмотря на все свои успехи на литературном поприще, он считал педагогическую деятельность главным оправданием своего существования. «В настоящее время, – пишет он одной из своих племянниц (А.П. Елагиной), – у меня в голове лишь одна мысль, и ничто другое для меня не существует… Раньше моя жизнь представлялась мне туманной и неопределенной. Теперь же она обрела вполне определенный смысл». Уже на рождение будущего Александра II он откликнулся одой.На основе этих принципов он разработал «план обучения», который представил на утверждение императорской семье. Чтобы подготовиться к роли правителя России, маленький Александр, согласно этому плану, должен был изучать русский, немецкий, французский, английский и польский языки, историю, географию, физику, математику, геологию, ботанику, зоологию, рисование, музыку, а также облагораживать свою душу чтением христианских писателей. Признавая необходимость знакомства наследника с воинской дисциплиной, он тем не менее не побоялся критиковать его появление на параде в Москве по случаю коронации Николая I. «Этот эпизод, – пишет он императрице Александре, – совершенно излишний в той величественной поэме, над которой мы трудимся. Я заклинаю Небо, чтобы в будущем не было подобных сцен… Это все равно, как если бы вы учили восьмилетнюю девочку уловкам кокетства… Страсть к военному делу способна огрубить душу Александра. Он привыкнет видеть в народе полк, а в родине – казарму». Тем не менее, поскольку будущий император должен быть в курсе проблем армии, Жуковский предложил создать потешный полк из «хорошо воспитанных» детей, которые играли бы в войну под руководством инструкторов. Но, несмотря на блестящий пример Петра I, эта идея не прижилась.Что касается обучения наукам, право выбора преподавателей предоставлялось Жуковскому. По его мнению, они не должны были обрушивать на юного ученика груз своих знаний. Их задача заключалась в формировании не ученого, а человека. «Помни о том, что царская власть происходит от Бога, – пишет учитель наследнику престола. – Однако в этом тебе следует равняться на Марка Аврелия. Иван Грозный тоже придерживался такого убеждения, но у него оно превратилось в убийственную насмешку над Богом и людьми. Уважай Закон и учи других уважать его собственным примером. Если ты преступишь Закон, твой народ выйдет из повиновения. Люби культуру и распространяй ее вокруг себя… Прислушивайся к общественному мнению: очень часто оно многое разъясняет монарху… Люби свободу, то есть справедливость… Свобода и порядок суть понятия неразрывные. Любовь царя к свободе усиливает у его подданных стремление к послушанию. Истинное могущество суверена состоит не в числе его солдат, а в благоденствии его народа…»Эти мудрые наставления породили в сознании будущего императора уверенность в том, что монаршеская власть имеет Божественную природу, но при этом она должна служить благу всей нации. Дабы мальчик не воспитывался «под колпаком», вместе с ним науки постигали его сверстники – Иосиф Вельхорский, Александр де Паткулл, Адлерберг, Фредерикс, Шувалов и Баранов. Жуковский учил их русскому языку, физике и химии, швейцарец М. Жилль – французскому языку и географии, М. Уоррант – английскому языку. Впоследствии другие ученейшие мужи приобщали их к знаниям по истории, естественным наукам, философии, в то время как обучение военному искусству было поручено Мердеру. Распорядок дня отличался чрезвычайной суровостью. Вставал Саша в шесть часов утра. Занятия начинались в семь и продолжались до полудня, с одним часовым перерывом. В пять часов вечера они возобновлялись и продолжались до семи, после чего один час посвящался гимнастике и играм.Когда царевич превратился из маленького Саши в молодого, обаятельного Александра, Жуковский уговорил выдающегося сподвижника покойного императора Александра I, мудрого и дальновидного Сперанского прочитать своему ученику курс лекций по юриспруденции. Еще больший монархист, нежели все остальные учителя наследника, Сперанский заявляет своей застывшей в глубоком почтении аудитории следующее: «Слово „самодержавие“ означает, что нет такой власти на земле, ни в границах, ни за границами империи, которая могла бы положить пределы верховной власти российского суверена: эти пределы устанавливают договоры, скрепленные словом, – понятия непреложные и священные».Дабы ввести Александра в высшие сферы российской политики, Жуковский мечтал также привлечь Капо д'Истрия, еще одного сподвижника Александра I, участника заключения многих международных соглашений. Но Капо д'Истрия, грек по происхождению, был избран главой первого национального правительства своей страны и отбыл на родину. Вместо него эти обязанности возложили на генерала по фамилии Ушаков.А что же высшие сферы иного порядка? В качестве человека, который должен был объяснить наследнику престола суть взаимоотношений царей земного и небесного, император Николай распорядился пригласить богослова эрудита священника Павского. То, что мистицизм священника не выходил за рамки благоразумия, вдохновило Жуковского. Их идеи относительно прав и обязанностей монарха во многом совпадали. Он пишет императрице Александре: «Мы можем поздравить себя с нашим выбором. Вашему сыну, в силу его предназначения, требуется религия сердца. Власть царя исходит от Бога. Да, эти слова глубоко истинны, если подразумевают ответственность перед высшим Судьей, но они приобретают зловещий смысл, если означают для монарха лишь то, что ему все позволено, поскольку он зависит только от Бога. Я считаю, что Павский обладает всеми качествами, необходимыми для того, чтобы внушить эту мысль нашему воспитаннику».Это мнение отнюдь не разделяло высшее духовенство православной церкви, чьи наиболее ревностные представители не доверяли открытому и терпимому наставнику, придерживавшемуся слишком современных взглядов. К их хору присоединились голоса некоторых святош из числа придворных. Митрополит Санкт Петербургский Филарет (Дроздов) умолял императора отказаться от услуг «подозрительного» священника. Скрепя сердце Николай уступил давлению со стороны окружения. Павского сменил отец Баянов, чьи взгляды вполне устраивали церковных иерархов. Одновременно с этим Александр, еще не завершивший своего духовного образования, стал членом Святейшего Синода.Что же касалось военного ремесла, Николай оставался непоколебим. Отвергнув нелепую идею «потешного полка», выдвинутую Жуковским, он требовал, чтобы его сын с самого раннего возраста приобщался к строгой казарменной дисциплине. В 1829 году одиннадцатилетнего Александра отдали в кадетскую школу, где наследник престола воспитывался вначале, как простой солдат, а затем как унтер офицер. На парадах мальчик носил мундир подпоручика. В тринадцать лет его произвели в штабс капитаны. Чуть позже он был назначен командиром роты Преображенского полка. Присутствие ребенка в офицерской форме во главе закаленных в боях ветеранов беспокоило старого вояку Мердера. Он записывает в своем дневнике: «Хотелось бы верить, что частые появления Его Высочества на парадах не создают у него впечатления, будто речь идет о важном государственном деле… Он может всерьез поверить, что действительно служит тем самым империи…»Несмотря на звучавшие вокруг довольно сдержанные высказывания по этому поводу, Николай не желал отказываться от мысли сделать Александра генералом. Он стремился внушить сыну всепоглощающую страсть к парадам и маневрам и, дабы придать ему импульс в этом направлении, будет впоследствии назначать его почетным полковником кирасир гвардейцев, драгун Московского полка, гусар Павлоградского полка, командующим всех казачьих войск… Он даже поручит барону де Жомини, бывшему начальнику штаба маршала Нея, перешедшему в 1813 году на российскую службу, обучать наследника престола секретам стратегии. Александр не протестовал против того, что его целыми днями пичкали тонкостями военной науки, но как того и опасались Жуковский и Мердер, он гораздо меньше интересовался артиллерией и фортификацией, нежели всевозможными подробностями жизни солдат. Блеск парадов затмевал в его глазах суть военного искусства. Ему, обвешанному галунами и медалями, больше импонировало быть салонным офицером, чем воинским начальником. Его отец обратил на это внимание и сказал Мердеру: «Я замечаю, что Александр не проявляет должного рвения в изучении военных наук. Он должен быть солдатом в душе, иначе в наш век его ждет незавидная судьба. Мне кажется, его занимают лишь внешние атрибуты воинской службы». Мердер тут же заверил императора, что под его руководством царевич станет «рыцарем без страха и упрека».В то же время преподаватели отмечали, что мальчик слишком чувствителен и впечатлителен, чтобы когда нибудь командовать войсками под огнем противника. Он был подвержен быстрым сменам настроения. Малейшее препятствие, малейшая неудача вызывали у него горькие слезы. Наделенный превосходной памятью и чрезвычайно живым воображением, он испытывал отвращение к методичной работе. Александр неоднократно признавался Мердеру, что его тяготит роль наследника престола. Разумеется, он никогда не осмелился бы сказать подобное отцу. Последний, узнав однажды о том, что его сын получил во время занятий плохие оценки, запретил ему поцеловать себя перед сном. Александр был потрясен. Для него это было равносильно изгнанию из семьи.Близкие нежно любили его. Вокруг него постоянно были младшие сестры – Мария, Ольга, Александра (примечание: у императора Николая и императрицы Александры было семеро детей: Александр, будущий император Александр II (1818–1881); Мария (1819–1876), будущая герцогиня Лейхтенберг; Ольга (1822–1892), будущая супруга наследника Вюртембергского престола, позже короля Карла I; Александра (1825–1844), будущая супруга Фридриха Вильгельма Гессе Касселя; Константин (1827–1892), будущий великий русский адмирал и председатель Государственного Совета; Николай (1831–1891), будущий фельдмаршал; Михаил (1832–1909), будущий фельдмаршал, главный инспектор артиллерии) – товарищи, гувернеры, весь этот маленький двор, шумный и веселый, в окружении которого он находил утешение после тягостных часов занятий. Для развлечения детей Жуковский основал журнал под названием «Муравейник», единственными редакторами которого они и стали. Императрица устраивала праздники, спектакли, танцевальные вечера, чтобы приучать великого князя и его сестер к светской жизни.В апреле 1829 года царь, решивший короноваться королем Польши, отправился в Варшаву в сопровождении супруги и старшего сына, которому в ту пору минуло одиннадцать лет. Это путешествие произвело на Александра неизгладимое впечатление. Он плакал от радости, слушая пение жаворонков в поле. При виде коленопреклоненных крепостных крестьян на фоне покосившихся изб у него сжималось сердце, но он утешал себя мыслью, что они, должно быть, как ему говорили, просто «ленивы».После церемонии коронации они направились в Пруссию, на родину императрицы. Оказавшись при дворе Фридриха Вильгельма III, Александр был покорен радушием хозяев. В окружении принцев и принцесс, которые проявляли по отношению к нему братские чувства, он физически ощущал кровные узы, связывавшие его с многочисленными немецкими родственниками. Ему показали замок Сан Суси и гробницы Фридриха Великого и его бабки по материнской линии королевы Луизы. Он долго стоял в раздумье перед мраморной статуей покойной. Но большую часть его времени занимали парады, игры и танцы. Ему доставляло огромное удовольствие принимать участие в факельных процессиях, и к тому же он пристрастился к картам. На обратном пути в Санкт Петербург он остановился со своей свитой на берегу Немана, на холме, с которого Наполеон наблюдал, как его армия наводняет русскую равнину. Будучи сентиментальным, он поднял с земли ветку на память и сказал Мердеру: «Все в прошлом, Наполеон и его ужасная армия более не существуют. Остались только этот холм и связанная с ним легенда».Несмотря на множество дорожных впечатлений, ему не терпелось вернуться домой. Въехав в парк Царского Села, он воскликнул: «Наконец то я дома! Боже мой! Здесь каждый куст, каждая тропинка напоминают мне о каких нибудь счастливых моментах моей жизни!» Вновь пошли своим чередом занятия, парады, балы, пикники и выездки на утиную охоту.Подарки, которые получал Александр на праздники, всегда имели целью развитие у него вкуса к власти и уважения к армии. Так на новый 1831 год под огромной елкой, установленной в зале Зимнего дворца, он обнаружил бюст Петра Великого, ружье, саблю, ящик с пистолетами, форму кавалергарда и фарфоровые тарелки, украшенные изображениями мундиров различных императорских полков. Но даже если эти подарки ему и понравились, наибольший восторг у него вызвала книга, озаглавленная «Народы России, или описание нравов, обычаев и костюмов различных народов Российской империи». Эта огромная страна, в которой ему предстояло царствовать, ассоциировалась в его сознании, главным образом, с позолоченной лепниной Зимнего дворца, чистыми аллеями парка в Царском Селе, московским Кремлем и кадетской казармой в Петергофе. Если жизнь армии была ему известна довольно хорошо, жизнь народа он не знал вовсе. А нужно ли ему было вообще знать ее? Николай I осознавал необходимость ознакомительного путешествия великого князя по России, но он хотел, чтобы тот сначала достиг совершеннолетия, наступавшего в шестнадцатилетнем возрасте, и принес торжественную присягу на верность трону и клятву занять его по наследству.В шестнадцатый день рождения Александра, когда ему объявили, что отец требует от него принесения присяги, он взволнованно воскликнул: «Не слишком ли рано?» Церемония была назначена на 22 апреля 1834 года в церкви Зимнего дворца. После службы Николай взял сына за руку и подвел к аналою, где Александр в присутствии придворных зачитал длинный текст присяги. В какой то момент он запнулся, сдерживая подступивший к горлу комок, но справился с секундной слабостью и закончил чтение. Довольный Николай расцеловал его, по словам очевидцев, «в губы, глаза и лоб». Из храма процессия направилась в зал Святого Георгия, где наследник должен был принести присягу на верность армии. Множество людей в мундирах толпилось среди коринфских колонн из белого мрамора. Перед великим князем склонились знамена гвардейских полков. Военный оркестр заиграл новый императорский гимн «Боже, царя храни», сочиненный по заказу Николая I генералом Львовым.Александр согнулся в поклоне, подавленный величием момента, еще не зная о том, что его любимый воспитатель Мердер только что скончался от сердечного приступа в Риме, куда он уехал подлечиться незадолго до этого. Не желая больше причинять душевные волнения своему легкоранимому сыну, император распорядился сохранить новость в тайне до следующего дня. Узнав, в конце концов, о кончине своего самого близкого друга, тот рухнул на колени и захлебнулся в рыданиях, зарывшись головой в подушки дивана. Когда один из присутствовавших, Юрьевич, попытался успокоить его, великий князь, всхлипывая, прокричал: «Не понимаю, как вы могли сдерживать до сих пор свои чувства и как я мог не догадаться о том горе, которое ожидало меня!» И, немного придя в себя, добавил: «Хотя вы поступили правильно, что ничего не сказали мне до церемонии». Он понимал, что с такой болью в сердце не нашел бы в себе сил принести присягу. Определенно, он не был готов к сильным эмоциональным потрясениям, которыми изобилует жизнь. Жуковский явно переусердствовал в стремлении развить в своем воспитаннике душевную утонченность. Во время поминальной церемонии, проводившейся по лютеранскому обряду, Александр вздохнул: «Я никогда не спрашивал у него, какова его вера, но он был человеком добрейшей души, достойным любви и уважения».Еще три года обучения в соответствии с планом Жуковского, с экзаменами, расставленными во времени, словно барьеры на манеже. И неожиданно первый самостоятельный вылет из семейного гнезда. Согласно отцовской воле наследник престола должен был познакомиться со своими будущими подданными. Предусматривалось, что он будет отсутствовать в столице в течение семи месяцев и посетит тридцать губерний, проникнув даже за Урал. Его сопровождала многочисленная свита, в которую входили неизменный Жуковский и генерал Кавелин, заменивший Мердера. Жуковский сравнивал это масштабное предприятие с поспешным просмотром книги, в процессе которого глаз успевает схватить лишь названия глав. «Впоследствии, – пишет он, – великий князь подробно прочтет каждую главу. Книга эта – Россия».Путешественники выехали из Санкт Петербурга весной 1837 года. Деревнями они пренебрегали и останавливались лишь в городах, и то ненадолго. Перемещаясь по стране, словно вихрь, Александр не замечал ни нищеты крестьян, ни несправедливости и злоупотреблений администрации, ни жестокости и мошенничества землевладельцев. Местные власти принимали наследника престола со всем радушием, на какое только были способны. Перед его приездом мостовые спешно подметались, на домах вывешивались флаги, улицы расцвечивались иллюминацией. Возбужденные толпы кланялись в пояс этому стройному молодому человеку с длинным носом, тонкими губами и мечтательным взглядом, олицетворявшему собой надежду России. Люди приветствовали его восторженными криками, осеняли крестным знамением и заливались слезами, когда он проезжал мимо. Если кто то протягивал ему прошение, его тут же перехватывал секретарь и передавал в соответствующую инстанцию. Их потом наберется свыше шестнадцати тысяч. Было отдано распоряжение удовлетворить наиболее настоятельные и неотложные из них. Едва цесаревич успевал познакомиться с интересными людьми, как ему нужно было вновь отправляться в путь. «Я не жду от этого путешествия большого объема практических сведений о текущем положении дел в России, – пишет Жуковский императрице Александре 6 мая 1837 года. – Мы ездим слишком быстро, поскольку должны строго придерживаться установленного маршрута, и поэтому успеваем увидеть не так уж много». И действительно, перед глазами Александра словно в калейдоскопе мелькают Москва, Новгород, Ярославль, Кострома, Полтава, Киев… Церкви, соборы, дворцы, рынки, образцово показательные мастерские. Время от времени он присутствует на парадах, вечерами танцует до упаду на балах. Для юных представительниц провинциального дворянства он «prince charmant» («очаровательный князь»). Александр со всеми любезен, но женщины его еще не интересуют. Пока что он находит удовольствие исключительно в парадах, танцах и играх. Он неутомим. Уставший Жуковский пишет 22 июня 1837 года императрице: «Сердце радуется, глядя на мощный полет нашего юного орла, и, наблюдая за ним, я кричу ему снизу: смелее, поднимайся выше в своем небе!.. Это небо, в котором он сейчас летает, величественно, просторно и ясно: это наша милая Россия».Из города в город, от праздника к празднику Александр, наконец, перевалил Уральские горы, въехал в Западную Сибирь и сделал остановку в маленьком городке Курган. Там находились несколько ссыльных декабристов, осужденных на каторжные работы Николаем I. Им было запрещено приближаться к наследнику престола, но по настоянию Александра полицейские власти разрешили им присутствовать на церковной службе, на которой будет цесаревич. На него внезапно нахлынули воспоминания о беспорядках 14 декабря 1825 года. Он думал об этих людях, заплативших свободой за свои идеалы, возможно, абсурдные, но несомненно благородные. Оторванные от дома, от близких, от благ столичной жизни, они прозябали в этом суровом краю. Во время молитвы «за мучеников и узников» Александр повернулся в их сторону, перекрестился и поклонился со слезами на глазах. В тот же вечер он написал отцу, прося его проявить снисхождение к этим несчастным заблудшим душам.Ответ отца настиг его в нескольких верстах от Симбирска. Растроганный великодушием сына, Николай распорядился перевести некоторых осужденных простыми солдатами на Кавказ. Сибирские лишения сменились для них лишениями кавказскими, плюс черкесские пули и лихорадка. Тем не менее Александр увидел в этом свидетельство императорского милосердия. Прочитав письмо Жуковскому и Кавелину, он расцеловал их в порыве восторга. Все трое вознесли глаза к небу и воздали хвалу императору. «Это одна из лучших минут моей жизни!» – воскликнул Жуковский. 24 июня 1837 года он пишет императрице: «Ничто не побуждало царевича к этому порыву сострадания. По собственной инициативе обратился он к отцу с поистине сыновней искренностью, излив ему то, что было у него на сердце. Бог мой, какими глазами будет смотреть Россия на этого восхитительного монаршьего сына! Какое воодушевление вызовет в обществе это замечательное единение в милосердии между отцом, проявившим в свое время суровость, и сыном, чьи мольбы легко превратили эту суровость в благосклонность».Спустя несколько дней после возвращения Александра в Санкт Петербург, в ночь с 17 на 18 декабря 1937 года, вспыхнули сразу два пожара – в Зимнем дворце и в Галерном порту. В то время как император руководил тушением огня во дворце, Александр отправился в порт. Его сани, мчавшиеся с большой скоростью, перевернулись. Не раздумывая, он остановил конного жандарма, позаимствовал у него лошадь и поскакал галопом дальше. Прибыв на место, он взял на себя командование батальоном Финляндского полка, и через несколько часов разгул стихии удалось остановить. Александр вернулся к отцу и принял его поздравления. Он убедился в том, что, несмотря на мягкость характера, способен в ответственные моменты проявлять мужество. После стольких лет сомнений он сказал себе, что, вполне возможно, сможет быть правителем нации.В ту ночь императорская семья покинула обугленные стены Зимнего дворца и обосновалась в Аничковом дворце. Там они и встретили Рождество.^ Глава II Годы ученичества В первые месяцы 1838 года бледность и вялость Александра, а также мучившие его приступы кашля чрезвычайно беспокоили его окружение. Врачи рекомендовали ему пройти длительный курс лечения на водах в Эмсе. Прекрасная возможность для наследника еще раз посетить Германию, где княжеские дома изобиловали молодыми девушками на выданье. К тому же его отец считал, что в его двадцать лет ему уже пора подумать об устройстве судьбы. В самом деле, Александр до сих пор совершенно не знал женщин. Во дворце царил строгий этикет, не допускавший самого невинного флирта. Под влиянием матери немки, страстной почитательницы Гете, Шиллера, Уланда, и воспитателя, романтичного Жуковского, он приобрел склонность к сентиментальным грезам. Не испытав прелестей плотского союза, он жаждет союза духовного. Готовый вспыхнуть от первой улыбки, он увлекся фрейлиной из не очень знатной польской дворянской семьи, Ольгой Калиновской, и тут же стал мечтать о женитьбе. Столь необдуманное намерение наследника престола крайне возмутило его отца и чрезвычайно огорчило его мать. Императрица пишет в своем дневнике: «Что станет однажды с Россией, оказавшейся в руках человека, который не способен взять в руки самого себя?» От Александра потребовали отказаться от этой экстравагантной затеи, и он подчинился. Согласно прочно укоренившейся традиции его супруга должна была происходить из германского королевского дома. Санкт Петербургская канцелярия подготовила список потенциальных невест. Ему оставалось лишь сделать выбор. Впрочем, хотя ни одна из этих девиц и не вызовет у него энтузиазма, путешествие окажется отнюдь не бесполезным, поскольку оно позволит ему укрепить здоровье, посетить множество иностранных государств и установить связи с несколькими царствовавшими домами. Его путевой дневник охватывает всю Западную Европу за исключением Франции и Иберийского полуострова. Совсем не обязательно посещать страны, зараженные пагубными идеями ниспровержения основ.Перипетии этой длительной экспедиции за пределы российских границ довольно скоро утешили Александра, тяжело переживавшего расставание с Ольгой Калиновской. После непродолжительного посещения Швеции и Дании он направился в Германию, остановился в Эмсе, где скрупулезно следовал предписаниям врачей. Маркиз де Кюстин, известный публицист и тонкий наблюдатель, встретил его там и тут же записал свои впечатления: «Я оказался среди толпы зевак, окруживших великого князя, который выходил из кареты… Ему двадцать лет, и он выглядит на свои годы; его рост выше среднего, но мне он показался несколько грузным для своего возраста; его лицо было бы красивым, если бы не отечность, несколько смазывающая черты; плотная фигура выдает в нем скорее немца, нежели русского; он излучает кротость и доброжелательность; правда, несоответствие между открытой улыбкой и постоянно плотно сжатыми губами свидетельствует о недостатке искренности и, может быть, о внутренней боли… Во взгляде юного князя сквозит доброта; его походка грациозна, легка и благородна; это настоящий князь; он скромен без робости, и это импонирует окружающим… Он производит впечатление прекрасно воспитанного человека; если он когда нибудь станет монархом, то будет подчинять себе людей силой обаяния, а не силой страха, если только изменение его положения не повлечет за собой изменения его натуры». (Маркиз де Кюстин: Письма из России. Эмс, 5 июня 1839 года.) И далее: «Я вновь видел великого князя и на сей раз изучал его дольше и с более близкого расстояния… Сквозь добродушное выражение, всегда свойственное красоте, юности и в особенности немецкой крови, явно проглядывает скрытность, внушающая опасение в столь молодом человеке. Эта черта и некая печать судьбы на всем его облике не оставили у меня сомнений в том, что он призван взойти на престол». (Там же. Эмс, 6 июня 1839 года.) Другой публицист, граф де Рейсе, пишет в своих «Воспоминаниях»: «Царевич был хорошо образован, прекрасно говорил на всех языках и во всем проявлял скромность и тактичность. Его чрезвычайная благожелательность могла создать впечатление отсутствия твердости, но те, кто общались с ним более тесно, уверяли, что твердости ему не занимать и что, если он легко кланяется, это свидетельствует лишь о его уважении к собственному отцу». (Граф де Рейсе: Мои воспоминания.)Подлечившись в Эмсе, Александр направился в Веймар, затем в Берлин, где его радушно встретили прусские родственники, оттуда в Мюнхен, сделав остановку на поле «битвы народов» под Лейпцигом, и далее, перевалив Альпы, в Верону.Там приставленные к нему австрийские офицеры устроили ему экскурсию, водя о