Реферат по предмету "Разное"


Автор книги Хазби Несторович Тегкаев уроженец гор Северной Осетии, ученый, педагог, мастер спорта по альпи­низму, которому он отдал почти сорок лет и с которым не порывает до сих пор

Автор книги Хазби Несторович Тегкаев — уроженец гор Северной Осетии, ученый, педагог, мастер спорта по альпи­низму, которому он отдал почти сорок лет и с которым не порывает до сих пор. Свои многочисленные восхождения он со­вершал в горах Кавказа, Тянь-Шаня, Па­мира, Камчатка, Курил, Саксонии. Хазби Несторович много путешествовал, его маршруты пролегли от берегов Севана до северных оконечностей Таймыра, от Карпат до Курильской гряды. Побывал в Арктике, проплыл на ледоколах по Се­верному морскому пути, три года прора­ботал в Приморье, накопил массу ярких впечатлений и путевых наблюдений. «Ночь на гребне Ушбы» — третья кни­га X.Н. Тегкаева. В ней он рассказывает об интересных эпизодах из своих восхож­дений, о друзьях-спортсменах, передает романтику альпинизма. Перед читателем встают образы людей большого мужества, находчивых и веселых, сильных и вынос­ливых, готовых в самой трудной обста­новке прийти на помощь товарищу.Памяти брата-фронтовика Георгия Несторовича Тег­каева из Зарамага^ ГОРЫ ЗОВУТНаверное, в каждом человеке рядом с любовью к основной профессии всегда есть место для увлечений, а лучше сказать, потребность заниматься другими делами. Кажется, композитор Энеску еще в прошлом веке сказал: «Отдыхай от одной работы при помощи другой работы». В широком мире человеческих интересов можно найти себе занятие по своим вкусам и возможностям. Но никогда не бывает так, чтобы у человека не было никаких интересов. Нужно только внимательно по­смотреть вокруг и обязательно найти свое второе призвание. Вот несколько примеров. Великий физиолог И.П. Павлов играл в городки, ездил на велосипеде. Профессор химии А.П. Бородин был выдающимся композитором, известный окулист академик В.П. Филатов занимался живописью. Наши современники — из­вестные ученые Л.А. Летавет, И.М. Виноградов, Б.Н. Делоне, А.Д. Александров увлекались горным спортом. Подобных примеров много. И какой бы про­фессией ни обладал человек, он всегда должен пом­нить: жизнь требует движения. Владимир Ильич Ленин придавал огромное значе­ние активным формам отдыха, активным способам об­щения с природой. Они всегда удивительным образом способствовали повышению его жизненного потен­циала. Он хорошо ходил на лыжах, катался на конь­ках, отлично плавал и нырял, увлекался охотой, пеше­ходным туризмом и даже восхождениями на снего­вые горы. Свои прогулки по горам и восхождения на их вер­шины Владимир Ильич образно называл горной акро­батикой. Совершал он их в эмиграции вместе с Н.К. Крупской в обществе близких ему по духу по­литэмигрантов и зарубежных партийных товарищей. По словам Н.К. Крупской, в 1904 году одно путешествие Владимира Ильича и Надежды Константиновны по го­рам и долинам Швейцарии длилось целый месяц. Они прошли тогда около 400 километров пути и два пере­вала (один из них высотой 2316 метров через Цент­ральные Альпы). В 1908 году Владимир Ильич вместе с А.М. Горьким поднялся на вулкан Везувий. Из личных воспоминаний Н.К. Крупской, Н.В. Кры­ленко, А.Н. Никифоровой и других мы знаем, что «на спортивном счету» Владимира Ильича числится свыше десяти покоренных вершин и пять-шесть горных пе­ревалов. Об альпинистских увлечениях В.И. Ленина свиде­тельствует, в частности, его статья «Заметки публи­циста» (Полн. собр. соч., т. 44, стр 415-423), в кото­рой Владимир Ильич использовал образный пример с альпинистом, взбирающимся на вершину еще не ис­следованной горы. Причем Владимир Ильич показал глубокую осведомленность не только в технике, но и в тактике горовосхождений. Для ученика и соратника Владимира Ильича — С.М. Кирова, занимавшегося на Кавказе революцион­ной работой и журналистской деятельностью, восхождения на снежные вершины Казбека и Эльбруса тоже были средством физической закалки и источником вдохновения. Итак, физическая инертность, малоподвижный об­раз жизни — почва для развития всякого рода болез­ней. Зато регулярное занятие каким-нибудь видом фи­зического труда или спорта может дать значительно больший эффект, чем самые могучие лекарства. Это теперь понимает каждый, но частенько осоз­нает лишь тогда, когда теряет самое дорогое в жиз­ни — здоровье. Недаром же говорится: в молодости человеку кажется, что болезни, недуги, старость и смерть грозят кому угодно, только не ему. Никогда не поздно начинать борьбу за сохранение жизненных сил, и это лучше делать в молодые годы всем, кто не хочет быть равнодушным свидетелем своего преждевременного одряхления. Однажды на вопрос пионера Мити Попкова «Как стать здоровым, мужественным!» заслуженный мастер спорта, альпи­нист международного класса, ученый-конструктор В.М. Абалаков (ему за 60 лет) ответил через газету «Пионерская правда»: «Одиннадцати лет я решил за­писаться в гимнастическое общество «Сокол». Крити­чески осмотрев мою тщедушную фигуру, мне отказа­ли. Когда наступило время службы в армии, члены ме­дицинской комиссии долго перешептывались и дали... «белый билет»: непригоден к несению воинской служ­бы. Что делать! Примириться со всем! Нет. Я упорно занялся спортом, зимой — на льду, на лыжах, летом ходил в походы. В 1930 году поднялся на кавказскую вершину Дых-Тау (5198 м). Через несколько лет пер­вым взошел на пик Ленина (7134 м) и вдруг... трагедия. При восхождении на самую высокую вершину Тянь-Ша­ня — Хан-Тенгри я сильно обморозился. Если в детстве меня огорчала моя хилость, то теперь я оказался инва­лидом. Почти невозможно опереться на левую ногу, взять что-либо обрубками пальцев. Я занялся горно­лыжным спортом. Изо дня в день, в любую погоду я де­лал утреннюю зарядку, плавал, бегал. И вот результа­ты: я подтягиваюсь 25 раз, делаю «пистолетик» на од­ной ноге 50-60 раз. Мне нетрудно пройти на лыжах 70 километров, бежать по пересеченной местности в те­чение двух часов. После окончания института я один лишь раз был на бюллетене. Никогда, ни в горах, ни в долине, не про­стуживаюсь». А вот еще пример. На «Приют одиннадцати» бод­ро поднялась сухонькая женщина Авдотья Афанась­евна Гряндинская. После обычной акклиматизации она попросилась в одну из групп, поднимавшихся на вер­шину Эльбруса. Группа удовлетворила ее просьбу и взяла с собой на штурм. Но за «Приютом Пастухова», на высоте пять тысяч метров, альпинистов настигла не­погода. Пришлось скрепя сердце повернуться спи­ной к ощерившейся вершине. Не раз оглядывалась Ав­дотья Афанасьевна назад, сокрушаясь из-за неудачи. Ей сочувствовали молодые спутники. Велико же было их удивление, когда позже они узнали, что ей шел 82-й год... В наше время физическая культура и спорт стали органической потребностью человека, вошли в каж­дый дом, в каждую семью, в жизнь и быт миллионов трудящихся. Сбываются слова В.И. Ленина: «В нашей трудовой стране нужны миллионные армии физически крепких людей, людей воли, мужества, энергии, настойчивости, Им принадлежит будущее, их руками будет завоевы­ваться право на строительство новых основ». — Всегда помнить, что коммунизм будет построен не сотней силачей, а миллионами рук трудового на­рода! — сказал Михаил Шолохов. Армия физкультурников и спортсменов составля­ет в нашей стране многие десятки миллионов человек. Одних только туристов в СССР более 50 миллио­нов человек, почти каждый пятый у нас путешест­вует. Физическая культура и спорт для людей любого возраста и самых различных профессий является ис­точником радости, большого эмоционального и твор­ческого подъема. В одном из своих публичных выступ­лений известный физик и химик академик А.Н. Фрумкин, тридцать лет занимавшийся туризмом, го­ворил: — Мне лично часто приходилось наблюдать, как в походе, когда полностью отрываешься от обычной об­становки, приходит решение научных вопросов, кото­рые не удалось найти в городе во время усиленных занятий. Туризм и альпинизм — прекрасные средства, спо­собствующие гармоничному развитию человека, взле­ту его творческих сил, лучшему познанию мира. «Че­ловек, который видел только одну свою страну — про­чел только одну главу из жизни», — удивительно мет­ко сказал поэт-скиталец Байрон. Характерной чертой каждого истинного путешест­венника является умение открывать для себя наряду с красотами природы интересных людей, черпать у них народную мудрость, потому что с ней легче жить и творить. Недаром бытует поговорка: «Туризм — кни­га жизни». Еще у древних необходимым условием усовершенствованного воспитания считалось путешест­вие. В тесном общении с природой у человека проявляются лучшие черты характера: стремление к вели­кому и прекрасному, к доброму и гуманному. Природа неисчерпаема в своей творческой фанта­зии, а горы — одна из вершин ее мастерства. Гордые и величественные, стоят они, закованные в панцири веч­ного льда и снега, и ждут молодых покорителей.^ У ИСТОКОВ ТЕБЕРДЫДалеко-далеко за степными просторами, окутанные синей дымкой, виднеются неясные очертания гор. Это растянул­ся от берегов Черного моря до Каспия яркий, многоцветный — то зеленый, то серый разных оттенков, то белоснежный — Кавказ. Бывалые люди говорят, что стоит человеку лишь раз посетить эту страну исполинских гор — и он непремен­но оставит здесь частицу своей души, унося с собой лучшие воспоминания и неугасимое желание еще и еще раз вернуться сюда. Это, наверное, правда, потому что красивое и мо­гучее всегда привлекает и зовет, подобно тому, как зовут море, Север, дремучий лес или беспредельная русская степь. Так уж устроен человек. От степного города Черкесска к Северному прию­ту Клухорского перевала тянутся километровые стол­бы. Летом их терпеливо отсчитывают туристы. С рюк­заками за плечами они идут, ничем не связанные: дом их — палатка, кухня — походный костер. Они шагают счастливые, далекие от повседневных, городских дел и забот. Им светит солнце, сопутствуют леса, горы и кристально чистые пенистые реки — неугомонные в своих каменистых ложах. А сейчас зима. На больших высотах опасно — ла­вины то и дело срываются с крутых склонов. Ветер метет на перевалах снег, слепит глаза, холодно, раз­реженный воздух захватывает дух. Седовласые вер­шины курятся, словно трубы гигантских печей... В это время года жизнь на высоте замирает почти до са­мого лета, до прихода альпинистов. Но горы прекрасны в любое время года. Весной в затиши, у самой кромки сугроба, пригре­тая солнцем, пробивается зеленая трава, рядом све­чой тянется розовый подснежник, кое-где у корневища пихты неожиданно мелькнет цикламен или фиалка. Повыше на склонах, прямо в снегу, цветет благород­ный рододендрон, из листьев которого еще древние воскуряли в кадильницах благовония. Чудесны в эту пору горы. Летом по ущельям буйно растет зелень, ярким ковром стелются альпийские луга и, омытые утренней росой, радуют глаз пешехода. Но изменчива погода в горах. Бывает, вдруг среди бела дня налетит ве­тер, разразится гроза — и вот уже в небе полыхают молнии, а где-то по ущелью эхом отдает грозный рокот камнепада, нагоняя страх на все живое. И так же внезапно гроза прекращается, уступая место по­кою и свежести обновленной природы, яркой синеве неба и щедрому солнцу. Неповторимо хороши тогда горы. Глубокой осенью, в ненастье, за черные утесы скал цепляются хмурые туманы, колючий ветер заго­няет в пещеры стайки непуганых серн и туров. В та­кие дни вовсе не покидают теплых гнезд зимующие здесь трясогузки и синички, жмутся друг к другу звери, прячутся в норах куницы и еноты, чтобы со­греть стынущие тела. Но потом и для них наступают погожие дни, стоит только выглянуть солнышку с го­лубого небосвода — и снова тепло, мир и покой. Привлекательны и тогда горы. Особое очарование рождают в душе зимние пей­зажи. Зимой в горах погода чаще всего бывает ус­тойчивой, солнечной, с легким морозцем, а кругом невообразимые снега и сугробы. Это очарование ско­рее можно почувствовать, нежели описать или пере­дать словами. Певец гор Важа Пшавела в поэме «Змееед» с восхищением говорит: Увидишь в снегу их хоть раз, Всегда их захочешь такими. Чудесны они без прикрас И лучше, чем в лиственном дыме. Эти слова могли бы служить прекрасным эпигра­фом к любому рассказу о горах. Но горы не прощают слабости, малодушия, неор­ганизованности. Вот и сейчас мне припомнилась одна давнишняя история, связанная с горами, которую сам когда-то слышал и о которой хотелось бы рассказать моим юным друзьям. Наш отряд длинной цепочкой шел по долине реки Алибек — притока Теберды и взял курс на Джаловчатский перевал. Предстояло перевалить из Домбайской долины в безлюдное Аксаутское ущелье. Мы были влюблены в горы, и нас не пугали ни трудно­сти, ни опасности, которые подстерегают неискушен­ного человека здесь на каждом шагу. Впереди уже виднелся наш «противник» — перевал, высокий, трудный, до него еще далеко, он завален глубоким снегом, того и гляди лавина... Пока мы двигались еще внизу по тропе, на под­ходах, но пушистый снежок и пудовые рюкзаки уже изрядно вымотали нас. Вот и лес позади, и вдруг — долгожданное: — Прива-ал! Тот, кто бывал в горных переходах, знает цену этому короткому, исцеляющему слову... Не успели сбросить рюкзаки, как кто-то крикнул: — Смотрите, смотрите — лавина! Со склонов Семенов-Баши в облаке белой пыли низвергались сотни тонн снега. Грохот и треск потря­сали Алибекское ущелье, на дне которого мы нахо­дились. Лавина катила вниз с неописуемой скоростью и металась, как взбесившийся зверь, по изгибам ку­луара, делая резкие броски на косогорах. В мгно­вение ока она достигла опушки леса, подмяла под се­бя кусты и вырванные с корнем деревья, оставив за собой начисто выбритую просеку. Мы сидели в без­опасном месте, и до нас дошла только воздушная волна, она обдала нас своим могучим дыханием. Мы бы­ли до крайности возбуждены грандиозной картиной разрушительной силы природы. «Вот это да!» — все, что мы успели произнести, прежде чем опомнились. Это был наглядный урок, преподанный нам суро­вой действительностью, он остался в памяти навсегда. На привале выяснилось, что у многих разладились крепления лыж, сломались палки, есть потертости ног. Кое-как привели все в порядок, чтобы только дойти до хижины, в часе ходьбы отсюда. Круто свернули к леднику Алибек. Где-то подо льдом глухо ворчала только что рожденная речка Алибек. По крутой морене преодолели последний подъем, и перед нашим взором предстала занесенная снегом деревянная хижина. Здесь первая ночевка. Че­рез час дружной работы расчистили снежные завалы и вошли внутрь. Хижина ожила, огласилась шумом и гвалтом. Вместительная, двухэтажная, со множеством удобных нар, двумя печками, запасом дров и угля, она сулила нам, представителям «великого племени горолезцев», горячую пищу и теплый ночлег. Бензиновый движок для освещения оказался не­исправным, пришлось ограничиться свечами. Стали располагаться. Девушкам уступили нижние, а ребята заняли верхние нары. Дежурные по отряду затопили печь, составили меню и занялись ужином. Между тем начала портиться погода. Заволокло небо, закружило и завертело такое, что о выходе утром и речи не могло быть. Всю ночь пела и грози­лась зима... Томительно в горах ненастье, но в хижине — не в палатке, и все-таки к вечеру следующего дня уже на­доели песни, от безделья все заметно приуныли. Снег вихрем обрушивался на затерявшуюся в го­рах хижину, ветер завывал в трубах дымохода. Со склонов Алибек-Баши слышался грохот лавин, а нам было тепло и уютно... Временами дым клубами выры­вался из поддувала, окутывал сидящих, и, когда ста­новилось невыносимо, от него отмахивались. Он, как живой, послушно уходил прочь, оставляя за собой крепкий запах смолы. В хижину вошел командир отряда, он только что был с радистом Федей Потапчуком на связи с лаге­рем. Все внимательно посмотрели на вошедшего, си­лясь по выражению лица угадать прогноз погоды. — Василий Сергеевич, что с погодой! — спросил я. Он слегка улыбнулся, безнадежно махнул рукой и, присаживаясь к печке, ответил: — Пока ничего утешительного, набирайтесь терпе­ния — и погода придет. Мы уважали Василия Сергеевича. В нем нравилось все: немногословность, неторопливость, вниматель­ность к нам, безупречная точность, завидный опыт пу­тешественника. На волевом продолговатом лице его пролегли две сильные морщины. На правой щеке у нижней челюсти виднелся шрам. При ходьбе наш ко­мандир еле заметно припадал на левую ногу. Говорили, что когда-то давно он попал в катастрофу, тяжело пережил ее. Всех нас влекло к нему. Он, по-видимо­му, чувствовал это и, хотя держался с нами просто, сам никогда ничего не вспоминал о давнем. Меня все время подмывало попросить его рассказать о себе. Сейчас, пожалуй, было самое подходящее время для этого. После ужина все были в сборе, мирно сидели у печки, и я попросил: —Василий Сергеевич, расскажите что-нибудь из своей альпинистской жизни. Меня поддержали другие. Он посмотрел на нас испытывающим взглядом, за­думался и, как-то горько улыбнувшись, глухим голо­сом начал свой рассказ: — Много лет назад в такую же вьюжную ночь на Чучхурском перевале, в противоположном конце это­го ущелья, разыгралась страшная трагедия, стоившая жизни двум моим товарищам. После восхождения на вершину Софруджу наши зимние сборы подходили к концу. Двадцать из два­дцати шести вот таких же, как вы, студентов покидали полюбившиеся им навсегда горы, спешили на занятия в институт. Мы, шестеро оставшихся, с грустью и надеждой смотрели вслед уходившим — с ними уходили не только друзья по спорту, по духу, но и наши первые ув­лечения, милые сердцу глаза. Тогда горнолыжный туризм только начинал свои робкие шаги, и перед нами стояла задача — проложить первую лыжню для последующих массовых путе­шествий. Нам предстояло пройти на лыжах Чучхурский пе­ревал, спуститься в ущелье Бу-Ульген и через Север­ный приют и Клухорский перевал выйти к морю. Это была трудная задача, никто до нас не проходил этот путь зимой. В то время в Домбае не было ни лаге­рей, ни дорог. В центре поляны стояла не теперешняя роскошная гостиница, а покосившийся барак лесору­бов со сплошными нарами вдоль стен, маленькая пе­чурка без трубы — вот все удобства. Спальными меш­ками нам служили свалявшиеся ватные студенческие одеяла. Ледорубы сами ковали в учебных мастерских, рюкзаки тоже были самодельные. Узенькие равнин­ные лыжи с плохонькими кожаными креплениями сильно грузли в глубоком снегу. Вместо горнолыжных ботинок мы были обуты в сыромятные пьексы или простые ботинки. Почти новички в горах, с очень небольшим опы­том, мы имели слабое представление об опасностях, подстерегавших нас на каждом шагу. И, понятно, на все смотрели удивительно просто, будто собирались не в суровые горы, а на легкую прогулку. Не прида­ли большого значения и тому, что Алеша Жариков, студент мехфака — самый рослый в нашей группе, — отправился в поход, натянув ботинки номером мень­ше на тоненькие носочки, потому что других не было. Карта района, изданная еще в начале века, оказа­лась неточной, устаревшей. Сам район не был знаком даже по летним путешествиям, не были взяты палат­ки, топорик и запасные крепления, очки, примус, го­рючее, снеговая лопата и многое другое, без чего теперь не ходят. Оплошность эту мы почувствовали потом: дорого она нам обошлась тогда. Ко всему этому, мы были неважно одеты, не было штормовых костюмов. Неудобные ватники плохо за­щищали от метели и всепронизывающего ветра. Помню, в последнюю минуту прощания первокурс­ница Люся Светлова перед отъездом сняла с себя се­рый шерстяной свитер и дала его мне. Как потом я был благодарен ей! Во время похода он спасал меня не только от холода... Каждый раз в самые трудные минуты нашего несчастливого похода он напоминал мне о любимой девушке, постоянно поддерживал во мне силы и бодрое настроение... Тут рассказчик умолк, то ли он собирался с мысля­ми, прислушиваясь к завыванию ветра, а может быть, просто от внезапно нахлынувших воспоминаний. Мы тоже молчали, живо представляя себе все расска­занное. — На третий день под самым перевалом, — про­должал Василий Сергеевич, — нас изрядно задержал ремонт креплений. Здесь же мы впервые узнали от Алеши Жарикова, что у него поморожены пальцы ног, он больше не в силах был скрывать этого от нас. Удивительный он был человек — настойчивый и фана­тичный. Но одних этих качеств было мало, для того чтобы ходить в горах. Требовался еще здравый смысл, холодный рассудок. А пока мы были поставлены пе­ред свершившимся фактом. Это было первым для нас ощутимым ударом и серьезным предупреждением от дальнейших ошибок. Еще можно было повернуть назад, исправить поло­жение, хотя это тоже было нелегко. Кое-кто из ребят робко высказывал такую разумную мысль, но Алеша категорически отверг ее, грозился идти один — это бы­ло похоже на него. Вот тогда никто не проявил реши­тельности. Смешно, но ложный стыд, боязнь показать­ся малодушным взяли верх. Осторожность в горах — не трусость. Умение во­время повернуть назад — благоразумие, которым об­ладают лишь настоящие спортсмены. Эти элементар­ные истины тогда не были по-настоящему поняты. Большинству из нас геройство представлялось только в движении вперед. Каждый из нас читал о трагической гибели участ­ников английской экспедиции Роберта Скотта на Юж­ный полюс, нам хорошо запомнились слова, начер­танные на их могиле: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Эти замечательные слова из теннисоновского «Улисса» мы истолковали неправильно... Мы хо­тели во что бы то ни стало идти к намеченной цели, не думая о наших возможностях и последствиях. С заходом солнца все, кроме Алеши, оставшегося с рюкзаками, выбрались на перевальную точку. Из ущелья Бу-Улыен на нас, как из трубы, подул леде­нящий ветер. Крутые склоны перевала терялись где-то в мрачной бездне, вызывая неприятное ощущение не­известности. Никто не знал, что нас ждало впереди, эта неизвестность пугала, исподволь наполняла сердце тревогой. Но свои переживания каждый старательно прятал от товарищей. Таков закон ложного стыда — вреднейшего из недостатков человека. Иннокентий Иванович, старший нашей группы, — он был и возрастом постарше всех, — отойдя в сторон­ку, присел на корточки, вынул карту района, сориен­тировал ее на местности и жестом пригласил нас, — Как вы думаете, — обратился он к нам, — если послать разведку с задачей проложить лыжню, об­следовать пригодность вот этого коша для бивака, при необходимости перейти мост, добраться до Се­верного приюта и с зимовщиком выйти нам на встре­чу! Расстояние тут... Последние слова его потонули в шуме ветра. За­дача была понятна, но никто не сказал, что идти в ночь, по лавиноопасному склону, в незнакомой мест­ности, с неисправными лыжами, с онемевшими от хо­лода ногами и руками опасно, что следовало бы лю­бой ценой вырыть снежную пещеру, всем вместе ото­греться и пробыть в ней ночь. Вопрос лишь встал о том, кому идти. Выбор пал на Федю Зеленова и на меня. Посмот­рев еще раз карту и не соблюдая необходимого для безопасности интервала, мы тронулись след в след. Выйдя на косогор, подались в сторону, чтобы пере­сечь неширокий, но крутоватый снежный кулуар. Мы уже были на середине кулуара, когда вдруг послы­шался глухой треск: совершенно неожиданно сзади нас молниеносно образовалась линия разрыва — и пласт подрезанного нашими лыжами снега вместе с нами пополз вниз, быстро набирая скорость. На глазах окаменевших от неожиданности товари­щей нас несло в бездну. От внезапности и мы с Фе­дей впали в состояние какого-то оцепенения. Потом вдогонку послышались крики: — Уходите из лавины! Не стойте на месте! Мы старались изо всех сил, но нелегкая это шту­ка — вырваться из снежных объятий... Грохот лавины потряс ущелье, и на мгновение воцарилась жуткая тишина. «Ну, конец!» — промелькнуло в голове... Не помню, как случилось, что нас выбросило из основного потока. Мы отделались только испугом и ушибами, зато исчез бесследно один рюкзак с веща­ми и провизией, сильно пострадали крепления лыж. Из четырех палок осталось две, потеряли варежки, а запасных у нас, конечно, не было. Потрясенные случившимся, мы с Федей кое-как выбрались из снежного плена и не знали, куда девать себя от пронизывающего ветра. Заметив в стороне кустарник, поспешили туда, попытались разжечь кос­тер, но легко сказать — разжечь сырые прутья в та­ких условиях и при скудных средствах... Оставалось терпеть убийственный холод, и окоченевшими руками мы стали приводить в исправность лыжи — в них бы­ло наше спасение, это мы понимали хорошо. Никто не знал, сколько уже прошло времени. В затишье между шквалами вьюги неожиданно послышались го­лоса. «Наконец-то!» — обрадовались мы и в свою оче­редь стали подавать сигналы. Потом увидели силуэты подходивших. Мы были бесконечно рады, да и това­рищи уже не надеялись увидеть нас живыми. Тут только мы спохватились, что пришли-то только двое. — Где Иннокентий Иванович! Что с Алешей! — осаждали мы их вопросами. — Идут сзади! — неуверенно ответил коренастый, ладно сбитый первокурсник Игорь Плаксин. Дрожа от холода, мы прижались друг к другу и молча ждали. Но сколько могли ждать голодные, па­рализованные страшным холодом и неизвестностью за судьбу товарищей! Мы не знали, что делать, как поступить дальше. Нас по-прежнему окружали мрак и нестерпимый холод. Это было начало трагедии, разыгравшейся на сты­ке ущелий Бу-Ульгена и Домбая. Мы потеряли конт­роль над временем. Каждый воспринимал его субъ­ективно. Одному казалось, что прошло полчаса, дру­гой говорил, что уже час, как мы ждем. А где-то на­ши оставшиеся товарищи, может быть, из последних сил боролись за жизнь. Кто-то из нас, не помню кто именно, предложил хотя бы немного подняться навстречу товарищам. Он прикладывал руки, как рупор, ко рту и, силясь пере­кричать злобный вой ветра, обращался от одного к другому. Никто явно не возражал, если не считать наших окоченевших тел, которые тайно противились этой мысли. И все-таки решающим аргументом против этого, как ни странно, было выставлено наличие брау­нинга, да, маленького браунинга в полевой сумке Инно­кентия Ивановича, которым он должен был восполь­зоваться как сигналом в случае грозившей им опасно­сти. Хотя специальной договоренности между нами на этот счет, кажется, не было. Кто-то заметил еще, что оставшиеся могли взять правее лавинного конуса и, судя по времени, наверно, уже спустились вниз, по­этому надо поспешить на соединение с ними. Так или иначе, эти доводы, по-видимому, отвечали моральному и физическому состоянию большинства из нас и безоговорочно были приняты. Ясно одно — это была сделка с совестью в надежде на луч­шее. Она, как казалось нам, оправдывала дальнейшие действия нашей четверки. Кое-как залатав крепления, начали спускаться. Шли очень медленно, гуськом, сменяли друг друга на мар­ше. Вошли в лес, ветер немного стих. Когда не лади­лось с креплением, один из нас, кто ближе, машиналь­но оставался помогать товарищу, но это уже не была сплоченная единой волей группа. Так мы добрались до предполагаемой точки встречи с товарищами. Но никаких следов не обнаружили и тут же решили без промедления идти к Северному приюту, где, по на­шим расчетам, люди могли бы оказать реаль­ную помощь бедствующим в горах. Тем самым, вольно или невольно, мы сбросили со счета самих себя, отреклись от себя, опустили руки. Здравый смысл здесь отошел на второй план. Мы перестали контролировать свои действия, потеряли веру в себя, в свои силы. Говорят, первым выходит из строя тот, у кого опускаются руки. Не знаю, кто из нас... по правде сказать, все мы опустили руки. Это уже было похоже на неприкрытое, хотя и трудное, бегство. Холод, голод, неизвестность гнали нас к Се­верному приюту. Мы вышли из леса на открытое место. Ветер по-прежнему не унимался, поднимал вихри снега, слепил глаза, мешал выбирать путь. Острые снежинки в кровь рассекали лица. Ночь бросала нас в снежные ямы, в каменные ловушки, отнимала последние рукавицы, палки, рвала крепления, выматывала последние силы. К счастью, лыжи оставались целыми, и мы могли еще двигаться по этому бесконечному снежному царству. Выбившись из сил, мы утратили всякое чувство ориентировки, страха, холода. Усталость брала свое. — Вася, смотри, кто-то идет с фонарем! — неожи­данно услышал я за спиной голос Бориса Власова. Я внимательно смотрел в темноту, насколько по­зволяла метель, но никакого фонаря не увидел. — Чувствуешь запах дыма! Это же Северный при­ют! — продолжал осаждать меня Борис вопросами. Становилось как-то жутко от этих разговоров. Это, конечно, были галлюцинации, вызванные душевной угнетенностью, усталостью и высотой. Мерещи­лись люди, идущие к нам навстречу с факелами, хи­жина с ярко освещенными окнами. Отовсюду слыша­лись голоса, хохот, крики. Очень мучила жажда. Потом наступило состояние какого-то безразличия, появилось непреодолимое желание упасть и уснуть. Но мы из всех сил боролись с навязчивым желанием, зная, что это был бы конец... Продолжая свой спуск, мы наткнулись на полураз­рушенный бревенчатый кош, видно, давно заброшен­ный пастухами, — тот самый кош, о котором говорил Иннокентий Иванович. В пустые глазницы окон и рас­пахнутую дверь увидели внутренность, почти доверху занесенную снегом. В щели стен сквозил ветер. Ничто здесь не привлекало нашего внимания, и мы побрели дальше в надежде добраться до Северного приюта, ставшего теперь единственной целью нашей жизни. Брели медленно, еле переставляя лыжи, чтобы не упасть, так как палок осталось всего две: одна у пер­вого, другая у замыкающего. Не помню, о чем я ду­мал в эти критические для нас минуты, но до меня вдруг донесся слабый аромат духов, исходивший от ворота моего свитера. Передо мной внезапно встал нежный образ, и с меня сразу сошло оцепенение, я встрепенулся, тут же вспомнил, что сегодня суббота и там, в цокольном зале института, как всегда, танцы и среди танцующих моя Люся — дорогая, хорошая. Она, конечно, думает обо мне и ждет. Я ей обещал вернуться... В эти минуты для меня не было ничего, что было бы дороже этого, даже сама жизнь... Воспоминания придали мне силу и веру... Мне тут же захотелось сказать что-нибудь теплое, ободряю­щее моим бедным товарищам, и я оглянулся назад, но что такое!! Никого нет. Кричу: — Бори-и-ис! Ответа нет. — Федя-я, Иго-орь! Снова молчание. Только слышно зловещее шурша­ние поземки. Мне стало страшно от мысли, что я остался один среди мертвой зыби снегов. С трудом разворачиваю лыжи назад и снова кричу. В десяти-пятнадцати метрах наталкиваюсь на сидящего, уже заносимого снегом Бориса, а рядом с ним Игоря и Федю, дремлющих стоя. Спазмы страха при виде товарищей прошли. На­стойчивыми движениями нам удается поднять жалобно скулящего Бориса, и снова бредем, вдвое согнувшись, навстречу ветру. «Только бы не упасть, нужно подна­прячься еще», — сверлили мысли воспаленный мозг. Близился рассвет. С невероятными трудностями удалось спуститься к реке Гоначхир, но моста на ука­занном в карте месте не оказалось. В поисках пере­правы наша группа распалась на две части. Это была еще одна ошибка, которая при других обстоятельствах привела бы к неминуемой гибели всех. Только случай помог нам спастись. Федя Зеленов и Борис Власов пошли на поиски переправы вверх, а мы с Игорем Плаксиным — вниз по течению Гоначхира. Неожиданно, так бывает в го­рах, наступила оттепель, по-видимому с юга подул теплый ветер — фён, это и спасло нас. В конце сле­дующего дня, как потом мы узнали, Федя и Борис добрались до приюта, а мы с Игорем через два дня в состоянии полного истощения сил набрели на хижи­ну лесорубов. На третий день с помощью лесорубов были органи­зованы поисковые работы. Мы вместе добрались до того разрушенного коша, и в нем под слоем снега с натянутым на ноги спальным мешком, в одном легком свитере нашли окаменевший труп Алеши Жарикова. Ни лыж, ни ботинок, ни рюкзака при нем не оказа­лось... Лыжные палки Иннокентия Ивановича стояли у входа, а его ботинки, повернутые подошвами вверх, были вложены носками в щели бревенчатой стены коша... Можно лишь представить себе, каких невероятных физических и моральных сил стоило им в вьюжную морозную ночь, двоим, без всякой поддержки, лицом к лицу с ощерившейся природой, добраться сюда без лыж по глубокому снегу, с помороженными ногами. Они погибли, оставаясь верными и мужественными до конца... Голос Василия Сергеевича дрогнул, видно было, что он боролся с минутной слабостью... В хижине стало тихо. В печке чуть потрескивали дрова, на противоположной стене играли блики огня. Через минуту рассказчик продолжил прерванную повесть: — Мы в сотый раз задавали себе вопрос: «Куда же делся сам Иннокентий Иванович!» Не мог же он в здравом уме в мороз и вьюгу уйти босиком! На ум приходила одна догадка страшнее другой. Мы продолжали поиски загадочно исчезнувшего товарища, исходили вокруг многие километры, но безуспешно... Только три дня спустя на берегу реки, случайно, в полукилометре от коша, в одних меховых носках был найден занесенный снегом замерзший труп Иннокен­тия Ивановича. По-видимому, он погиб при безуспеш­ной попытке перебраться через реку к Северному приюту, который по карте был неправильно показан тут же за рекой. При нем была полевая сумка с на­шими личными документами и браунинг — такой ма­ленький, беспомощный, из которого в тот роковой вечер не было сделано ни единого выстрела. Рассказчик вздохнул и после небольшой паузы про­должал: — Ночью нас преследовали кошмары, сквозь сон слышались чьи-то стоны, выкрики. Где-то скрипела су­хая сосна, а рядом лежали окоченевшие тела. Тяжело переживали мы гибель товарищей, но пере­живания наши на этом не кончились. В институте нам предстояло лицом к лицу встретиться с живыми об­винителями. Это были наши товарищи. Для меня удар оказался двойным, он оставил след на всю жизнь. От Люси, которая была самым дорогим мне человеком, я услышал только: — Я ошиблась в вас, вы трус! Я был уничтожен. Только тогда по-настоящему я понял тягость вины, лежащей на мне и моих товари­щах. С тех пор я не расставался с горами. Много рабо­тал в лагерях, ходил, участвовал в спасательных ра­ботах, оказывал помощь бедствующим в горах... Василий Сергеевич закончил трудный для него рас­сказ. Потом встал и вышел в сени — было время свя­зи с лагерем. Через некоторое время он вернулся и порадовал нас радиопрогнозом на погоду: — Всем ложиться спать, завтра подъем в пять ноль-ноль! Дежурным без шума за час до подъема встать и обеспечить отряду горячий завтрак! Спокой­ной ночи. В это время за хижиной природа делала свое де­ло: ветер утих, в просветах облаков показались пер­вые звезды — все это, так сказать, вещественно под­крепляло прогноз. Утром предстоял трудный лыжный переход через боковой хребет, нужно было хорошо отдохнуть.Неразумно спускаться в колодец на чужой веревке.^ Турецкая пословица^ НА ЧУЖОЙ ВЕРЕВКЕ После утомительного пути отряд мо­лодых альпинистов расположился на ночлег. В вечернем сумраке на каме­нистой осыпи белели аккуратно рас­ставленные палатки, рядом скупо мер­цали костры, пофыркивали походные примусы. Гото­вился ужин, после которого уставшие забирались в спальные мешки и тут же засыпали. Шум в лагере постепенно стихал. Один за другим костры гасли, па­латки погружались во мрак. Где-то еще слышался смех и тихий говор. Из-за гор неожиданно вынырнула луна и залила окрестность матово-голубым сиянием. Мрак, еще недавно окружавший лагерь, сразу ис­чез, куда делась и усталость. В безмолвном восхище­нии я любовался открывшейся панорамой. Бессонница привела меня к палатке, из которой доносился при­глушенный разговор, изредка прерываемый дружным смехом. — Еще один лунатик! Ну, заходи, заходи, — радуш­но пригласил хозяин. — Куда же, Дмитрий Иванович, когда у тебя к


Не сдавайте скачаную работу преподавателю!
Данный реферат Вы можете использовать для подготовки курсовых проектов.

Поделись с друзьями, за репост + 100 мильонов к студенческой карме :

Пишем реферат самостоятельно:
! Как писать рефераты
Практические рекомендации по написанию студенческих рефератов.
! План реферата Краткий список разделов, отражающий структура и порядок работы над будующим рефератом.
! Введение реферата Вводная часть работы, в которой отражается цель и обозначается список задач.
! Заключение реферата В заключении подводятся итоги, описывается была ли достигнута поставленная цель, каковы результаты.
! Оформление рефератов Методические рекомендации по грамотному оформлению работы по ГОСТ.

Читайте также:
Виды рефератов Какими бывают рефераты по своему назначению и структуре.

Сейчас смотрят :

Реферат Технологическая карта монтажа стеновых панелей и оконных блоков одноэтажного промышленного здания
Реферат Развитие рыночной экономики в Исламской Республике Иран
Реферат Вильгельм Виндельбанд
Реферат Расчеты с соцфондами ООО Шестаки 2
Реферат Araby How The Setting Reinforces The Theme
Реферат Особенности составления бухгалтерской финансовой отчетности
Реферат Человек это живая загадка М. Булгаков
Реферат Grendel Essay Research Paper Good versus EvilThe
Реферат Тpагедія pідного кpаю в дpамі Лесі Укpаїнки "Бояpиня"
Реферат Оздоровление воздушной среды помещений с помощью фитонцидоносных растений
Реферат Экологические проблемы производства пластмасс
Реферат Смутное время 12
Реферат Государственная власть и политический режим
Реферат Модернизация механизма отклонения иглы швейного полуавтомата 1095 класса
Реферат Экономика Вопросы 7-15