«Нет сомнения, что то высокое начало единства, которое лежит основою всей нашей мысли и всей нашей народной силы, восторжествует над нашим мысленным и бытовым раздвоением». А.С.Хомяков В поисках новой русской доктрины.После крушения СССР в 1991 году прошло уже около 13 лет и затянувшийся «переходной период», - как уже хорошо стало очевидным большинству отечественных и иностранных аналитиков, - завёл Россию в состояние глубокого перманентного кризиса, в процессе которого полностью обанкротились практически все политические силы и идеологические концепции, возникшие ещё во времена горбачёвской перестройки. Обанкротились решительно все: «коммунисты и демократы», «патриоты и сионисты», гэбешные «державники» и вороватые «либералы», русскоязычные «правозащитники» и сановные ревнители «диктатуры закона» (не того ли «закона», который устанавливают «воры в законе»…) и т.д. В настоящее время ни одна идеологическая концепция, ни одна партия, ни одно государственное учреждение и ни один официально действующий политик более не пользуются общепризнанным доверием многократно обманутого и деморализованного населения. Эта тотальная утрата доверия превращают политическую жизнь в некую зловещую пустоту, наполненную призраками, и, потому, чреватую самыми неожиданными возможностями. Вероятно, по логике вещей, - а также по прогнозам известного доклада ЦРУ, - нынешний этап «переходного периода» лет через десять – пятнадцать должен привести к распаду страны и «окончательному решению русского вопроса». Сознательное или интуитивное понимание национально-государственного тупика в настоящее время проникло во все слои российского общества. Вот почему по количеству самоубийств и по вывозу капитала из страны Россия находится сегодня на одном из первых мест в мире. Планируемая режимом отмена социальных льгот и социальных обязательств перед населением, общее сворачивание социальной инфраструктуры, коммерциализация системы здравоохранения и образования, закулисно намеченное вступление в ВТО - всё это звенья одной цепи, прямиком ведущей к стремительно приближающейся катастрофе. Остановить гибельный процесс национально-государственного разрушения, устранив компрадорские кланы от нелегитимно захваченной ими власти и собственности, способна будет только некая Третья Сила, которая выступит с совершенно новой, - одновременно, и традиционалистской, и новаторской, - идеологией. Вооружённая этой новой идеологией (как бы нераздельно сплавленной право-левой доктриной) Третья Сила сможет оказаться той единственной объединяющей силой, которая соберёт вокруг себя все здоровые слои российского общества: молодых и пожилых, учёных и рабочих, бюджетную интеллигенцию и национальных предпринимателей. Но потенциально два главных слоя должны быть особенно заинтересованы в появлении Третьей Силы – русская пассионарная молодёжь и русские национальные предприниматели российских регионов. Как у первого, так и у второго слоя нет никакого будущего в сложившейся криминально-компрадорской системе. У молодёжи нет будущего потому, что у сырьевой колонии (а таково реальное положение современной РФ) нет надобности в обширных научных кадрах, о чём в одной из своих речей со всей откровенностью заявил сам Путин («у нас слишком много студентов»). У национальных предпринимателей нет будущего потому, что юридические и экономические «правила игры» установлены компрадорской верхушкой таким хитрым образом, чтобы в корне пресечь всякую возможность вызревания национального продуктивного капитала, объективно заинтересованного в дешёвых внутренних энергоресурсах и развитии на их основе дешёвой и доступной транспортной инфраструктуры. Как показали результаты последних парламентских и президентских выборов (причём не столько сами результаты, сколько весьма специфическая реакция кремлёвских политтехнологов на возникшую возможность появления неподконтрольной режиму политической силы) объективный запрос на появление Третьей Силы в обществе уже созрел и охранители режима намерены сделать всё, чтобы не допустить её появления на открытой политической арене. Скорее всего, даже путём установления открытого авторитарного правления… Однако человек предполагает, а Бог располагает. Постепенно накаляющаяся социальная атмосфера свидетельствует о том, что образование нового народного движения не за горами. Суровые реалии сегодняшней действительности естественным образом определяют ближайшую практическую задачу нового движения - спасение России и русского народа от надвигающейся катастрофы и борьба за национальное выживание. Смысл этой ближайшей задачи хорошо передаёт сегодняшнее название создаваемого объединения сторонников С.Ю.Глазьева – «За достойную жизнь». В более же глубоком смысле, это чисто утилитарное название не может заменить собою развёрнутую и концептуально выраженную идеологическую доктрину, без которой новое движение будет обречено на чисто аморфное и конъюнктурное существование, которого, может быть, было бы достаточно для стабильных условий в классической парламентской системе (где-нибудь в Англии), но которое совершенно не подходит для существующей острокризисной ситуации, чреватой большими потрясениями. Следовательно, новому движению жизненно необходима достаточно ясно изложенная «харизматическая» доктрина, в которой были бы образно и точно сформулированы её идейные принципы и её идейные предшественники (обязательно отечественного происхождения!). Несмотря на то, что концептуальный запрос на новую идеологию уже задан самой жизнью, - в процессе избирательной кампании сторонники Глазьева сформулировали его так: «национально и православно ориентированная социал-демократия», - однако до сего дня сколько-нибудь конкретных ответов на этот запрос пока не последовало. Предлагаемая статья является скромной попыткой рассмотрения некоторых важных идейных проблем новой русской доктрины, а также затрагивается тема её идеологических предшественников, так сказать, её возможных «отцов-основателей».Для того, чтобы даже в самых общих чертах попытаться сформулировать идеологическую доктрину сегодняшнего дня («Нового») необходимо предварительно правильно определить главную узловую проблему русского исторического пути дня вчерашнего («Старого»). Ибо содержание большинства конкретных проблем сегодняшней России целиком и полностью определяется тем страшным внутренним расколом, - духовным, социальным и политическим, - который окончательно установился на Руси при Петре Первом в созданной им имперской системе западно-протестантского образца, которая унизила русский народ и превратила его в подневольное сословие глубоко ему чуждой имперской элиты. Именно эта имперская элита стала впервые в России осознавать себя неким инородным привилегированным слоем, обособленным всем своим образом жизни от основного, якобы «имперского», народа и равнодушного – в лучшем случае – к его коренным национальным проблемам. Космополитическое мировоззрение было господствующим мировоззрением правящего слоя, а его имперский патриотизм был ориентирован лишь на внешнее могущество деспотического государства. Первыми, кто смог дать надлежащую и всестороннюю оценку трагическому расколу в русской истории, были славянофилы. К.С. Аксаков, может быть, несколько сгущая краски, следующим образом описывает социально-политическую сущность имперского петербургского периода. «Так совершился разрыв царя с народом, так разрушился этот древний союз земли и государства; так вместо прежнего союза образовалось иго государства над землёю и Русская земля стала как бы завоёванною, а государство – завоевательным. Так Русский монарх получил значение деспота, а свободноподданный народ – значение раба-невольника в своей земле». (Н.А.Бродский, «Ранние славянофилы», с.86, М1910г.) Следует заметить, что роковой образ диссиденствующего «малого народа», - описанный И.Р.Шафаревичем в его «Русофобии», - был порождён вовсе не маргинальными разночинцами, ибо они только восприняли духовную эстафету от правящего слоя, но всей имперской системой петербургского периода. Порождённый этой системой «малый народ», восприняв с Запада революционные идеи марксизма, окажется могильщиком Российской Империи в 1917г., точно также как порождённая советско-имперской системой гэбешно-партийная номенклатура, восприняв с того же Запада ультралиберальные идеи, ныне добросовестно исполняет роль похоронной команды РФ и русского народа. О духовном и социально-политическом расколе петербургского периода много и хорошо писали наши славянофилы (к сожалению, их грозная критика имперской системы не была услышана в русском обществе), но об этом внутреннем расколе российского общества и опасных изъянах имперской системы весьма проницательно, - хотя и не однозначно, - написал современный английский историк и политолог Джеффри Хоскинг в книге «Россия: народ и империя» (Смоленск 2001г.), в которой не без оснований объясняет катастрофу 1917г. чрезмерной этнической разнородностью Российской Империи и чрезвычайной неразвитостью русского национального самосознания. Петербургский период раннего этапа (до отмены крепостного права) вызвал такую сильную вражду между «народом и государством», - пишет Д.Хоскинг, - что последний этап петербургской империи, отмеченный серьёзными попытками преодоления исторического раскола, не смог преодолеть общей разрушительной тенденции. (Действительно, последний этап петербургского периода, начиная с Царя-Освободителя Александра2 и до Святого Царя-Мученика Николая2, был отмечен здоровым русофильским направлением, но, увы, успешной национализации империи – и, следовательно, превращение её в современное «национальное государство» - помешала 1-ая мировая война…)Проблему резкого духовного разлада между прошлым и будущим, между верхами и низами, между молодым поколением и старым глубоко рассмотрел А.С.Хомяков в своей программной статье «О старом и новом» (1839г.) и в других произведениях. Главным пороком русской исторической жизни он считает недостаток внутреннего единства, препятствующий преодолению противоречий, необходимо возникающих в процессе исторического развития. Однако при всём критическом настрое к преобразованиям Петра Первого Хомяков далёк от их огульного отрицания. Он хорошо понимает, - в отличие, например, от вышеупомянутого Д.Хоскинга, - что многие нежелательные исторические явления имеют свой провиденциальный смысл (как плата за исторические грехи или за исторические ошибки) и негативные последствия которых следует преодолевать эволюционным и нравственным путём. «Теперь, - пишет Хомяков о значении петровской эпохи, - когда эпоха создания государственного закончилась, когда связались коллосальные массы в одно целое, несокрушимое для внешней вражды, настало для нас время понимать, что человек достигает своей нравственной цели только в обществе, где силы каждого принадлежат всем и силы всех каждому». Поучительный смысл хомяковской историософии состоял в том, что возникающие исторические разломы следует лечить не новыми историческими разломами, но нравственными общественными усилиями по совместному и солидарному преодолению негативных элементов прошлого. Неплохо было бы применить этот хомяковский метод и к рассмотрению результатов советского тоталитарного периода, в котором помимо бесспорно отрицательных черт имелись и определённые достижения (в области индустриализации и развитии социальной инфраструктуры). Славянофилы, несмотря на свою консервативную репутацию, первыми поняли историческую обречённость имперской системы в России, подавляющей духовные силы русского народа и – самое главное – ослабляющей его способность к социальной самоорганизации, без развития которой ни у одного народа не может быть будущего. Духовный и социальный диагноз внутреннего состояния русского народа у славянофилов был неутешителен: имперский период, несмотря на свои внешние успехи, прервал и исказил формирование собственных самобытных начал (т.е. формирование своей национальной субъектности) и лишил его своей национальной элиты. Неотвратимо надвигавшаяся эпоха национально-буржуазных государств не могла обойти Россию стороной, но кто сможет заменить деградирующую имперскую элиту в случае возникновения серьёзного общегосударственного кризиса (наподобие нового Смутного времени) или кто сможет возглавить русские народные массы, - «не привыкшие – по словам Хомякова – к самодействию и самоуправлению», - в случае внезапного ослабления исторической монархии, задавался таким риторическим вопросом вождь славянофильства незадолго до своей кончины в 1860 году. Весь глубинный пафос славянофильского учения, не всегда выраженный явно, заключался в призыве к лучшим слоям правящего класса к внутреннему перерождению с целью нравственного преодоления разрыва между Старым и Новым и эволюционном построении нового русского единства на основе переосмысленного православного культурно-этического наследия. «Внутренняя задача Русской земли – писал Хомяков – есть проявление общества христианского, православного, скреплённого в своей вершине законом живого единства и стоящего на твёрдых основах общины и семьи». (Следует заметить, что под «общиной и семьёй» Хомяков подразумевал социальную и природно-естественную формы народной самоорганизации.) В православном христианстве славянофилы видели не только чисто конфессиональное учреждение, целиком поглощённое одной лишь проблемой личного душеспасения, но активную общественную силу, способную действенно влиять на общественные дела в сферах нравственного просвещение народа и социальной защиты обездоленных. Они были убеждены в том, что христианство должно нелицеприятно отстаивать свой общественно-нравственный идеал, а не превращаться в разновидность казённой «политической религии» (термин Хомякова), во всём потакающей существующим властям. Хомяков подобное нежелательное явление в жизни исторической Церкви подвергал решительной, но уравновешенной критике. Так, характеризуя поведение духовенства в период Киевской Руси, он пишет: «духовенство, стараясь удалить людей от преступлений частных, как будто бы и не ведало, что есть преступления общественные» (А.С.Хомяков, «О старом и новом», с.55, М1988г.). Главный идеолог славянофильства хорошо понимал, что общественная индифферентность наносит большой вред не только исторической Церкви, но и самому государству. Размышляя над трагической участью Византии, над причинами её бесславного падения, Хомяков делает грозный вывод (не без намёка на современность): «христианство жило в Греции, но Греция не жила христианством». Отказ от ревностного исполнения своих гражданских обязанностей, отказ от активного вмешательства в дела общественного устроения, всегда приводят государство к гибели: «Гражданин, забывая отечество, жил для корысти и честолюбия; христианин, забывая человечество, просил только личного душеспасения; государство, потеряв святость свою, переставало представлять собою нравственную мысль; церковь, лишившись всякого действия и сохраняя только мёртвую чистоту догмата, утратило сознание своих живых сил и память о своей высокой цели. Она продолжала скорбеть с человеком, утешать его, отстранять его от преходящего мира; но она уже не помнила, что ей поручено созидать здание всего человечества». (А.С.Хомяков, «О старом и новом», с.50) В религиозной активности христианства Хомяков видел не только залог здорового развития государства, но и залог вообще всякого человеческого прогресса. Идея «разумного прогресса» (термин Хомякова) по своей изначальной сути является идеей чисто христианской (ибо заповедь Христа гласит: «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный», Мат., 5, 48), «не даром – констатирует Хомяков – всякое просвещение даётся только христианским народам». Первейшим стимулом всякой творческой деятельности является вовсе не корысть, стремление к самоутверждению или прометеевская воля к власти, но «чувство взаимной любви», источником которой является воплотившийся в человека Бог… Хомяков часто обращал внимание на то, что развитие нравственных начал тесным образом связано с развитием культурным и общематериальным. И, наоборот, оскудение нравственных начал («разъединённость») всегда приводят к оскудению и во всех иных материальных сферах человеческой деятельности. «Разъединённость же, - писал А.С.Хомяков, - есть полное оскудение нравственных начал; … оскудение нравственных начал есть в то же время и оскудение сил умственных». (А.С.Хомяков, «О старом и новом», стр.163, М.1988г) Разработанная А.С.Хомяковым на основе философской интерпретации традиционных православно-культурных ценностей теория соборности была направлена на идеологическое объяснение и оправдание будущего русского единства, постепенно вызревавшего в недрах российского полуфеодального общества. По своему объективному идеологическому значению хомяковская теория соборности явилась самобытным аналогом «Общественного договора» Руссо и других подобных теорий на Западе. (В этой связи, следует заметить, что резкая критика о.П.Флоренским с классических фундаменталистских позиций идей А.С.Хомякова по-своему права: ««Общество, а не государство» - вот смысл хомяковских утверждений, выраженных прямо. Эти сложные построения, думается нам, ничто иное, как осторожный подход к теории народного (или при разговорах о Церкви, - всечеловеческого) суверенитета». (с.24, «Около Хомякова», П.Флоренский, Сергиев Посад, 1916г.) Несмотря на всё различие идеологических доводов обе теории были направлены на оправдание нового национально-буржуазного строя, основанного на «суверенитете нации», правовой однородности и началах гражданской и хозяйственной самоорганизации. Новые национальные государства, созданные на обломках феодальных империй и средневековых автократий, остро нуждались во внутренней гомогенности (однородности) этических, правовых и культурных ценностей, ибо новые национально-буржуазные отношения строились на волюнтаристском принципе свободного договора, не только между «обществом и государством», но и между множеством формально равноправных хозяйственных субъектов или формально равноправных граждан. Это формальное или юридическое равноправие являлось непременным условием функционирования всей системы свободных договоров, без которых цивилизованное развитие национального «продуктивного капитализма» и существование свободных хозяйственных связей было бы не мыслимо в корне. «Цветущая сложность» средневековых империй с их социальной, правовой и территориальной разнородностью была объективным препятствием для нормального развития современного индустриального общества. Постоянное совершенствование унифицированных технологий, беспрепятственное движение товарно-денежных и информационных потоков, а также нелицеприятное юридическое соблюдение всех договорных актов в рамках единого политического пространства требовало оптимального сочетания гражданской свободы с единообразием гражданского строя. Это фундаментальное требование нового национального порядка Хомяков очень точно и образно сформулировал в одном известном изречении (краткой формуле соборности): «свобода в единстве и единство в свободе». Однако, в отличие от секулярных и индивидуалистических теорий Запада, Хомяков свой идеал свободного единства обосновывал духовным примером церковного соборного единства и примером изначального единства человека со своим Творцом. Западные теории, особенно «Общественный договор» Руссо, произвольно отрывали человека от Бога и Церкви. Этим самым они превращали «образ Божий» в простую и бессодержательную функцию материальных причин. В действительности, «естественный человек» эпохи Просвещения являлся всего лишь частью и пленником природы, так как у него отсутствовал онтологический корень единства. Ибо по западному мировоззрению человек, сам по себе, в своём естественном состоянии, является одинокой и потерянной индивидуальностью, которого оставил Бог или который сам оставил Бога. Недаром литературный образ Робинзона Крузо является излюбленным образом раннебуржуазной эпохи… Соединение же одиноких богооставленных индивидуальностей в некое внешнее сообщество возможно только под воздействием внешних же материальных причин, т.е. нужда в совместной защите от врагов, нужда в общем труде, нужда в деторождении и прочие нужды. Но то, что соединяется под воздействием временных и преходящих причин никогда не может обладать истинной полнотой и прочностью. Никакие материальные причины не способны создать подлинного и живого «единства во множестве», но лишь временное и «условное» соединение изначально одиноких людей. Архетипом русской соборности Хомяков считал духовно-органическое единство Церкви, которая в своей мистической полноте по его определению является «Организмом истины и любви». Хомяков понимал, что истинная свобода не может являться произволом одинокой личности, оторванной от живого потока своей национальной жизни, но, с другой стороны, единство без свободы становится мёртвым, механическим единством, готовым рассыпаться от малейшего толчка извне. Первоначало всякой человеческой солидарности – утверждал Хомяков – сокрыто в глубине Божественного Бытия, вне которого невозможна никакая подлинная свобода и никакое подлинное единство. Ибо «Тайна Христа, спасающего тварь, есть тайна единства и свободы человеческой в воплощённом Слове. Познание этой тайны вверено единству верных и их свободе, ибо закон Христов есть свобода» (с. 179-180, А.С.Хомяков, Соч., т.2, М1994г.). Существенной особенностью соборного единства является та, незнакомая западному секулярному сознанию, особенность, что соборный человек никогда не ощущает себя одиноким, в то же самое время любой соборный коллектив - вне зависимости от его численной величины - никогда не покушается на святыню личного самосознания и разумной личной свободы (ибо: «силы всех принадлежат каждому и сила каждого принадлежит всем»). Важное отличие Хомякова как православного мыслителя от западного секулярного понимания свободы состоит в том, что осуществление истинной свободы не мыслится им вне истинного единства и без всё примиряющей евангельской заповеди «взаимной любви». Но истинное единство (соборность), архетипом которого всегда являлось духовное единство верных в Церкви, не может быть осуществлено – даже в качестве приблизительного социального подобия – без свободы и «взаимной любви». «Единство внешнее, - писал Хомяков, - отвергающее свободу и потому недействительное, - таков романизм. Свобода внешняя, не дающая единства, а потому также недействительная, - такова Реформа (т.е. протестантский мир, породивший современный либерализм). Тайна же единства Христа с Его избранными, единства, осуществлённого его человеческою свободою, открыта в Церкви действительному единству и действительной свободе верных». (с.183, А.С.Хомяков, Соч., т.2, М1994г.) Учение соборности Хомякова до предела высвечивает и объясняет основные пороки современного западного мира, а также и российского общества, подпавшего в наши дни под гибельное влияние наихудших западных ценностей. Бездуховное единство без свободы, основанное на имперском принципе механического сочетания человеческих единиц в одну безликую рабскую массу – это принцип римского «романизма», крайней безбожной формой которого является тоталитарный коммунизм. Этой формой «романизма» русский народ уже отболел… Рационально волюнтаристское понимание свободы – это протестантский либерализм, внешне возводящий абстрактного (а потому одинокого) человека до почти беспредельной люциферовской высоты, но на деле низвергающего реальную живую личность до самой последней бездны «мерзости запустения». Современный западный человек в своём радикальном либеральном воплощении является продуктом либеральной философии современного «потребительского общества», которому позволены все низменные и виртуальные потребности постиндустриальной эпохи, но не позволено лишь одно – иметь сколько-нибудь ясное представление о добре и зле и личной ответственности перед Богом. Этот постиндустриальный либерализм крылатой фразой Горького провозглашает: «человек – это звучит гордо», ибо твоему человеческому своеволию всё позволено, что было запрещено раньше. Но в действительности он порождает безвольного раба, пресмыкающегося перед Мамоной. К сожалению, этот вид крайнего либерализма в его самой злокачественной форме, - которую сам Запад у себя благоразумно отвергает, - господствует в настоящее время в России. Главный изъян западного идеала свободного секулярного общества, провозглашённого Французской революцией в виде знаменитой триады – «свобода, равенство и братство» - состоит вовсе не в ущербности этих высоких принципов как таковых (огульное отрицание их нелепо и ошибочно), но, как верно заметил Иван Аксаков, в их лукавой неполноте. Будучи чисто евангельского происхождения, но декларируемые без самой главной соборной заповеди Евангелия, - т.е. заповеди взаимной любви, - они незамедлительно превращаются в свою тёмную противоположность. (Ибо дьявол, как правило, всегда скрывается в мелочах.) Там, где нет «взаимной любви», невозможно соборное единение людей и общество закономерно распадается на враждующие элементы и группы, не способные создать прочного общественного мира и целиком полагающиеся на устрояющее действие «внешней правды», т.е. действие принудительных юридических начал. Славянофилы вовсе не отрицали необходимости юридического устроения общественных отношений, но они указывали на то, что без наличия в обществе идеалов соборного единения («внутренней правды») всякое внешнее общественно-политическое устройство будет непрочно и ущербно. Не «внешняя правда» государства должна диктовать обществу свои законы, но наоборот, общество (нация), вооружённое идеалом «внутренней правды», должно определять внешние законы государства. Именно за этот, как любят говорить сейчас, мировоззренческий дискурс петербургская бюрократия люто ненавидела «московских пророков», зато всегда была исключительно снисходительна к либералам западникам.Какой была в конкретных чертах политическая и социальная программа славянофильства? Относительно политической области требования славянофилов были умерены и осторожны, так как они считали русский народ преимущественно «бытовым» и социальным. Осторожность славянофильства в политической области объясняется также его мирной эволюционной методологией по отношению к прошлым и новым формам общественной жизни. Будучи сторонником «разумного прогресса», А.С.Хомяков считал, что русскому народу, по природе своей чрезмерно свободолюбивому, выработка твёрдых государственных начал досталась слишком большой исторической ценой, чтобы легкомысленно и радикально менять одни политические формы на другие. Однако, будучи противниками имперской системы и сторонниками национального соборного государства, славянофилы решительно отвергали, как известную теорию Третьего Рима, так и царебожескую теорию божественности монархической самодержавной власти. В русском самодержавии они видели лишь наиболее удобную историческую форму защиты национальных интересов русского народа. Сознавая неизбежность исторического перехода к более современным формам национальной государственности, славянофилы выдвинули в качестве переходной политической модели свою теорию «взаимного невмешательства» Земли (общества) и Государства (сильной монархической власти). В сохранении сильной исторической власти они видели важное условие сохранения территориальной целостности страны, разбросанной на необъятных пространствах и с малой плотностью населения. Политическая демократизация, резонно считали славянофилы, должна начинаться с развития местного и регионального самоуправления. Именно развитие местного (земского) самоуправления должно постепенно ограничивать власть чиновничества и приучать русское население к общественной самоорганизации. Из всех общественных свобод наиболее высоко славянофилы оценивали свободу слова и свободу проявления общественного мнения. Эти свободы они считали, - вместе с религиозной свободой, - неотъемлемо присущими человеку и обществу, на которые государство не имеет никакого морального права покушаться или ограничивать их. Славянофилы, не на словах, но и на деле, были горячими поборниками гражданского равноправия и выступали за отмену крепостного права и любой иной формы внеэкономического принуждения. Особенно сильно славянофилов возмущало неравноправное положение русского населения по сравнению с другими этносами империи. За обличение этой неравноправности Ю.Ф.Самарин даже подвергался аресту… Но наиболее интересная часть славянофильского учения была посвящена решению русских социальных вопросов. Главным социальным преимуществом России они считали отсутствие пролетариата и – как им казалось – развитие преобразованных общинных начал. В крестьянской общине славянофилы видели не рудимент средневековых отношений, но искажённую историческими обстоятельствами социальную организацию, основанную на христианском идеале соборности. А.С.Хомяков очень высоко оценивал русскую общину за её социальную и хозяйственную взаимопомощь, которая препятствовала обнищанию и поддерживала дух социальной солидарности в народе. Тем не менее, защищая принцип общинной самоорганизации, славянофилы (особенно Хомяков) усматривали в общине скорее некий идеальный принцип будущего, чем конкретную социальную структуру, унаследованную из прошлого. Этот принцип был дорог Хомякову прежде всего не какими-то эмпирическими особенностями, но самой возможностью приложения норм православной этики к социальной и хозяйственной жизни (в этом смысле он как бы предвосхищал метод социолога Макса Вебера, рассматривавшего религиозные объединения в качестве первых «воспитательных» домов нового индустриального человека). В хозяйственной самоорганизации народа славянофилы хотели видеть необходимую преграду от проникновения инородческих хозяйственных структур и инородческого капитала. Будучи хорошо знакомым с острым противостоянием «капитала и труда» на Западе, Хомяков надеялся, что обновлённая русская община сможет «примирить этих двух соперников или слить их выгоды». Отец славянофильства надеялся на то, что «община промышленная есть или будет развитием общины земледельческой». Следует особо подчеркнуть, что славянофильское понимание русской общины не имело ничего общего с социалистическим прожектёрством, ибо славянофилы ( и более всех Хомяков) высоко ценили личную свободу и в общинной организации находили не панацею от всех мирских бед, но оптимальную для русского народа форму сочетания хозяйственной свободы с социальной справедливостью на основе православной этики. Славянофилы как глубоко верующие христиане прекрасно понимали, что в мире «лежащем во зле», в мире онтологически повреждённым первородным грехом, невозможно осуществить никакой идеальный проект социального переустройства. Попытка такого осуществления означала бы бунт против правды Божией. Вот почему, они всегда решительно выступали против западных социалистических и коммунистических учений. (Несмотря на то, что как граф Строганов С.Г. бывший попечителем Московского университета, так и генерал-губернатор Москвы граф А.А.Закревский упорно именовали славянофилов «православными коммунистами» и «православными социалистами».) Будучи твёрдыми сторонниками традиционных «духовных основ общества» (по выражению С.Л.Франка), в восприятии института собственности славянофилы никогда не разделяли либерального преклонения перед ней, порой доходящего до её обожествления. В праве собственности они прежде всего видели определённое социальное отношение, связанное с историческими обстоятельствами народной жизни и неразрывно взаимосвязанное с социальной ответственностью.«В более абсолютном смысле, в частных случаях, - писал А.С.Хомяков, - право собственности истинной и безусловной не существует: оно пребывает в самом государстве (в великой общине), какая бы ни была его форма. Можно сказать, что это общая мысль всех государств, даже европейских. Всякая частная собственность есть только более или менее пользование, только в разных степенях». (с.190, Л.Е.Владимиров, «А.С.Хомяков и его этико-социальное учение», М1904г. ) В обобщённом и кратком виде, практическим социально-политическим идеалом всей славянофильской доктрины является образ социального правового государства, построенного на началах православной этики и православной соборности (у Хомякова: «основанного на законах высшей нравственности и христианской правды»). Это русское государство по замыслу славянофилов должно явить миру историческую силу христианства, ибо, как неустанно повторял Хомяков: «Для России возможна одна только задача: сделаться самым христианским из человеческих обществ». Важнейшей чертой этого славянофильского идеала является страстная устремлённость к внутреннему единству, которое выражается в требовании религиозно-нравственного и гражданского единообразия. Всеобщее преобладание единой Веры (или, по крайней мере, единых религиозных ценностей) в рамках единого государства является для славянофилов необходимым условием успешного социального и хозяйственного развития. «Здоровое общество гражданское, - отмечал Хомяков, - основывается на (едином) понятии его членов о братстве, правде, суде и милосердии; а эти понятия не могут быть одинаковыми при различных верах». (с.348, «О старом и новом», М1988г.) Славянофилы были твёрдо убеждены в том, что государство имперского типа, составленное из разнородных верований и разнородных национально-культурных образований, не имеет будущего по причине своей внутренней слабости. А.С.Хомяков был решительным противником этнической и территориально-административной неравноправности, дискриминирующей русскую народность. Он вместе с другими славянофилами считал, что в одном государстве должна быть одна вера («Церковь одна») и одна единая и нераздельная нация. Никто не может заподозрить славянофилов в каком-либо узком этническом шовинизме, ибо их христианско-универсалистские воззрения были широки и терпимы к другим народам и культурам, однако будущее русское государство они всегда мыслили национально однородным и культурно гомогенным. Нация может состоять из многих народностей и этносов, но духовная основа её может быть только одной! В этом смысле, мудрый совет А.С.Хомякова, обращённый к малым российским этносам о духовном единении с главенствующим русским народом, недвусмысленно ясен и решителен: «Россия приняла в своё великое лоно много разных племён: финнов прибалтийских, приволжских татар, сибирских тунгузов, бурят и др.; но имя, бытие и значение получила она от русского народа (т.е. человека Великой, Малой, Белой Руси). Остальные должны с ним слиться вполне: разумные, если поймут эту необходимость; великие, соединятся с этою великою личностью; ничтожные, если вздумают удерживать свою мелкую самобытность.^ Русское просвещение – жизнь России». (с.102, «О старом и новом», А.С.Хомяков, М1988г.) Каким образом оценить идеологическую концепцию славянофильства в её отношении к политической реальности сегодняшнего дня? Обычно место и значение любого политического деятеля или политической доктрины о