МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ РФАЛТАЙСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ЧЕЛОВЕК – КОММУНИКАЦИЯ – ТЕКСТ Выпуск 3Издательство Алтайского государственного университета Барнаул - 1999ББК.81. 001. 6 ЧРедакционная коллегия: А.А. Чувакин (редактор), И.В. Огарь (зам. Редактора), Т.В. Чернышова (отв. за выпуск), Ю.Н. Земская, И.Ю. Качесова, В.В. Копочева, Л.А. Музюкина, Т.Д. Сергеева, Н.В. Халина.Рецензенты:кафедра русского языка Барнаульского государственного педагогического университета; профессор А.А. Стриженко (Алтайский государственный технический университет)ЧЕЛОВЕК – КОММУНИКАЦИЯ – ТЕКСТ. Вып. 3. / Под ред. А.А. Чувакина. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1999. 287 с. Данный выпуск, включающий статьи ученых Барнаула, Москвы, Горно-Алтайска, Екатеринбурга, Твери, посвящен проблемам коммуникации как элемента триады «человек – коммуникация – текст». Рассматриваются филологические аспекты коммуникации, обсуждаются вопросы реализации модели языковой коммуникации, анализируется материал художественной и рекламной коммуникации, публицистических , научных, медицинских и др. текстов. Для специалистов в области филологии, связей с общественностью, рекламы, журналистики, а также для преподавателей и студентов гуманитарных факультетов.ISBN© Алтайский государственный университет, 1999^ Раздел I. ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ А.А.Чувакин Алтайский государственный университет,Барнаул ЗАМЕТКИ ОБ ОБЪЕКТЕ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОЛОГИИ Время от времени в филологии наступает момент, когда активизируется ее саморефлексия. Нет сомнения в том, что конец ХХ века, особенно в России, выдвигает проблему самопознания нашей науки на одну из ключевых позиций в структуре ее проблематики (см., например, [1 – 5]). В предлагаемых заметках содержатся размышления об объекте современной филологии как области гуманитарного знания, сложно устроенной и динамично развивающейся, самоценной и значимой для теоретической и практической жизни человека и общества, взаимодействующей с другими областями гуманитарных наук и Наукой (как целым). При этом мы осознаем, что к концу века происходит изменение характера объекта самой Науки – из по преимуществу предметного он превращается в процессуально-предметный. В филологии же наблюдается расхождение между признанием ее содружеством «гуманитарных дисциплин – языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов» [6, c. 544], фактическим состоянием филологии как «механического конгломерата языкознания и литературоведения», как «брачного союза литературоведения и языкознания» [7, c. 122-123] и традиционной ориентацией филологии на исследование образцовых художественных текстов. В лингвокоммуникативной практике России конца века имеют место мощные изменения, проявляющиеся в небывалом для второй половины века повышении коммуникативной активности россиян, усложнении лингвокоммуникативного пространства и его соотношения с коммуникативным пространством как целым и социальной реальностью, преодолении господства лингвокоммуникативной парадигмы монологического типа и замене ее парадигмой диалогического типа, нарушении баланса в отношениях тенденции к речевой гармонии и тенденции к речевой агрессии в сторону усиления последней. Рассматривая состояние современной филологии, мы разделяем суждение С.С.Аверинцева о том, что исходной реальностью филологии является «текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей» [6, c. 544]. Если это так, то можно предположить, что на разных этапах развития филологии получают приоритет разные аспекты и связи. Да, пожалуй, и вся история филологии свидетельствует об этом. См., например, в [8]. В конце ХХ века роль парадигмообразуюшего фактора в системе филологического знания приобрела одна из самых сильных связей текста – связь с коммуникативной деятельностью homo loquens как двуединства Говорящий-Слушающий. Соответственно можно признать, что если «классическая филология» отличалась единством объекта предметного характера, если т.н. «новая филология» (в понимании филологов ХIХ века) стала основой «брачного союза» литературоведения и языкознания, в котором собственно филология сохранилась как один из подходов к исследованию текста [8], то к концу ХХ века филология превращается в реальное содружество наук, имеющее объект предметно-процессуального характера. В основе этого утверждения лежат следующие наблюдения. Языуовая коммуникация к концу ХХ века становится все более открытой и незавершенной, жанрово многосложной, обусловленной электронными и техническими средствами, взаимодействием сознательного и бессознательного (при усилении роли последнего), рационального и эмоционального (при усилении роли опять-таки последнего), языкового и неязыкового. Она все более тесно взаимодействует с другими знаковыми системами. Текст вовлекается в сферу исследования целым спектром гуманитарных наук – семиотикой, прагматикой, герменевтикой, антропологией, теорией деятельности и др.; следствием этого является феномен, квалифицированный П.Рикером как конфликт интерпретаций [9], воскрешение или появление и развитие ряда новых отраслей филологии, в том числе теории общения, лингвопрагматики, филологической герменевтики, феноменологической школы в литературоведении, дискурсивной лингвистики, риторики и др. Сам homo loquens осознается как все более сложное, многофункциональное, внутреннее противоречивое единство, отличающееся стремлением к пониманию «чужих» смыслов и сокрытию «своих», к коммуникативному сотрудничеству с себе подобными и «братьями по разуму» и уклоняющееся от такового, открытое для диалога и прячущееся в глубинах аутодиалога… Центральной смыслообразующей категорией гуманитарного знания становится единство «человек и его язык» в философском осмыслении этого феномена. Философская рефлексия по поводу человека движется от признания отражающей сущности его сознания к признанию коммуникативной его сущности [10], а философское осмысление языка – от тезиса «язык есть непосредственная действительность мысли» (Маркс) к тезису «язык есть дом бытия» (Хайдеггер). Омысление этих движений в их сопряжении позволяет прийти к формуле «язык - есть дом человека, его тайный дом» и на основе этого представить как целое круг внешне-внутренних связей, формирующих облик текста как объекта современной филологии. Таким целым выступает коммуникативное пространство, вплетенное в социальную реальность. Именно здесь текст предстает текучим, бесконечным, неисчерпаемым. В связи с этим уместно напомнить оценку текста на основе его межтекстового характера [11, c. 311], как генератора смыслов [12], как бездонной смысловой «воронки», как целого, которое способно индуцировать и впитывать в себя бесконечные смысловые потенции [13, c. 321, 32]. Эмпирическим фактором, доказывающим правомерность такого рода суждений, являются многократные интерпретации физически одного и того же текста, имеющие место быть в коммуникативном пространстве различных секторов социальной реальности. (Сошлемся только на два примера – в [14, 15]). При этом текст не перестает быть тайной: язык, как отмечает Кестлер, есть преграда между мыслителем и реальностью. Сказанное позволяет предположить, что одно из сущностных изменений филологии в конце века состоит в следующем: в содружестве (союзе) наук, ее составляющих, выдвигается междисциплинарная область – филологическая теория коммуникации, по отношению к которой другие филологические области выступают дисциплинами частными, конкретными. В самом деле, если в первой половине ХХ века в центре, например, лингвистики находился язык как система, а в центре литературоведения – художественная литература как область искусства, то концу века в центр той и другой науки становится категория homo loquens. Только в первом случае она выступает двуединством говорящий (пишущий) – слушающий (читающий) в качестве носителя максимально обобщенных функций, а во втором – двуединством автор – читатель в качестве носителя функций конкретных. Развитие социальной реальности и соответственно коммуникативной деятельности посредством языка обусловливает появление все новых и новых «наполнений» этих обобщенных функций, а также модификаций функций традиционных: журналист – читатель, рекламист – потребитель рекламы, специалист по связям с общественностью – «общественность» (более подробно об этой категории см. в [16]) и др. В сущности, известная шестичленная модель коммуникативного акта, представленная, например, Б.Ю.Городецким [17], в которую включаются коммуниканты, коммуникативный текст, процессы вербализации и понимания, обстоятельства коммуникативного акта, практические цели и коммуникативные цели, является моделью лингвистической коммуникации в любом секторе социальной реальности. Поэтому изучение модели – ее состава, структуры, динамики (функционирования и развития) – в разных сферах деятельности составляет задачи разных филологических наук (литературоведения, лингвистики, журналистики, теории рекламной коммуникации и др.), различающихся предметным материалом, а общая теория представленной модели – задачу филологической теории коммуникации как области филологии со статусом междисциплинарного, интегративного знания. Таким образом, в настоящее время в филологии складывается новая «расстановка» наук. Думается, что филологическая теория коммуникации имеет под собой лингвистическую базу – хотя бы в силу особой значимости языка как универсального средства коммуникации. Ср., например, мнения двух авторов, принадлежащих разному времени и исповедовавших методологически различные взгляды. Л. Ельмслев: «…Язык снова стал ключевой позицией познания. …Лингвистическая теория, руководимая внутренней необходимостью, приходит к признанию… человека и человеческого общества, стоящих за языком, и всего мирового человеческого знания, добытого посредством языка» [18, c. 381]; Н.Хомский: «Есть несколько причин, по которым язык есть и будет особо важен для изучения природы человека. Одна – та, что язык является подлинным свойством человека как вида, присущим в своих основных чертах только человеческим существам… Далее, язык решающим образом участвует в мысли, действии и социальных отношениях. Наконец, язык сравнительно доступен для изучения» [19, c. 132]. Именно естественный язык является первичной семиотической системой, вовлекающей в коммуникацию параязык и не-язык [20, c. 89-96], вторичные семиотические системы, обеспечивающей жизнедеятельность психологической, социальной, художественной и др. коммуникации – в качестве средства, интегрирующего коммуникативное пространство человека и социума. Но еще раз решительно подчеркнем, что филологическая теория коммуникации не тождественна ни лингвистической, ни социальной, ни какой-либо иной теории коммуникации. Филологическая теория коммуникации имеет своим объектом текст, рассматриваемый в его системообразующих связях с коммуникативной деятельностью homo loquens. И еще об одном изменении в объекте современной филологии, но уже производном по отношению к рассмотренному, - о новых тенденциях исследования эмпирической области, традиционно подведомственной филологии. Речь идет о Тексте и о текстах. В сферу внимания современной филологии входят не только тексты письменные и прежде всего образцовые художественные (ср: [6], [21]), но все многообразие устных и письменных текстов, на чем настаивал еще в 20-е гг. Г.О.Винокур: «Все написанное, напечатанное, сказанное есть предмет филологического комментария» [22, c. 215]. Это принципиально важное положение, поскольку только весь массив текстов на данном языке позволит осмыслить духовную культуру этноса, ее устроенность, тенденции развития, обнаружить уровни коммуникативной компетенции говорящих (членов этноса), сформулировать критерии риторической коммуникации, разработать пути филологического вообще и риторического в частности образования и воспитания членов социума. К этому следует прибавить, что само понятие образцового текста и понятие мастера слова исторически изменчиво (см., например, изменившуюся оценку многих признанных в 30-е гг. классиков художественного слова и ораторов партийных трибунов 60 – 70-х гг.). Другая тенденция – изучение жизнедеятельности текстов в коммуникативном пространстве социальной реальности как целом наиболее высокого порядка. Особенно заметны в этом плане два направления. Одно из них связано с исследованием текста и как продукта коммуникативной деятельности говорящего и как объекта коммуникативной деятельности слушающего. Если «продуктный» аспект традиционных для филологии текстов во многом описан литературоведением, журналистикой, лингвистикой и др., а также, в своем отношении, риторикой, то теория «объектной» стороны текста еще только начинает формироваться. В связи с этим кажутся существенными такие категории, как интерпретация, креация, трансляция [23]. Интерпретация как способ понимания и креация как способ объективации результатов интерпретации предполагает создание на основе текстов (первичных текстов) текстов-интерпретаций (вторичных текстов), которые поступают в коммуникативное пространство и функционируют в нем (трансляция). Типологическое многообразие слушающих предопределяет возможность множественности вторичных текстов, каждый из которых не тождествен тексту первичному и не тождествен другим вторичным текстам. Таким образом, в коммуникативном пространстве каждый (не каждый?) текст обрастает в принципе бесконечным числом вторичных текстов, которые в соединении с первичными, или исходными, текстами создают динамическое по своей сущности гнездо родственных текстов. Другое направление связано с выявлением, типологизацией и структурированием отношений между текстами в состав «гнезда», между текстами разных «гнезд», между «гнездами» текстов, объяснение этих отношений, исходящее из теории коммуникативной деятельности homo loquens. Накопление знаний в этой области с этой области исследования текста находится, пожалуй, на начальной стадии – установления межтекстовых отношений, в числе которых уже заняли свое место отношения синтагматические и парадигматические [24], деривационные [25], интертекстуальные [26], эвокационные [27], на основе категорий первичности-вторичности текста [28], межтекста [29] и др. Нельзя сказать, что изменения в объекте филологии не замечены в отечественной науке. Так, Ю.В.Рождественский построил систему общей филологии на базе категории обращения текста [30]; Б.Ю.Городецкий сформулировал важнейшую тенденцию современной лингвистики – движения от лингвистики языка к лингвистике общения [17]; Т.В.Шмелева заявила о речеведении как о лингвистике речи в противоположность лингвистике языка [31] и др. Представленная в наших заметках картина изменений в объекте филологии выходит за пределы собственно лингвистики и базируется на признании в качестве решающего для современной Науки «антропоцентрического поворота» [32, c. 517], что кажется вполне закономерным, и создает основы для осмысления объекта филологии как сложной системы. ПРИМЕЧАНИЯ Лингвистика на исходе ХХ века: итоги и перспективы: Тез. междунар. конфер. В 2-х тт. М., 1995. Филология на рубеже ХХ-ХХI веков: Тез. докл. междунар. конфер. Пермь, 1996. Филология и журналистика в контексте культуры: Матер. Всеросс. научн. конфер. В 4-х вып. Ростов-на Дону, 1998. Бельчиков Ю.А. Культуроведческий аспект филологических дисциплин // Филологические науки. 1998. № 4. Николаев П.А. Отечественное литературоведение на пороге ХХI века (Предварительные итоги) // Филологические науки. 1997. № 6. Аверинцев С.С. Филология // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. Рождественский Ю.В. О современном положении русского языка // Вестник Московского университета. Сер. 9 Филология. 1995. № 3. Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук // Проблемы структурной лингвистики – 1978. М., 1981. Рикер П. Конфликт интерпретаций: Очерки о герменевтике. М., 1995. Диалог и коммуникация – философские проблемы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1989. № 7. Барт Р. Текстовой анализ // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1980. Вып. IХ. Лотман Ю.М. К современному пониманию текста // Исследования по общему и сопоставительному языкознанию. Lingvistica. Тарту, 1986. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М., 1996. Рассказ В.М. Шукшина «Срезал»: Проблемы анализа, интерпретации, перевода. Барнаул, 1995. Кузнецова Н.А. Понимание учебного текста как дидактическая проблема. Барнаул, 1998. Поченцов Г.Г. Паблик рилейшнз, или как успешно управлять общественным мнением. М., 1998. Городецкий Б.Ю. От лингвистики языка – к лингвистике общения // Язык и социальное познание. М., 1990. Ельмслев Л. Пролегомены к теории языка // Новое в лингвистике. М., Вып.1. 1960. Хомский Н. Язык и проблемы знания // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 1995. № 4. Очерки по лингвистической детерминологии и дериватологии русского языка. Барнаул, 1998. Рождественский Ю.В. Лекции по общему языкознанию М., 1990. Винокур Г.О. Культура языка. Очерки лингвистической технологии. М., 1925. Кофанова Е.В., Кощей Л.А., Чувакин А.А. Творчество В.М. Шукшина как функционирующая целостность: проблемы, поиски, решения // Творчество В.М. Шукшина как целостность. Барнаул, 1998. Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М., 1988. Чувакин А.А. Деривационные отношения как тип межтекстовых отношений (к предмету текстодериватологии) //Актуальные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии: Матер. Всеросс. конфер. Томск, 1998. Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. Чувакин А.А. Смешанная коммуникация в художественном тексте: Основы эвокационного исследования. Барнаул, 1995. Майданова Л.М. Речевая интенция и типология вторичных текстов // Человек – текст – культура. Екатеринбург, 1994. Качесова И.Ю. Синтаксическая композиция текстов рассказов и киносценариев В.М. Шукшина: трансформационный аспект: Автореф. дисс. … канд. филол. наук. Екатеринбург, 1998. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М.,1979. Речеведение: теоретические и прикладные аспекты // Сост. Шмелева Т.В. Новгород, 1996. Проблема человека в западной философии. М., 1988. ^ Г.И.Богин Тверской государственный университет НОРМАТИВЫ РЕФЛЕКТИВНОЙ РАБОТЫ В КОММУНИКАТИВНЫХ СИТУАЦИЯХ Рефлексия как момент деятельности ученого достаточно хорошо изучена в философской и науковедческой традиции. Вместе с тем, наряду с рефлексией научно-теоретической, необходимо выделить другую ее разновидность - рефлексию обыденную, далеко не всегда осознаваемую субъектом и далеко не всегда представляемую в виде дискурсивно построенной интерпретации. Особенно существенно выделение этой разновидности для тех случаев, когда рефлексия выступает как "понимающая рефлексия", т.е. когда организованность рефлексии (инобытие рефлексии, возникающее в момент ее остановки и объективации) дает понимание коллоквиального или художественного произведения речи (текста). Изучая вопросы понимания текста, приходится изучать в первую очередь рефлексию; при этом понятие "рефлексия" выступает как родовое по отношению к "пониманию", однако при этом "понимаемое" как текстовая содержательность (содержание + смысл) шире рефлектируемого текстового материала. "Неученая", обыденная рефлексия имеет те же основные определения, что и рефлексия научно-теоретическая и философская. И в обыденной рефлексии устанавливается связь между извлекаемым прошлым опытом и той ситуацией, которая представлена в тексте как предмет для освоения. Благодаря рефлексии, во-первых, осваиваемый образ представленной в тексте ситуации получает некоторые признаки уже освоенных субъектом ситуаций, во-вторых, изменяется отношение субъекта к уже наличному опыту, к образам представленных в нем ситуаций, в-третьих, в той или иной мере изменяются схемы получения опыта, родственного или однородного с наличным опытом. Отличие "неученой" рефлексии от "ученой" заключается в способе обращения к рефлективной реальности и в способе выхода в рефлективную позицию как одну из позиций деятельности. В "ученой" рефлексии способ обращения к опыту, составляющему рефлективную реальность человека, происходит, как правило, осознанно, и рефлективная реальность сознательно таксономизируется. Соответственно, выход в рефлективную позицию очень отчетливо переживается. В обыденной же рефлексии обращаются к рефлективной реальности, никак ее не таксономизируя, а выход в рефлективную позицию хотя несомненно и происходит, всё же настолько редко переживается в качестве такового, что в большинстве случаев реципиент не в состоянии отличить собственное понимание от простого смыслового восприятия текста. Это отличие отчетливо переживается только в условиях исследовательской работы над пониманием, когда, например, преподаватель говорит студенту: "Сейчас мы будем заниматься интерпретацией уже понятого текста". Вне подобных условий интерпретации обычно не бывает (ведь интерпретация - это высказанная рефлексия), однако рефлексия неявно присутствует постольку, поскольку есть понимание - ее инобытие, ее организованность, то есть рефлексия в снятом виде; однако бытованию рефлексии в снятом виде всегда непосредственно предшествует действительный рефлективный процесс. Нельзя сказать, что обыденная рефлексия существовала "всегда", но она, конечно, существовала до того, как Дж. Локк дал свое определение рефлексии. Объемы понимаемого материала в обыденной жизни так велики, что на интерпретацию всего у человека не хватит сил. Поэтому люди приспособились к тому, что при рефлективных актах они успевают заметить только последствия рефлексии, но не ее процесс. Разумеется, это приводит к комичным ситуациям: некто говорит, что его "вдруг осенило", что что-то ему "внушил Бог" (или кто-то из уже умерших людей) и т.п. Поскольку нет ничего такого, во что люди не могли бы поверить, верят и в это, хотя давно уже существуют психологические методы установления того факта, что кроме "осенения" как следа рефлективного процесса, имел место и собственно рефлективный процесс, но он непосредственно не осознавался и не переживался. Генезис обыденной рефлексии не вполне ясен, но все же современная когнитивная психология (Дж. Брунер и др.) показала, что содержания восприятий категоризуются. Как только выясняется отнесенность воспринимаемого к освоенной категории, резко увеличивается возможность отметать предметные представления, противоречащие данной категории, не обращать на них рефлексию. Подобные мыследействия очень кратковременны, одномоментны, что позволяет оперативно действовать при обыденной "понимающей рефлексии" над содержательностью текста. Скорость в использовании схем действования при понимании составляет несомненную особенность рефлексии этого рода. В свое время "одномоментное опознание" было объяснено психологом О.Зельцем как заполнение бреши в схеме; фактически речь шла о схеме "понимающего" мыследействования, хранящейся среди онтологических картин рефлективной реальности человека и коллектива. Содержательно очень богатое художественное освоение мира у человека опирается на подобные быстродействующие антиципирующие схемы, лежащие в основе техник понимания - очень важного набора (сейчас известно более ста таких техник) способов рефлективного действования при встрече человека с герменевтической ситуацией, предполагающей возможность непонимания и поэтому требующей для дальнейшего движения того, что В.П.Литвинов назвал "рефлективной задержкой". Каковы бы ни были генезис обыденной рефлексии и ее филогенетическое прошлое, сегодняшняя социокультурная ситуация четко подсказывает способы облагородить "онтогенез" обыденной рефлексии у весьма больших контингентов людей, особенно у людей учащихся. Нельзя сделать всех школьников учеными, но можно их сделать умными. В условиях обучения движение к обыденной рефлекcии проходит не по бесконечно долгим путям филогенетического формирования homo intеlligens, а по путям современных филологических интерпретационных методик - основного пути научения рефлексии "ученой", но при этом и открывающей дорогу к рефлексии "неученой" (один из парадоксов действительной педагогики). Интерпретация текстов культуры заняла заметное место в школьном процессе во всех развитых странах, кроме России. Разумеется, первые шаги в этом направлении делаются и у нас, но в целом в школе преобладает антирефлективная установка - установка и на отсутствие интерпретации, и на небязательность рефлексии вообще. (Некоторые полагают, что рефлексию вполне заменяет "отражение объективной действительности".) Поэтому там, где надо рефлектировать, выпускник школы не рефлектирует, НЕ ПРИУЧЕН обращаться к своей рефлективной реальности ("душе"), где хранится его опыт. Не приучен он и к усмотрению и построению смыслов и умеет работать почти исключительно с содержаниями - наборами предикаций в рамках пропозициональных структур. Создание дидактики, частных методик и воспитательных приемов, ориентированных на рефлективные способы работы и на научение рефлексии - общенациональная задача всех стран СНГ. Рефлективные методы обучения связаны с интерпретационными действиями, но цель обучения - не только готовность к интерпретации. Очень важна, в частности, готовность пользоваться техниками понимания в случаях обыденного течения рефлексии. Эти случаи в принципе имеют для жизни человека максимальную частотность, и теоретические разработки гуманитарной стороны бытия не могут с этим не считаться. Весьма существенно, что следы антирефлективности школьного (а отчасти - и высшего) образования сказываются на дальнейшей коммуникативной деятельности специалиста. Этот специалист может быть в принципе многознающим и доброжелательным человеком, но неспособность грамотно (технично) выходить в рефлективную позицию и пользоваться нужными сочетаниями рефлективных техник понимания оказывается силой, разрушающей многое из того положительного, что этому человеку удается сделать. В качестве примера можно привести деятельность представителя любой специальности - от инженера до театрального режиссера. В данном случае воспользуемся опытом деятельности экономиста. Допустим, что мы имеем дело со специалистом, у которого «ученая» рефлексия включается в коммуникацию и любую иную деятельность наиболее целесообразным способом, а вот рефлексия обыденная "хромает" так же, как у множества других выпускников советской и постсоветской школы. В остальном речь пойдет об экономисте вполне компетентном. В коммуникативной деятельности экономиста (так же, как в деятельности исследовательской и регулятивной) определенную роль может играть не только знание, но и понимание, то есть обращение рефлексии на мир с целью освоения его содержательности (единства содержаний и смыслов). Существенны и субстанциальная сторона понимания (хотя и не синоним слова "ум", но в некоторых отношениях его субституент), и процессуальная сторона понимания (готовность понимать в процессе понимания). Эта готовность предполагает владение техниками понимания (Т), причем каждой техникой в процессе коммуникации надо владеть как бы дважды - во-первых, в собственно герменевтическом плане (чтобы самому понимать), во-вторых, в плане риторическом (чтобы прогнозировать понимание действий данного экономиста теми людьми, на жизнедеятельности которых сказываются эти действия). Понимание часто недооценивается - не в пример многознанию, и это имеет "объективные причины": память о разных строгостях, обращавшихся на понимающих, вера во всесилие науки, отсутствие нравственного воспитания при установке на обилие усваиваемых сведений в системе образования и пр. Корпус техник довольно велик, техники постоянно применяются в коммуникации многими умными людьми, причем обычно в комплексах и при этом на базе рефлексии обыденной, а вовсе не "ученой". Техники описывались многими авторами под разными названиями (не "Т", а как-то иначе - в соответствии с задачами исследователя), но все бытующие в человеческом роде Т пока не сведены воедино и не описаны полностью. Ниже приводятся в конспективном виде рабочие наименования известных ныне Т (более подробные описания имеются в ряде изданий герменевтической группы Тверского университета). Для удобства обозрения известные Т можно представить в шести разрядах; в хорошей работе одновременно бывают задействованы по 1 - 2 техники из каждого разряда. Ниже дается краткое перечисление. Сокращения таковы: Т - техника, С - смысл, Р -рефлексия, Сод - содержание.^ А Т СМЫСЛОУСМОТРЕНИЯ И СМЫСЛОПОСТРОЕНИЯ: 1. Интендирование (обращение вовнутрь-направленного луча рефлексии (Р) на экзистенциальные смыслы - "топосы духа"), 2. Растягивание смыслов(С), 3. Растягивание С, позволяющее мысленно сделать синхронный срез всех смысловых нитей, 4. Наращивание содержаний (Сод), то есть предикаций в рамках пропозициональных структур, 5. Индивидуация, то есть определение способа дальнейшей рецепции, 6. Экспектация, 7. Герменевтический круг, т.е. фиксация (объективация при переходе в инобытие) Р и ее перевыражение одновременно во всех трех известных поясах системомыследеятельности (по схеме Г.П.Щедровицкого), 8. Достраивание фиксаций Р, 9. Привлечение и актуализация знаний в Р-реальности, 10. Разрыв круга, 11. Проблематизация ситуации, 12.Декодирование, 13. Распредмечивание, 14. Переопредмечивание, 15. Феноменологическая редукция, 16. Значащее переживание С ("Это движение смысла происходит со мной самим..."), 17. Контекстная догадка, 18. Снятие эпифеноменальности, самоопределение в процессе, 19. Реактивация (или намеренное припоминание) значащих переживаний как одной из разновидностей С. Чтобы этот перечень не показался сухим, можно привести примеры успешного использования техник из первого разряда теми или иными экономистами, но вообще-то более занятными (и более распространенными) являются примеры неиспользования не только Т понимания, но как бы и всего понимания вообще. Например, просвещенный экономист на административной должности замечает, что централизованное ценообразование остановило подвоз продовольственных и всех остальных товаров на базы снабженческие, сбытовые и прочие, откуда товар должен поступать в магазины. Он обращается к своей Р-реальности и находит там парадигму "свободные цены - свободный оборот товаров - заинтересованность в сбыте - заинтересованность в производстве - рост производства – рост благосостояния - всеобщее процветание". Парадигма взята из учебника и перевыражает истину во всей ее относительности. Поэтому экономисту удается не все из задуманного. Ему, в частности, удается спасти отечество от надвигающегося голода, но, во-первых, всеобщее процветание не наступает, во-вторых, почти никто не замечает, что наш герой спас нацию от голодной смерти. Напротив, все его ругают, обвиняют в самовольном повышении цен, ненавидят, приписывают измену Родине и чуть ли не еврейское происхождение. Он так любит отечество, что готов претерпеть все эти унижения, однако последствия намного серьезнее: возникает социальная ситуация, когда рост производства невозможен из-за всеобщего рвения к моментально забытому периоду, когда отсутствующий товар безнадежно ждали по твердым ценам, хотя уже и начинали припухать. В новой ситуации все забыли про последнее из упомянутых обстоятельств, поскольку помнили только о необходимости разоблачения нашего героя ради возврата в потерянное по его вине светлое прошлое. Если бы наш герой умел при коммуникации пользоваться хотя бы одной из уже перечисленных техник понимания, смешных приключений могло бы быть и поменьше. Возьмем хотя бы технику герменевтического круга. Герой фиксировал рефлексию только в том поясе системомыследеятельности, в котором репрезентирован лишь опыт действования в чистом мышлении, данном человеку в виде невербальных (хотя и поддающихся вербализации) схем, парадигм, таблиц, чертежей, карт и т.п. Между тем техника герменевтического круга требует немедленного перевыражения данной фиксации рефлексии в каждом из двух оставшихся поясов. Разумеется, если фиксировать рефлексию только в том поясе системомыследеятельности, где репрезентирован опыт действования с предметными представлениями, то и усмотреть можно только лицо человека, стоящего перед прилавком с указателями неожиданно подскочивших цен. Однако не видеть этого лица Т герменевтического круга тоже запрещает. Если бы наш герой сумел перевыразить фиксации рефлексии хотя бы в двух (всего лишь!) названных поясах, то он сумел бы прогнозировать некоторые последствия своего действительно разумного решения. Он заметил бы, что производитель школьных тетрадок, десятилетиями продававшихся по цене ниже себестоимости, действительно попадает в толпу людей, выигрывающих от героического решения, а производитель трикотажного белья уже утирает слезы: ведь майки и кальсоны при централизованном ценообразовании всегда продавались ох как намного выше себестоимости, да ведь тут еще был и эдакий налог с оборота, который после решения нашего героя маловероятен... В общем, герой многого не понял из-за того, что его не научили перевыражать рефлексию над опытом чистого мышления в рефлексии, фиксирующейся в том мире опыта, где и прилавок виден, и стол обеденный с пустыми щами. А еще лучше было бы, если бы герой сумел перевыразить эти два хода рефлексии в третьем - в фиксации Р в том поясе, где репрезентирован опыт человеческой коммуникации. Тогда он прогностически расслышал бы те разговоры, которые раздадутся в ответ на его чрезвычайно разумный и спасительный для отечества поступок. Кое-что из коммуникативных актов широкой публики и их перевыражений в социальном бытии уже было упомянуто выше. Подчеркнем, что не только социальная ситуация создает разговоры и все другие компоненты коммуницирования: разговоры и все другие акты коммуникации тоже могут создавать социальную ситуацию, поскольку человек и живет в мире смыслов, и развивает этот мир через постоянную коммуникацию - причем реже путем общения с книгами по классической политэкономии, чаще путем разговоров возле магазина. В этих разговорах почти не бывает субстанциального понимания законов развития товарно-денежных отношений, однако эти разговоры обладают другой субстанциальностью, в которой также скрыта и очень даже действенная субъективность. Последняя тоже является предметом научного знания, не чуждого как политической экономии, так и филологических учений о коммуникации. Очевидно, в деятельности нашего героя имела место неудача в обыденно-рефлективном применении Т герменевтического круга, причем неудача касалась и сферы герменевтической (экономист сам многого не понимал из-за неспособности перевыразить одну фиксацию Р в другой), и сферы риторической: из герменевтических актов не возникло риторической программы экономиста, а ведь именно риторическая программа действий экономиста органически (обыденно-рефлективно) переходит в герменевтическую программу множества людей, потребляющих результаты умственного усилия экономиста. ... А вот Людвиг Эрхард, будучи в 1948 - 1949 годах директором управления хозяйством в одной из зон оккупации разгромленной Германии, проблему построения герменевтической программы для потребителя решал по коммуникативным методикам, мобилизовав все радиовещание, которое часов по восемь в сутки объясняло публике, что такое товарно-денежные отношения и чем они отличаются от национального "социализма". Вообще у Эрхарда с диалектикой герменевтики и риторики в коммуницировании науки с народом дело шло пограмотнее, чем у нашего героя - вот и последствия разные получились. Впрочем, мы ведь здесь только про одну недоиспользованную технику коммуницирования поведали, а во