А.Д. Градовский и славянофильствоПлященко Т.Е.Кафедра новейшей отечественной истории и историографииИсторический факультетВоронежский государственный университетАлександр Дмитриевич Градовский, историк права второй половины XIX в., профессор Санкт-Петербургского государственного университета, до сих пор незаслуженно обойден вниманием историков. Конечно, упоминания о нем есть во многих крупных работах по историографии, но авторы этих работ, как правило, отодвигают Градовского в тень более видных государственников и рассматривают его как второстепенную фигуру в историко-юридической школе. Специальных работ, посвященных Градовскому, очень мало. Из дореволюционных исследователей жизни и творчества ученого следует отметить А. А. Шахматова - зятя Градовского и автора наиболее полной его биографии [1]. В советское время специальные исследования на указанную тему практически отсутствуют. В постсоветский период вышли в свет весьма содержательные и интересные работы А.Ю. Минакова [2] и В. А. Твардовской [3], посвященные научной и общественной деятельности ученого. Однако обе эти работы, несмотря на их неоспоримые достоинства, не могут претендовать на полное освещение научного наследия Градовского уже в силу своего небольшого объема. Между тем, А.Д. Градовский представляет собой весьма интересную и своеобразную фигуру не только в государственной школе, но и в отечественной историографии второй половины XIX в. в целом. Это своеобразие в большой степени определяется отношением ученого к славянофильству. Однако данная проблема до сих пор остается наименее изученной. Приверженность Градовского славянофильским идеям на определенном этапе его научно-публицистической карьеры отмечали многие ученые, так или иначе писавшие о нем, но фактически никто из них не останавливался на этом вопросе специально. Так, в конце XIX в. А.Ф. Кони отмечал, что Градовскому удавалось одновременно «... быть поклонником Петра и его преобразований и в то же время любить Аксакова (К.С - Т.П.) и восторгаться Юрием Самариным; быть знатоком и толкователем западноевропейской науки и носиться со статьями Н.Я. Данилевского.»[4]. Современник Градовского писатель П.Д. Боборыкин, сравнивая Градовского с К.Д. Кавелиным, писал, что для обоих ученых «... своеобразное развитие русского политического и общественного строя было так же дорого, как и общее культурное движение на европейский лад»[5]. Из советских исследователей Н.Я. Куприц в обобщающей работе, посвященной государственно-правовой мысли дореволюционной России, отмечал, что взгляды Градовского на протяжении его жизни претерпевали определенные изменения. В первой половине 60-х гг., по мнению автора, Градовский был чистым западником и высказывался «... против так называемой самобытности». В дальнейшем эти западнические воззрения сменяются рассуждениями «славянофильского порядка». «В 70-х гг., - продолжает Куприц, - Градовский вновь возвращается к идеям западников и в дальнейшем остается либералом.» [6]. Отметим, что Н.Я. Куприц в целом верно очерчивает этапы эволюции взглядов Градовского, не задаваясь, однако, вопросом о ее причинах. Последнее, впрочем, вполне объяснимо, т.к. Куприц не занимался Градовским специально. Уточнения, как нам представляется, требует лишь последняя дата. Полный разрыв Градовского со славянофильством, как это следует из хронологии работ ученого, происходит в самом конце 70-х гг., в то время как в предшествующие годы у него сохранялся интерес к этому направлению общественно-политической мысли. А.Ю. Минаков указывает, что «... будучи либеральным западником, Градовский тем не менее пытался, что называется, сидеть между двух стульев, постоянно прокламируя свою особую, «промежуточную», среднюю линию между радикальными западниками и славянофилами и националистами» [7]. В Русском биографическом словаре указывается, что результаты исследований Градовского «... ставят его в ряды либеральных западников, близко к Чичерину, хотя по исходным точкам зрения он и должен бы был быть причислен к последующей рубрике, - либерально-славянофильского направления» [8]. Наконец, В.А. Твардовская отмечает, что славянофилы и Градовский испытывали некое взаимное тяготение. «Славянофилов притягивала к Градовскому его приверженность «русским началам» - самодержавию и православию...». В свою очередь «Александр Дмитриевич в 1870-е годы и сам сознавал свою близость к славянофильству»[9]. Таким образом, проблемы отношения А.Д. Градовского к славянофильскому направлению общественно-политической мысли, эволюция взглядов ученого и ее причины до сих пор были изучены не достаточно. Не претендуя на полное исследование проблемы, мы попытаемся все же осветить этот актуальный вопрос, имеющий для всего научного творчества Градовского первостепенное значение. Принимая во внимание приведенные выше мнения исследователей, а главное, основываясь на изучении трудов самого ученого, нам представляется правомерным утверждать, что на протяжении жизни Градовского его научные и общественно-политические взгляды в своем развитии прошли три основные этапа: 1-й - конец 50- начало 60-х годов XIX в. - период, когда Градовского можно отнести к представителям радикально-западнического направления; 2-й - 1864 - конец 70-х гг. XIX в. - период, который мы условно обозначим как «славянофильский». Это было время, когда Градовский поддерживал довольно тесные отношения со славянофильскими кружками, когда он пишет работы «Национальный вопрос в истории и в литературе», «Национальный вопрос», «Старое и новое славянофильство», в которых отзывается о славянофилах с явной симпатией и отдает им во многих отношениях предпочтение перед их идейными противниками - западниками; 3-й - с конца 70-х гг. и до конца жизни ученого (1889), который знаменуется полным разрывом Градовского со славянофильством и началом острой, а порой и враждебной полемики с ним. В это время ученый вновь возвращается на западнические позиции. Итак, первый и очень короткий период, который охватывает лишь несколько лет, ознаменовался де-факто одним крупным публицистическим выступлением Градовского. В 1862 г. он, будучи редактором «Харьковских губернских ведомостей», опубликовал в приложении к ним - листке «Харьков» статью «Несколько слов о политическом воспитании в России». Статья эта проникнута радикально-западническими настроениями. Градовский отрицательно отзывается о прошлом России, о ее самобытности. Нужно сознательно подражать Западу, и это выведет Россию на путь прогресса. Начавшиеся реформы Александра II - это, по словам Градовского, не русское изобретение: «Все лучшее, что дало последнее царствование, заимствовано частью из Англии, частью из законодательства других европейских держав» [10]. Много позже, в 1880 г., анализируя западничество кон. 50 - нач. 60-х гг., Градовский назовет его «болезнью», вызванной удручающей социально-политической обстановкой в стране, а представителей этого направления - «лишними людьми», «страдальцами», для которых подобная система взглядов была средством «искусственной, внутренней «эмиграции» из крепостной России» [11]. Однако принадлежность Градовского к отрицательному направлению в начале 60-х гг. весьма примечательна. Негативизм действительно был доминирующей чертой в настроениях в настроениях части либеральных деятелей, но лишь до тех пор, пока Россия оставалась крепостнической - т.е. в середине и второй половине 50-х гг. XIX в. Тогда, как справедливо указывает В.А. Китаев, «... абсолютно разуверившееся в Николае I и не получившее с началом нового царствования серьезных заверений в перемене правительственного курса, либеральное движение шло под знаком преобладания в нем критических, оппозиционных начал» [12]. У Градовского же критический настрой сохраняется вплоть до 1864 г.. Перелом в его взглядах происходит лишь в 1864 г., когда, по словам А.Ю. Минакова, «... бывший представитель отрицательного направления и почти нигилист становится законопослушным умеренным либералом» [13]. По нашему мнению, это объясняется тем, что сама по себе реформа 1861 г. не рассматривалась Градовским как событие особой значимости. Позднее ученый охарактеризует ее как «завершающий» и к тому же «сильно припоздавший» этап в процессе начавшегося еще в во второй половине XVIII в. «раскрепощения сословий» [14]. Получив личную свободу, крестьяне, полагал Градовский, еще не становились личностями, ибо «... личность обеспечивается лишь известной совокупностью юридических гарантий...», среди которых ученый ставил на первое место доступ к «общественным делам», т.е. к участию в местном самоуправлении, и справедливое, равное для всех судебное законодательство [15]. Поэтому, с точки зрения ученого, реформа 1861 г. содержала в себе лишь потенции для изменений к лучшему, но изменениями к лучшему в собственном смысле слова стали земская и судебная реформы. Именно их Градовский позднее назовет преобразованиями, «возвратившими отечество многим людям, до тех пор уходившим в себя и стоявшим в стороне...», преобразованиями, «обратившими лишних людей в служителей отечества, приведя их в действительное соприкосновение с действительными силами общества...»[16]. Несомненно, к числу таких «возвращенных на родину» бывших «нравственных эмигрантов» Градовский относил и себя самого. Успешный ход реформ в середине 60-х гг. заставил ученого уверовать в силу русского национального начала. Это стимулировалось также и влиянием польских событий 1863 г., которые вызвали всплеск патриотических чувств даже у тех, кто совсем недавно критиковал российскую действительность. Эти изменения мировоззренческого характера стали наиболее очевидны с началом "воронежского периода" в жизни Градовского. Именно в Воронеже ученый выступает с публичной лекцией о провинциальных учреждениях Западной Европы, опубликованной в «Воронежских губернских ведомостях» (1865 г., №№ 13, 14) и знаменующей собой кардинальный поворот в его взглядах. Лекция начинается с противопоставления романо-германского мира Западной Европы - славянскому миру, а католичества - православию. Градовский подчеркивает особую, почти мессианскую роль России: «Только в лесах и степях восточноевропейской равнины зрело государство, которому скоро суждено было стать единому на свете православному, поддерживать славян на всем пространстве Европы и выработать единственную, истинно славянскую народность» [17]. Градовский подчеркивал, что в России «... государственная жизнь... складывалась медленно и с трудом, но зато необыкновенно своеобразно... Национальное единство и величие верховной власти остаются единственными пока произведениями русского духа» [18]. Градовский утверждал, кроме того, полностью противореча тому, что писал всего два года назад, что реформы Александра II сложились «вполне самобытно». В этой лекции очевидно проступают два ключевых момента, которые определяют своеобразие Градовского как ученного и общественного деятеля: интерес к национальному вопросу и определенное влияние славянофильских идей. Причем второе неотделимо от первого. Мы полагаем, что именно интерес Градовского к национальному вопросу, выразившийся в созданной им теории «национально-прогрессивного государства» и был главной причиной его обращения к славянофильству. В свою очередь, упомянутая теория была ничем иным, как попыткой поставить традиционные либерально-западнические воззрения на «национальную почву» и создать такую концепцию русской истории, которая отвечала бы общественно-политическим реалиям того времени. Для достижения этой цели Градовскому необходимы были славянофильская фразеология и постоянное обращение к национальным началам. Коль скоро мы упомянули разработанную Градовским теорию национально-прогрессивного государства и указали на нее как на главную причину обращения Градовского к славянофильству, то представляется необходимым хотя бы кратко остановиться на этой теории. В своих воззрениях на государство Градовский находился под сильным влиянием философии Гегеля (как, впрочем, и другие представители историко-юридической школы). Вслед за Гегелем он считал государство высшей формой общественного развития, воплощением высшей нравственной идеи, что делает государство священным в глазах граждан[19]. А.А. Шахматов считает однако, что по мере разработки национального вопроса ученый постепенно отходит от гегелевских идей. Полный разрыв, по мнению Шахматова, происходит в конце 70-х гг. XIX в., когда Градовский попадает под влияние Н.Я. Данилевского, который вместо идеи всемирно-исторического развития выдвигает мысль о множественности человеческих культур. В этой связи, подчеркивает Шахматов, Градовский начинает критически относиться к славянофильству, т.к. оно покоилось на метафизических основаниях гегелевской и шеллинговской философии. Правда, продолжает Шахматов, и полностью пойти за Данилевским Градовский не мог, т.к. Данилевский отрицал особые законы общественных явлений, не признавал социологии как науки, допуская «только сравнительное, а не теоретическое обществословие» [20]. . Мы, однако, не вполне согласны с приведенным мнением Шахматова. Во-первых, то, что славянофилы (как, впрочем, и западники) испытывали влияние немецкой философии, Градовский понимал всегда и критиковал за это как первых, так и вторых. Многие из этих теорий, по мнению Градовского, давно устарели, а потому ни славянофильству, ни западничеству в прежнем виде больше нет места. Не даром Градовский предлагал «... снести старых бойцов вместе на одно кладбище и поставить над ними общий крест» [21]. Другое дело, что Градовский до конца 70-х гг. надеялся, что славянофилы поймут ложность своих исходных теоретических принципов и откажутся от них. Нам также представляется сомнительным, что критическое отношение к славянофильству сложилось у Градовского под влиянием Данилевского. Данилевский сам в немалой степени был близок к славянофилам. Разрыв Градовского с последними обуславливался, на наш взгляд, другими причинами, о которых речь впереди. Во-вторых, едва ли можно согласиться с утверждением А.А. Шахматова, что Градовский с конца 70-х г.. полностью порвал с Гегелем и что этот разрыв находился в тесной связи с увлечением ученого национальным вопросом. К концу 70-х г. разработка Градовским национального вопроса была в основном завершена, ведь его обобщающий труд на эту тему - «Национальный вопрос в истории и в литературе» - вышел еще в 1873 г. На наш взгляд, двойственной отношение ученого к Гегелю объясняется скорее тем, что Градовский и здесь пытался найти некую промежуточную позицию. Главный недостаток гегелевской философии, по мнению ученого, состоял в ее оторванности от «живой практической действительности»: «Пантеистический нигилизм Гегеля, - писал Градовский, - мог быть создан только в кабинете; ученый, забывающий хоть часть великих начал, составляющих достояние умственной жизни человечества, тем самым осуждает свою теорию на бесплодность» [22]. Свою задачу Градовский видел в том, чтобы соединить в принципе правильные, с его точки зрения, взгляды Гегеля на государство с «с живою действительностью» XIX столетия. Сделать это, по мнению Градовского, можно было, поставив государство на национальную основу. Отсюда, на наш взгляд, и идет отрицание Градовским гегелевской теории общечеловеческой цивилизации и признание множественности человеческих культур. По мнению Градовского, следует говорить не об «общечеловеческой цивилизации», а об «общечеловеческом в цивилизации». Это «общечеловеческое» ученый определяет как «совокупность таких условий культуры, которые должны быть усвоены целым кругом народов, как бы эти народы не расходились во всем остальном» [23]. В основном это «внешние условия» жизни народа и отдельных людей, которые Градовский делит на две группы: условия, необходимые для нормальной жизни человека и общества (личная безопасность, свобода мысли, совести и т.д.) и «технические условия» осуществления человеческих целей (орудия производства, пути сообщения, технические достижения в искусстве, поэзии и т.д.). Заимствование этих внешних условий, по мнению ученого, необходимо. Однако эти условия, это «общечеловеческое в цивилизации»,подчеркивал Градовский, не создает еще содержания культуры. Содержание вырабатывается только самим народом, без всяких заимствований. Таким образом, понятие цивилизации у Градовского двояко: - со стороны внешних условий жизни и способов труда цивилизация является общечеловеческой; - со стороны ее содержания цивилизация разбивается на культуры различных народностей, каждая из которых самостоятельна и равноправна, но ни одна из которых не является общечеловеческой. Народность Градовский отождествляет с нацией и понимает под ней совокупность лиц, связанных единством происхождения, языка, цивилизации и исторического прошлого. Это, по определению ученого, «... некая собирательная личность, отличающаяся от других особенностями характера, своих умственных и нравственных способностей, а потому имеющая право на независимое существование и развитие» [24]. Как видим, понятие народности у Градовского до известной степени сходно с понятием культурно-исторического типа у Данилевского, который полагал, что «... всякое племя или семейство народов, характеризующееся отдельным языком или группой языков, довольно близких между собой,... составляют самобытный культурно-исторический тип» [25]. Для каждой народности, полагал ученый, характерно два главных понятия: понятие о своем единстве, т.е. сознание своей собирательной личности, своего «я» среди других народов, и понятие о своей независимости, т.е. требование самостоятельности во внешних и внутренних делах. Эти два стремления, по мнению Градовского, проявляются в потребности каждой народности образовать свое самостоятельное национальное государство. В этом смысле, подчеркивал ученый, государство «... есть ни что иное, как политико-юридическая форма народности» [26]. Оно образуется на базе определенной народности, достигшей высокого уровня национального самосознания. Будучи высшей формой развития народности, национальное государство, полагал Градовский, одновременно является и гарантом этого развития, т.к. «... опыт истории показывает, что самостоятельное культурное развитие народа, вошедшего в состав чужого государства, приостанавливается..., народности, утратившие свою политическую самостоятельность, делаются служебным материалом для других рас» [27]. Этот тезис Градовского видимо сформировался не без влияния 2-го закона культурно-исторических типов Данилевского, который гласит: «Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью» [28]. Разработанная Градовским концепция национально-прогрессивного государства, несомненно, представляет большой интерес и заставляет видеть в нем действительного крупного специалиста в области государственной теории. В то же время нельзя не отметить и некоторые ее недостатки. Во-первых, бросается в глаза противоречивость взглядов ученого. Объявив государство «политико-юридической формой народности», Градовский оказался в довольно затруднительном положении. Если следовать его логике, то государством в строгом смысле слова является только национальное государство, т.е. сложившееся на базе определенной народности. Но в современной Градовскому Европе таких государств было не так уж много. Возникал естественный вопрос: разве все политические объединения прошлого и настоящего, не имеющие строго национального характера, не являются государствами? Чтобы как-то разрешить это противоречие, Градовский делит понятие «государство» на два аспекта: этнографический (в этом смысле государство действительно есть политико-юридическая форма народности) и общественный (для которого наличие национальной основы не является обязательным). И несмотря на то, что сам ученый считал эти два аспекта неразрывно связанными между собой, соединить их ему так и не удалось. Это прослеживается и по трудам Градовского: этнографический аспект он рассматривает в одних работах, общественный - в других, и при попытке соединить то и другое начинаются неразрешимые противоречия, а вся схема становится очевидно искусственной. При рассмотрении ученым названных двух аспектов четко видна и разница в его теоретических установках: пока он пишет об этнографическом аспекте, он находится под влиянием Данилевского, а как только переходит к общественному, он - гегельянец. Во-вторых, провозгласив право народностей на образование своего государства, Градовский, по справедливому замечанию В.А. Твардовской, фактически «... утверждает право наций на самоопределение» [29]. Однако эти истины остаются чисто теоретическими и неприложимыми к российской действительности. А ведь в состав Российской империи входили, например, Польша или Финляндия, которые, следуя логике ученого, имели право требовать самостоятельности. Однако практическая позиция Градовского по польскому вопросу оказалась далека от его же теории: он осуждал стремление поляков к политической независимости, призывал их «одуматься» и «возвыситься до разумения своего положения в славянском мире, осознать себя как часть этого мира и идти заодно с ним» [30]. Наконец, в-третьих: на рубеже 70-80-х гг. теория Градовского приобрела черты некоего «европейского шовинизма». Он утверждает, что начало народности как таковое присуще только европейским народам (к их числу относится и русский), в то время, как у восточных народов, по словам Градовского, есть только чувство «особенности», которое к тому же «... является началом косности, не содержит в себе ничего не только творческого, но и способного к восприятию и самостоятельной переработке общечеловеческого» [31]. Следует заметить, что современники встретили теорию Градовского большей частью отрицательно. Так, известный либеральный критик А.М. Скабичевский назвал взгляды ученого «национальным формализмом». Он указывал, что Градовский навязал национальному принципу «... такую роль, от которой, конечно, все умершие великие бойцы за этот принцип должны перевернуться в своих гробах, а живые покраснеть от стыда» [32]. Критика Скабичевского по сути своей была критикой «слева», т.к. он обвинял Градовского в реакционности и в том, что тот своей теорией пытается оправдать «чванный шовинизм» [33]. Другой критик - А.А. Потебня - полагал, что труд Градовского представляет собой «... телеологический взгляд на историю, как на исполнение призвания, развитие предначертанных начал». Особенность его, продолжал Потебня, состоит только в том, что у Градовского «... последняя цель указывается не провидением, а наукою, отчего дело теряет большую часть своей ясности» [34]. Труд Градовского «Национальный вопрос в истории и в литературе» стал, при всей неоднозначности его оценок, довольно заметным явлением в общественной и научной жизни своего времени. Но гораздо больший резонанс, чем произведение в целом, вызвала его заключительная, четвертая часть, посвященная первым славянофилам. Это и неудивительно, т.к. здесь ученый высказывал взгляды, которые для либерального западника и государственника были по меньшей мере необычными. Градовский не только признавал славянофильские идеи за «... часть умственного капитала современного русского общества», но и утверждал, что «... славянофильство, ... подобно всякому сильному и живучему учению, ... видоизменило общий дух времени,...стремления, пробужденные славянофильством, будут иметь неотразимое влияние на будущее русского общества, ... влияние это будет тем сильнее, чем сознательнее, свободнее, самостоятельнее будет относиться русский человек ко всем политическим, общественным и международным вопросам» [35]. Из следующей цитаты становится понятно, что явилось причиной такой симпатии: «... мы легко открываем в славянофильстве, - писал Градовский, - зародыш национальной теории (курсив автора – Т.П.). Явившись в качестве реакции безусловному космополитизму, славянофильство само собой, логически должно придти к признанию национального принципа в теории и в жизни. В этом, - продолжал ученый, - заключается его громадное преимущество перед противоположной партией (западниками - Т.П.), которая не могла в большинстве случаев изменить свое направление и оставалась на позициях чистого космополитизма» [36]. Славянофилы, утверждал Градовский, протестуют против принесения в жертву своих национальных идеалов идеалам других народов, против осуществления чуждых нам идеалов принудительным государственным порядком, против раздвоения земли и государства, т.е. против превращения государства в некое безличное абстрактное начало, а земли, народа - в нравственно пассивную массу. Именно признание национального принципа, подчеркивал ученый, составляет такие начала в славянофильстве, «... которым не суждено погибнуть», а с точки зрения исторической перспективы «... в общих основаниях славянофильская теория восторжествовала» [37]. Не удивительно, что, прочитав эти строки, некоторые славянофилы всерьез приняли Градовского за своего. Так, когда в марте 1873 г. он прочел четыре публичные лекции о ранних славянофилах, это вызвало восторженный отзыв А.И. Кошелева: «Вы верно и глубоко очертили деятельность и будущность славянофильства». Сожалея о том, что Градовский прочел не сорок лекций, а только четыре, Кошелев продолжал: «Если бы эти четыре лекции послужили программою для целого сочинения о славянофильстве, то таким совершенным подвигом вы оказали бы всем великую услугу» [38]. А.Ю. Минаков справедливо указывает, что Кошелев «... либо преувеличивал свои восторги, либо не понимал подлинного характера «славянофильства» Градовского» [39]. Между тем даже в сугубо апологетической работе о первых славянофилах Градовский не смог удержаться от того, чтобы не заметить, что последние «...мало и недостаточно думали о вопросах политических», « несколько идеализировали... общинный быт» и «... переносили на эту общину свои собственные религиозные и даже церковные идеалы», недооценивали Петра I и вообще допускали всевозможные «преувеличения» [40]. Однако на общем фоне восхвалений и восторгов эти осторожные замечания остались незамеченными. Градовский, по нашему мнению, никогда не был славянофилом и не разделял наиболее принципиальных теоретических установок этого течения общественной мысли. Он просто видел то, что ему хотелось видеть, а потому проводил параллели, подчас искусственные, между собственной концепцией национально-прогрессивного государства и славянофильскими взглядами. Заметим, что Градовский был не первым и далеко не единственным западником, признававшим достоинства славянофильства. До него и именно за внимание к национальному вопросу славянофилов хвалил В.П.Боткин [41]. Значение славянофильской теории для развития национального самосознания в России высоко оценивал К.Д. Кавелин [42]. Однако Градовский пошел гораздо дальше. Разглядев в славянофильстве зародыш национальной теории, он сделал не обоснованное и не подтвердившееся в дальнейшем предположение о том, что современное ему славянофильство быстро освобождается от присущих ему крайностей и эволюционирует в том направлении, которое представлялось правильным самому Градовскому. Недаром деятелей петербургского славянофильского общества ученый называл «новыми славянофилами», «неославянофилами». Любопытно, что тем же самым термином по отношению к славянофильским деятелям периода 1865 - 1880 гг. в отечественной историографии новейшего времени пользовался С.С. Дмитриев [43]. Другой специалист в области истории общественно-политической мысли - Н.И. Цимбаев - также видит существенную разницу во взглядах ранних или «истинных» славянофилов и славянофилов 60 - 70-х гг. Последние, по мнению историка, могут быть отнесены к особой категории «славянофилов-славянолюбов» [44]. Таким образом, выделение Градовским славянофилов пореформенного периода в отдельную группу оправдано. Однако исследователи указывают на эволюцию взглядов славянофилов, а некоторые, такие авторитетные как Ш.М. Левин, - на изменения в сторону реакционности: «... эволюция влиятельных элементов славянофильства в пореформенную эпоху шла в направлении прогрессирующего сближения (в ряде случаев почти полного совпадения) позиций славянофилов и открытых, крайних реакционеров» [45]. Градовский же вплоть до конца 70-х гг. не замечал этой эволюции славянофильства. Напротив, он идеализировал это «новое славянофильство», которое, по его мнению, уже не сможет отрицать необходимости заимствования из западноевропейского мира того, что имеет общечеловеческий характер, ибо «... провозглашение национального принципа налагает на народ новые серьезные обязанности...Все существенные результаты, добытые цивилизацией других народов, должны быть восприняты каждым культурным народом». «Новое славянофильство», продолжал Градовский, призвано вместе с тем «...дать славянству то, что получила уже вся Европа... - свободу народности» [46] . Ученый не понимал в тот период, что те «крайности», на которые он охотно закрывал глаза в сер. 60 - сер. 70-х гг., т.е. резкая критика западноевропейского государственного устройства, отрицание необходимости заимствований из Западной Европы, провозглашение приоритета нравственного закона перед законом юридическим и т.д., и составляют суть славянофильства. Отказаться от них славянофилы не могли. Градовский и сам это понял к концу 70-х гг. . Наступает быстрое взаимное охлаждение. Началось оно с известного публицистического столкновения Градовского с Ф.М. Достоевским по поводу выступления последнего на Пушкинском празднике в июне 1880 г. B этом выступлении писатель по сути предложил свой путь решения актуальных вопросов современности - не через политические мероприятия, а «по народной вере и правде», через нравственное совершенствование людей. Силу духа русской народности Достоевский видел в его стремлении «ко всемирности и весчеловечности», а его историческое предназначение в том, чтобы «... изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону» [47]. Речь Достоевского вызвала критику со стороны многих либеральных деятелей. Градовский также решил на нее откликнуться. Самым слабым местом во взглядах писателя, по мнению Градовского, была недооценка значения общественных преобразований и преувеличение значения личной нравственности. «Улучшение людей в смысле общественном, - писал Градовский, - не может быть произведено только работой «над собой», «смирением себя»..., в весьма великой степени общественное совершенство людей зависит от совершенства общественных учреждений, воспитывающих в человеке не христианские, но гражданские доблести» [48]. Неоправданными счел ученый и претензии Достоевского на мессианскую роль русского народа в истории. «Общественные идеалы русского народа, - полагал Градовский, - находятся еще в процессе образования и развития... Еще слишком много неправды, остатков векового рабства засело в нем, чтоб он мог требовать себе поклонения и, сверх того, претендовать на обращение всей Европы на путь истинный...» [49]. Кроме того, в этом выступлении со всей очевидностью проявились и западнические по сути своей воззрения Градовского: «Так или иначе, но уже мы два столетия мы находимся под влиянием европейского просвещения... Уйти от этого просвещения нам некуда, да и незачем..., всякий русский человек, пожелавший сделаться просвещенным, непременно получит это просвещение из западноевропейского источника, за полнейшим отсутствием источников русских» [50]. Несмотря на то, что у Достоевского были и другие оппоненты, писатель решил ответить именно Градовскому с помощью статьи «Четыре лекции на разные темы, по поводу одной лекции, прочитанной мне г-ном А. Градовским» под общим заголовком «Придирка к случаю». Полемика велась Достоевским в самом резком тоне. Он обвинил Градовского, а в его лице и всех либералов, в стремлении «пересадить к нам европейские образцы», в то время как Европа находится «накануне краха». Кроме того, «ярым западникам» писатель фактически приписал стремление «уничтожить русский народ» [51]. Позднее, анализируя полемику двух общественных деятелей, Н.Н. Алексеев встанет на сторону Достоевского, а «один из «умеренно-прогрессивных» (кавычки автора - Т.П.) наших западников, проф. Градовский» будет поставлен им в когорту прочих западников, которые стремились к тому же, «...к чему стремились и русские радикалы, только в гомеопатических дозах» [52]. Едва ли с такой оценкой можно согласиться, - она продиктована характерной для евразийца неприязнью к западникам. Современный исследователь Д.И. Олейников, напротив, обращает внимание на не вполне справедливые высказывания Достоевского, который обвинял западников в том, что они - «прямые отцы Нечаева» [53]. На наш взгляд, свои сильные и слабые стороны были в позициях обоих оппонентов. Другое дело, что они не прислушивались друг к другу, и каждый приписывал другому крайности, которых тот не высказывал. Справедливо замечание В.А. Твардовской, что это был типично русский спор, в котором «... каждая сторона занята утверждением своей правоты, не стремясь прислушиваться к правоте другого» [54] . В начале 80-х гг. Градовский пишет целый ряд статей, которые представляют разительный контраст в сравнении с его же работами предшествующего периода. Если раньше он восхвалял и защищал славянофилов перед лицом их оппонентов из числа западников, то теперь свою задачу ученый видит в том, чтобы защитить западников в частности и либералов вообще от нападок «самобытников». Он подвергает резкой саркастической критике славянофильскую картину общества: «... представьте себе человеческое общество, состоящее из людей настолько выше обыкновенных, что их можно уподобить ангелам...Они не знают земных интересов, они чужды всяких страстей ». Градовский притворно сетует, что не сумел достаточно убедительно нарисовать картину славянофильского «всеобщего совершенства»: «Что же делать! Я не славянофил, не поэт, не моралист. Я скромный юрист» [55]. Славянофильская государственно-политическая мысль, по мнению ученого, и вовсе не имеет никакого значения: «.. у нас принято думать, что славянофилы отрицают западные формы. Но они идут гораздо дальше: они отрицают необходимость форм вообще. Их политическое учение есть теория юридически бесформенного государства, государства «по душе», государства, построенного на одних нравственных началах» [56]. Одновременно Градовский высказывает мысли, которые не оставляют сомнений в действительной направленности его взглядов: «Россия есть Европа, и русский народ есть народ европейский» [57]. Утверждаемые Градовским в начале 80-х гг. положения свидетельствуют даже не об умеренно-, а скорее о радикально-западнической окрашенности его воззрений. Ученый писал, что для всей истории русского народа характерна «какая-то инстинктивная тоска по утраченному некогда месту в Европе, и все делается для того, чтобы завоевать это место». Ни мало не смущаясь тем, что утверждения его по меньшей мере спорны, Градовский продолжает: «Без этой исторической стародавней тоски по Европе вы не поймете, почему Петр Великий мог так круто и быстро совершать свою реформу. Он дал выход тому, что накоплялось веками, из-за чего в действительности бились русские люди задолго до него». И уж совсем одиозно звучит высказывание о том, что при осуществлении петровских реформ, несмотря на «крутость» последних, «русских людей охватило... веяние какого-то восторга» [58]. Столь резкая перемена во взглядах объясняется, по нашему мнению, не только разочарованием Градовского в славянофильстве и отрицательным откликом современников на концепцию национально-прогрессивного государства, но и общим пессимистическим настроем ученого в этот период. Он очень тяжело переживал смерть Александра II и наступление реакционных сил в верхах. Причем последнее только усугубило негативное отношение Градовского к славянофильству, т.к. одн