Раздел I Русский язык Раздел I. Русский языкА.В. ВагановПРЕДЛОЖЕНИЯ С ПОДЛЕЖАЩИМ КТО-ТОКАК ЭМОЦИОНАЛЬНО-ВЫРАЗИТЕЛЬНОЕ СРЕДСТВОВ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А.П. ЧЕХОВАПредложения с неопределенно-личными местоимениями, выполняющими роль подлежащего, представляют значительный лингвистический интерес с точки зрения отношений плана выражения и плана содержания. Структурная полнота сочетается в таких конструкциях с семантической неполнотой: «Примерами структурно полных, но семантически неполных двусоставных предложений могут быть предложения с неопределенно-личными местоимениями, которые замещают позицию подлежащего, но не содержат полной, исчерпывающей информации. обе позиции главных членов замещены, хотя в плане лексической семантики может быть недостаточно такого неопределенного указания на деятеля» [2, 62]. Известно, что в художественной речи намеренная неполнота информации может быть средством эмоционального воздействия: «Вопрос о точности слова как его адекватности предмету (предметная точность) здесь уже далеко не исчерпывает существа дела. Ведь над предметно-смысловыми связями так ощутима толща экспрессивно-изобразительных и оценочных наслоений, что само понятие точности слова (на уровне его связи с объектом) становится весьма относительным» [3, 140]. У предложений с неопределенным местоимением в позиции подлежащего также возникают в художественном тексте коннотативные оттенки, связанные с эмоциональной сферой. Так, в языке произведений А.П. Чехова предложения с местоимением кто-то, занимающим позицию подлежащего, имеют своеобразный эмоциональный ореол. Они используются А.П. Чеховым обычно при передаче переживаний человека, испытывающего чувство тревоги, воспринимающего происходящие вокруг события как нечто непонятное и угрожающее. В ранних произведениях А.П. Чехова, относящихся к первой половине восьмидесятых годов, такое состояние персонажа изображается юмористически. Например, рассказ «В вагоне» (1881 г.) содержит гиперболизированное изображение страха пассажира: Вагоны дрожат и своими неподмазанными колесами воют волками и кричат совами! На небе, на земле и в вагонах тьма… «Что-то будет, что-то будет!» – стучат дрожащие от старости лет вагоны… «Огого-гого-о-о!» – подхватывает локомотив… По вагонам вместе с карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно… Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства… Кто-то лезет в мой задний карман. В кармане нет ничего, но все-таки ужасно… Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец – Что вам угодно? – спрашиваю я его, ощупывая свои карманы. – ^ Ничего-с! Я в окно смотрю-с! – отвечает он, отдергивая руку Здесь уже складывается семантический комплекс, которым в дальнейшем будет устойчиво сопровождаться местоимение кто-то в произведениях Чехова: страх, тоска, мысль о смерти. Однако контекст в данном случае придает этому смысловому комплексу шутливый оттенок. В рассказе «Нервы» (1885 г.) комизм усиливается тем, что страх персонажа вызван не реальной опасностью, а спиритическим сеансом и разговорами о привидениях. Предложения с местоимением кто-то используются в этом тексте неоднократно. Во взаимодействие с ними вступает предложение с местоимением что-то. Создается конвергенция, то есть такое построение текста, при котором «один и тот же мотив, одно и то же настроение и чувство передается параллельно несколькими средствами, если оно имеет большое значение для целого» [1, 35]: Ему показалось, что над его головой кто-то тяжело дышит, точно дядя вышел из рамы и склонился над племянником Напуганному воображению Ваксина казалось, что из угла кто-то смотрит и что у дяди мигают глаза Прошло два часа, а страх все еще не проходил и не уменьшался. В коридоре было темно и из каждого угла глядело что-то темное. Ваксин повернулся лицом к косяку, но тотчас же ему показалось, что кто-то слегка дернул его сзади за сорочку и тронул за плечо. Принцип конвергенции сочетается с принципом контраста: сцены, демонстрирующие страх персонажа, перемежаются комическими диалогами Ваксина с гувернанткой, когда Ваксин пытается разговорами отогнать страх, гувернантка же превратно истолковывает его намерения. В произведениях А.П. Чехова, относящихся ко второй половине восьмидесятых и первой половине девяностых годов, предложения с подлежащим кто-то используются уже не в юмористических контекстах, а в контекстах, насыщенных драматическим или трагическим пафосом. При этом предложения данного типа часто выступают как средство олицетворения. С грамматической точки зрения возможность такого использования обусловлена принадлежностью слова кто-то к числу тех местоимений, которые обозначают «лицо (реже – вообще живое существо)» [9, 538]. Так, в повести «Степь» (1888 г.) предложение со словом кто-то служит для олицетворения грозы, отражающего восприятие Егорушки. В этой же роли выступает в данном контексте и местоимение кто, употребленное в значении неопределенного местоимения, что свойственно разговорной речи [7, 275]: Налево, будто кто чиркнул по небу спичкой, мелькнула бледная, фосфорическая полоска и потухла. Послышалось, как где-то очень далеко кто-то прошелся по железной крыше. Вероятно, по крыше шли босиком, потому что железо проворчало глухо. Вся сцена грозы пронизана мотивом страха, что является характерным для контекстов с местоимением кто-то в чеховских произведениях: И эти люди, и тьма вокруг костра, и темные тени, и далекая молния, каждую минуту сверкавшая вдали, – всё теперь представлялось ему нелюдимым и страшным. Он ужасался и в отчаянии спрашивал себя, как это и зачем попал он в неизвестную землю, в компанию страшных мужиков? От мысли, что он забыт и брошен на произвол судьбы, ему становилось холодно и так жутко, что он несколько раз порывался спрыгнуть с тюка и опрометью, без оглядки побежать назад по дороге, но воспоминание о темных, угрюмых крестах, которые непременно встретятся ему на пути, и сверкавшая вдали молния останавливали его…Должно быть, и подводчикам было жутко. После того, как Егорушка убежал от костра, они сначала долго молчали, потом вполголоса и глухо заговорили о чем-то, что оно идет и что поскорее нужно собираться и уходить от него… В такой эмоциональной атмосфере неопределенности и страха появляется конструкция со словом кто-то, персонифицирующая грозу. В рассказе «Каштанка» (1887 г.) местоимение кто-то связано с олицетворением смерти. Это местоимение трижды повторяется в главе «Беспокойная ночь», где через восприятие Каштанки описана мучительная смерть циркового гуся. С помощью различных языковых средств «последовательно нагнетается ощущение безотчетного страха, охватившего Каштанку» [4, 28]. В первой фразе со словом кто-то еще нет олицетворения, а лишь намечена его возможность: Ей уже казалось, что кричит не Иван Иванович, а кто-то чужой, посторонний. Затем возникает семантика олицетворения: Гусь не кричал, но ей опять стало чудиться, что в потемках стоит кто-то чужой. Страшнее всего было то, что этого чужого нельзя было укусить, так как он был невидим и не имел формы. Мотив олицетворения поддерживается вопросительным предложением: Кто этот чужой, которого не было видно? Далее вновь следует предложение с местоимением кто-то: Она протянула морду к темному окну, в которое, как казалось ей, глядел кто-то чужой, и завыла. Конструкциями со словом кто-то подготовлено открытое олицетворение, представленное в речи хозяина: К вам в комнату пришла смерть. Более опосредованной является связь местоимения кто-то и олицетворения смерти в повести «Скучная история» (1889 г.). Здесь сначала используется открытое олицетворение: Спине моей холодно, она точно втягивается вовнутрь, и такое у меня чувство, как будто смерть подойдет ко мне непременно сзади, потихоньку... На фоне этого олицетворения последующие предложения с подлежащим кто-то приобретают особый смысловой оттенок: ^ Наверху за потолком кто-то не то стонет, не то смеется… Прислушиваюсь. Немного погодя на лестнице раздаются шаги. Кто-то торопливо идет вниз, потом опять наверх. Через минуту шаги опять раздаются внизу; кто-то останавливается около моей двери и прислушивается. – Кто там? – кричу я. Дверь отворяется, я смело открываю глаза и вижу жену. Предложения с местоимением кто-то обозначают в данном случае реальные процессы, имеющие конкретных носителей: не то стонет, не то смеется дочь Николая Степановича, идет и останавливается около двери его жена. Однако у Николая Степановича, видимо, складывается впечатление, что идет к его двери олицетворенная смерть; именно поэтому ему нужна смелость для того, чтобы взглянуть на происходящее (смело открываю глаза). В последующем контексте этот же мотив развивается с помощью неопределенного местоимения что-то: По ступеням лестницы прыгают светлые пятна от ее свечи, дрожат наши длинные тени, ноги мои путаются в полах халата, я задыхаюсь, и мне кажется, что за мной что-то гонится и хочет схватить меня за спину. «Сейчас умру здесь, на этой лестнице, – думаю я. – Сейчас…» Предложения с подлежащим кто-то служат также для олицетворения элементов внутреннего мира персонажа. Герой рассказа «Жена» (1892 г.) так характеризует свое эмоциональное состояние: Все, кажется, идет согласно с моими намерениями и желаниями, но почему же меня не оставляет мое беспокойство? Я в продолжение четырех часов рассматривал бумаги жены, уясняя их смысл и исправляя ошибки, но вместо успокоения я испытывал такое чувство, как будто кто-то чужой стоял сзади меня и водил по моей спине шершавою ладонью. С помощью местоимения кто-то олицетворяется беспокойство персонажа, его недовольство собой. Затем это недовольство собой предстает как субъект прямой речи: «Вы камер-юнкер?- спросил меня кто-то на ухо. – Очень приятно. Но все-таки вы гадина». В произведениях А.П. Чехова второй половины девяностых годов и начала ХХ века предложения с местоимением кто-то характеризуются суггестивной функцией (функцией внушения). Они предвосхищают последующее развитие событий или последующий ход мыслей персонажа. Так, в рассказе «Убийство» (1895 г.) конструкция со словом кто-то входит в контекст, связанный с мотивом угрозы, мрачных предчувствий: А вверху над потолком тоже раздавались какие-то неясные голоса, которые как будто угрожали или предвещали дурное. Во втором этаже после пожара, бывшего когда-то очень давно, никто не жил, окна были забиты тесом и на полу между балок валялись пустые бутылки. Теперь там стучал ветер, и казалось, что кто-то бегал, спотыкаясь о балки. С помощью конструкций с кто-то передается атмосфера нарастающей вражды, ведущей к убийству: Погода располагала и к скуке, и к ссорам, и к ненависти, а ночью, когда ветер гудел над потолком, казалось, что кто-то жил там наверху, в пустом этаже, мечтания мало-помалу наваливались на ум, голова горела и не хотелось спать. Таинственный кто-то приобретает здесь (в соответствии с религиозным мировосприятием Якова Терехова) мифологизированные черты злого духа, сеющего ссоры и ненависть, лишающего людей сна, навевающего безумие; недаром Якову кажется, что на голове и на плечах у него сидят бесы. После сцены убийства подобная конструкция помогает выразить страх персонажей перед неизбежным разоблачением: Все трое не спали до самого утра, но не промолвили ни одного слова, и казалось им всю ночь, что наверху в пустом этаже кто-то ходит. Ярко проявляется суггестивная функция конструкции с кто-то в повести «Моя жизнь» (1896 г.). Герой повести женился и чувствует себя счастливым, но при описании этой счастливой жизни неожиданно появляется такая фраза: Мы жили в большом доме, в трех комнатах, и по вечерам крепко запирали дверь, которая вела в пустую часть дома, точно там жил кто-то, кого мы не знали и боялись. Эта фраза, вводящая мотив страха, предвещает крушение семейного счастья. Когда неизбежность такого крушения становится ясной персонажу, вновь появляется фраза с неопределенным местоимением в роли подлежащего, но теперь в этой функции выступает местоимение кто-нибудь: О, какая это была тоска ночью, в часы одиночества, когда я каждую минуту прислушивался с тревогой, точно ждал, что вот-вот кто-нибудь крикнет, что мне пора уходить! В рассказе «По делам службы» (1899 г.) с помощью местоимения кто-то выражена при первом своем появлении ассоциация между двумя персонажами – застрелившимся страховым агентом Лесницким и сотским Лошадиным (произносящим название своей должности как «цоцкай»). Слово кто-то занимает здесь позицию предмета сравнения, тогда как эталоном сравнения оказывается Лесницкий. Ассоциация возникает в сознании судебного следователя Лыжина: ^ Он вспомнил тихий голос Лесницкого, вообразил его походку, и ему показалось, что возле него ходит теперь кто-то, ходит точно так же, как Лесницкий. Вдруг стало страшно, похолодела голова. – Кто здесь? – спросил он с тревогой. – Цоцкай. Ассоциация, которая сначала может показаться случайной, основанной лишь на сходстве походки, получает развитие в дальнейшем контексте: И теперь, когда у Лыжина сильно билось сердце и он сидел в постели, охватив голову руками, ему казалось, что у этого страхового агента и у сотского в самом деле есть что-то общее в жизни. Не идут ли они и в жизни бок о бок, держась друг за друга? Какая-то связь, невидимая, но значительная и необходимая, существует между обоими Постепенно Лыжин осознает, что общего между Лесницким и Лошадиным: эти люди, покорные своему жребию, взвалили на себя самое тяжелое и темное в жизни Как видно, и в этом случае конструкция с кто-то предвосхищает дальнейшее содержание текста, а именно развитие мыслей персонажа. От случайной, на первый взгляд, ассоциации герой рассказа приходит к социально-этическому обобщению: И он чувствовал, что это самоубийство и мужицкое горе лежат и на его совести; мириться с тем, что эти люди, покорные своему жребию, взвалили на себя самое тяжелое и темное в жизни – как это ужасно! Мириться с этим, а для себя желать светлой, шумной жизни среди счастливых, довольных людей и постоянно мечтать о такой жизни – это значит мечтать о новых самоубийствах людей, задавленных трудом и заботой, или людей слабых, заброшенных, о которых только говорят иногда за ужином, с досадой или усмешкой, но к которым не идут на помощь… Конструкция с неопределенным местоимением оказывается в данном рассказе исходным пунктом изображения духовных исканий героя, служит «созданию чрезвычайно емких неопределенностей, обнимающих множество частных случаев» [5, 87]. Как выражение тревожных предчувствий персонажа выступает конструкция с местоимением кто-то в рассказе «Архиерей» (1902 г.). Герой рассказа уже чувствует себя плохо, но еще не понимает, насколько тяжело он болен. Предложение с подлежащим кто-то появляется в его разговоре с маленькой племянницей: Потом стало тихо, только доносились звуки со двора. И когда преосвященный открыл глаза, то увидел у себя в комнате Катю, которая стояла неподвижно и смотрела на него. Рыжие волосы, по обыкновению, поднимались из-за гребенки, как сияние. – ^ Ты, Катя? – спросил он. – Кто это там внизу все отворяет и затворяет дверь? – Я не слышу, – ответила Катя и прислушалась. – Вот сейчас кто-то прошел. Характерно, что вслед за этим в разговоре без видимых причин появляется мотив смерти: – ^ Так брат Николаша, говоришь, мертвецов режет? – спросил он, помолчав. – Да. Учится. – А он добрый? – Ничего, добрый. Только водку пьет шибко. – А отец твой от какой болезни умер? В таком контексте фраза Вот сейчас кто-то прошел, будучи реалистически мотивированной (со двора действительно доносятся какие-то звуки), в то же время воспринимается как предчувствие: архиерей смутно ощущает приближение смерти. Рассматривая средства, создающие целостность художественного текста, Д.С. Лихачев отмечал: «Предчувствия – это тоже связка, скрепа. Это как бы тени, отбрасываемые событиями будущего в настоящем…» [6, 279]. Предчувствия, переживаемые чеховскими персонажами, в ряде случаев выражены конструкциями с местоимением кто-то. Таким образом, конструкции с подлежащим кто-то проходят через разные периоды чеховского творчества. В процессе развития чеховского индивидуального стиля эти конструкции несколько модифицируют свои функции, но, как правило, сохраняют эмоционально-смысловую связь с мотивами тревоги, страха (иногда это разрушительный для личности страх, иногда, как в рассказе «По делам службы», – глубоко плодотворная тревога, за которой стоит недовольство человека собой и окружающей жизнью). При этом в контексте часто происходит взаимодействие слова кто-то с другими неопределенными местоимениями. Исследователями отмечалась «тенденция к усилению неполной определенности» в языке русской поэзии ХХ века [8, 19]. Как показывают произведения А.П. Чехова, не только в языке поэзии, но и в языке художественной прозы уже на грани XIX и XX веков значительную роль играют средства создания неполной определенности, что связано с субъективизированным характером повествования, с изображением действительности через посредство индивидуального восприятия ее персонажем. Одним из способов создания неполной определенности являются предложения с неопределенным местоимением кто-то в роли подлежащего, широко применяемые А.П. Чеховым.^ БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК Арнольд, И. В. Стилистика современного английского языка / И. В. Арнольд. – Л.: Просвещение, 1973. – 304 с. Современный русский язык. Теория. Анализ языковых единиц. Ч. 3. Синтаксис / В. В. Бабайцева и др. – Ростов н/Д.: Феникс, 1997. – 608 с. Головин, Б. Н. Основы культуры речи / Б. Н. Головин. – М.: Высшая школа, 1988. – 320 с. Кожевникова, Н. А. Язык и композиция произведений А.П. Чехова / Н. А. Головин. – Н. Новгород, 1999. – 103 с. Лихачев, Д. С. Литература – реальность – литература / Д. С. Лихачев. – Л.: Советский писатель, 1981. – 216 с. Лихачев, Д. С. «Слово о полку Игореве» как художественное целое / Д. С. Лихачев // Альманах библиофила. – М.: Книга, 1986. – Вып. 21. – С. 268-292. Ожегов, С. И. Словарь русского языка / С. И. Ожегов. – М.: Русский язык, 1984. – 816 с. Очерки истории языка русской поэзии XX века. Поэтический язык и идиостиль. Общие вопросы. Звуковая организация текста. – М.: Наука, 1990. – 304 с. Русская грамматика. – М.: Наука, 1980. – Т. 1. – 784 с. А.К. Ваганова^ РАБОТА НАД ПОЛИСЕМИЕЙ И СМЫСЛОВЫМИ СВЯЗЯМИ СЛОВ ПРИ ИЗУЧЕНИИ РОМАНА Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОЙНА И МИР» В ШКОЛЕВ создании смыслового богатства романа «Война и мир» большую роль играет использование семантических возможностей многозначных слов. Иногда в одном контексте сочетаются два значения одного и того же многозначного слова. Так, например, многозначность слова удар специально подчеркивается в тексте при описании реакции Пьера на слова князя Василия о состоянии больного: «Еще был удар. Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого-нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь» [10, 98]. Путаница, связанная с разными значениями слова удар, отражает смятение, царящее в душе персонажа. Смысловая структура многозначных слов является результатом исторического развития словарного состава языка. «Развитие лексической системы языка на любых этапах его истории как в целом, так и в отдельных его пластах выражается прежде всего в количественном росте словарного состава за счет новых приобретений различного характера (образование новых слов на материале родного языка, иноязычные заимствования), а также в качественных преобразованиях в семантической системе известных уже слов» [9, 6]. Как известно, в процессе исторического развития языка лексическое значение слова может подвергаться различным изменениям – сужению, расширению, могут появляться новые коннотативные оттенки. При чтении русской литературы XIX века необходимо учитывать такого рода изменения, так как слово, существующее и в настоящее время, может иметь в тексте иное значение, чем то, которое ему свойственно сейчас. Хотя в широком смысле понятие «современный русский язык» охватывает исторический промежуток от пушкинской эпохи до наших дней, однако за это время в языке произошли существенные изменения, которые касаются прежде всего словарного состава языка. В результате возможных изменений в лексической семантике слова, как пишет Ю.М. Лотман, «мы сталкиваемся с тем, что, казалось бы, понятное слово обозначает забытое уже содержание. Современный читатель подставляет свои чувства и понятия – возникает кажущееся, мнимое понимание, еще более опасное, чем явное непонимание» [5, 346]. Современные школьники при чтении романа Л.Н. Толстого «Война и мир» неоднократно встречаются со словом произвол. Например: «На вопрос о том, что составляет причину исторических событий, представляется другой ответ, заключающийся в том, что ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеона на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное» [11, 226]; «Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица» [11, 272]. В современном русском языке существительное произвол является многозначным словом и имеет два значения: «1. Своеволие, самовластие. П. начальника. Оставить на п. судьбы (перен.: без помощи, без надзора). 2. Необоснованность, отсутствие логичности. П. в рассуждениях» [6, 543]. Употребленное Л.Н. Толстым слово произвол имеет иное значение, близкое к значению, зафиксированному в словаре В.И.Даля, который сравнивал слово произвол со словом произволенье и толковал его значение как «своя воля, добрая воля, свобода выбора и действия, хотенье, отсутствие принужденья» [3, 486]. Однако примеры, приведенные В.И. Далем в качестве иллюстрации к этому значению («Дело отдано на его произвол, как хочет. В поступках его виден полный произвол» [3, 486]), свидетельствуют о том, что в XIX веке слово произвол уже употреблялось в разных значениях, в том числе и в значении, свойственном современному русскому языку: «1. Своеволие, самовластие» [6, 543]. Для уточнения в тексте значения слова произвол уместно обратиться к более ранним этапам истории русского языка и вспомнить, что это существительное восходит к ныне утраченному глаголу «произволити», имевшему значение «Пожелать, захотеть; изъявить желание, намерение» [8, 139]. С данным глаголом связано и первоначальное значение образованного безаффиксным способом отглагольного существительного произвол – «Желание, воля» [8, 138], в котором слово зафиксировано в памятниках XVI века, например, в «Домострое». Как видим, слово произвол не имело в своем значении негативного оттенка, свойственного ему в современном языке. В романе «Война и мир» слово произвол также лишено негативного оттенка, и в словосочетании «людские произволы» оно означает совершаемые людьми действия, которые при поверхностном, изолированном от множества других действий, рассмотрении кажутся беспричинными, нелогичными. Выяснение точного лексического значения слова произвол в тексте романа чрезвычайно важно для постижения авторских взглядов на движение истории, на роль личности в историческом процессе. Это слово широко употребляется в историко-философских рассуждениях автора. Например: «Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается беспрерывно» [11, 272]; « мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого-нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе» [11, 273]; «Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила» [11, 273]. Для лучшего понимания историко-философской концепции Л.Н. Толстого следует обратить внимание учеников на слово «произвол», предложить им уточнить значение данного слова в современном русском языке и определить его в романе «Война и мир». Интересными являются семантические изменения, происшедшие со словом кавардак. «Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку. Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда-либо ел» [11, 296]. Слово кавардак первоначально имело значение «кушанье из кусочков мяса или рыбы» [7, 10]. Затем у слова развилось переносное значение. В словаре В.И. Даля, кроме значений «смесь, болтушка, окрошка», «род окрошки, селянки; с капустой, луком и толчеными сухарями» и некоторых других значений, также связанных с кулинарной сферой, отмечено и значение «Чепуха, вздор; смуты, сплетни, бестолочь; размолвка и ссора по сплетням» [2, 71]. В романе Л.Н. Толстого употреблено уменьшительно-ласкательное производное от этого слова – кавардачок; при этом сохраняется значение, близкое к первоначальному смыслу слова кавардак: речь идет о кушанье из мелких кусочков чего-либо. В XX веке значение, некогда появившееся как переносное, стало единственным: в словаре С.И. Ожегова слово кавардак толкуется как «Неразбериха, беспорядок» с пометой разг. [6, 231]. В романе «Война и мир» употребляется трудная для понимания современных подростков группа слов, связанных с религиозной тематикой. Среди таких слов можно выделить: 1) названия церковных чинов: дьячок, преосвященный; 2) названия религиозных учреждений: синод; 3) названия реалий, связанных с церковным миром, обрядов, молитв, артефактов и т.п.: молебствие, соборне, Апокалипсис Иоанна Богослова; 4) названия одежды священнослужителей: ряса, скуфья; 5) сравнительные обороты, включающие имена библейских персонажей: «подаждь ему (царю Александру) победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа» [11, 79]; 6) метафорическое употребление топонимов библейского происхождения: «разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную твою Россию» [11, 79]. Слово дьячок («Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его» [11, 93]) обозначает «Низший церковный служитель в православной церкви; причетник, псаломщик» [6, 165].Преосвященный («Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным» [11, 92]) – это высший служитель церкви, архиерей или епископ [3, 394]. В словаре С.И. Ожегова слово преосвященный не зафиксировано.^ Синод («Это была молитва, только что полученная из синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия» [11, 78]) – «В дореволюционной России: высшее учреждение, управляющее православной церковью; в настоящее время – совещательный орган при патриархе» [6, 639]. Слово молебствие («Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственного молебствия за заключение мира с турками – толпа распространилась» [11, 92]) отсутствует в «Словаре русского языка» С.И. Ожегова [6]. В.И. Далем дано этому слову следующее толкование: «Всенародный молебен, общее приношение Господу благодарности, просьбы» [2, 342], а молебен – «короткое богослужение в виде благодарности или просьбы» [2, 342]. Слово соборне, которое осталось непонятым Петей Ростовым («Дьячок несколько раз повторил слово соборне, которого не понимал Петя» [11, 92]), следует специально объяснить и для современных школьников. В словаре С.И.Ожегова данное слово не зафиксировано [6]. В словаре В.И. Даля соборно (соборне) означает «общими силами, содействием, согласием» [4, 142]. В главах, где речь идет об увлечении Пьера Безухова идеями масонства, упоминается ^ Апокалипсис Иоанна Богослова: «Пьеру было открыто одним из братьев-масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона» [11, 81]. Иоанн Богослов – апостол, любимый ученик Иисуса Христа. Ему церковная традиция приписывает авторство книги Апокалипсис, посвященной будущим судьбам мира. Наполненная таинственными образами, эта книга многократно становилась объектом различных толкований, материалом для гаданий о будущем. Пьер также гадал по Апокалипсису о том, кто положит предел власти Наполеона. Словом амвон называют возвышенную площадку в церкви перед иконостасом [6, 25]. «Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, свои длинные волосы из-под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы» [11, 77].^ Стихарь – «длинная, с широкими рукавами одежда для богослужения у дьяконов и дьячков» [6, 628]. Словом ряса («Когда он (Петя Ростов) пришел в себя, какое-то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно дьячок, одною рукой держал его подмышку, другою охранял от напиравшей толпы» [11, 92]) обозначается «верхняя длинная одежда в талию и с широкими рукавами у православного духовенства» [6, 615]. Слово скуфья («Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена» [11, 78]) имеет значение «остроконечная бархатная черная или фиолетовая мягкая шапочка у православного духовенства» [6, 646]. Священник в молитве о спасении России просит у Бога для императора Александра Павловича такую же победу, как победа Моисея над Амаликом, Гедеона над Мадиамом, Давида над Голиафом. Все три сравнения, восходящие к библейским легендам, объединены темой победы над врагами, одержанной с Божьей помощью. Моисей – законодатель, религиозный наставник и политический вождь еврейских племен при их переселении из Египта в Палестину. Во время перехода через пустыню евреи подверглись нападению амаликитян (древний народ, называвшийся также Амалик по имени родоначальника). Битва с амаликитянами была выиграна благодаря молитве Моисея. Гедеон – еврейский полководец, который нанес сокрушительное поражение мадианитянам, кочевому народу, совершавшему ежегодные грабительские набеги на племенной союз евреев Израиль. Гедеон выступил против мадианитян по велению ангела Божьего и принес победу своему народу. Давид – юноша-пастух, впоследствии – царь Израильско-Иудейского государства. Будучи еще безвестным пастухом, Давид вступил в поединок с великаном Голиафом и, призвав имя Божье, победил его. Упоминаемые в молитве победы легендарных библейских персонажей должны были вдохновить царя Александра и его народ на победу над врагом. С образностью библейского происхождения связано и метафорическое употребление топонима Иерусалим для обозначения России. Иерусалим – столица древнего иудейского государства, изображаемого в Ветхом завете как оплот истинной веры. В романе приводится синодская молитва, в которой Иерусалимом названа Россия как оплот православия. Слова и обороты, связанные с религиозной тематикой, в современном обществе менее употребительны, чем это было в XIX веке, и требуют комментариев при школьном изучении романа «Война и мир». В качестве комментариев можно использовать и небольшие сообщения отдельных учеников, заранее подготовленные с помощью учителя, что может направить и стимулировать их самостоятельный поиск. Изучая роман «Война и мир», старшеклассники встречаются со словами, обозначающими сложнейшие понятия духовно-нравственной и общественно-гражданской жизни людей. В силу своих возрастных особенностей они часто либо не понимают лексическое значение подобных слов в полном объеме, либо приписывают этим словам значения, несвойственные им в языке. Назовем некоторые из подобных слов: простота, доброта (добро), правда, величие, ничтожность, случай, гений, геройство, раскаяние, тщеславие, умиление и др. Чтобы определить степень усвоения лексических значений слов, среди старшеклассников была проведена анкета, содержащая четыре пункта: 1. Как Вы понимаете это слово? 2. Положительные или отрицательные эмоции вызывает у Вас слово? 3. Какие ассоциации вызывает у Вас данное слово, о каких словах оно вам напоминает? 4. Составьте с предложенным словом словосочетание или предложение. Первый пункт анкеты должен был обеспечить определение учениками лексического значения предложенного слова, второй – выявить эмоциональное восприятие учениками слова, третий, определяя ассоциативные связи слова с другими словами, сложившиеся у данного носителя языка, позволял контролировать и пояснять ответ, полученный на первый пункт (о лексическом значении), и, наконец, четвертый помогал установить, насколько активно входит исследуемое слово в речевую практику анкетируемого. Ученикам были даны слова тщеславие, простота, геройство, величие. Так, например, слово тщеславие обозначает «высокомерное стремление к славе, к почитанию» [6, 726]. Старшеклассники дают следующие определения значения слова тщеславие: 1) «Это когда слабый человек побеждает более слабых и восхваляет себя, чтобы убедить себя, что он сильный»; 2) «Хвастовство понапрасну, когда на самом деле человеку нечем гордиться и он ничего из себя не представляет, но считает себя выше других»; 3) «Горделивость, возвеличение себя, презрение к остальным». Данные ответы свидетельствуют о незнании учениками точного лексического значения слова тщеславие. Слово простота – многозначное: «1. См. простой. 2. То же, что глупость (см. глупый в 1 знач.; устар.)» [6, 553]. Прилагательное простой, к которому нас отсылает словарь, также является многозначным словом и имеет восемь значений [6, 553]. Ученики дали следующие определения значения слова простота: 1) «1. Легкость, отсутствие сложности, доступность. 2. Наивность, открытость, недалекость, прямодушие, отсутствие манер»; 2) «Простой человек из небогатой семьи, не приученный к высоким манерам»; 3) «Что-тГ.В. Вишневецкая^ Научно-исследовательская и проектная деятельность по русскому языку и литературе как способ развития ключевых компетенций учащихсяГлобальные социально-экономические преобразования в России выявили потребность в людях творческих, активных, неординарно мыслящих, способных нестандартно решать поставленные задачи. В связи с этим и перед школой ставятся более сложные задачи, среди которых – всестороннее развитие личности в процессе обучения на основе активизации исследовательской и проектной деятельности учащихся, в том числе и на уроках русского языка и литературы, что является одной из важнейших предпосылок в формировании и развитии творческого потенциала человека. Доктор физико-математических наук, профессор Московского государственного университета, академик А. Н. Колмогоров считал, что «не существует сколько-нибудь достоверных тестов на одаренность, кроме тех, которые проявляются в результате активного участия хотя бы в самой маленькой поисковой исследовательской работе» [6]. Под исследовательской деятельностью учащихся понимается деятельность школьников, связанная с решением учащимися творческой, исследовательской задачи с заранее неизвестным решением и предполагающая наличие основных этапов, характерных для исследования в научной сфере: постановку проблемы, изучение теории, посвященной данной проблемат