Опыт международной стандартизации и Болонский процессА.В.Боровских Вхождение России в Болонский процесс оказалось чрезвычайно тяжелым. Помимо чисто технических затратных проблем, связанных с введением международных стандартов оценки и ведения учебного процесса, возникли гораздо более сложные проблемы уже культурного характера, которые грозят похоронить в конце концов все это мероприятие на корню. Например, в течение семестра предусматривается три-четыре аттестации (то есть каждый месяц). Поскольку студенты изучают как минимум три-четыре предмета одновременно, для них аттестация становится еженедельным мероприятием. А в итоге – учиться времени не остается, они только готовятся то к одной аттестации, то к другой. Такая система, принятая и распространенная на Западе, в России оказалась совершенно чуждой: с одной стороны, преподаватели просто теряют связь со студентами и не имеют ни времени, ни возможностей объяснить им что-то, а с другой – студенты оказываются вынуждены зубрить учебники, которые написаны исходя из совсем другой педагогической парадигмы, в которой преподаватель на лекции объясняет проблему, идеи, подходы к решению, а за деталями и доказательствами отсылает к учебнику. Таким образом, у нас учебник – это просто справочник с формализованным изложением материала, сопровождающий основной процесс. Написать новые учебники мгновенно – нереально, а переходить на новую систему требуют немедленно. Возникает естественное возмущение и противодействие самой идее «вписаться» в международное образовательное сообщество, стремление к изоляционизму и замкнутости, которые тоже являются не лучшим выходом, ибо мир развивается, внешний мир неизбежно проникает к нам, мы неизбежно проникаем к ним, так что эта «обратная реакция» на самом деле работает нам во вред. Какое же из двух зол тогда лучше? Для того, чтобы четко ответить на этот вопрос, надо на самом деле критически отнестись к самой идее международной стандартизации, с тем, чтобы понять, так ли мы ее понимаем, как надо и что это такое? Понять это, оказывается, несложно. Достаточно просто посмотреть немножко назад, в прошлое и увидеть там имеющиеся попытки международной стандартизации и постараться оценить ее цели, реализацию и результаты. Я приведу два исторических примера, достаточно хорошо известных. Первый – это Эсперанто. Это, наверное, – первая попытка создать международный стандарт. Стандарт языка.Сделана она была скромным врачом-окулистом из Варшавы Лазарем Марковичем Заменгофом (1859-1917), публиковавшимся под псевдонимом д-р Эсперанто (Надеющийся). Характерно, что процесс реализации здесь имел такую же динамику, что и при всех последующих стандартизациях. Сначала был, в 1887 г. опубликован проект. Потом, в течение трех лет (1890-1893 гг.) собирались предложения, которые были поставлены на голосование (в 1894 г.). Характерно, что результат этой «демократичной» процедуры был нулевым: в итоге была принята фактически исходная концепция языка, состоящая из нескольких наиболее важных постулатов: 1) нейтральность и интернациональность языка; 2) его демократизм (доступность); 3) универсальность функций; 4) гибкость и способность к беспрерывному обогащению как за счет внутренних ресурсов, так и заимствований; 5) (в связи с последним) открытость лексики для заимствований; 6) эстетичность (благозвучие); 7) незыблемость основ (принятых в 1894 г.). Эсперанто стал активно развиваться (в настоящее время им занимаются около миллиона человек), однако его победному шествию по планете начали мешать разные казусы. Например, после публикации в одном из журналов Эсперанто запрещенной российской цензурой статьи Л.Н.Толстого в России было запрещено распространение по подписке журналов на Эсперанто. В 1921 г. в Лиге Наций французская делегация (а именно Франция наиболее активно поддерживала вначале развитие Эсперанто) поставила барьер на пути поддержки Эсперанто этой организацией. Врагом Эсперанто был и Гитлер, который эсперантистов отправлял в концлагеря, и Сталин, который в 1937-38 году фактически разгромил движение эсперантистов в СССР. Как мы видим, сказался печальный, но неизбежный эффект: возникший международный стандарт языка сначала попытались использовать в политических целях, а затем, когда оказалось, что это оружие обоюдоострое – от него отказались. В настоящее время Эсперанто, хотя и существует вполне благополучно, тем не менее остается все-таки чисто теоретическим, хотя и достаточно красивым и с эстетической, и с научной точки зрения языком. Не следует, впрочем, считать, что Эсперанто не оказало никакого влияния. Фактически работа над этим языком дала резкий толчок двум важным процессам. Первый – это изучение общих для всех языков основы их формирования и развития. А второй – это изучение механизмов трансформации одного языка в другой, которые позволяли бы с меньшей трудностью осваивать новые языки. В качестве яркого примера достижений в этой области приведу один пример из собственного опыта. Мое освоение английского языка сделало резкий скачок вперед после двухнедельных занятий по методике автора, которого я уже забыл, и которая состояла в том, что английская фраза осваивалась «абстрактно», отвлеченно от смысла. Например, бралось слово “table” и строилось предложение типа “At the tabling tabled table the tabling table tabled by the tabling table tabled the table tabling the table with the tabled table of tabling tabled table.” Использование одного и того же слова делает фразу бессмысленной, но мгновенно выделяет ее структуру. После изучений одной методички с несколькими десятками таких фраз у меня исчезли какие-то проблемы и с пониманием английской речи, и с построением собственной. Вот такие вот механизмы обучения, построенные на знании глубинной природы языковой коммуникации, я думаю, оказались на деле гораздо важнее международного стандарта – языка Эсперанто. Другой пример уже относится к гораздо более близкой истории. Распространение Интернет по всем миру создало реальную необходимость разработки международных стандартов. Не следует думать, что к тому времени никаких стандартов не существовало – были, во-первых, стандарты корпоративные, созданные производителями компьютеров, сетевого оборудования и программного обеспечения (я не буду перечислять названия протоколов, это здесь совершенно неважно), как принадлежащие отдельным фирмам, так и группам фирм, а, во-вторых, стандарты национальные (например, протокол передачи данных TCP/IP, известный как «Интернет», являющийся национальным стандартом США). В конце 70-х годов ISO (International Standard Organization) начала разработку международных стандартов для компьютерных сетей. Стандарт получил название OSI (Open System Interconnection reference model), первая версия была выпущена в 1978 г., окончательная – в 1984. Комиссии по выработке различных стандартов работали, таким образом, в течение почти десяти лет, с огромными скандалами (что естественно, поскольку каждая заинтересованная сторона старалась реализовать здесь свои интересы, коммерческие или национальные), и, в конце концов модель передачи данных была принята. И что же? Ни одна из крупных фирм, ни одна из стран не отказалась от своих стандартов. Да, теперь модель OSI преподается всем студентам. Да, теперь все руководства содержат, в большей или меньшей степени ссылки на эту модель. Да, с этой моделью теперь все производители соотносят свои стандарты. Но эти стандарты остались, а международный никто не реализовывал и реализовывать не собирается. Потому что это – не в его интересах. Зато произошло другое важное событие: практически все производители стали в свои продукты «зашивать» совместимость с другими наиболее распространенными корпоративными или национальными стандартами. Это стало нормой, так что любое оборудование и любе программное обеспечение, помимо протоколов, так сказать, своих, может поддерживать (то есть принимать и обрабатывать информацию) и другие, «понимая» чужие правила игры и интерпретируя их в своей системе представлений и в своем устройстве. Таким образом, и в случае с компьютерными сетями оказалось, что международная стандартизация привела совсем не к тому результату, который ожидался, но который оказался более приемлемым, чем ожидавшийся. Теперь спрашивается в задачнике Рыбкина: а не дурак ли я? Правильно ли я понимаю смысл и, так сказать, «историческое предназначение» международной стандартизации? Ведь не исключено, что переход на новый масштабный уровень в социально-политическом плане, так же, как и в естественных науках, делает бессмысленными представления, которые используются на предыдущем или последующем масштабном уровне. Действительно, попробуем «пройтись по уровням». Что такое стандартизация на персональном уровне, для отдельно взятого человека? Да ее просто нет. Как я стираю белье – так я и стираю, как мою посуду – так я и мою. Это просто то, что я умею делать, и говорить тут о стандартах совершенно бессмысленно. На уровне «ремесленного цеха» слово «стандартизация» тоже выглядит неуместно, хотя здесь появляются какие-то традиции и обычаи, которые можно рассматривать как зачатки стандарта. На уровне крупного предприятия стандарт – это, по существу, технология производства: совокупность требований, что и как нужно сделать, чтобы потом трактор можно было собрать и чтобы он потом работал. «Настоящая» стандартизация возникает на самом деле там, где появляется серьезное разделение труда – либо в крупных корпорациях, либо в крупных странах, где один и тот же продукт может производится разными производителями, и использоваться потом разными потребителями. Условно говоря, любая гайка М6 должна подойти к любому винту М6, независимо от того, где, кем и когда они были произведены. А что же происходит при переходе на международный уровень? В условиях отсутствия всеобщей экономики (политики или культуры), во-первых, некому и незачем обеспечивать единство требований. С другой стороны, интенсивное международное взаимодействие требует какой-то общности. Поэтому международный стандарт не может сложиться иначе, как результат баланса интересов. Каждая из «заинтересованных сторон» старается здесь для себя, результат на самом деле получается в виде неких действительно рациональных принципов, «обвешанных» эклектически объединенными частными предложениями и поправками, отражающими частные интересы, а на выходе мы получаем нечто нереализуемое, поскольку оно ничьим интересам непосредственно не отвечает. Стандарт оказывается хорошей теоретической моделью, которую всем демонстрируют как торжество разума, но на практике он не используется. Зато «боротьба» в процессе принятия стандарта проясняет всем участникам процесса общность и различие принципов и технологий их собственных и партнеров, и это создает базу для упрощения перехода от одной системы корпоративных или государственных стандартов к другой, формируются алгоритмы преобразования, отношения эквивалентности и пр. Таким образом, на международном уровне стандартизация теряет тот характер «закона», который она имела на более низком уровне, и превращается а) в идеальную модель, фиксирующую общность имеющихся государственных и корпоративных стандартов и б) в средство установления взаимной конвертации сложившихся систем стандартов. С этой точки зрения попытка нашего министерства внедрить у нас Болонский стандарт оказывается просто абсурдной. Тем более, что этих стандартов не придерживаются ни крупнейшие западные университеты, ни «уважающие себя» страны: так, Китай оговорил свое участие в Болонском процессе достаточно жесткими условиями, обеспечивающими ему сохранение своей системы образования. Наиболее разумное и отвечающее интересам России отношение к Болонскому процессу, по-видимому, следующее: не изменяя системы образования на корню, разработать систему пересчета результатов обучения по нашей системе в результаты обучения по Болонской системе и наоборот. Где-то этот пересчет будет эквивалентным (то есть пересчет туда и обратно будет давать исходный результат), где-то – с дефектом, обуславливаемым различием систем образования, но во всяком случае надо помнить, что наша система образования – это в первую очередь средство реализации наших интересов, и политических, и экономических, и жертвовать им в угоду пока еще абстрактной идеи мирового образования бездумно не следует.