Успенский Кирилл, 2006 «Эндемик», 2006Затерянные в пескахДень первый В который уж раз автобус несет меня по федеральной трассе М4, связывающей Центра России с Кавказом. То сужаясь, то расширяясь, по поднимаясь на холмы, то опускаясь на дно балок, эта дорога знакома мне до каждого, даже самого мелкого поворота, до самого незначительного ответвления. Кажется, что знакомо даже каждое дерево в придорожных лесных посадках. Ведь в год по этой трассе приходится проезжать не один десяток раз. На этот раз нашей целью являются знаменитые "буруны" - участки подвижных песков, протянувшиеся вдоль границы Воронежской и Ростовской областей. Огромная песчаная надпойменная терраса простирается здесь далеко от русла Дона. Далеко тянутся ряды пологих дюн, сложенных светлым сыпучим песком. Много сотен лет назад здесь, по-видимому, расстилался сосновый бор, однако под огнем палов степных кочевников и русских земледельцев он давно исчез, тонкий слой почвы рассеялся ветрами, пески оголились и в ряде мест приобрели подвижность, которая на рубеже XIX - XX вв. стала сдерживаться посадками кустарниковой ивы-шелюги, а затем сосновыми культурами. Побывавший в этих местах наш знаменитый земляк, писатель-натуралист В. Песков так и назвал этот район "Донской Сахарой". Да и его предшественники, исследователи прошлого отзывались примерно в том же духе: "Воронежская Сахара" или "Богучарская Сахара". Вот что писал об этих местах в середине XIX века замечательный натуралист Н.А. Северцов: "Пожалуй трудно найти более мрачное место. Здесь только подвижные пески, периодически засыпающие окрестные деревни. Кое-где среди барханов попадаются огромные пни - остатки некогда растущего здесь соснового леса". Историк С. Соловьев отзывался о причинах песчаных бурь даже несколько аллегорически: "Это Средняя Азия надвигается, чтобы поглотить Россию". Действительно, в XIX - начале XX вв. песчаные бури на юге Воронежской губернии случались регулярно. По свидетельству очевидцев песчаное море засыпало целые поля и села, дома по самые крыши. От песчаных бурь периодически страдал город Павловск. По имеющимся данным песчаное царство в Богучарском уезде в 1906 г. занимало площадь в 12505,4 десятины. Почти все авторы конца XIX - начала XX вв. ратовали за немедленное закрепление подвижных песков при помощи посадок ивы-шелюги или сосны. Закрепление песков шелюгой впервые началось в 1895 г., посадка сосны - в 1898 г. Воронежский натуралист Н. Конаков, посетивший эти места в 1930 г. ещё застал ряд подвижных оголенных дюн, которые и назвал "Воронежской Сахарой". В 1960 г. профессор ВГУ К. Скуфьин нашел лишь одну дюну, правда, тянувшуюся на сотни метров. Сейчас шелюги на дюнах почти нет. Зато сосновые боры поднялись практически везде. Одно время считалось, что "Воронежская Сахара" ушла в прошлое. Однако во время предыдущих посещений, мне удалось обнаружить несколько участков свободных дюн. Кое-где сосна не прижилась, что было заметно по оголенным корням, торчащим из песка, по которым можно было угадать упавшие и уже засыпанные песком стволы. Так что целью нашей экспедиции было исследование этих сохранившихся участков на предмет поисков представителей реликтовой пустынной фауны. Интересно было также изучить закономерности динамики фауны под влиянием роста и развития сосновых лесов, созданных на месте свободных песчаных дюн. В Павловске ко мне присоединяется мой друг, учитель, натуралист и краевед Саша Химин. Вдвоем нам предстоит проделать путь до районного центра Петропавловки, где нас должна ждать машина, которая доставит нас в село Березняги. От Березнягов и начинаются собственно "буруны". В Калаче нас ждал несколько необычный инцидент. Всех пассажиров нашего автобуса высадили на какой-то захолустной автостанциис за городом, после чего автобус торжественно развернулся и исчез в неизвестном направлении. Нам ничего не оставалось, как оттащить свои тяжелые рюкзаки в тень и отдаться томительному ожиданию. Ожидание на жаре практически в чистом поле - занятие не из приятных. Лицезрение полуразрушенного здания автостанции не добавляло энтузиазма. Чтобы хоть как-то убить время прошелся до местного ларька, чтобы купить воды. Цены на газированную воду здесь оказались раза в полтора выше, чем в Воронеже, но выбирать не приходилось. Немного развлечения доставил нам собирающийся отходить автобус "Калач - Таловая". Пассажиров в нем не было и половины от вместимости салона, но большинство из них были пьяны в стельку. Они горланили песни, проливали слезы и целовались с такими же пьяными провожающими. Прямо картина "Проводы осужденных на каторгу". Один мужчина уже перед раскрытыми дверьми автобуса вдруг уперся руками и ногами в створки и на все уговоры и увещевания лишь что-то мычал и отрицательно мотал головой. Потом он вырвался из рук двух державших его женщин и пытался спастись бегством. Но не сделав и трех шагов, несчастный беглец покачнулся и тяжело рухнул, подняв тучу придорожной пыли. Кое-как его бесчувственного затолкали в автобус, и тот наконец-то смог отправиться к месту назначения. Через четверть часа пассажиры нашего автобуса стали проявлять нетерпение. Особенно негодовали пассажиры с детьми. Одна женщина кричала на весь пустырь, требуя назад деньги и угрожая пожаловаться Путину. Наконец, подошел автобус до Петропавловки. К нашему удивлению, это был не прежний раздолбанный "Икарус", а новенький (по крайней мере, с виду) блестящий "Мерседес", в котором даже работал (!) кондиционер. Так что остаток пути мы проделали с немалым комфортом. Приближаясь к Петропавловке, замечаем, что ландшафт постепенно начинает меняться. Открывается вид на широкую живописную долину реки Толучеевки. Справа и слева видны эффектные горы с меловыми обнажениями. Своеобразный колорит усиливают утопающие в зелени хутора. Только при внимательном рассмотрении в бинокль замечаем, что симпатичные домики имеют как-то странно покосившиеся белые стены, что крыши на этих домиках представлены нередко одними лишь стропилами, да и то изрядно подгнившими. Да и вообще вокруг хуторов царит какая-то странная пустота, а очаровавшая нас зелень являет собой "траву забвения" - циклахену, охватывающую наши заброшенные хутора подобно пламени зеленого пожара. Петропавловка особого впечатления на нас не произвела. Обычный затрапезный райцентр. Примерно треть домов заброшены. Автобус остановился в самом центре поселка посреди центральной площади с традиционном набором сельских поселений: районной администрацией, "Белым домом" (райсоветом), Домом культуры, торговым центром. В глаза бросилась написанная чуть ли не аршинными буквами реклама какого-то импортного фильма: "Под звездным знаком секса". Порадовавшись за петропавловскую культуру, направляемся к уже ожидавшей нас машине. Наш путь до Березнягов не занял много времени. Если верить карте Березняги - большое село, вытянувшееся вдоль русла реки Матюшины на добрые 10 километров. На самом деле оно состоит из отдельных жилых анклавов, разделенных пустырями, запущенными садами и целыми массивами заброшенных домов. Из признаков развития современных технологий нам бросилась в глаза вышка сотовой связи (её не было во время моего предыдущего посещения) и почти у каждого встреченного нами селянина был мобильный телефон. Мы быстро отметили командировки в сельском совете и направились в местное лесничество. С лесничеством вышла заминка. Мы долго кружили по селу, пока не наткнулись на противопожарную вышку, ориентируясь на которую и добрались до лесничества. Разговор с лесниками вышел довольно оживленный. Нам быстро выписали разрешение на посещение леса в пожароопасный период, после чего долго уговаривали остаться, обещая угостить отборным самогоном. Положение осложнилось после того, как выяснилось, что одна моя дипломница приходится лесничему родной дочерью. Тут уж нам ничего не оставалось, как, резко вскинув рюкзаки на плечи, сделать ноги от не в меру назойливого деревенского гостеприимства. Переведя дух за околицей села, мы подтянули лямки рюкзаков и зашагали по тропе, тянувшейся вдоль русла реки Матюшины. Речка Матюшина, на карте обозначенная пунктиром и на самом деле мала. Её ширина достигает, самое большее, четырех метров, глубина по щиколотку. Вместе с тем в ней довольно быстрое течение и чистая холодная вода, вполне пригодная для питья и, как говорили местные жители, даже для залива в автомобильный аккумулятор. Такая картина сложилась из-за обилия родников, благодаря которым Матюшина до сих пор ещё окончательно не пересохла среди практически безводных песков. Мы двигаемся по долине Матюшины, уже дважды переходя вброд русло. В одном месте, утомленные жарой, мы разделись догола и поплескались (купанием это было назвать трудно) в прохладных водах. Немного взбодрившись, зашагали дальше. Растительность долины Матюшины представляет собой разнотравный луг, на отдельных участках поросший дикими яблонями и грушами. Непосредственно вдоль берега встречаются куртины ив и тополей. С правой стороны, примерно в полукилометре, маячат поросшие молодым сосновым лесом дюны. Фауна долины Матюшины оказалась довольно обильной. Повсюду стрекочут кузнечики. Под ногами мельтешат многочисленные полчища муравьев. На ивовых кустах слышен треск выводков красавцев жуланов. Эти небольшие птицы имеют контрастную коричневую с серой головой окраску и эффектную черную полосу на глазах, напоминающую разбойничью полумаску. Под стать внешности и манеры. Сам относясь к отряду Воробьиных, жулан не брезгует разорением гнезд и охотой на слетков своих собратьев. Охотится он и на мышат, ящериц, лягушек, крупных насекомых. Вокруг гнезда жулана в радиусе ста и более метров не селится ни одна близкая с ним по размеру птица. В более северных районах жулан имеет привычку, словно инквизитор, накалывать свои жертвы на колючки и тонкие веточки. Наши жуланы такой привычки не имеют. Вероятно, обитая в благодатных краях с обилием добычи, им заботиться о запасах не приходится. В долине Матюшины выводки жуланов встречались чаще, чем по одному на полкилометра. Такого обилия жуланов нам в других местах наблюдать не приходилось. Пару раз нам попадались группы канюков, величественно парящих в воздухе, выписывая спирали. Эта хищная птица, распространенная на пространстве от Испании до Сахалина, является одним из признанных асов парения, освоивших этот способ полета за много тысяч лет до авиаконструкторов. Из других птиц в долине попадаются красногрудые красавцы коноплянки, расписные, словно хохломские игрушки, щеглы. С вершин прибрежных тополей доносится характерная трелька зеленушки, "воркование" горлицы, свист иволги. Из зарослей ивовых кустов слышна возня выводков черных дроздов. Пройдя километров восемь, замечаем, что тропа становится уже едва различимой в траве, что под ногами то и дело начинает хлюпать вода. Солнце уже довольно явно склонилось к горизонту и требовалось искать место для ночлега. Кроме того, во фляжках кончилась вода и не мешало бы пополнить её запасы. Саша вызвался пойти в разведку. Отсутствовал он около часа. На мой вопрос "Далеко ли река?" Саша загадочно улыбнулся и отчеканил: "Хороший вопрос! До сухого русла реки Матюшины метров 100. Дальше километра на три все высохло". Ситуация складывалась тревожная. У нас ни глотка воды, а впереди неизвестно на сколько километров наступила великая сушь. Решаем вернуться на несколько километров назад. Для этого берем немного вправо, перебираемся через покрытое мелким светлым песком русло и оказываемся на правом берегу. Идти теперь приходится прямо через прибрежные заросли ивы, чередующиеся с порослью вездесущего клена ясенелистного и куртинами крапивы. Примерно через километр впереди сверкнуло блюдце воды. Продравшись ещё метров пятьдесят, натыкаемся на небольшое озерцо диаметром метра три и глубиной примерно на ширину двух пальцев. В озерце отчаянно плещется какая-то мелкая рыбешка. Дальше до самого поворота русла тянется все тот же, теперь уже кажущийся нам зловещим, мелкий светлый песок (назвать его речным язык не поворачивался). На протяжении следующего километра пути подобные озерца (или лужи) стали попадаться чаще. Наконец мы облегченно вздохнули, увидя мощную бобровую плотину, за которой река приобретала довольно отчетливые очертания. Заодно стала ясна и причина столь внезапного иссушения. У впадения в Матюшину ещё более мелкой реки Ольховатки на удобной площадке на довольно высоком (около двух метров) крутом берегу и решаем устроить первый лагерь. Наша китайская палатка не нуждалась в длительном процессе установления (на утро выяснится, что сложить её совсем не так просто). Костер развели прямо на дне Матюшины чуть ниже бобровой плотины (мысленно извинившись перед хозяевами за причиненное беспокойство). Проблем с дровами, благо, не возникло. Через четверть часа в котелке уже кипел традиционный туристический ужин - пшенная каша с тушенкой. Мы с жадностью (обед у нас был весьма символический) набросились на еду. После чая, приправленного душицей (Саша по дороге предусмотрительно запасся этой восхитительной приправой), немного передохнув, решаем, пользуясь тем, что ещё светло, провести хотя бы предварительное обследование окрестностей. Начали с сухого дна русла реки. На песке довольно отчетливо проступали отпечатки. Мы без труда различали округлые, расположенные ровной цепочкой следы лис, изящные копытца косуль, более крупные и глубоко вдавленные копыта кабанов, выделяющиеся длинными когтями следы барсука. Похоже, зверья в зарослях по долине Матюшины, водилось великое изобилие. Особое впечатление произвели на нас четко отпечатавшиеся на песке следы волчьего выводка. Надо сказать, что перед нашим уходом березняговские лесники, очевидно, пытаясь отговорить нас от этого безумного, с их точки зрения предприятия (вдвоем шляться где-то по пескам, ночуя в палатке), в качестве последнего аргумента выложили: "Смотрите, там позавчера волка видели". Но закаленных натуралистов волками не испугаешь. Из зарослей мы выбрались на довольно торную дорогу. Из-за Матюшины доносились голоса косцов (была пора сенокоса). Буквально из-под ног у нас выпорхнул красавец удод, отлетел метров на пятьдесят и уселся на ивовый куст, играя великолепным хохлом и рассматривая непрошеных пришельцев. На обратном пути, уже в сумерках, над нами бесшумно, словно духи ночи, закружились, почти задевая наши головы крыльями, бесшумные тени двух козодоев. Уже на привале при затухающем костре, наша неторопливая беседа была прервана появлением ещё одного местного жителя. На высокий тополь, под которым мы установили нашу палатку, села огромная птица горделивой осанки и явно орлиного облика. Нам не требовалась много времени, чтобы определить в госте орлана-белохвоста. Впрочем, птица и не собиралась долго задерживаться. Когда-то на все Центральное Черноземье гнездилась лишь одна пара орланов в Хоперском заповеднике. Причиной сокращения числа этих великолепных птиц были браконьерство, беспокойство на гнездах, вырубка пойменных лесов, оскудение рыбных запасов, применение пестицидов в сельском и лесном хозяйстве. Активная природоохранная пропаганда последних лет сделала свое дело: орланов перестали преследовать, прекратилось применение пестицидов, немалую роль сыграло также создание водохранилищ и развитие прудового рыбоводства. В настоящее время численность орланов-белохвостов только в Воронежской области составляет не менее десяти пар. Осуждающе взглянув на нас (дескать, приперлись тут, беспокоят, костры разводят), орлан поспешил ретироваться. Утомленные дорогой и впечатлениями, мы забрались в палатку и уже через несколько минут спали как убитые.^ День второй Ночью нас никто не тревожил. Хозяева здешних мест деликатно дали пришельцам выспаться. Хотя надо сказать, что пришельцы, хоть и старались вести себя тихо и незаметно, следы своего пребывания (кострище, примятая трава на месте палатки) всё-таки оставили. Когда я спустился к воде, дабы совершить утреннее омовение, моё внимание привлек какой-то шорох и плеск, доносящийся из-под бобровой плотины. Через несколько секунд в моих руках бился некрупный (чуть больше ладони) налим. Я отнес его к воде и выпустил. Только тут заметил ещё с десяток налимов, бьющихся под плотиной или около неё. Через несколько минут мы с Сашей закончили спасательную операцию. Саша потом жалел, что вчера из-за усталости не поискали хорошенько возле плотины, а то ужинать могли бы деликатесной ухой из налимов. В наших планах на сегодня было достичь села Глубокого, до которого, если верить карте, было около двадцати километров. В Глубоком мы намеревались остановиться в лесничестве, оставить там вещи, а оттуда налегке совершить вылазку непосредственно на буруны. В дорогу нас провожает лихой "бой" перепела. Путь наш лежит по долине той же полупересохшей реки Матюшины. Однако ландшафт кругом несколько изменился. Мы идем по поросшей кустарниками (шиповником, терном, боярышником) довольно широкой равнине, на которой нам то и дело попадаются круглые, словно перевернутые вверх дном блюдца, песчаные останцы. На останцах кипит жизнь. Один раз нам попалась явно жилая лисья нора. Обращает на себя внимание разнообразный мир насекомых. Под ногами то и дело попадаются черные и блестящие, словно капли гудрона, чернотелки. Их личинки живут в песке и питаются корнями трав и кустарников. Лихо скачет проворный, словно муха, светло-зеленый жук скакун песчаный. Парят в воздухе хищные осы-бембексы - гроза жирных мух и слепней. Пару раз нам встретилась тонкотелые осы - аммофилы, волокущие свою добычу - гусениц пилильщиков и шелкопрядов. Довольно многочисленны здесь и дикие пчелы - андрены и галикты. Дорога наша упирается в молодой березняк с густым подлеском из желтой акации, делающим этот лесок практически непроходимым. Приходится принять правее, дабы обойти неожиданное препятствие. Обогнув лес, замечаем впереди маленькое строение. По карте определяем, что это заброшенный летний лагерь пастухов, от которого нам надлежит свернуть почти под прямым углом на запад. На виду у летнего лагеря (уже заросшего "травой забвения") делаем небольшой привал. Перекусив бутербродами с консервами и запив их горячим чаем из термоса, продолжаем свой путь. На этот раз наш путь лежит по довольно широкой песчаной дороге через примерно сорокалетний сосновый бор. Под ногами в изобилии мельтешат проворные прыткие степные муравьи и черно-блестящие степные муравьи-бегунки. Из придорожных кустов доносится лихой крик вездесущего здесь жулана. Из леса доносятся голоса привычных нам синиц, пухляков. Дорогу перелетает стайка зябликов. Слышны лихие крики большого пестрого и седого дятлов. Все эти виды настолько нам привычны, что даже навевают некоторую скуку. Да и ландшафт мало отличается от пригородных лесов под Воронежем. На песке отчетливо проступают следы лис, косуль и всё тех же волчьих выводков. Чтобы сократить путь, решаем идти не по тропе, а напрямую через лес. Через несколько сотен метров идущий впереди Саша внезапно останавливается и восклицает: "Смотри!". Немного оправившись от неожиданности, замечаю, что Саша показывает не вперед или вверх, а себе под ноги. На слое хвоинок лежит крупный (явно длиннее спичечной коробки) необыкновенно яркий жук с темно-синей голой и переднеспинкой и золотисто-зелеными надкрыльями. Мне приходилось раньше видеть этого жука в научных коллекциях, поэтому я без труда узнал красотела пахучего из семейства жужелиц - одного из редчайших и одновременно полезнейших жуков нашей области. В отличие от других жужелиц, хорошо знакомых населению по своим погребам и огородам, красотел пахучий, кроме всего прочего, ещё и хорошо летает и лазает по деревьям. И взрослые жуки, и личинки поедают гусениц таких опасных вредителей леса, как непарный шелкопряд, шелкопряд-монашенка, дубовая хохлатка, пилильщики. Они преследуют свои жертвы везде - на земле, на стволах и ветвях деревьев. Тело своей жертвы красотел обрабатывает своими мощными жвалами, превращая в удобную для поглощения кашицу. Для борьбы с непарным шелкопрядом пахучий красотел был завезен в США, где разводился в специальных инсектариях. Численность этого жука заметно упала в 60-е - 70-е гг. XX века. Причиной тому стала неумеренная авиационная обработка лесов ядохимикатами. Много бедствий причинило природе это варварство. Численность многих видов стала восстанавливаться только в наши дни, почти через тридцать лет после прекращения применения ядов. Необычность возникшей ситуации объясняется ещё и тем, что пахучий красотел считался дубравным видом. А тут сосновый жердняк от силы 30-40-летнего возраста. "Это же прямо какой-то экологический сюрреализм" - прошептал Саша. Мы ещё тогда не знали, что этот "экологический сюрреализм" ещё не раз нам встретится во время экспедиции. Нам пришлось протопать километров десять по ничем не примечательному сосновому лесу, уже изрядно нам надоевшему. Саша начинает обнаруживать признаки разочарования. Ему обещали пески, барханы, пустыню, а тут банальный сосняк, чтобы увидеть который, незачем было и далеко удаляться от города. Мы снова вышли на довольно торную дорогу. По некоторым признакам угадывается близость человеческих поселений. Вдоль дороги попадаются кучи мусора, состоящие из традиционных пластиковых и стеклянных бутылок, оберточной бумаги и каких-то тряпок. Пару раз нам навстречу попались встречные и попутные машины, пассажиры которых рассматривали нас откровенно подозрительно. Особенно усердствовал какой-то пасечник (судя по автомобильному прицепу, нагруженному ульями), который настолько вывернул шею, что мы даже стали опасаться за целостность его шейных позвонков, а заодно уж и за целостность машины. Наконец из-за поворота показывается металлическая ограда, а за ней - двухэтажное кирпичное обшитое сосновыми досками здание, над входом в которое красуется далеко заметная надпись "Березняговское лесничество Калачеевского мехлесхоза". Прежде, чем вступить на территорию этого форпоста цивилизации, решаем немного передохнуть. Облокотившись на рюкзаки, блаженно раскидываем ноги прямо на обочине. Внезапно какая-то большая тень закрывает нам лица. Мы вскакиваем, как ошпаренные, моментально хватаясь за бинокли. Удивлению нашему нет предела. Красивая светлая окраска, характерный изгиб крыльев, короткий хвост. В бинокль даже удается рассмотреть хохол на голове. Сомнений нет. Перед нами скопа, или орел-рыбник - одна из редчайших птиц в мире. Впрочем, встреча этого орла на пролете над водной гладью Воронежского водохранилища или над донским плесом не вызвала бы столь бурной реакции. Но в середине лета в десяти километрах от Дона в краю, где самой "крупной" рекой является пересохшая Матюшина! Что здесь делать скопе, чей единственный вид корма - рыба? Вот вам и ещё один "экологический сюрреализм". Как уже было замечено, скопа - птица редкая. Она не сходит со страниц Красных Книг и списков редких и исчезающих видов. В чем же здесь причина? Их несколько. Не на последнем месте стоит фактор беспокойства. В пользу этого довода говорит тот факт, что после создания Рыбинского водохранилища, отселения жителей из зоны затопления и организации Дарвиновского заповедника численность скопы выросла на порядок и в настоящее время составляет 20 пар. Сейчас это едва ли не самое "скопиное" место на планете. На территории Воронежской области численность скопы за последние 30 лет сократилась, несмотря на то, что на пролете эти птицы встречаются регулярно. Перестала скопа гнездиться в Воронежском и Хоперском заповедниках. Причина здесь, вероятно, кроется в отсутствии подходящих мест для гнездования, т.е. в постепенном усыхании и выпадении старых высоких деревьев. Ещё остается надежда на гнездование скопы в Теллермановской дубраве и на территории Ольховатского охотничьего заказника Верхнемамонского района. Прибыв в село, первым делом решаем искупаться, так как от долгой ходьбы и жары пот разъедал кожу и застилал глаза. Детские голоса, визг и плеск указывают нам нужное направление. По дороге замечаем огромные стаи ласточек - береговушек, облепивших придорожные столбы и телефонные провода. Последние от массы тысяч птиц провисли чуть ли не до земли. Озеро Глубокое представляет собой довольно вытянутый с севера на юг водоем, ширина которого не превышает ста метров. На противоположном берегу расстилаются обширные луга, простирающиеся аж до самого Дона. Вода в озере довольно теплая, при этом слои воды с температурой парного молока чередуются с весьма прохладными струями, говорящими о наличии довольно мощных родников. Из птиц на озере нам прежде всего бросилась в глаза болотная курочка камышница, с деловым видом прошлепавшая по воде от одного массива тростниковых зарослей до другого. Над лугом сновали легкокрылые крачки. Словно изумрудная капля пролетел низко над водой красавец зимородок. Из зарослей тростника доносились песни обыкновенного и речного сверчков. С дальних лугов послышался крик коростеля. Величественно, словно доисторические птеродактили, проплывали над озером цапли. Над самыми камышами пролетел, выискивая добычу, болотный лунь. Но главное впечатление на нас произвели три бело-черных красавца аиста, протянувшие откуда-то из-за села в сторону маячившей примерно в километре от нас посреди лугов пойменной дубравы. Облик аиста известен всем, хотя видеть его доводилось немногим. Дело в том, что по Центральному Черноземью проходит восточная граница распространения аистов в Европе. В Воронежской области гнезда аистов обнаружены в двадцати одном селе, а уже чуть западнее - в Курской области - эти птицы гнездятся почти повсеместно. Популярность аистов объясняется прежде всего их доверчивостью и стремлением держаться поближе к человеку. Крупные размеры и колоритный облик делают эту птицу самой привлекательной из наших ближайших соседей. Аисту отведено достойное место в фольклоре. Особенно он популярен в областях Западной Украины и у народов Средней Азии. Это объясняется сравнительной многочисленностью аистов в этих районах. В наших краях, а также на Украине, в Белоруссии и в Прибалтике аисты гнездятся в основном на крышах. В западных областях б. СССР уже стало вековой традицией привлечение аистов путем установки на крышах старых тележных колес. Кое-где считается необходимым привлечение аистов на крыши домов, где будут жить молодожены. Во многих местах эти птицы считаются символами семейного и материнского счастья. К сожалению, подобные традиции в нашей области ещё не сформировались. Может быть, это и задерживает расселение аистов в наших краях? Как показывает опыт привлечения аистов в других областях, установка искусственных гнездовых платформ значительно облегчает поселение аистов в новых районах. Налюбовавшись аистами, решаем не ходить в лесничество, а заночевать возле колодца, расположенного в верховьях озера. Этот колодец у местных жителей считается святым. Возле колодца на горизонтальную ветку ближайшей ольхи было навязано множество белых платков с просьбой о дожде. Уже смеркалось, и просьбы местных жителей, похоже, не остались без ответа. С востока заходила сочная лиловая туча. Это заставило нас поспешить с установкой палатки. С луга донеслись тревожные крики. Это заторопились косцы. Через минуту к ним на помощь устремилось на тракторах, машинах, мотоциклах чуть ли не все село. Мимо нас протарахтел мотоцикл, буквально увешанный мужчинами и женщинами всех возрастов, вооруженных косами и вилами. Создавалось впечатление, словно все село устремлялось на битву с заклятым врагом. Костра в этот раз не разжигали (все-таки святое место). Поужинав консервами, с первыми каплями дождя мы юркнули в палатку, предоставив жителям Глубокого самим спасать свое сено.^ День третийНочь выдалась тревожной. Проливной дождь хлестал до рассвета. Порывы ураганного ветра грозили унести наше хлипкое жилище, и только тяжесть наших тел удерживала палатку в более-менее устойчивом положении. Вдобавок ко всему к нам в палатку, вероятно, спасаясь от дождя, набились тучи комаров, для которых наши лица и руки моментально превратились в столовую на сотни посаженных мест. С грехом пополам мы кое-как заснули. Наутро, выкарабкавшись наружу, мы с ходу приняли душ, устроенный нам потоком воды с прогнувшихся ольховых ветвей. Трава вокруг также была насквозь мокрая, так что в считанные минуты и мы промокли до нитки. Впрочем, мы слишком закаленные путешественники, чтобы расстраиваться из-за таких пустяков. Тем более что солнце уже встало и стремительно прогревало почву и воздух. Наскоро позавтракав, быстро собираемся и снова в путь. По дороге решаем зайти в лесничество. Переговоры со здешними стражами леса не заняли много времени. Быстро договорившись насчет наших рюкзаков и ночлега на будущую ночь (после пережитого ночью нас что-то потянуло под крышу), поподробнее узнав дорогу, налегке устремляемся к заветной цели. Мы выступаем с ощущением некоторого беспокойства. Не ждет ли нас разочарование? Не заросли ли эти самые "буруны" со времени моего последнего посещения, превратившись в банальный молодой сосняк? Окружающий нас пейзаж пока не внушает особого оптимизма. Все те же сосновые леса со всеми необходимыми атрибутами: синицами, пухляками, поползнями, дятлами. Вдоль дороги встречаются обычнейшие овсянки, лесные коньки, коноплянки, щеглы. И стоило тащиться в такую даль, чтобы на них любоваться? Вдобавок ночной дождь сделал напрочь невозможным чтение следов на песке. Саша несколько приободряется, найдя перо ушастой совы. Мир насекомых также не блещет уникальностью. Под ногами суетятся всё те же прыткие степные муравьи, неторопливым ручейком струятся по хорошо утоптанной тропе луговые муравьи. Здесь же заметны черные садовые муравьи, которых в любом саду полно. Некоторое разнообразие вносят муравьи-жнецы. Это, по крайней мере, вносит некоторый степной колорит. Пройдя несколько километров, выходим на открытое поле с сосновой лесополосой посередине. Вероятно, здесь когда-то выращивали рожь (отдельные растения видны на обочине), но сейчас поле заброшено и заросло вейником. Вдоль лесопосадки летают какие-то бабочки: белянки и голубянки. Ещё через несколько километров мы выходим в те места, где шли вчера. Перед нами открывается вид на широкую долину Матюшины. Левее виден заброшенный летний пастуший лагерь. Замечаем чуть дальше к северу небольшой песчаный холм, заросший сосной более, чем на половину. Недолго думая, решаем забраться на него, дабы оглядеться. Сказано - сделано. Продравшись сквозь совсем молодой (не более десяти лет) сосняк, взбираемся на холм. И здесь нашему взору открывается вид, потрясший воображение. На значительной площади (позднее по данным глазомерной съемки удалось рассчитать её, и получилась цифра порядка 2000 га) перед нами почти до горизонта - барханы, барханы, барханы... Словно бы мы по мановению волшебной палочки перенеслись на тысячи километров южнее и оказались где-нибудь посреди Кара-Кумов или Сахары. Кое-где, правда, сосна проникла и сюда, но хозяйкой здесь это выносливое дерево себя явно не чувствует. Она здесь явно временный гость. Кое-где видны обнаженные корни упавших деревьев. Воронежская Сахара в упорной борьбе отстаивает своё право на существование. Волнующий момент - нога вступает на рыхлый песок и погружается в него по щиколотку. Барханы вздымаются перед нами, как океанические волны. В ущельях между ними прячутся группки молодых сосенок. На склонах видны многочисленные сосновые проростки. В одном месте мы обнаруживаем группу проростков, засыпанную песком на глубине около полуметра. Вершины некоторых барханов покрыты своебразными "шапками" из чабреца песчаного. На песке вновь замечаем звериные следы. Кроме обычных лисьих и уже ставших привычными волчьих отпечатков, замечаем изящные отпечатки косуль. В одну из ложбин вела цепочка из крупных отпечатков копыт, расположенных на значительном расстоянии друг от друга. Приглядевшись повнимательнее, определяем следы благородного оленя. Пройдя примерно с километр, встречаем крупные отпечатки копыт лося. Тут было над чем задуматься. Как могла небольшая территория с чахлой растительностью, где и с водой проблемы, вместить столько зверья? Очевидно, основой всего являются молодые сосновые культуры. Её хвоей охотно питаются лоси, олени, косули, мыши собирают семена. В свою очередь, на травоядных охотится волк, а мыши служат кормом лисам. Не последнюю роль играет безлюдность данной территории. На барханах замечаем зеленых, проворных словно муха хищных жуков, скакунов песчаных, относящихся к семейству жужелиц. То и дело попадаются гнезда мелких (значительно мельче булавочной головки) черных муравьев. Это бледноногие садовые муравьи, родственники всем хорошо известных черных садовых муравьев, но предпочитающих более сухие места обитания. В чабрецовых "шапках" встречаются гнезда дернового муравья. Этот один из самых многочисленных видов муравьев у нас остается и одним из самых неизвестных. Для рядового обывателя все муравьи на одно лицо, а для дернового даже не нашлось народного названия. И это несмотря на то, что этот муравей - один из постоянных и "верных" спутников человека. Дерновым его можно назвать с большой натяжкой. Он отнюдь не прячется в лесной подстилке, а ведет вызывающе открытый образ жизни часто прямо под носом у человека. Дерновый муравей - один из самых мелких муравьев. На него похож хорошо знакомый многим (причем в отрицательном смысле) фараонов муравей, поселившийся в наших домах, ползающий по нечистотам, портящий продукты и распространяющий многие инфекции. Близкое, хотя и относительно недавнее, знакомство человека с ним уже породило ряд народных названий: малый муравей, рыжий муравей, фараончик, домовый муравей. А для дернового муравья народного названия до сих пор не придумано. Уже давно живя рядом с человеком, этот вид не наносит ему никакого вреда, хотя и не приносит особой пользы, питаясь в основном семенами сорняков и самыми мелкими насекомыми. Поэтому и внимания на него человек не обращает. Несмотря на свои малые размеры, дерновый муравей не дает себя в обиду. Вот что писал о нем классик отечественной мирмекологии (науки о муравьях) М. Рузский: "Это муравей весьма деятельный, энергичный, умеющий и пищу себе найти и постоять за себя. Движения его медленные, спокойные, но уверенные. В драках он упорен и настойчив". Интересный случай произошел в одной из лабораторий, где дерновым муравьям не понравилось соседство гнезда муравьев-жнецов, гигантов по сравнению с ними. Попытки прорваться через вход в гнездо были неудачны, так как массивные головы жнецов полностью его закрывали, а их раскрытые мощные жвалы заставляли дерновых быть осторожными. Всё-таки непрерывными атаками им удалось потеснить жнецов сантиметров на пять от входа до сужения в галерее. Дальше дерновые муравьи сменили тактику. Из мелкого ракушечника они построили в проходе баррикаду. Жнецы попытались разобрать её, но дерновые муравьи оставили в стенке мелкие отверстия, не выходя из которых, отпугивали противника. Проникнуть же через эти мелкие отверстия жнецы не могли. Через час баррикада продвинулась внутрь гнезда сантиметров на десять. При этом дерновые муравьи собирали камушки с её наружной стороны, поднимались с ними вверх и сбрасывали на внутреннюю сторону. При этом сами муравьи на внутреннюю сторону не спускались. За ночь таким образом баррикада продвинулась вглубь гнезда ещё сантиметров на двадцать пять. Наконец, жнецы были оттеснены в самую последнюю камеру. Дерновые достроили баррикаду до потолка, увеличили её толщину, оставив лишь мелкие проходы. В этих проходах постоянно дежурило несколько муравьев, не дававшие жнецам разобрать баррикаду. Через несколько дней жнецы погибли от голода, а дерновые муравьи завладе