Теория агрессии К.Лоренца

Столичный гуманитарный институт Сургутский филиал Реферат Дисциплина Зоопсихология На тему Теория агрессии К.Лоренца Факультет психологический Курс III Вариант 20 Выполнил Богачва А. 2003 г. Содержание 1. Введение 2. Пролог в море 3. Для чего нужна агрессия 4. Спонтанность агрессии 5.

Ритуализация 6. Торможение 7. Заключение14Введение В данной книге автор прослеживает очень интересные аналогии в поведении различных видов позвоночных и вида Homo sapiens. Утверждая, что агрессивность является врожденным, инстинктивно обусловленным свойством всех высших животных и, доказывая это на множестве убедительных примеров, автор подводит к выводу Есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной опасностью, какая грозит человечеству

в современных условиях культурноисторического и технического развития. В книге речь идет об агрессии, то есть об инстинкте борьбы, направленном против собратьев по виду, у животных и у человека. Агрессия, проявления которой часто отождествляются с проявлениями инстинкта смерти, это такой же инстинкт, как и все остальные, и в естественных условиях так же, как и они, служит сохранению жизни и вида. У человека, который собственным трудом слишком быстро изменил условия своей

жизни, агрессивный инстинкт часто приводит к губительным последствиям но аналогично - хотя не столь драматично - обстоит дело и с другими инстинктами. Две первые главы начинаются с описания простых наблюдений типичных форм агрессивного поведения затем в третьей главе его значение для сохранения вида, а в четвертой говорится о физиологии инстинктивных проявлений вообще и агрессивных в частности - достаточно для того, чтобы стала ясной спонтанность их

неудержимых, ритмически повторяющихся прорывов. В пятой главе разъясняется процесс ритуализации и обособления новых инстинктивных побуждений, возникающих в ходе этого процесса. Той же цели служит шестая глава, в которой дан общий обзор системы взаимодействий разных инстинктивных побуждений. В седьмой главе на конкретных примерах показано, какие механизмы изобрела эволюция, чтобы направить агрессию в безопасное русло, какую роль при выполнении этой задачи играет ритуал, и насколько

похожи возникающие при этом формы поведения на те, которые у человека диктуются ответственной моралью. Эти главы создают предпосылки для того, чтобы можно было понять функционирование четырех очень разных типов общественной организации. Первый тип - это анонимная стая, свободная от какой-либо агрессивности, но в то же время лишенная и личного самосознания, и общности отдельных особей. Второй тип - семейная и общественная жизнь, основанная лишь на локальной структуре защищаемых участков,

как у кваквы и других птиц, гнездящихся колониями. Третий тип - гигантская семья крыс, члены которой не различают друг друга лично, но узнают по родственному запаху и проявляют друг к другу образцовую лояльность однако с любой крысой, принадлежащей к другой семье, они сражаются с ожесточеннейшей партийной ненавистью. И наконец, четвертый вид общественной организации - это такой, в котором узы личной любви и дружбы

не позволяют членам сообщества бороться и вредить друг другу. Эта форма сообщества, во многом аналогичного человеческому, подробно описана на примере серых гусей. В первых одиннадцати главах К.Лоренц объясняет причины ряда нарушений инстинкта агрессии у человека, 12-я глава - Проповедь смирения - должна создать для этого новые предпосылки, устранив определенное внутреннее сопротивление, мешающее многим людям увидеть самих себя как частицу

Вселенной и признать, что их собственное поведение тоже подчинено законам природы. Это сопротивление заложено, во-первых, в отрицательном отношении к понятию причинности, которое кажется противоречащим свободной воле, а во-вторых, в духовном чванстве человека. 13-я глава имеет целью объективно показать современное состояние человечества, примерно так, как увидел бы его, скажем, биолог-марсианин. В 14-й главе К.Лоренц предлагает возможные меры против тех нарушений

инстинкта агрессии, причины которые ему кажутся уже понятными. Пролог в море В первой главе К.Лоренц описывает свои наблюдения в природе У рыб тусклой или, как у красноротиков, пастельной окраски я почти всегда вижу многих или хотя бы нескольких представителей одного и того же вида одновременно, часто они плавают вместе громадными, плотными стаями. Зато из яркоокрашенных видов в моем поле зрения лишь один синий и один черный ангел, один красавчик

и один самоцвет а из двух малюток скальных красавиц, которые только что промчались мимо, одна с величайшей яростью гналась за другой. Хотя вода и теплая, от неподвижной аэростатной жизни я начинаю замерзать, но наблюдаю дальше. И тут замечаю вдали, а это даже в очень прозрачной воде всего 10-12 метров, еще одного красавчика, который медленно приближается, очевидно, в поисках корма. Местный красавчик замечает пришельца гораздо позже, чем я со своей наблюдательной вышки до чужака остается

метра четыре. В тот же миг местный с беспримерной яростью бросается на чужака, и хотя тот крупнее нападающего, он тут же разворачивается и удирает изо всех сил, дикими зигзагами, к чему атакующий вынуждает его чрезвычайно серьезными таранными ударами, каждый из которых нанес бы серьезную рану, если бы попал в цель. По меньшей мере один все-таки попал я вижу, как опускается на дно блестящая чешуйка, кружась, словно опавший лист. Когда чужак скрывается вдали в сине-зеленых сумерках, победитель тотчас возвращается

к своей норке. Он мирно проплывает сквозь плотную толпу юных красноротиков, кормящихся возле самого входа в его пещеру и полнейшее безразличие, с каким он обходит этих рыбок, наводит на мысль, что для него они значат не больше, чем камушки или другие несущественные и неодушевленные помехи. Даже маленький синий ангел, довольно похожий на него и формой, и окраской, не вызывает у него ни малейшей враждебности. Вскоре после этого я наблюдаю точно такую же, во всех деталях, стычку двух черных рыбок-

ангелов, размером едва-едва с пальчик. Эта стычка, быть может, даже драматичнее еще сильнее кажется ожесточение нападающего, еще очевиднее панический страх удирающего пришельца, хотя, это может быть и потому, что мой медленный человеческий глаз лучше уловил движения ангелов, чем красавчиков, которые разыграли свой спектакль слишком стремительно. Постепенно до моего сознания доходит, что мне уже по-настоящему холодно. И пока выбираюсь на коралловую стену в теплый воздух под золотое солнце

Флориды, я формулирую все увиденное в нескольких коротких правилах Яркие, плакатно окрашенные рыбы - все оседлые. Только у них можно увидеть, что они защищают определенный участок. Их яростная враждебность направлена только против им подобных трудно увидеть, чтобы рыбы разных видов нападали друг на друга, сколь бы ни была агрессивна каждая из них. Напрашивается вопрос для чего все же рыбы такие яркие

Все великое множество сложных и целесообразных конструкций животных и растений всевозможнейших видов обязано своим возникновением терпеливой работе Изменчивости и Отбора за многие миллионы лет. Задавая этот вопрос, мы вправе надеяться на разумный ответ. Кричаще яркие краски коралловых рыб требуют объяснения. Какая видосохраняющая функция вызвала их появление

Для ответа на этот вопрос исследователь купил самых ярких рыбок, каких только мог найти, а для сравнения - несколько видов менее ярких, в том числе и простой маскировочной окраски. Тут он сделал неожиданное открытие у подавляющего большинства действительно ярких коралловых рыб - плакатной, или флаговой, расцветки - совершенно невозможно держать в небольшом аквариуме больше одной особи каждого вида. Стоило поместить в аквариум несколько рыбок одного вида, как вскоре, после яростных

баталий, в живых оставалась лишь самая сильная. В открытом море принцип два сапога - не пара осуществляется бескровно побежденный бежит с территории победителя, а тот вскоре прекращает преследование. Но в аквариуме, где бежать некуда, победитель часто сразу же добивает побежденного. По меньшей мере он занимает весь бассейн как собственное владение и в дальнейшем настолько изводит остальных постоянными нападениями, что те растут гораздо медленнее, его преимущество становится все

значительнее, и так до трагического исхода. Итак, в этот аквариум были запущены рыбешки - длиной от двух до четырех сантиметров - следующих видов 7 разных видов рыб-бабочек, 2 вида рыб-ангелов, 8 видов группы демуазель группа помацентров, к которой принадлежат звездники и красавчики, 2 вида спинорогов, 3 вида губанов, 1 вид рыбы-доктора и несколько других, не ярких и не агрессивных видов, как кузовки, шары и т.п. Таким образом, в аквариуме оказалось примерно 25 видов плакатно

окрашенных рыб, в среднем по 4 рыбки каждого вида, из некоторых видов больше, из других всего по одной, а всего больше 100 особей. Рыбки сохранились наилучшим образом, почти без потерь, прижились, воспрянули духом и в полном соответствии с программой начали драться. Теперь появилась возможность сделать определенные статистические подсчеты. Результаты оказались следующими для каждой рыбки, живущей в аквариуме, вероятность случайно напасть

на одну из трех своих среди 96 других рыбок равна 396. Однако, количество укусов, нанесенных сородичам, относится к количеству межвидовых укусов примерно как 8515. И даже это малое последнее число 15 не отражает подлинной картины, т. к. соответствующие нападения относятся почти исключительно на счет демуазелей. Они почти постоянно сидят в своих норках, почти невидимые снаружи, и яростно атакуют каждую рыбу, которая приближается к их убежищу.

В свободной воде и они игнорируют любую рыбу другого вида. В тех случаях, когда спаривание соединяло две рыбьих души в одну, в живых оставалась пара, как это было у коричневых и бело-желтых бабочек. Известно великое множество случаев, когда животные, не только рыбы, которым за неимением сородичей приходилось переносить свою агрессивность на другие объекты, выбирали при этом наиболее близких родственников или же виды, хотя бы похожие по окраске.

Эти наблюдения в аквариуме и их обобщение бесспорно подтверждают правило, установленное и наблюдениями в море по отношению к своим сородичам рыбы гораздо агрессивнее, чем по отношению к рыбам других видов. Восхитительная красота и правильность рисунков, расцветок и движений наших рыб могут вызвать у нас лишь еще большее восхищение, когда мы узнаем, что они существенно важны для сохранения вида украшенных ими живых существ. Великолепная боевая раскраска коралловых рыб выполняет особую роль она вызывает у

сородича и только у него яростный порыв к защите своего участка, если он находится на собственной территории, и устрашающе предупреждает его о боевой готовности хозяина, если он вторгся в чужие владения. В обеих функциях это как две капли воды похоже на другое прекрасное явление природы на пение птиц на песню соловья. Как расцветка коралловой рыбы, так и песня соловья служат для того, чтобы издали предупредить своих сородичей - ибо обращаются только к ним, что здешний участок уже нашел себе крепкого и воинственного

хозяина. Для чего нужна агрессия Для чего вообще борются друг с другом живые существа Борьба - вездесущий в природе процесс способы поведения, предназначенные для борьбы, как и оружие, наступательное и оборонительное, настолько высоко развиты и настолько очевидно возникли под селекционным давлением соответствующих видосохраняющих функций. Формулу Дарвина борьба за существование, превратившуюся в модное выражение, которым часто злоупотребляют, непосвященные ошибочно относят, как правило, к борьбе между

различными видами. На самом же деле, борьба, о которой говорил Дарвин и которая движет эволюцию - это в первую очередь конкуренция между ближайшими родственниками. То, что заставляет вид, каков он сегодня, исчезнуть или превращает его в другой вид - это какое-нибудь удачное изобретение, выпавшее на долю одного или нескольких собратьев по виду в результате совершенно случайного выигрыша в вечной лотерее Изменчивости.

Потомки этих счастливцев, как уже говорилось, очень скоро вытеснят всех остальных, так что вид будет состоять только из особей, обладающих новым изобретением. Функция сохранения вида гораздо яснее при любых межвидовых столкновениях, нежели в случае внутривидовой борьбы. Взаимное влияние хищника и жертвы дает замечательные образцы того, как отбор заставляет одного из них приспосабливаться к развитию другого. Быстрота преследуемых копытных культивирует мощную прыгучесть

и страшно вооруженные лапы крупных кошек, а те, в свою очередь, развивают у жертвы все более тонкое чутье и все более быстрый бег. Впечатляющий пример такого эволюционного соревнования между наступательным и оборонительным оружием дает хорошо прослеженная палеонтологически специализация зубов травоядных млекопитающих - зубы становились все крепче - и параллельное развитие пищевых растений, которые по возможности защищались от съедения отложением кремневых кислот и другими мерами.

Но такого рода борьба между поедающим и поедаемым никогда не приводит к полному уничтожению жертвы хищником между ними всегда устанавливается некое равновесие, которое, если говорить о виде в целом, выгодно для обоих. Кто непосредственно угрожает существованию вида - это не пожиратель, а конкурент именно он и только он. Ближе к подлинной агрессии, чем нападение охотника на добычу, интересный обратный случай контратаки добычи против хищника. Особенно это касается стадных животных, которые всем скопом

нападают на хищника, стоит лишь им его заметить. Нападение на хищника-пожирателя имеет очевидный смысл для сохранения вида. Даже когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту нападения весьма чувствительные неприятности. Все хищники, охотящиеся в одиночку, могут рассчитывать на успех лишь в том случае, если их нападение внезапно. Даже когда нападающий мал и безоружен, он причиняет объекту нападения весьма чувствительные неприятности. Когда лисицу сопровождает по лесу кричащая сойка, когда вслед за кобчиком

летит целая стая предупреждающе щебечущих трясогузок охота у них бывает основательно подпорчена. С помощью травли многие птицы отгоняют обнаруженную днем сову так далеко, что на следующий вечер ночной хищник охотится где-то в другом месте. Особенно интересна функция травли у ряда птиц с высокоразвитой общественной организацией, таких, как галки и многие гуси. У первых важнейшее значение травли для сохранения вида состоит в том, чтобы показать неопытной молодежи,

как выглядит опасный враг. Такого врожденного знания у галок нет. У птиц это уникальный случай традиционно передаваемого знания. Гуси, на основании строго избирательного врожденного механизма, знают нечто пушистое, рыже-коричневое, вытянутое и ползущее чрезвычайно опасно. Однако и у них видосохраняющая функция мобинга со всем его переполохом, когда отовсюду слетаются тучи гусей, имеет в основном учебную цель.

О таких эффективных нападениях на действительного или мнимого хищника-пожирателя можно было бы рассказывать долго. У некоторых птиц и рыб специально для этой цели развилась яркая апосематическая, или предупреждающая, окраска, которую хищник может легко заметить и ассоциировать с теми неприятностями, какие он имел, встречаясь с данным видом. Ядовитые, противные на вкус или как-либо иначе защищенные животные самых различных групп поразительно часто выбирают для предупредительного сигнала сочетания одних и тех же

цветов красного, белого и черного. И чрезвычайно примечательны два вида, которые кроме ядовитой агрессивности не имеют ничего общего ни друг с другом, ни с упомянутыми ядовитыми животными, а именно утка-пеганка и рыбка, суматранский усач. О пеганках давно известно, что они люто травят хищников их яркое оперение настолько угнетает лис, что они могут безнаказанно высиживать утят в лисьих норах, в присутствии хозяев. Как при нападении хищника на добычу или при травле хищника его жертвами, так же очевидна видосохраняющая

функция третьего типа боевого поведения называемое критической реакцией. Эта форма боевого поведения, самая яростная, мотивируется страхом, сильнейшим стремлением к бегству, которое не может быть реализовано потому, что опасность слишком близка. Нападение курицы-наседки или гусака на любой объект, слишком приблизившийся к птенцам, тоже следует считать критической реакцией. При внезапном появлении опасного врага в пределах определенной критической

зоны многие животные яростно набрасываются на него, хотя бежали бы с гораздо большего расстояния, если бы заметили его приближение издали. Это прежде всего потому, что там дистанция бегства особенно мала зверь в чаще чувствует себя укрытым и рассчитывает на то, что человек, продираясь сквозь заросли, не заметит его, даже если пройдет совсем близко. Но если при этом человек перешагнет рубеж критической дистанции зверя, то происходит так называемый несчастный случай на охоте быстро и трагично.

В только что рассмотренных случаях борьбы между животными различных видов есть общая черта здесь вполне ясно, какую пользу для сохранения вида получает или должен получить каждый из участников борьбы. Но и внутривидовая агрессия - агрессия в узком и собственном смысле этого слова, тоже служит сохранению вида. Обычному цивилизованному человеку случается увидеть подлинную агрессию лишь тогда, когда сцепятся его сограждане или домашние животные разумеется, он видит лишь дурные последствия таких раздоров.

Здесь поистине устрашающий ряд постепенных переходов от петухов, подравшихся на помойке, через грызущихся собак, через мальчишек, разбивающих друг другу носы, через парней, бьющих друг другу об головы пивные кружки, через трактирные побоища, уже слегка окрашенные политикой, приводит наконец к войнам и к атомной бомбе. Есть веские основания считать внутривидовую агрессию наиболее серьезной опасностью, какая грозит человечеству в современных условиях культурно-исторического и технического развития.

В биотопах, заселенных не так густо, где такой же объем пространства предоставляет возможность для жизни лишь трем-четырем видам, оседлая рыба или птица может позволить себе держать от себя подальше любых животных других видов, которые, вообще говоря, и не должны бы ей мешать. Если бы того же захотела оседлая рыба на коралловом рифе она бы извелась, но так и не смогла бы очистить свою территорию от тучи неконкурентов различных профессий.

Экологические интересы всех оседлых видов выигрывают, если каждый из них производит пространственное распределение особей самостоятельно, без оглядки на другие виды. Описанные в первой главе яркие плакатные расцветки и вызываемые ими избирательные боевые реакции приводят к тому, что каждая рыба каждого вида выдерживает определенную дистанцию лишь по отношению к своим сородичам, которые являются ее конкурентами, так как им нужна та же самая пища.

В этом и состоит совсем простой ответ на часто и много обсуждавшийся вопрос о функции расцветки коралловых рыб. Таким образом, принадлежащая животному территория - это лишь функция различий его агрессивности в разных местах, что обусловлено локальными факторами, подавляющими эту агрессивность. С приближением к центру области обитания агрессивность возрастает в геометрической прогрессии. Это возрастание настолько велико, что компенсирует все различия по величине и силе, какие могут встретиться

у взрослых половозрелых особей одного и того же вида. Мы можем считать достоверным, что равномерное распределение в пространстве животных одного и того же вида является важнейшей функцией внутривидовой агрессии. Но эта функция отнюдь не единственна Уже Чарлз Дарвин верно заметил, что половой отбор - выбор наилучших, наиболее сильных животных для продолжения рода в значительной степени определяется борьбой соперничающих

животных, особенно самцов. Сила отца естественно обеспечивает потомству непосредственные преимущества у тех видов, где отец принимает активное участие в заботе о детях, прежде всего в их защите. Тесная связь между заботой самцов о потомстве и их поединками наиболее отчетливо проявляется у тех животных, которые не территориальны в вышеописанном смысле слова, а ведут более или менее кочевой образ жизни, как, например, крупные копытные, наземные обезьяны и многие другие.

У этих животных внутривидовая агрессия не играет существенной роли в распределении пространства в рассредоточении таких видов, как, скажем, бизоны, разные антилопы, лошади и т.п которые собираются в огромные сообщества и которым разделение участков и борьба за территорию совершенно чужды, потому что корма им предостаточно. Тем не менее самцы этих животных яростно и драматически сражаются друг с другом, и нет никаких сомнений в том, что отбор, вытекающий из этой борьбы, приводит к появлению особенно крупных и хорошо вооруженных

защитников семьи и стада, как и наоборот, в том, что именно видосохраняющая функция защиты стада привела к появлению такого отбора в жестоких поединках. Таким образом и возникают столь внушительные бойцы, как быки бизонов или самцы крупных павианов, которые при каждой опасности для сообщества воздвигают вокруг слабейших членов стада стену мужественной круговой обороны. Поединок служит полезному отбору лишь там, где бойцы проверяются не только внутривидовыми дуэльными

правилами, но и схватками с внешним врагом. Важнейшая функция поединка это выбор боевого защитника семьи, таким образом еще одна функция внутривидовой агрессии состоит в охране потомства. сильнее. У колюшки это самцы у многих мелких цихлид - самки. У кур и уток только самки заботятся о потомстве, и они гораздо неуживчивее самцов, если, конечно, не иметь в виду поединки. Нечто подобное должно быть и у человека.

Роль агрессии в системе, которая порядком выше, однако для понимания доступнее а именно в сообществе социальных животных, состоящем из многих особей. Принципом организации, без которого, очевидно, не может развиться упорядоченная совместная жизнь высших животных, является так называемая иерархия. Состоит она попросту в том, что каждый из совместно живущих индивидов знает, кто сильнее его самого и кто слабее, так что каждый может без борьбы отступить перед более сильным и может ожидать, что более

слабый в свою очередь отступит перед ним самим, если они попадутся друг другу на пути. Широкое распространение иерархии, как уже указывалось, убедительно свидетельствует о ее важной видосохраняющей функции, так что мы должны задаться вопросом, в чем же эта функция состоит. Сразу же напрашивается ответ, что таким образом избегается борьба между членами сообщества. Тут можно возразить следующим вопросом чем же это лучше прямого запрета на агрессивность по отношению

к членам сообщества И снова можно дать ответ, во-первых, вполне может случиться, что сообществу скажем, волчьей стае или стаду обезьян крайне необходима агрессивность по отношению к другим сообществам того же вида, так что борьба должна быть исключена лишь внутри группы. А во-вторых, напряженные отношения, которые возникают внутри сообщества вследствие агрессивных побуждений и вырастающей из них иерархии, могут придавать ему во многом полезную структуру и прочность.

У галок, да и у многих других птиц с высокой общественной организацией, иерархия непосредственно приводит к защите слабых. Так как каждый индивид постоянно стремится повысить свой ранг, то между непосредственно ниже и вышестоящими всегда возникает особенно сильная напряженность, даже враждебность и наоборот, эта враждебность тем меньше, чем дальше друг от друга ранги двух животных. А поскольку галки высокого ранга, особенно самцы, обязательно вмешиваются в любую ссору между двумя

нижестоящими - эти ступенчатые различия в напряженности отношений имеют благоприятное следствие галка высокого ранга всегда вступает в бой на стороне слабейшего, словно по рыцарскому принципу Место сильного на стороне слабого . Вообще, чем более развит вид животных, тем большее значение приобретает индивидуальный опыт и обучение, в то время как врожденное поведение хотя не теряет своей важности, но сводится к более простым элементам. С общим прогрессом эволюции все более возрастает роль опыта старых

животных можно даже сказать, что совместная социальная жизнь у наиболее умных млекопитающих приобретает за счет этого новую функцию в сохранении вида, а именно традиционную передачу индивидуально приобретенной информации. Таким образом, при прочих равных условиях, возраст животного находится, как правило, в прямой зависимости с тем рангом, который оно имеет в иерархии своего сообщества. И поэтому вполне целесообразно, что конструкция поведения полагается на это правило члены сообщества

которые не могут вычитать возраст своего вожака в его свидетельстве о рождении, соизмеряют степень своего доверия к нему с его рангом. Спонтанность агрессии Знание того, что агрессия является подлинным инстинктом - первичным, направленным на сохранение вида, позволяет нам понять, насколько она опасна. Главная опасность инстинкта состоит в его спонтанности. Если бы он был лишь реакцией на определенные внешние условия, что предполагают многие социологи и психологи,

то положение человечества было бы не так опасно, как в действительности. Тогда можно было бы основательно изучить и исключить факторы, порождающие эту реакцию. Фрейд заслужил себе славу, впервые распознав самостоятельное значение агрессии он же показал, что недостаточность социальных контактов и особенно их исчезновение потеря любви относятся к числу сильных факторов, благоприятствующих агрессии. Крэйг провел серию опытов с самцами горлицы, в которой он отбирал у них самок на ступенчато

возрастающие промежутки времени и экспериментально устанавливал, какой объект способен вызвать токование самца. Через несколько дней после исчезновения самки своего вида самец горлицы был готов ухаживать за белой домашней голубкой, которую он перед тем полностью игнорировал. Еще через несколько дней он пошел дальше и стал исполнять свои поклоны и воркованье перед чучелом голубя, еще позже - перед смотанной в узел тряпкой и наконец, через несколько недель одиночества стал адресовать

свое токование в пустой угол клетки, где пересечение ребер ящика создавало хоть какую-то оптическую точку, способную задержать его взгляд. В переводе на язык физиологии эти наблюдения означают, что при длительном невыполнении какого-либо инстинктивного действия, в описанном случае токования, порог раздражения снижается. Это явление настолько распространено и закономерно, что народная мудрость уже давно с ним освоилась и облекла в простую форму поговорки При нужде черт муху слопает

Гете выразил ту же закономерность словами Мефистофеля С отравой в жилах, ты Елену в любой увидишь непременно. Так оно и есть А если ты голубь, то в конце концов увидишь ее и в старой пыльной тряпке, и даже в пустом углу собственной тюрьмы. Снижение порога раздражения может привести к тому, что в особых условиях его величина может упасть до нуля, т.е. при определенных обстоятельствах соответствующее инстинктивное действие

может прорваться без какоголибо видимого внешнего стимула Накопление инстинкта, происходящее при долгом отсутствии разряжающего стимула, имеет следствием не только возрастание готовности к реакции, но и многие другие, более глубокие явления, в которые вовлекается весь организм в целом. В принципе, каждое подлинно инстинктивное действие, которое лишено возможности разрядиться, приводит животное в состояние общего беспокойства и вынуждает его к поискам разряжающего

стимула. Эти поиски, которые в простейшем случае состоят в беспорядочном движении бег, полет, плавание, а в самых сложных могут включать в себя любые формы поведения, приобретенные обучением и познанием, Уоллэс Крэйг назвал аппетентным поведением. Ритуализация Смещение, переориентация нападения - это, пожалуй, гениальнейшее средство, изобретенное эволюцией, чтобы направить агрессию в безопасное русло. Однако это вовсе не единственное средство такого рода великие

конструкторы эволюции - Изменчивость и Отбор очень редко ограничиваются одним-единственным способом. Сама сущность их экспериментальной игры в кости позволяет им зачастую натолкнуться на несколько вариантов и применить их вместе, удваивая и утраивая надежность решения одной и той же проблемы. Это особенно ценно для различных механизмов поведения, призванных предотвращать увечье или убийство сородича. Этот загадочный эволюционный процесс, создающий поистине нерушимые законы, которым социальное

поведение многих высших животных подчиняется так же, как поступки цивилизованного человека - самым священным обычаям и традициям. Наиболее ярким примером последовательной дифференциации ритуализованных форм поведения является пример из жизни насекомых. Он иллюстрирует параллели между филогенетическим возникновением церемоний ритуализации и культурно-историческим процессом символизации, и еще потому, что в этом случае символ не ограничивается поведенческим актом, а приобретает материальную форму и превращается в фетиш,

в самом буквальном смысле этого слова. У многих видов так называемых толкунчиков немецкое название - танцующие мухи, стоящих близко к ктырям немецкое название - мухи-убийцы, хищные мухи, развился столь же красивый, сколь и целесообразный ритуал, состоящий в том, что самец непосредственно перед спариванием вручает своей избраннице пойманное им насекомое подходящих размеров. Пока она занята тем, что вкушает этот дар, он может ее оплодотворить без риска, что она съест его самого

а такая опасность у мухоядных мух несомненна, тем более что самки у них крупнее самцов. Без сомнения, именно эта опасность оказывала селекционное давление, в результате которого появилось столь примечательное поведение. Но эта церемония сохранилась и у такого вида, как северный толкунчик а их самки, кроме этого свадебного пира, никогда больше мух не едят. У одного из североамериканских видов самцы ткут красивые белые шары, привлекающие самок оптически и

содержащие по нескольку мелких насекомых, съедаемых самкой во время спаривания. Подобным же образом обстоит дело у мавританского толкунчика, у которого самцы ткут маленькие развевающиеся вуали, иногда, но не всегда, вплетая в них что-нибудь съедобное. У веселой альпийской мухипортного, больше всех других заслуживающей названия танцующей мухи, самцы вообще никаких насекомых больше не ловят, а ткут маленькую, изумительно красивую вуаль, которую растягивают

в полете между средними и задними лапками, и самки реагируют на вид этих вуалей. Из примеров натравливании у утиных самок, видно, что возникновение новой наследственной координации принимает весьма существенное участие в образовании нового ритуала, и что таким образом возникает автономная и весьма жестко закрепленная по форме последовательность движений, т.е. не что иное, как новое инстинктивное действие. Пример толкунчиков, танцевальные движения которых пока еще ждут более детального анализа,

может быть, подходит для того, чтобы показать нам другую, столь же важную сторону ритуализации а именно - вновь возникающую реакцию, которой животное отвечает на адресованное ему символическое сообщение сородича. У тех видов толкунчиков, у которых самки получают лишь символические шлейфы или шарики без съедобного содержимого, они с очевидностью реагируют на эти фетиши ничуть не хуже или даже лучше, чем их прародительницы реагировали на сугубо материальные дары в виде съедобной добычи.

Таким образом возникает не только несуществовавшее прежде инстинктивное действие с определенной функцией сообщения у одного из сородичей, у действующего лица, но и врожденное понимание этого сообщения у другого, воспринимающего лица. То, что нам, при поверхностном наблюдении, кажется единой церемонией, зачастую состоит из целого ряда элементов поведения, взаимно вызывающих друг друга. Вновь возникшая моторика ритуализованных поведенческих актов носит характер вполне самостоятельного

инстинктивного действия. Иными словами, последовательность действий, первоначально служившая каким-то другим, объективным и субъективным целям, становится самоцелью, как только превращается в автономный ритуал. Обособившееся инстинктивное действие - это не побочный продукт, не эпифеномен связи, соединяющей обоих животных оно само и является этой связью. Постоянное повторение таких связывающих пару церемоний выразительно свидетельствует о силе автономного инстинкта, приводящего их в действие.

У животных нет символов, передаваемых по традиции из поколения в поколение. Впрочем, и у животных случается, что индивидуально приобретенный опыт передается от старших к молодым посредством обучения. Такая подлинная традиция существует лишь у тех форм животных, у которых высокая способность к обучению сочетается с высоким развитием общественной жизни. Явления такого рода доказаны, например, у галок, серых гусей и крыс.

Однако эти передаваемые знания ограничиваются самыми простыми вещами, такими как знание маршрутов, определенных видов пищи или опасных врагов, а у крыс еще и знание опасности ядов. Необходимым общим элементом, который присутствует как в этих простых традициях у животных, так и в высочайших культурных традициях у человека, является привычка. Жестко закрепляя уже приобретенное, она играет такую же роль в становлении традиций, как наследственность

в эволюционном возникновении ритуалов. Непосредственная причина всех изменений, за счет которых ритуалы, возникшие филогенетически и культурноисторически, стали так похожи друг на друга это, безусловно, селекционное давление, формирующее сигнал необходимо, чтобы посылаемые сигналы соответствовали ограниченным способностям восприятия у того адресата, который должен избирательно реагировать на эти сигналы, иначе система не будет работать. А сконструировать приемник, избирательно реагирующий на сигнал, тем проще, чем проще

а значит, однозначнее сами сигналы. Разумеется, передатчик и приемник оказывают друг на друга селекционное давление, влияющее на их развитие, и таким образом во взаимном приспособлении оба могут стать в высшей степени специализированными. Как при филогенетической, так и при культурной ритуализации вновь развивающийся шаблон поведения приобретает самостоятельность совершенно особого рода. И инстинктивные и культурные ритуалы становятся автономными мотивациями поведения, потому что сами

они превращаются в новую цель, достижение которой становится насущной потребностью организма. Самая сущность ритуала как носителя независимых мотивирующих факторов ведет к тому, что он перерастает свою первоначальную функцию коммуникации и приобретает способность выполнять две новые, столь же важные задачи а именно сдерживание агрессии и формирование связей между особями одного и того же вида. Любое отклонение от форм общения, характерных для определенной группы, вызывает агрессию, и потому

члены такой группы оказываются вынуждены точно выполнять все нормы социального поведения. Ритуал удерживает внутривидовую агрессию от всех проявлений, которые могли бы серьезно повредить сохранению вида, но при этом не выключает ее функций, необходимых для сохранения вида Полезный, необходимый инстинкт вообще остается неизменным но для особых случаев, где его проявление было бы вредно, вводится специально созданный механизм торможения.

И здесь снова культурно-историческое развитие народов происходит аналогичным образом именно потому важнейшие требования Моисеевых и всех прочих скрижалей это не предтисания, а запреты. Торможение Торможение, запрещающее убийство или ранение сородича, должно быть наиболее сильным и надежным у тех видов, которые, во-первых, как профессиональные хищники располагают оружием, достаточным для быстрого и верного убийства крупной жертвы, а во-вторых социально объединены.

У хищников-одиночек, например, у некоторых видов куниц или кошек бывает достаточно того, что сексуальное возбуждение затормаживает и агрессию, и охоту на такое время, чтобы обеспечить безопасное соитие полов. Но если крупные хищники постоянно живут вместе, как волки или львы, надежные и постоянно действующие механизмы торможения должны быть в работе всегда, являясь совершенно самостоятельными и не зависящими от изменений настроения отдельного зверя. Таким образом возникает особенно трогательный парадокс как

раз наиболее кровожадные звери, прежде всего волк, обладают самыми надежными тормозами против убийства, какие только есть на Земле. У разных животных механизмы социального торможения приводятся в действие очень разными признаками. Поскольку торможение это активный процесс, который противостоит какому-то столь же активному побуждению и подавляет его, или видоизменяет, то вполне правомочно говорить, что процессы торможения высвобождаются, разряжаются, точно так же как при разрядке какого-либо инстинктивного

действия. Разнообразные передатчики стимулов, которые у всех высших животных включают в работу активное ответное поведение, в принципе не отличаются от тех, какие включают социальное торможение. В обоих случаях передатчик стимула состоит из бросающихся в глаза структур, ярких цветов и ритуализованных движений, а чаще всего из комбинации всех этих компонентов. Ритуализованные движения, обеспечивающие торможение агрессии у сородичей, обычно называют позами покорности

или умиротворения. При исчезновении сигнала, призывающего к борьбе, поначалу избегается только выплеск внутривидовой агрессии активное торможение уже начатого нападения еще не включается. Однако совершенно очевидно, что с точки зрения эволюции здесь всего один шаг от первого до второго и как раз возникновение умиротворяющих жестов из сигналов борьбы с обратным знаком являет тому прекрасный пример. Естественно, у очень многих животных угроза заключается в том, что противнику многозначительно

суют под нос свое оружие, будь то зубы, когти, клюв, сгиб крыла или кулак. Поскольку у таких видов все эти прелестные жесты принадлежат к числу сигналов, понимание которых заложено в наследственности, то в зависимости от силы адресата они вызывают у него либо ответную угрозу, либо бегство а способ возникновения жестов, предотвращающих борьбу, определен здесь однозначно они должны состоять в том, что ищущее мира животное отворачивает оружие от противника.

Среди различных и происходящих из различных источников церемоний умиротворения наиболее важными являются ритуалы умиротворения или приветствия, которые произошли в результате переориентации атакующих движений. Они не затормаживают агресссию, но отводят ее от определенных сородичей и направляют на других. Везде, где наблюдается переориентированный ритуал умиротворения, церемония связана с индивидуальностью партнеров, принимающих в ней участие. Агрессия некоего определенного существа отводится от второго,

тоже определенного, в то время как ее разрядка на всех остальных сородичей, остающихся анонимными, не подвергается торможению. Так возникает различие между другом и всеми остальными, и в мире впервые появляется личная связь отдельных индивидов. Внутривидовая агрессия, разделяющая и отдаляющая сородичей, по своему действию противоположна стадному инстинкту, так что само собой разумеется сильная агрессивность и тесное объединение несовместимы. Однако не столь крайние проявления обоих механизмов поведения отнюдь не исключают

друг друга. И у многих видов, образующих большие скопления, отдельные особи никогда не переступают определенного предела между каждыми двумя животными всегда сохраняется какое-то постоянное пространство. Существует тип социальной организации, характеризующийся такой формой агрессии, как коллективной борьбой одного сообщества против другого. Нарушения именно этой, социальной формы внутривидовой агрессии в самую первую очередь играют роль Зла, в собственном смысле этого слова.

Именно поэтому социальная организация такого рода представляет собой модель, на которой наглядно проявляются некоторые из опасностей, угрожающих нам самим. самим. В своем поведении с членами собственного сообщества животные, являются истинным образцом всех социальных добродетелей. Но они превращаются в настоящих извергов, когда им приходится иметь дело с членом любого другого сообщества, кроме своего. Сообщества такого типа всегда слишком многочисленны для того, чтобы

каждое животное могло персонально знать всех остальных принадлежность к определенной группе узнается по определенному запаху, свойствен ному всем ее членам. Для чего же нужна эта партийная ненависть между стаями крыс Какая задача сохранения вида породила такое поведение Так вот, самое ужасное и для нас, людей, в высшей степени тревожное состоит в том, что эти добрые, старые

дарвинистские рассуждения применимы только там, где существует какая-то внешняя, из окружающих условий исходящая причина, которая и производит такой выбор. Только в этом случае отбор вызывается приспособлением. Однако там, где отбор производится соперничеством сородичей самим по себе, там существует огромная опасность, что сородичи в слепой конкуренции загонят друг друга в самые темные тупики эволюции.

Таким образом, вполне вероятно, что партийная ненависть между стаями, царящая у крыс это на самом деле лишь изобретение дьявола, совершенно ненужное виду. Внутривидовая агрессия на миллионы лет старше личной дружбы и любви. За время долгих эпох в истории Земли наверняка появлялись животные, исключительно свирепые и агрессивные. Почти все рептилии, каких мы знаем сегодня, именно таковы, и трудно предположить, что в древности это

было иначе. Однако личные узы мы знаем только у костистых рыб, у птиц и у млекопитающих, т.е. у групп, ни одна их которых не известна до позднего мезозоя. Так что внутривидовой агрессии без ее контр-партнера, без любви, бывает сколько угодно но любви без агрессии не бывает. Ненависть, уродливую младшую сестру любви, необходимо четко отделять от внутривидовой агрессии. В отличие от обычной агрессии она бывает направлена на индивида, в точности как и любовь,

и по-видимому любовь является предпосылкой ее появления по-настоящему ненавидеть можно, наверно, лишь то, что когда-то любил, и все еще любишь, хоть и отрицаешь это. У животного, даже не принадлежащего к привилегированному классу млекопитающих, исследование обнаруживает механизм поведения, который соединяет определенных индивидов на всю жизнь и превращается в сильнейший мотив, определяющий все поступки, который пересиливает все животные инстинкты голод, сексуальность,

агрессию и страх и создает общественные отношения в формах, характерных для данного вида. Такой союз по всем пунктам аналогичен тем отношениям, какие у нас, у людей, складываются на основе любви и дружбы в их самом чистом и благородном проявлении. Вместо заключения СЕ ЧЕЛОВЕК Я на то, с ноги снимая свой сапог, ему ответил Это, Демон, страшный символ человека вот нога из грубой кожи то, что больше не природа, но и в дух не

превратилось нечто меж звериной лапой и сандалией Гермеса. Христиан Моргенштерн Используемая литература Конрад Лоренц, Агрессия, httplib.ruPSIHOLORENCagressiya.txt